Свет без тени

Глава III

Стояли погожие, ясные дни, неожиданно теплые для ноября. В пять часов Норико сошла с автобуса у станции Сибуя и медленно побрела по улице, заглядывая в магазины. В том году в моду вошли удлиненные юбки, но пока что «миди» и «макси» встречались на улицах редко. Они плохо сидели на невысоких и коренастых японках, материи на них шло немало, и обходились они весьма недешево.

Глаза у Норико были не слишком хороши, и лицо, пожалуй, несколько грубовато, но к ее тоненькой, гибкой фигурке и стройным, красивым ногам, без сомнения, пошло бы «миди». Однако такая покупка была бы весьма чувствительным ударом по карману, да и на простой медсестре подобный наряд смотрелся бы, пожалуй, слишком экстравагантно.

Побродив по отделу готового платья, Норико окончательно отказалась от мысли о «миди» и поднялась на второй этаж, в отдел обуви. Там толпилось множество молодых женщин.

Перемерив несколько пар сапожек, Норико наконец остановила свой выбор на высоких, до колен, черных сапогах на шнуровке – они очень подходили к ее коротенькой юбке. Она переобулась, продавщица упаковала в коробку туфли, в которых Норико пришла в магазин, и Норико вышла на улицу. Электрические часы у станции показывали четверть седьмого. Наоэ должен прийти в половине седьмого, так что минут пятнадцать можно еще погулять…

Норико пересекла улицу и не спеша побрела по Догээндзака, заходя во все лавки подряд. А вот и кафе. Норико открыла дверь, вошла и села за столик. Было уже шесть двадцать пять, но Наоэ, как и следовало ожидать, еще не приходил. Они встречались уже давно, однако Наоэ еще ни ризу не пришел раньше назначенного времени. Либо опаздывал, либо в лучшем случае являлся минута в минуту. Норико уже привыкла и не обижалась.

Кафе называлось «Феникс». Норико начала встречаться с Наоэ в августе, спустя месяц после того, как он пришел на работу в клинику, и первое их свидание состоялось тоже в «Фениксе».

Поначалу Наоэ показался Норико неприветливым и сухим. Холодный, бесстрастный медик. И с больными, и с медсестрами Наоэ разговаривал мало, только о самом необходимом; неприветливость его подчас граничила с грубостью. Медсестры недовольно шептались:

– Доктор Наоэ слишком высоко себя ставит. Подумаешь, пришел из университета…

Старшая сестра придерживалась этого мнения и по сию пору. Норико вначале не испытывала к новому врачу решительно никакой симпатии. Однако в первую же неделю ей пришлось ассистировать Наоэ при операции, и ее поразила красота и отточенность его работы. Удаление аппендикса – простейшая операция, несложная для любого хирурга, и уж тем более для врача, доцента университетской клиники. Но виртуозность Наоэ заключалась не в том, что шов получался маленьким и аккуратным, и даже не в том, что вся операция длилась считанные минуты: ни единого лишнего движения, неуверенного нажима скальпеля… Ни разу не замешкался, не замер в раздумье. Длинные, тонкие пальцы Наоэ, словно точные механизмы, безошибочно прикасались к телу именно там, где требовалось. Норико была хирургической медсестрой и видела немало операций, но такое совершенство встречала впервые. Наоэ редко открывал рот, чтобы сказать что-то, но если уж говорил, то только по существу. Пациенты – даже те, кто не знал о его блистательном университетском прошлом, – быстро оценили достоинства нового хирурга.

Да, Наоэ обладал поистине виртуозной, недосягаемой техникой, но был странно холоден к людям. Казалось, он искренне заботился о больных, но в то же время словно отстранял их от себя. Его равнодушие тревожило Норико, будило смутное, неосознанное беспокойство.

Они стали близки в первое же свидание. Из кафе отправились в ресторан, потом в гостиницу. Со стороны все выглядело так, будто это Наоэ завлек и соблазнил Норико, на самом же деле он, сам того не подозревая, просто скатился по проложенным Норико рельсам…

Норико уже не была невинной, неопытной девушкой. Три года назад» когда она только что окончила школу медсестер, Норико познакомилась с одним парнем, старше ее на пять лет. Он служил в торговой фирме, и встретились они совершенно случайно – в клинике, когда он пришел на осмотр. В один прекрасный день он грубо, силой овладел Норико. Их связь тянулась с полгода, а потом его перевели в Сэндай, и отношения оборвались. В общем-то, и с самого начала было ясно, что для него это не более чем забава, и Норико поклялась себе никогда в жизни не иметь дела с мужчинами. А теперь не могла отвести от Наоэ глаз. Даже нетерпеливое ожидание вечно опаздывавшего на свидания Наоэ не было ей в тягость.

Она взглянула на часы. Без двадцати пяти семь. Кафе было в подвальчике, и сквозь окно Норико видела только шагающие по тротуару ноги. Туфли на высоких каблуках… Лодочки… Высокие сапожки… Изредка мелькал подол длинной юбки. Иногда ноги замирали на месте, а потом, повернув, спешили в обратную сторону.

Наоэ появился вскоре после того, как мимо окна проплыла длинная юбка в окружении трех пар мужских ботинок. По своему обыкновению и не подумал объяснить причину опоздания, молча сел за стол и расстегнул пальто.

– Только что встретил старшую сестру, – сообщил он.

– Одну?

– С Каору Уно.

– Где?

– Да тут, на перекрестке.

– А сюда они не придут? – испугалась Норико.

– Не придут. Они переходили на ту сторону. – Наоэ неопределенно кивнул куда-то в сторону окна.

– По-моему, она что-то подозревает.

Наоэ подозвал официантку и заказал чашку кофе.

– Вот вчера: только пришла с дежурства, как стук в дверь. Сэкигути. Явилась выведывать, что было прошлой ночью.

Наоэ молча достал сигарету и закурил.

– Кстати, она спрашивала, не пили ли вы во время дежурства.

– Ну и что ты ей ответила?

– Сказала, что точно не знаю, но, по-моему, ничего такого не было.

Наоэ выпустил дым и едва заметно улыбнулся.

– Потом она допрашивала Каору, а та, кажется, попалась на удочку и все ей выложила.

– Да ну-у! – Наоэ насмешливо усмехнулся.

– И нечего смеяться! Старшая сестра обо всем доносит жене главврача. – Норико сердито хмурилась, но в голосе сквозила нежность. – Она и про нас все ей докладывает…

На слове «нас» Норико сделала многозначительное ударение.

– Ну-ка, ну-ка! Норико смутилась.

– Так что же она докладывает? – настаивал Наоэ. Подошла официантка и поставила перед ним кофе.

– Я давно уже подумываю, не выехать ли мне из общежития, – потупившись, едва слышно проговорила Норико. – Конечно, там и удобно, и дешево, но… Слишком много злых языков. Я больше так не могу.

Наоэ слушал молча.

– Сниму комнатку где-нибудь неподалеку…

– Когда?

– Не знаю. Я еще не решила окончательно.

– Решишь – скажи. Денег я дам.

– Я не для этого рассказала! – Норико вспыхнула и обиженно отвернулась.

– Ну ладно, ладно. Ты сегодня свободна?

– Да.

– Поедем ко мне, в Икэдзири.

– А я вам не помешаю?

– Да нет, не особенно.

Норико заглянула Наоэ в лицо и кивнула. Так и не притронувшись к кофе, Наоэ взял со стола чек и направился к кассе.

Дом Наоэ стоял в маленьком, удивительно тихом переулке, неподалеку от оживленной улицы Тамагава.

В квартире было две комнаты: небольшая гостиная, обставленная в европейском стиле, и кухня, одновременно служившая столовой. Кухня была заставлена всевозможной посудой, хотя Наоэ, как правило, дома не ел и никогда себе не готовил. В гостиной на полу лежал ковер, в углу стоял низенький столик, у стены – диван, у другой стены – кровать.

Когда Наоэ с Норико вошли в квартиру, Норико направилась было на кухню, поставить чай, но Наоэ нетерпеливо обнял ее. Она попыталась высвободиться.

– Чай можно и потом. – Наоэ снова привлек ее к себе.

Платье скользнуло на пол. Наоэ подхватил Норико на руки и отнес на кровать. Обычно сухой и сдержанный, сегодня он искал ее ласк с неожиданно грубой страстью. Норико переполнял стыд, смешанный с наслаждением.

– Погасите свет, – сжавшись в комочек от смущения, взмолилась она, хотя кому, как не ей, было прекрасно известно, что просить – вовсе не значит быть услышанным.

Она родилась в Ниигате, там окончила школу и лишь потом уехала в Токио, и кожа у нее была светлая, как обычно у тех, кто вырос в снежном краю. На вид маленькая и хрупкая, Норико, раздевшись, против ожидания, оказывалась далеко не бесплотной. Наоэ не отрываясь смотрел, как розовеет ее до голубизны белая кожа, и Норико, ощущая на себе его взгляд, пылала от стыда. Вскочить бы и убежать, но тело не желало ей подчиняться.

В объятиях Наоэ была какая-то всепонимающая бесстрастность. Порою Норико становилось не по себе: ей казалось, что ее выставили напоказ. Но, как ни странно, это лишь разжигало ее, приносило странное удовольствие.

Холодные глаза внимательно ощупывали ее тело. «Точно на операции», – думала она. Постепенно она свыклась со странностями Наоэ и лишь потом, в одиночестве, вспоминая его изучающий взгляд, заливалась краской стыда.

Проснулась Норико поздно – оттого, что затекла неловко подвернутая рука. Она медленно подняла голову: Наоэ лежал к ней спиной и читал газеты. Норико соскочила с постели и, подхватив разбросанные по полу вещи, скрылась в ванной. Ее все еще не покидало сладкое ощущение невесомости, словно она ступала по облакам. Норико взглянула на себя в зеркало. Обычно невыразительные глаза ее лучились.

Когда она вышла из ванной, Наоэ, лежа все в той же позе, читал какую-то европейскую книгу.

– Может, чаю? – предложила Норико.

Наоэ, не отрывая от книги глаз, кивнул. Норико вылила из чайника остывшую воду, налила кипятку. Наоэ нехотя поднялся, накинул на плечи темно-голубую пижаму.

– Что-то есть захотелось…

– Приготовить ужин? – встрепенулась Норико.

– Зачем возиться. – Наоэ поморщился. – Лучше закажем суси, пусть принесут.

…Когда Норико, дозвонившись до ресторана, вернулась из прихожей, Наоэ сидел, уткнувшись в книгу. Так бывало всегда: утолив страсть, Наоэ превращался в совершенно другого человека. Норико слегка разозлилась. Чем бы его расшевелить? Она лихорадочно попыталась найти тему, способную заинтересовать Наоэ.

– Я слышала, Исикуре будут делать операцию?..

– Угу, – буркнул Наоэ.

– Кобаси, когда услыхал об этом, просто из себя вышел.

Наоэ наконец оторвался от книги. Заметив, что он хоть и слабо, но все-таки реагирует, Норико воспрянула духом. Проняло!

– Терапевт Кавахара и тот сказал, что это совершенно необъяснимо.

– Почему же?

– Потому что операция только приблизит смерть. Наоэ со скучающим видом сунул в рот сигарету. Норико чиркнула спичкой.

– Зачем вам его оперировать?

Наоэ, пропустив вопрос мимо ушей, снова опустил глаза в книгу. Если он не желал отвечать, из него невозможно было выжать ни слова. Зная эту черту Наоэ, Норико отступилась и, вздохнув, встала.

Чистюля Норико не терпела малейшего беспорядка и, приходя к Наоэ, тут же принималась наводить чистоту. Раз в три дня холостяцкую квартиру Наоэ приходила убирать старуха консьержка. Наоэ, как правило, возвращался домой к ночи, и в квартире, в общем, было не так уж грязно, но везде где попало стояли немытые бокалы с остатками сакэ и чашки с засохшей на дне кофейной гущей.

Норико мыла грязную посуду, а Наоэ по-прежнему не отрывался от книги. «Он себе почитывает, а я – мой ему чашки!» – возмущенно подумала она, хотя в глубине души ничего не имела против. Домыв посуду, она отчистила раковину и достала пылесос.

– Привстаньте-ка на минутку. Наоэ раздраженно поднял глаза.

– Оставь. Не так уж и грязно.

– Что вы! Вон сколько пыли!

И, не обращая внимания на протесты, Норико включила пылесос. Наоэ нехотя поднялся и вышел на балкон. Через открытое окно доносился шум города.

Норико тщательно пропылесосила под диваном и перешла к кровати. Потом протерла стол и перестелила постель. Сдернув покрывало, она сняла подушки и начала расправлять смятые простыни. Неожиданно ее пальцы нащупали что-то твердое. Дамская шпилька. Норико положила ее на ладонь. Черная, в виде буквы U. Норико никогда не пользовалась шпильками, она предпочитала заколки, и не черные, а синие.

Со шпилькой в руке она вышла на балкон. Наоэ, стоя к ней спиной, курил.

– Чье это? – с трудом сдерживая себя, спросила Норико.

Наоэ оглянулся. Увидев, что уборка окончена, закрыл балконную дверь и присел к столу.

– Здесь была какая-то женщина?.. Это она потеряла?

– Потеряла? Что?

– Да так, пустячок!

– Принеси-ка лучше чаю, – миролюбиво сказал Наоэ.

– Я нашла это в постели!

Норико швырнула шпильку на стол. Наоэ молча взглянул на нее и равнодушно отвернулся.

– Будьте любезны, отдайте завтра в стирку простыни, пододеяльник и наволочки.

Клокоча от гнева, Норико повернулась и удалилась на кухню. Наоэ не издал ни звука.

Когда Норико внесла в комнату чайник, шпилька лежала на том же месте. Наоэ сидел, уткнувшись в книгу.