Свет без тени

Глава VII

В три часа дня Ютаро Гёда вышел из клиники. Он собирался в Департамент по охране окружающей среды, взять материалы по некоторым интересовавшим его вопросам.

– Когда тебя ждать домой? – спросила Рицуко, провожая мужа до машины.

– Может, придется пообедать с ними, так что, вероятно, немного задержусь.

– Значит, часов в девять-десять?

– Не знаю, – буркнул Ютаро. – Это будет зависеть не от меня.

– А с кем ты собираешься обедать? Кто-нибудь из общего отдела?

Ютаро заметно нервничал.

– Ладно. Постараюсь пораньше.

Он сел в машину и помахал жене рукой.

Номуре, шоферу Ютаро, было двадцать семь. В «Ориентал» он работал уже года три и был в курсе всех дел, в том числе и личной жизни хозяина.

– В муниципалитет? – спросил он, трогаясь с места.

Ютаро кивнул. Они ехали к центру по улице Аояма. Как всегда, вереница машин едва тащилась, то и дело надолго замирая под низким пасмурным небом. Ютаро вытащил из кармана записную книжку и, пометив что-то, взглянул на часы. Когда они подъехали к перекрестку Миякэдзака, часы показывали уже половину четвертого.

– Я освобожусь минут через двадцать, так что подожди меня здесь.

– Ясно, – буркнул Номура, глядя прямо перед собой.

Ютаро пробыл в муниципалитете, как и сказал, двадцать минут. Стремительно подойдя к машине, он плюхнулся на сиденье.

– Куда теперь?

– Уф! – Ютаро вытащил из кармана носовой платок и, хотя на лбу не было ни капельки пота, отер лицо.

– К станции Эбису, ладно?

Номура, не говоря ни слова, нажал на педаль.

– Ноябрь, а такая жара! Необычно… – заискивающе проговорил Ютаро. – В пасмурный день, наверное, особенно много аварий…

– Наверное.

Ответы Номуры не отличались любезностью. Ютаро чуть ли не каждую минуту поглядывал на часы. Когда они миновали улицу Тэнгэндзи и подъехали к Эбису, было уже половина пятого.

– Дом номер один?

– Да-да.

Дорога, шедшая мимо банка М. пересекала два перекрестка и потом постепенно поднималась в гору. На вершине холма стоял особняк. Ярко-синяя крыша над ослепительно белыми стенами, черные перила веранд. Как гласила реклама – «дом в североевропейском стиле». Машина затормозила перед главным входом.

– Спасибо! – Протискиваясь в дверцу, Ютаро сунул шоферу тысячеиеновую бумажку. – На, возьми.

– Не надо, зачем…

– Возьми, возьми! – Шофер в растерянности смотрел на упавшую на переднее сиденье банкноту. – Говорю, возьми! А взамен я тебя кое о чем попрошу. – Ютаро многозначительно подмигнул, вылез из машины и направился к отделанному разноцветным кафелем входу.

На двери с номером 818 значилась только фамилия: «Уэгуса». Ютаро позвонил и замер в ожидании.

За дверью явно слышали звонок, но выходить не торопились. Ютаро позвонил еще раз и через круглый, величиной с маленькую монетку, глазок заглянул внутрь.

В этот момент из-за двери раздался женский голос:

– Кто там?

– Это я.

Послышался звук поворачиваемого в замке ключа, и дверь распахнулась.

– А-а, папочка!

Волосы женщины были подобраны кверху. Она прижимала руку к груди, придерживая распахивавшийся халат.

– Вот сюрприз…

– Ты что, была в ванной?

– Да. – Женщина закрыла за ним дверь. – Почему неожиданно?

– Просто так.

Ютаро снял пальто и с подозрением огляделся вокруг. Гостиный гарнитур, стереокомбайн, телевизор. Направо, за шторкой, – кухня. В глубине квартиры была еще одна комнатка, совсем маленькая и обставленная в японском стиле. Слева от кухни – ванная. Дом был построен всего полгода назад, и стены еще сияли белизной, квартирка была чистенькой и опрятной, как и всегда, когда в жилище царствует женщина.

– Если собираешься зайти, хоть по телефону предупреждай.

– Иногда полезно заставать врасплох.

– Ого! Да никак папочка во мне сомневается? Ютаро обнял полуобнаженное женское тело, прикрытое лишь тоненьким халатиком.

– Пусти! Я еще не домылась!

Женщина отбивалась, но, маленькой и хрупкой, ей было не под силу совладать с Ютаро. Схватив женщину в охапку, он отнес ее в маленькую комнату и бросил на постель. Влажная после купания кожа дышала теплом, и Ютаро совсем потерял голову.

– …Фу, какой противный! – Тяжело дыша, женщина поднялась с постели.

Ютаро устало и блаженно следил за ней сквозь полуопущенные веки.

– Вода в ванной, наверное, совсем остыла!

– Можно напустить горячей.

– Но это же долго!

Недовольно ворча, женщина ушла в ванную. Через минуту она крикнула оттуда:

– А папочка будет мыться?

– Сначала ты, Маюми.

– И то верно, – засмеялась она, – а то папочка такой большой, половину воды обязательно выплеснет на пол!

Маюми ее звали только в баре «Алоника» на Гиндзе, где она работала. Настоящее имя было Матико – Матико Уэгуса, – но Ютаро больше нравилось звать ее Маюми.

Они познакомились два года тому назад в кафе «Одиллия» – тогда она служила там, – и спустя полгода он взял ее на содержание.

Маюми было двадцать три, а Ютаро – за пятьдесят, но, несмотря на такую значительную разницу в возрасте, Ютаро с его деньгами вполне устраивал Маюми. А ему с возрастом все больше и больше нравились молоденькие. К тому же Маюми – крепкая, изящная, с чуть вздернутым носиком – была в его вкусе. Единственный минус – если это можно считать минусом – заключался в том, что Маюми была ровесницей дочери Ютаро.

Когда, выйдя из ванной, он налил себе пива, время близилось к шести.

– Ой! Я же опоздаю!

Маюми присела на пуф перед зеркалом и принялась красить глаза.

– Ты сегодня работаешь?

– Да. А что, у папочки есть свободное время?

– Нет. После семи у меня встреча с одним человеком из муниципалитета.

Маюми, глядя на себя в зеркало, кивнула.

– Но ведь в кафе можно не приходить до восьми.

– Мне нужно успеть в салон красоты не позже половины седьмого.

– Жаль.

– А потом еще поужинать, так что получится как раз к восьми.

– Может, поужинаем вместе? Маюми задумалась.

– Я угощаю.

– В самом деле? А если об этом узнает мадам Рицуко и закатит сцену?

– Не узнает.

– Вдруг она что-нибудь заподозрит? Даже подумать страшно.

Маюми провела пуховкой по щекам и состроила испуганную гримаску.

– Ты что, видела ее?

– Помнишь, я подвернула ногу и пошла в клинику сделать рентген?

Ютаро кивнул.

– Так вот: гляжу, в коридоре какая-то женщина разговаривает с медсестрой. И тут к ней подбегает кто-то из служащих и кричит: «Госпожа, госпожа!»

– Вот оно что…

– Папочка знает, что выбирать! Такая красавица, никогда не скажешь, что ей сорок восемь.

– Ты даже знаешь, сколько ей лет?

– Конечно. Ведь папочка сам мне рассказал.

– Да?.. – Ютаро хмыкнул. Он сидел в нижнем белье и допивал второй бокал пива.

– Только вот…

– Что «только вот»?

– Только вот лицо у нее… немного истеричное. Маюми полюбовалась на свое отражение в зеркале и высунула язык.

– Ты так считаешь?

– Папочке неприятно?

– Да нет, ничего.

– В общем, мне почему-то так показалось.

Маюми пожала плечами и начала приклеивать искусственные ресницы. Ютаро поднялся, застегнул рубашку. Кончив наводить красоту, Маюми надушилась и повернулась к нему.

– Я хотела с тобой посоветоваться…

– О чем? – спросил он, застегивая галстук на толстой шее.

– Мне скоро исполнится двадцать четыре… Ютаро озадаченно посмотрел на нее.

– Я не желаю вечно оставаться девочкой из бара!

– Если ты хочешь уйти оттуда, я не возражаю.

– Да. Но речь не об этом. Я не просто хочу уйти, я хочу сама быть хозяйкой, хочу иметь собственное кафе.

– Хм… На Гиндзе?

– Разумеется.

– В двадцать четыре – быть «мадам»… Не рановато ли?

– Я же говорю не про большое кафе. С меня хватит малюсенького бара, пусть даже с одной стойкой, без столиков.

– Найти маленький бар на Гиндзе – это не так просто.

– Улица Намики, восьмой квартал. Там сейчас продается очень симпатичное кафе.

– Зачем так спешить? – поморщился Ютаро. Он уже завязал галстук.

– Значит, нет?

– Ни с того ни с сего – что за сумасбродство! Маюми фыркнула.

– И нечего фыркать!

– Жадина!..

Маюми резко отвернулась. Белая комбинация туго обтягивала ее бедра.

– Кафе мы тебе купим, но только когда я доведу до конца одно дело.

– Одно дело? Какое? – с любопытством спросила она, натягивая через голову белоснежное креп-жоржетовое платье.

– Я задумал построить новую клинику.

– Ого! Где?

– В Накамэгуро.

– Почти рядом со мной!

– Но пока это только планы, я еще никому не говорил.

– Вот здорово!

В креп-жоржетовом платье, тщательно причесанная, Маюми выглядела неожиданно изысканной и элегантной.

– Клиника будет большая?

– Коек на сорок.

Гёда застегнул брюки и начал причесываться.

– Выходит, нынешняя клиника приносит хороший доход?

– Какой там доход! – поморщился он. – Строить буду на ссуду.

– Значит, те скупердяи из банка все-таки раскошелились?

Ютаро пригладил волосы, надел пиджак и тоже превратился в элегантного джентльмена. Сейчас вряд ли бы кто-нибудь догадался о его недавних любовных безумствах.

– Пока это все одни проекты.

– А что папочка собирается делать с «Ориентал»?

– Она так и останется. Но если я построю новое здание, то там будут только палаты люкс и лечить станем лишь тех, кто платит наличными, а не по страховке.

– Но ведь в «Ориентал» и сейчас есть палаты люкс по пятнадцати тысяч иен в день.

– Так-то оно так, но есть и общие, которые оплачиваются по страховке.

– А разве это плохо?

– Не то чтобы плохо… Просто, когда кто-то долго лежит в клинике, на него начинают косо смотреть другие больные.

– Пожалуй.

Маюми отошла от зеркала и присела рядом с Ютаро.

– А если я заболею, папочка положит меня в палату люкс? – Вздернутый носик Маюми почти уткнулся в лицо Ютаро. – Так как?

– Может быть.

– Какая бессердечность!

– Ничего подобного.

– А ведь в самом деле, случись со мной что-нибудь такое, вот беда! Папочка хлопот не оберется. – Маюми хихикнула. – Да уж, лучше иметь дело с богатыми больными…

– Об этом не следует болтать. – Ютаро допил остатки пива. – Отличные палаты, а пустуют. Никакого толку.

– Ты клади туда на аборты, – посоветовала Маюми. – За это все платят наличными. Доход обеспечен.

– А где набрать хороших врачей?

– Чем плох тот доктор, который смотрел меня?

– Ты это о ком?

– Такой высокий, ужасно интересный…

– Наоэ?..

– Точно! Он.

– Он что, так тебе запомнился?

– Ой, что ты. Он только дотронулся до меня, я сразу и разомлела! – Маюми прижала руки к груди, делая вид, что сейчас упадет в обморок. – Красивый, элегантный… А как ему идет этот белый халат!..

– Он очень знающий врач.

– Вот и я так подумала – как только его увидела.

– Не сочиняй.

– Нет, правда-правда! Только он ужасно неразговорчивый – и холодный-холодный, прямо бр-р! Мороз по коже.

– Да, это так…

– Есть в нем что-то пугающее.

– Эдакий Нэмури Кёсиро.[8]

– Вот-вот! Нэмури Кёсиро в белом халате. Но все равно я сплю и вижу с ним встретиться! Ну, – улыбнулась Маюми, – а теперь пойдем куда-нибудь ужинать!

– Ты что-то плохо себя ведешь. Ладно, пошли. Гёда поднялся и взял пальто.

В этот вечер дежурил Кобаси. В смотровом кабинете напротив него сидел Дзиро Тода.

Уже давно пробило пять, амбулатория опустела. В клинике оставались только Кобаси и Акико Такаги, да еще медсестра Мидори Танака, помогавшая разносить ужин, задержалась в палатах.

– Когда тебе об этом сказали? – Кобаси повернулся на табурете к больному. Табурет легонько скрипнул.

– Вчера вечером.

Голова и правый глаз Дзиро Тоды закрывала плотная марлевая повязка.

– Ты не ошибся? Это точно была старшая сестра?

– Конечно. Она вызвала меня в коридор и разговаривала потихоньку, чтобы никто не услышал.

– Какие неприятные вещи ты рассказываешь. – Кобаси нахмурился и умолк.

Дзиро Тода был тот самый парень, которому в баре разбили бутылкой голову. В клинике он провел уже четверо суток. Кровотечение прекратилось, и рана немного успокоилась, но при ходьбе Тода до сих пор ощущал легкую дурноту и головную боль. Три глубоких шрама, пересекавшие лоб и правую щеку, местами гноились, и, когда Тода шевелил губами, от боли его лицо сводило мучительной судорогой. Он потерял много крови, и ему необходимо было остаться в клинике еще по меньшей мере дней на пять, пока не снимут швы, но вчера вечером старшая медсестра совершенно неожиданно велела ему готовиться к выписке.

– Когда меня сюда привезли, то внесли только тридцать тысяч иен. Я, конечно, понимаю, что эти деньги вот-вот кончатся, но… – Тода говорил едва слышно. Видевшие Тоду в тот памятный вечер ни за что не поверили бы, что у него может быть такой слабый голос. – И все же я думал, что меня еще подержат здесь… Неужели эти тридцать тысяч уже кончились?

– Это потому, что вас поместили в палату, которая стоит три тысячи иен в день, – словно оправдываясь, объяснила Акико.

– Да я только вчера впервые услышал об этом!

– В тот день из всех свободных палат эта была самая дешевая.

– Меня привезли в таком состоянии, что я, естественно, ничего не помню.

– Вы же не застраховались на случай болезни – вот и результат.

– Извините…

– Помимо платы за место в клинике, надо учитывать стоимость операции и лекарств, – снова вступила в разговор Акико.

– Да при чем тут деньги?! – неожиданно взорвался Кобаси. – При чем тут страховка?! Какое значение имеет стоимость палаты?!

Акико испуганно замолчала.

– Есть деньги, нет их – разве это должно влиять на госпитализацию или выписку больного? Критерий может быть только один – состояние человека! – Как всегда в минуты гнева, у Кобаси мелко дрожали уголки губ. – А в этой клинике только и слышишь: деньги, деньги!..

Пытаясь овладеть собой, Кобаси стиснул руки и уставился в пространство.

Потрясенные вспышкой Кобаси, Акико и Тода молчали. Наконец Тода виновато сказал:

– Денег у меня не было, а я еще так глупо себя вел… Затеял эту дурацкую ссору…

Кобаси молчал.

– Когда я напиваюсь, то плохо соображаю, что делаю…

– Теперь поздно говорить об этом. Тода снова опустил забинтованную голову.

– Что за человек эта старшая сестра! – с досадой воскликнул Кобаси.

– Она ни при чем. Это моя вина: я не заплатил…

– Да что ты каешься? Может, ты сам хочешь, чтобы тебя вышвырнули отсюда?

– Нет, что вы! – испуганно запротестовал Тода.

– Тогда не болтай глупостей.

– Понятно.

– Ты еще не здоров. Раны гноятся, тебя подташнивает, и голова болит, так?

– Так.

– Задумайся над этим серьезно.

– А разве можно еще что-то сделать?

Кобаси нервно вытащил сигарету. Действительно, что тут сделаешь? Отругал Тоду, но и самому в голову ничего не приходит…

Акико взяла лежавший рядом со стерилизатором спичечный коробок и положила его перед Кобаси.

– Сколько у тебя сейчас денег?

– Тысяч пять-шесть.

– Пять-шесть… – задумчиво пробормотал Кобаси, поднося зажженную спичку к сигарете. – Ты вообще-то чем занимаешься?

– Играю в джазе.

– В кабаре?

– Вроде того…

– А те, что приходили с тобой в клинику, – они тоже из джаза?

– В общем, да.

Ответы были весьма неопределенными. Джазист… А медсестры говорят, что дружки, приходившие его навестить, все как один – форменные бандиты. Так что эти россказни о джазе… Что-то не очень верится.

– А у своих друзей ты больше не можешь занять?

– Э-э-э, они… я… – промямлил Тода и умолк.

Его приятели приходили в клинику всего два раза, в самые первые дни, а потом словно в воду канули.

– Семья у тебя есть?

– Нет.

– Отец, мать?

– Они очень далеко…

– Далеко-то далеко, но все-таки есть? Тода кивнул.

– У них ты не можешь попросить?

Тода сдавленно пробормотал что-то и закрыл руками забинтованное лицо.

– Сэнсэй, – подала голос Акико. – А помощь нуждающимся?..[9] Может, попробовать получить пособие?..

– Я уже думал об этом. Сразу его не выдадут. Если даже вопрос решится положительно, оформление займет немало времени, и все равно клиника получит деньги не раньше чем через три месяца.

– Если у него и в самом деле нет наличных, значит, выхода никакого?

– Получается так, – мрачно подтвердил Кобаси. – Не думаю, что эти скупердяи согласятся ждать три-четыре месяца.

В «Ориентал» избегали иметь дело с больными, чье лечение оплачивалось по пособию. Когда все же такие больные появлялись, от них старались побыстрее отделаться.

– А где живут твои родители?

– А Миядзаки.

– Да, действительно не близко. Но если сразу написать, попросить?.. Конечно, они удивятся – все так неожиданно. Но ведь это для твоего же здоровья. Они не откажут!

Тода кивнул и снова закрыл руками забинтованное лицо.

– Ты пробудешь здесь еще дня четыре, максимум – пять; если они пришлют тысяч тридцать, все уладится. А деньги ты им вернешь. Выпишешься из больницы и заработаешь.

– Но старшая сестра велела ему выписаться завтра. Даже если он попросит родителей, все равно будет уже поздно, – снова вступила в разговор Акико.

– Ну и что? Я попрошу ее немного подождать.

– Дело не в старшей сестре. За ней стоит сам Главный…

– Главный? Ну и плевать!

– Сэнсэй, осторожнее…

– Осторожнее? Почему? Я ведь хочу сделать то, что нужно.

– Но больной действительно не прав. Он не платит за лечение…

– Врач не должен думать о деньгах! Его обязанность – добросовестно лечить больного.

– Но в частных клиниках так нельзя.

– Когда это ты успела переметнуться?

– Переметнуться?.. – Лицо Акико окаменело. – Просто я считаю, что нельзя во всем винить только главного врача. Не так уж он плох.

– Нет, плох. Он далеко не беден, но все равно старается выжать из клиники как можно больше прибыли. Он медицину превратил в средство наживы. По-твоему, это нормально?

– Сэнсэй, здесь больной… – Акико показала глазами на Тоду.

Кобаси, точно впервые увидев его, замолчал. Ему стало неловко. Копаться в грязном белье – да еще при пациенте…

– Как бы там ни было… – Кобаси перевел дыхание, – а письмо матери ты напиши.

– Хорошо.

– Если Главный станет торопить с деньгами, я сам одолжу тебе на время.

– Сэнсэй!.. – укоризненно воскликнула Акико.

– Ничего. Такая сумма меня не затруднит.

Тода опустил голову совсем низко – так низко, что стали видны волосы, выбившиеся из-под повязки на затылке.

– Ну-ну, успокойся.

На душе у Кобаси стало легко и радостно. Он работал уже третий год, но сегодня впервые по-настоящему почувствовал себя врачом. Акико смотрела на него в немом изумлении.

– Тебе нельзя долго сидеть, опять начнется головокружение.

– А… – Тода медленно поднял голову. – Значит, старшему врачу ничего не говорить?

– Какому старшему врачу? Доктору Наоэ? А ты что, говорил ему что-нибудь?

– Да, сегодня утром, после обхода. Я спросил его…

– О том же, о чем и меня?

– Да.

– И что он тебе ответил?

– Сказал, что придется выписываться.

– Выписываться?! Тода кивнул.

– Он так и сказал: «Придется выписываться»? – Кобаси не верил собственным ушам.

– Да.

– Какой идиотизм! Но ведь тебе нельзя выходить на улицу, в толчею. Раз у человека кружится голова… Наоэ же должен понимать это!

– Сэнсэй!.. – одернула его Акико.

– Доктор Наоэ написал в заключении, что рана болезненна, но возможно амбулаторное лечение.

– Неужели он мог написать такое?.. Когда это говорит главный врач – еще полбеды, но если и Наоэ… Невероятно!

– Ему действительно противопоказан амбулаторный режим? – спросила Акико.

– Категорически. Да Наоэ и сам говорил, что Тоде придется побыть в клинике по меньшей мере недели две.

– Но ведь теперь он утверждает, что Тоде можно выписываться?

– Какая разница, что он говорит! Суть в том, что, если Тоду сейчас выписать, выздоровление затянется. – Казалось, Кобаси рассуждает сам с собой. – В этой клинике лежат гораздо более легкие больные. Разве правильно их держать в больнице, а Тоду – выписывать?

Тода продолжал глядеть в пол. Обмотанный бинтами, он казался еще моложе своих двадцати пяти лет – совсем беспомощный мальчишка.

– В общем, мне все ясно. Положись на меня. Можешь сегодня спать спокойно.

– Спасибо. Простите меня…

Тода встал, поклонился и вышел из кабинета.

Когда за ним закрылась дверь и стихли в коридоре шаги, Акико повернулась к Кобаси.

– Разве можно говорить такое?

– То, что я сказал, – справедливо, все до единого слова.

– Справедливо-то справедливо. Только он очень странный, этот больной.

– Почему?

– Молодой, а постоянной работы нет, болтается без дела, якшается с какими-то подозрительными типами… Не нравится он мне.

– Нравится, не нравится – какое это имеет отношение к болезни?

– Все равно, противный он… Когда меряешь ему температуру или щупаешь пульс, так и норовит дать волю рукам.

– Молод еще.

– Показывает нам всякие гадкие фотографии…

– Неужели?

– Все медсестры его терпеть не могут.

Кобаси почувствовал, что и в самом деле наговорил лишнего. Тем не менее упрямо сказал:

– Суть не в этом.

– А ему действительно пришлют деньги из деревни? По правде говоря, Кобаси и сам не был в этом уверен.

– Не опасно давать ему взаймы?

– Все будет в порядке, – пытаясь убедить себя, ответил он и оглянулся на висевшую у него за спиной доску. – В общих палатах все занято…

– Места есть только в палатах второго класса и выше. Кобаси, отвернувшись, молчал.

– Вы хотите перевести Тоду в более дешевую палату?

– Да. Это хотя бы на день продлит его пребывание в клинике.

– У нас всего две общие палаты.

– Да… Здесь стараются иметь дело только с богачами… Плакало «строительство общества всенародного благоденствия»!

– Что-о? – Акико широко раскрыла глаза.

– Это предвыборное обещание нашего главврача – когда он баллотировался в муниципалитет…

Акико залилась смехом.

– А не перевести ли нам и тех двоих?

– Служащего с шофером?

– Им-то уж и вовсе нечего делать в больнице – давай и их выпишем. А?

– Ну, перестань…

Теперь, когда в комнате, кроме них, не было никого, Акико разговаривала с Кобаси совсем по-другому. Чувствовалось, что их связывают очень тесные узы.

– В последнее время я отказываюсь понимать Наоэ.

– Почему?

– Пляшет под дудку старшей сестры – кладет в клинику практически здоровых людей, прописывает совершенно бесполезные лекарства, делает бессмысленную «операцию», а Тоде, несмотря на нагноение швов, велит убираться домой…

– Это политика Главного, и ничего тут не поделаешь.

– Но ведь Наоэ очень хороший врач! Таким гордился бы любой университет. Если не он, то кто же еще может образумить Главного?!

– Доктор Наоэ и главврач – разные люди.

– Разница только в том, что Наоэ не бизнесмен.

– Нет, не только. У Наоэ собственные взгляды, достойные всяческого уважения.

– Трудно поверить!

– Он выдающийся человек.

– Нет, он плохой человек.

– Как ты можешь так о нем говорить?!

– Может, когда-то он и был замечательным врачом… Во всяком случае, он мне не товарищ по университету и не коллега по кафедре, так что я могу позволить себе осуждать его.

– Да если та же Норико услышит такое!.. Представляю, что будет.

– Ну и пусть. Я ей даже спасибо скажу, если она ему это передаст.

– Глупый какой. Только неприятности наживешь!

– Если здесь станет совсем невыносимо, вернусь в университетскую клинику. Какой смысл работать под началом такого человека!

– Осаму-тян! – Акико впервые за весь вечер назвала Кобаси по имени. – Как ты можешь?

И, выскочив за дверь, она опрометью побежала по лестнице на второй этаж.