Свихнувшийся

Глава 12: «Мне кажется, что Президент сдаёт!»

Когда я оглядываюсь на объём, глубину и ширину той работы, что я делала, то вижу, что не могла ни на минуту сделать паузу, чтобы оценить, что происходит снаружи здания. Я не могла выйти проветриться. Меня продолжали хватать за ноги мои собственные товарищи по команде, и мне всё время приходилось играть в защите. Я работала так упорно и так быстро, как только могла — я устану лишь описывать свой график во время месячника африканского наследия — но заголовки всегда вопрошали: «Чем она занимается там?».

Обида и зависть обрушивались на меня изнутри и снаружи Белого дома. Я принимала удары со всех сторон. Тот факт, что Дональд на февральских слушаниях отодвинул для меня стул, попал в заголовки газет, в которых высокопоставленные анонимные источники спрашивали: «Можете себе представить, что президент Соединённых Штатов отодвинул стул для помощницы?». Было невозможно не услышать снисходительные и расистские нотки. Разве сказали бы такое, если бы он отодвинул стул для Хоуп Хикс?

Президент проявил по отношению ко мне вежливость, а люди раскритиковали этот жест, воспользовавшись удобным случаем, чтобы поставить меня на место и унизить. И, само собой разумеется, полностью игнорировалась цель самого мероприятия — выстроить мост между администрацией и афроамериканским сообществом. Я была под таким невероятно пристальным вниманием, что не могла позволить себе роскошь чьего-либо сочувствия.

В статье «Дейли Бист»[137] по поводу противоречивости моего нахождения в администрации Трампа Джой Рейд обратила внимание, что ко мне тянулись длинные ножи. И, опять же, я была единственной чернокожей женщиной, единственным человеком в Западном крыле, день за днём бившимся за поддержку ИЧКУ, за гранты Пелла[138] для студентов из меньшинств, защиту мусульман, репродуктивные права женщин. Тем не менее, моралисты ставили мне в вину, что я была честолюбивой (какой кошмар), гибкой (какой стыд!), мстительной, напористой, требовательной — те самые качества, что помогали большинству членов кабинета и старших советников удерживаться на своём посту.

Возможно, мне просто следовало благодарно пасть ниц.

* * *

В конце апреля меня с Келлиэнн пригласили на Ежегодное заседание НСА[139] в Атланте. Её попросили выступить основным докладчиком Женского лидерского форума для женщин-членов. Если чиновников республиканского Белого дома зовут на съезд НСА, нет никаких сомнений, что нужно идти. Семьдесят семь процентов владеющих оружием членов пятимиллионной организации являлись республиканцами.

Хотя я была восхищена энергией женщин — любителей оружия, я была ещё больше очарована выступлением Келлиэнн, восхвалявшей строгий подход Джеффа Сешнса к каждой проблеме и отмену министром внутренних дел Райаном Зинке запрета на свинцовые боеприпасы в национальных землях. Я понятия не имела, какова была её позиция до этого мероприятия, но на заседании она превзошла всех остальных находившихся в зале женщин своей пылкой приверженностью Второй поправке. Келлиэнн была хамелеоном и могла менять свой камуфляж в зависимости от того, кого из кандидатов поддерживала или в какой комнате находилась.

Трамп выступил на основном мероприятии и как всегда поведал о своей победе в ночь выборов и пообещал собравшимся, что пока он президент, у НСА в Белом доме будет друг. Уйдя со сцены, он сказал мне: «Отличная энергия, правда? Отличное шоу!». Затем наш кортеж отправился на проходившую менее чем в миле акцию по сбору денег. Как сотрудникам Белого дома, нам с Келлиэнн было бы неуместно присутствовать на акции по сбору денег, так что нас ради приличия заперли в комнате, и мы там наскоро перекусили.

Обратно мы летели вместе с Президентом на Борту номер один, я — впервые. Было волнительно находиться в самолёте, пусть даже в менее чем двухчасовом полёте. Я ходила и фотографировала знаменитый конференц-зал и Овальный кабинет президента.

В том полёте мы с президентом поговорили об оружии, и я узнала, что он владеет пистолетом Хеклер-Кох.45 калибра и револьвером Смит-Вессон.38 калибра. Я вспомнила, как во время одних из дебатов на праймериз ВСП Трамп сказал: «Иногда я ношу с собой, иногда много. Мне нравится быть непредсказуемым». Я почувствовала мурашки, сопоставив это с его знаменитым заявлением на митинге в Айове в январе 2016 года: «Я мог бы стать посреди Пятой авеню и застрелить кого-нибудь, и не потерял бы ни единого избирателя, о’кей?». Несомненно это было правдой в отношении людей, которых я встретила на заседании НСА.

В том полёте я также впервые долго беседовала с доктором Ронни Джексоном, врачом Трампа, также надзиравшим за медицинской программой Белого дома. Он показал мне мини-операционную Борта номер один, где можно выполнить операцию на открытом сердце, и сказал: «Заходи, я проверю твои показатели».

Доктор Джексон выполнял функции, схожие с теми, что у личных врачей в Голливуде. Я видела это, когда жила в Лос-Анджелесе — знаменитости платят огромные суммы, чтобы иметь врача по вызову, который выпишет им любой рецепт, который они захотят. На протяжении всего моего времени в Белом доме в рамках малоизвестной программы под названием управленческая медицинская программа члены кабинета и все ПП могли получить рецепты от любого недомогания. Они выдадут всё, что угодно, прямо из пузырька, безо всякого рецепта. Скажем, у вас болит спина. Вы идёте с жалобой, а выходите с месячным запасом мощного обезболивающего. В основе свободного потока лекарств лежала логика, что членам кабинета и ПП нужно продолжать тикать. У нас не могло быть бессонницы, усталости, и нас не могла беспокоить боль в спине. Всё, что нам нужно было сделать, это попросить, и мы бы получили любую таблетку, которую захотели.

5 мая была уволена главный распорядитель Белого дома Анджела Рейд, первая женщина и второй афроамериканец на этом посту. Хотя Рейд перешла от Обамы, занимая эту должность с 2011 года, та не рассматривалась, как политическая позиция, и было необычно, чтобы приходящий президент увольнял распорядителя.

Я была расстроена, потому что это означало одной чернокожей женщиной в здании меньше, менее чем через два месяца после увольнения Трампом Шермайкла Синглтона, старшего советника Бена Карсона в Министерстве жилищного строительства и городского развития из-за статьи, которую тот написал для вебсайта «Капитолийский холм»[140], в которой критиковал Трампа. Я сочла необходимым расспросить всех старших сотрудников об увольнении Рейд.

«Мы не можем продолжать избавляться от чернокожих людей по надуманным предлогам», — сказала я нескольким людям. Как директору по вопросам коммуникации ОСО, «мне необходимо объяснить, почему ушла эта женщина».

Официальная линия: «Мы не обсуждаем кадровые вопросы».

Неофициальная линия? Что её недолюбливали и, предположительно, Трампу не понравилось, как она обработала его заявку на солярий. Я слышала, что он был недоволен её усилиями раздобыть солярий, доставить его в Восточное крыло, найти для него укромное местечко и правильно установить. К тому же по всей видимости Рейд его просто ненавидела и не скрывала своих чувств по поводу этой заявки.

* * *

Как хорошо известно всему миру, в мае 2017 года президентство Трампа определялось тем, что мы внутри резюмировали одной фразой: Российское сотрясение.

9 мая Дональд уволил директора ФБР Джеймса Коми. Публичным мотивом являлось неодобрение им того, как Коми руководил расследованием в отношении электронной почты Хиллари Клинтон. Знаменитое письмо Трампа Коми включало в себя такое странное предложение: «Хотя я очень ценю, что вы при трёх разных обстоятельствах сообщили мне, что в отношении меня не проводится расследования, я, однако, согласен с мнением Министерства юстиции, что вы неспособны эффективно руководить Бюро».

Конечно, это увольнение случилось из-за отказа Коми на требование Трампом преданности. Трамп несколько недель твердил об увольнении Коми, но я и подумать не могла, что он пойдёт на это.

Во время одного из моих визитов он спросил: «Эй, Омароса, что ты думаешь о Коми? Мне нужно было его отпустить, верно? Ему нельзя было доверять; он не был преданным».

Я успокоила его, сказав: «Эй, ты сделал то, что должен был сделать».

Никто — и я действительно имею в виду ни один человек в Белом доме — не был согласен с его решением. Но они не смели сказать ему это. В тот момент он был в таком раздрае; что угодно могло вызвать приступы ярости, и вам не захотелось бы оказаться мишенью одного из них. Он мог очень сильно разозлиться из-за утечек. Он не был доволен персоналом; Иванка с Джаредом настойчиво призывали его избавиться от Райнса и Шона. Другие бомбардировали его проблемами, которые ему нужно было решать.

Брифинги коммуникационной группы по поводу увольнения Коми — невероятные документы в стиле «альтернативных фактов». Основные тезисы прозвучат знакомо любым новостным наркоманам, потому что вы месяцами регулярно слышали их по Fox News и из уст официальных представителей Трампа. К примеру: «Директор Коми утратил доверие и уважение рядовых сотрудников ФБР», или: «Президент Трамп пришёл к выводу, что единственный способ восстановить доверие к ФБР — жемчужине американских правоохранительных органов — прекратить полномочия Директора Коми». По прошествии месяца Дональд мало в чём изменил общественное мнение о «жемчужине американских правоохранительных органов».

Хоуп Хикс отвечала за все президентские интервью, включая то, что Лестер Холт взял 11 мая для специального репортажа NBC в прайм-тайм. Они с юрисконсультом подготовили его отрицать любой сговор с Россией. Это было разумнее всего, потому что это он мог запомнить. Дональд считал, что отделается простым: «Никакого сговора. Никакого сговора. Никакой России. Никакой России». Что этого будет достаточно, чтобы убедить американский народ, что ничего не было. По прошествии времени его взаимоотношения с Россией будут проявляться словно луковица, слой за слоем.

Интервью с Лестером Холтом я смотрела по маленькому телевизору в верхней комнате для прессы (нижняя комната для прессы была построена над старым бассейном и превращена в зал для брифингов), рядом с офисом пресс-секретаря. На всём протяжении этого странного и противоречивого интервью я не переставала думать: «О, нет! О, нет! Это плохо!».

Дональд говорил много и сбивчиво. Он нёс бред. Он от одной фразы к другой противоречил самому себе. Хоуп дюжины раз проводила с ним брифинг, делая акцент на ключевом моменте, что он уволил Коми, основываясь на рекомендации Минюста, что на протяжении нескольких дней подкрепляли вице-президент и другие представители. Он уже облажался, когда в Овальном кабинете сказал российскому послу, что уволил Коми за неудовлетворительную работу. А затем с Лестером Холтом он снова изменил тезис, сказав: «Я решил его уволить».

Холт пытался ему помочь. Он сказал: «В своём письме вы сказали, что принимаете рекомендацию [Минюста]».

«Но независимо от этой рекомендации, я собирался уволить Коми», — сказал Дональд. — «Фактически, когда я решил просто сделать это, я сказал себе, я сказал: ‘Знаешь, эта российская тема с Трампом и Россией — выдуманная история. Это оправдание для демократов, почему они проиграли выборы, которые должны были выиграть’».

Это было всё, что нужно его критикам как доказательство того, что Трамп лжёт. Я знала, что Дональд склонен к преувеличению и хвастовству. Он говорил невинную ложь и лгал по ошибке, из невежества или непонимания. Он намеренно искажал правду, чтобы выглядеть лучше. Но сейчас всё было по-другому. Он как будто не знал, в чём заключается правда, либо не мог вспомнить, что перед этим формулировал как правду. Ответная реакция последовала незамедлительно.

Во время просмотра того интервью я поняла, что с головой Дональда происходит что-то бесспорное и серьёзное. Нельзя было отрицать снижение его умственных способностей. Многие в Белом доме не замечали этого так остро, как я, потому что я знала его давным-давно. Они не задумываясь считали, что Трамп был Трампом. Но я знала, что что-то не так.

Но что я могла сделать? Объявить чрезвычайное психическое состояние для Дональда Д. Трампа? Мне следовало сообщить об этой догадке … кому конкретно? Доктору Белого дома Ронни Джексону, чья работа зависела от одобрения его Трампом, человеку, который будет продолжать объявлять явно страдающего ожирением и недостатком сна человека находящемся в отличном здоровье? Руководителю аппарата, человеку, которому я не доверяла, и которого не уважала? Дону-младшему, Иванке или Эрику, которые должны были видеть то, что видела я, и ничего не сделали? Меланье? Она сама оказалась в ловушке. И что бы я сказала? «Я не врач, но мне кажется, что президент сдаёт»?

Я отправила Ларе сообщение, в котором написала: «Эй, мы можем поболтать? Дай знать, когда будешь в здании». Когда она пришла через неделю или около того, я сказала: «Я действительно о нём беспокоюсь».

Она ответила: «Я знаю. Ситуация в целом действительно запутана».

— Нет, я имею в виду, что его речь бессвязна. Это больше, чем просто…

«Нет», — сказала она, словно не хотела слышать этого.

— Мне кажется, ему нужно провериться.

Она покачала головой и сказала: «Всё в порядке».

Даже вести этот разговор с членом семьи было риском. Если бы наружу вышли новости, что я считаю, что президент бредит или является душевнобольным, воздействие на национальную и глобальную стабильность могло быть катастрофическим. В конце концов, я поделилась своей озабоченностью с несколькими высокопоставленными людьми в Белом доме, и все они быстро и решительно заткнули меня с предостережениями.

Мною двигало беспокойство о друге, но друг, о котором идёт речь, был президентом Соединённых Штатов. И по состоянию на 17 мая в отношении того друга, его кампании и администрации специальный следователь Роберт Мюллер проводил расследование на тему сговора с русскими, расследование, в изрядной степени подстёгнутое противоречиями Трампа по поводу мотивов увольнения Джеймса Коми.

В середине мая Мика Бжезински на «Утро с Джо» сделала шокирующее заявление по поводу Келлиэнн Конуэй. «Кстати, это та женщина, которая во время кампании придёт на наше шоу, станет активно агитировать за Трампа, а затем выйдет из эфира, камера будет выключена, микрофон снят, и она скажет: ‘Бе. Мне нужно принять душ!’. Потому что ей так сильно не нравился её кандидат», — сказала Мика.

Джо продолжил эту тему, сказав, что Келлиэнн описывала кампанию как свои «летние каникулы», имея в виду, что взялась за эту работу, чтобы профинансировать отпуск в Европе. «[Она сказала] ‘я делаю это просто ради денег. Скоро я уйду’», — утверждала Джо.

Меня изумила та скорость, с которой во время кампании сменилась лояльность Келлиэнн. Работая на супер-КПД Круза, она ежедневно критиковала Трампа и ставила под сомнение его честность и репутацию. А затем, сменив лагерь, она стала от него без ума. Любой здравомыслящий человек, взглянув на этот разворот на 180 градусов, естественно, предположил бы, что у неё были свои собственные причины взяться за эту работу, и это никак не связано с убеждениями Трампа и концепцией развития страны.

Утверждения на «Утро с Джо» соответствовали тому расчётливому болотному монстру, за которого я принимала Конуэй.

На наших ежедневных совещаниях старшего персонала в Белом доме она соглашалась со всем, что говорил Трамп. Хотя президент никогда не хотел, чтобы кто-нибудь с ним не соглашался, я считаю, что «поддакивание» Келлиэнн превратилось в белый шум, звук, который не регистрировался у него в голове.

Помню как во время кампании перелетала с одного мероприятия на другое на Борту Трамп номер один вместе с ней, Дональдом, Джаредом и Дэвидом Босси. У парней разгорелась оживлённая дискуссия на ту или иную тему. Келлиэнн всё пыталась встрять в разговор.

Со своего сиденья через проход она твердила: «Парни, послушайте… Ну, я считаю… Нет, эй, как насчёт…».

Мужчины полностью её игнорировали.

Она сказала: «Никто меня не слушает!».

Это не означает, что мужчины не вели себя грубо, игнорируя её, или что ей нечего было сказать по существу, но мне показалось, что она переоценила свой статус в кампании. Вполне возможно, что её для вида назначили на эту роль. У Трампа была проблема с женщинами. Как и следовало ожидать, ответственной за кампанию «назначили» женщину.

В другой части мира Трампа Майкл Коэн разместил в Твиттере фотографию своей дочери Саманты в чёрном бюстгальтере и чёрных колготках, подписав: «Так горжусь своей дочерью из Лиги Плюща… Эди Седжвик[141] поделилась с ней умом и красотой». Твиттер-сообщество массово стало на дыбы и обвинило Майкла в том, что тот идёт по стопам Трампа, ненормально хвастаясь тем, как горяча и сексуальна его дочь. Одному критику он ответил в классическом стиле питбуля: «Ты, засранец, красота и ум!». Другому, написавшему, что Коэн разместил «порноколлекцию своей собственной дочери», он ответил: «Завидуешь?».

Я хорошо знала Саманту. Она была на стажировке в офисе Меланьи, и Майкл пришёл ко мне и сказал: «Она у них целыми днями вырезает газетные статьи. Можно, она придёт в твой офис закончить свою стажировку? Ей нужно использовать свой блестящий мозг!». Я поручила ей работу по ребрендингу программы Мишель Обамы «Пусть девочки учатся». Она прекрасно справилась со своим отчётом и даже презентовала свой проект сотрудникам Корпуса Мира. Коэн был гордым отцом, и просто так же гордился её умом, как и её внешностью. Агрессивная защита его твита была обёрнута в любовь к ней.

Также в мае Майк Пенс не привлекая внимания сформировал КПД «Комитет Великая Америка» под управлением технолога кампании Ника Айерса. Это вообще неслыханно для вице-президента при президенте на первом сроке запускать КПД. Айерс сказал, что его цель — поддерживать других кандидатов ВСП, оплачивать поездки Пенса и другие счета. Примерно в это же время многие люди говорили, что Трампу скоро будет вынесен импичмент, и что Президент Пенс тоже звучит неплохо. Айерс уже давно был человеком Пенса. В своё время он станет в Белом доме руководителем аппарата Пенса, а Кори Левандовски возьмёт на себя КПД.

Мои подозрения в отношении Пенса лишь усилились, когда я узнала о его КПД. Дональд дал ему беспрецедентный доступ и с радостью принимал раболепное славословие и мечтательные взгляды Пенса. Если Дональд не будет осторожен, его второй может попытаться ударить его в спину. Находясь в Нью-Йорке я договорилась о встрече с племянником Майка Джоном Пенсом в офисе кампании в «Башне Трампа». Я рассказала ему о своей озабоченности по поводу КПД. Он заверил меня, что тот закрыт и не являлся столь уж бесчестным, каковым обрисовала его пресса.

22 мая Дональд с Меланьей полетели на Борту номер один в Тель-Авив, Израиль, приземлившись в аэропорту имени Бен-Гуриона, где Премьер-министр Биньямин Нетаньяху со своей женой Сарой приветствовали своих коллег с фанфарами и постеленной для американцев на перроне красной дорожкой. Как обычно, Дональд спустился по трапу впереди Меланьи — его привычка, которую СМИ и Твиттер считали оскорбительной, шовинистической или просто глупой. После сказанных небольшой толпе нескольких слов две пары продолжили путь по красной дорожке к поджидавшим лимузинам. Дональд шёл впереди, а затем потянулся назад, чтобы взять Меланью за руку. Она движением запястья оттолкнула его руку и пошла дальше.

Я смотрела освещение из своего офиса в ЭИОБ и наблюдала этот «шлепок рукой» в супер-приближении по четырём каналам одновременно.

На следующий день первая пара полетела в Рим, и Меланья снова избегала контакта рук с Дональдом, на глазах у поджидавшей прессы. Они стояли наверху трапа Борта номер один и махали. Затем Дональд попытался взять её за руку, и чтобы избежать его, она поспешно сделала жест, смахивая волос с лица.

Было просто невозможно, чтобы Меланья не осознавала ту огромную реакцию всего мира, которую вызовут эти незначительные жесты. Я думаю, что между ними двумя наедине что-то происходило — можно лишь догадываться, что это было связано либо с многочисленными заявлениями о его сексуальных домогательствах во время их брака, либо с её грядущим перебазированием в Белый дом. В отличие от прошлого, когда ей некуда было обратиться за помощью и не было влияния, ей больше не нужно было мириться со своим бессилием. Я считаю, что публично избегая руки Дональда, Меланья в полной мере осознавала свою новую власть. Если захочет, она в любой момент может публично унизить его с помощью незначительных двусмысленных жестов, точно так же как он годами открыто унижал её своими романами и распутным поведением. И никто не мог ничего поделать, чтобы остановить её.

Когда она в середине июня переехала в Белый дом, люди из штата сотрудников надеялись, что она окажет на него успокаивающее влияние, но я не представляю, как такое возможно. Их отношения не выглядели заботливыми или близкими; задолго до её переезда в Вашингтон из Нью-Йорка было понятно, что у неё будет отдельная спальня в резиденции, точно так же, как у неё была отдельная спальня в «Башне Трампа».

Чтобы закрыть месяц, Трамп отправился на саммит НАТО в Брюсселе, где оттолкнул с дороги Душко Марковича, премьер-министра Черногории, чтобы стать в центре группового фото. Конечно, его раскритиковали за этот поступок. Я спросила его: «Ты был слегка агрессивным. Зачем ты это сделал?».

Он ответил: «Ой, он просто плаксивый сучёнок».

Мы все, казалось, целую вечность находились под сильным стрессом. Я помню, как примерно в это же время в Овальном кабинете присутствовала горстка старших советников, и Келлиэнн попросилась выйти. Едва она покинула комнату, Трамп провёл рукой под глазами и сказал: «Это место сильно сказывается на Келлиэнн». Подразумевая, что она не очень хорошо выглядит. Это был ещё один классический поступок Трампа, оскорблять или критиковать чью-либо внешность или поведение, едва они выходят из комнаты.

* * *

Как я уже упоминала, Дональд всегда воспринимал как личное предательство, когда бывшие друзья становились его врагами. Однажды он попросил меня сказать ему, кто по моему мнению являются источниками утечек, и я не задумываясь начала с: «Кэти Уолш».

Дональд сказал: «Она мне больше не нужна. Райнси привёл всех этих людей из НКРП. Всех вероломных неблагодарных людей».

Дональд решил навести в доме порядок и хотел знать, кто был предан, а кому он не мог доверять. Его уровень паранойи был на рекордном уровне.

Джо Скарборо и Мика Бжезински были людьми, которых он считал предателями. Когда они резко отзывали о нём в «Утро с Джо» на MSNBC, он зачастую жаловался экрану: «Никакой преданности! Абсолютно!».

«Слышал, низкорейтинговое Утро с Джо плохо отзывалось обо мне (больше не смотрю). Тогда почему Безумная Мика с низким I.Q., вместе с Психом Джо приходили … в Мар-а-Лаго 3 ночи подряд в канун Нового года и настаивали на том, чтобы присоединиться ко мне. У неё было сильное кровотечение из-за подтяжки лица. Я сказал нет!»

Твиты Трампа 29 июня 2017 года, 5:52 и 5:58

Он смотрел то шоу, и оно привело его в ярость. Когда он твитил о Психе Джо и подтяжке лица Безумной Мики с низким IQ, безусловно оскорбительный сексистский твит, его советники не подвергли президента за это критике.

В отличие от меня.

На меня возложили вину за то, что Трамп написал эти твиты. В новостях меня обвинили в том, что я его спровоцировала, но это было не так. Ранее, на протяжении первой сотни дней, он часто звал меня и других, чтобы «поднять статью» или найти и распечатать что-то, что он увидел по кабельным новостям. Он также просил различные газетные вырезки. Его папки с утренним пресс-брифингом, подготовленные Спайсером и его сотрудниками, содержали лишь позитивные новостные статьи о Трампе. Они полагали, что если он будет читать лишь восторженные отзывы, то не станет твитить ничего безумного. Эта стратегия не имела смысла, потому что он непрерывно смотрел телевизор. Если он не был на совещании или мероприятии, то сидел в своей личной гостиной рядом с Овальным кабинетом перед стеной телевизоров с кабельными новостями со своей вездесущей диет-колой и какими-нибудь снеками, которые ему приносили с кухни по кнопке у него на столе.

Дональд Д. Трамп был президентом Соединённых Штатов. Если он просил меня распечатать статью и дать ему её, я так и поступала. Я не была ему няней или сиделкой. Как и не была ему секретарём или исполнительным помощником. Он знал, что мог бы попросить бумаги у тех людей. Но он не хотел, чтобы другие знали, что он читает или изучает, особенно если это были сплетни. Согласно Закону о президентском архиве, любая поступающая президенту бумага должна сперва попасть к управляющему делами администрации Робу Портеру или его исполнительному помощнику, чтобы всё, к чему он прикасается, было задокументировано и подшито. В начала 2018 года некоторые бывшие канцелярские работники Белого дома описали трудоёмкий процесс сбора клочков порванной Трампом бумаги — старая привычка из его бытности в «Трамп Организейшн» — и склеивания их обратно скотчем, чтобы выполнить требования Закона об архиве. Полагаю, они не знали, что он прячет деликатные записки в карман, или что однажды после встречи в Овальном кабинете с Майклом Коэном я видела, как он положил записку в рот. Так как Трамп всё ещё был гермофобом, я была потрясена, когда он по всей видимости прожевал и проглотил бумажку. Должно быть, это было что-то очень, очень деликатное.

Твиты о Мике и Джо для источников утечки, они же «многочисленные источники внутри Белого дома», оказались слишком радикальными. Они задействовали телефоны и рассказали, что для некоторых помощников является обычной практикой проникнуть в Овальный кабинет и намеренно преподнести президенту всё в отвлекающем и приводящем в бешенство свете. На меня указали как на «худшего обидчика».

Если это правда, то это потому, что Дональд постоянно звал меня напрямую или посылал кого-нибудь найти меня и сказать: «Президент просит тебя зайти; он хочет тебя о чём-то спросить». Я бросала всё, чем занималась, и делала, как просил президент.

Я редко проходила через главный вход, который вы видите в сериале «Западное крыло», с открывающими дверь снаружи морскими пехотинцами. Там всегда были съёмочные бригады и пресса, отслеживающие входящих и выходящих посетителей.

Я пользовалась чёрным входом, маршрутом, о котором большинство не знают. Мой обычный путь пролегал из ЭИОБ по коридору, один пролёт вверх по лестнице в другой коридор, направо мимо офиса вице-президента, прямо мимо офиса руководителя аппарата и сидящих в гостиной его многочисленных помощников, за угол мимо офисов Джареда и Бэннона и их гостиных с помощниками, ко входу в столовую Дональда, через личный кабинет соединявшуюся с Овальным кабинетом. Я оставляла документ на стойке маленького кухонного уголка, а затем бежала назад в свой офис.

В отличие от Райнса и Шона, которые пытались кормить его с ложечки лишь позитивными новостями, я не отфильтровывала хорошие от плохих. Он верил, что я говорю правду и не пытаюсь манипулировать им (помните, как он взбесился насчёт обложки с Бэнноном «Великий Манипулятор» в «Тайм»?). Наедине со мной он часто с ностальгией размышлял о добрых старых деньках небольшой кампании в окружении его преданной команды — Кори, Хоуп, Дэна, Кита — когда любой мог зайти к нему в кабинет на двадцать шестом этаже «Башни Трампа». В Белом доме, спрятанный в своих личных покоях, с охранниками через каждые полтора метра, многочисленным персоналом болотных монстров, источниками утечек, людьми, собирающими для архива его мусор, он испытывал паранойю и подозрительность.

Мне следовало защитить себя. Но не существует руководств, как вести себя с тем, кто был вашим наставником на протяжении практически пятнадцать лет, становящимся президентом Соединённых Штатов. Мне следовало установить границы, действовать по надлежащим каналам. Но я полагала, что Дональд защитит меня, если что-нибудь случится. Если ты попадёшь в его внутренний круг, он перевернёт небо и землю, чтобы защитить тебя. Но настал момент, когда Дональд не смог защитить меня, или себя, если уж на то пошло.

* * *

Моей главной статьёй в бюджете Трампа было восстановление круглогодичных грантов Пелла. Администрация Барака Обамы сократила это пособие лишь до осеннего и весеннего семестров; в течение лета студенты обходились собственными силами. Я отправилась к Мику Малвани, директору Административно-бюджетного управления, и запустила кампанию стоимостью 2 миллиарда долларов в год по восстановлению круглогодичных грантов Пелла. Когда работа над бюджетом была завершена, моя просьба была удовлетворена. Я успешно пролоббировала и обеспечила круглогодичные пособия, которые могли помочь примерно миллиону студентов по всей стране, включая студентов всех 101 ИЧКУ. Я этим очень горжусь. В тот же самый период я пыталась добиться увеличения бюджета для ИЧКУ, получивших финансирование на уровне предыдущего года. Никаких сокращений, никаких увеличений.

Когда министр образования Бетси Девос решила совершить свой первый визит в колледж, она выбрала мою альма-матер Говардский университет. Я была рада сопровождать её в кампус, где я получила степень магистра и работала над докторской диссертацией, чтобы встретиться с президентом университета Уэйном Фредериком. Я очень хотела показать ей «Мекку».

После того как по кампусу распространились новости об этой встрече, студенты запротестовали. Они не хотели, чтобы она там была и призывали к увольнению президента Говарда за сам факт встречи с ней. В начале года она посетила среднюю школу имени Джефферсона в Вашингтоне, и была встречена протестующими, на короткое время заблокировавшими дверь. Никто не хотел, чтобы Девос выступала в их учебном заведении, и её визиты описывались лишь как фотосъёмка.

Но у меня была миссия увеличить финансирование образования для ИЧКУ, и я не готова была сдаться в своих попытках привлечь к достижению этой цели министра образования. 10 мая мы с Девос отправились на церемонию вручения дипломов в Университет Бетьюн-Кукман, исторически чёрный колледж в Дейтона-Бич, штат Флорида.

Бетси поднялась на сцену, чтобы произнести речь, и немедленно была громко освистана всей аудиторией. Выпускники и их семьи встали и повернулись к ней спинами. Я сидела на сцене и наблюдала, как разворачивается эта пародия. Когда началось освистывание, ей следовало свернуться, но она продолжала говорить под свист на протяжении двадцати минут. Я не переставала думать: «Дело не в тебе! Откажись от полной речи! Подстройся, женщина!».

Я так сильно люблю ИЧКУ, и было болезненно находиться с ней на сцене, наблюдая, как вся аудитория из студентов и родителей освистывает её, а фактически — Трампа и администрацию.

Позже я спросила её, что она чувствует по поводу случившегося. Она ответила: «Я отлично справилась!».

Должно быть, я выглядела ошеломлённой.

Она сказала: «Они не понимают. Они не обладают способностью понять, чего мы пытаемся достичь». В том смысле, что все те чернокожие студенты были слишком глупы, чтобы понять её повестку дня.

Я ответила: «О, нет, госпожа министр. Они понимают. Они понимают, и не рады вам и вашим целям».

Она заявила, что ИЧКУ являлись формой выбора учебного заведения. «Нет, министр Девос», — пояснила я, — «не всегда был выбор идти ли в чёрный колледж. Чернокожим студентам приходилось посещать чёрные колледжи, потому что большинство ПБИ [преимущественно белых институтов] не так давно, в 1960-х, ещё не принимали чернокожих студентов».

Её план в двух словах заключался в замене государственного образования коммерческими учебными заведениями. Она считала, что так будет лучше для студентов, но правда заключается в том, что дело в прибыли. Она так зациклена на своей повестке дня, что не может даже подумать о строительстве государственных школ, обеспечении их финансирования, особенно их инфраструктурных потребностей. В депрессивных районах по всей стране закрываются школы, и на смену им приходят коммерческие учебные заведения, тем самым ликвидируя районные культурные центры, вынуждая детей совершать поездки на большие расстояния, при практически полном отсутствии доказательств того, что лишь чартерные школы обеспечивают лучшее образование. Я считаю, что это должен быть выбор родителей. Родителям следует выбирать, что лучше для их детей. Не Бетси Девос.

На следующий день во Флориде она устраивала мероприятие в Эмвей-центре, и меня проинструктировали быть в 8:00 в холле отеля. Я прибыла в 7:52, но Бетси и её кортежа нигде не было видно. Я неоднократно отправляла её сотрудникам сообщения, чтобы выяснить, куда все исчезли. Мне позвонили, и она сказала: «Извини, нам пришлось уехать раньше. Планы поменялись. Возьми ‘Убер’».

Я взяла «Убер» — прямо в аэропорт.

С меня было достаточно.

Нас освистывала вся аудитория. Люди были злы. Были протестующие. Я ежедневно получала угрозы смертью. И она оставила меня совершенно одну без охраны?

Она ни в коем случае не должна быть министром образования. Когда я вернулась и рассказала о случившемся ДДТ, он с отвращением покачал головой. Он сказал: «Она Дитзи Девос, чего ты ожидаешь? Я очень скоро избавлюсь от неё. Поверь, поверь».

Она всё ещё служит и уничтожает систему образования в этой стране. Глубина и ширина её невежества — это пародия для детей.

На всех заседаниях кабинета я сидела в ряду рядом с ней.

После года присутствия на тех заседаниях и наблюдения за ней, я могу сказать, что она прискорбно неадекватна и не соответствует своей должности. Она настолько ужасна, насколько вы можете подозревать. Когда она недавно посетила Нью-Йорк, то отправилась в несколько школ, но ни в одну под управлением города. В Нью-Йорке более миллиона учащихся государственных школ, но одна не посетила ни одной государственной школы. Ни одной. Её не волнуют ваши дети. Бойтесь. Очень, очень бойтесь.

«Несмотря на постоянное негативное в прессе ковфефе[142]», твит Трампа 31 мая 2017 года, 0:06.

Озадачивающие твиты никогда не прекращались, но они касались запрета на трансгендеров в армии, связанной с Россией охоты на ведьм, Продажной Хиллари (до сих пор) или фейковых новостей. Внутри, в цепочках моего обмена сообщениями со старшими советниками и членами семьи Трамп мы реагировали стонами и комментариями вроде: «О, нет. Пальцы в Твиттере снова атакуют». Мы решили, что загадочный «ковфефе» твит был всего лишь опечаткой. Он собирался написать что-то ещё и случайно нажал «отправить». Он удалил этот твит, но к тому времени тот пошёл гулять по миру, и Интернет тотчас на него набросился.

Три часа спустя, любуясь замешательством и головоломкой вокруг своей неуклюжей опечатки, он в 3:09 твитнул: «Кто сможет выяснить истинное значение ‘ковфефе’??? Наслаждайтесь!».

Теперь представьте президента в своей комнате в резиденции в компании лишь солярия (Меланья спит в своей собственной комнате дальше по коридору), безмерно наслаждающегося тем хаосом и заголовками, которые он вызвал посреди ночи случайно отправленным твитом. Своей опечаткой он поставил мир в тупик.

Это была сила, которой не должен обладать один человек, и уж точно не человек с душой анархиста.

5 июня был снова отклонён запрет на поездки, версия 2.0, и Дональд твитнул: «Минюсту следовало остаться с исходным Запретом на Поездки, а не разбавленной, политкорректной версией, которую они передали в ВС[143]».

Джордж Конуэй, муж Келлиэнн, партнёр с Гарвардским и Йельским образованием в первоклассной юридической фирме в Нью-Йорке, ответил на тот твит одним из своих собственных: «Эти твиты могут заставить некоторых людей почувствовать себя лучше, но они, конечно, не помогут ОМП[144] получить 5 голосов в ВС США, вот что на самом деле имеет значение. Печально».

Слово «печально» в конце прозвучало подчёркнуто ругательно. Это будет не в последний раз, когда Конуэй станет публично критиковать босса своей жены.

Вскоре после этого я была с Дональдом в Овальном кабинете, он взял статью об ответном ударе Джорджа Конуэя и принялся зло кричать: «Посмотри на эту статью Джорджа Конуэя. Грёбаный ЧМО[145]! Вероломный! Грёбаный гу-гу[146]».

Позже мне рассказали, что «гу-гу» и «ЧМО» являются акронимами для «грёбаные маленькие островные люди», расистского оскорбления по отношению к филиппинцам. Джордж Конуэй наполовину был филиппинцем. Я понятия не имела, что он имел в виду, когда произносил те слова.

* * *

К июню я махнула рукой на Бетси Девос, и моим приоритетом стало заручиться поддержкой членов Конгресса для ИЧКУ и общих приоритетов афроамериканской политики, пригласив кокус чернокожих депутатов Конгресса (КЧДК) на встречу с президентом — снова.

В первый раз всё прошло совсем не гладко. Просто организовать встречу уже было весьма спорно. Она состоялась в марте, вскоре после того, как я привела в Овальный кабинет президентов ИЧКУ и видела последовавшие мемы по поводу присевшей на диван босой Келлиэнн Конуэй. Председатель кокуса чернокожих депутатов Конгресса конгрессмен от штата Луизиана Седрик Ричмонд на ужине Фонда Вашингтонского пресс-клуба в том же марте сказал: «Я действительно просто хочу знать, что там было [на том фото с Келлиэнн], … потому что её поза в самом деле показалась знакомой». Имея в виду, стоя на коленях. Спустя несколько дней он сделал заявление, в котором принёс извинения.

Через две недели Ричмонд и исполнительный совет КЧДК согласились встретиться с Трампом, но отказались сидеть с той же стороны стола или фотографироваться с ним, cказав, что ими не воспользуются как теми президентами ИЧКУ. За час до встречи руководитель аппарата Ричмонда передал младшему сотруднику в папке-скоросшивателе 125-страничный доклад о внутренней политике, озаглавленный «Нам много, что есть терять» — отсылка к вопросу кампании Трампа чёрной Америке: «Что вам терять?». Тот сотрудник передал мне папку лишь за 10 минут до встречи. Мне пришлось нестись, чтобы зарегистрировать у управляющего делами администрации адресованный президенту документ и попытаться кратко изложить содержание доклада. Во время того разговора 22 марта — на котором наряду с президентом присутствовал Майк Пенс — Седрик всё время ссылался на доклад, и мне пришлось сказать: «Прошу прощения, Конгрессмен Ричмонд, просто для понимания, но вы передали нам тот доклад менее часа назад. У нас не было достаточно времени прочитать его. Мы не знаем, что в нём. Каковы ваши чёткие требования?».

Передача ими доклада в последнюю минуту являлась политическим манёвром с целью подорвать продуктивность встречи. Вплоть до того момента их стратегией было бойкотировать, протестовать, отказываться встречаться с ним и командой, обвинять и вести себя агрессивно. С Дональдом Трампом такая стратегия ни за что не сработает.

В середине июня я направила приглашение и последующее письмо всем сорока восьми членам КЧДК, прося о встрече в Белом доме. Хотя отдельные члены выражали свой интерес к работе с администрацией, председатель от имени их всех отклонил его. Седрик Ричмонд ответил письмом: «Основываясь на действиях, предпринятых вами и вашей администрацией с [встречи 22 марта], можно сделать вывод, что наши озабоченности и ваша заявленная восприимчивость к ним не были услышаны». Он перечислил всё, что не сделала администрация Трампа и то, как её политика наносит вред чернокожим американцам, включая предлагаемые сокращения финансирования грантов Пелла и ИЧКУ, усилившуюся войну Джеффа Сешнса с наркотиками, повлёкшую массовое заключение под стражу цветных людей, и усилия по отмене и замене Обамакер. Я сама сражалась в Белом доме в тех же битвах; я была согласна с КЧДК и почти со всем из их списка претензий. Но между 22 марта, нашей первой встречей, и письмом Седрика от 21 июня прошло всего три месяца. Вашингтон медленно расшевеливается. КЧДК отрезал нас прежде, чем у нас появилась возможность заняться их проблемами.

Конгрессмен Ричмонд также неодобрительно отнёсся к тому, что я подписала своё письмо к нему, используя свой официальный титул «достопочтенная», тот же титул, что даётся и используется каждым ПП. Перед отправкой письмо было передано на одобрение в отдел корреспонденции Белого дома, и они добавили этот титул. Согласно протоколу Белого дома, от меня требовалось проводить свои письма через этот отдел, прежде чем отсылать их.

Я была благодарна, когда несколько человек указали, что на меня напали за использование моего законного титула, но когда на недавнем правительственном обеде к другим белым помощникам президента обратились как «достопочтенный …», никто не жаловался. Превосходно!

Кокус чернокожих депутатов Конгресса не встречался с Дональдом Трампом с тех пор, как я покинула Белый дом. Они собираются провести от четырёх до восьми лет, совсем не встречаясь с ним. Для протокола, девиз КЧДК: «У чернокожих людей нет постоянных друзей, нет постоянных врагов … лишь постоянные интересы». Полагаю, с Трампом всё вылетело в трубу. Позже я узнала, что у Президента Обамы также были сложные взаимоотношения с КЧДК. Так что я не воспринимаю это лично, пусть даже Ричмонд и нападал на меня лично.

Президент спросил меня: «Почему ты продолжаешь пытаться работать с теми людьми? Они явно меня ненавидят».

К моему огорчению он всё ещё любил использовать эту фразу.

«Даже если ты им не нравишься, они представляют округа с американцами, которые страдают. Нам нужно найти способ работать с избранными должностными лицами, у которых может быть другая политическая повестка дня», — ответила я.

Он сказал: «Омароса, но они нападают на тебя лично! Зачем?»

На меня нападала та самая группа, за которую я старалась бороться, словно причинение боли мне поможет нанести ущерб президенту. Это просто не имело смысла и не служило какой-либо цели. Грустно и неприятно думать об этом сейчас. Я была на нужной должности, и когда протянула руку, чтобы мы могли помочь друг другу достичь наших общих целей, по ней снова и снова били.

* * *

Российское расследование продолжалось всё лето. 11 июля Дон-младший опубликовал электронную переписку по поводу своей встречи в «Башне Трампа» с российским адвокатом. Когда я в тот день увидела Дональда, то сказала: «Мне жаль слышать о Доне».

Он ответил: «Он такой долб**б. Он снова облажался, но на этот раз трахнул нас всех по-крупному!».

24 июля Трамп выступил на ежегодном Слёте Бойскаутов в Западной Вирджинии. Несмотря на то, что его аудитория состояла из нескольких тысяч тинейджеров, Трамп решил нести пургу про фейковые новости, болото («Сегодня я говорю, что мы должны вместо слово ‘болото’ использовать слово ‘выгребная яма’, а может даже слово ‘канализация’»), отмену Обамакер, вечеринку с «самыми популярными в Нью-Йорке людьми», фондовом рынке, рабочих местах, «невероятной ночи с картами», она же День Выборов. Он также рассказал сагу о славе Уильяме Левитта[147] из Левиттауна с таким фрагментом: «Он пошёл и купил большую яхту, и у него была очень интересная жизнь. Я не буду вдаваться в подробности, потому что вы — бойскауты, так что я не собираюсь рассказывать вам, чем он занимался. Мне нужно рассказать вам? Мне нужно рассказать вам? Вы — бойскауты, но знаете жизнь. Вы знаете жизнь».

Подтекст состоял в том, что яхта Левитта являлась версией особняка «Плейбой» эры Второй мировой войны. Чпоки-чпоки. Это был неподходящий контент для данного мероприятия по целому ряду причин, но главным образом потому, что это звучало сексистски и распутно. Трамп считал, что проделал отличную работу с тем выступлением, и был в ярости из-за её критики в целом и, в особенности, той истории.

Я сказала: «Тебе нужно понимать, с кем ты разговариваешь».

Он ответил: «[Скаутам] придётся скоро повзрослеть и отрастить на груди волосы. Они не маленькие мальчики. Им нужно повзрослеть!». Он несколько дней снова и снова повторял это «повзрослеть!».

* * *

На протяжении весны и лета 2017 года другим определяющим словом для Белого дома Трампа стали утечки. В коммуникационной группе всё стало так плохо, что Шон Спайсер совместно с представителем офиса юрисконсульта устроил нам засаду в своём офисе. Он пояснил, что всем членам группы нужно передать на проверку свои личные и правительственные телефоны. Он искал связь с конкретным репортёром. Спайсер с юристом один за одним прошлись по нашим телефонам. Сожалею, что я не высказалась. Это было столь явное нарушение нашей личной свободы, что они проверяли наши личные устройства. Они сказали нам, что мы не можем уйти до завершения проверки. Я не хотела раскачивать лодку, так что передала телефон юристу Белого дома, и тот пробежался по моим личным фотографиям — остановившись на одной из моих свадебных фотографий и сказав: «Поздравляю» — моим текстовым сообщениям и моей электронной почте. Я испытывала отвращение. Это было унизительно, и я чувствовала беспомощность, но если бы я выразила протест, все бы решили, что я — источник утечки.

Появились сообщения, что якобы многие старшие сотрудники также давали утечки отдельным представителям СМИ. У Келлиэнн Конуэй был свой список источников. Она несколько десятилетий находилась в Вашингтоне, являлась добросовестной креатурой болота и имела сколь угодно доверенных людей. У Бэннона были свои люди, включая теперь знаменитого Майкла Вулфа. Иванка с Джаредом поддерживали открытые линии связи с Джо Скарборо и Микой Бжезински, ньюйоркцами, большую часть кампании бывшими за Трампа. Хоуп Хикс являлась приятельницей Мэгги Хаберман. Даже если мы все подозревали, что Иванка являлась источником утечек, она всегда вела себя так, словно потрясена утечками со стороны других людей, особенно если в них содержалась нелестная для неё информация. Однако, её отец никогда её не подозревал.

Постоянные утечки создали мать всех нездоровых рабочих обстановок. Все были параноиками по отношению друг к другу, все на кого-то злились. Ежедневно на каждого обрушивались разрушительные утечки. Ежедневно разражался «ядерными» вспышками Трамп. Разные фракции начали враждовать друг с другом в стиле «Голодных игр»: Бэннон против Джареда; фракция НКРП Спайсера и Райнса против «настоящих трампистов»; люди кампании против болотных монстров.

Трамп был в ярости из-за утечек. Они приводили к перепадам настроения и «ядерным» вспышкам. Генерал Джон Келли сообщал, что Трамп кричал на него так сильно, как раньше с ним никто никогда не разговаривал. Кирстен Нильсен, глава внутренней безопасности, недавно рассказала, что он так обидно на неё орал, что она подумывала об уходе. Шон Спайсер был трамповой личной грушей для вербального битья. Трамп бранил Райнса, обзывал и высмеивал его. Всем было унизительно являться свидетелями этого.

Чтобы защитить себя и оставаться над схваткой, я приходила лишь на те совещания, на которых мне абсолютно необходимо было присутствовать. Я не хотела знакомиться с определённой информацией, потому что если произойдёт утечка, а ты находился в комнате, то можешь попасть под подозрение. Когда люди пренебрежительно отзывались о Дональде, пусть даже в шутку, я говорила: «Чисто для протокола, я собираюсь вычеркнуть себя из этого разговора». Это было всё равно, что поднять предупреждающий флажок, чтобы они знали, что я не хочу это слушать и не буду принимать в этом участие.

Когда они говорили: «Я просто пошутил», я отвечала: «Говори, что хочешь, но я ухожу».

Из всех старших сотрудников, возможно я одна из немногих, на кого никогда не вешали ярлык источника утечки. В качестве представителя ОСО мне приходилось давать журналистам справочную информацию, цитаты или контекст. Но я никогда не давала утечек. Дональд Трамп считал источники утечек предателями. Любой, нарушивший его самое святое кредо преданности, не будет прощён. Быть нелояльным означало конец — вашей работе и вашей репутации. Предательство среди его окружения было бы намного хуже, чем совершённое кем-то вроде Кэти Уолш, заместителя Райнса — она якобы с самого начала сливала информацию, предположительно по указанию Райнса, и была уволена в конце марта 2017 года.

Тем временем, наконец наняли Энтони Скарамуччи. Он уже несколько месяцев грыз удила приступить к работе. Помню, как вскоре после того, как он вошёл в число сотрудников, летела с ним в командировку в Огайо на Борту номер Один — что уже в высшей степени круто — но Энтони не мог сдержаться. Он расхаживал с видом хозяина. Он был дерзким и высокомерным … но на удивление приятным.

С благословения Иванки и Джареда, Дональд избавился от директора по коммуникациям Майка Дубке (всё равно он никогда его не любил, сказав в присутствии полной комнаты людей, что тот «чертовски раздражает», сразу после того, как Дубке вышел), также как и Шона Спайсера, «мистера Магазин мужской одежды». Он привёл Скарамуччи, чтобы тот взял всё в свои руки. Шону было позволено на несколько недель остаться в Белом доме, чтобы просто слоняться и использовать офис для поиска новой работы. Ему дали мирно с достоинством уйти — возможность, которую мне не предоставили.

Мои личные взаимоотношения со Скарамуччи получили удар в его первый день, когда он обвинил меня в заговоре против себя с целью блокировать его назначение директором ОСО шестью месяцами ранее. Моей первой мыслью было: «Он ставит меня в один ряд с источниками утечек; он здесь, чтобы уволить их; он хочет уволить меня». Затем я подумала: «Это паранойя. Все указывают пальцами друг на друга».

Мне пришлось немедленно пресечь это в зародыше, потому что если на тебя навешивают ярлык источника утечек, твои дни сочтены. Я сказала: «Пойдём прямо к президенту, чтобы это обсудить». Я начала двигаться в сторону Овального кабинета. Сделав несколько шагов, я оглянулась, и Энтони не было нигде видно. Он знал, что Дональд не будет рад, что он в первую неделю в должности затевает со мной ссору.

Чтобы справиться с враждебностью, направленной на меня из-за моих давних взаимоотношений с президентом (и вдвойне из-за того, что я чернокожая женщина ПП) — со стороны прессы и окружавших меня белых мужчин — мне пришлось надеть маску молчания. Были жалобы по поводу моего титула и моей зарплаты. Задавали вопрос: «Почему ей платят ту же зарплату, что и руководителю аппарата и пресс-секретарю?». Мне пришлось использовать такие механизмы, как «переключение» и «смена языка». Если бы я защищалась так пылко, как мне хотелось, то меня бы стали называть «сердитой чернокожей женщиной» и постоянно игнорировали и обвиняли в начале конфронтации или в гиперчувствительности из-за моей расы. У белого участника есть преимущество нерешительности; у чернокожей женщины на рабочем месте — никогда, независимо от обстоятельств.

Многие белые мужчины из числа старших сотрудников Белого дома наедине со мной общались с нескрываемым презрением, которое вероятно шокировало бы большинство людей, если бы они это услышали. На людях они были подчёркнуто любезными. Но когда больше никто не слышал? Они меняли свой тон на унизительный и враждебный. Двумя заметными исключениями, людьми, относившимися ко мне с добротой, достоинством и уважением, являлись Том Боссерт, бывший советник по внутренней безопасности, и сам президент.

Энтони Скарамуччи проводил свой первый брифинг для прессы, которого я не могла дождаться. Я села рядом с Келлиэнн на стул для сотрудников у стены, и затаив дыхание ждала, что произойдёт что-то интересное. Я знала, что он изящный оратор, но также отходит от сценария, в точности как его идол, президент.

— Я собираюсь быть очень кратким… — начал он, и понеслось.

Как только он начал говорить, я сосредоточилась на его руках. Его жесты мне кого-то напомнили… потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что они были как у Трампа, вплоть до указующего пальца-«кобры» и распальцовки в виде морской звезды. Он поблагодарил Шона Спайсера и сказал: «Надеюсь, он и дальше будет зарабатывать огромные деньги». Он описал отношения между ним и Райнсом «как братья», которым нравится время от времени изводить друг друга. Другие золотые самородки: президент обладает несколькими лучшими политическими инстинктами «в мире и, возможно, в истории», «наиболее конкурентоспособная личность», которую он когда-либо встречал, может запустить «штопором мяч сквозь покрышку», и не имеет проблем «с забиванием штрафных чистым броском». Я чуть не расхохоталась. Просто это было так неуместно, подобное поклонение культу личности.

Через полчаса Сара попыталась подать ему сигнал закругляться. Он должен был выступать лишь семь минут. Он сказал: «Я чувствую здесь зацепку, ничего, если я отвечу ещё на несколько вопросов?». Он был в ударе. Он не собирался уступать трибуну, пока не будет готов.

В конце он в самом деле послал пресс-корпусу воздушный поцелуй!

Позже он спросил: «Как я справился?».

Это была самая нетрадиционная пресс-конференция их всех, которые я когда-либо видела, но он хотя бы не запинался и не нападал на прессу, как Шон. Я ответила: «Ты был довольно занятным, посмотрим, что думает ДДТ!».

Это будет его последний брифинг для прессы в Белом доме.

Наряду с руководством коммуникациями, у Скарамуччи была работа по совместительству. Очевидно, он был наёмным киллером. Иванка очень сдержанно обошла изначальных трампистов, преданных солдат, и попросила команду составить список подозреваемых в утечке. Я уже высказала свою часть по поводу Кэти Уолш напрямую Дональду, и её отпустили. Но Иванка хотела новый список и, получив его, передала Скарамуччи, чтобы он мог их всех уволить. В присланном мне 22 июля финальном списке было десять имён: Ванесса Морроне (секретарь Спайсера), Линдси Уолтерс (пресс-секретарь Райнса), Джанет Монтеси (помощница Дубке), Радж Шах (заместитель директора по коммуникациям), Келли Сэдлер (ей принадлежит комментарий, что Джон Маккейн «всё равно при смерти»; жила утечкой, была погублена утечкой), Ори Ринат (из техподдержки Дубке), Кейт Карнес и Лара Баргер (цифровое поколение НКРП), Майкл Шорт (пресс-атташе, подавший в отставку до того, как Энтони успел его уволить) и Джессика Дитто (заместитель директора коммуникаций). Энтони начнёт их всех увольнять после короткого митинга в Огайо.

Мега-митинг «Сделаем Америку Снова Великой» состоялся 25 июля в Янгстауне, штат Огайо, моём родном городе. Для меня это было настолько же праздником, насколько возвращением домой. Я решила отбросить все тревожные мысли о суматохе в Белом доме и просто наслаждаться этим днём.

Поездка началась с кортежа из четырнадцати автомобилей из Белого дома на авиабазу «Эндрюс» с дюжинами старших сотрудников и членов кабинета, включая министра энергетики Рика Перри, министра внутренних дел Райана Зинке, Райнса, Келлиэнн, Хоуп и Роба Портера в одном автомобиле, Кори и Дэвида Босси — в другом, Энтони Скарамуччи, Сару Хакаби Сандерс, Стивена Миллера, директора по соцсетям Дэна Скавино, политического директора Билла Степиена и многих других. Когда мы подъехали к самолёту на взлётной полосе, я не могла устоять, чтобы не сделать несколько снимков с Хоуп и Келлиэнн в наших модных нарядах; на мне было голубое платье цвета «электрик», идеально подходившее моему настроению.

Это был мой второй полёт на Борту номер Один, но это не значит, что он был менее волнующим. Нам назначили сиденья для взлёта. Моё было рядом с Биллом Стивеном, напротив военного советника. Но едва мы убрали шасси, я отправилась в конференц-зал самолёта и уселась за телефон. Если вы звоните с Борта номер Один, оператор при соединении говорит: «У меня Омароса Мэниголт-Ньюман с Борта номер Один, вы примете звонок…». Я хотела доставить маленькую радость услышать это своей маме, своему мужу и нескольким друзьям.

Вскоре он заполнился людьми. Келлиэнн и Райан Зинке, Хоуп и Рик Перри. Кори, Дэвид Босси и я отправились исследовать огромный самолёт, и я сделала несколько фотографий Овального кабинета самолёта, личных апартаментов президента и его ванную — просторную и безупречную.

Хотя полёт длился лишь час, подали еду, меню было напечатанным и в кожаном переплёте. (К сведению: если вы летите на Борту номер Один, то получите счёт за еду, независимо от того, съедите вы её или нет). Закончив есть, я отправилась в небольшую рабочую зону и сделала последние звонки. Затем я наблюдала по телевизору за нашим приземлением в региональном аэропорту Янгстаун-Уоррен, пока мы его совершали.

Мы все вышли из самолёта, спустились по тому знаменитому трапу и сели в поджидавшие лимузины, которые должны были доставить нас в Центр Ковелли, чтобы поприветствовать заполнившую до отказа арену толпу из более чем пяти тысяч человек. После того, как мы приземлились в Огайо, у меня было ощущение, что я в любой момент лопну от счастья. Я была там, ребёнок из муниципального жилого комплекса «Уэстлэйк», прилетевшая в городок на Борту номер Один, едущая в президентском кортеже по улицам, на которых выросла, чтобы присутствовать почётным гостем в VIP-ложе вместе с Лорой, Эриком и Меланьей Трамп на митинге в честь человека, которому помогла избраться. В ложе была только положительная атмосфера. Из четырёх старших детей Трампа Эрик был самым лёгким, всегда учтивым и приятным в общении. Я верю, что он был любимчиком Меланьи.

На всех фотографиях того дня я сияю! Когда я вошла на стадион и помахала рукой, толпа людей приветствовала меня. Моя тётя Эвелин Макклендон вместе с моим младшим кузеном Дарианом Раштоном пришли в комнату отдыха повидаться со мной. Я так сильно скучала по своей семье, но это был единственный раз, когда я смогу с ними повидаться. Сразу после митинга я вместе с президентом вернусь в кортеж и в самолёт. Местные заголовки широко освещали моё триумфальное возвращение. Как бы ни беспокойно было в Белом доме, этот митинг был словно благословенный бальзам. Он воссоединил меня с предназначением и напомнил о моих больших целях. Казалось, в тот день все разделяли оптимизм. После того, как Меланья представила Дональда, они даже поцеловались на сцене. На некоторых фотографиях на следующий день казалось, что она улыбается. На других она строила гримасы. В самолёте я обратила внимание, что они держатся на расстоянии, и что на самом митинге воздух между ними был на несколько градусов холоднее, чем из кондиционера.

Но в тот день ничто не могло меня расстроить или отвлечь от того, насколько я была счастлива. Для меня это было единственное наиболее волнующее мероприятие за весь год. Не постесняюсь сказать, что чувствовала себя удачливой и особенной, а также испытывала уникальное удовлетворение от возвращения домой во всём великолепии.

А затем, 27 июля, за день до того, как он собирался уволить всех из чёрного списка, Скарамуччи побеседовал с Райаном Лиццей из «Нью-Йоркера», записавшим это интервью. Оно целиком было посвящено утечкам, включая ту, в которой говорилось, что президент получал стратегические советы от Шона Хэннити[148]. Энтони хвастался тем, что покатятся головы. Он назвал Райнса «ё**ным параноидальным шизофреником» и сделал несколько анатомически описательных комментариев по поводу Стива Бэннона, человека, который, насколько мне известно, не занимается йогой, и близко не настолько гибкий, каким представил его Энтони[149]. Когда я впервые услышала этот вульгарный разговор, то подумала, что такой язык не подобает тому, кто собирается перед всей страной принести ту же клятву, что и я.

Райнс был уволен на следующий день — буквально вышвырнут в аэропорту из президентского кортежа. Ему на замену Дональд в качестве руководителя аппарата нанял генерала Джона Келли. Энтони продержался ещё три дня, и 31 июля, спустя десять дней после того, как он был нанят, Дональд вызвал его и сказал: «Тебе нужно уйти».

Энтони вышел, свернул налево у офиса руководителя аппарата, где сидели все помощники, шагнул в маленький, напоминавший каморку кабинет, и заплакал. Одна из помощниц всё видела и слышала. Она описала это как «девчачий плач».

Мне нравится думать, что где-то в Западном крыле Шон Спайсер всё ещё бродил в последние деньки своей отсрочки, слышал пронзительные жалобные стенания Энтони и улыбался.