Глава десятая

Врут все.

Врут копы. Врут адвокаты. Врут клиенты. Даже присяжные и те врут.

В юриспруденции имеется научная школа, утверждающая, что именно выбор присяжных определяет, будет ли процесс выигран или проигран. Да я и сам знаю, что в процессе по делу об убийстве нет фазы более важной, чем выбор двенадцати граждан, которые определят участь твоего клиента. К тому же эта фаза в наибольшей мере зависит от капризов судьбы, от удачи и от твоей способности правильно выбрать время для того, чтобы задать правильный вопрос правильному человеку.

Подбор присяжных для слушания дела «Калифорния против Эллиота» начался, как и постановил судья Джеймс Стэнтон, в четверг, в десять утра. Зал суда был набит битком, половину присутствующих составляли восемьдесят потенциальных присяжных, набранных случайным образом из числа желающих, которые явились, чтобы зарегистрироваться, на третий этаж здания уголовных судов, другую — журналисты, доброжелатели Эллиота и просто зеваки.

Я сидел вместе со своим клиентом за столом защиты. На столе передо мной были разложены три цветных маркера, стопка желтых клейких листочков и обычная канцелярская папка, пустая. Еще в офисе я начертил в ней что-то вроде решетки — двенадцать прямоугольников, размером с желтый листок. Каждый прямоугольник отводился для одного из присяжных. Некоторые адвокаты используют для отбора присяжных компьютер. Существует даже программа, которая фильтрует информацию о кандидате в присяжные с помощью процедуры распознавания его социополитических характеристик и выдает рекомендации. Я же еще со времен своей молодости, проведенной в роли государственного защитника, использую систему старой школы — вот эту самую решетку. Компьютер не может услышать, как именно отвечает человек на вопросы. И не может увидеть выражение лица, когда он врет.

Организовано это дело так: у судьи имеется составленный компьютером список кандидатов, по которому он вызывает из восьмидесяти человек двенадцать, и они занимают отведенные для присяжных места. Однако сохраняют они эти места, лишь если им удается выдержать voir dire — расспросы об их образовании, взглядах и понимании закона. Судья задает им ряд основных вопросов, а затем за них берутся защитник и обвинитель.

Отвод кандидатов в присяжные может производиться двумя способами. Основанием для отвода может быть то обстоятельство, что во время опроса кандидата выясняется — по его ответам, манере поведения и даже жизненным обстоятельствам, — что он не сможет вести себя честно и отнестись к делу непредвзято. Количество таких имеющихся в распоряжении юриста оснований ничем не ограничено. Второй способ состоит в том, что каждой из сторон предоставляется право на отвод без каких-либо объяснений, и, поскольку здесь слушалось дело об убийстве, и обвинение, и защита могли проделать это по двадцать раз. Этот способ позволяет юристу отводить присяжного просто потому, что тот ему инстинктивно не нравится.

Правила voir dire были придуманы для того, чтобы устранить возможность пристрастности присяжных и жульничества с их стороны. Сам этот термин обязан своим происхождением французской фразе «Говорить правду». Но последнее, разумеется, противоречит практическим целям обеих сторон. Мне требовались присяжные, предубежденные против полиции и властей штата. Присяжные, благосклонные к моему подзащитному или такие, от которых этой благосклонности легко добиться. Разумеется, человеку, который сидел в зале суда в четырех футах от меня, результаты требовались диаметрально противоположные.

К десяти пятнадцати расторопный судья Стэнтон уже поприветствовал кандидатов и усадил на скамью присяжных шестерых мужчин и шестерых женщин, выбранных случайным образом. Мы знали, откуда они и чем занимаются, но не знали их имен. Судья был непреклонен в своем стремлении оградить присяжных от пристального внимания публики. Он приказал, чтобы камера программы «Суд-ТВ» была установлена на стене прямо над головами присяжных — так, чтобы лица их на экран не попадали. Судья распорядился также, чтобы имена потенциальных присяжных не оглашались.

Процесс начался с того, что судья поинтересовался у кандидатов, чем они зарабатывают на жизнь и где живут. Затем он перешел к вопросам о том, не становились ли они сами жертвами преступления, не имеют ли сидящих в тюрьме родственников, не связаны ли родством с полицейскими или прокурорами. Спрашивал он и о том, приходилось ли им уже выступать в роли присяжных. В итоге судья отвел трех человек и удовлетворил просьбу четвертого отпустить его в связи со сложными личными обстоятельствами. Так оно и шло. К полудню я использовал два из двадцати моих отводов, Голанц же от этого пока воздержался.

Эллиот настоял на том, чтобы я подробно объяснял ему причины моих отводов. Это отнимало определенное время, однако в конечном счете он кивал, одобряя то, что я делаю. Вскоре после полудня судья объявил перерыв. Поскольку это был, строго говоря, мой первый день на первом за год процессе, Лорна Тейлор тоже пришла в суд, чтобы оказать мне моральную поддержку. План наш состоял в том, чтобы вместе перекусить во время перерыва, а затем она должна была вернуться в офис и начать паковать вещи.

Когда мы вышли из зала суда в коридор, я спросил у Эллиота, не желает ли он присоединиться к нам, но он сказал, что ему нужно ненадолго заскочить на студию. Мы с Лорной постояли немного, пропуская к лифту кандидатов в присяжные. Я не хотел ехать вместе с ними. Кто-то из них непременно задаст какой-нибудь неподобающий вопрос, а мне придется потом докладывать об этом судье.

Двери одного из лифтов открылись, и я увидел репортера Джека Макевоя. Он протолкался сквозь толпу присяжных, обшарил взглядом коридор и остановил его на мне. А затем подошел.

— Здорово, — сказал я. — Только вас мне и не хватало. Что вам нужно?

— Я хочу объясниться.

— А, хотите объяснить, почему вы мне наврали?

— Нет, послушайте, я сказал вам, что статья пойдет в воскресный номер, и я действительно так думал. Мне это было обещано.

— А сегодня четверг, никакой статьи газета не напечатала, а когда я позвонил вам по этому поводу, вы мне перезвонить не соизволили. Ко мне обращаются и другие журналисты, Макевой. Обойдусь без «Таймс».

— Послушайте, я понимаю. Но наверху решили придержать статью и напечатать ее ближе к началу процесса. Она появится в ближайшем воскресном номере, на первой полосе.

— Первая страница воскресного номера. Я поверю в это, когда увижу ее.

Я взял Лорну под руку и, обойдя журналиста, повел ее к лифтам.

— Так все остается в силе? — спросил мне вслед Макевой. — Вы по-прежнему будете давать мне эксклюзивную информацию?

— Любую.

Мы спустились вниз и, выйдя на улицу, прошли один квартал в сторону здания городского совета, к ждавшему нас Патрику. Я не хотел, чтобы кто-то из кандидатов в присяжные увидел, как я сажусь в «линкольн», да еще и с шофером. Патрика я попросил отвезти нас на Седьмую улицу, к ресторану «Французский сад».

— Знаешь что, — сказал я Лорне, — когда вернешься в офис, позвони Жюли Фавро, выясни, не сможет ли она прийти завтра в суд.

— Помнится, Эллиот не хотел использовать консультанта по отбору присяжных.

— А он и не узнает, что мы ее используем. Заплати ей из денег, отведенных на общие расходы. Я уже потратил два моих отвода. Скажи ей, что у судебного пристава будет записано ее имя и что он оставит для нее место.

— Ладно, позвоню. Ты хорошо себя чувствуешь, Мик?

Наверное, я слишком быстро говорил, а может, и потел. Меня немного трясло, а сказать, не вызвано ли это тем, что ко мне вновь возвращается та дрянь, от которой я целый год старался избавиться, я не мог.

— Все хорошо, я просто проголодался. Ты же знаешь, каким я бываю с голодухи.

— Ну да, — ответила она. — Я понимаю.

По правде сказать, голоден я не был. Просто на меня кое-что давило.

Бремя ответственности за будущее человека.

И этим человеком был не мой подзащитный, но я сам.


К трем часам второго дня мы с Голанцем уже потратили на опрос кандидатов и их утверждение или отвод десять часов судебного времени. Определив кого-то из кандидатов как желательного для другой стороны, мы отводили его — без жалости и без зазрения совести. Мы перебрали уже почти все восемь десятков кандидатов, и моя схема подбора присяжных обросла пятью слоями желтых листков. У меня еще оставалось две возможности отвода. У Голанца — одна, последняя.

Теперь на скамье присяжных сидели: юрист, компьютерный программист, двое почтовых служащих, четверо пенсионеров, а также медбрат, садовник, инженер и художница. Из первоначальных двенадцати до финишной прямой добрались только инженер, сидевший на седьмом месте, и один из пенсионеров, сидевший на двенадцатом. Оба были мужчинами, оба белыми, и оба оказались помеченными в моей схеме синим цветом, означавшим прохладное отношение к защите. Однако пристрастность их была выражена очень слабо, и потому я не стал тратить на них драгоценное право отвода.

Художница появилась на скамье последней. Пока судья Стэнтон опрашивал ее, я делал пометки о ней красным цветом и все сильнее радовался возможности заполучить ее в состав присяжных. Как только настал наш черед, Голанц принялся задавать вопросы, которые, как он надеялся, обнаружат ее предубежденность, однако женщина держалась очень хорошо и производила впечатление человека непредвзятого.

Когда обвинитель задал ей свой четвертый вопрос, я почувствовал, как у меня в кармане завибрировал сотовый телефон, и достал его. Весь этот день сидевшая в зале Жюли Фавро посылала мне текстовые сообщения.

ОНА ХОРОША. 8 НЕ НРАВИТСЯ. 10 ТАК НИЧЕГО ТОЛКОМ И НЕ СКАЗАЛ. ЕСЛИ ПОЛУЧИТСЯ, УБЕРИТЕ 7.

Восьмым присяжным был садовник. Я пометил его синим из-за того, как он отвечал на вопросы о полиции. Мне показалось также, что ему очень хочется попасть в присяжные, а это в деле об убийстве признак плохой. Такое желание свидетельствует о приверженности закону и порядку и отсутствии колебаний при вынесении суждения.

Во времени судья Стэнтон нас не ограничивал. Когда настала моя очередь задавать вопросы, я сразу утвердил кандидатуру художницы и попросил разрешения еще раз опросить кандидата, сидевшего на восьмом месте. На вопросы мои он отвечал уклончиво, вилял, и я решил, что Фавро права. Его следовало отвести.

Судья спросил, принимают ли обвинение и защита данный состав присяжных, и Голанц тут же потратил свой последний отвод на художницу. Я потратил мой предпоследний на садовника.

Из зала вызвали двух человек — агента по торговле недвижимостью и еще одного пенсионера, занявших места 8 и 11 соответственно. Их ответы на вопросы судьи показали, что оба — люди умеренные и ни на чью сторону не склоняются.

Теперь мне оставалось решить, на кого потратить мой последний отвод, на номер 7 или на номер 10. На инженера или на пенсионера.

Я попросил у судьи разрешения посовещаться с клиентом и пододвинул мою схему поближе к Эллиоту.

— Что скажете, Уолтер? Нам хорошо бы избавиться и от седьмого, и от десятого, но выбрать мы можем только одного.

Эллиот постучал пальцем по клетке десятого присяжного, сочинявшего прежде технические руководства для производившей игрушки фирмы.

— Избавьтесь от этого.

Я взглянул на схему. Синего цвета в 10-м прямоугольнике хватало, однако и в 7-м его было ничуть не меньше.

У меня сложилось впечатление, что сочинитель инструкций стремится, подобно садовнику, попасть в число присяжных, но, возможно, ему это требовалось для книги — во время voir dire он признался, что, выйдя на пенсию, занялся сочинительством. Седьмой присяжный получил синий цвет по другой причине. По профессии он был аэрокосмическим инженером. Инженеры, как правило, люди консервативные и в политическом, и в религиозном отношении — вот вам два «синих» качества, — да и работают они в компаниях, которые зависят от крупных государственных заказов. А голосовать за защитника — значит голосовать против государства. И наконец, инженеры живут в мире логики и абсолютных понятий, которые зачастую неприменимы ни к преступлению, ни к системе уголовного судопроизводства в целом.

— Не знаю, — сказал я. — По-моему, лучше убрать инженера.

— Нет, инженер мне понравился. С самого начала. Он смотрел мне в глаза. Пусть он останется.

— Мистер Хэллер, — произнес судья Стэнтон. — Вы хотите использовать ваш последний отвод или принимаете этот состав присяжных? Напоминаю, время уже позднее.

Завибрировал мой телефон.

— Одну секунду, ваша честь.

Я наклонился к Эллиоту и прошептал:

— Вы уверены, Уолтер?

На самом-то деле я просто вытаскивал из кармана телефон.

— Послушайте, я зарабатываю деньги умением проникать в самую сущность людей, — прошептал Эллиот.

Я кивнул, опустил взгляд вниз, на телефон. Пришло еще одно послание от Фавро:

ВЫБРОСЬТЕ 10. 7 УСТРАИВАЕТ ОБВИНЕНИЕ, НО У НЕГО ОТКРЫТОЕ ЛИЦО. ОН С ИНТЕРЕСОМ СЛУШАЕТ ВАС. ЕМУ НРАВИТСЯ ВАШ КЛИЕНТ.

Это все и решило. Я опустил телефон в карман и встал.

— Ваша честь, защита хотела бы поблагодарить десятого присяжного и отвести его.


ЗАМЕНЯЯ УСОПШЕГО, АДВОКАТ БЕРЕТ НА СЕБЯ ГЛАВНОЕ ДЕЛО УБИТОГО КОЛЛЕГИ: ПРОЦЕСС ДЕСЯТИЛЕТИЯ.

Джек Макевой, штатный автор «Таймс»

Основная сложность состояла не в том, что на него свалилось тридцать одно дело сразу. Главную проблему представляло одно из них — большое, с важным клиентом и высокими ставками. Адвокат Майкл Хэллер заменил убитого две недели назад Джерри Винсента и теперь оказался одной из центральных фигур так называемого «Процесса десятилетия».

Сегодня должен начаться опрос свидетелей по делу Уолтера Эллиота, 54-летнего председателя правления компании «Арчвэй стьюдиоз», обвиняемого в убийстве жены и ее предполагаемого любовника. Преступление было совершено шесть месяцев назад в Малибу. Хэллер заменил в этом деле Винсента, которого застрелили в центре Лос-Анджелеса прямо в его машине.

Винсент заранее предпринял юридические шаги, которые позволяли в случае его смерти передать всех своих клиентов Хэллеру. Хэллер — 42-летний сын покойного Майкла Хэллера-старшего, одного из легендарных лос-анджелесских адвокатов 50-60-х годов. В течение последнего года Хэллер-младший отдыхал от юриспруденции.

Расследование убийства Винсента продолжается. Детективы говорят, что подозреваемых у них пока нет. Винсенту дважды выстрелили в голову, когда он сидел в своей машине, в гараже, расположенном в 200-м квартале Бродвея, рядом со зданием, в котором находился его офис.

После его смерти вся практика покойного была передана Хэллеру. Ему предстояло сотрудничать со следствием, не выходя за рамки правил, касающихся конфиденциальных отношений адвоката и клиента, проинформировать всех клиентов Винсента о его кончине и дать им возможность нанять другого адвоката. Большинство их осталось с Хэллером. Самым крупным из полученных им дел оказалось «Убийство в Малибу».

Он мог сохранить это дело за собой, лишь выполнив одно серьезное условие. Эллиот согласился взять Хэллера в адвокаты, только если это не приведет к отсрочке процесса.

«Уолтер с первого же дня настаивал на своей невиновности, — сказал Хэллер, давая „Таймс“ свое первое с того времени, как он получил это дело, интервью. — Поначалу слушание несколько раз откладывалось, Уолтеру пришлось шесть месяцев ждать возможности выступить в суде. Чтобы подготовиться к процессу, мы работали не покладая рук, и думаю, мы к нему готовы».

Подготовка была отнюдь не легкой. Убийца Винсента забрал из машины кейс, в котором находился компьютер адвоката. «Там хранилась основная информация и описание стратегии защиты, — говорит Хэллер. — Папки, имевшиеся в офисе, были неполны, и поначалу я думал, что мы попали в безвыходное положение».

Однако затем Хэллер обнаружил, что Винсент копировал содержимое компьютера на флешку, которую носил на цепочке с ключами. И когда сегодня начнется опрос свидетелей, Хэллер будет полностью готов к процессу. Наши юридические эксперты ожидают, что он станет оспаривать собранные следствием улики и процедуры тестирования, определившего, что Эллиот действительно стрелял из какого-то оружия.

Заместитель окружного прокурора Джеффри Голанц, который является на этом процессе обвинителем, комментировать их мнение отказался.

Загрузка...