Связующие узы

Настоящее время

1

Сенатор-республиканец от штата Южная Каролина Честер Уиппл, стойкий солдат Господа нашего, особого пристрастия к алкоголю не испытывал, о чем сильно жалел сегодня, меряя шагами гостиную своего джорджтаунского дома. Было два часа ночи, а детектив Джерри Фримонт опаздывал на целых три часа, и никакая молитва не могла успокоить сенатора.

В дверь позвонили. Уиппл бросился в прихожую, однако, открыв дверь, обнаружил на пороге вовсе не детектива, которого ждал уже несколько часов подряд. Вместо него Уипплу улыбался элегантно одетый мужчина со старым школьным галстуком на шее, вроде того, что носили в альма-матер самого сенатора. Нежданный гость оказался среднего роста и сложения. Его рыжеватые волосы были гладко причесаны. Правильный римский нос украшали очки в тонкой оправе. Уиппл, небогатый выпускник сельской государственной школы, с неприязнью относился к своим однокашникам по Гарварду из богатых семей и привилегированных школ; они же, напротив, были настроены к нему доброжелательно. По правде говоря, Честера Уиппла было не так-то легко унизить: он обладал физической силой потомственного крестьянина и духовной стойкостью человека, никогда не подвергавшего сомнению основы своей веры.

– Сенатор, я извиняюсь за вторжение в столь неурочный час, – произнес мужчина, протягивая Уипплу визитную карточку. Из нее сенатор узнал, что перед ним стоит Дж. Стэнтон Нортвуд-второй, адвокат и один из совладельцев известной компании в округе Колумбия. (Правда, спустя несколько дней Уипплу станет известно, что в данной фирме нет сотрудника с подобным именем.)

– Что вам нужно? – спросил сенатор, не скрывая своего удивления и намереваясь выпроводить Нортвуда до прихода Джерри.

Гость Уиппла бросил на хозяина дома мрачный взгляд.

– Боюсь, что я принес вам неприятные новости. Можно войти?

Мгновение Уиппл колебался, а затем провел Нортвуда в гостиную и жестом предложил сесть. Адвокат откинулся на спинку кресла, положив правую ногу на левую и демонстрируя идеально начищенные туфли.

– Это касается мистера Фримонта, – сказал Нортвуд. – Он не придет.

Новость смутила Уиппла. Юрист вроде бы говорил вполне серьезно и с неким налетом мрачной торжественности.

– Он был превосходным детективом, сенатор. Фримонт обнаружил служебную записку, доказывающую, что несколько компаний, занимающихся разработками в сфере биотехнологий, выплатили миллионы в тайный фонд. А фонд этот создал Гарольд Тревис, чтобы обеспечить провал законопроекта о запрете клонирования. Мистер Фримонт также располагал важными фото– и видеоматериалами, на основе которых можно было бы возбудить уголовное дело против сенатора Тревиса и многих других. Однако, к несчастью для вас, у него больше нет названных улик. Теперь они принадлежат нам.

Уиппл был потрясен. Он никак не мог понять, откуда Нортвуд узнал о задании, полученном Джерри Фримонтом.

– Вы озадачены, не так ли? – заметил Нортвуд. – Вы ожидали, что нанятый вами детектив явится с важными материалами, которые можно использовать в ходе выдвижения вашей кандидатуры на президентский пост. А вместо этого появляюсь я... – Он наклонил голову, изобразив притворное сочувствие сенатору. – Хотя, знаете ли, нельзя же всерьез полагать, что мы позволим спокойно вытеснить нас из бизнеса.

От снисходительного тона адвоката Уиппл взорвался. Он принадлежал к числу могущественных политиков, внушавших страх очень многим, и не мог допустить, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне.

– Где Джерри Фримонт? – рявкнул сенатор, нависая над адвокатом. Его тон, казалось, не произвел ни малейшего впечатления на Нортвуда.

– Я бы посоветовал вам сесть, – вместо ответа сказал незваный гость Уиппла. – Вам предстоит пережить еще одно сильное потрясение.

– Послушай, мелкий жулик, я даю десять секунд на то, чтобы ты просто и ясно объяснил, где находится Джерри. Либо я выбью это из тебя!

– В таком случае позвольте мне вам кое-что показать, – ответил Нортвуд, вынимая из внутреннего кармана пиджака снимок, а затем опуская фотографию на кофейный столик, отделявший адвоката от сенатора. – Ему нельзя отказать в мужестве. Вы можете им гордиться. У нас ушло несколько часов на то, чтобы убедить мистера Фримонта сообщить нам, где он прячет улики.

Уиппл был поражен. В мужчине на фотоснимке можно было с большим трудом узнать Джерри Фримонта. Детектив висел в воздухе на цепях, надетых на руки. Непонятно, где точно сделали фотографию, хотя, судя по голым потолочным балкам и наклонным скатам крыши, дело, возможно, происходило в каком-то сарае. На фото были запечатлены только голова и торс Фримонта, однако раны и ожоги на теле были видны превосходно.

– Не слишком приятное зрелище, – вздохнул Нортвуд. – Только вам следует знать – мои клиенты со всей серьезностью желают предупредить вас, что ни перед чем не остановятся в достижении своих целей.

Уиппл не мог оторвать глаз от фотографии. Джерри Фримонт был по-настоящему крутым парнем, в прошлом очень хорошим полицейским и близким другом сенатора на протяжении двадцати лет, начиная с первой политической кампании Уиппла. Ярость исказила черты сенатора, все мышцы тела напряглись, будто он собирался сейчас же отомстить подонкам. И почти в тот же миг Уиппл застыл на месте – Нортвуд держал его на прицеле пистолета.

– Садитесь, – сказал адвокат.

Несколько секунд Уиппл колебался. За это время Нортвуд успел швырнуть на стол еще пару фотографий. Лицо сенатора сделалось белым от ужаса.

– Ваша жена – очень красивая женщина, а внучка – в высшей степени очаровательный ребенок. Ей ведь пять лет, не так ли?

– Что вы...

– Нет-нет, успокойтесь. С ними все в порядке. И если согласитесь с нами сотрудничать, вам не о чем и не о ком будет беспокоиться.

Руки Уиппла непроизвольно сжались в кулаки, но он не двигался с места, несмотря на то что в душе у него все бурлило от ненависти и гнева.

– Пожалуйста, не вынуждайте меня пристрелить вас, сенатор. Это противоречит не только вашим, но и моим принципам. И конечно же, ваша смерть не спасет членов вашей семьи. Если вы полагаете, будто мы оставим их в покое после вашей гибели, то глубоко заблуждаетесь.

Уиппл почувствовал, что силы одновременно с яростью оставляют его. Он тяжело опустился в кресло.

– А если вы сделаете то, что мы попросим, вы и ваша семья будете в полной безопасности.

– Чего вы хотите? – спросил Уиппл. По голосу сенатора чувствовалось, что он потерпел полное и бесповоротное поражение.

Нортвуд встал.

– Двадцать лет – очень долгий срок для политической карьеры, сенатор. Возможно, настало время для отставки, дабы по-настоящему заняться семьей. Кроме того, вы сможете кое-что сделать и для всего человечества, позволив законопроекту, направленному против клонирования, спокойно умереть в кулуарах вашего подкомитета. В настоящее время существуют несколько очень влиятельных компаний, стремящихся получить средства для лечения целого ряда серьезных заболеваний при помощи технологий клонирования. Стоит вам только задуматься, скольким практически безнадежным больным помогут разработки упомянутых компаний, и вы – я в этом уверен – поймете, что ваше прежнее отношение к законопроекту было прискорбной ошибкой.

Нортвуд положил фотографии в карман.

– Надеюсь, мы поняли друг друга, сенатор?

Уиппл сидел, безмолвно уставившись на пустую поверхность стола. Несколько мгновений спустя он так же молча кивнул.

– Я рад, – сказал Нортвуд, не скрывая удовлетворения. – Доброй ночи.

Уиппл услышал скрип туфель Нортвуда, проходящего по паркетному полу прихожей, звук открывающегося замка и шаги уходящего гостя на крыльце. Затем сенатор услышал, как захлопнулась входная дверь – этот звук ознаменовал конец самой главной мечты в его жизни.

2

Аманда Джеффи делала большие взмахи руками и с наслаждением чувствовала, как ее тело взрезает воду в бассейне Молодежной христианской ассоциации. Это были последние пятьдесят метров двухсотметрового заплыва, и она старалась изо всех сил. Какое-то мгновение Аманде казалось, что она не плывет, а летит, но тут перед ней появилась стенка, и она перевернулась в воде, сделав великолепное сальто, после чего начала последний бросок на двадцать пять метров. Аманда была высокой широкоплечей женщиной с мускулистыми руками, которые с восхитительным изяществом и скоростью вели за собой все тело. Прошло еще несколько секунд – и она уперлась в стенку, судорожно ловя воздух ртом.

– Неплохо.

Аманда с удивлением взглянула вверх. На краю бассейна на корточках сидел мужчина с секундомером в руках. У него были растрепанные темно-рыжие волосы, и на вид ему было тридцать с небольшим – примерно ее ровесник. Судя по сложению мужчины, он тоже увлекался плаванием. Несмотря на радостную улыбку и приятное, располагающее лицо, Аманда отпрянула, повинуясь какому-то инстинктивному порыву. Ей почему-то было неприятно оставаться так близко от незнакомца.

– Хотите узнать свое время?

Аманда попыталась подавить внезапную вспышку страха, от которой в это мгновение внутри все сжалось. Она никак не могла отдышаться после заплыва, ей все еще было трудно говорить, и поэтому она ответила легким, едва заметным кивком. Когда мужчина назвал время, Аманда не поверила своим ушам. Все последние годы она не плавала так быстро.

– Меня зовут Тоби Брукс. – Незнакомец указал в сторону первых двух дорожек, где в воде плескались несколько мужчин и женщин разного возраста. – Я в команде мастеров.

– Аманда Джеффи, – выдавила она, еще пытаясь справиться с приступом непонятного страха, который упорно не хотел проходить.

– Рад познакомиться. – Внезапно лицо мужчины приобрело озадаченное выражение. – Джеффи. Да-да, точно! – Аманда была уверена, что Брукс сейчас вспомнит одно из ее дел. – Университетский чемпионат в Беркли; кажется, девяносто третий год?

Глаза Аманды расширились от удивления. И одновременно она почувствовала облегчение от того, что Брукс, видимо, не собирается вспоминать ее недавнее прошлое.

– Девяносто второй, – поправила она, – но все равно неплохо. Откуда вы знаете?

– Я плавал за команду Калифорнийского университета. Вы победили тогда в заплыве вольным стилем на двести метров, верно?

Аманда не могла не улыбнуться, несмотря на мучившее ее неопределенное и все столь же неприятное ощущение.

– У вас хорошая память.

– Моя тогдашняя подружка оказалась среди тех, кого вы оставили в том заплыве далеко позади. О, как она переживала! Из-за вас были испорчены мои планы на вечер.

– Мне очень жаль, – ответила Аманда. Близость этого человека по-прежнему была ей крайне неприятна.

Брукс широко улыбнулся:

– О не стоит сожалений. У нас к тому времени отношения и без того практически испортились. А что вы делали после тех соревнований?

– Участвовала в чемпионате страны. Потом бросила. Меня подкосил выпускной курс. И я вообще не плавала в течение пяти лет после окончания университета.

– Я тоже. Занимался легкой атлетикой, пока занятия не начали сказываться на суставах. И тогда я снова вернулся в спортивное плавание.

Брукс замолчал, и Аманда поняла – он рассчитывает, что теперь она подхватит нить беседы.

– Значит, вы работаете в Молодежной христианской ассоциации? – спросила она ради того, чтобы хоть что-то сказать.

– Нет. Я занимаюсь банковскими инвестициями.

– Ого! – воскликнула Аманда, не скрывая своего удивления. – А я-то думала, что вы тренируете команду пловцов.

– Я плаваю в этой команде и иногда оказываю им некоторую помощь. Наш тренер сегодня отсутствует по болезни. Да, кстати, я ведь не случайно включил секундомер. Не хотите снова посоревноваться? Программа у мастеров довольно средненькая. К тому же в команде большой возрастной разброс: в основном, конечно, двадцатилетние, но есть и трое, кому уже за семьдесят. Нам не помешал бы кто-то с таким опытом и умениями, как у вас.

– Спасибо, меня больше не интересуют соревнования.

– Простите, и все же меня такими словами не проведешь. Я ведь видел, как вы плыли последние метры...

Аманда понимала, что Брукс настроен дружелюбно, и тем не менее само его присутствие вызывало какое-то необъяснимое напряжение. Она почувствовала явное облегчение, когда ее собеседник бросил взгляд на дальние дорожки, где у стенки собралась группа пловцов из команды мастеров. Он поднялся.

– Долг зовет. Мне было очень приятно с вами познакомиться, Аманда. Дайте знать, если вдруг все же решите вступить в нашу группу. Нам очень хотелось бы видеть вас в качестве члена команды.

Брукс вернулся к своим подопечным. Аманда опустилась в воду, прислонившись головой к краю бассейна, и закрыла глаза. Всякий, кто взглянул бы на нее со стороны в эту минуту, подумал бы, что она приходит в себя после тяжелого заплыва. На самом же деле она пыталась взять себя в руки и побороть страх. Аманда повторяла и повторяла себе, что Брукс просто хотел познакомиться, его доброжелательность была совершенно искренней, и поэтому ей не о чем беспокоиться... И все же напряжение и какой-то подспудный страх не проходили, несмотря ни на что.

Немногим более года назад Аманда чуть было не погибла во время расследования ужасающей серии убийств, совершенных хирургом из медицинского центра Святого Франциска. Она так и не смогла полностью оправиться от того кошмара. Начиная работать над делом Кардони, она стремилась расслабиться, и плавание тогда было лучшим способом отвлечься от тяжелых мыслей. Теперь же это не срабатывало. Аманда было подумала о том, чтобы проплыть еще двести метров, но поняла, что на дополнительный заплыв не хватит ни физических, ни психических сил. Встреча с Бруксом лишила ее энергии.

3

Поставщики упаковывали вещи, музыканты уже ушли, а Гарольд Тревис прощался с последними гостями, не включенными в список особых спонсоров. Эти четверо удобно расположились в маленькой уютной комнатке, курили кубинские сигары и потягивали портвейн "Тейлор Флэдгейт" 1934 года. Кроме того, они, не теряя времени даром, заводили знакомство с дамами определенного сорта, в обязанности которых входило одаривать своей благосклонностью джентльменов в обмен на их незаконные пожертвования для предвыборной кампании будущего кандидата в президенты США от республиканской партии.

Вечеринка по сбору средств на выборы проводилась в сельской местности вдали от Портленда, в огромном восьмиугольном здании. Данное сооружение (одно из четырех) принадлежало председателю совета директоров одной калифорнийской компании, занимающейся биотехнологиями. Директор же в данный момент пребывал в главной спальне особняка в постели с потрясающей красоткой из Восточной Азии. Спустя несколько мгновений после того, как задние фары фургона поставщиков скрылись вдали, Тревис кивнул одному из телохранителей, незаметно бродивших по дому во время вечеринки среди множества приглашенных гостей. Охранник начал звонить кому-то по сотовому телефону, а сенатор пересек лужайку и рухнул в шезлонг, стоявший на краю бассейна. Огни из окон особняка отражались в темной воде, покачиваясь, подобно призрачным светлячкам, на мелкой ряби, что поднялась в бассейне из-за едва заметного ветерка. Для сенатора это было первое мгновение одиночества после нескольких долгих часов суеты, и он с упоением наслаждался тишиной и покоем.

Теперь, когда Честер Уиппл вышел из игры, все крупнейшие спонсоры, финансировавшие республиканцев, с радостью готовы услужить Тревису. Газетчики были крайне удивлены неожиданным решением Уиппла выйти из президентской гонки. А уж тот факт, что сенатор воспользовался своим голосом, чтобы блокировать законопроект, направленный против клонирования, который до того защищал с поистине религиозным фанатизмом, поверг журналистов в настоящий шок. Сторонникам Уиппла, если они желали иметь хоть какое-то влияние в Белом доме, оставалось только поддержать Тревиса. И сенатор собирался помочь им в этом. Он никогда прямо не высказывался против названного законопроекта и боролся с ним исключительно с помощью подставных лиц, выполнявших за него всю грязную работу. Сам же сенатор Тревис по большинству других вопросов демонстрировал непробиваемый консерватизм, который так ценили люди Уиппла.

Тревис закрыл глаза и представил свою ноябрьскую победу. У демократов царит полная неразбериха. У них нет даже явного лидера для первичных выборов, не говоря уже о реальном сопернике для него, сенатора Тревиса, на основных выборах. Президентский пост практически у него в кармане.

– Они подъезжают, сенатор.

Тревис настолько погрузился в размышления, что не заметил приближения телохранителя. Сенатор проследовал за охранником ко входу в особняк. Черный "порше" в эту минуту как раз делал последний поворот по длинной подъездной дорожке. Тревис весь напрягся от предвкушения долгожданной встречи и не обратил внимания на Элли Беннет, брюнетку в черном вечернем платье, которая, стоя у входа в дом, тоже наблюдала за прибытием "порше".

Когда машина остановилась, охранник открыл дверцу, и из автомобиля вышла элегантная блондинка. Лори Эндрюс. Она нервно оглянулась по сторонам. Сенатор почувствовал прилив крови одновременно к щекам и промежности, что вызвало в нем ощущения подростка, готовящегося вот-вот расстаться с невинностью.

Джон Дюпре, молодой красавец в обтягивающих джинсах, узкой черной майке и белом шелковом пиджаке, покинул место водителя и подошел к Тревису. К нему же, мило улыбаясь Лори, приблизилась и Элли Беннет.

– Спецдоставка по вашему запросу, сенатор, – сказал Дюпре, одарив всех наглой улыбкой.

– Спасибо, Джон.

Как только Лори увидела сенатора, то тут же смертельно побледнела. Лори Эндрюс казалась хрупкой и крошечной девочкой-подростком, несмотря на то что ей уже перевалило за двадцать и она успела стать матерью. Родители Лори принадлежали к числу суровых, закаленных нелегкой жизнью фермеров. Узнав, что дочь беременна, они не задумываясь выгнали ее из дома. Ей не удалось закончить среднюю школу, да и особым умом Бог девушку не наделил. Внешность была, пожалуй, единственным достоинством Лори. Джон Дюпре нашел ее на улице, отмыл, откормил и сделал одной из своих "кобылок", так как знал, что ради своей дочери Стейси, ради ее безопасности и благополучия Лори пойдет на все. Из страха и необходимости она стала рабыней Джона, хотя, как ей казалось, это положение скоро должно было закончиться. Лори чувствовала, что они со Стейси обязательно будут снова свободны. Но пока ей приходилось выполнять то, что приказывал Джон. И все же Лори не могла предположить, что Дюпре вновь заставит ее отдаваться сенатору. Особенно после того, что случилось в последний раз...

Лори схватила сутенера за рукав:

– Джон, ну пожалуйста!..

– Что случилось? – спросила Элли Беннет, незаметно передав Дюпре миниатюрную кассету. Он быстро сунул ее в карман.

– Это тот самый, – сказала Лори.

Мгновение Элли озадаченно смотрела на девушку, не понимая, что она имеет в виду. Наконец до нее дошло. И она сделала шаг к Дюпре, преградив ему путь к сенатору.

– Не надо, Джон. Пожалуйста, – умоляющим голосом произнесла Элли.

– Ничего не могу поделать, – ответил Дюпре.

– Ты самый настоящий ублюдок!

Выражение лица у Дюпре сделалось несколько озадаченным. Однако прежде, чем он успел ответить, Тревис сказал:

– А разве ты не должна находиться в нашем "логове"? – Сенатор кивнул одному из охранников, добавив: – Уберите ее отсюда.

Телохранитель взял Лори за локоть.

– Отпустите меня! – злобно крикнула она и попыталась вырваться, но страж сенатора только крепче сжал ее руку.

– Извини, – сказала Элли, обращаясь к Лори, когда охранник потащил ее в дом.

– Мне казалось, вы должны были привезти сюда своих лучших девочек! – резко бросил Тревис, обращаясь к Дюпре.

– Элли великолепна, – попытался заверить его Дюпре. – Она будет восхитительна, вы не пожалеете.

– Как бы она не пожалела, – заметил Тревис. Затем он кивнул еще одному человеку, незаметно курившему в тени у боковой стены дома.

Человек переместился в круг яркого света у входа в особняк. Это был довольно смуглый, жилистый, среднего роста мужчина. Под рубашкой с короткими рукавами бугрилась мощная мускулатура, покрытая угрожающей татуировкой. Лицо мужчины было плоским и все в оспинах от угрей. Темно-карие глаза казались безжизненными. Верхнюю губу украшали едва заметные усики.

– Buenas noches[6], Лори, – сказал он умильным голосом, так сильно контрастировавшим с его мрачным, угрожающим видом. – Еще разок я буду твоим шофером.

Лори инстинктивно зажала рот рукой.

– Пошли, chiquita[7].

Она бросила умоляющий взгляд на Дюпре, но сутенер уже смотрел в другую сторону.

– А может, возьмете другую девушку? – все-таки предложил он Тревису, и в его голосе послышалась легкая дрожь.

– У тебя что, мало других проблем, кроме как действовать мне на нервы? – злобно ответил сенатор; затем он повернулся спиной к Дюпре и проследовал в особняк.

– Мануэль, – сказал Дюпре, обращаясь к мужчине, стоящему рядом с Лори, – неужели ты ничего не можешь сделать?

– Кто я такой, чтобы стоять на пути настоящей любви?

– Он же самый настоящий долбаный психопат, – сказал Дюпре, понизив голос так, чтобы его могли слышать только Мануэль и Лори.

Мануэль кивнул в сторону Эндрюс:

– Она всего лишь продажная красотка. А Гарольд вот-вот станет главой ФБР, ЦРУ и всех других букв алфавита, способных в два счета вышибить мозги из нас обоих. Он не тот человек, которого можно злить.

До Дюпре начинала доходить мрачная суть происходящего, и ему пришлось смириться. Повернувшись к Лори, он сказал:

– Мне очень жаль, детка. Я ничего не могу поделать.

Лори стало дурно. Мануэль взял ее за руку и повел к ожидавшей их машине. Когда их фигуры скрылись в темноте, Дюпре сквозь ткань пиджака нащупал кассету. Мануэль прав. Его ведь отпустили из тюрьмы на поруки, и адвокат совсем не уверен в благополучном исходе дела. Ему были нужны друзья, занимающие высокие посты, а более высоких постов, чем в Белом доме, просто не существует.

Гарольд Тревис разжал кулаки и увидел, что они покрыты кровью. Как это могло случиться? Он вспомнил, как девушка выбежала из спальни. Черт, быстро же она бежала! Поджав свою маленькую попку, с болтающимися грудями, девушка ловко перепрыгнула через кровать. Он дал ей небольшую фору перед тем, как поймать в гостиной, – пусть думает, что сможет удрать. Тревис помнил, как перепрыгнул через кушетку, зажал волосы девчонки в кулаке, а вот что случилось потом, сенатор никак не мог осознать. Эндрюс лежала на полу, голова ее была повернута под каким-то странным углом и окружена широким кровавым нимбом. Черт возьми, какая потеря!

Тревис закрыл глаза и сделал несколько медленных, глубоких вдохов и выдохов. Открыв глаза, он уже был способен более спокойно и трезво оценивать ситуацию. Собственно, никакого повода для волнения нет, убеждал себя сенатор. Это лишь трагическая случайность. Девица, вероятно, ударилась головой о плинтус и сломала себе шею. Такое бывает. И не его вина, что она стала жертвой несчастного случая. От самой фразы, что зазвучала в голове, сенатор почувствовал облегчение. "Стала жертвой несчастного случая..." Произошла трагическая случайность. Маленькая блондиночка находилась в гостиной, и несчастный случай тоже был в гостиной, ожидая ее там, она стала его жертвой – вот и все. А он, сенатор Тревис, не имеет к случившемуся никакого отношения.

Тревис бросил взгляд на свое отражение в зеркале. И был потрясен. Из-за крови густая черная поросль у него на груди сделалась ярко-рыжей, на щеках и на лбу застыли бурые пятна крови. Черт, грязная история получается!

И что же теперь делать? Что делать? Конечно, принять душ. А вот куда девать труп? Тревис не мог рисковать и тащить мертвую проститутку собственноручно. Его могут поймать по дороге. Значит, ему необходима помощь Мануэля, одного из людей Педро Арагона. Итак, вначале принять душ или позвонить Мануэлю – вот в чем вопрос. Нет, можно перемазать телефон кровью, тогда появится множество мерзких проблем. Поэтому Тревис пошел на компромисс. Он направился на кухню, чтобы умыться. Прогулка по дому обнаженным вызвала у него приятные ощущения. Ему было почти пятьдесят, но тело все еще превосходное: крепкое, сильное, тренированное. Ему нравилось чувствовать себя здоровым мужчиной с громадным сексуальным аппетитом.

Умываясь на кухне, Тревис продолжал размышлять над сложившейся ситуацией и над возможными путями выхода из нее. В предыдущий раз Мануэль ему очень помог. Однако тогда ему только пришлось отвезти девицу в больницу, слегка ей пригрозить и немного накинуть сверх обычной платы. В тот раз не было ни трупа, от которого нужно избавляться, ни комнаты, залитой кровью, которую необходимо чистить и мыть. Была и еще одна неприятная сторона в необходимости прибегать к услугам одного из людей Арагона: Мануэль расскажет Педро, а Педро расскажет остальным. И все-таки это неизбежно. Ясно, как божий день, что они вызовут его на ковер, как бывало и прежде. Сенатор улыбнулся, вспомнив, как они распекали его. Тревис тогда стоял перед ними с повинной головой и каялся, хотя в душе весело насмехался над ними. Пусть они там заботятся о своей репутации, пусть думают, что всем распоряжаются они. Только ведь сенатором Соединенных Штатов Америки является он, а не они. И скоро, очень скоро он будет президентом Соединенных Штатов...

4

Тим Керриган протянул руку за чашкой кофе, не отрывая глаз от экрана компьютерного монитора. Он сделал глоток и скорчил недовольную гримасу. Во-первых, офисный кофе уже по определению отвратителен. А теперь он ко всему прочему еще и совершенно остыл. Сколько времени должно пройти, чтобы остыл такой горячий кофе? Старший помощник прокурора округа взглянул на часы и выругался. Было уже половина восьмого, а его резюме по делу должно лежать на столе у судьи Лернера к девяти часам.

Патрульный полицейский Тебо, прослуживший к тому времени в полиции всего каких-нибудь шесть недель, арестовал Клода Дигби, когда парень стоял над телом забитой насмерть восьмидесятипятилетней вдовы Эллы Моррис. Подросток-грабитель сознался в убийстве, однако вчера, буквально за несколько минут до того, как в судебном заседании был объявлен перерыв, адвокат Дигби провел перекрестный допрос Тебо по поводу обстоятельств преступления. Для новичка-копа это было первое судебное заседание, на котором он давал показания, и он начал путаться, что и вынудило Керригана провести весь предшествующий вечер в библиотеке суда, изучая законодательство о признаниях преступников в ходе уголовных процессов.

Синди, жена Тима, очень расстроилась, когда он сказал, что не придет к обеду. Расстроилась и Меган: ей всего пять лет, и она не понимает, почему папа, вместо того чтобы читать ей следующую главу из "Алисы в Стране чудес", должен писать какую-то бумажку для судьи. Тим подумывал о том, чтобы все-таки попытаться объяснить дочери, почему так важна его работа, но потом понял, что слишком устал. И утром они с Синди даже словом не перемолвились. Он встал в половине шестого, чтобы ехать в центр для завершения работы над резюме. Начиная с пятнадцати минут седьмого Тим подыскивал слова, которые смогли бы убедить либерального судью в том, что слегка измененная версия показаний в устах нервничающего копа не может послужить причиной для лишения законной силы уже имеющихся признаний преступника в совершении убийства.

– Ты занят?

Керриган оторвал взгляд от экрана монитора и обнаружил, что в дверях стоит Мария Лопес. Крошки от пончиков, которые она постоянно жевала, пристали к ее нижней губе. После года, проведенного за рассмотрением мелких, но уголовно наказуемых проступков, очкастая и несколько полноватая помощница окружного прокурора недавно была переведена в отдел "D", занимавшийся преступлениями на сексуальной почве, случаями нападений с применением физического насилия и другими серьезными делами. Тим был старшим помощником прокурора в отделе "D" и благодаря этому в некотором смысле начальником Марии. Своим появлением она нарушила ход его мыслей. И это при том, что работа срочная! Тим разозлился, хотя и не подал виду.

– Что случилось? – спросил он, бросив взгляд на часы.

Мария грузно опустилась в кресло, стоявшее напротив стола старшего помощника прокурора. На ней был давно не глаженный костюм, длинные черные волосы выбились из-под большой заколки, с помощью которой она попыталась собрать их в пучок на затылке. Красные, будто у кролика, глаза Марии свидетельствовали о том, что она, так же как и Тим, почти не спала.

– Я занимаюсь делом парня по имени Джон Дюпре.

– Сутенерство, кажется?

Лопес кивнула:

– Принуждение к занятию проституцией. Этот парень предоставляет эскортные услуги джентльменам высшего класса.

– И наверное, наркотики тоже?

– Кокаин и экстази для старшеклассников и студентов колледжей. Дело, которым я занимаюсь, связано исключительно с услугами эскорта и базируется на показаниях одной из девушек Дюпре.

Лопес заерзала в кресле. Нервы у нее явно были на пределе.

– Ну и что? – поторопил ее Керриган.

– Стэн Грегарос не может ее найти.

– И Стэн думает, что девица решила пойти на попятную и слинять? – озабоченным тоном спросил Керриган. Дюпре не принадлежал к числу акул из водоема коррупции, однако и мелкой рыбешкой его назвать было нельзя.

– Он не знает. Ребенок Лори в настоящее время у соседки...

– Лори?

– Лори Эндрюс. Так зовут свидетельницу.

– Ну и что? – сказал Керриган, еще раз украдкой взглянув на часы.

– У Эндрюс с ее соседкой была договоренность. Ребенок оставался у соседки, пока Лори работала. Проблема в том, что Лори так и не забрала Стейси.

– Эндрюс не относится к типу женщин, которые могут сбежать, бросив ребенка?

Лопес отрицательно покачала головой:

– Именно из-за ребенка она и согласилась давать показания. Мы поймали ее на хранении и сбыте наркотиков, и она прекрасно понимала, что, если попадет в тюрьму, Управление по охране прав ребенка заберет у нее девочку.

– Значит, ты думаешь, Дюпре что-то с ней сделал?

– Даже не знаю. Конечно, он способен и на такое. Он может быть крайне жестоким, если девочки его не слушаются.

– А что будет, если Стэн не найдет ее?

Лопес снова заерзала в кресле, опустив голову.

– Когда мы предъявили обвинение, нам удалось убедить судью Робарда рассматривать нашу свидетельницу как надежного информатора, чтобы не пришлось открывать Дюпре ее имя.

– Почему же вы не поместили девушку в такое место, где Дюпре не смог бы ее найти?

Лопес покраснела.

Керриган выпрямился в кресле.

– Скажи прямо, она продолжает заниматься своим ремеслом?

– На это дело обратили внимание люди из ФБР. Они хотели, чтобы Лори не выходила из игры, так как им была нужна информация о том, где Дюпре хранит свои материалы.

Керриган успокоился. В данном случае виновата не Мария. Агенты ФБР умеют кого угодно запугать, а она новичок в таких серьезных делах, и ей, естественно, пришлось пойти на уступки. Керриган вспомнил, какой важной персоной он ощутил себя, когда одно из его дел заинтересовало ФБР.

– Процесс начинается сегодня в полдень, – продолжила Лопес с явным напряжением в голосе. – И мы можем все провалить без свидетельств информатора.

– Попросите отложить процесс.

– Мы уже дважды выступали с таким запросом, чтобы ФБР смогло выжать из свидетельницы всю необходимую им информацию. Адвокат Дюпре устроил целую бурю из-за второго переноса, и судья Робард сказал, что третьей отсрочки не будет.

– Эта женщина настолько важна? – спросил Керриган.

Лопес кивнула.

– Если вы соберете заседателей, а она не появится, Дюпре будет вынесен оправдательный приговор?

– У Робарда не будет выбора.

– В таком случае вам придется прекратить дело. Ведь с того момента, как присяжные приносят клятву, вступает в силу закон о невозможности повторного обвинения в том же преступлении.

– Адвокат Дюпре потребует отказа от нашего иска без сохранения за истцом права на предъявление иска на том же основании.

Керриган на мгновение задумался.

– Робард – крутой парень, – заметил он. – Да, он на это не пойдет. Впрочем, даже если он и согласится, шансы у подобного вердикта преодолеть апелляцию весьма невелики.

Лопес сжала кулаки.

– Мне ведь на самом деле очень хочется прищучить Дюпре.

– Не отчаивайся, Мария. Ребята такого типа, как Дюпре, обязательно рано или поздно спотыкаются из-за чрезмерной самоуверенности. Поверь мне. Просто должно пройти какое-то время.

Несколько голов повернулось в его сторону, когда Тим Керриган открыл двери зала судебных заседаний судьи Айвена Робарда и проследовал к своей скамье. Прошло уже четыре года, как он начал здесь работать, и все же сейчас Тим ощутил некоторое неудобство. Секретарь суда, охранники и другие постоянные участники процессов успели уже привыкнуть к нему, но некоторые из редких посетителей суда бросали в его сторону взволнованные взгляды и перешептывались.

Для Тима его слава была проклятием. Это значило постоянно чувствовать себя под прицелом любопытных взглядов. Проклятием для Тима была и его внешность. Шесть футов и два дюйма ростом, достаточно высок, чтобы выделяться из толпы; вьющиеся белокурые волосы и яркие зеленые глаза, что притягивало любопытные взоры. Как часто Тим мечтал о том, как однажды войдет в зал суда никто не обратит на него никакого внимания. Он так завидовал Марии Лопес. Никто не бросал на нее больше одного взгляда, да и тот был равнодушным. Незнакомцы не останавливали ее на улице и не просили за обедом в ресторане автограф. Тим был уверен, что Мария, представься ей подобный шанс, ни минуты не задумываясь, поменялась бы с ним местами. А он тем более махнулся бы с ней не глядя, даже не предупредив о том, какой роковой шаг она совершает и как должна быть теперь осторожна.

Не успел Керриган занять свое место, как в зал шагом кинозвезды вошел Джон Дюпре в черном, идеально скроенном по фигуре костюме. Он приковал к себе не меньшее число любопытных взглядов, чем Керриган. Высокий, загорелый, мускулистый парень, его походку отличали те легкость и уверенность, которые, как правило, свидетельствуют о том, что ее обладатель вырос в богатой семье, где его баловали и потакали всем без исключения прихотям. В ухе у Дюпре болталась золотая сережка в форме креста – только одно из бесчисленных драгоценных украшений, которыми он сверкал, шествуя между рядами.

За Джоном тащился его адвокат, Оскар Бэрон, нервный мужичонка невысокого роста. Про Бэрона ходили слухи, будто часть его адвокатского гонорара составляет процент с незаконных доходов Дюпре от девочек и наркотиков.

Лопес оторвала взгляд от бумаг, когда Дюпре зашел за барьер. Подсудимый не обратил никакого внимания на помощника окружного прокурора и занял место за столом рядом с адвокатом. Бэрон в отличие от своего подзащитного остановился рядом с Марией и шепнул ей что-то на ухо. Когда секретарь суда ударил молотком, на физиономии Бэрона появилась широкая улыбка, а на лице Марии унылое выражение, говорившее о предчувствии неизбежного поражения.

Судья Робард вошел в зал через дверь, располагавшуюся за помостом с судейскими креслами. Все встали. Большинство взглядов устремилось на судью, но Керриган не сводил глаз с Дюпре, который беседовал с женщиной, сидевшей среди публики у него за спиной. Кто-то из присутствующих скрывал эту женщину от взгляда Тима. Только когда все поднялись при появлении судьи, Керриган сумел рассмотреть ее. И у него от неожиданности перехватило дыхание.

Хотя бы раз в жизни любому мужчине встречается женщина, красота которой способна заставить его забыть обо всем вокруг. Ее грубая чувственность и одновременно ни с чем не сравнимое очарование потрясли Керригана. Иссиня-черные с шелковистым отливом волосы обрамляли лицо женщины, очертаниями напоминавшее сердечко. Она была обладательницей идеальной кожи оливкового цвета, полных чувственных губ, больших карих глаз и высоких скул. Секретарь суда во второй раз ударил молотком, все сели, и Керриган вновь потерял женщину из виду, хотя так и не смог оторвать глаз от того места, где она только что стояла.

– Хорошенькая попка, а? – прошептал Стэнли Грегарос, детектив, работавший по делу Дюпре.

Керриган почувствовал, как щеки его залились краской смущения.

– Кто она такая?

– Элли Беннет, – ответил Грегарос, опускаясь в кресло рядом с Керриганом. – Из числа девочек Джона. Рабочая кличка – Жасмин.

– Не похожа на обычную проститутку.

– Ни одна из девочек Джона не выглядит как типичная проститутка. Они все высшего класса. С полным средним образованием, откормленные, в общем, умницы, знающие себе цену. Ведь клиентура Джона – люди богатые и влиятельные. Конгрессмены и директора крупных фирм не станут тратить тысячу, а то и две баксов на обкурившихся шлюх.

– Начинаем слушания, – провозгласил судья Робард.

Секретарь суда объявил название дела и номер. Вслед за этим со своего места встала Мария Лопес.

– Вы готовы, мисс Лопес? – спросил судья.

– У нашей стороны есть некоторые проблемы, ваша честь. Я прошу отложить слушание.

– Мы возражаем, ваша честь! – воскликнул Оскар Бэрон, вскочив со стула. – Мисс Лопес выступает с подобным запросом уже в третий раз. Последний раз...

Судья отмахнулся от довода Бэрона. Однако в выражении его лица явно сквозило недовольство действиями обвинения.

– Каковы мотивы вашей просьбы, мисс Лопес?

– Исчез наш основной свидетель. Не далее как два дня назад мы контактировали с ней. Она была вызвана в суд повесткой и заверила, что обязательно будет присутствовать.

– Но ее нет. Ведь так?

– Да, ее нет. Перед началом суда я беседовала с моим помощником. Мы послали следователя, чтобы доставить свидетеля на судебное заседание, однако ее не оказалось дома.

– В прошлый раз, когда я по вашей просьбе отложил слушание дела, то заявил, что больше никаких отсрочек не будет. Вы можете представить хотя бы одно веское основание для того, чтобы я мог изменить свое решение?

Лопес бросил взгляд в сторону Дюпре, она явно нервничала. Джону же, судя по выражению лица, все это до смерти надоело.

– Мистер Дюпре был отпущен на поруки и в течение определенного времени находился на свободе. Он известен своей жестокостью по отношению к женщинам...

– Возмутительно! – закричал Оскар Бэрон. – Мистер Дюпре всегда заявлял, что подобные обвинения в его адрес совершенно беспочвенны. Я нисколько не удивлен, что свидетель стороны обвинения не явился. Она явно опасается быть обвиненной в лжесвидетельстве. И любые намеки на то, что мой клиент имеет какое-то отношение к ее исчезновению...

– Нет нужды так долго ораторствовать, мистер Бэрон, – оборвал его судья Робард и вновь повернулся к Марии: – Все ваше обвинение строится на показаниях отсутствующей свидетельницы?

– Она очень важна для нас, ваша честь.

– Создается впечатление, что вы действительно оказались в очень сложной ситуации. Мистер Дюпре имеет право требовать, чтобы его дело рассматривалось сейчас. Это время было заранее установлено для слушаний. Вам придется выбирать между продолжением дела без участия вашей свидетельницы и отказом в иске.

Лопес предпочла отказ. Бэрон же потребовал отказа от иска без сохранения за истцом права на предъявление иска по тому же основанию. Пока юристы спорили, Керриган повернулся к детективу:

– Как ты думаешь, что произошло, Стэн?

Он покачал головой:

– Ни малейшего представления. Эндрюс казалась вполне надежным свидетелем. Хотя Дюпре может запугать кого угодно... Возможно, она струсила.

Как только заговорил судья Робард, Керриган вновь обратил внимание на то, что происходит в передней части зала.

– Мне все ясно. Иск будет отклонен по ходатайству районного прокурора. Названное решение сопровождается освобождением от поручительства.

– Как следует расценивать это решение, ваша честь? Можно ли считать его отказом от иска без сохранения за истцом права на предъявление иска по тому же основанию?

– Нет, мистер Бэрон. Судебное заседание закончено.

Судья встал, и вслед за ним встали все присутствующие. Керриган слегка подвинулся, чтобы лучше разглядеть Элли Беннет. На какое-то мгновение она повернулась к нему, и у Тима внутри все сжалось. На Беннет был изысканный черный пиджак поверх шелковой блузки кремового цвета. Изящную шею украшала нитка жемчуга. Из-под короткой черной юбки виднелись стройные загорелые ноги.

Расстроенная Мария Лопес сунула бумаги в папку и пошла, опустив голову, по проходу. За ней следовали Керриган и Грегарос.

– Это не твоя вина, Мария, – попытался успокоить ее Тим. – И мне случалось проходить через такое. Большинство помощников прокурора оказываются в подобной ситуации.

– Мы найдем Эндрюс, – заверил обвинительницу Грегарос. – И тогда негодяю от нас не уйти.

Когда они выходили из зала, Керриган бросил еще один взгляд на Элли Беннет, которая оживленно беседовала с Дюпре. Она тоже была чем-то явно расстроена. Но тут дверь за Керриганом закрылась, и парочка исчезла из виду.

В тот вечер Тим Керриган решил рискнуть в очередной паз навлечь на себя гнев жены и разочарование дочери, задержавшись на работе. Правда, он только делал вид, что усердно трудится. Да, у него было много всяких дел: необходимо подготовить и написать несколько резюме по целому ряду процессов, однако мысли Тима блуждали где-то далеко. К шести часам на своих местах оставались только несколько самых стойких сотрудников их конторы. Когда же наконец все помощники прокурора и секретари ушли, Керриган подошел к столу Марии Лопес. По кабинетам уже ходили уборщицы, но Тима они не беспокоили. И он уже успел заготовить объяснение на случай, если кто-то из помощников прокурора застанет его здесь.

Скоросшиватели с материалами дела Дюпре были аккуратно сложены в одном углу стола Марии. Дрожащей рукой Керриган открыл самый верхний из них. В нем были собраны донесения полиции по делу Дюпре. Он перелистал их и без особого труда нашел то, что искал. Керриган выписал адрес Элли Беннет и номер ее телефона на листок бумаги, а затем вернулся в свой кабинет.

Когда он закрыл за собой дверь, сердце его учащенно билось. Тим сел и уставился на бумажку с нервными каракулями. На столе у него стояла фотография Синди и Меган. Керриган зажмурился. Кровь бешено стучала в висках.

Он протянул руку к телефону и набрал номер Элли. От волнения трубка раскалилась у него в руке. Один за другим прозвучали два гудка. Керриган еще крепче сжал трубку, отвел ее от уха и уже собирался было положить, как вдруг послышался голос:

– Алло?

Голос был женский. И немного хрипловатый.

– Алло? – повторила она.

Керриган положил трубку, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. О чем он думал? Сердце его билось неистово, до такой степени, что он не на шутку испугался и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Мгновение спустя Тим снова поднял трубку и набрал другой номер. Ответила Синди.

– Привет, милая, – сказал он. – Наконец-то освободился. Передай Меган, что скоро буду дома.

5

– Ты не могла бы кое-что посмотреть? – спросил Фрэнк Джеффи, заглянув в кабинет Аманды. Отец Аманды был пожилой мужчина лет около шестидесяти, крепкого сложения, румяный, с вьющимися черными волосами, в которых только-только начинали проглядывать седые пряди. Перебитый в юности нос делал его более похожим на бригадира портовых грузчиков, чем на адвоката.

Аманда бросила взгляд на часы.

– Ты знаешь, я тороплюсь. У меня свидание сегодня вечером.

– Это не займет много времени. – Фрэнк подошел к столу дочери и протянул ей толстую папку. – Вот новое дело, которое я получил в Куз-Бей. Убийство. В летнем домике Элдриджа устроили обыск, и я хочу знать твое мнение. Я надиктовал памятную записку по наиболее интересным пунктам. И я бы, конечно, сделал все сам, но мне нужно ехать в Роузберг на слушания.

– А нельзя подождать до утра?

– Завтра рано утром мне нужно принять по нему ряд решений. Ну не ломайся, помоги отцу.

Аманда вздохнула:

– Иногда ты бываешь таким занудой...

Фрэнк широко улыбнулся:

– Я тоже тебя люблю. Я должен быть в суде к девяти часам утра, поэтому позвони мне в номер мотеля около семи. Номер приколот к папке.

Как только дверь за отцом захлопнулась, Аманда открыла папку. Когда она вытаскивала из нее стопку отчетов полиции, на стол упало несколько фотографий с места преступления. На одной было заснято женское тело на морском берегу, куда его, по-видимому, вынес прибой. Снимки крупным планом раздувшегося и обезображенного лица служили устрашающим свидетельством того, что способны сделать море и его обитатели с человеческой внешностью, в том числе и весьма привлекательной.

Жуткие воспоминания внезапно охватили Аманду. Вот она, обнаженная, со связанными руками, бежит куда-то в темноте, подгоняемая сзади ударами и уколами острого ножа. Она задохнулась, судорожно ловя воздух ртом, как тогда, в ту страшную ночь в туннеле. На какое-то мгновение Аманде даже показалось, что она ощущает запах сырой земли. Ей пришлось закрыть рот кулаком, чтобы не закричать. Она вскочила с кресла и забилась в самый дальний угол кабинета, зажмурившись и сжавшись в комок. Кровь отхлынула у нее от лица, она побледнела. Сердце бешено колотилось.

Аманда хорошо помнила то, как впервые увидела фотографию вскрытия. Она окончила юридический факультет Нью-Йоркского университета в числе лучших, и ей сразу же предложили должность секретаря в отделении Апелляционного суда США по Девятому округу. Однажды утром судья Бухвальд попросил ее представить резюме дела, закончившегося смертным приговором. Из материалов к процессу Аманда узнала, что жена обвиняемого скончалась от шока после того, как он из пистолета выстрелил ей в плечо. Незадолго до обеда Аманда обратила внимание на невинного вида коричневый конверт, лежавший под стопкой бумаг. Он заинтересовал ее, и она его открыла. В конверте было несколько фотографий. Когда Аманда взглянула на первую из них, то чуть было не потеряла сознание. В воспоминаниях эта черно-белая фотография женского трупа на столе патологоанатома представала совсем не такой уж жуткой. Единственная рана находилась на плече жертвы. Из-за отсутствия цвета Аманде было трудно поначалу понять, что перед ней разорванная и изуродованная человеческая плоть. Но когда она наконец осознала это, ей сделалось дурно, и дурнота вместе с ощущением глубокого отвращения сопровождали ее до конца того дня.

За прошедшие годы Аманде приходилось видеть фотографии с изображением всех видов издевательств, какие только можно совершить над человеческим телом. И вскоре она перестала приходить в ужас даже от самых чудовищных снимков. Однако затем в ее жизни появился хирург – убийца-садист. Люди, далекие от работы полиции, подчас считают полицейских и судмедэкспертов крайне бессердечными, судя по грубоватым шуткам, которые специалисты позволяют себе, стоя над трупами. Но те, кто ежедневно имеет дело с самыми жестокими преступлениями и убийствами, вынуждены подыскивать способы психологической защиты от кошмаров, с которыми приходится постоянно сталкиваться. В противном случае они просто не смогли бы работать. Психическая травма Аманды лишила ее такой защиты.

Постепенно она пришла в себя и открыла глаза. Аманда не помнила ни того, как оказалась в углу, ни того, как вообще очутилась на полу.

Аманда оставила машину в гараже, располагавшемся в подвале бывшего склада, построенного из красного кирпича в Перл-дистрикт, что в Портленде, и на лифте поднялась на верхний этаж. Это было громадное здание площадью в две тысячи квадратных футов с полами из натуральной древесины, высокими потолками и столь же высокими окнами, из которых открывался великолепный вид на металлические аркады моста Фримонт, на танкеры, бороздящие воды Вилламет-Ривер, и на покрытые снегом склоны горы Святой Елены.

Аманда заперла дверь на два замка и осмотрела помещение. Ее страх перед тем, что сюда может кто-то пробраться, был совершенно иррационален и ни на чем не основан. Однако Аманда понимала, что не сможет по-настоящему расслабиться, пока не убедится, что здесь она в полном одиночестве. Она вспомнила точно такую же совершенно иррациональную реакцию на Тоби Брукса. Ей надо перестать вздрагивать от любой тени. Подавляющее большинство людей, которых она встречала, были далеко не чудовищами.

Аманда переоделась и подошла к бару. Она никак не могла избавиться от неприятного воспоминания о своей реакции на фотографию с мертвым телом, и, чтобы как-то прийти в себя, стоило что-нибудь выпить. И тут раздался звонок в дверь, от которого Аманда буквально подпрыгнула. Кто... это... может... быть? Через мгновение она вспомнила. Взглянула на часы. Неужели уже так поздно? Аманда посмотрела в глазок. В прихожей стоял Майк Грин. С букетом цветов в руках. Черт! Что делать?

Майк выступал в качестве прокурора в деле Кардони, и с момента его шумного завершения Аманда несколько раз проводила время в обществе юриста. Внешне Майк был самым первостатейным мужиком: высоким, здоровенным, с курчавыми черными волосами и торчащими усами. Как ни странно при такой внешности, которая многих заставляла думать, что перед ними футболист или борец, Майк никогда никаким настоящим спортом не занимался. Грин отличался невероятно тонким и нежным душевным складом, играл на саксофоне в местном джазовом квартете и из всех видов спорта любил только шахматы. Аманда понимала, что она ему нравится, но после встречи с хирургом она утратила, как ей казалось, способность испытывать любую эмоциональную привязанность.

– Привет, – сказал Майк, когда Аманда открыла дверь. И с изумлением увидел, что она одета по-домашнему.

– Ой, извини. Я совсем забыла, что мы собирались пройтись.

Грину не удалось скрыть своего разочарования. Аманда же почувствовала себя настоящей негодяйкой.

– Я не в форме сегодня, – сказала она, и это была сущая правда. Аманда ощущала себя полностью выжатой и была явно не в состоянии выдержать прогулку с Грином. У него поникли плечи. Рука, державшая букет, опустилась.

– Что случилось, Аманда?

Она отвернулась, боясь встретиться взглядом с Майком.

– Я знаю, мне следовало бы позвонить.

– Я подумал, ты забыла о нашей встрече.

– Перестань устраивать мне перекрестный допрос! – огрызнулась Аманда, рассердившись, потому что ее поймали на явной лжи. – Мы не в суде.

– Мы действительно не в суде, – спокойным голосом подтвердил Майк. – Там-то существуют определенные правила. И все должны им следовать. А ты, когда мы с тобой вдвоем, как кажется, склонна играть по собственным правилам, и я не имею о них ни малейшего представления.

Аманда рассматривала коврик у них под ногами.

– Сейчас мне приходится... многое переживать... Я просто...

Она не стала продолжать и прошла к окну. Поток огней скользил по мосту Фримонт. Аманда занялась разглядыванием этого красочного зрелища так, словно совершенно забыла о присутствии Грина.

– Послушай, Аманда, я знаю, через что тебе пришлось пройти, и поэтому всегда стараюсь быть тактичным. Я... ты мне нравишься. Я хочу помочь тебе.

– Знаю, Майк. Я просто не могу...

Она покачала головой, продолжая стоять спиной к Майку. Аманда ждала, что он скажет что-то еще, но Грин молчал и, по-видимому, продолжал неподвижно стоять у нее за спиной. Когда же она повернулась, то увидела, что он положил цветы на кофейный столик.

– Если ты поймешь, что я тебе нужен, позвони. Я приеду.

Он ушел, тихо закрыв за собой дверь. Аманда села на диван. Она чувствовала себя ужасно. Майк так мил к ней, и ей всегда было так уютно рядом с ним. "Не это ли и привлекает меня в нем?" – задумалась Аманда.

Внезапно в памяти всплыло воспоминание о Тоби Бруксе. Если Майк напоминал Аманде медвежонка, то Тоби напомнил кота. Но не только... Он вызывал в ней мысли о ком-то еще. В ней вновь из глубин подсознания начало подниматься что-то неопределенное, страшное и отвратительное, и Аманде снова, как и тогда в кабинете, сделалось почти дурно. Какой-то непонятный иррациональный ужас овладевал ею, она изо всех сил пыталась не уступать ему. Внезапно Аманда пожалела, что прогнала Майка. Сейчас ей был нужен хоть кто-то, на кого можно опереться. Ей было нестерпимо жутко оставаться одной.

6

Примерно в три часа пополудни в четверг Тим Керриган встретился с детективами, которые вели дело преступной группы, занимавшейся детской порнографией. Затем он провел короткое совещание с помощником прокурора относительно одного запутанного ходатайства. Когда его коллега ушел, Керриган взглянул на часы. Был уже шестой час, примерно минут через сорок пять за ним должен зайти Джек Штамм, прокурор округа Малтнома, и они вместе отправятся на торжественный обед по случаю открытия съезда Общенациональной ассоциации судебных адвокатов.

Чем посещать этот обед, Тим предпочел бы заниматься другими делами. Он положил ноги на стол, закрыл глаза, потер веки и на мгновение отключился. Обрывки случайных мыслей плавно привели его к тому маленькому клочку бумаги, на котором он записал номер телефона Элли Беннет. Стэн Грегарос говорил, что у Элли есть прозвище – Жасмин. Тим произнес название цветка про себя, растягивая каждый слог. И сразу же ощутил нервный зуд и прилив крови к нижней части живота.

Если это случится, Жасмин будет не первой проституткой, с которой Тим имел дело. Однако Керриган почему-то был уверен, что Элли окажется не похожа на тех, других. Она будет вообще не похожа ни на одну из женщин, с которыми он был когда-либо близок. Ее груди будут неописуемо прекрасны, ягодицы – совершенны, а рот сможет просто творить чудеса. "Скажи мне, чего ты хочешь", – произнесет она, и он скажет... Он скажет ей то, чего никогда не говорил и не мог сказать Синди.

Кто-то постучал в дверь. Тим открыл глаза. Мария Лопес стояла в дверях с таким видом, словно только что потеряла своего самого близкого друга. Керриган опустил ноги на пол. Он вдруг услышал, что где-то, надрываясь, звонит телефон, а у дверей его кабинета какие-то люди громко беседуют.

– У тебя найдется свободная минутка?

Тиму не без труда удалось кивнуть. Мария прошла по комнате и села.

– Что случилось? – спросил Керриган свою молодую коллегу.

– Турист обнаружил тело Лори Эндрюс в Вашингтон-парке.

– А, черт!

– Это сделал Дюпре. Он убил ее.

– Ты уверена?

Лопес отрицательно покачала головой.

– Но я знаю, это он убил. – Она потерла лоб рукой. – Я видела фотографии, Тим. Лори была совершенно голая. И так жестоко избита... После всех издевательств подонок выбросил ее, будто мешок с мусором. – Мария замолчала. Из-за пережитого потрясения ей было трудно говорить. – Ее дочку скорее всего отдадут приемным родителям.

– Да не заводись ты так. У нас у всех бывают ошибки, – попытался успокоить ее Керриган, но голос его звучал неубедительно. Ведь говоря о чужих ошибках, Тим уже думал о своих.

Сильвио Барбера, один из владельцев крупной юридической фирмы на Уолл-стрит и нынешний президент Общенациональной ассоциации судебных адвокатов, оглядел из-за кафедры, установленной для оратора, который должен был выступать с программной речью, толпу, собравшуюся в зале "Хилтона".

– В течение всей своей жизни я был страстным футбольным[8] болельщиком, – признался он. – Самый большой восторг от игры я пережил восемь лет назад, когда «Мичиган» играл против «Орегона». Помните этот матч? Обе команды казались непобедимыми, приближался чемпионат страны. Когда начался четвертый период, «Мичиган» опережал на двадцать очков, спортивные комментаторы уже готовы были списать «Уток» со счета. И вот тут-то произошло то, что стало главным потрясением в истории университетского футбола.

Сразу же после первой драки за мяч один из звездных игроков "Орегона" пробежал шестьдесят пять ярдов, а "Орегон" отставал на тринадцать. "Мичиган" пропустил гол за семь минут до конца. Двумя прогонами позже тот же игрок "Орегона" прорвал линию "Мичигана" на сорок восемь ярдов и сократил преимущество "Мичигана" до шести. Команды обменялись воротами. Когда "Орегон" вновь начал отвоевывать инициативу, на часах оставалось лишь сорок три секунды.

Ведущий игрок "Орегона" отличался великолепным броском. Все ожидали, что он сделает подачу в зону защиты, и молились о чуде. Вместо этого игрок еще раз передал мяч своему защитнику. Через девяносто ярдов "Орегон" стал чемпионом страны. В тот год ни у кого не возникало никаких вопросов относительно того, кто заслуживает приз Хайсмана как лучший футболист среди всех молодежных команд страны.

В настоящее время большинство молодых людей, получающих приз Хайсмана, избирают карьеру профессионалов и зарабатывают миллионы. Однако тот молодой человек был сделан совсем из другого теста. Он пошел учиться на юридический факультет. Как вам всем хорошо известно, большинство выпускников юридических факультетов стараются найти работу в фирмах, подобных моей, но этот молодой человек оказался обладателем стального характера. – Барбера замолчал, так как в аудитории раздался смех. – Он в очередной раз пренебрег богатством и престижем, предпочтя место здесь, в Портленде, в конторе местного районного прокурора. И с тех пор посвящает свою жизнь службе на благо общества.

Когда я узнал, что наш съезд в нынешнем году будет проводиться в Орегоне, то сразу же понял, кто должен выступить у нас сегодня с программной речью. Один из величайших футболистов за всю историю молодежных команд, великий прокурор и, что самое главное, человек твердых моральных принципов, пример для всех нас, присутствующих в этом зале.

Поэтому с величайшим удовольствием представляю вам нашего главного сегодняшнего выступающего – Тима Керригана!

Тим потерял счет речам, которые ему пришлось произносить. Он произносил их перед молодежными группами и в "Ротари-клубе", в спортивных лагерях и церквях. Благодаря гонорарам, которые он получал за речи, ему удавалось оплачивать учебу на юридическом факультете и свою первую квартиру. И всякий раз, когда он выходил на подиум для очередного выступления, его встречали с воодушевлением и аплодисментами. А по окончании речи многие бросались к нему, чтобы пожать руку, а потом хвастаться, что они прикасались к самому Тиму Керригану. Иногда люди говорили, что он перевернул их представления о жизни. А Тим стоял перед ними, улыбался, кивал, ничем не давая понять, как мучительна для него эта роль.

Когда Джек Штамм сообщил ему о звонке Сильвио Барберы, Керриган попытался отказаться. Штамм неверно истолковал его поведение как один из симптомов патологической скромности Тима. И потому всячески подчеркивал значимость выступления представителя районной прокуратуры Малтнома в качестве главного оратора на общенациональном съезде юристов. Керриган сдался. Хотя, если бы не виски, которое он осушил перед началом банкета, и несколько бокалов других напитков, которые опрокинул уже во время обеда, Тим вряд ли бы справился с сегодняшним выступлением.

Как обычно, по окончании речи Керригана окружила толпа. Со своей самой обворожительной улыбкой и притворным восторгом он выслушивал всех, обращавшихся к нему с восторженными комплиментами. Когда большинство доброжелателей удалились, Тим заметил Хью Кертина, одиноко сидевшего за столиком неподалеку от помоста. Они встретились взглядами, и Хью поднял бокал в пародийном тосте в честь Тима.

Не надо было обладать особой прозорливостью, чтобы понять, почему бывший нападающий форвард всеамериканской сборной получил прозвище Исполин. После четырех лет, проведенных в тени такого игрока, каким был Керриган, Кертин перешел в профессиональную команду "Великанов". Однако через три сезона его карьера игрока-профессионала закончилась из-за серьезной травмы колена. Впрочем, Исполин, всегда рассматривавший профессиональный футбол в качестве кратчайшего пути к финансовому благополучию, еще играя за НФЛ, успел стать студентом юридического факультета. Теперь же он работал в адвокатской конторе "Рид; Бриггс, Стивенс, Штоттельмайер и Комптон", самой крупной в Портленде.

Как только удалился последний доброжелатель, улыбка сползла с лица Тима, и он рухнул в кресло рядом с Кертином, перед которым уже стоял полный большой бокал виски. Хью поднял стакан.

– За Блестящего! – сказал он, воспользовавшись кличкой, которую выдумал один журналист в то время, когда Керригана продвигали на приз Хайсмана. Тим поприветствовал друга и опрокинул такой же большой стакан виски.

– Ненавижу эту кличку и эти долбаные речи.

– Народу нравится. Им так приятно тебя слушать.

– Что бы я делал без вас, ребята, без вашей поддержки во время тех игр? Кстати, скольким из наших ребят удалось добиться успеха в профессиональном футболе?

– О, Тим, ты был блестящим игроком! Тебе надо было становиться профессионалом.

– Ерунда! Из меня бы ничего толкового не вышло. У меня не было настоящей скорости, да и двигался я не очень. Сейчас мне даже стыдно за себя.

Подобное оправдание Тим предлагал всем, задававшим ему вопрос о том, почему он не стал профессионалом. И он так часто к нему прибегал, что уже начал сам в него верить.

Кертин лукаво заморгал глазами.

– Как только ты начинаешь пьянеть, Тим, то становишься сентиментальным, и мы плавно переходим на одну и ту же тему. Давай поговорим о чем-нибудь еще.

– Ты прав, Хью, нехорошо мне в жилетку плакаться.

– Ну вот еще! Ты ж не девушка.

– Судя по любви ко мне всех этих джентльменов, я гораздо лучше, – парировал Керриган.

Хью откинулся на спинку стула и расхохотался. Керриган тоже не смог удержаться от улыбки. Кертин был его лучшим другом, "самой надежной гаванью". Как только у Тима начинались приступы самоедства, Хью всегда удавалось заманить его на какую-нибудь вечеринку, где пиво лилось рекой. Кертин умел заставить Тима забыть о том чувстве вины, которое висело у него на душе тяжелее двухтонного якоря.

– Ну что, пройдемся по пивку? – спросил Кертин.

– Не могу. Обещал Синди сразу отправиться домой, как только закончится мой позор, – солгал Керриган.

– Как угодно. Мне тоже завтра утром надо быть в суде.

– Но скоро мы что-нибудь провернем, Исполин, – сказал Керриган, уже немного неразборчиво произнося слова. – Скоро что-нибудь провернем.

Кертин внимательно оглядел своего друга:

– Ты в порядке? Машину-то сможешь вести?

– Никаких проблем. Старика Блестящего не притянешь к ответственности за вождение автомобиля в нетрезвом состоянии.

– Уверен?

На глаза Керригана навернулись слезы. Он наклонился и обнял своего друга.

– Ты всегда так обо мне заботишься, Исполин!

Кертину стало неловко из-за поведения Тима. Он высвободился из его объятий и встал.

– Пора везти тебя домой, дружище, пока ты тут совсем не рассопливился.

Друзья вышли на стоянку. В течение всего обеда лил дождь, и сырой холодный воздух немного отрезвил Керригана. Кертин еще раз спросил его о том, сможет ли он сам вести машину, и предложил подбросить до дома, но Керриган только отмахнулся. Затем Тим сел в машину и выждал, пока его друг уедет. Правда же состояла в том, что Блестящий чувствовал себя совсем не блестяще и ему не хотелось ехать домой. Ему хотелось чего-то еще.

Меган уже, наверное, спит, и мысль о ней почти остановила Тима. Но не совсем... Керриган вернулся в отель и нашел там платный телефон. Затем достал из бумажника клочок бумаги с телефоном Элли Беннет и разгладил его, чтобы четче были видны цифры. Ему сделалось почти дурно, когда он начал набирать номер, и все же Керриган не мог ничего с собой поделать. Послышались два гудка, один за другим.

– Алло?

Женский голос, явно спросонья.

– Это... это Жасмин? – спросил Керриган, и его сердце готово было выпрыгнуть из груди.

– Да...

Как только он воспользовался ее прозвищем, голос внезапно переменился, стал хрипловатым и искусительным.

– Я узнал о вас от одного моего друга, – сказал Керриган. – Я бы хотел с вами встретиться.

Все внутри у Керригана сжалось. Когда заговорила Беннет, он закрыл глаза.

– Уже поздно. На сегодняшний вечер я не планировала никаких встреч.

Однако по ее тону Тим понял, что она готова изменить свои планы.

– Извините. Я... я не был уверен... Мне следовало бы позвонить раньше...

Тим говорил сбивчиво и неловко, а потому решил замолчать.

– Ничего страшного, милашка. У тебя такой... приятный голос. Возможно, тебе удастся выманить меня из постели, но это будет недешево стоить. – Повисла пауза. На противоположном конце провода Керриган слышал звук ее дыхания. – Недешево, и тем не менее ты не прогадаешь, малыш, могу тебя заверить.

Керриган насторожился:

– Сколько... сколько это будет стоить?

– Как вас зовут?

– Зачем вам?

– Мне хочется знать, с кем я разговариваю. Ведь у вас есть имя, не так ли?

– Меня зовут Фрэнк. Фрэнк Крамер, – сказал Керриган, воспользовавшись именем, которое стояло на нескольких фальшивых документах, сделанных им для подобного рода случаев.

– А как зовут вашего друга, Фрэнк?

Она явно осторожничает. Керриган предположил, что ее страх вызван тем, что Дюпре совсем недавно находился под следствием. Керриган внимательно прочел файл на Элли Беннет. В нем был список клиентов с телефонными номерами и адресами. Среди них упоминался и один парень из Пенсильвании, приезжавший сюда на конференцию шесть месяцев назад.

– Рэнди Чанг. Из Питсбурга. Он очень хорошо о вас отзывался.

– Вот как? Ему понравилось?

– В высшей степени.

Керригану было трудно дышать.

– Я не собираюсь проводить у вас всю ночь, – сказал Керриган. – Всего лишь час, не более. Я знаю, уже поздно.

– О'кей. Только это все равно будет вам стоить пятьсот долларов.

– Пять... Но я...

– Я вас предупреждала.

Керриган знал один мотель, где ночные служащие не задают никаких вопросов и привыкли к клиентам, платившим за ночь и проводившим у них в заведении всего час. Элли мотель тоже был знаком. Они одновременно повесили трубки. У Керригана кружилась голова. Он чувствовал, что его в любую минуту может вырвать. Продвигаясь к машине, он старался дышать как можно медленнее. Что он делает?! Ему следует сейчас же позвонить и отменить встречу. Он должен немедленно ехать домой. Однако его автомобиль уже тронулся с места и ехал совсем не в направлении дома.

На дорогах было немного машин. Мысли Тима набегали одна на другую. Сейчас он воспользовался вымышленным именем. А что, если Элли узнает его? Вероятность подобного поворота событий еще больше возбуждала его. И все же неужели он хочет навсегда погубить свою репутацию?

Снова эта пробежка, как тогда в юности, во время футбольного матча. Пробежка на девяносто ярдов, от которой зависело практически все. Как ему хотелось, чтобы нашелся какой-нибудь игрок из "Мичигана", который остановил бы его еще до линии ворот. То, что он сказал Хью, было истинной правдой. Ни один из игроков "Мичигана" не мог к нему тогда приблизиться. Ребята из "Орегона" надежно блокировали их. Но слава и награды достались лишь ему. А потом все покатилось само собой.

Керриган услышал сигнал машины, ехавшей сзади, и его внимание вновь вернулось к дороге. Тим пытался сосредоточиться на дороге, хотя образ Элли Беннет постоянно всплывал у него в голове – Элли, сидевшей в зале суда, затем Элли обнаженной. Она была невероятно прекрасна, от нее захватывало дыхание, и меньше чем через час он будет с ней. Вновь засигналил какой-то водитель, и Керриган крепко вцепился в руль. Подобная рассеянность могла плохо кончиться. Он заставил себя сконцентрироваться. И все-таки даже после этого Тим не обратил внимания на черный автомобиль, следовавший за ним по пятам, едва он выехал из гостиницы.

Керриган припарковал машину на стоянке мотеля. Снова пошел дождь. Капли громко забарабанили по крыше автомобиля. Звук дождя напомнил, как за полторы недели до того знаменитого матча он вот так же сидел, правда, в другой машине, но тоже под дождем. Тим потряс головой, чтобы избавиться от назойливых видений из прошлого. Сердце бешено колотилось. Ему нужно было как-то успокоиться. Как только Керригану удалось немного прийти в себя, он бросился через стоянку по направлению к мотелю.

Через несколько минут Тим уже вешал свой промокший плащ в стенной шкаф номера, который он снял на одну ночь. Рядом с кроватью на столике стояла лампа. Он включил ее, однако верхний свет зажигать не стал. Тим позвонил Элли с телефона в номере и стал ждать, усевшись в единственное здесь кресло. Минуты ожидания тянулись нестерпимо долго. Ему сделалось дурно от страха и отвращения к самому себе. Дважды он поднимался с кресла, намереваясь уйти, и всякий раз возвращался. Несколько раз у него возникали сомнения относительно того, что Элли приедет в мотель, и в глубине души Тим надеялся, что она не появится.

Стук в дверь заставил Керригана вздрогнуть. У него появилось ощущение, как будто он проглотил горячий уголь. Когда Тим открыл дверь, перед ним предстала Элли Беннет, столь же прекрасная и чувственная, как и в тот раз, когда он увидел ее впервые. Тем временем человек, сидевший в черной машине на стоянке мотеля, внимательно наблюдал, как Керриган открывает дверь своей гостье.

– Вы что, не хотите меня впускать, Фрэнк? – спросила Элли с обольстительной улыбкой.

– Да, конечно, проходите, – ответил Керриган, делая шаг назад. Она проскользнула в номер и вначале, перед тем как обратить внимание на клиента, окинула взглядом комнату. Керриган запер дверь. В горле у него пересохло, от вожделения кружилась голова.

– Давайте договоримся, Фрэнк. Вы платите мне мой гонорар, а я превращаю в реальность все ваши самые смелые фантазии. Это ведь справедливый обмен, как вам кажется?

На Элли были короткая юбка, обнажавшая ее восхитительные ноги до самых бедер, и рубашка с бретельками, демонстрировавшая соблазнительную округлость груди. При личном общении ее голос отличался еще большей сексуальной хрипотцой, чем по телефону. Даже от звука голоса все в Керригане напрягалось. Не отрывая глаз от Элли, он вынул деньги из кармана и протянул их.

– Принеси деньги сюда, Фрэнк, – потребовала Элли, сразу демонстрируя власть над ним. Он и рассчитывал на подобный тон, поэтому послушно выполнил ее требование, с радостью подчинив свою волю воле этой женщины.

Элли спокойно пересчитала деньги и положила их в кошелек. Затем стянула с себя рубашку, распахнула юбку, сбросила все, оставив лишь черные кружевные трусики. У Керригана перехватило дыхание. Если бы он мог при помощи мыслей и желаний создать свой идеал женщины, то он был бы в точности похож на ту, что сейчас стояла перед ним.

– Скажи мне, Фрэнк, чего ты хочешь. Скажи мне, о чем ты мечтал.

Керриган опустил глаза, устремив их в пол перед собой. Еле слышно он прошептал свое желание.

Элли улыбнулась:

– Ах, какой же ты застенчивый мальчик, Фрэнк. Ты говоришь так тихо, что я ничего не слышу. Повтори.

– Я... я хочу, чтобы ты меня наказала.

Синди Керриган включила свет, когда Тим крадучись пробрался в спальню.

– Уже почти два часа ночи.

– Извини. На обеде оказался Хью Кертин. У него были некоторые личные проблемы, и ему нужно было поговорить со мной.

– Ах вот оно что, – холодно протянула Синди. – Ну и как же поживает Хью?

– В общем, все в порядке. Ты же знаешь, Хью есть Хью.

Синди села, прислонившись к спинке их громадной кровати. Одна бретелька ее шелковой комбинации съехала, обнажив изгиб левой груди. У нее были светлые волосы с пепельным оттенком и превосходная кожа с приятным загаром. Большинство мужчин, знавших ее, считали Синди соблазнительной красоткой.

– Меган скучала по тебе, – сказала она специально, зная, что этим вызовет у Тима чувство вины.

Убегая от жены, он тем самым убегал и от дочери, которую сильно любил.

– Извини. Ты же знаешь, как мне хотелось поскорее добраться до дома, – ответил он, снимая одежду.

– А в чем, собственно, состояла проблема Хью? – спросила Синди таким тоном, по которому Керриган заключил – она поняла, что муж ей лжет.

– Офисные дела. Партнерство в юридической фирме оказалось совсем не тем, на что Хью первоначально рассчитывал, – неопределенно ответил Тим, потянувшись за пижамой. – В общем, всякие сложности.

Синди пристально посмотрела на него, не скрывая презрения, однако не стала расспрашивать дальше. Лежа в темноте, задетый за живое и злой, Тим думал о жене. На какое-то мгновение он даже решил заняться с ней любовью, но потом понял, что у него ничего не получится. Да и она все поймет. У него нет сил для секса, все истрачено на Элли. С другой стороны, вряд ли Синди могла надеяться на пробуждение в нем какой-то новой страсти. Секс почти полностью ушел из их семейной жизни.

Вскоре после свадьбы Тима вдруг осенило, что женился он на Синди совсем не по любви. Он женился на ней по той же самой причине, по которой пошел на юридический факультет. Женитьба и учеба на юриста стали для него своеобразными убежищами, островками нормальности, возникшими после той лихорадки в прессе, которая последовала за присуждением ему приза Хайсмана, а затем отказа от карьеры профессионального футболиста. И в то мгновение, когда Керригана посетило это прозрение, у него возникло чувство, словно кто-то набросил серое покрывало на его душу.

Синди была дочерью Уинстона Коллуэя и Сандры Дрисколл. Семейства Дрисколл, Коллуэй и Керриган принадлежали к числу богатейших в Портленде. Тим знал Синди практически всю свою жизнь. В глазах окружающих они были помолвлены, еще когда учились в выпускном классе средней школы. После того как Синди последовала за Тимом в Университет Орегона, они продолжали встречаться. Поженились же они в уик-энд той недели, на которой Тим получил приз Хайсмана.

Тим надеялся, что рождение ребенка поможет ему полюбить жену, но этот эксперимент закончился тем же полнейшим фиаско, каким заканчивались другие попытки Керригана вызвать в себе хоть какие-то чувства к супруге. Необходимость притворяться на протяжении двадцати четырех часов в сутки изнуряла его, лишала сил. И Синди ведь не принадлежала к числу ничего не замечающих дурочек. Он часто задавался вопросом: почему она не уходит от него, почему продолжает вести мучительное и унизительное для себя существование? Тим часто подумывал о разводе, однако понимал, что у него не хватит мужества оставить Синди. А теперь еще появилась и Меган... Одна лишь мысль о том, что он может причинить боль девочке или потерять ее, вызывала у Тима ужас.

Керриган отодвинулся от жены и стал вспоминать о вечере, проведенном с Жасмин. Он уже понял, что к ней его притягивал вовсе не секс. Источником притяжения оказалось ощущение свободы. Обнаженный, в грязном номере мотеля, он был свободен от необходимости соответствовать ожиданиям окружающих. Опускаясь на колени перед Жасмин, Керриган чувствовал, как у него с плеч спадает тяжелая мантия героя. И, касаясь ртом сокровенных частей ее тела, он ощущал себя извращенцем, павшим с пьедестала, на который его вознесли восторги толпы, ненормальным и даже преступником. Только не идолом. О, как бы хотелось, чтобы все, кто так его превозносит и выставляет в качестве примера для молодежи, увидели бы его голым на грязных простынях, с закрытыми глазами умоляющего шлюху о все новых и новых унижениях. Конечно, они с отвращением отвернулись бы, и он бы наконец освободился. Освободился от славы, основанной на лжи.

7

Харви Грант, председательствующий судья в округе Малтнома, был худощавым седеющим брюнетом среднего роста. Закоренелый холостяк, он в течение практически всей своей жизни слыл ближайшим другом Уильяма Керригана, отца Тима, крепкого бизнесмена, патологического педанта, которому Тим никогда не мог угодить. "Дяде Харви" Тим доверял больше всех с самого раннего детства. А когда Керриган решил поступить на юридический факультет, Грант стал к тому же еще и его наставником.

Обычно за стенами зала заседаний судья не привлекал к себе особого внимания. В данный момент, однако, он готовился совершить очень важный удар по мячу, и другие игроки в гольф в его четверке все внимание сосредоточили на нем. Грант слегка коснулся мяча, и мяч медленно покатился к лунке на восемнадцатой зеленой площадке поля гольф-клуба "Уэстмонт". Удар казался замечательным до того мгновения, пока мяч внезапно не остановился на краю лунки. Плечи Гранта разочарованно опустились. Тим Керриган, партнер Гранта, шумно выдохнул. А Гарольд Тревис радостно сжал кулаки. Сегодня он целый день играл из рук вон плохо, и этот неудачный удар пришелся как нельзя кстати.

– Полагаю, джентльмены, вы должны нам с Гарольдом пять баксов. – Фрэнк Джеффи обратился к Гранту и Керригану.

– Я заплачу тебе, Фрэнк, – пробурчал Грант, когда они с Тимом протягивали своим противникам купюры с портретом Авраама Линкольна, – но не отдавай Гарольду ни пенни. Всю игру вел только ты, а он на тебе "висел". Как вам удалось произвести тот удар на семнадцатом, я, видимо, так никогда и не пойму.

Тревис расхохотался и похлопал Гранта по плечу.

– Чтобы доказать тебе, что я способен на сочувствие, выкупаю первый раунд, – сказал сенатор.

– Вот уж действительно повезло, впервые с самого начала игры, – шутливо заметил Керриган.

– Он просто пытается подкупить тебя, Тим, как своего будущего избирателя, – добродушно пробурчал Грант.

– О чем это вы? – спросил Тревис с лукавой улыбкой.

"Уэстмонт" был самым известным элитным клубом в Портленде. Сам клуб, появившийся здесь в 1925 году, когда выстроили небольшое центральное здание, представлял собой разросшееся во все стороны каменное строение, постепенно увеличивавшееся в размерах соответственно росту престижа клуба. Упомянутых джентльменов несколько раз останавливали другие члены клуба, пока они шли по обширному, покрытому плитами патио к столику под сенью громадного зеленого зонтика. Здесь их уже ждал Карл Риттенхаус, помощник сенатора по административным вопросам.

– Ну, как игра? – спросил Риттенхаус сенатора.

– Фрэнк все за меня сделал, а я у него на хвосте выехал, – ответил Тревис.

– Так же, как во время последних выборов ты выехал на хвосте у президента, – пошутил Грант. Все захохотали.

Официантка приняла у них заказ, и Грант, Керриган и Джеффи стали наперебой вспоминать о только что закончившейся игре. Сенатор Тревис сидел молча, в удовлетворенной задумчивости уставившись в пространство.

– Ты какой-то необычно тихий сегодня, – заметил Джеффи.

– Извини. У меня возникли проблемы с фермой. Два сенатора угрожают поднять вопрос о ней на комиссии, если я не проголосую против закрытия военной базы.

– Работа судьи имеет свои преимущества, – сказал Грант. – Если кто-то начнет на меня сильно наезжать, я могу обвинить его в неуважении к власти и засадить в тюрягу.

– Да, я явно выбрал не ту профессию, – откликнулся Тревис. – Правда, не уверен, что здесь подошла бы тюрьма. Мне представляется, что такой вердикт, как "препровождение в режимное учреждение в неуголовном порядке", больше подошел бы ряду моих коллег.

– Работа сенатора чем-то похожа на пребывание в эксклюзивном сумасшедшем доме, – добавил Риттенхаус.

– Не думаю, что мне удалось бы выиграть такой процесс, Карл, – заметил Джеффи. – Политики хитры, а не безумны.

– Ну конечно, – с воодушевлением согласился Грант, – достаточно вспомнить, как ловко провел нас Гарольд, заставив согласиться на то, чтобы его партнером по игре был ты.

– Мне где-то приходилось читать, что далеко не все психопаты становятся серийными убийцами, – сказал Джеффи. – Многие из них делают прекрасную карьеру в качестве успешных бизнесменов и политиков.

– Представьте, каким преимуществом в бизнесе и политике стало бы абсолютное отсутствие совести, – размышлял вслух Керриган.

– А как ты думаешь, чувство вины – вещь врожденная или воспитываемая? – спросил Тревис.

– Врожденное или приобретенное, – ответил Джеффи, пожимая плечами. – Вечный вопрос.

– Мне кажется, способность испытывать чувство вины изначально заложена в каждого из нас Богом, – изрек Грант. – И именно эта способность делает нас людьми.

Харви Грант был набожным католиком. Керриганы и он принадлежали к одной церкви, и Тиму было хорошо известно, что судья не пропускает ни одной воскресной мессы.

– Однако у серийных убийц, профессиональных преступников и, как совершенно справедливо заметил Фрэнк, у некоторых политиков и бизнесменов, по всей вероятности, совесть отсутствует. Если, как вы говорите, каждый из нас рождается с совестью, то куда же она потом девается у таких людей? – спросил Керриган.

– А что, если вообще нет никакого Бога? – вмешался Тревис.

– Эй, – перебил его Риттенхаус с притворным ужасом в голосе, – не так громко, прошу вас. Иначе подобные откровения закончатся заголовком на первой полосе "Орегонца": "СЕНАТОР ТРЕВИС СОМНЕВАЕТСЯ В СУЩЕСТВОВАНИИ БОГА".

Тревис не обратил никакого внимания на его слова и продолжал:

– И если Бога нет, то любая мораль становится относительной. Любой, обладающий силой и властью, может устанавливать свои правила игры.

– Вопрос спорный, Гарольд, – сказал Фрэнк. – Впрочем, тот факт, что у судьи не вышел удар на восемнадцатой лунке, является бесспорным доказательством бытия Божия.

Все рассмеялись, и Тревис встал:

– На столь жизнерадостной ноте я вынужден вас оставить, джентльмены. Спасибо за игру. Для меня это была великолепная передышка в работе и в предвыборной кампании.

– Взаимно, – ответил Грант. – Сообщи, когда снова сможешь вырваться, чтобы я наконец-то отыграл у тебя свои деньги.

Фрэнк Джеффи тоже поднялся с места:

– Спасибо за приглашение, Харви. Игра доставила мне огромное удовольствие.

– Тебе следует подумать о вступлении в "Уэстмонт". Я готов стать твоим спонсором.

– О, Харви, я всего лишь простой провинциальный адвокат. Я буду чувствовать себя неловко в компании таких аристократов, как вы.

– Ну, в таком случае поскорее убирайся отсюда, Фрэнк, пока мы не начали хвастаться своей родословной, – ответил судья.

Тревис, Джеффи и Риттенхаус отправились в раздевалку.

– Гарольд был в превосходном настроении, – заметил Керриган, когда они ушли.

– А почему бы ему не быть в хорошем настроении? Он же уже почти что наш следующий президент. – Грант жестом подозвал официантку. – Ну, Тим, а как у тебя дела?

– Заработался.

Грант улыбнулся:

– А Меган? Как она? Я давно ее не видел.

– Ты ведь не нуждаешься в специальном приглашении, чтобы зайти к нам, дядя Харви, – улыбнулся Керриган. – Она, кстати, спрашивала о тебе.

– Возможно, мне удастся заехать в следующие выходные.

– Она такая умница. Каждый вечер я ей что-нибудь читаю. В последнее время "Алису в Стране чудес". А несколько дней назад я застал ее на полу в детской с книжкой на коленях. Девочка пыталась читать самостоятельно.

– Хорошая наследственность.

Этот разговор о Меган вызвал у Керригана желание поскорее вернуться домой. На какое-то мгновение он задумался: а тактично ли сейчас оставить судью, который жил один и который, как считал Керриган, частенько должен был чувствовать себя всеми покинутым, несмотря на многочисленные вечеринки и постоянные приглашения от коллег и друзей? Но Тим почти мгновенно перешел на размышления о своем собственном положении. Он был женат на прекрасной женщине, у него чудесная дочь, и, несмотря на это, он ощущает себя крайне одиноко. Может быть, судья в его холостяцкой жизни гораздо счастливее, чем он. У Харви Гранта есть любимая работа и уважение коллег. У него есть принципы, которым он никогда не изменял. Керриган уставился на длинное зеленое поле для гольфа и задумался над тем, что значит иметь твердые принципы и соизмерять с ними свою жизнь.

– Не забыли, что у нас сегодня вечером, в семь тридцать, мероприятие по сбору средств? – напомнил своему боссу Карл Риттенхаус, когда они вышли из клуба.

– У Шуманов?

– Да. Я заеду за вами в семь.

– Ну что ж, до встречи.

Риттенхаус прошел ко входу в клуб и стал ждать, пока один из служащих доставит его автомобиль. В это время другой служащий припарковал неподалеку "рейнджровер" сенатора. Молодой человек положил клюшки Тревиса в багажник "ровера" и мгновенно отскочил в сторону, как только сенатор вручил ему щедрые чаевые. Тревис улыбался, подходя к дверце у водительского места. Все шло как по маслу. Недавний опрос, проведенный Си-эн-эн, показал, что он опережает своих соперников из демократической партии на четырнадцать пунктов, а деньги на его кампанию продолжали литься нескончаемым потоком.

Скрежет шин прервал приятные размышления Тревиса. Рядом с ним затормозил автомобиль Джона Дюпре. Дюпре распахнул дверцу и выпрыгнул из машины, не выключив мотор.

– Лори умерла! – выкрикнул Джон.

– Потише, потише, парень, – ответил Тревис, испугавшись, что кто-то может их услышать.

– Я буду молчать так же, как молчал, когда мне предъявили обвинение. А ведь я мог бы вызвать большой шум, сообщив прокурору все, что мне о вас известно.

– Я очень ценю ваше поведение, Джон, – сказал Тревис, стараясь поскорее успокоить Дюпре. Его могли увидеть беседующим с сутенером, а это уже немалый риск для его репутации.

– Еще бы вы не ценили! И я уверен, что районному прокурору будет интересно узнать о ваших отношениях с избитой насмерть женщиной, которую только что нашли в парке.

– Лори была в полном порядке, когда уходила от меня. И мне ничего не известно о том, что с ней произошло позднее.

– Вам прекрасно известно, что с ней произошло, – заявил Дюпре, ткнув пальцем в сенатора. – Послушайте, Гарольд, я поставлю вопрос проще. Мне нужны деньги.

– Вы что, пытаетесь меня шантажировать? Меня?! – не веря собственным ушам, воскликнул Тревис.

– Шантажировать? – переспросил Дюпре с самодовольной ухмылкой. – Шантаж – преступление. А я преступлений не совершаю. Нет, Гарольд, просто прошу вас помочь мне так же, как я помогал вам. Меня со всех сторон осаждает полиция. Сейчас я даже не могу заниматься своим бизнесом. Я ведь страшно рисковал, доставляя к вам Лори и других девушек.

– Здесь не место для подобных дискуссий! – резко ответил Тревис, его голос звенел от гнева.

– Но "Уэстмонт" – единственное место, где я могу поговорить с вами. Вы ведь не отвечаете на мои звонки.

– Позвоните мне завтра, – сказал Тревис, беспокойно оглядываясь по сторонам. – Обещаю, мы как-нибудь все уладим.

– Да уж постарайтесь. И кстати, не вздумайте натравить на меня Мануэля или кого-то еще из ребят Педро.

Дюпре протянул сенатору копию кассеты, которую Элли дала Джону в тот момент, когда он привез Лори Тревису.

– Что это такое?

– Запись разговоров ваших дружков о подставном фонде по финансированию новых биотехнологий, который вы использовали, чтобы завалить законопроект, направленный против клонирования. Ребятки хорошо разговорились, едва чьи-то губки коснулись их членов.

Тревис побледнел.

– Можете оставить себе, – сказал Дюпре. – У меня есть копии. Много копий. И мне нужно решить вопрос как можно скорее. Если вас не заинтересует моя запись, боюсь, что она заинтересует передачу "Шестьдесят минут".

Внезапно Тревис увидел, что к нему направляется Карл Риттенхаус.

– Убирайтесь отсюда. Это мой помощник.

– Да я и сам понимаю, что мне тут незачем светиться, – ответил Дюпре, запрыгивая в машину. Риттенхаус подошел, когда Дюпре уже отъехал.

– У вас все в порядке, сенатор? – спросил он, наблюдая, как неизвестный ему автомобиль, набирая скорость, понесся в сторону шоссе.

– Все в порядке, – ответил Тревис, однако его голос заметно дрожал.

– Кто это был?

– Ерунда, Карл. Не стоит обращать внимания.

– Вы уверены?

– Все будет в порядке.

Инцидент насторожил Карла, и, попрощавшись с сенатором, он нацарапал номер "порше" на оборотной стороне одной из своих визитных карточек. Тем временем сенатор Тревис покинул "Уэстмонт". Заехав на тихую боковую улочку, он остановил машину и набрал номер на сотовом телефоне. Его прошиб пот, и пальцы дрожали. Когда ему ответили, Тревис хриплым, срывающимся голосом произнес:

– У нас проблемы.

8

Двумя годами ранее Аманда защищала Алана Эллиса, банкира, против которого было выдвинуто ложное обвинение в сексуальных приставаниях к ребенку, находящемуся под опекой. В конце концов обвинение оказалось снято, однако банкир за это время потерял работу, жену, дом и большую часть своих сбережений. Аманда поняла, что ее клиент находится на грани самоубийства, поэтому попыталась найти ему психиатра, который был бы одновременно и достаточно компетентным, и способным к сочувствию.

Офис Бена Додсона располагался на противоположной стороне той же улицы, где находилась библиотека, в восьмиэтажном здании, занятом под различные медицинские учреждения. Додсон был худощав, смугл и выглядел значительно моложе своих сорока двух лет. Очки в массивной, несколько старомодной оправе увеличивали и без того крупные голубые глаза психиатра, густые черные волосы Бен отпускал до плеч. Как только Аманда вошла в его уютный кабинет, он встал и одарил ее яркой белозубой улыбкой.

– Очень рад снова с вами встретиться. Как поживает Алан?

– В последний раз, когда я получала о нем сведения, он работал в банке на Род-Айленде, – ответила Аманда, садясь в кресло. – Вы и в самом деле ему очень помогли.

Додсон покачал головой:

– Надеюсь, мне никогда не доведется пережить и десятой доли того, через что пришлось пройти этому бедняге. А что вас привело ко мне? У вас нашелся еще один пациент?

Аманда несколько раз репетировала то, как она будет все рассказывать психиатру. Репетировала у себя дома, по пути к Додсону, но теперь, когда она уже пришла к нему, слова застряли у нее в горле. Додсон заметил, что с Амандой что-то не так, и перестал улыбаться.

– С вами все в порядке?

Аманда не знала, как ответить на вопрос. Она не сумасшедшая, большую часть времени чувствует себя прекрасно. Может быть, она совершила ошибку, придя сюда...

– Глупый вопрос, не так ли? – сказал Додсон. – Если бы с вами все было в порядке, вы бы не пришли сюда. Итак, хотите рассказать мне, что вас тревожит?

Аманда старательно отводила глаза от Додсона.

– Это... это так глупо на самом деле.

– И тем не менее достаточно серьезно, чтобы заставить вас пойти по городу в дождь и в ваш обеденный перерыв. Ну-с, и почему же вы не хотите поведать о своей проблеме?

Аманда подумала о Тоби Бруксе, кошмарах и жутких воспоминаниях. Здесь, в кабинете Додсона, все страхи вдруг показались такими глупыми. Все время от времени чего-то боятся, а у нее-то были основательные причины для страшных снов.

– Я, наверное, отнимаю у вас время...

– У меня в данный момент не так много работы, поэтому пусть это вас не беспокоит.

Аманда почувствовала, как кровь прилила к щекам. В последний раз она испытывала подобное смущение, когда идиотски повела себя на первом судебном заседании.

– Примерно неделю назад я была в... в Молодежной христианской ассоциации. Я занимаюсь плаванием в их бассейне. Ну, в общем, я там плавала, когда ко мне подошел один человек. Он... он был очень красив и примерно моего возраста. Он был очень мил со мной.

Аманда осеклась. Додсон терпеливо ждал, пока она возьмет себя в руки и сможет продолжать.

– Однако у меня началась паника. Я была до смерти перепугана. Я даже не могла дышать.

Она замолчала, чувствуя удивительную нелепость своего рассказа.

– Подобное с вами раньше случалось? – спросил Додсон. Он произнес этот вопрос спокойным и совершенно нейтральным тоном, хотя Аманда не знала, что ему ответить. – Вы можете найти какое-то объяснение своему испугу? – задал психотерапевт следующий вопрос, видя, что Аманда не отвечает на предыдущий.

И тут ее охватила паника. Ей захотелось бежать.

– Аманда!

– Могу.

– Вы расскажете мне? – спросил Додсон, стараясь, чтобы его вопрос ни в коей мере не напоминал требование.

– Известно ли вам что-нибудь о том, что случилось со мной в прошлом году?

– Я читал об этом в газетах и видел какую-то передачу по телевидению. Хирург, подвергавший пыткам разных женщин, совершил нападение и на вас.

Внезапно Аманде стало нестерпимо жарко и душно в кабинете Додсона, в ее памяти возник образ туннеля. Она вскочила с кресла:

– Я должна идти.

Додсон тоже встал.

– Аманда, я очень хочу помочь вам, и, как мне кажется, у меня есть кое-какие соображения на сей счет.

Аманда застыла на месте.

– Какие могут быть у вас соображения, я ведь вам ничего не рассказала.

– Сядьте, пожалуйста. Могу я поговорить с вами?

Аманда нехотя снова опустилась в кресло. У нее кружилась голова.

– Я принесу вам воды. Хорошо?

Она кивнула. Додсон на минуту вышел и вернулся со стаканом воды. Он сел. Аманда выпила половину стакана.

– Вы позволите мне высказать ряд предположений? – спросил Додсон.

Аманда настороженно кивнула.

– Вам понравилось, как я работал с Аланом Эллисом, не так ли?

– Да.

– И вы сегодня пришли ко мне, так как знали на примере с Аланом, что я умею помогать людям, попавшим в беду.

К горлу Аманды подкатил комок, на глаза навернулись слезы. Она ощутила сильнейшую слабость и одновременно нелепость своего поведения. Стараясь сконцентрироваться, Аманда ненавидела себя за неспособность совладать с хаосом эмоций.

– Вы пришли ко мне потому, что доверяете мне, потому что знаете, что все сказанное здесь останется между нами, и потому что знаете – я действительно хочу помочь вам и сделаю все, чтобы вы смогли справиться с вашей нынешней ситуацией, – заявил Бен Додсон.

Плотину прорвало, и Аманда разрыдалась. Она рыдала беззвучно, но голова ее мерно покачивалась в такт сдавленным всхлипам. Она прижала кулаки к глазам, чтобы остановить слезы, и все-таки не смогла. Додсон не пытался успокаивать ее. Когда же заметил, что плечи Аманды перестали сотрясаться от рыданий, протянул ей коробочку с носовыми платками, стоявшую у него на столе.

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне о том, что произошло у вас в прошлом году с тем хирургом, – произнес Додсон, когда Аманда успокоилась.

Аманда говорила с опущенной головой, стараясь не смотреть в глаза Додсону. Она рассказывала свою историю без всяких эмоций, так, словно передавала содержание какого-то старого фильма, увиденного давным-давно. В этом фильме ее раздели догола, рот заклеили скотчем, руки скрутили за спиной, надев на них пластиковые наручники, а на голову – капюшон. Затем Аманду заставили бежать по туннелю до тех пор, пока она не начала задыхаться. Сзади ее подгоняли уколами острого ножа в ягодицы. Одновременно хирург-маньяк подробно излагал свои планы на ее счет, заявив, что больше всего его интересует экспериментальная проверка того, каков предел боли, которую способен выдержать хорошо натренированный спортсмен. Хирург не скрывал, что хочет довести Аманду до такого состояния, в котором ее организм наконец сдастся – и она либо умрет, либо сойдет с ума.

– Что вы чувствовали перед тем, как вам все-таки удалось убежать?

– Страх, – ответила Аманда. Время, проведенное в кабинете Додсона, лишило ее остатка сил, и ей захотелось свернуться калачиком на ковре и уснуть. – Я... я была уверена, что вот-вот умру.

– А в физиологическом смысле?

– Не понимаю вас.

– Вам было трудно дышать?

– Да, очень трудно. Он заклеил мне рот, а на голову надел капюшон. Были мгновения, когда мне казалось, что я могу потерять сознание.

– А сердце?

– Работало на пределе, и я буквально истекала потом.

– Бывали ли случаи с тех пор, когда вы, чувствуя себя в полной безопасности, тем не менее испытывали те же физиологические симптомы?

– Да.

– Хорошо. А как вы чувствовали себя после того, как вам удалось убежать?

– Поначалу я не поняла, что свободна. Я просто бежала, ожидая, что в любую минуту он снова меня схватит. Затем меня нашли люди из спецподразделения полиции. Какое-то время я была безумно счастлива.

– И кажется, хирургу тоже поначалу удалось сбежать, не так ли?

Аманда кивнула.

– Как вы чувствовали себя в течение этого периода?

– Я страшно боялась. Меня охраняла полиция, но я подскакивала от любого звука. Я постоянно ощущала, будто кто-то следит за мной.

– А что вы почувствовали, когда узнали, что ваш мучитель мертв?

– В то время я жила с отцом. Шон Маккарти, старший детектив, который вел мое дело, сам приехал к нам домой. И лично сообщил о случившемся. Я помню, что вначале даже не совсем поняла то, что он сказал. Так иногда бывает во сне, когда вы видите какого-нибудь человека, который стоит перед вами и что-то говорит, однако смысл его слов до вас не доходит. Не думаю, что я тогда как-то отреагировала. Мне кажется, я просто не поверила этому известию. Когда же до меня наконец дошло, что сказал Шон, я чуть было не упала в обморок от облегчения.

– И вы снова почувствовали себя в безопасности?

– На некоторое время да.

– А когда же чувство безопасности прошло?

Аманда снова ощутила острый приступ тревоги, вспомнив тот первый случай, когда к ней вернулся страх.

– Выпейте еще немного воды, – настоятельно порекомендовал Додсон. – Когда вы сможете снова говорить, расскажите о том, что случилось.

– Я веду себя действительно очень глупо.

– И все же попробуйте. – Додсон тактично улыбнулся, побуждая Аманду к продолжению рассказа.

– Я сидела дома одна и смотрела телевизор, какую-то передачу про полицию. Я включила канал наобум, не зная, что там идет, а оказалось, что это фильм о серийном убийце.

Аманда нервно облизнула губы и сделала еще один глоток воды.

– Он схватил женщину на стоянке и запер ее в своем фургоне. Она кричала и била кулаками в дверь. Они ехали по центру большого города, и все же никто не знал, что женщина внутри этого фургона. У меня началась настоящая паника. Меня прошиб пот. Мне почудилось, что я снова нахожусь в том туннеле и моя жизнь висит на волоске.

– И что же вы сделали?

– Кажется, на мгновение я просто отключилась. Потому что непонятно каким образом вдруг очутилась на полу. Я побежала в ванную. Умылась холодной водой. Сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. И несмотря ни на что, весь вечер была на грани истерики. А потом в течение нескольких часов не могла уснуть.

– Появлялось ли у вас подобное ощущение в каких-то других случаях?

– Да. – И Аманда рассказала Додсону о недавно пережитой ею панике, когда ей случайно попались на глаза фотографии трупа девушки из следственных материалов. – Иногда у меня также бывают ночные кошмары.

– Когда к вам возвращается тот ваш страх, как это обычно происходит?

– У меня возникает ощущение, будто я вновь там, в туннеле. Иногда я даже чувствую запах сырости и грязи. Такое ощущение... ощущение, словно я... словно я теряю...

– Давайте вернемся к тому случаю в бассейне. Расскажите о нем.

Аманда рассказала о попытке Тоби Брукса включить ее в команду мастеров.

– Моя реакция была просто идиотской. Его предложение вступить в команду выглядело в высшей степени нормальным. Более того, с его стороны это была настоящая любезность. И он показался мне вполне доброжелательным парнем. Только меня охватил какой-то совершенно иррациональный смертельный ужас.

– Что вы чувствовали, когда беседовали с Тоби?

– Чувствовала? Я недостаточно хорошо его знаю, чтобы что-то чувствовать.

– И тем не менее вы сказали, что вас охватила паника, когда он заговорил, и потом вы настолько выдохлись эмоционально, что просто не могли больше плавать.

– Да, именно так.

– И как вы думаете, почему ваша реакция на него была именно такой?

– Не знаю.

– Вы ему не поверили?

– Я... – Аманда осеклась. – Я не знаю. – Она опустила голову. – Думаю, не поверила, – прошептала она.

– Вам сложно доверять окружающим?

– Не знаю.

– Подумайте над моим вопросом. У вас ведь есть друзья, не так ли?

Она кивнула.

– Вы со многими из них виделись со времени того случая?

– Думаю, нет. Мне после того, что случилось, с ними как-то неуютно.

Аманда внезапно вспомнила, как она обошлась с Майком Грином. И ей стало стыдно.

– Есть один человек, с которым я встречалась. Он очень милый и добрый. В тот вечер, когда мне на глаза попались фотографии из полицейского досье, у нас было назначено свидание. Но увиденное настолько выбило меня из колеи, что я совсем забыла о нем. И потом, когда он пришел, я... я попросила его уйти. И при этом не объяснила почему. Уверена, что он обиделся. А ведь он был так добр ко мне...

Аманда опустила голову и прижала к глазам платок.

– Вы через многое прошли сегодня, и, как мне кажется, пора остановиться. А перед тем как вы уйдете, я хотел бы кое-что сказать. Лучше, если вы внимательно выслушаете и обдумаете мои слова. Особенно в том случае, если подобное состояние повторится вновь.

Во-первых, вы не сумасшедшая. Более того, ваше состояние настолько широко распространено, что для него существует даже специальное название. Оно именуется "неврозом на основе посттравматического стресса". Во время Первой мировой войны его называли "военным неврозом", так как у солдат, принимавших участие в боевых действиях, он проявлялся особенно остро. В последние годы невроз часто встречался у солдат, возвратившихся из Вьетнама. Но подобное состояние выявляется не только у тех, кто прошел войну. У людей, которым выпало на долю пережить некое тяжелое событие, выходящее за рамки обычного повседневного человеческого опыта, часто возникают подобные симптомы. Их может вызвать авиакатастрофа, пытки, землетрясение или похищение – одним словом, нечто, связанное с сильным страхом, смертельной опасностью и ощущением собственного бессилия. Данная проблема имеет более острые и затяжные проявления в том случае, если причиной стресса стал другой человек, как это и было в вашем случае.

Один из наиболее характерных симптомов подобного состояния – переживание вновь и вновь травмирующего события в виде ночных кошмаров или ярких воспоминаний, порой близких к галлюцинациям. Годовщина травмирующего события может инициировать чувства напряжения и паники, хотя те же чувства может вызвать и что-то другое, внезапно напомнившее о том событии, например, фильм о серийном убийце или просто встреча с человеком, внешне похожим на того, кто стал причиной вашего кошмара.

– Как Тоби?..

Додсон кивнул.

– Не буду сейчас слишком глубоко входить в эту проблему. Я просто хочу вас заверить, что все ваши психические реакции вполне естественны и нормальны.

– Так почему же их не было сразу после того происшествия? Почему прошло определенное время, прежде чем у меня возникли кошмары и воспоминания с галлюцинациями?

– Хороший вопрос. Поначалу, когда вы полагали, что хирург-маньяк еще находится на свободе и вы можете вновь стать его жертвой, вы вошли в своеобразный "режим выживания", характеризующийся состоянием повышенной бдительности. Вы подавляли свои эмоции, чтобы оградить себя от опасности. Но как только вы ощутили себя в безопасности, то сразу же расслабились, а все ваши сомнения и страхи вышли на поверхность. Уровень психологической защиты у вас резко снизился. И когда вы столкнулись со стимулом, вызвавшим соответствующие ассоциации – фотографиями из полицейского досье или с Тоби Бруксом, – вы были вынуждены вспомнить травмирующее событие. И у вас не было времени психологически подготовить себя к подобному воспоминанию. В результате возник страх повторения кошмара.

– Что мне нужно сделать, чтобы это прекратить? – спросила Аманда почти шепотом. – Собственно, поэтому я и пришла сюда. Я хочу, чтобы подобное больше никогда не повторялось. Ведь раньше я была счастлива. Я была очень счастливым человеком. – Глаза Аманды вновь наполнились слезами. Она приложила к ним платок. – Я хочу снова стать счастливой.

Додсон наклонился к Аманде. Его слова звучали уверенно, и она начала понемногу успокаиваться.

– Вы очень сильный человек, Аманда. Вам ведь пришлось приложить немало усилий, чтобы решиться прийти сюда. Я не могу дать вам полной гарантии того, что вы вновь будете чувствовать себя так, как чувствовали до нападения. Однако хочу вас заверить, что многим людям, пережившим нечто подобное, удавалось справиться с последствиями травмы. На данный момент мне представляется, что вам лучше всего заниматься тем, что больше нравится, и встречаться с теми людьми, которых вы любите и которым доверяете. Кроме того, я бы порекомендовал избегать ситуаций, книг и фильмов, которые способны вызвать в вас ассоциации с прошлым и соответствующую реакцию.

– А как же моя работа, Бен? Я ведь адвокат по уголовным делам. Мне приходится иметь дело с убийствами и изнасилованиями практически каждый день. Как же мне поступить со всем этим?

– На этот вопрос я не готов сейчас ответить, нам вместе предстоит над ним подумать.