Связующие узы

9

Тим Керриган только что закончил чтение очередной главы "Алисы в Стране чудес" и укладывал Меган, когда внезапно раздался телефонный звонок.

– Ну еще одну главку, пожалуйста, папа, – взмолилась дочь.

– Не сегодня.

– Ну почему?

– Если я прочту тебе сегодня еще одну главу, мы слишком быстро закончим книгу, и тебе будет очень скучно без Алисы и без Белого Кролика.

– Так ведь книга когда-нибудь обязательно закончится, и мне все равно будет скучно.

– Но тебе будет скучно позже.

– Нет, мне не будет скучно. Потому что ты начнешь читать ее сначала!

Керриган поцеловал носик Меган.

– Вы слишком сообразительны, моя маленькая леди.

Меган улыбнулась и постаралась воспользоваться своим преимуществом.

– Ну еще одну главку. Ну пожалуйста!

Керриган уже готов был уступить, когда в спальню вошла Синди.

– Звонит Ричард Кертис, – сказала она. Ричард Кертис был непосредственным начальником Тима. Синди выглядела раздраженной, как всегда, когда кто-то звонил Тиму с работы.

– Я возьму трубку в кабинете. – Он отвернулся от Меган со словами: – Извини, Лютик.

Затем поцеловал Меган, обнял, пожелал спокойной ночи и удалился в кабинет.

– Что случилось, Дик?

– Мне очень неприятно беспокоить тебя дома, однако только что позвонил Шон Маккарти. Он находится на месте преступления, и я хочу, чтобы ты этим занялся.

– А ты не мог бы найти кого-нибудь еще?

– Не в данном случае. Убит Гарольд Тревис.

– Шутишь! Что случилось?

– Его забили насмерть.

Тим закрыл глаза. Перед ним предстала та сцена в "Уэстмонте" после игры в гольф, когда он в последний раз видел Тревиса и беседовал с ним.

– Я не могу, Дик. Я его знал.

– Все его знали.

– Я играл с ним в гольф на этой неделе. Неужели нельзя послать Хэммонда или Пельцера? Они правую руку отдадут, лишь бы увидеть свои имена в газетах.

– Послушай, Тим, смерть сенатора Соединенных Штатов будет освещаться всеми средствами массовой информации страны. Ты знаешь, как управляться с центральными газетами, журналами и телевидением. Мне нужен кто-то, кто умеет вести себя в ситуации, когда репортеры нагло суют микрофон в физиономию.

Мгновение Керриган молчал. Гарольд Тревис. Как вообще такое возможно? Он не мог представить мертвым кого-то из хорошо знакомых ему людей.

– Тим?

– Дай мне минуту на размышления.

– В этом деле нужен ты и никто другой.

Керриган сделал судорожный глоток воздуха. У него кружилась голова. Затем он закрыл глаза и громко выдохнул.

– Я согласен.

Портленд здесь как-то незаметно заканчивается и практически мгновенно переходит в сельскую местность. Через пятнадцать минут езды от дома Керригана уличные фонари начали исчезать. И вскоре единственным источником освещения осталась луна в последней четверти. В такой темноте у молодого прокурора возникли опасения, что он может проскочить мимо места преступления, но, как оказалось, около поворота стояла полицейская машина, чтобы предотвратить несанкционированный проезд к тому месту, где был убит сенатор. Керриган показал свое удостоверение, и его пропустили на узкую немощеную дорогу.

Автомобилю Тима пришлось проехать чуть больше ста ярдов, подскакивая на ухабах. Выехав из города, он включил оглушительный рок, чтобы не думать о том, куда едет и что там должен увидеть. Теперь же, заметив свет сквозь ветки деревьев, Тим выключил музыку. В этом месте грунтовая дорога повернула, и Керригану в глаза бросилось обилие разного рода автомобилей, припаркованных перед крошечным домиком, внешне напоминавшим букву "А". Создавалось впечатление, что в "хижине" зажжены все огни, отчего лужайку перед домом заливал яркий свет. В полосу этого сияния и въехала машина Тима.

Домик был настолько мал, что без особых неудобств в нем смогли бы разместиться либо холостяк, либо бездетная семья. Прежде чем пересечь лужайку, Тим несколько минут постоял в темноте, понимая, что просто пытается оттянуть наступление неизбежного. Приближаясь к дому, он ощутил легкую дурноту и страх, словно входил в комнату, где стоит фоб с одним из его родственников.

Входная дверь открывалась в выложенную камнем прихожую. Перед Керриганом находилось небольшое помещение, отделявшее вход от узкой кухни. Там стояли только два высоких табурета. Слева располагалась гостиная, которая в данный момент была до отказа забита полицейскими и судебными медиками. Один из них беседовал с Шоном Маккарти. У детектива, занимавшегося убийствами, была кожа алебастрового цвета, будто он никогда не видел солнца. В рыжеватых волосах виднелись седые пряди. Тим несколько раз работал с Маккарти. Они вместе вели дела по ряду убийств. И Тим не мог припомнить момента, когда у этого худого, как трость, детектива лицо не выражало бы предельную усталость. Маккарти заметил Керригана и жестом попросил юриста подождать, пока он закончит беседу.

Тим остановился у низкой стенки, отделявшей комнату от кухни, там, где проходила граница между каменным полом прихожей и ковром гостиной. Вспышка камеры привлекла его внимание к мансарде, нависавшей над гостиной. Оглядывая кухню, Керриган особое внимание обратил на полированные деревянные ступеньки, которые вели наверх, в мансарду. Он предположил, что спальня, по-видимому, расположена в том месте, где сужается крыша. Взглянув под ноги, Тим увидел след из пятен крови, который вел от лестницы через кухню и по ковру в гостиной. Кто-то уже успел протянуть ленту с обеих сторон, чтобы никто случайно не наступил на отпечатки. Конец этой кровавой "тропы" скрывался за группой людей, стоявшей в дальнем конце комнаты.

– Я знаю, ты не большой любитель кровавых историй, поэтому приготовься, – сказал Маккарти, когда смог наконец добраться до Керригана. – Зрелище не из приятных.

Внутри у Тима все перевернулось.

– Справишься? – спросил детектив, с беспокойством глядя на вдруг сделавшееся пепельно-серым лицо помощника прокурора.

– Да-да. Со мной все будет в порядке.

Тело Тревиса от Керригана закрывал фотограф. Он как раз закончил снимать труп и комнату вокруг и отошел в сторону. Чтобы жуткое зрелище не оказалось слишком внезапным для него, Керриган зажмурился, а потом начал медленно поднимать веки. Сенатор лежал на полу подобно старой тряпичной кукле. Руки и ноги его были раскинуты под каким-то странным углом, а голова свесилась на ковер в явно неестественном положении. На Тревисе были джинсы и футболка, но туфли и носки отсутствовали. Ступни ног представляли собой сплошное кровавое месиво. Кто-то перебил сенатору не только сами ступни, но и все пальцы на ногах. Разбитыми оказались также голени и коленные чашечки. Керриган заключил, что убийца Тревиса методично "обрабатывал" свою жертву, закончив головой: лоб, нос, рот и подбородок сенатора тоже превратились в кровавую кашу.

Керригану захотелось поскорее уйти из комнаты. Маккарти заметил, что молодой человек покачнулся, и вывел его из гостиной. Тим прошел за дом к крутому обрыву, исчезавшему где-то в непроницаемой темноте. Со стороны оврага дул холодный ветер. Керриган попытался сосредоточиться на танкере вдали, освещенном цепочкой огней и медленно движущемся по черной ленте, разделяющей долину. Танкер поднимался вверх по Колумбия-Ривер по направлению к Портлендскому порту.

– Жене Гарольда сообщили? – спросил Тим, как только немного овладел собой.

– Она уже вылетела из Сиэтла, где находилась на конференции медиков.

– Это чертовски жуткое происшествие! – заметил Керриган.

Маккарти понимал, что на замечание Тима нет надобности отвечать.

– А орудие убийства нашли?

– Нет. Я думаю, орудовали бейсбольной битой или чем-то вроде того.

– Он похож на... – Керриган покачал головой и замолчал.

– Дик позвонил мне, когда ты был еще в пути. Он сказал, что ты знал его.

– Да. В последний уик-энд я играл с ним в гольф.

– А ты, случайно, не знаешь, не было ли среди знакомых сенатора кого-то, кто ненавидел бы его до такой степени, что мог пойти на подобное зверское убийство?

– Я знал его не настолько близко. Позвоните Карлу Риттенхаусу. Он был его помощником по административным вопросам. Вполне возможно, он вам поможет.

– У тебя есть его номер?

– Нет, однако судья Грант хорошо знает Риттенхауса. Черт, он ведь и Гарольда прекрасно знал. Тревис работал у него солиситором-практикантом во время каникул перед последним курсом на юридическом факультете.

К ним подошел человек в темно-синей ветровке и пальцем указал в направлении передней части здания.

– У нас гость из некой вашингтонской организации, – сообщил Алекс Девор, партнер Маккарти.

– Я как раз задавался вопросом, сколько пройдет времени, прежде чем здесь появится кто-то из ФБР. Этот человек вам знаком?

– Его зовут Дж. Д. Хантер, и я никогда раньше его не видел.

– А ты, Тим? – обратился Маккарти к помощнику прокурора.

Керриган отрицательно покачал головой.

– Ну что ж, пойдемте встретим гостя.

Все трое во главе с Маккарти вернулись в прихожую, из которой мужчина атлетического сложения внимательно наблюдал за тем, что происходит в гостиной.

– Агент Хантер?

Человек повернулся. На коротком широком носу Хантера сидели очки в роговой оправе. Цвет кожи у него был иссиня-черный. Маккарти представился сам и представил старшего помощника прокурора округа.

– Вы не местный, не так ли? – спросил Тим.

Чернокожий агент ФБР пожал плечами:

– Так как жертвой в данном случае является сенатор, в Вашингтоне сочли необходимым, чтобы делом занялся агент из центрального управления. Политика, знаете ли. В любом случае я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы проинформировали меня о происшедшем.

– Конечно, – сказал Маккарти, – хотя нам самим пока не так много известно. Уборкой здесь занимается одна контора, предоставляющая бытовые услуги. Им позвонили и велели прийти сюда сегодня ближе к вечеру. Женщина-уборщица нашла тело около пяти и сразу же позвонила 911.

– Сенатор жил здесь? – спросил Хантер.

– Нет, – ответил Тим. – У него дом в Данторпе.

– В таком случае кому же принадлежит этот домик?

– Точно пока неизвестно. Бюро, предоставлявшее услуги по уборке, работало при посредничестве одной риелторской конторы. Сейчас контора закрыта, поэтому мы сможем узнать имя владельца только утром.

– А может быть, в самом доме есть нечто такое, что способно указать на его владельца? – настаивал Хантер.

Маккарти отрицательно покачал головой:

– Медэксперты, вероятно, смогут предоставить нам кое-какую полезную информацию на сей счет только после завершения анализа отпечатков, следов крови и так далее. Ящики комодов в спальне пусты, и на кухне мы не нашли никаких счетов или записей. Правда, в шкафу в гостиной были алкоголь и кокаин...

– Кокаин! – воскликнул Керриган.

– Мы обнаружили не только порошок, но и отпечатки пальцев, поэтому очень скоро узнаем, кто им пользовался.

– Молю Бога, чтобы этим человеком не оказался сам Гарольд, – пробормотал себе под нос Тим.

– Что-нибудь еще?

– В общем, да. Тело Тревиса нашли в гостиной, однако следы крови ведут сверху, из спальни. Мы полагаем, что с ним начали расправляться там, наверху, а затем, когда он стал убегать от убийц, те преследовали его до гостиной. Один из наших сотрудников нашел под кроватью сережку. В виде золотого креста. Тревис, естественно, серег не носил. Мы предполагаем, что сережка принадлежит убийце.

– Если так, то у нас действительно важная улика, – заметил Хантер.

– Я, как правило, предпочитаю не торопиться с выводами, – сказал Девор с улыбкой.

– Мне бы хотелось взглянуть на тело, если возможно, – обратился Хантер к Маккарти.

– Ну конечно.

Наблюдая за тем, как агент ФБР идет по комнате к тому месту, где лежит труп, Керриган почувствовал какое-то непонятное беспокойство, причина которого упорно ускользала от него.

Синди ждала возвращения Тима и не ложилась спать.

– Я услышала звук машины, – сказала она, протянув мужу стакан виски. Лед зазвенел в бокале, подобно колокольчику. – Я подумала, что тебе не помешает выпить.

Тим взял стакан, благодарный за такую предупредительность.

– То, что ты там видел, было ужасно?

– Раньше мне никогда не приходилось заниматься делом, в котором убитый оказался бы моим знакомым. В этом было что-то сюрреалистическое. Мы ведь совсем недавно играли с ним в гольф, – ответил Тим. Он бесконечное число раз за сегодняшний вечер повторил фразу о совместной игре в гольф так, словно никак не мог поверить в то, что человек, которого он видел всего несколько дней назад, может умереть.

Тим опрокинул виски одним глотком и поставил стакан на стол.

– Дебора знает? – спросила Синди.

– Она была в Сиэтле. И сейчас возвращается назад на самолете.

– Ей трудно будет пережить его гибель. Даже не могу представить, как она это выдержит...

– Мне придется завтра с ней беседовать, – сказал Керриган. – Признаться, совсем не горю желанием.

После краткого колебания Синди обняла супруга. Мгновение он, казалось, сопротивлялся, но потом тоже ее обнял. Синди прижалась головой к груди Тима. Пока его не было, она приняла душ, и теперь ее волосы источали аромат свежих цветов. Она подняла голову и взглянула мужу в глаза. В ее взгляде и мягком пожатии руки был заключен вопрос. Они так давно не занимались любовью. Синди вся напряглась, приготовившись к отказу. И Тим понимал, каким страшным ударом для нее окажется его холодность. И тут же он сам ощутил потребность в утешении и ласке. Он поцеловал Синди в лоб и почувствовал, как прошло ее напряжение, поцеловал снова и ощутил, как просыпается в нем давно уже угасшее желание. Синди сжала его руку и повела в спальню.

10

Данторп представлял собой элитарный пригородный район, в котором внушительного вида особняки размещаются вдали от шумных шоссе на обширных, засаженных раскидистыми деревьями земельных участках. Тишина в этих местах нарушается крайне редко. Однако на следующее утро после убийства Гарольда Тревиса автомобиль Шона Маккарти с трудом смог протиснуться между фургонами телевизионщиков, репортерами и ротозеями, заполнившими узенькую улочку перед особняком сенатора, построенным в стиле эпохи Тюдоров и защищенным от праздного любопытства высокой живой изгородью.

Маккарти показал свое удостоверение полицейскому, из последних сил сдерживавшему напор разношерстной толпы в конце подъездной аллеи. Коп поднял шлагбаум и пропустил Маккарти с Тимом Керриганом. На их звонок ответила горничная, впустившая помощника прокурора и детектива в обитую деревянными панелями переднюю, где над полом из полированного дуба, почти полностью покрытым широким персидским ковром, висела громадная хрустальная люстра.

Не успел Керриган переступить порог дома, как к нему бросился Карл Риттенхаус и схватил его за руку. Риттенхаус был человеком рыхлого сложения, с редеющими седыми волосами, которые в ту минуту казались как-то нарочито взлохмаченными. На Тима из-под очков в черепаховой оправе взирали болезненно расширившиеся зрачки Карла.

– Это кошмар, Тим. Кошмар!

– Как Дебора?

– Держится в тысячу раз лучше, чем я. Она там. – Риттенхаус жестом указал в сторону гостиной. – Очень сильная женщина, умеет сохранять лицо. Только, боюсь, когда все уйдут и ей больше не нужно будет демонстрировать мужество на публике, она может сломаться.

Керриган представил Маккарти растерянному и подавленному помощнику Тревиса.

– Послушай, Карл, перед тем как беседовать с Деборой, мы бы хотели кое-что выяснить у тебя. Нечто такое, что нам не хотелось бы обсуждать в ее присутствии. Есть здесь какое-нибудь место, где мы могли бы поговорить наедине?

Риттенхаус провел их в небольшую комнатку по узкому коридору, стены которого были увешаны изображениями парижских бульваров, сделанными пером на бумаге. Вдоль двух стен стояли высокие стеллажи с книгами. Напротив двери находилось огромное окно. Серое небо за ним казалось мрачным и угрожающим.

– У тебя есть какие-нибудь подозрения относительно того, кто мог убить Тревиса? – спросил Тим.

– Никаких!

– Он ведь собирался выставлять свою кандидатуру на пост президента. Нельзя забраться так высоко, не нажив себе врагов.

– Конечно, ты прав. И все же я не знаю никого, кто ненавидел бы его до такой степени, чтобы забить насмерть.

– А дом, в котором был убит Гарольд? – спросил Маккарти. – Кому он принадлежит?

Риттенхаус покраснел.

– Если вы что-то знаете, вам в любом случае придется это рассказать.

– Дом принадлежал сенатору. Правда, я не уверен, что о нем известно Деборе...

– Почему? – спросил Тим.

У Риттенхауса на лице появилась странная гримаса, будто он внезапно почувствовал резкую боль.

– Ну, Тим, неужели мне надо объяснять тебе такие вещи? Гарольд немного погуливал на стороне.

– Вам известно, почему он оказался в том доме прошлой ночью? – спросил Маккарти.

– У меня есть только предположение. После игры в гольф на стоянке в "Уэстмонте" у него возник спор с каким-то человеком.

Риттенхаус во всех подробностях воспроизвел инцидент на стоянке, свидетелем которого он стал.

– Вы знаете человека, спорившего с Гарольдом? – спросил Маккарти, когда Риттенхаус закончил свой рассказ.

– Нет, но я прекрасно его разглядел и без труда узнаю, если увижу снова.

– Превосходно! – воскликнул Тим.

– Я записал и номер машины.

Риттенхаус достал бумажник и показал то, что записал на обороте одной из своих визитных карточек.

– А какое отношение спор в "Уэстмонте" может иметь к пребыванию Гарольда в той хижине? – спросил Керриган, пока Маккарти звонил по телефону, стоявшему на столе у Тревиса.

– Несколько человек из окружения Гарольда встречались с ним здесь для планирования стратегии предвыборной кампании. Мы часто собирались для этого с тех пор, как Уиппл вышел из игры. Мы все были очень взволнованы, так как сенатор упирал на... – Риттенхаус осекся. – Черт! – Он прикусил губу, стараясь сдержать слезы.

– Может быть, воды?

Карл покачал головой:

– Со мной все в порядке.

Риттенхаус помолчал, пока не сумел полностью справиться с овладевшими им эмоциями.

– Встреча закончилась около восьми тридцати, так как Гарольд сказал, что у него страшно разболелась голова. Он попросил меня отменить все мероприятия, назначенные на утро. Сказал, что чувствует себя вымотавшимся до предела и ему необходимо хоть немного побыть одному. После того как сенатор всех выпроводил, я снова задал ему вопрос о парне из клуба, так как этот случай продолжал меня беспокоить. Гарольд как-то странно отреагировал на мой вопрос. Он постарался продемонстрировать, что этот инцидент не имеет никакого значения и что беспокоиться не о чем. Но было в его словах и поведении что-то явно нарочитое. Он объяснил, что Джон (так Гарольд называл того парня) пытался загладить перед ним какую-то вину. Только когда сенатор говорил о той встрече, у меня сложилось впечатление, что он совсем забыл о головной боли.

– Ты полагаешь, что головная боль была всего лишь предлогом для того, чтобы остаться одному?

– Не исключаю.

– И ты думаешь, что потом он мог встречаться с тем парнем? Ну, с которым он поспорил?

– Все, что мне известно, я рассказал.

Керриган хотел задать следующий вопрос, когда их прервал Маккарти:

– Автомобиль принадлежит Джону Дюпре, проживающему в Портленде, дом 10346 по Хоторн-террейс.

Керриган не мог скрыть своего удивления.

– Опиши, пожалуйста, еще раз человека, спорившего с сенатором.

– Молодой, между двадцатью пятью и тридцатью годами. Очень красивый.

– Высокий?

– Выше Гарольда, наверное, около шести футов.

– А волосы?

– Э... полагаю, каштановые.

– Какие-нибудь украшения?

Риттенхаус нахмурился. Затем лицо его осветилось.

– Мне кажется, у него была сережка в ухе.

– Ты можешь ее описать? – спросил Керриган, и сердце у него сжалось от предчувствия.

– Э-э... кажется... да-да, это был крестик. Золотой крест.

Внезапно перед мысленным взором Тима предстал зал суда в момент слушания дела Дюпре. Он вспомнил, как шел по проходу обвиняемый, и его лицо лучилось наглой самоуверенностью не меньше, чем блестели на солнце его многочисленные украшения. Одним из украшений как раз и была сережка в форме креста.

– Шон, позвоните Стэну Грегаросу и попросите его подготовить фотографии Джона Дюпре. И пусть доставит их сюда, да поживее.

– Что это за парень, Тим? – спросил Риттенхаус.

– Джон Дюпре владеет агентством, предоставляющим услуги эскорта высшего класса. За красивым фасадом, естественно, скрывается обычная проституция с девушками по вызову. Мы начинали дело против него на основании показаний одной из девиц, однако пришлось прекратить дело из-за того, что свидетельницу нашли мертвой. Ее забили насмерть.

Риттенхаус побледнел.

– Так же, как и сенатора, – произнес он.

– Так же, как и сенатора, – эхом отозвался Тим.

Когда Керриган и Маккарти вошли в гостиную, доктор Дебора Кейбл сидела на диване в окружении друзей. Разговор внезапно прекратился, и все уставились на вошедших. Дебора встала, Тим подошел и обнял ее. Это была крупная женщина с седеющими каштановыми волосами, обычно производившая впечатление уверенности и неиссякаемой энергии. Сегодня она казалась измученной и растерянной.

– Как страшно, что мне приходится заниматься делом вашего мужа, – сказал Тим, представив Шона Маккарти.

– Как страшно, что подобное вообще могло произойти, – ответила Дебора.

– Мы не могли бы поговорить наедине? – спросил Тим, бросив взгляд на людей, пришедших выразить сочувствие вдове. Дебора что-то тихо сказала своим друзьям. Некоторые перед тем, как выйти из комнаты, обнимали ее, другие пожимали руку.

– Когда вы вернулись? – спросил Тим, когда все ушли.

– Я вылетела полуночным рейсом. Карл встретил меня в аэропорту. К счастью, газетчики были не в курсе, что я возвращаюсь. А вот здесь к тому времени уже собрался настоящий зоопарк.

Дебора снова присела на диван. Тим и детектив устроились в креслах напротив.

– Расскажите мне, как погиб Гарольд, – попросила жена сенатора, как только они сели.

Керриган колебался.

– Я ведь врач, Тим, нейрохирург. Шокирующие подробности – часть моей профессии.

Дебора выпрямилась, сжав руки на коленях, словно школьница, приготовившаяся узнать нечто неприятное. Она выслушала рассказ Керригана о том, что он увидел в загородном домике, не дрогнув, только еще крепче сжав руки.

– Есть несколько вопросов, которые я вынужден задать вам в связи с происшедшим.

– Вы можете говорить со мной прямо, без всяких этикетных излишеств.

– Хорошо. Известен ли вам кто-либо, ненавидевший Гарольда до такой степени, что смог убить его столь зверским способом?

– Нет, не думаю. Хотя я многого не знаю о жизни Гарольда. – Доктор Кейбл остановила пристальный взгляд своих карих проницательных глаз на Керригане. – Я работаю здесь, а Гарольд в основном был занят в Вашингтоне. А это значит, что мы не так уж часто встречались. Да в течение нескольких последних лет мы в общем-то и не стремились к особенно близкому общению.

– О, мне очень жаль.

Дебора взглянула на Тима с усталой улыбкой:

– Не стоит. Я по крайней мере не жалела. Вы знаете, наш брак с самого начала был какой-то странной ошибкой. Впрочем, мы оба были настолько заняты своими делами: я на медицинском факультете, он – на юридическом, а потом и нашими карьерами, что крайне редко встречались. Нам, по сути дела, было друг на друга наплевать. И когда я наконец решила все-таки задуматься над нашим браком, то поняла, что толком и не знаю Гарольда. – На мгновение она опустила глаза, а когда подняла их снова, Тим заметил в них вызов. – Кроме того, я осознала, что он обманывал меня при любой возможности. Наверное, с того самого момента, как мы впервые встретились.

– Так почему же вы не оставили его?

– Не знаю. Думаю, что просто по инерции. Помимо этого, я была слишком занята, чтобы тратить время на развод, который к тому же испортил бы карьеру Гарольду. Я вовсе не стремилась как-то ему навредить. Я никогда не испытывала к нему ненависти. Должна сказать, что мы слишком плохо знали друг друга, чтобы испытывать друг к другу какие бы то ни было сильные эмоции.

– Не можете ли вы припомнить нечто такое, что могло бы помочь в поисках убийцы Гарольда?

– Мне очень жаль, Тим, и все же я не могу назвать вам ни одного имени. Я не знаю ни одной его подружки. Одно точно – последнюю неделю он был как-то необычно взволнован. Я спрашивала его, не случилось ли что-нибудь, но Гарольд всякий раз уклонялся от прямого ответа. В конце концов я приписала это состояние особому нервному напряжению перед выдвижением его кандидатуры на пост президента.

– Может быть, кто-то ему угрожал?

– Ни о чем подобном он никогда не говорил. Мы не делились друг с другом ничем по-настоящему сокровенным. И кроме того, Гарольд был сенатором Соединенных Штатов. А у сенатора в подобных случаях всегда есть к кому обратиться. Если ему кто-то угрожал, он должен был заявить в ФБР.

– Значит, вы не знаете, чем был расстроен Гарольд? – спросил Маккарти.

– Нет, не знаю.

– Вы знали, что Гарольд владел загородным домиком, в котором и было совершено убийство? – продолжал детектив.

Дебора покраснела. Правда, когда она отвечала, что ей ничего об этом доме не известно, голос ее звучал ровно и без всяких явных эмоций.

– Упоминал ли когда-нибудь Гарольд человека по имени Джон Дюпре? – спросил Тим.

– Он имеет какое-то отношение к происшедшему?

– Вы его знаете?

– Лично нет, но его родители являются членами "Уэстмонта". Клара и Пол Дюпре.

Тим нахмурился:

– Я их что-то не припомню.

– Это неудивительно. Я их тоже почти не знаю. Мы только изредка обмениваемся приветствиями. Они намного старше нас с Гарольдом. Джон у них поздний ребенок.

– И Гарольд знал Джона?

– Я уверена, что Гарольд знал о существовании Джона, однако я их никогда вместе не видела.

– Шон? – Тим обратился к своему спутнику.

– У меня больше нет никаких вопросов.

– В таком случае мы оставим вас. Если вы что-то вдруг вспомните или просто захотите побеседовать, позвоните мне.

Шон Маккарти вышел из комнаты вслед за Тимом, и их место вновь заняли друзья Деборы. К Тиму подошел Карл Риттенхаус, по-видимому, собираясь задать какой-то вопрос.

– Давайте выйдем на улицу, – предложил Тим. – Мне нужно подышать свежим воздухом.

На улице уже чувствовалось дыхание зимы. Ветер поднимал с земли красные и золотые листья, покрывавшие лужайку. Тим был без пальто, только в костюме, и потому сразу же продрог. Впрочем, после душной атмосферы дома Тревиса холод казался приятным и освежающим.

– Дебора помогла вам? – спросил Карл.

Керриган начал было отвечать на вопрос, но в это время сквозь ограждения полицейских проехала машина. Из нее выбрался Стэн Грегарос и заковылял по дорожке на толстых ногах человека, с детских лет занимающегося греко-римской борьбой. Заметив Керригана и Маккарти, Стэн помахал мощной ручищей, в которой держат конверт.

– Вот фотографии, – сказал он Керригану.

– Карл, давайте найдем какое-нибудь тихое место.

11

Суперсовременный дом Джона Дюпре примостился на самом краю крутого холма, вдали от всех соседей, с которыми его разделяли обширные лесные пространства. Окна дома выходили на простиравшиеся в бескрайнюю даль холмы и невысокое взгорье из прибрежной горной цепи. Передний фасад дома отделан дорогой штукатуркой желтовато-коричневого цвета, но задняя часть состояла в основном из стекла, благодаря чему для всех находившихся в нем открывался великолепный вид на окрестности.

Две патрульные машины притормозили за автомобилем Шона Маккарти. Пока Маккарти и Стэн Грегарос неторопливым шагом шли по направлению к дому, несколько полицейских небольшой группкой следовали за ними. Грегарос улыбнулся яркой белозубой улыбкой и расстегнул куртку, так что стал виден висевший на поясе пистолет.

– Джон явно не будет рад нашей встрече, – сказал Стэн, обращаясь к Маккарти.

Подойдя к двери, он трижды с силой надавил на кнопку звонка. Когда дверь открылась, Грегарос продемонстрировал вышедшей на звонок блондинке свой значок полицейского. Узнав детектива, девушка изумленно уставилась на него.

– Дома ли хозяин? – спросил Грегарос.

– А пошел бы ты, Стэнли...

Она попыталась было закрыть дверь, но Стэн помешал ей, поставив ногу на порог.

– Не надо так себя вести, Мюриел.

Блондинка, не сказав ни слова, повернулась спиной к детективу и удалилась.

– Прелестная малышка, – сказал Грегарос Маккарти достаточно громко, чтобы девушка могла его услышать. – Настоящее имя – Мюриел Нуссбаум, прозвище – Сапфир. Блондинка она поддельная, зато минетчица – хоть куда!

Мюриел не удостоила Грегароса ни словом, ни взглядом, удаляясь куда-то в глубины особняка по полу, покрытому толстым ковром. Полицейские проследовали за ней по обширной гостиной с высоким потолком. Подойдя к раздвигающейся стеклянной двери, выходившей на массивный деревянный помост, блондинка отошла в сторону. Грегарос прошел мимо. Дюпре вместе с некой брюнеткой, у которой от принятой дозы уже остекленели глаза, возлежал в ванне, наполненной горячей пенящейся водой. Как только сутенер заметил Грегароса, его смазливую физиономию исказило выражение давней и жестокой злобы. На низком стеклянном столике рядом с ванной лежал сотовый телефон. Дюпре одним прыжком взметнулся из воды, схватил мобильник и начал истерически набирать номер. Детектив прошел по помосту, на котором располагалась ванна. Дюпре же не сводил с него ненавидящего взгляда.

Маккарти внимательно рассматривал Дюпре. Парень обладал тем гладким мускулистым телом, которое созидается долгими тренировками в гимнастических залах. Волосы его были пострижены коротко и стильно, по-видимому, очень хорошим парикмахером. Маккарти не сомневался, что ногти у Дюпре наманикюрены. Затем он перевел взгляд на ухо сутенера. В мочке сверкал бриллиант.

– Эта сволочь здесь. В моем доме, – произнес Дюпре в трубку, едва сдерживая озлобление. Как только Грегарос приблизился к нему на расстояние вытянутой руки, сутенер ткнул в него телефоном. – Мой адвокат хочет с тобой побеседовать.

– С огромным удовольствием, – ответил Грегарос с подобострастной улыбкой.

Дюпре протянул телефон Грегаросу, но аппарат скользнул между пальцами детектива.

– Ах черт! – воскликнул он, глядя, как телефон погружается в горячую воду на дно ванны. – Какой же я неловкий! А ведь мне так хотелось поболтать с мистером Бэроном.

– Мать твою, Грегарос! – прорычал Дюпре, и все мышцы на его теле атлета напряглись.

– Ты арестован, Джонни-малыш, – сообщил Грегарос Дюпре, внезапно изменив тон на предельно деловой.

– И за что же? – спросил Дюпре с воинственным видом.

– За убийство сенатора Соединенных Штатов Гарольда Тревиса, козел.

Маккарти показалось, что удивление, испытанное Дюпре при этих словах, было совершенно искренним, но ему и раньше приходилось видеть смекалистых негодяев, способных разыграть на публике практически любое человеческое чувство.

– Я не убивал Тревиса, – запротестовал Дюпре.

– Полагаю, что ты и не спорил с ним в "Уэстмонте", а?

Дюпре начал было возражать, однако затем неожиданно замолчал, крепко сжав челюсти. Грегарос грубо схватил его за плечо и повернул так, чтобы полицейский смог надеть на него наручники. На Дюпре были только узкие плавки.

– Не поеду же я в город в таком виде. Разрешите хотя бы одеться.

– Боишься, что кто-нибудь в камере тебя в задницу оттрахает? Но почему-то тебя совсем не беспокоит, когда с твоими девицами делают что-то подобное, а то и похлеще. Тебе полезно было бы на собственной шкуре почувствовать, как живут слабые, которыми ты уже давно привык пользоваться.

Грегарос явно пытался раззадорить Дюпре, заставить сутенера наброситься на него. И все же, заметив, что Дюпре напрягся, Маккарти встал между ним и детективом.

– Я полагаю, мы можем позволить мистеру Дюпре одеться, Стэн, – сказал он спокойно.

Грегарос побагровел от ярости, но промолчал.

– Проведите, мистера Дюпре в его комнату, и пусть он оденется, – приказал Маккарти патрульному. – Внимательно следите за ним. Потом снова наденьте на него наручники.

Как только Дюпре увели, Грегарос резко повернулся к Шону.

– Больше никогда этого не делай! – воскликнул он.

– Я знаю – тебе хотелось бы растоптать Дюпре и смешать его с грязью, – спокойно ответил Маккарти, – да вот мне совсем не хочется предоставлять Оскару Бэрону дополнительных преимуществ, помимо тех, которые он уже получил из-за того, что ты уронил телефон Дюпре в горячую воду.

– Послушай...

– Нет, лучше ты меня послушай, Стэн, – оборвал детектива Маккарти, его голос приобрел нехарактерные жесткие интонации. – Я веду дело Дюпре. Ты участвуешь в задержании только потому, что тебе больше других известно о подозреваемом. Однако я не позволю тебе превратить арест в личную разборку. И если Дюпре действительно убил сенатора Тревиса, то я хочу довести его до камеры смертников, а не возвращать с извинениями в эту горячую ванну лишь из-за того, что тебе понадобилось выпустить пар.

Когда охрана провела Джона Дюпре в одиночную камеру предварительного заключения, он напоминал злобного енота, который однажды попался Оскару Бэрону в гараже. Адвокат радовался тому, что их разделяет стена из толстого пуленепробиваемого стекла.

– Эй, Джон, как они с тобой обращаются? – спросил Бэрон, произнося вопрос в телефонную трубку, висевшую на стене справа от него.

– Вытащи меня отсюда!

– Это не так-то просто, Джон. Тебя обвиняют в убийстве сенатора Соединенных Штатов...

– Я никого не убивал! Обвинение – полная херня. За всем стоит этот козел Грегарос. Я требую, чтобы ты немедленно привлек его за противоправный арест, словесное оскорбление и угрозу физическим насилием.

– Потише, потише, Джон. Мы никого не сможем привлечь до тех пор, пока не выясним, в чем тут дело.

– В таком случае выясняй. Узнай, каков размер залога, и вытащи меня отсюда.

– Я же тебе сказал – все не так просто. В подобных случаях подозреваемых, как правило, не отпускают под залог. Нам придется требовать слушания дела. На подобные вещи уходит много времени.

– Я не хочу здесь оставаться, Оскар! Я не могу сидеть в одной клетке с кучкой дегенератов.

– Я тоже от этого не в восторге, и все же есть процедурные моменты, которых невозможно избежать. Я же не могу просто вот так взять и в прямом смысле слова вытащить тебя отсюда. К тому же есть кое-что еще. Мой гонорар. Нужно решить и этот вопрос.

На висках Дюпре запульсировали вены.

– О каком таком дерьме ты заводишь речь, Оскар? Разве я не проявлял о тебе всю необходимую заботу?

– Вне всякого сомнения, Джон, – согласился Бэрон, сохраняя деловой тон. – Однако быть защитником в деле об убийстве – нечто принципиально иное, нежели разбираться с делом о каких-то нарушениях в предоставлении эскорта. Дело об убийстве – вещь сложная и дорогая. Возможно, суду взбредет в голову требовать смертной казни, что означает двойной объем работы для адвоката по сравнению с делом, не предусматривающим высшей меры. Поэтому нам следует обсудить финансовый вопрос до того, как я соглашусь ввязаться в твое дело.

– Какая сумма ставится на обсуждение?

Бэрон сделал усилие, чтобы его голос продолжал звучать ровно. Он собирался запросить намного больше денег, чем когда-либо прежде, и надеялся, что Дюпре согласится на эту сумму.

– Мы должны будем нанять собственного детектива – а возможно, и не одного, – экспертов...

– Поближе к делу, Оскар...

– Хорошо, к делу так к делу. – Бэрон задумчиво кивнул. – Скажем, двести с половиной для начала.

– Двести пятьдесят тысяч долларов?

– Названная сумма – предварительный гонорар. Она, конечно, может увеличиться в зависимости от длительности процесса и...

Дюпре расхохотался:

– У меня нет двухсот пятидесяти тысяч долларов.

– Ах, Джон, не дешевись. Речь идет о твоей жизни.

– Нет у меня таких денег.

– А мне казалось, что ты неплохо зарабатываешь на своих девицах и на всем остальном.

– Зарабатывал, пока копы не накрыли мою фирму. "Экзотик" не функционирует уже несколько месяцев, и во всех остальных делах пришлось залечь на дно. Кроме того, тебе прекрасно известно, что мне приходится делиться доходами. Есть другие люди, которые... ну что я тебе рассказываю?..

Дюпре намеренно говорил так туманно, боясь, что их разговор подслушивают.

– Ну и какую же сумму ты можешь себе позволить? – спросил Бэрон.

– В данный момент? Может быть, пятьдесят.

– Это ничтожно малая сумма, даже чтобы начать ведение такого дела, Джон.

– Оскар, ты знаешь, что на меня можно положиться. Я же всегда расплачивался.

– Твое дело может закончиться смертным приговором. Такие дела стоят страшно дорого. А что скажут твои родители, например? У них ведь деньжата водятся...

– Мои родители, наверное, обрадуются, когда узнают о моем аресте. Они со мной не общаются с тех пор, как меня вышибли из колледжа.

– Ну что ж, тебе придется все хорошенько обдумать, Джон. А как только примешь решение, позвони мне, – предложил Бэрон. Теперь ему хотелось как можно скорее уйти, так как адвокат понял – у Дюпре действительно нет денег даже на предварительный гонорар.

– Дерьмо! – выпалил Дюпре, злобно уставившись на Бэрона сквозь стекло, разделявшее их. – Ты просто не хочешь платить за меня залог, жадная свинья!

Бэрон вскочил и с такой же нескрываемой злостью уставился на своего клиента, застрахованный от всяких неожиданностей со стороны Дюпре бетонной стеной и пуленепробиваемым стеклом.

– Эта жадная свинья в данный момент пытается хоть чем-то помочь тебе, дерьмо неблагодарное!

Дюпре не мог позволить Бэрону вот так просто уйти. Ему необходимо было каким-то образом выбраться из тюрьмы.

– Послушай, я погорячился, извини. Успокойся. Ты же видишь, меня засадили в тюрягу, и понятно, что это немного напрягает.

Адвокат снова сел, демонстрируя наигранное нежелание дальше вести беседу. Хотя, подумал Бэрон, возможно, парень блефует, чтобы заставить снизить сумму начального гонорара. Но следующие слова Дюпре развеяли последние надежды адвоката.

– А что, если мне не удастся добыть деньги?

– Скажи судье. Он назначит тебе адвоката.

– Общественного защитника?! – Дюпре побагровел. – Я не стану рисковать жизнью, пользуясь услугами бесплатного адвоката.

– Ну что ты, Джон, они совсем не такие уж плохие. К делам об убийстве допускают далеко не всех. Возможно, тебе попадется вполне приличный защитник. – Бэрон взглянул на часы. – Черт, я совсем забыл про время. Меня же ждут в офисе. А пока подумай, Джон, сможешь ли ты раздобыть бабки на мой предварительный гонорар. Тебе нужен профессионал, а в моих способностях ты имел возможность убедиться.

Дюпре что было сил сжал в руке переговорную трубку.

– Будем держать друг друга в курсе, – сказал Бэрон, пятясь к выходу. Оказавшись в коридоре, адвокат вздохнул с облегчением. Он не любил иметь дело с обозленными клиентами, особенно с такими непредсказуемыми, как Дюпре. Конечно, все обстояло бы совсем иначе, если бы Джон мог заплатить, однако, видимо, парню действительно не удастся найти деньги. Очень жаль, четверть миллиона долларов Бэрону бы явно не помешали.

12

Один раз в месяц Тим, Синди и Меган Керриганы встречались с отцом Тима и его четвертой женой в обитом дубовыми панелями обеденном зале клуба "Уэстмонт". Эти обеды были настоящей пыткой для Тима, но Синди, которая считала Уильяма Керригана обворожительным мужчиной, настаивала на поддержании заведенного ритуала. Синди также сумела подружиться и с Франсин Керриган, которая была на двадцать лет моложе своего мужа, отца Тима, и являлась обладательницей восхитительного загара, свидетельствовавшего о том, что она практически целый год проводит на дорогих курортах, а великолепную фигуру сохраняет с помощью разнообразных форм голодания.

Прибыв в клуб на следующий день после ареста Джона Дюпре, Тим увидел, что отец пригласил на обед новых гостей. Харви Грант сидел за столом рядом с Бертоном Роммелем, богатым бизнесменом, имевшим значительный вес в республиканской партии, и женой Роммеля – Люси.

Уильям Керриган, обладавший густой копной белоснежных волос, в течение всего года демонстрировал отличный загар и поддерживал себя в идеальной форме продолжительными тренировками в личном гимнастическом зале. Ребенком Тим очень редко встречался с отцом. Большая часть времени и сил старшего Керригана уходила на его компанию "Сан инвестментс". Правда, за те редкие минуты, которые отец Тима тратил на общение с семьей, он успевал выразить недовольство своим единственным сыном. К примеру, Уильям продемонстрировал Тиму свое крайнее раздражение по поводу того, что Тим отказался пойти в Пенсильванский университет, который окончил сам Уильям. Его ужаснуло решение сына отказаться от обещавшей миллионы карьеры профессионального футболиста, и уж совсем в полную растерянность его привело последнее решение Тима, выбравшего низкооплачиваемую работу в местной прокуратуре. При жизни мать Тима выполняла роль буфера между отцом и сыном. После ее смерти перед Тимом прошла череда с каждым разом все более молодых мачех, которым он был абсолютно безразличен. Отца же Керриган-младший стал видеть еще реже.

Во время подобных обедов Уильям с особым удовольствием упоминал о различных выгодных финансовых проектах, которыми мог бы заняться Тим, если бы оставил государственную службу. В ответ на предложения отца Тим всегда вежливо улыбался и обещал подумать, про себя моля Бога, чтобы кто-нибудь поскорее сменил тему разговора. Сегодня Уильям был менее разговорчив, чем обычно. Поэтому нить беседы перехватил Харви Грант, очаровывая дам остроумным изяществом не слишком злобных сплетен, время от времени стараясь слегка уколоть мужчин напоминанием об их не очень блестящих достижениях в гольфе, а также пытаясь вовлечь в разговор и Меган, чтобы та не чувствовала себя неуютно во взрослой компании.

– У нас сегодня утром было самое настоящее чаепитие, – сообщила Меган судье, – как у Алисы с Безумным Шляпником.

– И ты была Шляпником? – спросил Грант.

– Конечно, нет.

– Значит, ты была Соней?

– Нет! – рассмеялась Меган.

Грант почесал затылок и сделал вид, что находится в полном замешательстве.

– Так кем же ты была в таком случае?

– Алисой!

– Алисой? Алиса же была маленькой хорошенькой девочкой, а ты такая большая. Как ты могла быть Алисой?

– Я не большая! – запротестовала Меган. "Дядя Харви" был неутомимый шутник, и дочка Тима знала, как он любит подурачиться.

Когда Меган принесли десерт, Керриган-старший предложил мужчинам перейти в патио – подышать свежим воздухом.

– То, что произошло с Гарольдом Тревисом, просто чудовищно, – сказал Уильям, никогда не заводивший разговоров на неприятные темы за обеденным столом.

– С Джоном Дюпре никогда сладу не было. Вы даже не представляете, как с ним настрадались его родители, – сказал Бертон Роммель, худощавый мужчина атлетического сложения, у которого в пятьдесят два года в черных волосах не было заметно и следа седины.

– Вы их хорошо знаете? – спросил Тим.

– Достаточно, чтобы понять, как они страдали.

– Все потрясены, – заметил Харви Грант.

– Я слышал, что губернатор собирается назначить Питера Каултера на место Гарольда, – сообщил Уильям.

– Не староват ли Каултер для этого? – спросил Тим.

– Вот именно, – ответил Уильям. – Его задача состоит только в том, чтобы занять место. С ним расплачиваются за верную службу партии. Пит будет сидеть в кресле сенатора всего год, потом он спокойно уйдет на покой. Пит – безопасная кандидатура, он не способен ни на какие безрассудства, и время, проведенное в должности сенатора, станет превосходным украшением для его некролога.

Бертон Роммель пристально посмотрел на Тима:

– Послушай, Тим, я ведь не случайно попросил твоего отца пригласить меня на обед. То, что случилось с Гарольдом, – настоящая трагедия, но мы не можем себе позволить зацикливаться на ней. Мы потеряли кандидата в президенты и уж тем более не имеем права потерять и место в сенате. Партии нужен человек с безупречной репутацией, который смог бы участвовать в выборах в следующем году.

Тим не сразу понял, на что намекает Роммель.

– Вы хотите, чтобы я выставил свою кандидатуру в сенат? – спросил он не поверив ушам.

– Тебя удивит, Тим, та поддержка, которую тебе окажут избиратели.

– Я польщен, Берт. И не знаю, что ответить.

– Никто и не ждет от тебя ответа здесь и сейчас. До выборов еще целый год. Подумай. Обсуди с Синди. А потом позвони мне.

К радости и великому облегчению Тима, Харви Грант сменил тему разговора, переведя ее на последние футбольные новости, а Роммель с Уильямом закурили сигары. Когда Роммель и Грант решили, что они слишком надолго оставили дам в одиночестве, все направились назад в обеденный зал. Тим последовал за ними.

– Сын, одну минутку, – сказал Уильям. Тим повернулся к отцу. – Ты ни в коем случае не должен отказываться от возможности, которая сейчас представилась. Ты выбрал карьеру в государственной службе. А что может быть выше на этом пути, чем работа в конгрессе?

– Так я же совершенно не разбираюсь в политике, папа. Я там облажаюсь.

– Научишься.

– Мне придется большую часть времени проводить в Вашингтоне, вдали от Меган.

– Не глупи. Они последуют туда за тобой. Синди и Меган понравится в Вашингтоне. Ты получил отличный шанс, Тим. Такими возможностями не разбрасываются.

Между строк читалось: "То есть не поступают так, как ты поступил со всеми остальными своими блестящими шансами".

– Я серьезно обдумаю предложение, – сказал Тим, чтобы успокоить отца. – Это ведь весьма значительный шаг.

– Конечно. И возможность, которая больше никогда не представится, если ты от нее откажешься.

Мгновение они стояли молча. Затем Уильям слегка коснулся рукой плеча сына. Неожиданный знак отцовской любви застал Тима врасплох.

– Мы не всегда хорошо понимали друг друга, сынок, – сказал Уильям, – но ведь я желал тебе только добра. Если ты примешь решение участвовать в выборах, я приведу в действие все свои связи, чтобы помочь тебе победить, и, конечно же, обеспечу всю необходимую финансовую поддержку.

Тима это потрясло. Уже много времени прошло с тех пор, как его отец в последний раз так явно демонстрировал свои чувства к нему.

– Я очень ценю твою заботу, отец. – Комок подкатил к горлу Тима.

– Ты ведь мой сын. Не упусти такую возможность. Подобный шанс сделать что-то по-настоящему значимое для своей страны представляется раз в жизни. Ты справишься, Тим. Я же хорошо знаю, из какого ты теста. Ты справишься.

Тим развешивал свою одежду в шкафу, когда Синди вернулась в спальню из детской, уложив Меган.

– У тебя, наверное, есть какие-то новости? – спросила она с шаловливой улыбкой.

– Новости? Относительно чего?

– Когда вы, ребята, ушли в патио, Люси Роммель сообщила, что Берт хочет поговорить с тобой о чем-то очень важном.

– Берт предложил мне выставить свою кандидатуру на место Гарольда Тревиса.

Лицо Синди озарилось улыбкой.

– О, Тим! Потрясающе!

– Да, но... я не знаю...

– Не знаешь чего?

– Все это слишком неожиданно. И я вовсе не уверен, что мне нужно ввязываться.

– Ты серьезно? Как тебе вообще в голову могла прийти мысль отказаться от такого предложения?!

Тим услышал, как взволнована Синди, и почувствовал первые признаки боли в животе.

– Я не уверен, что справлюсь, Синди.

– Ты справишься, без сомнения, справишься. Ты не глупее Гарольда Тревиса, ты намного умнее его. Тебе представляется единственный шанс в жизни сделать что-то по-настоящему значимое. И подумай, как это повлияет на Меган. Она будет гордиться тобой. И с кем только мы не познакомимся...

– Я знаю, мне выпал очень важный шанс. Просто нужно немного времени, чтобы привыкнуть к мысли о подобных перспективах.

Синди обняла Тима и прижалась щекой к его груди.

– Я так горжусь тобой! – Она провела рукой по лицу мужа и поцеловала его. – Я всегда знала, что ты совершишь нечто поистине великое.

Внезапно Синди сделала шаг назад и взяла Тима за руку, взглянув ему в глаза. Ему показалось, что она чем-то испугана.

– Тим, я люблю тебя, и все же... В течение тех лет, что мы живем вместе, бывали мгновения, когда мне казалось, будто ты разлюбил меня.

– Синди...

– Нет, позволь, я договорю. – Она сделала глубокий вдох. – Я всегда тебя любила, даже когда казалась раздраженной и холодной. Я так вела себя, потому что думала, что теряю тебя. Я знаю, ты любишь Меган. Я знаю, у нас бывали тяжелые времена. И я не знаю, правда, что делала не так, да только я постараюсь перемениться, если ты мне скажешь – как. – Она сжала руку Тима еще крепче. В ней появилась некая истеричность. – Я хочу чтобы наш брак стал настоящим браком. Я хочу, чтобы ты стал тем, кем должен стать, а я была бы твоей помощницей в жизни. Но мне также известно, что бывают мгновения, когда ты теряешь веру в себя, когда ты думаешь, что не заслуживаешь тех возможностей, которые предоставляет тебе жизнь. – Глаза Тима расширились от удивления. Он и не подозревал, что Синди может быть известно о тех страхах и сомнениях, которые мучили его. – Ты не прав, Тим. Ты добрый, хороший и заслуживаешь того, чтобы стать настоящей звездой. Прими предложение, участвуй в выборах в сенат. Отбрось все сомнения в себе и никогда не сомневайся во мне.

После того как они закончили заниматься любовью, утомленная Синди сразу же заснула, а вот Тим долго лежал без сна и размышлял. Он представлял себя идущим по вашингтонским коридорам власти – Тим Керриган, сенатор Соединенных Штатов. Это казалось невероятным, и одна мысль о подобной перспективе способна была испугать до смерти. И тем не менее пост сенатора – очень важная должность, находясь на которой он мог бы помочь многим и многим людям. И еще таким образом Тим смог бы искупить свою вину перед Синди, которой причинил много боли. Она бы с восторгом вошла в водоворот вашингтонского высшего света. Жены сенаторов устраивают приемы, обедают с послами и генералами. Жены сенаторов появляются в телевизионных шоу, у них берут интервью модные журналы. Именно для такой роли она и была рождена.

Однако сенатору невозможно спрятаться. А что, если кто-нибудь обнаружит, что произошло тогда в парке, накануне игры за "Кубок Роз"? Тим был почти убежден, что его тайна так глубоко запрятана, что никто и никогда ее не раскроет. Только ведь кто знает, какими ресурсами будут располагать его противники, заинтересованные в дискредитации соперника по политическому марафону?

Тим повернулся на бок. Он не знал, что делать. Он боялся. Хотя, впрочем, он боялся всегда.

13

Дворец правосудия представлял собой шестнадцатиэтажное строение из стекла и бетона, расположенное в квартале от здания суда. Тюрьма округа Малтнома занимала с пятого по одиннадцатый этажи; на других этажах располагались также Центральное управление полиции Портленда, отделение районной прокуратуры и несколько залов для судебных заседаний. В отделанном стеклянными панелями вестибюле Дворца правосудия группа репортеров ожидала прихода Уэнделла Хейеса. Адвокату было невозможно ускользнуть от журналистов, так как он отличался невероятной толщиной и уже издалека бросался в глаза.

– Не могли бы вы объяснить нам, почему именно вас судья Грант назначил представлять интересы Джона Дюпре? – спросил его один из репортеров.

– Не было ли для вас несколько неожиданным это поручение? – выкрикнул другой.

Хейес поприветствовал нескольких представителей прессы, с тяжелым пыхтением пробираясь по ступенькам изогнутой лестницы, которая вела на четвертый этаж в залы судебных заседаний, а затем проследовал в приемное отделение тюрьмы. Он был очень полным и дряблым мужчиной, для которого небольшой путь от здания суда до тюрьмы был настоящим испытанием, лишившим его остатка сил. Даже костюм, сшитый искусным портным, не мог скрыть уродства его расплывшейся фигуры. Хейес вытащил из кармана носовой платок и промокнул им раскрасневшееся лицо. Он остановился, повернувшись спиной к двум помощникам шерифа, наблюдавшим за всем происходящим из-за большого стола приемного отделения. Телеоператор зажег софиты, и помощники шерифа заморгали глазами от ослепительного света, залившего неуклюжую фигуру Хейеса с ног до головы. Репортеры окружили его толпой и наперебой затараторили вопросы.

Хейес одарил братство "четвертой власти" дружеской улыбкой. Он их совершенно искренне любил. Именно их яркие репортажи о его подвигах в залах суда сделали имя адвоката известным в каждой портлендской семье. И Хейес не оставался в долгу. Он был щедр на цитаты, а время от времени, если это было ему выгодно, не гнушался делиться с газетчиками и конфиденциальной информацией.

Хейес поднял руку, и поток вопросов сразу же прекратился.

– Как вам хорошо известно, я редко выступаю в качестве адвоката, назначаемого судом. Я нарушил упомянутое правило в данном случае по личной просьбе судьи Гранта. Он мой старый друг и достаточно настойчивый человек, и для меня, естественно, было невозможно не пойти ему навстречу.

– Почему же судья Грант не обратился к кому-то из тех адвокатов, что включены в список назначаемых судом? – выкрикнул представитель какой-то телесети.

– Джек Штамм собирается требовать смертной казни, что ограничивает список только теми адвокатами, которые имеют право вести дела подобного рода. Для судьи Гранта важным было избежать любых разговоров относительно того, что с мистером Дюпре обходятся несправедливо вследствие известности и популярности покойного сенатора Тревиса.

– На чем будет основываться тактика защиты? – спросила репортер из "Орегонца".

Хейес улыбнулся:

– Грейс, я еще не беседовал с мистером Дюпре и поэтому не могу ответить на ваш вопрос. Именно сейчас я и направляюсь к нему для ведения упомянутой беседы. Поэтому прошу покорно меня извинить...

Хейес повернулся к одному из мужчин, сидевших за столом приемного отделения тюрьмы, – рыжеволосому громиле, габаритами почти не уступавшему самому адвокату.

– Эй, Мак, помоги укрыться от этой толпы, – произнес он достаточно громко, так чтобы его смогли услышать и журналисты. Некоторые из них рассмеялись.

– Конечно, мистер Хейес.

Адвокат хотел было показать охраннику пропуск со штрих-кодом, но тот только отмахнулся.

– А вот кейс ваш я все-таки должен проверить.

Металлоискатель находился между Хейесом и тюремным лифтом. Адвокат протянул охранникам свой дипломат, а из кармана вынул ключи, монеты и маленький швейцарский армейский перочинный нож. После чего юрист снял с себя пиджак и передал его вместе с металлическими предметами охранникам.

– Что вы думаете о перспективах "Блейзеров"? – спросил Хейес в то время, как охранник проверял его пиджак и бегло просматривал бумаги в портфеле.

– Как-то мне не приглянулся этот форвард из Хорватии. Я бы предпочел Дрейка.

– Парня из Далласа? – спросил Хейес, проходя через металлоискатель. – Он мужик крупный, но бросок у него слабоват.

– Да, зато броски противника отбивает классно, а "Блейзеры" основную ставку делают на оборону. – Мак вернул адвокату все вещи, за исключением ножа. – Извините, мистер Хейес. Я должен оставить его у себя.

– Заберу на обратном пути, – ответил Хейес, надевая пиджак. – Улыбнись мне на счастье, Мак.

Это было стандартной присказкой Хейеса, и Мак подарил ему свою ослепительную улыбку, проследовав за адвокатом к тюремному лифту и нажав кнопку того этажа, на котором содержался Джон Дюпре.

Одной из обязанностей Адама Бакли как тюремного охранника было сопровождение адвокатов в звуконепроницаемые комнаты, предназначенные для встреч защитников с клиентами. Благодаря тому, что каждую из трех комнат снабдили большим окном, у Бакли была возможность заглядывать внутрь помещений и контролировать происходящее там, пока он расхаживал взад и вперед по коридору. Коридор заканчивался толстой металлической дверью. Небольшое стеклянное окошечко в верхней части двери выходило в другой коридор, где находилась площадка для лифтов из приемного отделения.

– Я прибыл для встречи с Джоном Дюпре, – произнес Уэнделл Хейес, как только Бакли открыл дверь.

– Знаю, мистер Хейес. Я его уже провел в комнату номер два.

– Спасибо, – откликнулся Хейес, бросив взгляд в окно ближайшего к лифту помещения на женщину в деловом костюме и молодого негра, которые сидели, склонившись над стопкой отчетов полиции.

Бакли провел Хейеса ко второй комнате для посетителей и открыл перед ним тяжелую стальную дверь. Вторая дверь в противоположной части помещения вела в коридор, где располагались камеры предварительного заключения, в которых содержались подопечные приходивших сюда адвокатов. Джон Дюпре, одетый в оранжевый тюремный джемпер, сидел, развалясь, на одном из двух пластиковых стульев, что стояли по обе стороны круглого стола, привинченного к полу металлическими болтами. Хейес прошел мимо Бакли, а охранник указал ему на черную кнопку интеркома, выглядывавшую из углубления в желтой бетонной стене.

– Нажмите эту кнопку, если вам понадобится помощь, – напомнил он Хейесу, несмотря на то что понимал, насколько хорошо адвокату известны все правила.

Бакли запирал дверь, когда у него снова включилась рация с сообщением, что на этаж поднимается еще один адвокат. Он рысцой подбежал к двери и встретил там следующего государственного защитника, с измученным видом выходившего из лифта, читая на ходу какие-то материалы дела. Бакли узнал юриста и проводил в коридор.

– Мистер Бакли, мне нужен Кевин Кох.

– Сейчас его приведут.

Бакли проходил мимо второй комнаты для встреч с адвокатами, когда Уэнделл Хейес со всего маху ударился о стеклянное окошко.

– Что за... – начал было Бакли, но застыл с открытым ртом и отвисшей челюстью, когда голова Хейеса повернулась к нему, а из левой глазницы юриста фонтаном хлынула кровь, залив стекло. Когда голова Хейеса вновь отвернулась от окошка и обратилась в сторону Дюпре, государственный защитник издал сдавленный вопль и прижался к стене. Бакли, не двигаясь, смотрел, как заключенный нанес адвокату удар ножом. И лишь когда еще больший поток крови хлынул на окошко, а Хейес стал оседать на пол, охранник вышел из транса. Первым его импульсом было ворваться в помещение, однако затем опыт и знания возобладали. Если он сейчас откроет дверь, то окажется безоружным лицом к лицу с вооруженным преступником, таким образом подвергнув смертельной опасности всех находящихся на этаже.

– Попытка убийства в помещении номер два для встреч с адвокатами! – прокричал Бакли в рацию, бросившись к окошку. – На адвоката совершено нападение.

Бакли прижал лицо к окошку, чтобы получше разглядеть, в каком состоянии находится Хейес. Дюпре махнул в сторону охранника каким-то заостренным металлическим предметом. Бакли отскочил, несмотря на то что их разделяло стекло.

– Мне необходимо подкрепление! – закричал он в рацию. – Преступник вооружен!

Дюпре нанес удар по окошку. Стекло зазвенело и все же не разбилось.

– В каком состоянии адвокат? – прозвучал вопрос в рации.

– Не знаю. Кажется, он истекает кровью.

Дюпре бросился к двери в противоположной части комнаты и попытался вышибить ее, но стальная дверь не поддалась. Он начал мерить шагами помещение, что-то бормоча себе под нос.

– Кто еще находится на этаже? – вновь обратились к Бакли.

– У меня тут адвокат и заключенный в помещении номер один и общественный защитник в коридоре, – ответил Бакли в тот момент, когда, судя по ударам, Дюпре обратил внимание на другую дверь.

– Эвакуировать. Я вызываю сержанта.

– Уходите сейчас же, – приказал Бакли общественному защитнику, открыв дверь холла. Захлопнув за ним дверь, охранник открыл дверь в помещение номер один и попросил женщину-адвоката как можно скорее покинуть этаж. Просьба удивила ее клиента. – Возникла чрезвычайная ситуация, – сообщил Бакли заключенному, стараясь не выдать своего волнения. – Сейчас придет ваш конвоир.

Женщина начала было протестовать, когда Бакли услышал, что Дюпре пытается разбить окошко стулом. Стекло в окошке было толстым, и все-таки Бакли был не уверен, что оно выдержит эти удары.

– Выходите! – завопил он, схватив адвоката за руку и вытолкав ее в холл. Заключенный вскочил на ноги.

– Мои бумаги... – продолжала протестовать дама. Тут раздался второй удар стулом по окошку, и она зажала рот рукой, впервые заметив большие пятна крови на стекле. Бакли запер ее клиента и вытолкал женщину в холл с лифтами. Больше она уже не пыталась протестовать. Бакли проследовал за ней, закрыв дверь. Если даже Дюпре удастся разбить стекло, он все равно не сможет выйти за пределы узкого коридорчика рядом с помещениями для встреч с адвокатами.

– Говорит сержант Райс. Опишите ситуацию, – раздался голос в рации.

– В помещении номер один находится заключенный. Я его только что запер. Пока не знаю, есть ли кто-то в помещении номер три, но туда должны были привести Кевина Коха. Я вместе с двумя адвокатами нахожусь в холле, куда выходят оба лифта. Полагаю, что Уэнделл Хейес мертв. – Бакли услышал, как сержант сделал судорожный глоток воздуха при этом известии. – Он находится в помещении номер два вместе с Джоном Дюпре. Дюпре нанес ему несколько ранений каким-то режущим предметом. Видимо, самодельным ножом.

– О'кей. Оставайтесь там, где находитесь, Бакли. Тюрьма заперта, и через минуту к вам придет помощь. А я пройду в указанное помещение через заднюю дверь вместе с ребятами из группы по экстренным ситуациям.

Не успели они закончить беседу, как двери лифтов открылись, и десять членов тюремной группы по экстренным ситуациям в униформе и с масками на лицах выбежали на площадку. Все они были вооружены средствами несмертельного поражения противника и щитами из плексигласа в человеческий рост.

– Бакли? – спросил один из вошедших. Адам кивнул. – Я сержант Миллер. Как обстоят дела?

Бакли повторил то, что уже сообщил сержанту Райсу.

– Давайте пройдем внутрь, – сказал Миллер.

Бакли открыл дверь в коридор. По своей рации он слышал, как сержант Райе переговаривается с Дюпре.

– Мистер Дюпре, с вами говорит сержант Райе. Я нахожусь за этой дверью с пятнадцатью вооруженными людьми. А если вы выглянете в коридор, то увидите еще нескольких.

Дюпре повернулся к окошку. В его глазах застыло отчаяние. С обеих ладоней лилась кровь, в одной руке он сжимал что-то блестящее. Уэнделл Хейес валялся на полу. Его лицо и шея представляли собой сплошное кровавое месиво.

– Мы не собираемся причинять вам вред, – произнес сержант Райе. – Если вы не будете сопротивляться и подчинитесь нашим приказам, мы просто наденем на вас наручники и препроводим в камеру. Но если вы будете продолжать сопротивление, я не смогу гарантировать вам безопасность.

Взгляд Дюпре переместился на тех, кто стоял в коридоре. Спецназовцы в черной униформе, с оружием и щитами в руках, выглядели поистине устрашающе.

– Ну так что же вы решили, мистер Дюпре? – спокойно спросил сержант Райе.

– Попробуйте только приблизиться ко мне! – заорал Дюпре.

Какое-то мгновение длилось гробовое молчание. Затем задняя дверь рухнула в комнату, и в помещение ворвались четверо вооруженных полицейских, прокладывавших себе дорогу громадными щитами. Комнатка была очень узкой, и Дюпре не мог никуда убежать. Он нанес несколько хаотичных и бессмысленных ударов по щитам, но копам очень быстро удалось прижать его к стене, после чего один из них брызнул ему в глаза специальным спреем. Дюпре истошно завопил, двое схватили его за ноги и свалили на пол, в то время как двое других вырвали у него из рук нож. Меньше чем через минуту на руках у Дюпре уже были наручники. Бакли обернулся и увидел, что женщина-адвокат бросилась к Хейесу. Она попыталась нащупать пульс, но через несколько мгновений отрицательно покачала головой.

14

Судебное заседание завершилось рано, и Аманда решила поехать в Молодежную христианскую ассоциацию, чтобы немного поразмяться. Однако тут же ей пришло в голову, что там она может столкнуться с Тоби Бруксом, и ей стало не по себе. Она пыталась не думать о Бруксе, хотя это оказалось не так-то просто.

– Как глупо! – произнесла вслух Аманда. – Обычный парень. Какой вред он может мне причинить?

И тут ей стало грустно. До дела Кардони встреча с человеком, похожим на Тоби Брукса, взволновала бы Аманду. Самой главной ее утратой из-за унижений, через которые она прошла в руках хирурга, стала потеря способности доверять людям.

В раздевалке Аманда быстро переоделась, схватила очки, затолкала свои длинные черные волосы под плавательную шапочку и направилась в бассейн. Подойдя к вращающейся двери, она почувствовала, как у нее внезапно перехватило дыхание от волнения. Из-за этого Аманда тут же сочла себя уже окончательной идиоткой. Возможно, сегодня здесь вообще нет Брукса. И даже если он и здесь, то скорее всего плавает и у него просто не будет времени на болтовню с ней.

Но Тоби был в бассейне и при этом не плавал. Увидев Аманду, он заулыбался и замахал ей.

– Изменили свое мнение по поводу вступления в нашу команду? – спросил он.

– Нет, – выдавила она не без труда. – Я пришла только немного поразмяться.

– Ну что ж, жаль. Через несколько месяцев состоится чемпионат страны. А потом международные соревнования. В этом году они будут проходить в Париже.

– Запах хлорки в Париже? Как романтично! – сказала Аманда, заставив себя улыбнуться.

Тоби засмеялся. Пловцы из команды мастеров закончили разминку и собрались в группу у стенки бассейна.

– Мне нужно постоянно заставлять ребят двигаться. Хорошей вам разминки.

Тоби повернулся к пловцам и прокричал им команду. Из предметов, сваленных в кучу на полу, Аманда взяла ласты и кикборд. Она уже начала надевать ласты, сидя на краешке бассейна перед дорожкой, как вдруг увидела Кейт Росс, идущую по пандусу в облегающих джинсах, голубой рубахе из плотной материи и в кожаной "косухе". В руках она несла свои туфли и носки. Кейт, рослая мускулистая смуглая брюнетка с крупными карими глазами и вьющимися темными волосами, в свои двадцать восемь лет уже успела поработать в полиции, ее специальностью были компьютерные преступления. Несколькими месяцами раньше, работая следователем в одной из крупнейших юридических контор Портленда, она попросила Аманду представлять интересы Дэниела Эймса, одного из ее компаньонов, который обвинялся в убийстве. Аманда помогла Дэниелу выпутаться и затем порекомендовала его в качестве компаньона в фирму "Джеффи, Кац, Лихейн и Бриндизи". Вскоре она и саму Кейт переманила в эту фирму.

– Пришла поплавать? – спросила Аманда. Ее хорошее настроение мгновенно испарилось, так как она сразу же поняла – появление Кейт означает конец надеждам на приятную разминку.

– Не люблю плавать.

– Тогда в чем же дело?

– Судья Робард пытался найти тебя в зале судебных заседаний судьи Дэвиса, но ты уже успела смыться. Он ждет тебя у себя. Твой отец прислал меня за тобой.

Плечи Аманды поникли. Судья Робард успел основательно попортить ей кровь на тех процессах, где он председательствовал. Единственным утешением для адвоката на таких судебных заседаниях было то, что и стороне обвинения от судьи доставалось ничуть не в меньшей степени. И вот сегодня он сорвал ей такую превосходную разминку. К несчастью, у Аманды не было никакой возможности отказаться от приглашения, исходившего от члена районного суда. Это значило бы окончательно погубить свою адвокатскую карьеру.

– Я переоденусь и сразу же поеду во Дворец правосудия, – ответила Аманда со вздохом. – А ты можешь отправляться к моему отцу и сообщить ему, что поручение выполнено.

– Он готовит для тебя обед и хочет, чтобы ты заехала к нему после беседы с судьей Робардом.

Судья Айвен Робард был фанатиком фитнесса и поэтому все свои выходные и отпуска проводил в бесконечных пробежках и марафонах. Результатом вегетарианской диеты и упражнений стало то, что на его теле высотой в пять футов шесть дюймов не было ни одного грамма жира. Правда, при взгляде на законника создавалось впечатление, что он явно перестарался. Ввалившиеся щеки и глубоко посаженные глаза судьи напоминали Аманде засушенную человеческую голову, которую она как-то видела в Нью-Йоркском городском музее. Аманда была точно уверена, что судья был бы гораздо более приятным человеком, если бы побольше ел и не тратил так много времени на тренировки.

Когда Аманда вошла в его кабинет, Робард сидел за рабочим столом и писал заключение по делу. Все стены в кабинете были увешаны фотографиями судьи, бегущего марафонскую дистанцию по улицам Бостона, Нью-Йорка и других больших городов, стоящего на покоренных им горных вершинах, летящего на дельтаплане и занимающегося виндсерфингом. Даже от разглядывания всех этих фотографий начинала кружиться голова и захватывало дух.

– Наконец-то, – произнес Робард, не отрывая глаз от работы.

– Одна из наших сотрудниц буквально вытащила меня из бассейна, – ответила Аманда. И если своими словами она пыталась добиться сочувствия и снисходительности от товарища по любви к спорту, то ее надеждам не суждено было сбыться.

– Мне очень жаль, – сухо ответил Робард, складывая бумаги, над которыми работал, в аккуратную стопку и поднимая глаза на Аманду, – да только у нас очень серьезная ситуация.

Тут Аманде вспомнилась старая шутка, в которой была фраза: "У кого это "у нас", дружище?" Но она решила, что лучше попридержать язык.

– Вы слышали об Уэнделле Хейесе?

– Только о нем все сейчас и говорят.

– Вам что-нибудь известно о его убийце, человеке по имени Джон Дюпре?

– Только то, что я прочла в газетах.

– Он сутенер и торговец наркотиками. Я был судьей на слушании дела о проституции, где Дюпре выступал в качестве обвиняемого.

До Аманды внезапно дошла причина ее срочного вызова, и она ей совсем не понравилась.

– И что же случилось? – спросила она, чтобы затянуть время.

– Я был вынужден отказать в иске. Основной свидетель обвинения не явился. А вскоре после закрытия дела выяснилось, что она была убита. Короче говоря, Харви Гранту пришла в голову гениальная идея поручить мне ведение дела об убийстве по той причине, что я уже вел дело Дюпре. Поэтому, как я сказал, у нас очень серьезная ситуация. В конституции сказано, что я должен назначить Дюпре защитника. Однако в этом чудесном документе ничего не говорится относительно того, что я должен делать в том случае, если все адвокаты, которых приглашаю, заявляют, что не станут представлять интересы человека, зарезавшего их коллегу.

Аманда понимала, чего ждет от нее Робард, и все-таки ей не хотелось облегчать судье задачу. Поэтому она сидела молча и ждала продолжения. Ее поведение явно раздражало Робарда.

– И что вы думаете насчет моего предложения?

– Насчет какого предложения?

– Мисс Джеффи, главное, в чем вас нельзя обвинить ни при каких обстоятельствах, – это глупость. Так что, прошу, прекратите играть со мной в подобные игры. Я пригласил вас сюда, потому что у вас больше мужества, чем у какого-либо другого адвоката из живущих в нашем городе. А мне в этом деле нужен по-настоящему мужественный адвокат.

Аманда понимала, что выводы судьи основываются на впечатлении от дела Кардони. И ей страшно захотелось сказать Робарду, что в прошлом году все ее запасы мужества были полностью израсходованы.

– Вы бы только послушали, какими отговорками одаривали меня ваши коллеги, – продолжал Робард. – Какое-то сборище слюнявых младенцев!

– Мне казалось, что у Дюпре достаточно денег, чтобы нанять адвоката. В газетах утверждают, будто у него богатые родители.

– Они лишили парня наследства и всякой финансовой поддержки после того, как его выгнали из колледжа и он решил заняться торговлей наркотиками и сутенерством.

– А что же адвокат, занимавшийся тем делом, по которому Дюпре оправдали?

– Оскар Бэрон? Не смешите меня. Он перепуган не меньше остальных. Говорит, что Дюпре не может оплатить его гонорар. И Бэрон не врет. Деньги на оплату услуг адвоката в деле, тянущем на высшую меру, может наскрести лишь миллионер. Кроме того, Бэрон недостаточно квалифицирован для того, чтобы вести подобные дела. Итак, что вы скажете?

– Мягко говоря, ваше предложение несколько неожиданно, судья. Нужно какое-то время, чтобы его обдумать. И мне необходимо посоветоваться с отцом.

– Я уже говорил с Фрэнком, – ответил Робард с хитроватой улыбкой. – Могу вас заверить, что он обеими руками за мой выбор.

– О, неужели? Ну, в таком случае хотелось бы узнать его аргументы. Потому что иначе вам придется либо дать мне время на обдумывание, либо принять мой вежливый отказ от вашего лестного предложения провести несколько ближайших месяцев в компании маньяка-убийцы.

– У нас практически нет времени, мисс Джеффи.

Аманда вздохнула:

– Сегодня вечером я обедаю с отцом. Зайду к вам завтра.

Робард несколько раз кивнул, а затем сказал:

– Ну что ж, приемлемо, вполне приемлемо. Я прихожу сюда, как правило, в семь. – Судья нацарапал что-то на своей визитке. – Вот мой личный номер. Секретарь приходит только в восемь.

Мать Аманды Джеффи умерла при родах, и Фрэнк Джеффи был единственным родителем, которого она знала. В молодости Фрэнк был большим гулякой, задирой, любителем компаний и застолий, твердо державшимся того мнения, что место женщины – у домашнего очага. Ему бы и в страшном сне не приснилось, что на его долю выпадет одному воспитывать дочь. И вот мать Аманды умерла, и, как это ни удивительно, Фрэнк все силы свои отдал на воспитание девочки. А так как он не имел ни малейшего представления о том, что следует делать в первую очередь, а что можно отложить, он делал все. Поэтому в детстве у Аманды одновременно с куклами и балетом были занятия виндсерфингом, атлетизмом и стрельбой. Как только она продемонстрировала склонность к спортивному плаванию, Фрэнк сразу и с большим энтузиазмом поддержал дочь; он всегда хвалил ее в случае побед, что случалось довольно часто, и никогда не корил в случае неудач.

Шесть лет назад, когда Фрэнк предложил Аманде работать в своей фирме, она некоторое время колебалась. У нее были сомнения насчет того, берет ли ее отец на работу за профессиональные достоинства или просто потому, что она его дочь. В конце концов Аманда приняла предложение отца, предпочтя его целому ряду других. Сделала она это прежде всего потому, что уголовное право было той единственной разновидностью права, которым Аманде хотелось заниматься, а Фрэнк Джеффи являлся одним из лучших специалистов в этой области в США. Теперь же по своим качествам юриста она приближалась к профессионализму отца, и в ее карьере было не много случаев, когда в их деловых отношениях роль отца брала верх над ролью старшего партнера по юридической фирме. Когда же подобное случалось, Аманда резко и недвусмысленно ставила Фрэнка на место. Так она собиралась поступить и в данном случае, въезжая на дорожку, которая вела к викторианскому строению с островерхой крышей. В этом доме прошло все ее детство.

Фрэнк был не бог весть каким поваром, но варить суп с клецками и печь картофельные оладьи – то, что когда-то блестяще умела делать его мать, – научился превосходно. Когда Аманда была маленькой, Фрэнк готовил для нее названные блюда в качестве особых деликатесов. И теперь, увидев их на кухонной стойке, она сразу же поняла, что отец чувствует себя виноватым.

– Я всегда думала, что мы понимаем друг друга, и не слышала ничего о том, что фирма собирается сокращать штаты, – сказала Аманда, сбрасывая плащ на кресло. – Или есть какая-то другая причина, по которой тебе захотелось моей смерти?

– Ну, Аманда...

– Ты на самом деле сказал его чести Айвену Робарду, что я соглашусь представлять в суде интересы убийцы адвоката?

– Нет, я не говорил ничего подобного. Я сказал только, что ты вполне квалифицированный юрист для дел такого рода.

– И ты тоже не менее квалифицированный юрист. Как же вышло, что ты сам не предложил свои услуги по спасению бедного, несчастного мальчика, а решил подставить меня?

– Мне нельзя браться за дело об убийстве сенатора, так как я лично знал Тревиса. Я играл с ним в гольф на прошлой неделе в "Уэстмонте".

– Ах, ну, конечно, я понимаю! Ты не можешь принести себя в жертву, потому что Тревис – твой старый партнер по гольфу, а так как я в гольф не играю, то пожертвовать мной вполне справедливо. О чем, черт побери, ты думал, принимая такое решение?!

– У меня было несколько причин предложить твою кандидатуру Айвену, когда у него возникли трудности с делом. Ну, прежде всего существует важнейший принцип нашей профессии: каждому обвиняемому должна быть предоставлена возможность наилучшей защиты. И меня крайне беспокоит, что адвокаты один за другим отказываются браться за дело Дюпре, потому что они до смерти перепуганы. И все же причина, по которой я хотел бы видеть именно тебя в качестве защитника Дюпре, другая.

Наступила пауза. Когда отец Аманды заговорил вновь, лицо его сделалось предельно серьезным и даже озабоченным.

– То дело в прошлом году было чудовищным. Ты знаешь, я горжусь, как ты с ним справилась, и все-таки мне хорошо известно, что после дела Кардони ты намеренно отказываешься от любых дел, связанных с жестокостью. И я прекрасно понимаю почему. Мне хочется найти способ избавить тебя от страшных воспоминаний. Я подумал, что, возможно, одним из средств излечения может стать возвращение к делам такого рода...

Аманде пришлось признать, что со времен дела Кардони она почти не работала с преступлениями, связанными с особой жестокостью и убийствами. И даже в тех немногочисленных случаях, когда она соглашалась взяться за что-то подобное, ее участие ограничивалось помощью в подготовке документов другим адвокатам, работавшим в фирме. Аманде была невыносима мысль о том, что она снова столкнется с насилием, садизмом, жестокостью в разных формах. А это громадная проблема в том случае, если ваша профессия – уголовное право.

– Все верно, папа. Последний год я жила в состоянии постоянного страха. Только то дело... – Она содрогнулась. – Мне было сложно расстаться с воспоминаниями о нем.

Сердце Фрэнка сжалось при мысли о том, через что пришлось пройти его дочери.

– Я знаю, детка, – сказал он, – и я не стал бы ругать тебя, если бы ты решила сменить круг профессиональных интересов, попробовать себя в какой-нибудь другой юридической сфере. В данном случае ты должна сама принять решение, и я поддержу любое из них. Однако дело, о котором мы сейчас ведем речь, могло бы стать великолепной проверкой для тебя. Если, разумеется, ты хочешь и впредь работать с уголовными преступлениями...

– Я подумаю.

– Хорошо. Правда, на голодный желудок тебе будет тяжело сосредоточиться. Итак, хватит о судах и процессах. Перейдем к еде.