Тафгай

Глава 26

После очень позднего ужина, когда я в комнате ломал голову, как бы свалить из гостиницы, заглянул второй вратарь команды Саша Котомкин:

— Давай к нам, скидываемся по пятёрке с носа. Отмети победу.

— А вы как собираетесь за «ингредиентами посылать гонца», когда на ресепшене Прилепский газету на одной странице уже битый час читает? — Заинтересовался я.

— Как? — Удивился Котомкин. — В ресторане всё возьмём. А так «папа» до одиннадцати часов с газетой просидит, чтобы народ в самоволку не разбежался. Ну ты чё с нами?

— Нет, после отравления не пью, извини Александр, — пробормотал я, ведь голос в голове вновь затянул про Марусю, которая ноги мыла.

Поэтому план созрел за пару минут. Я надел на себя спортивные трусы, кеды и футболку, а плащ, рубашку и брюки, я аккуратно свернул, обернул газетой и один раз обмотал изолентой. Наконец из ресторана вернулись юниоры Ковин и Скворцов, без которых побег из «Ленинграда» выглядел проблематичным.

— О! Мужики, — я хлопнул в ладоши, — сейчас разыграем с вами такую хоккейную комбинацию. Я обманным финтом внизу в фойе проскакиваю мимо «папы», выхожу на улицу. А вы из левого бокового окна пасуете вот этим свертком мне в руки. Вопросы имеются?

— Имеются, — хитро улыбнулся Саша Скворцов. — Для чего и против кого играем?

— Для чего? — Я сам задумался на секунду. — Для научной работы. Называется «Сравнительный анализ гербария обыкновенного Череповецкого и Горьковского». Время не ждёт, — я посмотрел на наручные часы марки «ЗиМ», производства Куйбышевского завода, которые приобрёл на днях. И кивнул головой, якобы пошли, но Вова Ковин вдруг заупрямился.

— Зачем нужна такая сложная комбинация? — Прокашлялся он. — Когда тут в ресторане этот «гербарий» сам в руки просится.

— Такие нехорошие продажные «гербарии» лично я собирать брезгую, — я поморщился. — Кстати, пока не забыл. Завтра перед дневной тренировкой разучим ещё пару комбинаций. Раз сыгрываться некогда, будем играть по схемам. И это… если мужики из команды предложат скинуться по пятёре и бахнуть, соврите что-нибудь и отмажтесь. Если конечно вы хотите в этом сезоне в основной состав пробиться.

— Мы уже отмазались, — хмыкнул Сашка Скворцов. — Нам хоккей важнее.

— Вот и ладушки, — сказал я и двинул на «подвиги».

В низу в фойе гостиницы Прилепский очень удивился, когда я в спортивных трусах «пошёл на пробежку», но ничего не сказал. Затем я переоделся в свой единственный выходной прикид и направился знакомиться с местным женским населением, на танцы. До череповецкого «Парка культуры и отдыха» дошёл за минут пятнадцать, сначала от «Алмаза» прошагал по Московскому проспекту, затем повернул на улицу Горького. И вот я уже около ограды парка. До деревянной танцплощадки добрался, уже ориентируясь на звуки музыки. Пятьдесят копеек отдал на входе и стал высматривать, из стоящих по краям девушек и женщин, ту, которая пришла сюда с теми же намерениями, что и я. То есть ради биологии, науке о живых существах.

«Красивых всех разобрали», — загундел голос в голове, как будто я слепой и сам не вижу.

«Вот и замечательно, завтра суббота, придём сюда пораньше», — ответил я, но голос сразу же запел про речку и Марусю.

— Вы танцуете? — Неизвестно откуда ко мне подошла приятная женщина лет тридцати с хвостиком. Хотя в таком освещении, возрастные прогнозы дело не благодарное и опасное.

— Танцую? Это громко сказано, — улыбнулся я, взял женщину за руку, вывел её ближе к центру танцевальной площадки и обнял за талию, которая имелась в наличии. — Скорее я дёргаюсь всем телом, и иногда случайно попадаю в ритм. Хорошо, что музыкальная композиция медленная.

— Да, настраивает на романтический лад, — незнакомка улыбнулась, и я обратил внимание на большие и немного раскосые глаза. В плохом освещении танцплощадки они казались карими, а волосы — тёмно-русыми.

«Надо брать!» — обрадовался неугомонный голос.

«Что-то тут не чисто, — возразил я, рассматривая и аккуратно ощупывая женщину. — Фигура отличная, на лицо симпатичная и скорее всего, занимается каким-то интеллектуальным трудом. Кстати, и пришла тоже только-только. Вопрос — зачем?»

«Затем же, что и ты — дубина хоккейная! Берём не глядя!» — проорал голосок, а медленная инструментальная композиция тем временем закончилась.

— Забыл представиться, Иван, — кивнул я головой, пока музыканты на сцене совещались, чем дальше продолжить или уже закончить культурную музыкальную программу.

— Как Ивана Тургенева? А вы читали Тургенева? — Барышня вывалила на мою хоккейную голову сразу два тяжелейших вопроса. И слава труду, что парни с гитарами заиграли что-то из «Битлз»:

— Тургенев? — Вспомнил я вечернюю школу. — Ну как же, «Отцы и деды» и эти, «Записки стрелка».

— Охотника, — поправила меня незнакомка и прижалась ко мне всем телом. — А что вам ещё нравиться из литературы?

— В литературе я больше всего ценю — женские образы, — на этих словах моя рука опустилась ниже спины и сжала упругую ягодицу. — Предпочитаю тургеневских девушек, роковых красавиц Достоевского и толстовскую Анну Каренину.

— А вам нравится княжна Мэри? — Решила продолжить литературный допрос странная незнакомка.

— Спрошу при случае у Печорина, — пробубнил я и продолжил своими лапищами изучать тело женщины.

Странно, но любительница литературы на то, что я её самым бессовестным образом лапаю, не обратила никакого внимания. Я лишь почувствовал, что по её телу пробежала еле заметная дрожь.

«Я же говорил, надо брать!» — опять вмешался голос.

«Что-то здесь не то, слишком всё гладко, — засомневался я. — И вообще давай завтра?»

«Я мечтал ей улыбнутся, и руки её коснутся, о-о», — заблажил под «Битлз» голос, передразнивая музыкантов на сцене.

— А может, прогуляемся в парке? — Шепнул я незнакомке. — А то мне как-то «Битлз» в современной обработке не очень.

— А почему бы и нет, — пролепетала женщина, которая так и не представилась.

И вообще барышня вела себя как шпионка, действующая на чужой территории. Постоянно оглядывалась и иногда вздрагивала. Лишь когда мы скрылись от посторонних глаз в очень тенистой аллее, она немного расслабилась. Но для более полной маскировки, женщина сама взяла меня за руку и утащила прямо по газону за какое-то раскидистое дерево. И здесь мы накинулись друг на друга как два оголодавших от длительного воздержания человека.

— Знаешь, почему это место называется Соляной сад? — Возбужденно зашептала женщина, при этом умудряясь ещё и целоваться, больно прикусывая мои губы.

— Почему? — Переспросил я, шаря руками уже под одеждой заговорщицы.

— Здесь были бывшие, а-ах, склады, какой ты быстрый, — выдохнула она.

— Нам хоккеистам медлить некогда, — объяснил я свою стремительность, разворачивая барышню к себе тыльной частью. — На льду крутиться нужно так, чтобы шайбу отнять, соперника обвести, и забить, а за всё про все в ответ тебе ничего не было.

— Ой! — Ойкнула незнакомка, когда можно сказать все было на мази. — Меня ведь муж сейчас встречает у главного входа. — Ты ведь в гостинице «Ленинград» живешь? — Спросила она, резко натягивая трусики обратно и доставая из сумочки обручальное кольцо. — Какой номер?

— Триста двадцатый, — пробормотал я, пытаясь как-то сложить одно с другим, и явную сексуальную озабоченность и верность мужу.

— Я сразу поняла, что ты приезжий, — женщина снова впилась в меня больным для губ и страстным поцелуем. — Я тебя сама найду, мой Иван Тургенев, — хохотнула она и побежала по газону, скрывшись в темноте.

«Ну, любовный хренов теоретик! — отчитывал я голос в своей голове. — Надо брать, надо брать. Сказано же было, что дело не чисто! Теперь заткнись хотя бы на неделю, пока я в состав пробиваюсь. Одни неприятности от тебя. Лучше бы во время матча подсказывал, кому пас отдать надо, кто открылся, кого наоборот защитники прикрыли».

Я зло мерил шагами Московский проспект, направляясь в гостиницу. Танцы, пока мы целовались с ненормальной любительницей литературы закончились, разобрали не только самых красивых, средних и не очень, разошлись вообще все. И вдруг проходя мимо очередной панельной пятиэтажки, я услышал крик. Либо животное какое-то мучают, либо к человеку пристают с высоким женским голосом, мне всё равно, планка мигом упала, и я тут же ринулся разбираться — что за хня?

— Отцепитесь! — Крикнула девушка где-то в глубине плохо освещённого двора. — Спасите!

Девчоночьи крики перемежались мужским гоготом.

— Да не рыпайтесь дуры! — Услышал я, уже подбегая.

И когда я вылетел на нехорошую компанию, расклад сил оказался такой, четверо мудаков, и две девушки, которые отмахивались сумочками. Двоих первых балбесов, что оказались на пути я без разговоров столкнул лбами. А о чём с ними вести беседу, не о Тургеневе же? Они и «Муму» в жизни никогда не читали. Поэтому следующего я долбанул правым боковым в челюсть. Чтоб значит, когда придёт в себя, записался в библиотеку. А то отстает пока культурный уровень уличной шпаны от европейских стандартов. Четвёртый же с криком: «Наших бьют!», уверенно и смело побежал за подмогой. Кстати, которая вполне могла и подойти. А вдруг их там человек двадцать? Да и эти, враги русской классической литературы, скоро очухаются.

— Делаем ноги, девчонки, — подмигнул я двум зарёванным подружкам.

И мы, не сговариваясь, понеслись в противоположную сторону, потом куда-то свернули и тут полил неприятный сентябрьский дождь.

— Давай в подъезд, — пискнула одна девушка.

С этим предложением я согласился, и мы забежали наугад за деревянную скрипучую, без всяких кодовых замков дверь.

— Поднимемся на площадку между вторым и третьим этажом, — шепнул я. — Так на всякий пожарный. Мало ли им ещё захочется звездюлей.

Девушки нервно хихикнули и мы, стараясь ступать как можно тише, поднялись вверх по лестнице. И тут я, наконец, рассмотрел кого спас от необразованных неандертальцев. Два светло-серых коротких плаща, черные туфли, прическа «Бабета» из пшеничных волос на голове, и хитрые красивые глаза. Передо мной стояли две копии и улыбались. Близнецы! Кстати, у меня в юношеской команде играли двое братьев близнецов. Что характерно тренеры их путали, а мы легко различали. Но этих девчонок я пока отличить не мог, ведь мы даже ещё не познакомились.

— Меня Иван зовут, — представился я первым.

— Аня и Таня, — сказала за себя и сестру более бойкая девушка.

— Вроде взрослые девчонки, а не знаете, что гулять в такое время опасно для здоровья, — я серьезно посмотрел на них.

— Да были у нас провожающие, на танцах познакомились, — тяжело вздохнула разговорчивая Аня. — Но как этих увидели, разбежались.

— Ясно, спасайся, кто может. Есть такое предложение, пока дождь льёт, — я кивнул в окно, по подоконнику которого громко барабанили тяжёлые капли, — я вас до дома провожу. Не думаю, что шантрапа в такую непогоду будет долго бегать. Пошли?

— У нас зонта нет, — тихо пролепетала Таня.

— Ничего у меня есть плащ, — я снял с себя элемент своего выходного костюма и поднял над собой. — Я сам буду зонт.

Мы, осторожно оглядевшись, вынырнули из подъезда и посеменили дальше по неизвестным мне проулкам. Я, как древний Атлант, который по греческой мифологии держал небосвод на своих плечах, распростёр могучие руки и придерживал плащ, а девчонки, обнимая меня за талию, иногда взвизгивали, когда мы случайно наступали на невидимые в темноте лужи. И хоть идти было всего ничего, сёстры жили в общежитие областного училища искусств, в сталинской пятиэтажке, вымокли мы, по крайней мере я, до нитки.

— Зайдешь к нам в гости? — Спросила озорная Аня, при этом сестра недовольно её ткнула локотком в бок. — Мы тебе верёвку скинем из кухни второго этажа.

— Нет, лучше вы завтра приходите в «Алмаз» на хоккей, я вам билеты достану, — я накинул на себя плащ и поёжился. — В пять часов СКА и «Химик» из Воскресенска играют, а там что-нибудь придумаем. Ресторан, кино или мороженное.

— Вдвоём что ли приходить? — Удивилась Татьяна.

«Обеих надо брать», — ожил идиотский голосок, который никаких угрызений совести за собой не чувствовал.

— Вот чего я точно не люблю, так это дискредитации ни в каком виде, поэтому приходите вдвоем, — я улыбнулся и чмокнул сестёр в мокрые от дождя щёчки.

В субботу 18 сентября наше горьковское «Торпедо» получило всего один час льда во дворце спорта «Алмаз», причём сразу после завтрака. Ведь кроме нас должны были потренироваться ещё пять спортивных коллективов, участвующих в кубке имени космонавта Белова. Поэтому в десять часов утра недовольная и изрядно помятая команда выстроилась перед главным тренером Прилепским. В глазах своих партнёров, лично я читал один единственный немой вопрос: «Где бы поправить здоровье?»

— Вижу, хорошо отметили начало турнира, — ухмыльнулся «папа». — А кое-кто вообще всю ночь, где-то в одних трусах бегал, — Александр Тихонович выразительно посмотрел на меня. — Завтра по бабам побежишь уже в чём мать родила, так?

— Тренируюсь по древнегреческой системе, — отрапортовал я. — Но из-за неподходящего климата согласен эксперимент свернуть. Хочу отметить, что цвета нашего прославленного клуба не посрамил, тридцать км накрутил перед сном честь по чести.

— Накрутил он себе на одно место, — пробормотал Прилепский. — Виталич, позанимайся с вратаря индивидуально, — сказал тренер своему помощнику. — Ну, а вы болезные поехали по круг против часовой стрелки. Ускорение по свистку!

И народ угрюмо покатил наматывать круги. Затем «папа» заставил нас кувыркаться, падать, вставать с разбегу на колени и ещё бы маленько, то мы бы все поползли по-пластунски, но спустя полчаса Прилепский сжалился и объявил товарищеский мини турнир. На одни ворота встал Виктор Коноваленко — основной наш голкипер, на другие первый запасной Саша Котомкин.

— Первая пятёрка, — сказал главный тренер, делая пометку в журнале. — Защитники: Астафьев, Фёдоров. Нападающие: Мишин, Федотов, Фролов. Вторая пятёрка: Защитники: Гордеев, Мошкаров. Нападающие: Скворцов, Тафгаев и Ковин. Играем до первой пропущенной шайбы, проигравший садится на лавку.

«Ничего себе, — подумал я. — Мы с мелкососами уже вторая пятёрка. Лихо!»

— Мужики, — подозвал я перед двусторонкой своих партнёров по второй пятёрке. — Кова, Скворец на входе в зону атаки сыграем скрест. Вижу по лицам, что не понятно. Всё очень просто. Я пасую в край, допустим на тебя Кова. Ты начинаешь движение с шайбой вдоль синей линии, уводишь защитника за собой и оставляешь шайбу мне. Я на встречном, скрещенном движении влетаю в образовавшийся коридор. Ты, Скворец, входишь в зону параллельно со мной, чтобы замкнуть передачу на дальней штанге. А ты, Кова, заходишь по центру чуть позади нас.

— Тоже получается треугольник, только наоборот, — догадался более сообразительный Сашка Скворцов.

— Точно, — кивнул я.

— А мы? — Спросил наш защитник Вова Гордеев.

— Ты, Гордей, страхуешь в глубине площадки, а ты, Мошкар, закрываешь линию по центру, — дал я самые последние указания.

— Набазлались? — Рыкнул Прилепский. — Давай на точку.

В центральном круге, как и на заводской «Спартакиаде» я встал напротив центрального нападающего Саши Федотова. Ассистент главного тренера бросил шайбу вниз, а «папа» дунул в свисток и нажал секундомер. «Зачем в игре на счёт секундомер?» — подумал я, выбивая шайбу на своего защитника, и откатываясь для обратного паса.

К сожалению, первая комбинация сркест не получилась, Кову очень плотно встретил защитник Юра Федоров и в очень опасную атаку побежал по тому же правому флангу Толя Фролов.

— Пас, Фрол! — Потребовал от него передачи с другого фланга Мишин.

И тут я впервые решил выпендриться. Дело в том, что Фролов пожадничал, пошёл в обыгрыш и я так хорошо к нему пристроился, откатываясь спиной назад, что силовой приём сам просился в данной игровой ситуации. Резкий удар плечом в плечо и от неожиданности Толя так грохнулся, что клюшка улетела куда-то за спину, а сам он шлепнулся на пятую точку и воткнулся по инерции в борт. Прилепский тут же остановил игру.

— Это чё за х…ня? — Накинулся на меня главный тренер и игроки первой тройки нападения.

— Спокойно, — я толкнул, полезшего в драку Федотова, и дал подзатыльник Мишину. — Чистый хит Тихоныч! Спокойно мужики! Локти не поднимал, ноги при силовом приёме не отрывал, в голову не бил. Не в шахматы играем, не в домино, не в карты на раздевание! — Я ещё раз оттолкнул от себя игроков первой пятёрки.

Прилепский дунул в свисток и бессмысленная толкотня прекратилась. Тем более Толя Фролов поднялся на ноги.

— Всё нормально, — потрогал он рукой свою голову. — Живой.

— Где так научился Тафгай? — Подозрительно, как на засланного казачка, посмотрел на меня «папа».

— Я раньше фигурным катанием занимался, когда партнёршу поднимаешь вверх, то так же примерно пристраиваешься, — соврал беззастенчиво я. — Раз, два и хлоп.

— Команду мне не перехлопай фигурист, — пробормотал Прилепский и объявил:

— Вбрасывание в средней зоне.

А вот после второго розыгрыша шайбы на точке, который вновь осталось за мной, я уже попытался сыграть скрест со Скворцовым. И Сашка не подкачал. Он хитро сфинтил, дождался, когда я разгонюсь и выложил шайбу мне на ход. Я влетел по левому флангу, замахнулся и отпасовал на открытого Ковина, который под очень острым углом поразил уже пустые ворота.

— Да! — Вскрикнул я. — Молодчики!

Мы похлопали с юниорами друг друга по каскам. И главный тренер вызвал на лёд следующую тройку нападения: Щевелёв, Свистухин, Пахомов. Пару защитников «папа» менять не стал. С этими ребятами мы разобрались ещё быстрее, разыграв наш проверенный треугольник. Скворцов с шайбой заехал за ворота Коноваленко, отдал пас на Ковина, а Вова на меня. Попасть в касание в пустой угол мне не составило большого труда. Виктор Сергеевич от досады шмякнул клюшкой по перекладине. Следующую тройку мы тоже легко обыграли, и вдруг не выдержал тренер Прилепский:

— Вы, б…ть, играть сегодня, сука, будете или, б…ть, нет?! Вас пионеры, б…ть, возят, сука! Пошла на лёд первая пятёрка.

С этим первым сочетанием вновь получилось жаркое хоккейное рубилово. Во-первых, вбрасывание выиграл Саша Федотов, и более опытные и уже обозлённые первой неудачей игроки полезли на наши ворота с удвоенными силами. Во-вторых, когда отлично проявил себя второй вратарь «Торпедо» Александр Котомкин, защитники «зачистили пятачок» и шайба отскочила ко мне, поочередно в мой корпус въехали Мишин, Федотов и на закуску Фролов. Больше всех опять прилетело Толе Фролову, который кувыркнулся как акробат, перелетев через голову. В хоккее такой силовой приём называют мельница. Со стороны выглядит красиво, а изнутри больно и травмоопасно. Главный тренер мигом остановил игру и послал меня в раздевалку, при этом мою скромную персону смачно полил изобретательной нецензурной бранью. Мне досталось и за фигурное катание, и за незаконченное среднее образование и за тлетворное влияние запада на умы советской молодёжи.

— Тихоныч, ты же видел, что они сами, — сказал я, печально перелезая через борт.

И ещё секунд тридцать выслушивал немного охрипший крик «папы», опять про плохое воспитание, неуважение к сединам и заслугам перед отечественным спортом.

— А пусть не лезут, — махнул рукой я и направился в раздевалку, куда тоже, пусть очень тихо, но долетали отдельные матерные слова.