Тафгай

Глава 7

Уже на подходе к любимой общаге, я понял, что веселье по поводу первого сентября вылилось на улицу. Потому что метров за пятьдесят я услышал гитару и нестройный рев нетрезвых глоток:

— Мимо не проходи! — Окрикнули меня пацаны.

— У нас тут это, — один парень очень радостный от первого учебного дня, проведённого в вечерней школе, показал на три трёхлитровые банки, которые стояли под скамейкой.

По цвету содержимое ёмкостей чем-то напоминала мёд. Но то, что это был не мёд, я мог ручаться на сто процентов. Это было настоящее советское баночное пиво — производство, разливка и разбавка исключительно отечественная, без всякой иностранной интеграции.

— Иван тобой тут интересовались, — доверительно сообщил мне черноволосый парнишка с моего этажа, когда я подошёл поздороваться.

— Из академии наук? — Решил уточнить я.

Мужики тут же поймали ха-ха и перестали терзать плохо настроенную гитару, у которой под гриф был просунут простой карандаш, а переднюю деку украшали две ГДРовские наклейки с красивыми тётками.

— Новый классный руководитель спрашивал, грозился прийти на производство с разборками, — ответил мне черноволосый.

— Рисковый мужик, наверное, — хмыкнул я. — Лады! Передайте, что загляну на днях. И это, чтоб в одиннадцать ноль-ноль были у меня по койкам. Иначе спущусь сюда и сам разнесу всех по палатам.

— А может с нами? — Робко предложил гитарист.

— В зявазке, — буркнул я.

Когда я поднялся на крыльцо и скрылся за дверью, мне стало интересно, что про меня народ местный думает, я остановился и прислушался к разговору под пивасик.

— Говорят, Иван целый стакан бензина на спор выпил, — поведал один голос. — И после этого у него с головой не порядок.

— Да не пиз…и! — Ответил другой. — Не бензина, а одеколона. И не на спор, а просто, чтобы догнаться. Но головой-то он точно двинулся.

— Мужики у нас полчаса осталось, — заволновался третий голос. — Давай уже разливай!

На вахте, неожиданно для меня, не в свою смену дежурила не злая бабушка, а добрая и послушная Катюха.

— А я твои упражнения делала, — заискивающе заулыбалась женщина.

«Чё смотришь, веди её кипятильник чинить — срочно! — Заголосил во мне чужой мозг. — С кобылкой-комсомолкой облом вышел по твоей вине! Теперь как ночью спокойно спать?»

Я кисло улыбнулся и, пытаясь унять сексуального маньяка во мне, медленно пошёл на лестницу.

— А ты, правда, мужа мне найдешь? — Остановила меня внезапным вопросом Катя.

— Есть один хороший мужик на примете, но он в разводе, и женщин побаивается, — ответил я, стараясь как можно быстрее покинуть неспокойное место.

— После одиннадцати-то зайдешь? — Этот вопрос вахтёрши долетел, когда я уже ускорившись, добежал до второго этажа.

«Зайдем после отбоя, куда мы денемся, — не успокаивался мой чужой мозг. — Не в женскую же общагу через окно карабкаться!»

«Это мы ещё поглядим!» — шикнул я на него.

В комнате молодой специалист Василёк, разложив на столе какие-то схемы и чертежи, яростно теребил себя за волосы. Я зашел, переоделся, выпил пять сырых яиц, отварил макароны с тушёнкой. Сдвинул бумаги будущего изобретателя автомобильного колеса в сторону, и поел. А сосед всё так же смотрел в одну точку на чертеже.

— Чё там, тараканы случайно линию какую-то важную отъели? — Попытался я развеселить парня.

— Что? — Он, наконец, поднял голову. — А? Здорова. Ошибся в расчётах, — всхлипнул «без году неделя» инженер.

— Да, к нам в цех ваших ошибок каждый день с десяток приходит, ничего, где надо просверлим, шлифанём, фрезернём, чего сейчас убиваться-то? — Я подмигнул Васильку. — Тебе нужно просто отвлечься. Ты мне вот что расскажи, у вас в конструкторском бюро работает такая комсомольская активистка: глаза — во! Грудь — такая хорошая и аккуратненькая, попка — сочная. Волосы тёмно-русые где-то чуть ниже плеч. И ещё, по совместительству — заместитель секретаря комсомольского комитета нашего завода.

— Яна Снегирёва, — расплылся в мечтательной улыбке совсем молодой специалист. — Звезда нашего КБ.

— В том смысле, что много интересных технических решений предлагает? — Задал я вопрос на уточнение.

— В том смысле, что красивая, принцесса, — Василёк расслабленно развалился на кровати. — Одевается всегда так, что глаз оторвать нельзя. А духами от неё пахнет, м-м-м, исключительно французскими.

— И кто же такую красоту еб, — я запнулся на полуслове. — То есть с кем она встречается?

— Ну, уж не с такими как ты и я — голодранцами, — вмиг загрустил мой сосед. — У неё родители — шишки, а встречает её у проходной на своей машине сын самого главного человека в городе. И цветы почти всегда охапками шлёт на работу. А она ходит рядом с нами, простыми инженерами и посмеивается. Я ведь из-за неё и напортачил сегодня, отвлёкся.

Василёк выговорившись снова углубился в чертежи.

А я хоть и устал, как чёрт после гиревого спорта, долго уснуть не мог. Снилась мне сначала врачиха, затем Зинка, потом Катька, ну и конечно кобылка-комсомолка. Что характерно все в неглиже! И все лезли ко мне целоваться, ну и я тоже не терялся. Мне семь раз объяснять не надо, с какой стороны женщину брать. А потом выскочила Светка, дочка физорга, с деревянным веслом в руках и давай им размахивать. Всех разогнала, и мне тоже прилетело за компанию в лоб. На этом сон с эротическими вставками оборвался, я тихо выругался, встал с кровати, натянув трикошки, взял банное полотенце.

— Ты куда? — Вдруг пробудился Василёк.

— В душ схожу, охлажусь, — пробурчал я.

«Заодно и кипятильник починим», — загундел под ухо мозг моего нового тела.

На заводе до обеда рабочая обстановка была тихой мирной и спокойной. И пока мой организм сам что-то там сверлил и фрезеровал, периодически посматривая в чертежи, я обдумывал несколько вопросов. И самый глобальный — нужно было с работой что-то решать. Ведь вот так стоять изо дня в день за станком, наблюдая со стороны как мои рабочие руки сами собой трудятся, я долго не смогу. Вникать же в технические тонкости профессии фрезеровщика вообще не хотелось. Мне бы в руки клюшку, на ноги коньки, а на голову каску, вот тогда бы я показал чего стою на самом деле. Ну, нельзя быть счастливым по жизни проживая её, скользя по течению, в роли кого-то другого.

Вопрос более мелкий — вахтёрша Катя. Опять не удержался этой ночью, как следствие целый час подсобное помещение использовалось не по назначению. Потом в душевой кабинке руки очень горячей и ненасытной женщины тоже мне не спинку тёрли. Если срочно не найду ей мужика, то в дальнейшем за себя ручаться не смогу. Это конечно пока сам холостой, то есть без постоянной подруги.

— Иван, — ко мне подошёл Казимир Петрович. — Ты давай закругляйся, во-первых: пошли на обед, во-вторых: притормози ты чуть-чуть с производственным рвением. Второй день стоишь за станком и как робот — долбишь без передышки. Другие мужики уже обижаются.

— Извини, задумался, — виновато пробубнил я. — Завтра принесу будильник, чтобы точно отсекать полезное рабочее время от бесполезного.

Заводская столовая, я вам скажу — это особое место любого предприятия. Так как во время смены особенно по цехам не погуляешь, каждый стоит по семь часов в своем рабочем уголке, и только здесь происходит настоящее единение пролетариев. Можно и с барышнями парой слов перекинуться, да и с мужиками разные деловые вопросы порешать, чтобы заработать лишнюю копеечку.

А какие страсти здесь порой разыгрываются, в театр ходить не надо. Кто в долг просит, кто дефицитные конфеты предлагает, кто хвастается обновкой, а уж слухи — кто с кем, где и когда, разносятся быстрее, чем в сети интернет. И если голодная толпа бурлит возбуждённо у раздачи, доказывая, что за мной занимали, то сытая расслабленно сидит за столиками и спичками в зубах ковыряет.

— Да, бл…ь, хорошо! — Заулыбался раскрасневшийся Данилыч, проглотив тарелку борща и пюре с котлетами. — Иван, может, ты навестишь Ольгу Борисовну. А то волнуется женщина, второй день, как голодная кошка мимо нас бегает.

— Да, — тяжело вздохнул Казимир, — политинформацию проводить на сухо — это не то.

— Не тот эффект! — Поддакнул ему политически подкованный коллега. — Как боль за весь мировой пролетариат прочувствовать, когда закусывать-то и нечего? И с врачихой опять-таки неудобно получается. Она же ждёт.

— Спелись? — Хмыкнул я. — А у меня может быть настроение на полшестого, что тогда? Конец дружбе? В общем так, я взял пачку чая, если хотите — можете чифирнуть. А с Ольгой Борисовной я поговорю, чтоб она не расстраивалась, но потом.

— Уже поели?! — Вклинился с подносом в разговор физорг Самсонов. — Тогда освобождай сиденье. Ванюша, а ты погодь. Пошептаться бы.

Данилыч с Петровичем грустно поплелись с грязной посудой к окошку в перегородке, которое заглядывало напрямик в моечную комнату.

— Мужики, у меня в тумбочке, чай и тушёнка, — сказал я им вслед.

Физорг же разложил на столе целую портянку из бумаги, что была расчерчена по линейке снизу доверху и справа налево. И в каждом прямоугольнике как курица лапой было что-то мелко нацарапано. Олег Палыч за два укуса умял пирожок с яйцом, что-то помычал, кивая на свои иероглифы. И лишь когда чай помог отправить остатки непрожёванной пищи в пищевод я разобрал, чего он от меня хочет.

— Сегодня волейбол, — прокашлялся Палыч. — Нужен ещё один игрок для команды. Ты как?

— Силовую подачу могу выполнить, — пожал я плечами. — Над сеткой играю в принципе сносно.

— Вот это нам больше всего и надо — сильная подача и игра с сеткой! — Заулыбался он. — Молодец, записываю. В воскресенье турнир по теннису. Тоже играть не кому, — пожаловался физорг.

— Я не знаю, играл пару раз на грунте. Тут ведь, наверное, придётся в зале ракеткой махать. А какой от паркета отскок, Бог его ведает, — я развёл руки в стороны.

— Причём здесь паркет и грунт? — Возмутился Самсонов. — На столе играть будем, тут главное знать какой отскок от стола. Теннис-то отстольный, темнота!

— А? — У внутренне улыбнулся. — Если отстольный, то записывай, я после силовых тренировок всегда за стол вставал, полезно для реакции. Но против КМСа, как в гирях, не потяну.

— Н-да-а, — задумался на несколько секунд физорг. — За заводоуправление играет мастер спорта, а за конструкторское бюро — КМС. Эх, всё равно играть некому, записываю. А в баскетбол играешь?

— Если только под кольцом потолкаться, врезать кому-нибудь. Рукам меткости не хватает, — признался я.

— Записываю. Тоже играть некому. Народ спивается, почти у всех — руки трясутся! Жаль, что ты на коньках не стоишь, за хоккей-то в зачёт «Спартакиады» больше всего очков дают. А так молодец выручил, — Самсонов протянул мне ладонь для рукопожатия.

— Кто сказал, что не стою? — Я чуть не подпрыгнул на стуле. — Вот в хоккей я как раз и играю по-настоящему, а в остальном так — полулюбитель.

На «политинформацию» в наш заводской кружок по интересам я пришёл с большим опозданием. Мужики уже чифирнули и вновь общались на разные философские темы. О смысле жизни, о загадках египетских пирамид, о Бермудском треугольнике и светлом будущем, которое, возможно, не за горами.

— Что там Самсонов тебе наплёл? — Развалился, как барин на поломанном кресле Казимир Петрович.

— Да много разного, — ответил я с грустинкой в глазах. — В профкоме хотят борьбу устроить против разведённых мужиков. Налог обещают ввести новый — за разведённость.

— Враньё, — махнул рукой Данилыч, которому как человеку женатому — было пофиг.

— Ага, как тридцать процентов вычтут из зарплаты, потом не делай вид, что не слышал, — я обречённо махнул рукой и потянулся к заварнику. — Осталось что глотнуть?

— Как тридцать! Не имеют такого морального права! — Заголосил Казимир. — Я законодательство от корки и до корки! Наизусть!

— Бесполезно, — я подмолодил заварку водой из тёплого чайника и налил себе в стакан напиток чайного цвета. — Если успеешь до конца месяца расписаться с кем-нибудь, то наоборот десять процентов доплатят. Тут уже весь завод гудит. Спешить надо Петрович, иначе даже страшненьких разберут. Останется одна бл. ь Марухина, что тогда делать будешь?

— Я так это дело не оставлю! — Взвыл Казимир и рванулся, надо полагать, в профком.

Не знаю, что ответили Казимиру в профкоме, но остаток первой смены мужик бегал весь зелёный. Несколько раз останавливался около меня, но поговорить о чем-то важном не решался. И где-то за час до конца, когда я, смахнув стружку и прибрав рабочее место, уже листал книжку, учебник «Новой истории», из нашей заводской библиотеки, Казимир Петрович пошёл на серьёзный разговор.

— В профкоме сказали — так нам разведённым и надо, — тяжело выдохнул он. — Может, ты подсобишь? Ну, это, сам знаешь, что. У тебя опыт большой в таких делах.

— Есть одна женщина порядочная, серьёзная, — с ленцой кивнул я. — Но в таком виде я тебя представить ей не могу.

— В каком таком? — Казимир растерянно посмотрел на свою, замызганную масляными пятнами, робу.

— Нужно побриться, подстричься, — я стал загибать пальцы. — И не мелочись, сделай стрижку модельную, а не полубокс какой-нибудь. Костюм купи новенький. Ботинки почисти. Возьми два билета на вечерний субботний сеанс. Но есть одно главное условие. Говорить? — Спросил я, посмотрев по сторонам.

— Какое условие? — Тоже зашептал Петрович.

— Нужна будет психическая атака, — я чуть-чуть помолчал, чтобы мои слова были восприняты максимально серьезно. — Когда после киношки в комнату её к себе приведёшь, прямо с порога, жёстко нагибаешь буквой «г», и тут уж так отодрать постарайся, чтоб в глазах потемнело. И после этого проживёте долго и счастливо. Будешь у неё, как сыр в масле кататься.

— Боязно что-то, — промямлил Казимир.

— А кому в этой жизни легко, Казимир Петрович, — вздохнул облегчённо я.