Тафгай

Глава 9

Почему-то именно в этот вечер стало отчётливо ясно, что жить с чужим голосом внутри своей головы — мне не комфортно. Кое-какие «плюшки», конечно, перепадали из-за того, что тело могло действовать в «автоматическом режиме». Например: гиря. Я бы никогда столько раз её не рванул. Ведь как только бы заболели мышцы, сразу бы включилась внутренняя сигнализация моего сознания: «Брось железяку! Спина — болит, рука — трещит, в ноге — стреляет! Десять раз поднял и нормально! Куда нам ещё? Сейчас помру-у-у!»

Именно так открывается второе дыхание, через преодоление внутреннего страха и запрета на бессмысленный подвиг. Или вот работа у станка. Достаточно мне просто задуматься над тем, что я сейчас делаю, и всё: прощай фреза, прощай деталь, прощай станок! А так тело без подключения сознания работает и быстрее и лучше. Но голос в голове уже реально задолбал!

«Сейчас идём к Зинке! Раскладываем её на столе, и так чтобы всё ходуном ходило! — бухтел он всю дорогу, но когда я приблизился к женской общаге, то голос просто взвыл. — Поворачивай оглобли! Поворачивай, говорю! Сейчас в окно влезем, и как сразу четверых по очереди возьмём! А потом отдохнём и ещё…»

«Да, помолчи! — я потряс отчаянно головой. — Сказано, завтра зайду к Ольге Борисовне! И хватит! Мне может быть Света, дочка физорга, нравится, — брякнул я голосу назло».

«А где там — грудь? Я спрашиваю — где там сиськи!? Нет, ты ответь — где наши законные сиськи?» — заверещал он.

Вот так «весело» с разговорами я и добрался до родного порога, где опять четвёрка парней на лавочке терзала гитару с модными ГДРовскими наклейками, оглашая окрестности новой дворовой песней:

— Здоров, — я подошёл к музыкантам. — Останови-ка этот ритм, потом станцует девушка с другим. Чего сегодня отмечаем? Да не прячь пиво, уже заметил.

— Погода хорошая, — робко оправдался гитарист. — Последние тёплые дни на природе бы посидеть…

— В школе рабочей молодёжи сегодня были? — Я продолжал наседать.

— Были, — грустно проблеяли парни хором.

— Уроки выучили? — Я сделал грозное лицо.

— А нам не задавали, — ответил вновь за всех гитарист, рыжий и длинноволосый парень.

— Ничего, я как в школу приду сразу с этим наплевательским отношением разберусь, — я поднял здоровенный кулак. — Во что образование превратили? Либералы проклятые!

«Чё спрашивается, на парней накинулся? — подумал я, поднимаясь на крыльцо общаги. — Довёл меня всё-таки голосок!» Но пока шагал на четвёртый этаж, успел успокоиться и даже настроиться на сюрприз, который мне пообещал сосед. В комнате я обнаружил его, соседа Василька, в подавленном состоянии. Парень лежал на кровати, повернувшись лицом к стене и тихо подрагивал. Не то плакал, не то нервно смеялся. Без слов было понятно, что при приготовлении сюрприза что-то пошло не так.

— Что стряслось, интеллигенция? — Спросил я, бросив форму на кровать. — Главный конструктор назначил тебя главной женой? Теперь за все промахи всего коллектива будет сразу вызывать на ковёр?

— Курицу украли, — наконец покрасневшее лицо соседа оторвалось от стенки.

— Теперь рассказывай поподробней, — я внимательно присел напротив.

— Я хотел сюрприз — курицу запечь, — шмыгнул носом Василёк.

— То есть ты её в духовку сунул, а рядом постоять с книжкой забыл? — Догадался я в причине нервного расстройства. — Ладно, попытаюсь спасти хоть часть!

Я схватил сумку, с которой пришёл с волейбола, вынул из нее майку, трусы, полотенце и оставил одни китайские кеды. Затем выскочил в коридор и по ходу движения стал стучать в каждую дверь.

— Мужики, кому нужна целая бутылка водки?! — Кричал я.

— Чего? — Высунулся кто-то заспанный.

— Пузырь водки нужен, бесплатно? — Подмигнул я.

— Спрашиваешь! — Улыбнулся он.

— Чего стучишь? — Выглянули из другой комнаты.

— Бутылку водки подарили на волейболе, как лучшему игроку, а пить пока нельзя. Надо? — Хмыкнул я.

— Давай, — обрадовались и там.

В общем, через пять минут всё крыло моими стараниями высыпало в коридор. Я поднял высоко над головой холщовую сумку с кедами.

— Это бутылка водки, и получит её сейчас самый сообразительный! — Крикнул я и подождал, пока народ немного заволнуется.

— Что делать-то надо!

— На работу скоро, давай не томи!

— Сейчас засекаю три минуты, — я поднял одну руку вверх, как вождь индейского племени. — Ухожу в свою комнату и жду. Затем возвращаюсь обратно, открываю духовку, и чтобы курица была там, в тёплом домике! Иначе, вам лучше не знать, что будет дальше!

— А водка как же? — Спросил один парень, который хуже всех соображал.

— Водка? — Удивился я. — Когда прекратится воровство на кухне, с которым я сейчас буду бороться самым нещадным образом, тогда разопьём этот пузырь вместе. Время пошло!

Через три минуты куриный сюрприз, правда уже без ног, лежал в тарелке на столе нашей комнаты. Я могучими руками разломил несчастную путешественницу пополам. И не дожидаясь торжественных слов от Василька, свою половину умял в три счёта.

— Ваня, скажи, а зачем они чужое взяли? — Василий, хоть и курица вернулась в родные пенаты, был всё ещё подавлен. — Мы тут живём все на равных. Зачем воровать?

— Сложно сказать, — честно признался я. — У кого-то детская дурь из головы не выветрилась. А кто-то сам по натуре такой. Ему захапать чужое в удовольствие, в кайф. В каждом народе есть десять процентов коричневой субстанции, которая плохо пахнет и в воде не тонет. Если она здесь, то это мелочи: отловим, по мордасам надаём, перевоспитаем. А вот если она вдруг окажется там, всплывёт на самый верх, тогда всем плохо будет.

В пятницу вечером, волейбольная игра с цехами сборки кабин и кузовов длилась уже целый час. Счёт по партиям был один — один, первую взяли мы 15–10, вторую они 15–12. Не летел у меня сегодня планер, планирующая подача. Зато команда в целом заметно прибавила во всех компонентах, это и приём, и подстраховка, и взаимовыручка. Толя и Коля сегодня были трезвы, как стёклышки. Либо одумались, либо дорожили своей хиповской шевелюрой. Отец большого семейства Валера в игре был привычно надёжен и хладнокровен. Студенты ПТУ, Миша и Кирилл, которых с моей подачи прозвали Кирилл и Мефодий, нехватку мастерства компенсировали самоотверженностью. Кирилл уже по разу успел, спасая мяч, удариться в стену спортзала, и в скамейку у бровки. А Мефодий ушиб руку о железную стойку, к которой крепилась волейбольная сетка. Кстати, болельщиков во второй игровой день заметно прибавилось. Кроме заполненного балкона они сидели и на скамейках по краям игрового поля. На одной из таких скамеек ближе к сетке болел за нас физорг Самсонов с дочерью, которая безотрывно поедала меня своими большими глазами.

— Счёт 10–10, подача команды цехов сборки, — меланхолично произнёс судья на лестнице стремянке.

«Хорошая у соперника подача», — подумал я, когда мяч по пологой дуге просвистел над сеткой и немного вильнул в сторону. Я прыгнул влево и с большим трудом волейбольный снаряд отбил вверх, примерно на центр нашей половины. Валера метнувшись на мяч, своими толстыми пальцами отпасовал на край ближе к сетке, где неформалу Толику оставалось лишь в прыжке перекинуть кожаный шар на чужую половину. Никакой речи о вдумчивой атаке уже не шло. Но и у сборщиков кабин и кузовов, тоже не хватало в команде квалифицированных спортсменов. Поэтому довести мяч до чёткого акцентированного удара у них не получилось, они просто перекинули его на нашу половину. Мефодий посеменил назад и одной рукой долбанул по кожаной сфере наудачу. А удача в этом розыгрыше была на нашей стороне. Мяч прилетел под сетку на распаковщика Валеру, который навесил на пару метров назад, точно под мою атаку из шестой зоны. Прыжок и со звонким ударом волейбольный снаряд воткнулся на половине наших соперников. Зрители вяло похлопали в ладоши, все кроме Светки, которая эмоционально подпрыгнула со скамейки, взвизгнула и крикнула:

— Молодцы мальчики!

«Ну и влип я», — подумалось сразу.

— Дожимай «сборку» мужики, я в вас верю! — Чисто для проформы брякнул физорг и снова уткнулся в какие-то подсчёты в записной книжке.

— Счёт 10–10, переход подачи к команде ремонтников, — широко зевнул судья встречи.

Ещё до вечерней игры, во время рабочей смены, устав слушать голос в голове, который собирался жаловаться в ООН, если я срочно не посещу медицинский кабинет Ольги Борисовны, я сдался. До обеда оставалось примерно минут сорок. План на первую половину дня я уже перевыполнил. И Данилыч с Казимиром Петровичем пару раз подходили и намекали, что сегодня «питница», и надо бы того этого… Поэтому тянуть не было смысла. Я посмотрел по сторонам — нет ли по близости мастера, глубоко и виновато выдохнул и пошёл.

Сказать, что врачиха обрадовалась моему появлению в кабинете, всё равно, что ничего не сказать. Ольга Борисовна тут же закрыла дверь на шпингалет и, прижав меня к стене, обрушила на меня всю свою нерастраченную сексуальную энергию.

— Ложись на кушетку, — прошептала она, вдавливаясь своей шикарной грудью.

— Мне бы градусник поставить, — пробормотал я в ответ. — Температуру бы померить…

— Ложись быстро! — Чуть не вскрикнула врачиха. — Сейчас я тебе не только градусник поставлю!

И надо сказать угрозу она свою сдержала. А когда градусник вырос до размеров большого уличного термометра, Ольга Борисовна, оседлав меня, вставила его себе туда куда надо.

«Вот это я понимаю, вот это медицина! Хорошо, — выдохнул голос в голове. — Сейчас бери спирт, и к мужикам на политинформацию».

«Обойдёшься, — зло выпалил я. — По твоей милости замужнюю бабу трахаю. А я к этому не привык!»

«Теперь привыкай, — расслаблено ответил голос. — У неё муж ответственный партийные работник, у которого нервы, командировки и конференции, что ей теперь прикажешь до срока увядать?»

— Да, Ванечка, — обмякла и легла на меня Ольга Борисовна. — Хорошо, — тихо призналась она.

При счёте тринадцать — тринадцать я снова встал на подачу. И от досады на себя, на свою беспринципность, я зло ударил по мячу пару раз ладонью, вгоняя его в пол. Отошёл как можно дальше от лицевой линии, подбросил кожаную сферу вверх, разбежался, подпрыгнул и вмазал. Мяч, рассекая воздух с большой скоростью, просвистел на половину площадки сборщиков и воткнулся в голову одного из зазевавшихся мужиков, который вовремя не присел. Так возможно был бы аут, а теперь мяч улетел от ошарашенного работяги на балкон.

— О-о-о! — Ухнули все болельщики и зааплодировали.

— 14 — 13, подача ремонтников, — захлопал и сам судья на вышке. — Контрольный мяч!

— Ванюша давай! — Взвизгнула с бровки Света.

— Не посрами! — Грянул Самсонов.

«Слышь, ты там, в голове! — выругался я. — С Ольгой Борисовной всё! Баста!»

«Зарекался козёл в огороде капусту не есть», — хохотнул в ответ голос.

Я прижался спиной к стене спортзала, подбросил мяч, разбежался, подпрыгнул и ударил так, чтобы вопросов больше про медпункт не возникало. На этот раз команда двух сборочных цехов, не сговариваясь от пушечного выстрела, разбежалась в надежде на аут. Но волейбольная удача была со мной, и мяч попал в линию.

— Партия! — Заулыбался рефери. — 2–1 в пользу ремонтников. Смена площадки.

После врачихи я зашёл в буфет и купил там трёхлитровую банку томатного сока, а потом спустился к мужикам в нашу маленькую секретную комнатку. В кармане у меня была справка, по которой я в понедельник от смены на заводе отстранялся, чтобы пройти подробное обследование в поликлинике по поводу капризного шума в ушах. Именно так я сформулировал свой недуг для Ольги Борисовны. Правда я хотел три дня, но медсестра категорически воспротивилась, пустив скупую женскую слезинку. Пришлось согласиться на то, что дали.

— Вот и молодец, — потёр азартно ладони Данилыч. — И врачихе — хорошо и нам — неплохо. Волшебный пузырёк на раз, два — вынимай!

— Всё, — хмыкнул я. — Муж из командировки вернулся, эрекцию ему в санатории для партийной номенклатуры починили, вот справка. И с сегодняшнего дня у нас здесь трезвость — это норма жизни.

Данилыча от слов трезвость и норма жизни перекосило, как от инсульта.

— Кстати, — продолжил я. — Казимиру Петровичу пить нельзя, он у нас завтра женится. Будем употреблять сок, — я водрузил банку с напитком кроваво-красного цвета из томатов на стол рядом с закуской.

— Данилыч крепись, — поддержал идею с временным сухим законом Казимир. — У меня на свадьбе наверстаешь. Смотри, что в газетах пишут…

— Да идите вы с газетами! — Вскрикнул обломавшийся с выпивкой бедолага. — Это что ж такое дома будет, если я сегодня в пятницу трезвый приду? Нельзя же своих близких так сразу нервировать!

— Согласен, — улыбнулся я. — Гуманистические ценности нашего общества нужно блюсти. Поэтому предложение такое, приходишь трезвый. Рассказываешь жене о мировом кризисе капитализма и ставишь её в коленно-локтевую позу, чтобы компенсировать потерю нервных клеток.

— Чего? — Данилыча передёрнуло, как паралитика.

— Иван прав, — улыбнулся одними уголками рта Казимир. — Не дорабатываем мы с политической грамотностью на женском фронте. Когда жена просит новые сапоги её же не интересует, что в кап странах рабочих угнетают. А должно!

— Чего? — Данилыча снова нервно передёрнулся.

— Даже Ленин через это дело приобщал женщин к Мировой революции, — припомнил я кое-что из истории. — Надежда Константиновна — раз, Инесса Арманд — два.

— Надю не трожь! — Взвыл Данилыч и вприпрыжку покинул заседания нашего стихийного пролетарского кружка.

В четвёртой партии за счёт вернувшейся ко мне подачи оторвались на семь очков.

— 13 — 6, подача ремонтных цехов, — показал рукой судья.

На подачу вышел пацифист и пофигист Колян. Длинные волосы как звезда сцены отбросил назад, и лишь на чуть-чуть подбросив мяч, влепил по нему нижним основанием ладони. Подача вышла так себе, но на ту сторону перелетела. Сборщики, легко приняв такой простенький волейбольный выстрел, красиво разыграли, выведя на решающий бросок своего диагонального, который сбоку щёлкнул что есть силы. И только я подумал, что всё потеря подачи без вариантов, как вдруг Мефодий нырнув рыбкой, проехал на животе и успел сунуть ладонь между паркетом и мячом. Кожаный шар взвился на три метра ввысь. И я, недолго думая, выпрыгнул и бабахнул по нему, метя куда-то в угол вражеской половины площадки. Мужики со сборочных цехов растерялись и получили четырнадцатое очко.

— Мяч в поле, счёт: 14 — 6, подача ремонтников, матчбол! — Дунул в свисток судья.

— Ванюша давай! Мальчики забейте ещё один! — Прыгала на месте и требовала Светка, которая оказалась человеком очень настойчивым и устремлённым.

Перед самым концом смены, когда я уже рабочее место привёл в порядок, и листал учебник по «Истории», все же семилетнее образование нужно было исправлять хотя бы на десятилетку, явилась — не запылилась дочка физорга Светочка. Причёска, туфли на каблуке, платье чуть выше острых коленок. Прямо модный подиум для девочек-подростков среди серых железных стеллажей с заготовками. Ну, не тянула Света на свои девятнадцать лет!

— Привет! — Защебетала она. — Закончил уже работу?

— Нет, читаю учебник по истории мехобработки, — соврал я.

— А ты не хочешь меня куда-нибудь пригласить? — Девушка мило похлопала большими глазками.

— Нет, — я опять опустил голову в книгу.

— А в кино в субботу на последний сеанс? — Услышал я над ухом.

— И в субботу в кино не хочу, — я нервно перелистнул на новую страницу, хотя ещё на старой часть текста осталась недочитанной.

— А в воскресенье в наш кинотеатр «Мир»? — Уже заметно подрагивающим голосом спросила девушка.

— И в понедельник и так далее по дням недели, — пробурчал я.

Внезапно, как в кино у опытной актрисы сериалов, из глаз Светки сначала потекли большими каплями слёзы, потом раздался глухой тихий плач, затем звук постепенно усилия и перешёл на неприятные высокие частоты.

— Всё! В субботу! — Подскочил я со своей железной рабочей табуретки.

Моментально, в руках провокаторши появился платочек, слёзы испарились, и нарисовалась миленькая улыбка.

— Хорошо я согласна, — шмыгнула она носом. — Ну, пока.

— Теперь уж до свидания, — пробормотал я.

И когда это «чудное видение» исчезло я от переполнившей меня отрицательной энергии несколько раз пробежал по всему ремонтно-инструментальному участку. Остановился около Данилыча, который всё ещё что-то растачивал, дождался, когда он поднимет голову на меня и сказал:

— Данилыч! Срочно нужно подать ноту в ООН! Чтобы Женевской конвенцией женский плач приравняли к оружию массового психического поражения! И запретили его использовать в мирных целях!

— Хорошее предложение, — согласился мой коллега. — Привлечём общественность! Хватит! Натерпелись!

— Давай Коля мочи на матчбол! — Заревел Самсонов. — Ещё чуть-чуть и мы в полуфинале!

— Да не кричите ему под руку! — Остудил я физорга. — Николай просто перекинь мяч.

— Легко, — улыбнулся Колян.

Но вдруг неформал подкинул волейбольный снаряд гораздо выше, чем обычно, и с перепугу махнул так, что лишь верхними пальцами зацепил по мячу. Кожаная сфера сильно закрутилась и по высокой дуге полетела на сторону сборщиков. Все на мгновение замерли в ожидании того, куда брякнется волейбольная сфера. И… Она рухнула точно под сетку команды соперников. Кто-то из мужиков той команды бросился этот мяч поднимать, но лишь успел пальцами зацепить пролетевший по невероятной траектории волейбольный снаряд.

— Го-о-ол! — Заорал и запрыгал на месте Колян.

— Мы сделали это! Мы в полуфинале! — Бросился его поздравлять друг Толик, а так же ПТУшники Кирилл и Мефодий.

Я скромно пожал руку Валере, которого уже заждалась дома большая семья.

И тут Света на высоких ультразвуковых частотах взвизгнула, выскочила в поле и повисла на моей толстой шее. Физорг Самсонов беспомощно всплеснул руками.

«Ну, где там грудь? — презрительно хмыкнул голос в голове. — Пусто!»

«Да помолчи, сам вижу, что влип!» — рыкнул я