Так держать, Дживс! (сборник)

Без замены штрафом

Обоснованность улик сомнений не вызывала. Правоохранительная система сработала без сбоев. И судья, поправив пенсне, грозившее в любой момент слететь с носа, прокашлялся, словно больной баран, прежде чем сообщить нам дурную весть. «Подсудимый Вустер, – трудно передать словами, какие муки совести и стыд испытал ваш покорный слуга, Бертрам, услышав такое вот обращение к себе, – приговаривается к штрафу в пять фунтов».

– Ну конечно! – вырвалось у меня. – О чем речь! Само собой!

Я ужасно обрадовался, что дело разрешилось такой приемлемой суммой. Оглядывал то, что называют морем лиц, пока не увидел в последних рядах Дживса.

Этот смелый малый пришел, чтобы посмотреть на своего молодого господина в час испытаний.

– Послушай, Дживс, – крикнул я, – у тебя найдется пятерка? Я немного поиздержался.

– Соблюдать тишину! – рявкнуло вмешивающееся не в свое дело ничтожество, судебный пристав.

– Нет, вы не поняли, – объяснил я. – Мне необходимо уточнить некоторые финансовые детали. Ты при деньгах, Дживс?

– Да, сэр.

– Славный парень!

– Вы друг подсудимого? – спросил судья.

– Я нахожусь в услужении у мистера Вустера, ваша честь, в качестве его личного камердинера.

– В таком случае заплатите штраф судебному клерку.

– Слушаюсь, ваша честь.

Судья холодно мне кивнул, как бы давая понять, что теперь можно сбить кандалы с моих запястий, и, еще раз поправив съехавшее пенсне, одарил беднягу Сиппи одним из самых раздраженных взглядов, какие только доставались арестантам в полицейском суде на Бошер-стрит.

– Дело подсудимого Льва Троцкого, который, – он вновь неодобрительно покосился на Сиппи, – по моему глубокому убеждению, назвался вымышленным, фиктивным именем, кажется мне куда более серьезным, чем предыдущее. Он обвиняется в неоправданном и жестоком избиении стража порядка. Свидетельские показания полицейского неопровержимо доказывают, что подсудимый ударил его в живот, причинив сильную боль во внутренностях, и, кроме того, другими способами препятствовал исполнению служебных обязанностей. Мне известно, что вечером после ежегодной регаты между университетами Оксфорда и Кембриджа властями традиционно гарантируются определенные поблажки всем, кто отмечает это событие, но применение насилия и грубое хулиганство, допущенное подсудимым Троцким, не могут остаться безнаказанными. Таким образом, я приговариваю его к тридцати дням заключения во Второй окружной тюрьме без права замены штрафом.

– Нет, послушайте… тут… как… будь оно проклято! – запротестовал бедный старина Сиппи.

– Молчать! – рявкнуло вмешивающееся не в свое дело ничтожество.

– Слушается следующее дело, – заявил судья.

Так началась эта история.

Нам просто не повезло. Некоторые подробности я, конечно, помню смутно, но, как я все это себе представляю, произошло примерно следующее.

Как правило, я воздерживаюсь от излишеств, но в один-единственный вечер в году позволяю себе расслабиться и вспомнить, так сказать, ушедшую молодость. Как вы уже догадались, вечер, о котором я говорю, наступает после ежегодной лодочной гонки между студентами Оксфорда и Кембриджа; другими словами, это Вечер регаты. Каждый год в это время вы можете увидеть меня навеселе, а на этот раз, честно признаюсь, я немного перебрал и встретил Сиппи напротив «Эмпайра»[4] уже тепленьким. Вот почему я так быстро заметил, что Сиппи, один из самых беззаботных кутил, выглядел как в воду опущенный. У меня сложилось впечатление, что он чем-то сильно огорчен.

– Берти, – начал он, когда мы зашагали к Пиккадилли. – Душа тоской полна, хватаясь за малейшую надежду. – Сиппи, между прочим, литератор (хотя во всем, что касается предметов первой необходимости, полностью зависит от тетки, проживающей в сельской местности) и поэтому частенько разговаривает высоким штилем. – Беда в том, что нет у меня надежды, за которую я мог бы ухватиться, ни последней, ни какой-то другой. Судьба против меня, Берти.

– Что стряслось, старина?

– Завтра я должен покинуть Лондон и уехать на три недели к совершенно жутким – я этим не ограничусь, – абсолютно невыносимым друзьям моей тети Веры. Она все это подстроила, и пусть проклятие племянника загубит все луковицы тюльпанов в ее саду.

– Кто же эти адские псы? – спросил я.

– Некие Принглы. В последний раз я гостил у них, когда мне было десять лет, но даже тогда мне показалось, что вторых таких зануд не сыскать во всей Англии.

– Тяжелый случай. Неудивительно, что ты совсем раскис.

– Мир стал серым, – вздохнул Сиппи. – Как мне выйти из этой ужасной депрессии?

Тут у меня и родилась одна из блестящих идей, какие обычно приходят в голову в Вечер регаты за полчаса до полуночи.

– Что тебе нужно, старик, так это полицейский шлем.

– Неужели нужен, Берти?

– Я в этом уверен. Будь я на твоем месте, я перешел бы на другую сторону улицы и взял вон тот шлем.

– Но в нем полицейский. Его же видно.

– Что с того? – удивленно спросил я. Просто не понимал ход его мыслей.

Сиппи на мгновение застыл в раздумьях.

– Мне кажется, ты абсолютно прав, – изрек он. – Странно, что я не додумался до этого раньше. Ты действительно советуешь мне добыть этот шлем?

– Безусловно.

– Тогда я его добуду, – просиял Сиппи.

Теперь вы разобрались в ситуации и понимаете, почему я, покинув зал суда свободным человеком, испытывал угрызения совести. На двадцать пятом году жизни, в то время как перед ним открывались все двери и все такое, Оливер Рендолф Сипперли угодил за решетку, и исключительно по моей вине. Ведь это я, образно говоря, вывалял этого кристально чистого человека в грязи, и теперь передо мной стоял один вопрос: как искупить свой грех?

Очевидно, что первым делом следовало повидаться с Сиппи, узнать, нет ли у него каких пожеланий. Двинувшись в этом направлении и наведя справки, я в конце концов оказался в полутемной комнате с белыми стенами и длинной скамьей, на которой, закрыв голову руками, сидел Сиппи.

– Ну как ты, старина? – приглушенно, как принято говорить у постели умирающего, спросил я.

– Я конченый человек, – заявил Сиппи, являя собой сваренное в мешочек яйцо.

– Перестань. Все не так плохо, как кажется с первого взгляда. По крайней мере у тебя хватило ума назваться чужим именем, так что никто не прочтет о твоем аресте в газетах.

– Плевать я хотел на газеты. Меня волнует, как мне провести с Принглами три недели, начиная с сегодняшнего дня, если я буду сидеть в тюрьме с кандалами на лодыжках?

– Ты сам говорил, что не хочешь к ним ехать.

– Дело не в том, чего я хочу, а чего – нет, болван! Я должен к ним ехать! Если я у них не появлюсь, тетя Вера начнет выяснять, где я. А если она узнает, что вместо штрафа меня на тридцать дней бросили в самую сырую темницу под крепостным рвом, ты представляешь себе, чем это для меня закончится?

Я понял, о чем он толкует.

– Знаешь, нам все равно не придумать, как выкрутиться, – честно ответил я. – Мы должны обратиться в более высокую инстанцию. Дживс – вот с кем нужно посоветоваться.

И, выяснив у Сиппи кое-какие подробности, я пожал ему руку и пошел домой.

– Дживс, – обратился я к нему, когда в голове у меня немного прояснилось после опохмеливающего напитка, который он предусмотрительно приготовил к моему приходу, – я должен кое-что тебе рассказать, кое-что исключительно важное, затрагивающее жизненные интересы человека, на которого ты всегда смотрел как… к которому ты всегда относился с… с кем ты… короче, раз уж сегодня я несколько не в себе… речь о мистере Сипперли.

– Да, сэр?

– Дживс, мистер Супперли вляп.

– Простите, сэр?

– Я хочу сказать, мистер Сипперли влип.

– Правда, сэр?

– И все благодаря мне. По доброте сердечной, желая развеселить беднягу и занять его каким-нибудь делом, я посоветовал ему украсть полицейский шлем.

– Неужели, сэр?

– Ты мог бы обойтись без реплик, Дживс? – спросил я. – Для человека с такой больной головой, как у меня, история и так слишком уж запутанная, и если ты будешь перебивать, я совсем потеряю нить. Прошу тебя, сделай одолжение и помолчи. Лучше изредка кивай, показывая, что тебе все понятно.

Я закрыл глаза и собрался с мыслями.

– Начнем с того, Дживс, что мистер Сипперли – не знаю, известно тебе об этом или нет – целиком и полностью зависит от своей тети Веры.

– Вы имеете в виду мисс Сипперли из Пэддока, Бекли-на-болоте, в Йоркшире, сэр?

– Да. Только не говори мне, что ты ее знаешь.

– Лично я – нет, сэр. Но в деревне поблизости живет мой кузен, который с ней знаком. Он говорил мне, что мисс Сипперли – властная, вспыльчивая пожилая леди со… но я прошу прощения, сэр. Мне следовало кивнуть.

– Совершенно верно, тебе следовало кивнуть. Именно так, Дживс, тебе следовало кивнуть. Но сейчас поезд уже ушел.

И я кивнул сам себе. Прошлой ночью не спал положенных мне восьми часов, и меня время от времени охватывало какое-то летаргическое состояние.

– Да, сэр? – Дживс, похоже, ожидал продолжения.

– Э-э-э… ах… да! – Я встряхнулся. – Так на чем мы остановились?

– Вы сказали, что мистер Сипперли целиком и полностью зависит от своей тети Веры, сэр.

– Таки сказал?

– Да, сэр.

– Ты абсолютно прав, именно так я и сказал. Так вот, Дживс, ему ни в коем случае нельзя ей перечить. Я понятно объясняю?

Дживс кивнул.

– А теперь слушай внимательно. Несколько дней назад она написала Сиппи письмо с просьбой приехать и спеть что-нибудь на деревенском концерте, который она устраивает. Такая просьба равносильна королевскому приказу, если ты понимаешь, о чем я, и Сиппи не мог просто взять и отказаться. Но он как-то раз уже выступал на организованном ею концерте и, после того как его освистали самым неподобающим образом, не желал повторения пройденного. Ты все понял, Дживс?

Дживс кивнул.

– Сиппи придумал, как ему тогда казалось, гениальный план. Он сообщил тетушке, что с радостью спел бы на ее концерте, но так уж вышло, что издатель подписал с ним договор на серию статей о Кембридже и поэтому он должен немедленно отправиться туда на три недели. Тебе ясно, Дживс?

Дживс наклонил свой кокосовый орех.

– После чего мисс Сипперли написала ему очередное письмо, похвалила за то, что работу он ставит выше удовольствий – под последним она, видимо, подразумевала пение песен на концертах в Бекли-на-болоте, где тебя освистывают местные хулиганы, – и указала, что остановиться ему, естественно, придется у ее друзей, Принглов, раз уж он едет в Кембридж, потому что живут они неподалеку от города. Затем она послала Принглам телеграмму, извещая их о прибытии своего племянника двадцать восьмого числа, и получила ответ, что те будут рады его принять. А теперь Сиппи в кутузке, и во что все это может вылиться? Дживс, эта проблема достойна твоего могучего ума. Я в тебя верю.

– Я сделаю все возможное, чтобы оправдать ваше доверие, сэр.

– Тогда – вперед! А пока опусти жалюзи, принеси мне пару подушек и пододвинь этот стульчик так, чтобы я мог положить на него ноги. После чего уйди, предайся размышлениям и сообщи мне результат – ну, допустим, часа через два, а еще лучше – через три. Если кто-нибудь придет и захочет меня повидать, передай им, что я умер.

– Умерли, сэр?

– Умер. Ты будешь недалек от истины.

Проснулся я к вечеру, и бодрым, хотя шея у меня поворачивалась со скрипом. Нажал на кнопку звонка.

– Я дважды заходил к вам, сэр, – отчитался Дживс, – но вы спали, и мне не хотелось вас беспокоить.

– Молодец. Всегда так поступай… Итак?

– Я тщательно обдумал проблему, о которой вы говорили, сэр, и вижу только одно решение.

– Одного вполне достаточно, Дживс. Что ты предлагаешь?

– Вам следует отправиться в Кембридж вместо мистера Сипперли, сэр.

Я уставился на безумца. Разумеется, чувствовал я себя значительно лучше, чем несколько часов назад, но все-таки недостаточно хорошо, чтобы выслушивать эту галиматью.

– Дживс, – голос мой звучал сурово, – очнись, пока не поздно. Ты соображаешь, что несешь?

– Боюсь, сэр, я не могу предложить другого плана, который разрешил бы дилемму мистера Сипперли!

– А ты хорошенько подумай! Пошевели мозгами! Даже я, несмотря на бессонную ночь и беспокойное утро, проведенное с судейскими, понимаю, что твой план – бред сивой кобылы. Твоя первая ошибка сразу бросается в глаза: ведь эти люди ждут не меня, а мистера Сипперли. Обо мне они и слыхом не слыхивали.

– Тем лучше, сэр. Мое предложение заключается в том, чтобы вы отправились в Кембридж к Принглам и представились им как мистер Сипперли.

– Дживс, – я чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, – ты сам знаешь, что городишь чушь. На тебя это совершенно не похоже – приходить к больному человеку и добавлять ему страданий.

– Я считаю предложенный мною план осуществимым, сэр. Пока вы спали, мне удалось переговорить с мистером Сипперли, и он проинформировал меня, что профессор и миссис Прингл видели его в последний раз, когда ему было десять лет.

– Верно. Мне он тоже об этом говорил. Но все равно они наверняка начнут расспрашивать меня о моей тете – вернее, о его тете. И что тогда?

– Мистер Сипперли любезно сообщил мне некоторые факты о мисс Сипперли, которые я записал. Если вы просмотрите их на досуге, а я расскажу вам о привычках этой дамы, известных мне от моего троюродного брата, думаю, вы без труда сможете ответить на любой обычный вопрос.

Все-таки Дживс – удивительный хитрец. Со дня нашего знакомства он вновь и вновь поражал меня, предлагая очередной идиотский план, проект или программу действий, а буквально через пять минут умудрялся убедить меня, что его замысел не только реальный, но и эффективный. Сейчас ему пришлось попотеть почти четверть часа, план он предложил уж больно невероятный, но тем не менее он своего добился. Я держался до тех пор, пока этот малый не привел самый весомый аргумент.

– Осмелюсь предположить, сэр, что вам лучше всего покинуть Лондон как можно скорее и скрыться на некоторое время в укромном месте, где вас нельзя будет разыскать.

– Да? Это еще зачем?

– За последний час, сэр, миссис Спенсер звонила трижды, каждый раз требуя срочно позвать вас к телефону.

– Тетя Агата! – вскричал я и побледнел, несмотря на загар.

– Да, сэр. Насколько я понял из ее слов, она прочла в вечерней газете заметку об утреннем судебном заседании.

Я вскочил с кресла как ужаленный. Если тетя Агата в воинственном настроении, мне следует улепетывать, не теряя ни секунды.

– Дживс, – скомандовал я, – хватит слов, пора действовать. Немедленно упакуй мои чемоданы.

– Они упакованы, сэр.

– Выясни, когда отправляется ближайший поезд на Кембридж.

– Через сорок минут, сэр.

– Вызови такси.

– Такси у двери, сэр.

– Прекрасно! – воскликнул я. – Веди меня к нему.

Особняк Принглов находился довольно далеко от Кембриджа, в миле или двух по Трампингтон-роуд. Когда я туда прибыл, все переодевались к обеду, поэтому я встретился с семейством только после того, как привел себя в порядок и спустился в столовую.

– Здравствуйте! Здравствуйте! – Я глубоко вдохнул и бросился в бездну.

Я пытался говорить четко и громко, но, по правде говоря, чувствовал себя прескверно. Застенчивому и неуверенному человеку всегда становится не по себе, когда он при этом изображает из себя кого-то другого. Ощущение, что я тону, возникло у меня, когда я переступал порог столовой, а при виде Принглов оно только усилилось.

Сиппи говорил, что вторых таких зануд нет во всей Англии, и я сразу понял, что он не ошибся. Профессор Прингл, тощий, лысый язвенник, глазами напоминал треску, а миссис Прингл выглядела так, будто где-то в 1900 году ей сообщили плохие новости и она до сих пор так и не пришла в себя. И едва я успел собраться с силами после знакомства с этой парой, как меня представили двум древним старушкам, с ног до головы закутанным в шали.

– Несомненно, вы помните мою маму? – печально спросил профессор, указывая на Экспонат А.

– Э-э-э, гм-м-м! – ответил я, выдавливая из себя толику лучезарной улыбки.

– И мою тетю, – выдохнул профессор, словно жизнь становилась все мрачнее и мрачнее.

– Да, да, да! – Вторая толика досталась Экспонату Б.

– Только сегодня утром они говорили мне, что вас помнят, – простонал профессор, видимо, потеряв всякую надежду.

Наступила тишина. Вся эта честная компания таращилась на меня, напоминая семейку из одного не самого веселого рассказа Эдгара Аллана По, и я почувствовал, что моя joie de vivre[5] увядает на корню.

– Я помню Оливера, – вздохнула Экспонат А. – Он был таким прелестным ребенком. Какая жалость! Какая жалость!

Очень тактично и, главное, рассчитано на то, чтобы гость чувствовал себя как дома.

– Я помню Оливера, – кивнула Экспонат Б, глядя на меня примерно также, как судья с Бошер-стрит смотрел на Сиппи, прежде чем вынести приговор. – Скверный мальчишка! Мучил мою кошку.

– У тети Джейн прекрасная память, учитывая, что скоро ей исполнится восемьдесят семь, – прошептала миссис Прингл со скорбной гордостью.

– Что ты сказала? – подозрительно осведомилась Экспонат Б.

– Я сказала, что у тебя прекрасная память.

– Ага! – Милая старушенция бросила на меня еще один злобный взгляд. Я понял, что с ее стороны дружеского участия Бертраму не дождаться. – Он гонялся за моей Тибби по всему саду, стрелял в нее из лука.

В этот момент из-под дивана вылез кот. Задрав хвост, подошел ко мне и принюхался. Я всегда нравился кошкам; и оставалось только сожалеть, что на меня повесили уголовное прошлое Сиппи. Я наклонился, намереваясь почесать кота за ухом – такой политики я неизменно придерживаюсь со всеми котами, – и тут Экспонат Б пронзительно завизжала:

– Остановите его! Остановите!

Она кинулась ко мне, на удивление даже резво для своих лет, схватила своего любимца на руки и посмотрела на меня с горьким негодованием, ожидая от меня какой-то пакости! Выглядело все ужасно неловко.

– Я люблю кошек, – смущенно пробормотал я.

Номер не прошел. Симпатии присутствующих принадлежали явно не мне. И разговор совсем увял, когда открылась дверь и в комнату вошла девушка.

– Моя дочь Элоиза, – мрачно представил ее профессор, как будто терпеть не мог в этом признаваться.

Я повернулся, чтобы поприветствовать еще одну представительницу изящного пола, и застыл с протянутой рукой и отвисшей челюстью. Не припоминаю, когда в последний раз я испытывал такое потрясение.

Наверное, каждому из вас доводилось встречать человека, который напомнил бы вам какую-нибудь ужасную личность из ваших знакомых. Я, к примеру, однажды играл в гольф в Шотландии и увидел входящую в отель женщину, как две капли воды похожую на мою тетю Агату. Вероятно, очень достойную даму, и я бы мог это выяснить, если б остался, но выяснять не стал. Тем же вечером ретировался в Лондон, не в силах вынести такого вот соседства. А однажды покинул ночной клуб в разгар веселья только потому, что главный официант напомнил мне моего дядю Перси.

И теперь в Элоизе Прингл я увидел Гонорию Глоссоп.

По-моему, я уже рассказывал вам об этой жуткой Глоссоп. Дочь сэра Родерика Глоссопа, врача-мозгоправа, и я был обручен с ней около трех недель, во многом против своей воли, пока старикан, к великой моей радости, не пришел к выводу, что я – ку-ку, и не расторгнул помолвку. С тех пор при одной мысли об этой девушке я просыпался в холодном поту от собственного крика. И вдруг передо мной предстала ее точная копия.

– Э-э-э… здравствуйте, – поздоровался я.

– Добрый вечер.

Ее голос добил меня окончательно. Гонория – ни больше ни меньше. Гонория Глоссоп разговаривала, как укротительница львов, что-то выговаривающая одному из своих питомцев. И эта девушка тоже. Я торопливо попятился и инстинктивно подпрыгнул, почувствовав под ногой что-то мягкое. Комнату огласили кошачьи протесты, к которым тут же присоединился крик негодования, и, обернувшись, я увидел тетю Джейн, стоявшую на четвереньках и пытавшуюся успокоить кота, который удрал под диван. Она бросила на меня взгляд, яснее всяких слов говоривший, что ее худшие опасения подтвердились.

В эту минуту нас позвали обедать – только после того, как я произвел должное впечатление.

– Дживс, – обратился я к нему, когда вечером мы остались одни, – я не из слабаков, но склонен думать, что мне это не по силам.

– Вы не получаете удовольствия от визита, сэр?

– Нет. Ты видел мисс Прингл?

– Да, сэр. Издалека.

– Тебе крупно повезло. Ты хорошо ее рассмотрел?

– Да, сэр.

– Она никого тебе не напомнила?

– Мне кажется, мисс Прингл удивительно похожа на свою кузину, мисс Гонорию Глоссоп, сэр.

– Кузину! Ты хочешь сказать, она кузина Гонории?

– Да, сэр. Старшая сестра миссис Прингл, урожденная мисс Блатеруик, вышла замуж за сэра Родерика Глоссопа.

– Вот те на! Теперь понятно, почему они так похожи.

– Да, сэр.

– Как две капли воды, Дживс! Она даже разговаривает в точности как мисс Глоссоп.

– Неужели, сэр? Я не слышал голоса мисс Прингл.

– Ты ничего не потерял. И вот что я тебе скажу, Дживс. Пусть ничто не заставит меня подвести старину Сиппи, я уже сейчас вижу, что этот визит станет для меня настоящим испытанием на прочность.

На худой конец профессора и его жену еще можно терпеть. Если постараться изо всех сил, можно даже смириться с существованием тети Джейн. Но встречаться каждый день с девицей Элоизой – более того, пить при этом только лимонад, единственный напиток, который подают к обеду, – он не может требовать от меня так много. Что мне делать, Дживс?

– По-моему, вам следует избегать общества мисс Прингл, сэр.

– Это первое, что пришло мне в голову, – ответил я.

Как вы понимаете, легко говорить о том, что общества женщины надо избегать; но когда вы живете с ней в одном доме, а она не желает избегать вашего общества, получается не очень. Странно устроена жизнь: люди, от которых ты изо всех сил стремишься держаться подальше, к тебе просто липнут. Не пробыв у Принглов и двадцати четырех часов, я уже понял, что эту назойливую особу мне придется видеть очень и очень часто.

Она относилась к тем девицам, на которых вечно натыкаешься то в коридоре, то на лестнице. Стоило мне войти в одну из комнат, как минутой позже туда же вплывала и она. А если я оправлялся в сад, она обязательно выпрыгивала мне навстречу из-за лаврового куста или неожиданно вырастала у луковой грядки. Где-то к десятому дню я начал чувствовать, что меня обложили со всех сторон.

– Дживс, – пожаловался я, – она окончательно меня доконала.

– Сэр?

– Эта женщина преследует меня. Я ни на минуту не могу остаться один. Предполагалось, что старина Сиппи должен изучить колледжи в Кембридже, и этим утром мы с ней объездили пятьдесят семь этих заведений. Днем я решил посидеть в саду, так она тут же нарисовалась рядом. Вечером заловила меня в маленькой столовой, примыкающей к кухне. Если так пойдет дальше, я не удивлюсь, если, принимая ванну, обнаружу ее в мыльнице.

– Это будет крайне неприятно, сэр.

– Именно. Послушай, Дживс, ты не можешь предложить какой-нибудь выход?

– В данный момент нет, сэр. Мисс Прингл определенно вами заинтересовалась. Сегодня утром она подробно расспрашивала меня о вашем образе жизни в Лондоне.

– Что?

– Да, сэр.

Я в ужасе на него уставился. Страшная мысль пришла мне в голову. Я задрожал как осиновый лист.

Во время ленча произошло одно любопытное событие. Мы только покончили с котлетами, и я откинулся на спинку стула, чтобы перевести дух, прежде чем приняться за вареный пудинг, когда, случайно подняв голову, я встретился глазами с Элоизой, смотревшей на меня в упор. Тогда я не придал этому значения, потому что вареный пудинг – такое блюдо, которое требует к себе исключительного внимания, если ты и вправду хочешь получить от него удовольствие; но сейчас, после слов Дживса, я понял, что означал тот зловещий взгляд.

Даже за ленчем выражение ее лица показалось мне до странности знакомым, а теперь у меня внезапно открылись глаза. Точно так же смотрела на меня Гонория Глоссоп в те несколько дней, что предшествовали нашему обручению, – взглядом голодной тигрицы, учуявшей добычу.

– Дживс, знаешь, что я думаю?

– Сэр?

Я с трудом проглотил слюну.

– Дживс, выслушай меня внимательно. Не подумай, будто я отношу себя к числу неотразимых мужчин, перед которыми женщине никогда не устоять, у меня нет и мысли, что всякая девушка после встречи со мной теряет душевный покой. Скорее наоборот, в моем присутствии девушки, как правило, поднимают брови и кривят губы. И меня никак нельзя отнести к тем, кто понапрасну бьет тревогу. Ты согласен, Дживс?

– Да, сэр.

– Тем не менее, Дживс, некоторые девушки – и это научно обоснованный факт – почему-то увлекаются именно такими мужчинами, как я.

– Совершенно справедливо, сэр.

– Я хочу сказать, мне прекрасно известно, что в моей голове нет и половины того, что должно быть у обычного парня. И когда со мной знакомится девица, у которой мозгов вдвое больше нормы, ее так и тянет ко мне, а в глазах тут же вспыхивает огонь любви. Я не знаю, почему так происходит, но тем не менее это случается не в первый раз.

– Быть может, подобным образом природа заботится о сохранении равновесия среди особей одного вида, сэр.

– Весьма возможно. Во всяком случае, такое происходит со мной снова и снова. Гонория Глоссоп, одна из самых блестящих выпускниц Гертона[6], заглотнула меня, как щенок бульдога – кусок стейка.

– Мне говорили, сэр, что мисс Прингл преуспела в учебе куда больше мисс Глоссоп.

– Все одно к одному! Дживс, она пожирает меня взглядом.

– Да, сэр?

– Я все время натыкаюсь на нее на лестнице и в коридоре.

– Правда, сэр?

– Она советует мне, какие надо читать книги, чтобы расширить мой кругозор.

– Наводит на размышления, сэр.

– А сегодня за завтраком, когда я ел сосиску, она посоветовала мне этого не делать, так как современная медицина доказала, что в четырехдюймовой сосиске микробов не меньше, чем в дохлой крысе. Материнский инстинкт, ты понимаешь; она озаботилась моим здоровьем.

– Думаю, сэр, мы должны это расценить как неопровержимые доказательства.

Я плюхнулся в кресло, в прескверном настроении.

– Что делать, Дживс?

– Мы должны подумать, сэр.

– Ты и думай. Мне нечем.

– Я всесторонне рассмотрю этот вопрос и приложу все усилия, сэр, чтобы вы остались мной довольны.

Лучше что-то, чем ничего, но мне все равно было как-то не по себе. Да, никуда не денешься: Бертрам чувствовал себя не в своей тарелке.

На следующее утро мы объездили еще шестьдесят три кембриджских колледжа, и после ленча я сказал, что хочу пойти к себе и прилечь. Выждав с полчаса, я сунул в карман книгу и курительные принадлежности, выбрался из окна и спустился в сад по очень удобной водосточной трубе. Направился к летней беседке, которая представлялась мне подходящим местом для человека, которому хочется часок побыть в одиночестве.

Сад радовал глаз. Солнце светило, крокусы цвели, и никакой Элоизы Прингл. Кот играл сам с собой на лужайке. Когда я позвал его – «кис-кис», – заурчал и побежал ко мне. Я едва успел взять его на руки и почесать за ухом, как откуда-то сверху раздался дикий визг. Подняв голову, я увидел тетю Джейн, наполовину высунувшуюся из окна. Жутко неприятно.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал я.

Отпустил кота, который пулей умчался в кусты. После недолгих размышлений я отказался от мысли запустить в старушенцию кирпичом и взял курс на те же кусты, чтобы под их прикрытием неприметно добраться до беседки. И, можете мне поверить, не успел я закурить первую сигарету, как на мою книгу упала тень и компанию мне составила мисс Липучка собственной персоной.

– Вот вы где.

Усевшись рядом, она с неподобающей игривостью выхватила мою сигарету из мундштука и выкинула за дверь беседки.

– Вы постоянно курите, – продолжила она тоном любящей новобрачной, что меня очень напрягло. – Как бы я хотела, чтобы вы отказались от этой дурной привычки. Курить вредно. И напрасно вы вышли в сад без летней куртки. Вам просто необходим человек, который присматривал бы за вами.

– У меня есть Дживс.

Она чуть нахмурилась.

– Он мне не нравится.

– Да? Почему?

– Не знаю. Как бы мне хотелось, чтобы вы от него избавились.

У меня мороз пошел по коже. Знаете почему? Когда я обручился с Гонорией Глоссоп, она первым делом потребовала, чтобы я выгнал Дживса, потому что он ей не понравился. Мысль о том, что эта девушка похожа на Гонорию не только телом, но и чернотой души, окончательно выбила меня из колеи.

– А что вы читаете?

Она взяла книгу из моих рук и снова нахмурилась. Книгу эту я прихватил с собой, уезжая из Лондона, чтобы почитать в поезде, – веселенький такой детективчик, который назывался «Кровавый след». Она листала страницы, пренебрежительно кривя рот.

– Не понимаю, как вы можете читать такую чушь… – Она умолкла. – Боже правый!

– Что случилось?

– Вы знакомы с Берти Вустером?

Внезапно я увидел свои имя и фамилию, размашисто написанные на титульном листе, и мое сердце сделало тройное сальто.

– Э-э-э… гм-м-м… в каком-то смысле… некоторым образом… знаком.

– Но он же просто чудовище. Мне странно, что вы можете с ним дружить. Помимо прочего, этот человек, можно сказать, дебил. Одно время он был обручен с моей кузиной Гонорией, но помолвка расстроилась, потому что от безумия его отделял только шаг. Слышали бы вы, что говорит о нем мой дядя Родерик!

Я не стал проявлять любопытство.

– Вы часто с ним видитесь?

– Достаточно.

– Недавно я прочитала в газете, что его оштрафовали за непристойное поведение на улице.

– Да, я тоже читал.

Она одарила меня противным, материнским взглядом.

– Он не может оказать на вас хорошего влияния. Как бы мне хотелось, чтобы вы перестали с ним встречаться. Вы не будете, правда?

– Ну… – протянул я, и в этот момент Катберт, тот самый кот, которому, по-видимому, надоело сидеть в кустах одному, вошел в беседку с написанным на мордочке дружелюбием и запрыгнул мне на колени. Я встретил его с распростертыми объятиями: все-таки теперь нас стало трое; к тому же его появление позволило мне переменить тему разговора.

– Очень люблю кошек, – признался я.

Но сбить ее с намеченного курса не удалось.

– Вы перестанете встречаться с Берти Вустером? – спросила она, проигнорировав кошачий мотив.

– Это будет так трудно.

– Глупости! Вам понадобится лишь немного силы воли. Этот человек не может быть интересным собеседником. Дядя Родерик говорит, он безвольная никчемность.

Я мог бы кое-что сказать о сэре Родерике, но, к сожалению, приходилось держать рот на замке.

– Вы сильно изменились с тех пор, как мы в последний раз виделись, – с упреком заявила мне мисс Прингл. Она наклонилась и начала чесать кота за вторым ухом. – Помните, когда мы были детьми, вы говорили, что сделаете для меня все, о чем я вас попрошу?

– Неужто?

– А однажды вы заплакали, потому что я рассердилась и не позволила вам меня поцеловать.

Я не поверил ей тогда, не верю и сейчас. Сиппи во многих отношениях был болваном, но все имело свои пределы. Даже в десять лет не мог он дать такую слабину. Я не сомневался, что девица нагло лжет, но от этого мне не стало легче. Я отодвинулся от нее на пару дюймов, уставился в никуда, глядя прямо перед собой, чувствуя, как мой лоб покрывается испариной.

А затем, вдруг… ну, сами знаете, как это бывает. Наверное, каждый из нас испытывал в жизни неудержимое желание сотворить какую-нибудь невероятную глупость. Такая идея частенько возникает, когда сидишь в театре. Иной раз так хочется крикнуть: «Пожар!» – и посмотреть, что из этого выйдет. Или разговариваешь с человеком, и тут приходит мысль: «А чего бы не засветить ему в глаз?»

А говорю я все это потому, что в тот момент, когда плечо Элоизы вдавливалось в мое, а черные волосы почему-то щекотали мне нос, у меня внезапно возникло безумное желание ее поцеловать.

– Правда? – прохрипел я.

– Неужели вы забыли?

Ее глаза заглянули в мои, и я почувствовал, что скольжу в пропасть, и зажмурился. А затем из дверей беседки до меня донесся самый прекрасный голос, который я когда-либо слышал в своей жизни.

– Отдайте моего кота!

Я открыл глаза. Милая, добрая тетя Джейн, королева всех женщин, стояла передо мной и смотрела на меня, как на вивисекциониста[7], которого застукала за проведением очередного эксперимента. Как эта удивительная женщина умудрилась меня выследить, не знаю, но факт остается фактом: она стояла передо мной, благослови Бог ее древнюю, интеллигентную душу, совсем как спасатели в последнем эпизоде фильма о потерпевших кораблекрушение.

Я не стал ждать. Чары рухнули, и я покинул беседку в ту же секунду. Уже в дверях меня догнал ее старческий голос:

– Он стрелял в мою Тибби из лука.

В течение нескольких следующих дней ничто не нарушало моего спокойствия. Элоизу я почти не видел. Я обнаружил, что со стратегической точки зрения водосточная труба у моего окна поистине бесценна. И теперь редко выходил из дома другим путем. Мне уже казалось, что продержусь все три недели, к которым меня приговорили, если и дальше окажусь таким же везучим.

А тем временем, как говорится в фильмах…

Двумя вечерами позже, когда я спустился в гостиную, там уже собралась вся семья. Профессор, профессорша, два Экспоната и девица Элоиза сидели по разным углам, кот спал на ковре, канарейка – в клетке. Короче, по всему чувствовалось, что этот вечер пройдет, как и предыдущие.

– Так, так, так! – весело сказал я. – Привет-привет-привет!

Я всегда говорю что-то такое, когда вхожу в помещение, где уже кто-то есть. Мне кажется, это верный шаг к непринужденной беседе.

Девица Элоиза с упреком на меня посмотрела.

– Где вы пропадали весь день? – спросила она.

– После ленча я отдыхал у себя в комнате.

– В пять часов вечера вас там не было.

– Верно. Я чуток поработал над статьей о добрых старых колледжах, а потом пошел прогуляться. Физические нагрузки, знаете ли, очень полезны для здоровья.

– Mens sana in corpore sana[8], – прокомментировал профессор.

– Ничего удивительного, – вежливо согласился я.

В эту минуту, когда все шло лучше некуда и я чувствовал себя как кум королю, миссис Прингл внезапно изо всех сил ударила меня мешком с песком в основание черепа. Разумеется, никакого настоящего мешка в руках она не держала. Я выражаюсь фигурально.

– Родерик сильно задерживается. – В этом выразился ее удар.

Возможно, вам покажется странным, что это имя оглушило меня, как динамит рыбу. Поверьте мне на слово: для человека, который хоть раз имел дело с сэром Родериком Глоссопом, в мире существует только один Родерик, причем на одного больше, чем хотелось бы.

– Родерик? – булькнул я.

– Мой свояк, сэр Родерик Глоссоп, этим вечером приезжает в Кембридж, – пояснил профессор. – Завтра он читает лекцию в Сент-Льюке, а сегодня мы ждем его к обеду.

И пока я стоял, чувствуя себя как главный герой, захваченный врасплох в логове заговорщиков, дверь отворилась.

– Сэр Родерик Глоссоп, – объявила служанка или кто-то еще, и он вошел.

Одна из причин, по которой старого хрыча не любили сливки общества, состояла в том, что голова его очень уж напоминала купол собора Святого Павла, а кустистые брови просто просили, чтобы их подровняли секатором, приведя в божеский вид. Когда на тебя надвигается лысый череп с глазами, торчащими из-под кустов, неприятно, знаете ли, ощущать, что стратегическая железная дорога, необходимая для отступления, еще не построена.

Когда сэр Родерик вошел в комнату, я попятился за диван, вверив свою судьбу Господу. Не требовалось мне обращаться к гадалке, чтобы узнать, что меня ждут неприятности от человека в черном.

Сначала он меня не заметил. Пожав руки профессору и его жене, сэр Родерик поцеловал Элоизу и кивнул Экспонатам.

– Боюсь, я немного задержался, – сказал он. – Небольшое происшествие в дороге. Мой шофер повернул…

Тут он увидел меня, стремящегося держаться от него подальше, и удивленно вскрикнул, словно я причинил ему немалую боль.

– Это… – начал профессор, махнув рукой в моем направлении.

– Я уже знаком с мистером Вустером.

– Это, – продолжал профессор, – племянник мисс Сипперли, Оливер. Вы помните мисс Сипперли?

– Что вы имеете в виду? – рявкнул сэр Родерик. Видимо, частое общение с психами выработало у него такую резкую и властную манеру поведения. – Этого никчемного молодого человека зовут Берти Вустер. Что за чушь вы несете о каких-то Оливерах и Сипперли?

Профессор посмотрел на меня с вполне объяснимым любопытством. Остальные присутствующие последовали его примеру. Я выдавил из себя жалкую улыбку.

– Видите ли, дело в том… – начал я.

Профессор напряженно обдумывал ситуацию. Мне показалось, я слышу, как в его голове что-то трещит и щелкает.

– Этот человек сказал, что его зовут Оливер Сипперли, – произнес он.

– Подойдите сюда! – проревел сэр Родерик. – Если я все правильно понимаю, вы проникли в этот дом, прикинувшись племянником старого друга семьи?

Он все понимал правильно.

– Ну, в общем, да, – ответил я.

Сэр Родерик выстрелил в меня взглядом, который ударил в грудь, поблуждал в теле и вышел со спины.

– Безумец! Абсолютный безумец, как я и предположил с первого взгляда!

– Что он сказал? – спросила тетя Джейн.

– Родерик говорит, этот мол одой человек – безумец, – прокричал профессор.

– Ага! – кивнула тетя Джейн. – Так я и думала. Он спускается в сад и входит в дом по водосточной трубе.

– Что?!

– Я сама его видела… э… много раз.

Сэр Родерик грозно фыркнул.

– Его нужно изолировать. Преступно оставлять человека в таком состоянии на свободе. На следующей стадии болезни его может охватить мания убийства.

Я подумал, что, как это ни печально, мне придется сдать старину Сиппи, чтобы опровергнуть это ужасное обвинение. В конце концов, наш обман все равно открылся.

– Позвольте мне объяснить, – робко подал я голос. – Сиппи попросил меня погостить здесь вместо него.

– Что вы имеете в виду?

– Ему не удалось приехать, потому что его посадили в тюрьму после того, как в Вечер регаты он набросился на полицейского.

Должен признаться, мне с большим трудом удалось втолковать им, что произошло, а когда они все поняли, их отношение ко мне не изменилось к лучшему. Между нами появилась некоторая натянутость, поэтому, когда всех пригласили к обеду, я вежливо откланялся и поднялся к себе. Обед бы мне не повредил, но обстановка сложилась такая неприятная.

– Дживс, – я позвонил, едва войдя в комнату, и он тут же появился в дверях, – мы идем ко дну.

– Сэр?

– Основы ада дрожат, и наша карта бита.

Он внимательно меня выслушал.

– Роковую случайность, сэр, всегда необходимо учитывать как один из возможных вариантов. И теперь нам не остается ничего другого, как сделать очевидный шаг.

– О чем это ты?

– Надо повидаться с мисс Сипперли, сэр.

– Разрази меня гром! Зачем?

– Будет лучше, если она узнает факты из ваших уст, сэр, чем из письма, которое ей обязательно напишет профессор Прингл. Ведь вы по-прежнему хотите сделать все возможное, чтобы помочь мистеру Сипперли, сэр?

– Я не могу подвести Сиппи. Если ты считаешь…

– Мы можем попробовать, сэр. Почему-то мне представляется, что мисс Сипперли снисходительно отнесется к проступку мистера Сипперли.

– Почему?

– Предчувствие, сэр.

– Ну, раз так… А как нам туда добраться?

– Мисс Сипперли живет примерно в ста пятидесяти милях от Кембриджа, сэр. Оптимальный вариант – нанять автомобиль.

– В таком случае немедленно его найми, Дживс.

Мысль о том, что я буду в ста пятидесяти милях от Элоизы Прингл, не говоря уже о тете Джейн и сэре Родерике, мгновенно согрела душу.

Пэддок, Бекли-на-болоте, находился недалеко от деревни, и на следующее утро, плотно позавтракав в местной гостинице, я отправился туда пешком. Почти не волновался, и удивляться этому не приходилось: слишком уж много я пережил за последние две недели, вот испытания и закалили меня. Какой бы ни оказалась тетушка Сиппи, она по крайней мере не была сэром Родериком Глоссопом.

Вскоре я увидел перед собой средних размеров загородный особняк с прекрасно ухоженным садом и посыпанной гравием широкой подъездной дорожкой, по дуге проложенной сквозь кусты, которые выглядели так, словно их только что пропылесосили; короче, такой дом с первого взгляда наводил на мысль: «Здесь живет чья-то тетя». Я зашагал по подъездной дорожке и сразу за поворотом увидел женщину с лейкой в руках, поливавшую клумбу с цветами. Ни секунды не сомневаясь, что передо мной искомая тетушка, я остановился, откашлялся и произнес:

– Мисс Сипперли?

Она стояла ко мне спиной и, услышав мой голос, подпрыгнула и отскочила в сторону, словно босоногая балерина, которая внезапно наступает на консервную банку, танцуя «Видения Саломеи»[9]. Едва удержав равновесие, она ошарашенно на меня уставилась. Крупная, здоровая женщина с румянцем во всю щеку.

– Надеюсь, я не испугал вас? – спросил я.

– Кто вы?

– Меня зовут Бертрам Вустер. Я приятель вашего племянника Оливера.

Ее дыхание постепенно пришло в норму.

– Вот как? Услышав ваш голос, я приняла вас за другого.

– Нет, это я. Мне необходимо сообщить вам новости об Оливере.

– Что случилось?

Мной овладели сомнения. Теперь, когда мы подошли к сути дела, существу вопроса или как там это называется, я потерял былую уверенность в себе.

– Должен предупредить вас, что это довольно печальная история, знаете ли.

– Оливер заболел? С ним произошел несчастный случай?

Она говорила взволнованно, и меня это порадовало: всегда приятно видеть проявление человечности. Я решил закончить с преамбулой.

– Нет, он здоров, – ответил я. – Что же касается несчастного случая, это как посмотреть. Он в каталажке.

– Где?

– В тюрьме.

– В тюрьме!

– И в этом исключительно моя вина. Мы прогуливались вечером после регаты, и я посоветовал ему добыть полицейский шлем.

– Я вас не понимаю.

– Сиппи выглядел жутко подавленным, знаете ли, и я подумал, правильно или неправильно, что он развеселится, если перейдет на другую сторону улицы и позаимствует у полицейского шлем. Ему тоже показалось, что мысль неплоха, и он начал действовать, но полисмен поднял шум, а Оливер ему врезал.

– Врезал?

– Саданул… нанес удар… в живот.

– Мой племянник Оливер ударил полицейского в живот?

– Именно в живот. А на следующее утро судья упек его в тюрягу на тридцать дней без права замены штрафом.

Сообщив эту новость, я, по правде говоря, поглядел на нее с некоторой опаской, не зная, чем все обернется. Внезапно лицо ее, казалось, раскололось напополам. Какие-то мгновения я видел один только рот, затем она начала приплясывать на траве, заливаясь смехом и размахивая лейкой.

Я подумал, ей здорово повезло, что рядом нет сэра Родерика Глоссопа. Он тут же уселся бы ей на голову и велел принести смирительную рубашку.

– Вы не рассердились? – спросил я.

– Рассердилась? – Она залилась счастливым смехом. – Никогда в жизни не получала таких приятных известий!

Я обрадовался и успокоился. Надеялся, конечно, что она не закатит истерику, услышав об аресте Сиппи, но даже представить себе не мог, что эта новость приведет ее в полный восторг.

– Я им горжусь! – заявила она.

– Вот и славно.

– Если б каждый молодой англичанин бил полицейских в животы, наша страна стала бы только лучше!

По правде говоря, я не понял, почему она пришла к такому выводу, но, судя по всему, тучи над головой Сиппи рассеялись, а потому я после еще нескольких ничего не значащих фраз откланялся и ушел.

– Дживс, – сообщил я, вернувшись в гостиницу, – все прекрасно. Но, должен тебе признаться, я ничего не понимаю.

– Вас не затруднит рассказать мне, сэр, что произошло, когда вы встретились с мисс Сипперли?

– Я рассказал, что Сиппи засадили в тюрьму за нападение на полицейского, после чего она весело расхохоталась, замахала лейкой и объявила, что она им гордится.

– Думаю, я могу объяснить вроде бы эксцентричное поведение мисс Сипперли, сэр. Как мне говорили, в течение последних двух недель местный констебль причинил ей массу неприятностей. Несомненно, именно поэтому она стала предвзято относиться к полиции в целом.

– Неужели? А почему?

– Констебль переусердствовал в исполнении своих обязанностей, сэр. Не менее трех раз за последние десять дней он вручал мисс Сипперли повестки в суд: за превышение скорости на автомобиле, за выгуливание собаки без ошейника в общественном месте и за очень уж черный дым из трубы. Будучи в деревне, если так можно выразиться, диктаторшей, мисс Сипперли привыкла к безнаказанности, и неожиданное служебное рвение констебля заставило ее возненавидеть полицейских как класс, а вследствие этого взглянуть на действия мистера Сипперли одобрительно и с пониманием.

Я понял, что он имел в виду.

– Какое удивительное везение, Дживс!

– Да, сэр.

– А откуда ты все это знаешь?

– От констебля, сэр. Он мой кузен.

Я вытаращился на него. Прямо скажу, мне открылась истина.

– Великий Боже, Дживс! Ты не подкупал его?

– Нет, сэр. Правда, на прошлой неделе он праздновал свой день рождения, и я сделал ему скромный подарок. Я всегда очень любил Эгберта, сэр.

– Сколько?

– Всего-то пять фунтов, сэр.

Я сунул руку в карман.

– Возьми. И вот тебе еще пятерка на счастье.

– Премного вам благодарен, сэр.

– Дживс, – я покачал головой, – неисповедимы пути твои и дивны дела. Не станешь возражать, если я немного попою?

– Ни в коем разе, сэр, – ответил Дживс.