Так держать, Дживс! (сборник)

Дживс и незваный гость

Наверняка утверждать не стану, но, по-моему, это Шекспир, а может, еще кто-то из таких же умников сказал: не успеешь почувствовать, что у тебя все в ажуре, глядь – а судьба уж крадется к тебе сзади с обрезком свинцовой трубы. Это я к тому, что он прав на все сто. Взять хоть историю с леди Малверн и ее сыном Уилмотом. Ну и попал же я тогда в переделку – хуже некуда. И ведь только-только успел подумать, до чего же славно живется на свете, как эта парочка свалилась мне на голову.

Упомянутая история началась в Нью-Йорке – я все еще торчал в Америке, – в ту пору, когда этот город бывает особенно хорош. Утро стояло великолепное, я вылез из-под холодного душа и чувствовал себя превосходно. Особенно же наслаждался вот чем: вчера мне удалось взять верх, да что там – одержать сокрушительную победу – над Дживсом. Видите ли, все шло к тому, что еще чуть-чуть – и я превращусь в жалкого раба. Этот человек все-таки ужасно меня подавляет. Ладно уж, пусть по его милости мне пришлось отказаться от одного из моих костюмов – в костюмах он знает толк, так что на него тут можно положиться.

Но он запретил мне надевать ботинки с парусиновым верхом, которые я люблю, как родных братьев, и я чуть было не взбунтовался. Когда же наконец дело дошло до шляпы и Дживс попробовал раздавить меня, точно червя, во мне взыграла кровь Вустеров, и я недвусмысленно дал ему понять, кто есть кто.

Это долгая история, у меня сейчас нет времени ее пересказывать, но соль в том, что он хотел, чтобы я, по примеру президента Кулиджа, напялил шляпу, которую мы между собой прозвали «диво Белого дома». А мне страшно нравилась «особая Бродвейская», которой отдавала предпочтение молодежь моего круга; кончилось тем, что после душераздирающей сцены я купил себе «особую Бродвейскую». Вот такой был расклад в то незабываемое утро, и я чувствовал себя отважным и независимым.

Итак, растираясь в ванной грубым махровым полотенцем, я негромко напевал какую-то песню и гадал, что меня ждет на завтрак, как вдруг в дверь тихонько постучали. Я умолк и приоткрыл дверь.

– Что там за бортом? – спросил я.

– К вам пожаловала леди Малверн, сэр.

– Кто-кто?

– Леди Малверн, сэр. Она ожидает вас в гостиной, сэр.

– Дживс, дружище, опомнитесь, – строго проговорил я, терпеть не могу, когда со мной шутят шутки до завтрака. – Вы же отлично знаете, что в гостиной никто меня не ожидает. Мыслимое ли дело, ведь едва-едва пробило десять!

– Как мне стало известно, ее сиятельство прибыла океанским пароходом сегодня рано поутру.

Это звучало уже более правдоподобно. Мне вспомнилось, что год назад я и сам прибыл в Америку отвратительно рано, около шести, и что меня высадили на чужой берег в начале восьмого.

– Дживс, кто такая леди Малверн, черт побери?

– Ее сиятельство не изволила мне этого сообщить, сэр.

– Она одна?

– Ее сиятельство сопровождает лорд Першор, сэр. Полагаю, его сиятельство сын ее сиятельства.

– О, тогда подайте мне пышные одеяния, и я быстренько в них облачусь.

– Наш пиджачный костюм из твида сиреневого оттенка в готовности, сэр.

– В таком случае ведите меня к нему.

Одеваясь, я старался понять, кто такая эта чертова леди Малверн. И только когда просунул голову в ворот рубашки и взял в руки запонки, я ее вспомнил.

– Дживс, я ее вспомнил. Это приятельница тети Агаты.

– Вот как, сэр?

– Да. Перед отъездом из Лондона я с ней встречался за ленчем. Кошмарная особа. Пишет книги. Когда вернулась из Дурбара, настрочила целый том о социальных проблемах в Индии.

– Неужели, сэр? Извините, сэр, не этот галстук.

– Что?

– Этот не годится к твидовому пиджачному костюму, сэр.

Вот это удар. А я-то считал, что поставил Дживса на место. Наступил судьбоносный момент. Если я сейчас спасую, все мои вчерашние победы пойдут прахом. Я взял себя в руки.

– Что еще с галстуком? Я и прежде замечал, что вы на него косо смотрите. Говорите откровенно, как подобает мужчине. В чем дело?

– Слишком кричащий, сэр.

– Ничего подобного. Розовый, веселенький галстук. Вот и все.

– Он не подходит, сэр.

– Дживс, я надену этот галстук.

– Очень хорошо, сэр.

До чего неприятно, черт подери. Я видел, что Дживс страдает. Но уступать не собирался. Повязал галстук, надел жилет, пиджак и вышел в гостиную.

– Привет, привет, здравствуйте, – сказал я. – Что?

– Здравствуйте, мистер Вустер. Вы, кажется, не знакомы с моим сыном Уилмотом? Мотти, дорогой, это мистер Вустер.

Эта треклятая леди Малверн была энергичная, самоуверенная, жизнерадостная особа, невысокая, зато широкая – глазом не окинешь. Самое большое из моих кресел пришлось ей как раз впору, казалось, неведомый мастер знал, что нынче в моде будет кресло, туго облегающее бедра. У леди Малверн были блестящие выпученные глаза, копна желтых волос, и когда говорила, она обнажала не менее пятидесяти семи передних зубов. Я сник. Я почувствовал себя десятилетним мальчишкой, которого нарядили по-воскресному и привели в гостиную поздороваться. Словом, никому бы не хотелось видеть такое у себя в гостиной перед завтраком.

Ее сын Мотти, юнец лет двадцати трех, был высокий, худой и смиренный на вид. Желтые, как у матери, волосы прилизаны и разделены прямым пробором. Глаза тоже выпученные, но не сверкают. Уныло серые с розоватым ободком. Никакого намека на ресницы. Скошенный, безвольный подбородок. Короче, тихий, невзрачный, кроткий, как овца, молодой человек.

– Счастлив познакомиться, – сказал я, хотя это было чистейшей ложью, у меня уже появилось предчувствие, что мне угрожает крупная неприятность. – Значит, перебрались через океан? Надолго ли в Америку?

– Примерно на месяц. Ваша тетушка дала мне ваш адрес и сказала, что я смело могу вас навестить.

Услышав это, я обрадовался – кажется, тетя Агата идет со мной на мировую. По-моему, я раньше уже говорил, что между нами кошка пробежала, и вот из-за чего: она послала меня в Нью-Йорк, чтобы вызволить моего кузена Гасси, в которого мертвой хваткой вцепилась девица из мюзик-холла. Когда я завершил операцию спасения, оказалось, что Гасси не только женат на означенной девице, но и сам стал актером мюзик-холла, изрядно преуспев на этом поприще. Теперь вы поймете, почему отношения между тетушкой и племянником несколько напряжены.

Я просто не смел вернуться в Англию и предстать перед ней, поэтому вздохнул с облегчением, узнав, что по прошествии времени рана затянулась настолько, что тетушка наказала своей приятельнице меня навестить. Мне нравилась Америка, но я не хотел, чтобы до конца моих дней мне был заказан въезд в Англию. Поверьте, Англия слишком мала, в ней невозможно жить, если тетя Агата ступила на тропу войны. Услышав слова леди Малверн, я взбодрился и сердечно улыбнулся гостям.

– Ваша тетушка сказала, вы сделаете все возможное, чтобы помочь нам.

– О чем речь! Всенепременно!

– Благодарю вас. Я хочу, чтобы вы ненадолго приняли к себе моего дорогого Мотти.

В первый момент я ничего не понял.

– То есть ввел в свои клубы?

– Да нет же! Нет! Мой дорогой Мотти совершенно домашний ребенок. Правда, Мотти, дитя мое?

Мотти, который сидел, засунув набалдашник трости в рот, раскупорился и подал голос.

– Да, мама, – промямлил он и снова закупорился.

– Я не желаю, чтобы его вводили в клубы. Приютите его у себя – вот что я имею в виду. Оставьте пожить с вами, пока меня не будет.

Ужасающие слова были произнесены ровным будничным голосом. Эта женщина даже не представляла себе, насколько чудовищно то, что она предлагает. Я окинул Мотти быстрым взглядом. Он углубленно сосал набалдашник и смотрел в стену. Одна мысль, что мне, неизвестно на какое время, подсунут это сокровище, до смерти меня испугала. Не преувеличиваю, просто до смерти. Это было совершенно, абсолютно немыслимо. Как только я увижу, что Мотти протискивается в мое гнездышко, я тут же призову полицию. Я хотел было так все ей и сказать, но она, как паровой каток, смяла мои невысказанные возражения.

В этой женщине было нечто такое, что парализует волю.

– Я уезжаю из Нью-Йорка дневным поездом – мне необходимо побывать в тюрьме Синг-Синг. Меня чрезвычайно интересует состояние американских тюрем. Потом я намерена не спеша проехать по всему побережью, с тем чтобы посетить тамошние места заключения. Видите ли, мистер Вустер, поездка в Америку у меня чисто деловая. Вы, конечно, читали мой труд «Индия и индийцы»? Мои издатели настоятельно желают, чтобы я написала подобную книгу и о Соединенных Штатах Америки. Однако я не могу оставаться в этой стране более чем на месяц – должна вернуться в Англию к началу сезона. Впрочем, этого времени вполне достаточно. В Индии я провела и того меньше, а мой добрый друг сэр Роджер Креморн написал книгу «Америка изнутри», прожив здесь всего две недели. Я бы с радостью взяла с собой моего дорогого Мотти, но в поезде его, бедного, укачивает. Когда вернусь, я его у вас заберу.

Я сидел так, что мне было видно Дживса, накрывающего стол к завтраку. Мне надо было улучить минутку, чтобы поговорить с ним наедине. Он наверняка что-нибудь придумает, чтобы укротить эту особу.

– Мистер Вустер, зная, что Мотти с вами, я могу вздохнуть с облегчением. Мне известно, что большой город полон соблазнов. До сих пор я уберегала моего дорогого Мотти от этой напасти. Мы с ним покойно живем у себя в поместье. Мистер Вустер, уверена, вы о нем позаботитесь. Он нимало вас не обременит, – говорила она об этом несчастном так, будто его здесь нет. А ему и горя мало. Перестал грызть трость и сидит себе с открытым ртом. – Он вегетарианец и трезвенник, только и делает, что читает. Дайте ему хорошую книгу – и он будет счастлив. – Она поднялась. – Очень вам благодарна, мистер Вустер. Не знаю, что бы я делала, если бы вы не пришли на помощь. Идем, Мотти, до отхода поезда мы успеем осмотреть кое-какие достопримечательности. Дорогой, я на тебя полагаюсь – собери как можно больше сведений о Нью-Йорке. Смотри во все глаза и записывай свои впечатления. Это мне очень пригодится. До свидания, мистер Вустер. Я вам пришлю Мотти после полудня.

Они вышли, а я в ужасе воззвал к Дживсу:

– Дживс!

– Сэр?

– Что делать? Вы, конечно, все слышали? Вы же все время были в столовой. Этот кошмарный тип собирается у нас поселиться.

– Кошмарный тип, сэр?

– Дебил какой-то.

– Прошу прощения, сэр?

Я бросил на Дживса пронзительный взгляд. На него это было совсем не похоже. Минуту спустя я догадался. Он не может мне простить галстука и старается отыграться.

– С сегодняшнего дня лорд Першор будет жить у нас, – холодно сказал я.

– Очень хорошо, сэр. Завтрак подан, сэр.

Поплакаться некому – разве что яичнице с ветчиной. То, что Дживс мне не посочувствовал, оказалось последней каплей. На минуту я дрогнул и чуть было не приказал ему выкинуть и шляпу и галстук, которые он так невзлюбил, но вовремя взял себя в руки. Нет уж, провалиться мне на этом месте, если позволю Дживсу обращаться со мной как с жалким рабом. Чем больше я размышлял, тем хуже мне становилось. Взять хоть Мотти, хоть Дживса – просто непонятно, что делать. Вышвырни я Мотти, он нажалуется маме, она – тете Агате. Даже подумать страшно, что меня ждет. Рано или поздно, но я захочу вернуться в Англию, и не дай Бог, если тетка Агата встретит меня у причала с дубиной в руках. Придется приютить Мотти и сделать для него все, что в моих силах.

Около полудня прибыл багаж Мотти и вслед за ним увесистый сверток – должно быть, хорошие книги. Когда я это увидел, мне немного полегчало. Кажется, хороших книг хватит, чтобы занять парня на целый год. Я приободрился, надел «особую Бродвейскую», поправил розовый галстук и умотал с приятелями на ленч в ближайшем ресторане; за прекрасной едой, льющимися через край напитками и веселой болтовней полдня прошло вполне счастливо. А к вечеру я и думать забыл о Мотти.

Отобедал в клубе, потом пошел в мюзик-холл и вернулся домой довольно поздно. Никаких намеков на присутствие Мотти не заметил и решил, что он уже спит. Правда, странно, что перевязанный бечевкой сверток с хорошими книгами валяется на прежнем месте. Похоже, Мотти, проводив маму, завалился спать.

Дживс внес вечернее виски с содовой. По его поведению я понял, что он все еще дуется.

– Дживс, лорд Першор уже спит? – сдержанно-холодным тоном спросил я.

– Нет, сэр. Его сиятельство еще не вернулся.

– Не вернулся? Как это не вернулся?

– Его сиятельство пришел вскоре после того, как пробило шесть тридцать, переоделся и снова ушел.

В этот момент у наружной двери послышался легкий шорох – кто-то скребся, словно пытался пройти сквозь филенку. Затем глухой удар, будто рухнула тяжесть.

– Дживс, пойдите и посмотрите, в чем дело.

– Хорошо, сэр.

Он вышел и вскоре вернулся.

– Если вы не возражаете, сэр, полагаю, мы могли бы его внести.

– Внести?

– Его сиятельство лежит на коврике за порогом, сэр.

Я вышел за дверь. Дживс был прав. Мотти лежал на полу, свернувшись калачиком, и слегка постанывал.

– Вот черт, у него, наверное, припадок, – сказал я, вглядываясь в лицо несчастного. – Дживс! Видно, кто-то подсунул ему мясо!

– Сэр?

– Он же вегетарианец, понимаете? Должно быть, где-то наелся бифштекса. Вызовите доктора!

– Вряд ли подобные меры необходимы, сэр. Если бы вы взяли его сиятельство за ноги, а я бы…

– Боже правый, Дживс! Вы думаете… он… да нет, не может быть…

– Я склонен думать именно так, сэр.

И он, разрази меня гром, оказался прав. Теперь уже не оставалось никаких сомнений. Мотти был пьян. Вдрызг пьян.

Черт побери, я был ошарашен.

– Дживс, кто бы мог подумать!

– Мало кто, сэр.

– Стоило только спустить с него бдительное начальственное око, и он ударился в загул.

– Совершенно справедливо, сэр.

– Где ты блуждал в ночи, дитя, так что ли?

– Похоже на то, сэр.

– Давайте втащим его, а?

– Да, сэр.

Мы приволокли лорда Першора в спальню, Дживс уложил его в постель, а я закурил сигарету и сел в кресло, чтобы все осмыслить. У меня возникло дурное предчувствие. Кажется, я влип по уши.

На следующее утро, задумчиво выпив чашку чая, я отправился в комнату Мотти, чтобы проведать несчастного. Признаться, ожидал увидеть жалкие останки, но нет – он сидел в постели, веселый, свежий как огурчик, и читал колонку «Пикантных анекдотов».

– Привет! – сказал я.

– Привет! – сказал Мотти.

– Привет! Привет!

– Привет! Привет! Привет!

Продолжать в том же духе было довольно затруднительно.

– Как вы сегодня себя чувствуете? – поинтересовался я.

– Шикарно! – весело и развязно вскричал Мотти. – Знаете, а этот ваш камердинер – я говорю о Дживсе, – малый не промах. Когда я проснулся, голова у меня раскалывалась, и он мне принес какой-то таинственный напиток темного цвета, от которого я сразу воскрес. Сказал, что это его собственное изобретение. Мне надо почаще общаться с этим парнем. Выдающаяся личность.

Черт возьми, не верю глазам своим – этот тип только вчера сидел тут и сосал набалдашник трости.

– Наверное, вы вечером съели что-то неудобоваримое, да? – спросил я как бы между прочим, давая ему шанс выйти из неловкого положения. Но не тут-то было.

– Нет! – решительно возразил он. – Ничего подобного. Я просто-напросто напился. За милую душу. Напился вдрызг. Больше того, собираюсь повторить. Буду напиваться каждый вечер. Старина, если заметите, что я трезв, – торжественно проговорил он, – только скажите, я тотчас извинюсь и исправлю промах.

– Позвольте, а как же я?

– При чем здесь вы?

– Видите ли, я, так сказать, несу за вас ответственность. В том смысле, что если вы намерены вести себя таким образом, меня ждут крупные неприятности.

– Ничем не могу помочь, это ваши трудности, – твердо заявил Мотти. – Послушайте, старина, впервые в жизни мне выпала удача предаться соблазнам большого города. Зачем существуют эти соблазны, если мы не будем им предаваться? Даже как-то обидно за большой город. Кроме того, мама сказала, чтобы я смотрел во все глаза и копил впечатления.

Я присел к нему на краешек кровати. Голова у меня шла кругом.

– Дружище, ваши чувства мне понятны. – Мотти, видимо, хотел меня утешить. – Если бы я мог поступиться своими намерениями, то попридержал бы себя ради вас. Но долг прежде всего! Впервые в жизни меня оставили одного, и я решил пуститься во все тяжкие. Молодость дается лишь раз. Зачем омрачать утро жизни? Пусть молодежь наслаждается своей молодостью! Тру-ля-ля! Ура!

Вообще-то, если разобраться, он прав.

– Друг мой, всю жизнь меня держат взаперти в родовом имении в Мач-Мидлфолде, графство Шропшир. Запри вас туда, вы бы поняли, что это значит. Помню всего один раз, когда общественное спокойствие было нарушено: во время церковной службы застукали мальчика-хориста, он сосал шоколадку. Судили-рядили об этом целую неделю. В Нью-Йорке я пробуду всего месяц и хочу, чтобы мне было что вспомнить долгими зимними вечерами. Это мой единственный шанс обзавестись воспоминаниями, и я его не упущу. Послушайте, старина, объясните, что надо сделать, чтобы вызвать этого достойнейшего из достойных, Дживса? Позвонить? Крикнуть? Мне не терпится поговорить с ним на тему виски с содовой.

У меня было возникла мысль, что, сопровождай я Мотти в его похождениях, куража у него поубавится. Представьте себе, если в разгар веселья Мотти, главный запевала в компании, поймает мой укоризненный взгляд, он, возможно, немного уймется. Поэтому вечером я сам повел его ужинать. В первый и последний раз. Ведь я человек спокойный, миролюбивый, всю жизнь провел в Лондоне и не могу выдержать бешеного темпа, который задают здоровяки, взращенные в загородных поместьях. То есть я, конечно, всей душой за развлечения, но в пределах разумного и все такое прочее. По-моему, детина, швыряющий в вентилятор вареные яйца, привлекает к себе ненужное внимание. Нормально повеселиться и так далее – святое дело, но плясать на столах, а потом удирать от официантов, метрдотелей и вышибал – это уж чересчур, предпочитаю спокойно сидеть и переваривать пищу.

В тот вечер я едва унес ноги, вернулся домой и твердо решил, что с Мотти я больше не ходок. Правда, как-то раз случайно встретился с ним поздно ночью. Проходил мимо кабака с дурной репутацией и вынужден был увернуться – Мотти просвистел в воздухе в направлении тротуара на противоположной стороне улицы. Из-за двери за полетом его сиятельства с мрачным удовлетворением наблюдал мускулистый вышибала.

В некотором отношении я даже сочувствовал Мотти. Ведь у него только четыре недели, и надо успеть оторваться по полной программе, чтобы наверстать упущенное за десять лет. Поэтому я не удивлялся его прыти. На его месте я вел бы себя так же. Хотя, конечно, он хватил через край. Не маячь на заднем плане леди Малверн с тетей Агатой, я бы наблюдал Моттины художества со снисходительной улыбкой. Однако я не мог избавиться от сознания, что рано или поздно стану козлом отпущения. Постоянно думать о неотвратимости наказания, до глубокой ночи дожидаться, когда заявится в стельку пьяный Мотти, втаскивать это сокровище на кровать, а наутро проскальзывать в его комнату на разведку и созерцать скорбную картину – ото всего этого я начал чахнуть. Превратился в тень, даю честное слово. Чуть где стукнет – дрожу как лист.

И никакого сочувствия от Дживса, это меня ранило до глубины души. Упрямый малый не мог мне простить шляпы и галстука и не желал прийти на помощь. Однажды утром мне так захотелось сочувствия, что я поступился фамильной гордостью Вустеров и обратился к нему прямо:

– Дживс, это уж невыносимо, верно?

– Сэр?

– Вы знаете, о чем я говорю. Наш драгоценный гость забыл все, чему его учили в детстве. Знать ничего не желает.

– Да, сэр.

– Но обвинят меня, понимаете? Вы ведь знаете тетю Агату.

– Да, сэр.

– Ну так вот.

Я немного подождал, но Дживс не дрогнул.

– Дживс, нет ли у вас плана, как обуздать это чудовище?

– Нет, сэр, – отрезал он, растворился в воздухе и материализовался у себя в комнате. Проклятый упрямец! Чушь какая-то. Ведь ничего дурного не было в «особой Бродвейской». Просто забавная штучка, от которой мои приятели приходят в восторг. Но Дживс предпочитал «диво Белого дома» и поэтому бросил меня на произвол судьбы.

Вскоре Мотти взбрело в голову притащить на рассвете своих собутыльников в дом, чтобы продолжить пирушку. Тут уж терпение у меня лопнуло. Видите ли, я живу в той части города, где подобные шалости недопустимы. У меня пропасть приятелей – актеров, литераторов, художников, которые обитают на Вашингтон-сквер, таку них вечер начинается около двух ночи, утром торговцы уже развезут по домам молоко, а гулянка все продолжается. Там это принято. Соседи даже не уснут, если у них над головой никто не пляшет под гавайскую гитару. Но на Пятьдесят седьмой улице такие номера не проходят. И вот в три утра вваливается Мотти с подгулявшими приятелями. Компания, проорав дурными голосами свои школьные песни, подхватывает хором «Вспоминаю я колодец, наше старое ведро». Естественно, жильцы дома стали брюзжать и жаловаться. За завтраком последовал холодно-укоризненный звонок управляющего, и мне пришлось рассыпаться в извинениях.

Вечером я вернулся домой рано – обедал в одиночестве, выбрав такое место, где вероятность встречи с Мотти равнялась нулю. В гостиной было темно, и я только было хотел включить свет, как вдруг – удар, и что-то упругое и округлое хватает меня за штанину. Общение с Мотти до такой степени истощило мою нервную систему, что я не мог с собой совладать – метнулся прочь и с отчаянным душераздирающим воплем выскочил в прихожую, а тут как раз Дживс выходит из своей комнаты узнать, в чем дело.

– Вы что-то сказали, сэр?

– Дживс! Там кто-то есть, и он хватает за ноги!

– Полагаю, это Ролл о, сэр.

– А?

– Мне следовало вас предупредить, но я не слышал, как вы вошли. В настоящее время он пребывает не в самом хорошем расположении духа, ибо еще не освоился в доме.

– Кто такой Ролл о, черт подери?!

– Ролло – бультерьер его сиятельства, сэр. Его сиятельство выиграл его в какой-то лотерее и привязал к ножке стола. Если позволите, сэр, я войду и включу свет.

Дживс просто бесподобен. У меня на глазах он совершил подвиг, достойный пророка Даниила, бестрепетно вошедшего в львиный ров. Он смело прошествовал прямо в гостиную. Более того, от Дживса исходил особый магнетизм или как это называется, ибо треклятый зверь, вместо того чтобы тяпнуть добычу за ногу, вдруг затих, точно его бромом опоили, и повалился на спину лапами кверху. Словом, выказал такое радушие, будто Дживс – не Дживс, а его родной дядюшка миллионер. Однако увидев меня, животное снова ощетинилось и явно ни о чем другом уже не думало, как только снова взяться за Бертрама с того места, где его прервали.

– Ролло пока еще к вам не привык, – сказал Дживс и с восхищением посмотрел на проклятую четвероногую тварь. – Он превосходный сторожевой пес.

– Не желаю, чтобы сторожевые псы охраняли от меня мои комнаты.

– Разумеется, нет, сэр.

– Ну и что мне делать?

– Вне всякого сомнения, со временем животное научится вас узнавать, сэр. Отличать ваш индивидуальный запах.

– Что значит мой «индивидуальный» запах? Не на дейтесь, я не собираюсь поселиться в прихожей, ожидая, когда эта тварь одобрит мой запах.

Я минуту подумал.

– Дживс!

– Сэр?

– Завтра первым же поездом я уезжаю. Поживу за городом у мистера Тодда.

– Желаете, чтобы я вас сопровождал, сэр?

– Нет.

– Слушаюсь, сэр.

– Когда вернусь, пока не знаю. Письма пересылайте к мистеру Тодду.

– Слушаюсь, сэр.

Случилось так, что вернулся я через неделю. Рокки Тодд, приятель, у которого я поселился, большой чудак, он живет один-одинешенек на пустынном Лонг-Айленде, и ему это по душе; но я для подобной жизни не создан. Старина Рокки – превосходный малый, но, проведя несколько дней у него в доме, среди лесов, вдали от цивилизации, я почувствовал, что Нью-Йорк, даже с Мотти в качестве приложения, в сущности, не так уж и плох. На Лонг-Айленде день длится сорок восемь часов; ночью не можешь уснуть, потому что стрекочут сверчки; хочешь пропустить глоток горячительного – топай две мили, желаешь получить вечерние газеты – топай шесть миль. Я поблагодарил Рокки за радушие и гостеприимство и успел на единственный поезд, отходящий из этих забытых Богом мест. К обеду я уже был в Нью-Йорке. Сразу рванул домой. Дживс вышел мне навстречу из своей комнаты.

Я опасливо огляделся в поисках Ролл о.

– Дживс, где собака? Привязана?

– Животное здесь больше не живет, сэр. Его сиятельство отдал Ролл о швейцару, а швейцар его продал. У его сиятельства появилось предубеждение против Ролло после того, как животное укусило его сиятельство за икру ноги.

Сам не ожидал, что эта маленькая новость так меня обрадует. Кажется, я недооценивал Ролло.

Когда сойдешься с ним поближе, в нем открывается уйма достоинств.

– Превосходно! – сказал я. – Дживс, а что лорд Першор? Дома?

– Нет, сэр.

– Вернется к обеду?

– Нет, сэр.

– Где же он?

– В тюрьме, сэр.

– В тюрьме?!

– Да, сэр.

– Вы хотите сказать, в тюрьме?

– Да, сэр.

Я опустился в кресло.

– Почему?

– Его сиятельство напал на констебля, сэр.

– Лорд Першор напал на констебля!

– Да, сэр.

Я старался осмыслить услышанное.

– Но послушайте, Дживс! Какой ужас!

– Сэр?

– Что скажет леди Малверн, когда узнает?

– Полагаю, ее сиятельство не узнает, сэр.

– Но она вернется и захочет знать, где он.

– Полагаю, сэр, ко времени возвращения ее сиятельства срок заключения его сиятельства истечет.

– А если нет?

– В таком случае, сэр, полагаю, было бы разумно немного погрешить против истины.

– Каким образом?

– Если позволите, я бы взял на себя смелость сообщить ее сиятельству, что его сиятельство ненадолго отбыл в Бостон, сэр.

– Почему в Бостон?

– Город, весьма достойный внимания и интереса, сэр.

– Дживс, вижу, вы все предусмотрели.

– Надеюсь, сэр.

– Послушайте, Дживс, а ведь нам с вами сказочно повезло. Не подвернись тюрьма, к возвращению леди Малверн обалдуй Мотти мог бы угодить в дурдом.

– Именно так, сэр.

Чем больше я размышлял, тем более благодетельным мне представлялся этот анекдот с кутузкой. Несомненно, тюрьма давно по Мотти плачет. Только решетка и может его обуздать.

Жаль, конечно, бедолагу, но вообще-то молодому человеку, прожившему всю жизнь в обществе леди Малверн в деревенской глуши Шропшира, тюремное заключение не в новинку. В общем, я снова воспрял духом. Жизнь текла, как это сказано у поэта, будто одна большая сладостная песнь. Недели две все шло так славно и спокойно, что, даю честное слово, я почти забыл о Моттином существовании. Единственное, что никак не налаживалось, – это отношения с Дживсом: он все еще дулся и как-то сторонился меня. Нет, он ничего не говорил, ничего не делал, упаси Бог, но держался как чужой. Однажды, повязывая розовый галстук, я поймал в зеркале его взгляд. В глазах его читалась глубокая печаль.

Внезапно, значительно ранее намеченного срока, вернулась леди Малверн. Я ее не ждал. Забыл, как быстро летит время. Она явилась, когда я еще лежал в постели, потягивал чай и думал о том о сем. Дживс вплыл в комнату и доложил, что проводил ее сиятельство в гостиную. Накинув что-то на скорую руку, я вышел к ней.

Явилась, сидит в том же кресле, как прежде, поперек себя шире. Единственная разница – рот плотно сомкнут.

– Доброе утро, – сказал я. – Вот вы и вернулись. Что?

– Вернулась.

В ее голосе звучали ледяные нотки, на меня будто пахнуло холодным ветром. Наверное, еще не завтракала, подумал я. Для меня самого белый свет озаряется солнечной радостью только после завтрака, и тогда я становлюсь всеобщим любимцем. Если не съем пару яиц и не глотну кофе, я не человек.

– Наверное, вы еще не завтракали?

– Не завтракала.

– Не желаете ли яйцо, или сосиски, или еще чего-нибудь?

– Нет. Благодарю.

Она говорила таким тоном, будто состояла в обществе идейных ненавистников сосисок и лиге борцов против яиц. Некоторое время все молчали.

– Я к вам заезжала вчера вечером, – сказала она. – Никого не было дома.

– Весьма сожалею. Ваша поездка была приятной?

– Чрезвычайно приятной, благодарю.

– Все ли посмотрели? Ниагарский водопад, Йеллоустонский парк, Большой Каньон и прочее?

– Посмотрела достаточно.

Снова возникла леденящая пауза. Дживс выплыл из гостиной и принялся накрывать в столовой к завтраку.

– Надеюсь, Уилмот вам не слишком докучал, мистер Вустер?

Я все ждал, когда она заведет разговор о Мотти.

– Ничуть! Друзья навек. Водой не разлить.

– Значит, вы везде его сопровождали?

– Конечно! Мы с ним были неразлучны. Осмотрели все достопримечательности, знаете ли. Утром – в музеи, наслаждаемся искусством, затем перекусываем в вегетарианских ресторанах, потом не спеша направляемся на концерты духовной музыки, обедаем дома. После обеда обычно играем в домино. Спать ложимся рано и встаем бодрые и свежие. В общем, отлично проводим время. Ужасно жаль, что Мотти уехал в Бостон.

– Ах! Так Уилмот в Бостоне?

– Да. Мне следовало вам об этом сообщить, но мы даже не представляли себе, где вы находитесь. Вы… порхали, как птичка, в смысле, порхали с места на место, и мы не могли вас застать. Да, так Мотти отбыл в Бостон.

– Вы уверены, что он отбыл в Бостон?

– Конечно, разумеется. – Я окликнул Дживса, который в соседней комнате неторопливо раскладывал вилки и все такое прочее. – Дживс, ведь лорд Першор не переменил намерения съездить в Бостон?

– Нет, сэр.

– Ну вот, я прав. Да, Мотти отбыл в Бостон.

– В таком случае как вы объясните, мистер Вустер, что вчера, во время посещения тюрьмы Блэквелс-Айленд, где я собирала материал для книги, я увидела моего дорогого Мотти, он был одет в полосатую робу и сидел с молотком в руках перед грудой камней.

Я попытался что-нибудь придумать, но в голову ничего не приходило. Надо быть семи пядей во лбу, чтобы справиться с таким потрясением. Я до того напряг мозги, что они заскрипели, однако на пространстве от пробора до затылка не шевельнулось ни одной мыслишки. Я онемел. И слава Богу, потому что все равно у меня не было возможности ввернуть словечко. Леди Малверн завладела разговором. До этого момента она сдерживалась, а тут ее будто прорвало.

– Значит, вот как, мистер Вустер, вы приглядывали за моим дорогим мальчиком! Вы оскорбили меня в лучших чувствах, а я так в вас верила! Оставила его на ваше попечение, надеялась, вы оградите его от тлетворных влияний. Он пришел к вам невинный, неопытный, не ведающий о том, что творится в мире, доверчивый, непривычный к искушениям большого города, а вы толкнули его на путь порока!

Что на это ответишь? Перед моим мысленным взором стояла злорадная тетя Агата, точащая боевой топор к моему возвращению.

– Вы преднамеренно…

Тихий голос где-то в отдалении проговорил:

– Если позволит ваше сиятельство, я мог бы объяснить.

Как всегда, Дживс неожиданно соткался из эфира у камина в гостиной. Леди Малверн попыталась заморозить его взглядом, но с Дживсом такие фокусы не проходят. Взглядами его не проймешь.

– Осмелюсь предположить, что ваше сиятельство неправильно поняли мистера Вустера, у вас могло сложиться впечатление, что он был в Нью-Йорке, когда его сиятельство… забрали. И если мистер Вустер информировал ваше сиятельство, что его сиятельство отбыл в Бостон, то мистер Вустер основывался на сведениях о местопребывании его сиятельства, которые получил от меня. Все это время мистера Вустера в Нью-Йорке не было, он навещал своего друга, проживающего в сельской местности, и мистер Вустер ничего не знал, пока ваше сиятельство ему сейчас не сказали.

В ответ леди Малверн издала звук, напоминающий хрюканье. Но Дживс не дрогнул.

– Мистер Вустер души не чает в его сиятельстве и прилагает столько сил, опекая его сиятельство. Поэтому я, опасаясь нанести тяжкий удар мистеру Вустеру, взял на себя смелость скрыть от него правду и сообщил ему, что его сиятельство отбыл погостить в Бостон. Мистеру Вустеру было бы трудно поверить, что его сиятельство добровольно, из самых лучших побуждений отправился в места заключения. Но ваше сиятельство, хорошо зная его сиятельство, легко это поймет.

– Что?! – вскричала леди Малверн, тараща глаза. – Как вы сказали? Лорд Першор отправился в тюрьму добровольно?

– Если мне будет позволено, я постараюсь объяснить вашему сиятельству. Осмелюсь предположить, что напутствие вашего сиятельства произвело на его сиятельство глубокое впечатление. Мне часто приходилось слышать, как его сиятельство говорил мистеру Вустеру о своем горячем желании последовать наставлениям вашего сиятельства и собрать материалы для книги вашего сиятельства об Америке. Мистер Вустер подтвердит, что его сиятельство зачастую огорчался при мысли о том, сколь мало он делает, чтобы помочь вашему сиятельству.

– Истинная правда! Он страшно убивался! – подхватил я.

– Внезапно однажды вечером его сиятельству пришла в голову мысль лично изучить тюремные условия, исследовать их, так сказать, изнутри. Он с радостью схватился за эту мысль и никакими силами его было не удержать.

Леди Малверн посмотрела на Дживса, потом на меня, потом снова на Дживса. Я видел, что она колеблется, верить или нет.

– Ваше сиятельство, осмелюсь утверждать, что джентльмен с такими моральными качествами, как у его сиятельства, может попасть в тюрьму только по своей воле, ибо его сиятельство не в состоянии совершить преступление против закона, которое повлекло бы за собой арест.

Леди Малверн хлопнула глазами. Потом поднялась с кресла.

– Мистер Вустер, – сказала она, – примите мои извинения. Я была к вам несправедлива. Мне следовало лучше знать моего Уилмота. И свято верить в его чистоту и благородство.

– Вне всякого сомнения! – сказал я.

– Завтрак готов, сэр, – сказал Дживс.

Я сел за стол и, не оправившись от потрясения, задумчиво уставился на яйцо-пашот.

– Дживс, – сказал я, – вы спасли мне жизнь.

– Благодарю вас, сэр.

– Никто бы не убедил тетю Агату, что это не я приохотил нашего недотепу к разгульной жизни.

– Думаю, что так, сэр.

Я начал есть яйцо. Признаться, я был ужасно растроган тем, как Дживс явился мне на подмогу. Что-то подсказывало мне, что он заслуживает щедрого вознаграждения. Секунду я колебался. Затем решился.

– Дживс!

– Сэр?

– Этот розовый галстук…

– Да, сэр?

– Сожгите его.

– Благодарю вас, сэр.

– И еще, Дживс.

– Да, сэр?

– Возьмите такси и купите мне «диво Белого Дома», как у президента Кулиджа.

– Очень вам благодарен, сэр.

Я испытал чертовски приятное облегчение. Будто тучи у меня над головой рассеялись и все стало на свои места. Я, как герой романа, который решает больше не ссориться с женой, все забыть и простить. Чего бы я только не сделал, лишь бы показать Дживсу, как я его ценю.

– Дживс, – сказал я, – этого недостаточно. Может быть, вы хотели бы чего-нибудь еще?

– Да, сэр. Если позволите, пятьдесят долларов.

– Пятьдесят долларов?

– Тогда я мог бы заплатить долг чести, сэр. Я должен эти деньги его сиятельству.

– Вы должны лорду Першору пятьдесят долларов?

– Да, сэр. Мы случайно встретились на улице в тот вечер, когда его сиятельство арестовали, сэр. Я как раз размышлял, каким образом побудить его сиятельство отказаться от того образа жизни, к которому его сиятельство пристрастился. Когда мы встретились, его сиятельство находился в разгоряченном состоянии и, по-видимому, принял меня за одного из своих приятелей. Во всяком случае, когда я взял на себя смелость предложить его сиятельству пари на пятьдесят долларов, что ему «слабо засветить в глаз» проходящему мимо полисмену, его сиятельство с готовностью согласился и выиграл пари.

Я вынул бумажник и отсчитал сто долларов.

– Держите, Дживс, – сказал я, – пятидесяти недостаточно. Знаете, Дживс, вам… вы неподражаемы!

– Стараюсь, сэр.