Так держать, Дживс! (сборник)

Поразительное происшествие со стариной Биффи

– Дживс, – позвал я, восстав из ванны. – Сплотите ряды.

– Слушаю, сэр.

Я от всей души одарил его благосклонной улыбкой. В ту пору я на недельку-другую закатился в Париж, а там что-то такое разлито в воздухе, эдакая joie de vivre[2], которая переполняет сердце и настраивает на игривый лад.

– Выложите наш джентльменский костюм средней нарядности, подходящий для богемных пиршеств, – распорядился я. – Сегодня я обедаю с одним знакомым живописцем на том берегу Сены.

– Очень хорошо, сэр.

– Да, и если кто меня будет спрашивать, Дживс, скажите, что я объявлюсь ближе к тому часу, когда нисходит безмятежный сумрак.

– Слушаю, сэр. Пока вы принимали ванну, звонил мистер Биффен.

Удивительно, как за границей то и дело натыкаешься на знакомых, иной раз не видел однокашника тысячу лет и не чаял не гадал встретиться – и вдруг, нате пожалуйста! Где я меньше всего опасался наткнуться на старину Биффи, так это в Париже. Было время, мы с ним на пару предавались светской жизни, обедали, ужинали в одной компании чуть не каждую ночь напролет. Но где-то года полтора назад у него померла крестная и оставила ему в наследство имение в Хертфордшире, он туда перебрался, стал носить гетры, якшаться с коровами и вообще являть собой деревенского сквайра и землевладельца. С тех пор мы почти не виделись.

– Старина Биффи в Париже?! Он-то что здесь делает?

– Он со мной не поделился, сэр, – ответил Дживс холодноватым, как мне показалось, тоном, будто бы даже слегка неприязненно, а ведь прежде они были вполне на дружеской ноге.

– Где он остановился?

– Отель «Авенида», рю дю Колизэ, сэр. Он сообщил, что намерен выйти прогуляться и заглянет сюда на исходе дня.

– Ладно, если меня еще не будет, скажете ему, чтобы подождал. А теперь, Дживс, ме ган, мон шапо[3], и дорогу хозяину! Пока, пока!

День был бесподобный, времени у меня оставалось еще навалом, и я в конце концов у Сорбонны вылез из такси, решив остаток пути проделать пешком. Но не успел протопать и трех шагов, как вот тебе раз! Прямо передо мной на тротуаре – Биффи собственной персоной. Если бы мой последний шаг не повис в воздухе, я бы с разгона прямо в него уперся.

– Биффи! – воскликнул я. – Вот так так!

Он уставился на меня, мигнув выпученным глазом, – ну вылитая хертфордширская корова, получившая во время завтрака неожиданный тычок под ребро.

– Берти! – наконец взвыл он хриплым голосом. – Слава Богу! – Он вцепился в мой рукав. – Не оставляй меня! Я потерялся.

– Что значит – потерялся?

– Вышел пройтись, но мили через две понял, что не имею понятия, где нахожусь. Так с тех пор и хожу тут кругами, уж и не знаю, сколько часов.

– Почему же ты не спросил дорогу?

– Так я не знаю ни слова по-французски.

– Кликнул бы такси.

– Я обнаружил, что оставил все деньги в гостинице.

– Мог бы доехать до гостиницы, а потом сойти вниз и расплатиться.

– Верно. Но я еще вдруг обнаружил, что забыл, как она называется, будь она неладна.

Вот вам типичный Чарлз Эдвард Биффен во всей своей красе. Второго такого обормота и недотепы на свете не сыщешь. Видит Бог, – и тетя Агата не даст соврать – я и сам не ахти какой мудрец. Но в сравнении с Биффи я просто величайший мыслитель всех времен и народов.

– Я бы дал шиллинг, ей-богу, – говорит Биффи, – если бы мне кто сказал название этой чертовой гостиницы.

– Будешь должен мне. Отель «Авенида», рю дю Колизе.

– Берти! Это потрясающе! Как ты узнал, разрази меня гром?

– Ты сам сегодня утром продиктовал этот адрес Дживсу.

– Точно! Я и забыл.

– Ладно, пошли. Выпьем по стаканчику, а потом я посажу тебя в такси и отправлю в гостиницу «Авенида». В обед я занят, но еще полно времени.

Мы забрели в одно из одиннадцати кафе, расположенных впритык друг к дружке на той улице, и я заказал две порции восстановительного.

– А что ты делаешь в Париже? – спросил я у Биффи.

– Берти, старина, – ответил он скорбно. – Я приехал сюда искать забвения.

– По-моему, в этом ты добился успеха.

– Ты не понимаешь! Дело в том, старина, что мое сердце разбито. Сейчас я тебе все расскажу.

– Нет-нет! Не надо!

Но было уже поздно.

– В прошлом году, – начал он, – я подался в Канаду на лососиную ловлю.

Я заказал еще по порции. Если уж слушать рыбацкие байки, необходимо взбодриться.

– На лайнере по пути в Нью-Йорк я познакомился с одной девушкой. – Биффи звучно глотнул, точно бульдог, который торопится заглотать одну половину котлеты, чтобы скорее схватить вторую. – Берти, старина. Я не могу тебе ее описать. Нечего даже и пытаться.

И то хоть слава Богу.

– Она была замечательная. Мы с ней прогуливались по палубе после ужина. Она театральный работник. Или вроде того.

– Что значит – вроде того?

– Ну, знаешь, натурщица, манекенщица, – в таком духе. Накопила несколько фунтов и отправилась искать работу в Новом Свете. Она мне все о себе рассказала. У ее отца молочная лавка в Клапеме. А может, в Криклвуде. Одно из двух, либо молочная лавка, либо обувной магазин, это я точно запомнил.

– Да, спутать немудрено.

– Просто я хочу, чтобы ты понял, что у нее хорошие, здоровые буржуазные корни. Ничего легкомысленного. Такой женой всякий мужчина может гордиться.

– И чья же она жена?

– Ничья – пока. Я хотел, чтобы стала моей, но потерял ее.

– Рассорились?

– Да нет же. Говорю тебе: потерял. В прямом смысле. Последний раз я видел ее на нью-йоркской таможне. Мы с ней стояли возле чемоданов, и я только-только успел спросить, не согласится ли она выйти за меня замуж, а она ответила, что да, она согласна, и все складывалось просто замечательно, но тут появился какой-то неприятный тип в форменной фуражке и стал приставать ко мне из-за сигарет, которые он нашел на дне моего чемодана, а я о них совершенно забыл и не внес в декларацию. Было уже довольно поздно, наш пароход пристал в одиннадцатом часу, и я сказал Мэйбл, чтобы она ехала к себе в гостиницу, а я за ней завтра заеду и отвезу ее куда-нибудь позавтракать. Но больше я ее так никогда и не видел.

– Значит, в гостинице ее не было?

– Она, может, и была. Но…

– Ты хочешь сказать, что сам туда не явился?

– Берти, старина, – мученическим тоном произнес Биффи, – Бога ради, не подсказывай мне, что я хочу сказать, а чего не хочу сказать. Дай мне все рассказать самому, иначе я запутаюсь, и придется начинать сначала.

– Ну уж нет. Валяй излагай сам, – согласился я поспешно.

– Так вот. В двух словах, Берти, – я забыл название гостиницы. Добрых полчаса объяснялся с таможенниками насчет сигарет, а когда освободился, в голове – хоть шаром покати. Помнилось мне вроде бы, что я это название на чем-то записал, но, по-видимому, это мне только казалось: ни на одной бумажке у меня в карманах его не было. Нет, безнадежное дело. Я ее потерял.

– Но почему же ты не навел справки?

– Понимаешь, Берти, беда в том, что я забыл, как ее зовут.

– Ну и ну! – Это уже был предел безмозглости, даже для Биффи. – Не может быть, чтобы ты забыл, как ее зовут. Да ты мне сам только что говорил: Мюриел или что-то наподобие того.

– Мэйбл, – холодно поправил Биффи. – А забыл я ее фамилию. И пришлось мне махнуть рукой и двинуть дальше в Канаду.

– Одну минутку, – сказал я. – Но ты-то должен же был назвать ей свою фамилию. А раз так, пусть ты и не мог ее найти, зато она могла найти тебя.

– Вот именно. Поэтому я и впал в отчаяние. Она знает мою фамилию, и адрес, и все остальное, но я не получил от нее ни пол слова. Наверное, когда я не объявился в гостинице, она приняла это за тонкий намек, что, мол, я передумал и бью отбой.

– Пожалуй, – согласился я. Действительно, это было единственное подходящее объяснение. – Ну а раз так, остается только завить горе веревочкой и залить сердечные раны. Верно я говорю? Поехали поужинаем сегодня вместе, а потом закатимся в «Аббатство» или еще куда-нибудь.

Но Биффи покачал головой:

– Бесполезно. Я уже пробовал. Кроме того, я уезжаю четырехчасовым поездом. Завтра у меня ужин с одним человеком, который, кажется, вот-вот клюнет на мой хертфордширский дом.

– Вот как? Ты продаешь дом? Я думал, он тебе нравится.

– Нравился. Но теперь, как подумаю, что после всего опять останусь жить один в этом огромном пустом здании, – и меня просто оторопь берет. Так что когда сэр Родерик Глоссоп выразил интерес…

– Сэр Родерик Глоссоп! Неужели тот самый, что лечит психов?

– Да, знаменитый специалист по нервным болезням. А ты что, знаком с ним?

Солнце жарило вовсю, но у меня похолодела спина.

– Я был пару недель помолвлен с его дочерью, – вполголоса ответил я. Вспоминая, как я тогда еле отделался, я обычно впадаю в состояние, близкое к обмороку.

– А у него есть дочь? – равнодушно переспросил Биффи.

– Есть. Сейчас я тебе все расскажу…

– Но только не в данную минуту, старина, – оборвал меня Биффи, вставая со стула. – Я должен вернуться в гостиницу и позаботиться об укладке чемоданов.

Что было, на мой взгляд, настоящим свинством с его стороны: я-то его вон как внимательно слушал. Чем дольше живу на свете, тем тверже убеждаюсь, что старый добрый дух товарищества «ты – мне, я – тебе» совершенно, можно сказать, вывелся в нашем кругу. Словом, я посадил его в такси и отправился обедать.

Прошло не больше десяти дней, когда я за утренним кофе с тостами испытал довольно малоприятное потрясение. Прибыли английские газеты, и Дживс, выходя из комнаты, оставил возле моей кровати свеженький номер «Таймс».

Я праздно переворачивал газетные листы в поисках спортивного раздела, и вдруг в глаза мне бросилась маленькая заметка под крупным заголовком:

– Черт! Вот это да! – вскричал я.

– Сэр? – обернулся с порога Дживс.

– Дживс, вы помните мисс Глоссоп?

– Весьма отчетливо, сэр.

– Она обручилась с мистером Биффеном!

– Вот как, сэр? – произнес Дживс и, не добавив больше ни слова, выскользнул за дверь.

Подобная невозмутимость с его стороны обеспокоила и насторожила меня как довольно красноречивое свидетельство вопиющего бессердечия, чего я за ним до сих пор совершенно не замечал. Ведь Гонория Глоссоп как-никак была ему близко знакома.

Я еще раз перечитал заметку. Она пробуждала во мне странные чувства. Не знаю, случалось ли вам читать в газете о помолвке вашего школьного друга с девушкой, на которой, еще бы один неосмотрительный шаг, и вы бы оказались бесповоротно женаты сами. Это дает вам ощущение, не знаю даже как сказать, наверно, нечто в таком роде чувствует человек, который вышел с другом детства прогуляться по джунглям, а навстречу – тигрица, или ягуар, или еще какая-нибудь зверюга, он успел в последнюю секунду вскарабкаться на дерево, глядит вниз, а его друг мелькнул и пропал в чаще, зажатый в плотоядных челюстях хищника. Эдакое как бы молитвенное глубокое облегчение, если вы меня понимаете, смешанное в то же время с некоторой все-таки жалостью. То есть я хочу сказать, при всей радости, что мне удалось избежать женитьбы на Гонории, я искренне сожалел, что такой приличный малый, как Биффи, схлопотал подлянку. Я выпил чаю и задумался.

Конечно, есть на свете, я полагаю, такие парни – крепкие, несгибаемые ребята с каменными подбородками и горящим взором, – которым обручиться с этой язвой Глоссоп – раз плюнуть и даже, может быть, приятно. Но я отлично знал, что Биффи не из их числа. Дело в том, что Гонория – это такая здоровая, энергичная девица, мускулатура у нее, как у борца в полусреднем весе, а смех – будто кавалерийский эскадрон скачет по мосту, сколоченному из пустых жестянок. Встречаться с такой лицом к лицу через стол за завтраком – это же страшно подумать! Да еще башковитая. Эдакое нежное создание, которое измочалит вас в шестнадцати сетах в теннис и в нескольких кругах в гольф, а потом спускается к обеду свеженькая как огурчик и ждет, что вы поведете с ней интеллектуальный разговор о Фрейде. Еще бы неделя помолвки с нею, и у ее папаши-психиатра завелся бы новый пациент. А Биффи – личность тихая, безобидная, вроде меня. Словом, говорю вам, я был потрясен и обескуражен.

И особенно, как я уже сказал, меня потрясло гнусное равнодушие Дживса. В эту самую минуту он как раз опять неслышно просочился в спальню, и я дал ему еще один шанс проявить нормальные человеческие чувства.

– Вы расслышали имена, которые я назвал, Дживс? – спросил я. – Мистер Биффен собирается жениться на Гонории Глоссоп, дочери старого господина с бровями и лысой головой.

– Да, сэр. Какой костюм приготовить вам на сегодня?

И это, заметьте, говорит человек, который в бытность мою помолвленным с означенной Глоссоп напрягал все фибры своего мозга, чтобы меня вызволить. Нет, убейте, ничего не понимаю.

– Синий в розовую полоску! – ответил я ему холодно. Пусть видит, как я горько в нем разочарован.

Спустя неделю или около того я возвратился в Лондон и не успел расположиться на прежней квартире, как вдруг является Биффи. Одного взгляда на него мне было достаточно, чтобы понять: отравленная рана загноилась. Вид у Биффи был не блестящий, нет, далеко не блестящий. На лице застыло знакомое мне выражение, я сам, бывало, бреясь, наблюдал аналогичное в зеркале во времена своей недолгой помолвки с этой чертовой куклой Глоссоп. Однако, не желая нарушать принятые нормы общежития, я со всей возможной для меня теплотой пожал ему лапу.

– Ну, старина, – сказал я ему. – Поздравляю!

– Спасибо, – отвечает он уныло. После чего наступило тяжкое молчание, затянувшееся на добрых три минуты.

– Берти, – наконец произнес Биффи.

– Да?

– Это правда, что?..

– Что?

– Да так, ничего.

И беседа наша опять вроде как иссякла. Прошло еще минуты полторы. Биффи снова вынырнул из небытия.

– Берти.

– Я все еще здесь, старина. Ты чего?

– Послушай, Берти, это правда, что ты когда-то был помолвлен с Гонорией?

– Правда.

Биффи откашлялся.

– И как же ты спасся… то есть я хочу сказать, какая трагедия помешала вашему браку?

– Это все Дживс. Он нашел выход из положения, все продумал и осуществил.

– Я, пожалуй, перед уходом загляну на кухню, переговорю с Дживсом, – задумчиво произнес Биффи.

Ну, чувствую, тут не до церемоний, надо говорить начистоту.

– Биффи, старичок, – обращаюсь я к нему, – признайся как мужчина мужчине: ты что, хочешь рвать когти?

– Берти, дружище, – отвечает он с мольбой в голосе, – как старый друг старому другу признаюсь: хочу.

– Зачем же ты, черт дери, в это дело ввязался?

– Не знаю. А ты зачем?

– Я… Само как-то получилось.

– Вот и со мной тоже как-то само получилось. Знаешь, когда у человека разбитое сердце… Живешь вроде как во сне, перестаешь соображать, теряешь бдительность. Ну и оглянуться не успел, а ты уже попался. Не могу тебе толком объяснить, как это вышло, но факт таков. И теперь я хочу от тебя услышать, что в таких случаях полагается делать?

– То есть каким образом дать задний ход?

– Ну да. Мне не хотелось бы ранить ничьи чувства, но я решительно больше не могу. Это невозможно. Дня полтора-два мне казалось, что ничего особенного, обойдется. Но теперь… Ты помнишь, как она смеется?

– О да.

– Этот ее смех, и потом, она еще ни на минуту не оставляет человека в покое, ей, видите ли, надо развивать твой интеллект, и так далее.

– Знаю, знаю.

– Ну так вот. Что ты порекомендуешь? Ты сказал, что Дживс нашел выход из положения. Как это понимать? Нельзя ли подробнее?

– Видишь ли, сэр Родерик, на самом деле психический врач, сколько ни величай его специалистом-психоневрологом, получил сведения, что в моем роду есть кое-какие психические отклонения. Так, ничего серьезного, просто один дядя у нас держал в спальне кроликов. И вот папаша Глоссоп приехал сюда пообедать со мной и заодно меня освидетельствовать, а Дживс так подстроил, что старик уехал в полном убеждении, что у меня не все дома.

– Понятно, – кивнул Биффи. – Беда только в том, что у нас в роду нет психических отклонений.

– Ни одного?

Просто не верилось, что можно вырасти таким законченным остолопом, как душка Биффи, и притом самопроизвольно, безо всякой посторонней помощи.

– Ни единого психа в родословной, – мрачно подтвердил Биффи. – Надо же, какая незадача. Завтра старикашка как раз приедет ко мне обедать и, конечно, захочет меня тоже проверить на сдвинутость. А я, как на грех, абсолютно в здравом уме.

Я задумался. От одной только мысли о новой встрече с сэром Родериком у меня по спине побежали холодные мурашки; однако, если представляется случай помочь ближнему, мы, Вустеры, забываем о себе.

– Вот что, Биффи, – говорю я ему. – Послушай, что я придумал. Я подъеду к тебе, когда вы сядете обедать. И очень может быть, когда сэр Родерик увидит, кто твой друг, он без всяких разговоров немедленно запретит помолвку.

– В этом что-то есть, – сразу воодушевился Биффи. – Благородно с твоей стороны, Берти.

– Пустяки, – ответил я. – А перед тем я еще посоветуюсь с Дживсом. Изложу ему суть дела и послушаю, что он скажет. Дживс меня никогда не подводил.

Биффи отчалил приободренный. А я отправился на кухню.

– Дживс, – говорю, – мне опять понадобилась ваша помощь. У меня только что состоялся огорчительный разговор с мистером Биффеном.

– Неужели, сэр?

– Дело вот какого рода, – начал я и описал ему положение вещей.

Странно, но я вижу, он слушает будто каменный. Обычно, когда я призываю Дживса обсудить какую-нибудь загвоздку, он бывает само сочувствие и сама изобретательность. И вдруг такое.

– Боюсь, сэр, – произнес он, как только я договорил, – что мне вряд ли подобает вмешиваться в сугубо личное дело, где затрагиваются…

– Да ладно вам, Дживс!

– Нет, сэр. Это была бы с моей стороны недопустимая вольность.

– Дживс, – говорю я и беру этого упрямого быка прямо за рога. – Что вы имеете против старины Биффи?

– Я, сэр?

– Да, вы.

– Уверяю вас, сэр!

– Что ж, ладно. Если вы не хотите подставить плечо и спасти ближнего, я вас, конечно, неволить не буду. Но позвольте вам сказать, что я сейчас пойду в гостиную, сяду и начну думать. Какой же у вас будет вид, когда я возвращусь и объявлю, что нашел спасение для Биффи? Самый дурацкий вид, уверяю вас.

– Да, сэр. Принести вам виски с содовой?

– Нет. Кофе. Черный и крепкий. И если кто-нибудь пожелает меня видеть, скажите, что я занят и просил не беспокоить.

Через час я позвонил в звонок.

– Дживс, – говорю я свысока.

– Да, сэр?

– Будьте добры, позвоните по телефону мистеру Биффену и передайте, что мистер Вустер кланяется и что выход найден!

На следующее утро я пешком отправился к Биффи, чрезвычайно, надо признаться, довольный собой. Как правило, осенившая тебя накануне блестящая мысль ухитряется утратить почти весь свой блеск, когда разглядываешь ее в лучах наступившего утра. Но эта моя умственная находка выглядела после завтрака не менее привлекательно, чем вчера перед ужином. С какого бока ни рассматривай, это был совершенный верняк.

За несколько дней до того моя тетя Эмили праздновала шестилетний юбилей своего сына Хэролда, и я, оказавшись перед необходимостью приобрести подарок, присмотрел в магазине на Стрэнде одну забавную игрушку, как раз подходящую, на мой взгляд, для развлечения малого дитяти и умиления друзей и домочадцев. Она представляла собой как бы бутоньерку, к которой снизу прикреплена такая резиновая штуковина наподобие клизмы, нажмешь – и полторы пинты холодной родниковой воды мощной струей ударяют в лицо тому, кто вздумал понюхать цветочки. Самое подходящее изобретение для развития детского интеллекта, решил я, сделал покупку и отправился по месту назначения.

Но там я застал Хэролда посреди целой кучи дорогих и великолепных игрушек, так что просто рука не поднялась прибавить к ним мое подношение, которое обошлось мне всего в одиннадцать с половиной пенсов. Я тут же, на диво быстро, нашелся, – бывает, что и мы, Вустеры, умеем, когда надо, соображать молниеносно, – оторвал от игрушечного аэропланчика карточку дяди Джеймса, вставил вместо нее свою, а брызгалку спрятал в карман и впоследствии унес домой. Так она все эти дни и лежала у меня всуе, но теперь наконец настал срок пустить ее в дело.

– Ну? – нетерпеливо спросил Биффи, когда я на полном скаку влетел в его гостиную.

Бедный петушок едва шевелил жабрами со страху. Мне это состояние было знакомо. И я, помнится, испытывал нечто подобное, поджидая к обеду сэра Родерика. Как, интересно, люди с больными нервами могут вести беседу с этим человеком? А ведь у него самая обширная практика во всем Лондоне, и не проходит дня, чтобы он не садился на голову хотя бы одному бедняге и не кричал санитарам, чтобы скорее тащили смирительную рубашку. И на мир он глядит как бы сквозь солому, торчащую в волосах его несчастных пациентов. Словом, я был совершенно уверен: стоит только Биффи надавить на клизму, а уж об остальном позаботится природа.

Поэтому я потрепал Биффи по плечу и сказал:

– Все в порядке, старик!

– Что предлагает Дживс?

– Дживс? Ничего.

– Но ты же сказал, все в порядке.

– В доме Вустера Дживс не единственный, кто способен думать, друг мой. Я занялся твоим делом сам и могу тебя заверить, что держу его под контролем.

– Ты? – переспросил Биффи не слишком-то лестным тоном. В нем слышался недостаток веры в мои таланты, а я всегда считаю: лучше показать, чем сто раз объяснять. Я сунул ему бутоньерку.

– Как ты относишься к цветам, Биффи? – спрашиваю.

– Что?

– Понюхай цветочки.

Биффи понуро сунулся хоботом в букетик, и тут я надавил на клизму в строгом соответствии с инструкцией на обороте ярлыка.

Люблю получать по полной стоимости за свои деньги. В одиннадцать с половиной пенсов эта штука мне обошлась, но сработала она так, что и двойную цену было бы не жалко отдать. В рекламе на коробке сообщалось, что эффект получается «неописуемо комичный». И могу вас заверить, что это еще мягко сказано. Бедолага Биффи отскочил на три фута и опрокинул инкрустированный столик.

– Ну вот, – скромно сказал я.

Биффи сначала утратил дар речи, но сравнительно быстро опомнился и смог высказаться довольно пылко.

– Успокойся, приятель, – сказал я, когда он смолк, чтобы перевести дух. – Это была не праздная забава, а наглядная демонстрация. Прими подарок и благословение от старого друга, снова наполни этот баллончик, сунь букетик сэру Родерику в физиономию, надави – и в остальном положись на него самого. Ручаюсь, не пройдет и трех секунд, как желание породниться с тобой покинет его раз и навсегда.

Биффи захлопал глазами.

– Ты что, хочешь, чтобы я обрызгал сэра Родерика?

– Именно. Обрызгай его хорошенько, от всей души.

– Но…

Он еще что-то взволнованно лепетал, когда раздался звонок у входной двери.

– Боже милосердный! – воскликнул Биффи, весь трясясь, как желе. – Это он. Займи его разговором, пока я сбегаю сменю рубашку.

Я едва успел набрать воды в клизму и положить бутоньерку рядом с прибором Биффи, как дверь отворилась, и вошел сэр Родерик. Я в этот миг, нагнувшись, поднимал опрокинутый столик, и он приветственно обратился ко мне со спины:

– Добрый день! Надеюсь, я не опо… Мистер Вустер!

Должен признаться, что мне было немного не по себе.

Есть что-то в этом человеке, что повергает в трепет самые мужественные сердца. Услышишь слова: «Сэр Родерик Глоссоп», – и поджилки у тебя начинают с полным основанием дрожать как осиновый лист.

Здоровенная голова, эдакий голый шар, все волосы, которым положено на ней расти, переползли вниз и скучились в бровях, а глаза из-под бровей убивают наповал, точно «лучи Смерти».

– Как поживаете? – произнес я, поборов некоторое желание выпрыгнуть задом наперед из окна. – Давненько не виделись, а?

– Тем не менее я вас отчетливо помню, мистер Вустер.

– И чудесно, – говорю. – Старина Биффи вот пригласил меня принять тут участие в кое-какой кормежке…

Он угрожающе шевельнул бровями.

– Вы являетесь другом Чарлза Биффена?

– Да, знаете ли. Друзья с детских лет.

Он со свистом набрал в грудь воздуха, и видно было, что акции Биффи сразу заметно упали. Потом он посмотрел вниз, а на полу разбросаны разные предметы, которые были на столике.

– Здесь что-то произошло?

– Ничего серьезного, – отвечаю. – Просто со стариной Биффи случился небольшой припадок, или родимчик, вследствие которого опрокинулся стол.

– Припадок?!

– Или родимчик.

– Он что же, страдает припадками?

Я уже открыл было рот, чтобы ответить, но тут в комнату влетел Биффи. Он забыл пригладить щеткой волосы, из-за чего имел вполне безумный вид, и я приметил, с какой подозрительностью покосился на него сэр Родерик. Похоже было, что почва вполне взрыхлена и удобрена и клубень теперь гарантированно примется и даст росток.

Человек Биффи внес кушанья, и мы уселись за стол.

Поначалу можно было подумать, что обеду суждено пройти в самой ледяной обстановке, от какой только случалось коченеть и стыть бывалым завсегдатаям званых обедов. Биффи, вообще хозяин на троечку, не внес от себя в пир разума и излияния духа ни малейшего вклада, разве только слегка икал время от времени, а когда я делал попытку поддержать застольную беседу, сэр Родерик всякий раз оборачивался ко мне с таким убийственным выражением на физиономии, что любая счастливая находка немедленно гибла в зародыше. Но, к счастью, на второе было подано куриное фрикасе такого отменного качества, что старик, умяв свою порцию, протянул миску за добавкой и чуть ли не залучился добродушием.

– Я явился сюда, Чарлз, – объявил он почти что, можно сказать, приветливо, – с неким, если можно так выразиться, заданием. Да, с заданием. Превосходное фрикасе.

– Рад, что вам нравится, – промямлил Биффи.

– Исключительное. Тает во рту. – Он загреб себе еще полтарелки. – Да, так я говорю, я прибыл с заданием. Вы, нынешняя молодежь, я знаю, живете в нашей несравненной столице, не удосужившись осмотреть ни одной из ее многочисленных достопримечательностей. Будь я азартным человеком, каковым не являюсь, я бы заключил пари на изрядную сумму, что вы, Чарлз, ни разу в жизни не посетили даже такое историческое место, как Вестминстерское аббатство. Или я не прав?

Биффи нечленораздельно икнул, что, мол, давно собирался, но…

– И Тауэр?

– Да, и Тауэр тоже.

– А между тем не далее как в двадцати минутах езды на такси от Гайд-парка находится в настоящее время величайшая и назидательнейшая коллекция предметов, как одушевленных, так и неодушевленных, когда-либо за всю английскую историю выставлявшаяся на обозрение посетителей. Я имею в виду Британскую имперскую выставку в Уэмбли.

– Мне вчера один анекдот рассказали про Уэмбли, – ввернул я, чтобы немного взбодрить разговор. – Остановите меня, если уже слышали. Один тип подходит к глухому у ворот выставки и спрашивает: «Это Уэмбли?» Глухой говорит: «Чего?» Тип опять: «Это Уэмбли?» А глухой: «Чего?» А тип опять: «Это Уэмбли?» – «Да нет, – это глухой говорит, – не лямблии, а цирроз». Ха-ха-ха, правда?

Но бодрый смех замер у меня на губах. Сэр Родерик слегка повел в мою сторону бровью, и я сразу понял, что мое место – в мусорной корзинке и нечего мне было оттуда высовываться. Не знаю больше никого, кто умел бы так дать ближнему почувствовать себя отбросом человечества, как это получается у сэра Родерика Глоссопа.

– Значит, вы до сих пор не посетили Уэмбли, Чарлз? – вернулся он к прежней теме. – Нет? Я это подозревал. Так вот, задание, мною полученное, состоит в том, чтобы свозить вас на выставку. Так хочет Гонория. Она полагает, что таким образом можно будет расширить ваш кругозор, в чем я с нею вполне согласен. Мы отправимся сразу после обеда.

– Ты ведь тоже с нами поедешь, Берти? – умоляющим голосом спросил Биффи.

Во взгляде его была такая мука, что я колебался не долее одной минуты. Кореш есть кореш. К тому же, если моя задумка с клизмой оправдает ожидания, эта увеселительная поездка вообще, с Божьей помощью, не состоится.

– Что ж, пожалуй, – не стал упираться я.

– Ну зачем же нам злоупотреблять добротой мистера Вустера? – весь напыжился сэр Родерик.

– Ерунда. Я и сам уже давно собирался заглянуть в эту лавочку. Сейчас слетаю домой переодеться и заеду сюда за вами на автомобиле.

Пауза. Биффи, похоже, страшно обрадовался, что не придется остаток дня провести с глазу на глаз с сэром Родериком, даже утратил дар речи. А сэр Родерик, поджав губы, хранил молчание в знак несогласия. Потом вдруг заметил бутоньерку у прибора Биффи и подчеркнуто переменил тему:

– О, цветы! Душистый горошек, если не ошибаюсь. Дивный представитель семейства бобовых, радующий и взор, и обоняние.

Я посмотрел через стол на Биффи. Глаза у него выпучились, в них появился непривычный блеск.

– Вы любите цветы, сэр Родерик? – хрипло спросил он.

– Чрезвычайно.

– Тогда понюхайте.

Сэр Родерик изогнул выю и потянул носом. Пальцы Биффи сомкнулись на клизме. Я зажмурился и вцепился обеими руками в край стола.

– Чудесный аромат, – слышу голос сэра Родерика. – Очень приятный.

Открываю глаза – Биффи отвалился на спинку стула, на лице трагическая маска, рядом на скатерти цветы. Я сразу понял, что произошло. В этот решающий миг, когда от простого нажатия пальцев зависела его судьба, бедняга Биффи, бесхребетная козявка, смалодушничал и дал задний ход. Весь мой план, взлелеянный и продуманный до мельчайших деталей, безнадежно лопнул.

Дома я застал Дживса за поливкой гераней под окном гостиной.

– Смотрите, как живописно они цветут, сэр, – сказал он, окидывая растения отеческим взором.

– Ни слова про цветы, Дживс, – откликнулся я. – Теперь я знаю, что чувствует генерал, который научно спланировал военную операцию, а подчиненные сорвали ее осуществление.

– Вот как, сэр?

– Да, – вздохнул я и все ему рассказал. Он выслушал меня очень внимательно.

– Довольно нерешительный и слабохарактерный молодой джентльмен этот мистер Биффен, – таков был комментарий Дживса по окончании моего рассказа. – Я вам сегодня до ночи больше не понадоблюсь, сэр?

– Нет. Мы едем на выставку в Уэмбли. Я только забежал переодеться и взять машину. Выложите мне спецодежду, которой не страшны будут объятия тысячерукой толпы, и позвоните в гараж.

– Очень хорошо, сэр. Серая шевиотовая куртка, я думаю, подойдет. Не будет ли с моей стороны бесцеремонностью, сэр, если я попрошу вас взять и меня в автомобиль? Я тоже намеревался сегодня побывать в Уэмбли.

– Да? Ладно, пожалуйста.

– Весьма благодарен, сэр.

Я переоделся, и мы поехали к Биффи. Они с сэром Родериком забрались на задние сиденья, а Дживс сел впереди рядом со мной. Вид Биффи так вопиюще не соответствовал развлекательной цели нашей поездки, что сердце мое сжалось от сострадания, и я попытался еще раз воззвать к человеколюбию Дживса.

– Должен признаться, Дживс, – говорю я ему, – что вы меня разочаровали.

– Мне весьма печально это слышать, сэр.

– Нет, правда-правда. Совершенно разочаровали. Кажется, могли бы сплотиться и помочь человеку. Видели, какое у мистера Биффена выражение лица?

– Да, сэр.

– Ну и как же?

– Прошу меня простить, сэр, но мистер Биффен, бесспорно, сам виноват, если принял на себя матримониальные обязательства, которые ему в тягость.

– Вы говорите совершенную чушь, Дживс. Вы знаете не хуже меня, что Гонория Глоссоп – это бич Божий. С таким же успехом можно винить человека за то, что его переехал грузовик.

– Да, сэр.

– Именно, что да! И к тому же бедный дуралей был в таком состоянии, что вообще не мог оказать сопротивления. Он мне сам рассказывал. Он потерял свою единственную любовь, а вы знаете, каково это, когда с тобой случается такое несчастье?

– Как же это с ним произошло, сэр?

– Он влюбился, когда плыл на пароходе в Нью-Йорк, и расстался со своей избранницей у входа в таможню, условившись о встрече назавтра в ее отеле. Но вы ведь знаете, что за фигура этот Биффи. Он даже собственное имя то и дело забывает. Название отеля он не записал, и оно просто вылетело у него из головы. С тех пор он ходил сам не свой, вроде как в трансе, а очнулся – и оказывается, он обручен с Гонорией Глоссоп!

– Я этого не знал, сэр.

– И никто, я думаю, не знает, кроме меня. Он со мной поделился тогда в Париже.

– Казалось бы, сэр, можно было предпринять поиски.

– Я так ему и сказал. Но он забыл, как ее зовут.

– Это поразительно, сэр.

– Мне тоже так показалось. Но факт таков. Он только помнил имя – Мэйбл, а фамилию нет. Не будешь же искать по всему Нью-Йорку девушку по имени Мэйбл, правда?

– Я согласен, что это было бы довольно затруднительно.

– Ну так вот, сами видите.

– Да, сэр.

Тут мы застряли в толкучке экипажей перед входом на выставку, и, поскольку, чтобы лавировать между ними, понадобилось все мое внимание, я вынужден был временно замолчать. В конце концов мы все-таки произвели парковку и вошли на территорию выставки. Дживс куда-то делся, и нашу экспедицию возглавил сэр Родерик. Он направился в Павильон индустрии, мы с Биффи поплелись следом. Лично я на выставки вообще-то не ходок. Народные массы в сплоченном состоянии действуют на меня угнетающе; пошаркав подошвами в толпе с четверть часа или около того, я начинаю чувствовать, что земля у меня под ногами накалилась и тлеет. К тому же в данном конкретном случае мне как-то недоставало интереса, если вы меня понимаете. То есть, конечно, есть миллионы людей, которые готовы визжать и плакать от восторга при виде рыбы-дикобраза или стеклянного короба с зерном из Западной Австралии, – но не Бертрам. Поверьте тому, кто не станет врать: не Бертрам. Когда мы наконец выдрались из селения туземцев Золотого Берега и потащились к Дворцу машинерии, стало уже более или менее ясно, что с минуты на минуту я тихо скроюсь и подамся в заманчивый «Плантаторский бар», находящийся в отделе «Вест-Индия». Сэр Родерик протащил нас мимо него на повышенной скорости, поскольку у него в душе ничего не пробудилось при виде бара; а вот я успел углядеть там бравого молодца за стойкой, который готовил некий напиток, подливая в высокие стаканы – и как будто бы даже со льдом – жидкости из разных бутылок и перемешивая состав специальной палочкой. Мне мучительно захотелось ближе пообщаться с этим малым. Я уже изготовился выпасть из рядов, отстать от родного отряда и затеряться в толпе, как вдруг что-то зацепило меня за рукав. Оглядываюсь – Биффи. И на лице у него написано, что его терпение истощилось.

Бывают в жизни мгновения, когда нет нужды в словах. Я посмотрел на Биффи, Биффи посмотрел на меня. Полнейшее взаимопонимание объединило наши сердца.

– ?

– !

Три минуты спустя мы уже находились среди вест-индских плантаторов. Я никогда не бывал в Вест-Индии, но могу засвидетельствовать, что по части удовлетворения потребностей человека они там на целый круг опередили европейскую цивилизацию. Тип за стойкой, добрейшей души человек, угадал наши потребности, едва мы появились на горизонте. Мы еще и облокотиться перед ним не успели, как он уже прыгал позади стойки, при каждом прыжке снимая с полки новую бутылку. Очевидно, для плантатора выпивка – не выпивка, если в ней содержится менее семи составных частей.

И я вовсе не говорю, что плантаторы тут не правы. Малый за стойкой сообщил нам, что напиток, им составленный, называется «Зеленый пшик»; если я женюсь и у меня родится сын, он будет зарегистрирован как Бертрам Пшик Вустер в память о чудесном спасении его отца.

Мы приняли по третьей, и Биффи удовлетворенно вздохнул.

– Где, по-твоему, сейчас сэр Родерик? – спросил он задумчиво.

– Биффи, старичок, – честно ответил я, – мне в высшей степени наплевать.

– Берти, душа моя, и мне тоже, – признался он.

Он еще раз вздохнул и прервал воцарившееся между нами молчание просьбой к бармену дать ему новую соломинку.

– Берти, – сказал Биффи, – я только что вспомнил одну очень странную вещь. Ты Дживса знаешь?

Я ответил, что да, знаю.

– Так вот, когда мы входили сюда, случилось удивительное происшествие. Ко мне подвалил старина Дживс и произнес нечто совершенно загадочное. Нипочем не угадаешь.

– Еще бы.

– Дживс сказал, – весь напрягшись, проговорил Биффи, – цитирую дословно… он сказал: «Мистер Биффен»… это он ко мне обращался, ты понимаешь?..

– Понимаю.

– «Мистер Биффен, – так он сказал, – очень советую вам посетить…»

– Ну? Что же? – спросил я, поскольку он на этом смолк.

– Берти, старина, – ответил Биффи, очень расстроенный, – понимаешь, я напрочь забыл, что именно.

– Потрясающе, – говорю я. – Одного я взять в толк не могу: как это ты умудряешься управляться со своим хертфордширским хозяйством, ей-богу? Не забываешь доить коров, сервировать обед свиньям.

– Ну, это-то пустяки. Там всюду имеются трудящиеся, наемная рабочая сила, они всем этим занимаются.

– А-а, – говорю. – Ну раз так, давай выпьем еще по «Зеленому пшику» и отправимся к аттракционам.

Прошу иметь в виду, что мои вышеприведенные отрицательные высказывания насчет выставок не относятся к их более, так сказать, земным отделам. То есть я не менее всякого другого способен наслаждаться деревянными откосами, с которых за шиллинг съезжаешь на циновке по наклонной плоскости. С удовольствием играю в прыг-скок. И готов против любого сразиться на деньги, почтовые марки или орехи в пружинный бильярд.

Но при всей моей сердечной склонности к подобного рода забавам до Биффи мне оказалось далеко, как от земли до неба. «Зеленый ли пшик» так на него подействовал, или просто он вздохнул полной грудью, отделавшись от сэра Родерика, не знаю точно, но он с таким азартом предался пролетарским развлечениям, что меня прямо страх взял. Я никак не мог оттащить его от качелей с переворотом, а на американских горках он, похоже, вообще решил поселиться. Наконец я его оттуда выцарапал. И вот Биффи бредет рядом со мной в толпе безумной, весь взволнованный, глаза горят, и мучит его выбор между предсказательницей судьбы и чертовым колесом, как вдруг я чувствую, он вцепился в мой локоть, и уста его испустили громкий звериный вопль:

– Берти!

– Ну, что еще?

Он указывает пальцем на вывеску над крышей павильона:

– Смотри! Дворец красоты!

Мне захотелось его немного осадить. В конце концов, сколько можно: мы уже не те юнцы, что в прежние времена.

– Нечего там делать, – говорю. – Мне приятель в клубе рассказывал. Там и нет ничего, одни девицы. Полным-полно девиц. Какой интерес на них глазеть?

– Большой интерес! – возразил Биффи. – Полно девиц – это замечательно, пусть их будут десятки, сотни, и чем меньше походят на Гонорию, тем замечательнее. Кроме того, я вспомнил, что Дживс рекомендовал мне посетить именно этот павильон. Все вдруг всплыло в памяти. «Мистер Биффен, – он мне сказал, – я очень советую вам побывать во Дворце красоты». Я, правда, не знаю, к чему это он и зачем, но скажи мне, Берти, разве правильно, разумно, полезно пренебрегать хоть единым словечком Дживса? Вход вон в ту дверь слева.

Не знаю, приходилось ли вам бывать во Дворце красоты. Это своего рода аквариум, где вместо рыб содержится прекрасный пол. Входишь – перед тобой вроде как прозрачная коробка, и сквозь толстое стекло оттуда на тебя таращится прелестное создание в довольно своеобразном туалете. А сверху надпись: «Прекрасная Елена». Двигаешься дальше – в следующем отделении другая дама ведет поединок джиу-джитсу со змеей; подзаголовок – «Клеопатра». Словом, вы поняли общую идею: знаменитые женщины в мировой истории. В таком духе. Не ахти как увлекательно, на мой взгляд. Я утверждаю, что красивая женщина теряет значительную часть своего очарования, если ее поместить за стеклом. Более того, у меня даже возникло неприятное чувство, будто заглянул по ошибке в окно чужой спальни, и я припустил со всех ног, чтобы поскорее выбраться на волю. Но Биффи неожиданно обезумел.

По крайней мере у меня сложилось такое впечатление. Он вдруг пронзительно заорал, сдавил мне локоть, будто крокодильими челюстями, и что-то непонятное залопотал.

– Ик! – воскликнул он (за точность не ручаюсь, но смысл приблизительно такой).

Меж тем собралась большая толпа интересующихся. Я сначала подумал, что, наверно, женщин сейчас будут кормить. Но Биффи ни на кого не обращал внимания. Он как полоумный махал рукой, указывая на одно из стеклянных помещений. Не помню сейчас, что в нем изображалось, но девица была в плоеном воротнике, так что, вероятно, королева Елизавета или Боадицея – словом, кто-то из той эпохи. Довольно симпатичная такая девушка. И она так же таращилась на Биффи, как он на нее.

– Мэйбл! – взревел Биффи, словно бомба разорвалась у меня в ухе.

Надо сказать, что мне в эту минуту было не особенно весело. Драма – она, конечно, вещь замечательная, но угодить в драму в общественном месте – этого я совершенно не выношу. А я даже не подозревал, до чего там место оказалось общественное. За каких-то пять секунд толпа удвоилась в размерах, и при том, что большинство разглядывало Биффи, достаточно нашлось и таких, кто глазел на меня, вероятно, видя во мне важного участника спектакля и ожидая от меня с минуты на минуту какого-нибудь лихого коленца на потеху публике. А Биффи знай себе скачет, как ягненок на майском лугу, и к тому же совершенно безмозглый ягненок.

– Берти! Это она! Она это! – Он дико озирался вокруг. – Где, черт возьми, ход за кулисы? Где директор? Немедленно подайте сюда директора!

Тут он набросился на стеклянную перегородку и стал колошматить по ней тростью.

– Старина, послушай-ка, – пытался я его урезонить. Но он вырвался.

Эти загородные жители вместо тросточки, являющейся непременной принадлежностью экипировки столичного щеголя, носят обычно внушительную дубину, а в Хертфордшире тогда, похоже, в моде были настоящие палицы. Биффи с первого же удара разнес стеклянную перегородку в мелкие дребезги. Еще трех ударов хватило на то, чтобы расчистить путь и войти внутрь, не порезавшись. И не успел столпившийся народ сообразить, какая удача ему выпала за один шиллинг входной платы, как Биффи очутился внутри и завязал с тамошней девицей оживленный разговор. Одновременно в толпе появились два огромных полисмена.

От полисмена нельзя требовать романтического взгляда на вещи. Ни слезинки не утерли на ходу два блюстителя порядка. В мгновение ока они прошествовали внутрь клетки, а затем обратно, уже в обществе Биффи. Я устремился следом, для того чтобы скрасить ему последние минуты, а он обратил ко мне пылающее лицо и возопил голосом, исполненным чувства:

– Чизик шестьсот восемь – семьдесят три! Запиши, Берти, а то я забуду. Чизик шестьсот восемь – семьдесят три! Номер ее телефона!

И он исчез, сопровождаемый не менее одиннадцатью тысячами зевак. Тут чей-то голос произнес:

– Мистер Вустер! Что… что… что все это значит?

Рядом со мной стоял сэр Родерик и сильнее обычного топорщил брови.

– Ничего особенного, – ответил я. – Просто старина Биффи окончательно спятил.

Сэр Родерик отшатнулся:

– Что-о?

– Понимаете, у него случился припадок. Или родимчик.

– Опять? – Он глубоко вздохнул. – И за этого человека я чуть было не позволил моей дочери выйти замуж! – пробормотал он себе под нос.

Я дружески похлопал его по плечу. Заставил себя, хотя, поверьте, это было нелегко.

– Я бы на вашем месте, – говорю я ему, – отменил это дело. Крест бы поставил. Бесповоротно вымарал бы из расписания. Таков мой вам совет.

Он злобно покосился на меня.

– В ваших советах я не нуждаюсь, мистер Вустер! Я уже сам, независимо от вас, принял такое решение. А вы, будучи другом этого человека, – факт, который сам по себе должен был бы послужить мне предостережением, – вы в отличие от меня еще увидитесь с ним. И сделайте одолжение, поставьте его при встрече в известность, что он может считать свою помолвку расторгнутой!

– Будет сделано! – отозвался я и поспешил вослед зевакам. У меня создалось впечатление, что настало время потолковать о небольшом залоге.

Примерно через час я протолкался на стоянку к своему автомобилю. На переднем сиденье я обнаружил Дживса, погруженного в созерцание миров. При моем появлении он учтиво встал.

– Вы собираетесь уезжать, сэр?

– Да.

– А как же сэр Родерик, сэр?

– Его не будет. Бесполезно скрывать от вас, Дживс, что мы с ним раздружились. И даже не разговариваем.

– В самом деле, сэр? А мистер Биффен? Вы не будете его ждать?

– Нет. Он в тюрьме.

– Вот как, сэр?

– Да. Я хотел внести залог и увезти его, но они передумали и оставили его ночевать в кутузке.

– За что же его задержали, сэр?

– Помните, я вам рассказывал про девушку, которую он полюбил? Он увидел ее за стеклом во Дворце красоты и рванул к ней кратчайшим путем, то есть пробил в стекле окошко. Ну а полицейские чины его зацапали и уволокли закованного в цепи. – Тут я искоса взглянул на Дживса. Трудно сбоку устремить на человека пронзительный взор, но мне это удалось. – Дживс, – сказал я, – тут что-то кроется, на первый взгляд неуловимое. Ведь это вы посоветовали мистеру Биффену сходить во Дворец красоты. Вы что, знали, что он найдет там свою любимую?

– Знал, сэр.

Это было поразительно и даже отчасти загадочно.

– Надо же! Вы, кажется, знаете все на свете.

– Я просто знаком с будущей миссис Биффен, сэр.

– Ах так. Значит, вам было известно, что произошло в Нью-Йорке?

– Да, сэр. И именно по этой причине я не был расположен содействовать мистеру Биффену, когда вы любезно предложили мне оказать ему посильную помощь. Я ошибочно усмотрел в его действиях игру с чувствами девушки, сэр. Но когда вы ознакомили меня с истинным положением вещей, мне стало ясно, как я был несправедлив к мистеру Биффену, и я постарался исправить ошибку.

– Н-да. Вы ему оказали огромную услугу. Ведь он совсем помешался от любви.

– Весьма рад это слышать, сэр.

– Да и она тоже вам очень многим обязана. Старина Биффи – обладатель годового дохода в пятнадцать тысяч фунтов, не говоря уж о всяких там коровах, утках и курицах, которых столько, что просто девать некуда. Крайне полезная птица в семейном обиходе, курица.

– Да, сэр.

– Скажите, Дживс, а, собственно, каким образом вы оказались знакомы с этой девушкой?

Дживс задумчиво смотрел вдаль на людские толпы.

– Она моя племянница, сэр. Если мне дозволительно сделать замечание, я бы не советовал, сэр, так резко поворачивать руль. Мы едва не столкнулись с автобусом.