Таксидермист

Глава 31

– Не снимайте, пока не придете домой. – Полицейский налепил нам на лацканы красные ярлыки. – Это значит, вам разрешено выйти за оцепление.

– Стой! – На своих шпильках Энджи бежала на цыпочках – и рухнула бы носом на дорогу, не успей я ее поймать. – Гарт, что случилось? С тобой все нормально?

– Не волнуйся, все хорошо. – Николас ухмыльнулся и прошел дальше, чтобы не слышать. – Если вкратце. Ретристов прихлопнули. А долгий невероятный рассказ подождет, пока я не выпью баночку пива. Нет, пять или шесть баночек. Там Питер без тебя не заскучает?

– Нет, нет. Хотя бы одну смачную подробность, тогда я подожду. Генерала Бухера схватили? Ты его хотя бы видел?

– Пока нет.

– Слушай-ка… – Энджи наморщила лоб – начался поиск решения. – По-моему, как-то странно, что во всей этой катавасии Букерман так ни разу и не объявился.

– Ладно, давай-ка возвращайся, побудь до конца.

– Не-ет – после того, что там произошло? Кроме того, мне надо знать, что с тобой все нормально. А Питер перетопчется. – Энджи сделала недовольное лицо и отмахнулась от темы Питера. – Едем домой.

– Как, и пропустим принцессу в твоих сережках? – Я взял Энджи за плечи и улыбнулся. – Ни за что на свете. У меня все нормально, устал немного. Давай, когда вы тут закончите, мы с Отто тебя подберем. А я пока немного подышу.

– Нет, Гарт.

– Нет, правда. Я настаиваю. Через часик встретимся. И я тебе все расскажу. – Энджи надула губы. – И давай поосторожнее на этих каблуках. А то я волнуюсь.

– Обещай мне. – Энджи прищурилась и предупреждающе подняла палец. – Обещай, что будешь сидеть в машине с Отто.

– Обещаю, обещаю.

Она повернулась и зашагала по коридору обратно.

Когда меня вывели за оцепление мимо набитого музыкантами «воронка» и отпустили на все четыре стороны, я увидел, что Николас направляется обратно к центральному входу в «Савой»:

– До скорого, Гарт. У меня там осталось одно дельце – ну, ты понимаешь.

– Николас, я бы не стал дразнить Мортимера. Ктому же все кончено. Букерман умер.

– Ага, ладно… – Он ухмыльнулся. – Я догоню.

Я лениво махнул ему на прощанье и проследил, как он скрывается за углом. Этот маньяк найдет на свою голову новых неприятностей, это уж как пить дать. А с меня хватит, больше никаких заморочек.

И возвращаться отдать гитару тоже нет необходимости. Я могу вернуть ее в любой момент, анонимно. Скорее всего, дирекция «Савоя» не очень обрадуется дырке от пули в Хлебцевой гитаре.

Нет, я решил сделать то, чего мне в тот момент больше всего хотелось. Сесть к Отто в «линкольн» и закурить. Ослабив бабочку на шее, я зашагал через плазу к переулку. Естественно, он был битком набит лимузинами, а с обоих концов перекрыт полицейскими в форме и в штатском. Они так и шныряли туда-сюда, переговариваясь, проверяя удостоверения личности, дергая двери магазинов – закрыто ли? – будто муравьи, которым в муравейник воткнули палку. Какие-то парни типа людей-в-черном начали обходить ближние лимузины, заглядывая под дно, опрашивая водителей. Ищут беглого ретриста, подумал я.

Отто сидел на капоте «линкольна» и курил. Он припарковался под неисправным уличным фонарем, лампочка над головой жужжала и мигала оранжевым. Перед Отто скучковались несколько других шоферов, курили, чесали языки. Я расслышал характерное мурлыканье приглушенной русской речи. Похоже, Отто нашел себе приятелей среди других эмигрантов.

– Гарф, друг, что дела? – Отто хлопком сложил ладони, потом показал их мне, как будто выражая разочарование. – Почему не шоу сиди-смотреть? Где Ян-жи?

– Все нормально. Энджи еще там. А мне уже хватило развлечений на один вечер. – Я подал ему гитару, влез на переднее пассажирское сиденье, и растекся по обивке, прикрыв глаза, и русские над капотом расплылись силуэтами.

– А, очень хорошо. – Отто погладил гитару. – Гитара, она Мясова, да?

Мои брови полезли на лоб:

– Ты знаешь Хлебца?

– Конечно, Мясо я зна. В России много людей Мясо зна. Э? «Йоб твойу мат»! – Отто пальцем ощупал пулевое отверстие. – Гарф не пережива. Отто дырку счинит.

Мой взгляд снова уплыл вперед – как раз в тот момент, когда один шофер прикуривал у другого от зажигалки. Отто принялся мурлыкать «Рай в огнях приборной доски»:

– Дьетка, дьетка, дай поспать, дай поспать. Говорью тебе, расстанем мы завтра!

Над язычком пламени «Зиппо» мелькнуло лицо и отстранилось; прикуривший пошел прочь, растворился в мигании оранжевого света между лимузинами. Может, у меня галлюцинации? Вряд ли; к тому же фраза Энджи не шла у меня из головы:

«По-моему, как-то странно, что во всей этой катавасии Букерман так ни разу и не объявился».

– Нет, скажи мне сейчас! – заливался фальцетом Отто. Что дальше? Фил Риццуто?[105]

Я прищелкнул пальцами:

– Отто!

– Э? – Он наклонился ко мне, распластанному в кресле, и меня окатило волной никотина.

– Ты знаешь этих парней? – спросил я шепотом, – Тех, с кем ты сейчас разговаривал?

– Знае? Я вся русская зна! – прошептал он и продолжил: – Дьетка, дьетка, расстанем мы завтра!

– В смысле: ты их раньше встречал?

– Нет, я нет.

– Они все русские?

– Да, Гарф, все русски. Дьетка, дьетка, дай поспать… – И заиграл на воображаемой гитаре.

– А… иностранцев не было?

– Э?

– Вроде темнокожих.

– Нет. Как якуты, такие мож.

Я схватил его за руку, чтобы прекратить его музицирование и, если повезет, – пение:

– Якуты?

– Да, якуты.

– А как выглядят якуты?

– Сибирь, там якуты много.

– Они похожи на тебя?

– Нет, Гарф, они кругло лицо.

– А волосы?

– Все время черные.

– А кожа?

– Коричнывая.

– А глаза?

– Китай, э? – Он оттянул угол глаза.

Я выпрямился, потом встал и, держась за ветровое стекло, под мигающим фонарем стал рассматривать толпу шоферов.

В конце переулка раздался свисток, и водители стали расползаться по машинам. Полиция начала формировать очередь на отъезд, и в начале уже выстроились проверяющие. Другой конец проулка загородили полицейские машины.

– Гарф, что дела?

– Залезай. – Я махнул ему, выбираясь из машины. Подобрал с заднего сиденья «федэксовскую» коробку. – Я скоро.

Я проверил с полтора десятка лимузинов, прежде чем открыл нужную дверцу и обнаружил его за рулем. Я влез и закрыл дверь. Роджер вздохнул, мне показалось – с облегчением.

– Слава богу, вы целы, Гарт. – Он поправил руки на руле и глянул по зеркалам. – Знаете, Скуппи собирался убить вас обоих – и вас, и Палинича.

Одежда на Роджере – черный пиджак и белая рубашка с черным галстуком – как-то не сидела. Седой хвост он спрятал под шоферскую фуражку. На эту роль он подходил исключительно.

– Могу поклясться, Роджер, это вы велели мальчишкам сбросить нас в шахту, когда закончат.

– Гарт, не думайте, что я хотел вам зла. Ведь я у них – такая же жертва, как и вы. Скуппи – страшный человек. Я боялся за свою жизнь. Надеюсь только, что теперь мы с вами вдвоем выберемся из этой пробки и сбежим от него. – Он отечески похлопал меня по коленке. – Жуткая правда в том, Гарт, что Скуппи захватил мою дочь. Если поторопимся, может, опередим Скуппи и освободим мою девочку. Вы ведь мне поможете?

– Вашу дочь? – ахнул я. – Может, позвать на помощь полицию? То есть, разве не их надо звать в таких случаях?

Я отметил, что очередь лимузинов постепенно поползла вперед. А голова колонны – всего в пяти машинах впереди.

– Да если бы мы только могли! Господи, Гарт, если бы мы только могли! – Он секунду подумал. – Но это слишком большой риск. Вы ведь знаете, в заговор Милнера вовлечены самые разные люди.

– И копы?

– Да, и копы. Если они… – Он замолк, внимательно вглядываясь в боковое зеркало.

Я потянулся и глянул в зеркало с пассажирской стороны. Группа полицейских в штатском шла вдоль очереди лимузинов: заглядывали под машины, заговаривали с шоферами.

– Как вы думаете, что они ищут? – спросил я.

– Они, должно быть, ловят ретристов. Может, и пронесет, Гарт.

– Ну так…

– Но рисковать нельзя. Что, если ищут нас? – И он поторопился добавить: – Бедняжка Бренда. Надеюсь, эти мерзавцы ничего ей не сделали.

– Но мы почти на выезде. А они, наверное, спросят, кто я такой?

– Скажите, что телохранитель. А я подтвержу. – Роджер приспустил стекло и подкатил к проверке. – Да, офицер? – Он поморгал в полицейский фонарик, улыбка во все лицо.

Полисмены заглянули в машину, один посветил на меня, кружок света остановился на ярлычке «меня выпустили через заднюю дверь». Полицейские сверились с планшетками и переглянулись. Один махнул – можете ехать.

Лимузин рванулся, Роджер привстал на сиденье. Я положил руку на руль:

– Держитесь в колонне.

– Но… Бренда, – запричитал он.

– Вы же не хотите выдать себя, а? – Я глянул в зеркало. – Вон, они еще смотрят на нас.

Он наклонился вперед, уставившись в зеркало.

Я подался к нему и прижал большой палец – крепко – к его шее. Под пальцем была голова мертвого кораллового аспида с открытой пастью.

У ямкоголовых змей, таких как гремучники, зубы складные. А вот у аспидов, вроде смертельной змеи или – вы угадали – кораллового аспида, зубы вкладываются в специальные пазы. И свежеумершая или свежеразмороженная змея все еще ядовита.

Роджер сопротивлялся, но я вдавливал открытую змеиную пасть ему в шею, наверное, полных три секунды. Довольно, как я надеялся, для того, чтобы яд из маленьких зубов попал в кровь.

Я потянулся к зажиганию – змея выскользнула у меня из рукава, – заглушил мотор и вынул ключи. Роджер слишком удивился – он ощупывал болезненную ссадину на шее и не остановил меня.

– «Йоб твойу мат»! – ругнулся он, потом завопил: – Черт!

Лоск слетел – лицо Роджера стало кирпично-красным от злости. Потом его взгляд зацепился за полосатую змею, повившую собой кожух коробки передач. Голос Роджера задрожал от омерзения:

– Проклятая змея!

В следующую секунду он полез под сиденье, но я схватил его за ворот и потащил на себя, подальше от того места, где у него, как я понял, был спрятан пистолет. Он сопротивлялся, но ему – сколько? – семьдесят с лишним? Выглядел он на шестьдесят с чем-то, но это, наверное, благодаря диете, богатой соевым творогом и морковным соком. То есть, если я на середине пятого десятка, то Генерал Бухер должен уже приближаться к восьмидесяти.

– Чем больше трепыхаетесь, – предупредил я, отводя в сторону руки, тянувшиеся к моему горлу, – тем быстрее нейротоксин проникнет в мозг.

Он содрогнулся. И начал кашлять.

– За что, Гарт? – заскрипел он, вновь принимаясь корчить отца Даффи.[106] – Что я вам сделал? Бренда, мы…

Я заметил что его рука осторожно ползет в сторону водительского сиденья.

– Кончайте гнать, Букерман.

Он притих и поглядел на меня; правое веко у него слегка поникло. Может, он хотел что-то сказать, но промолчал. Он, очевидно, пытался бороться с расслабляющим действием яда. Я же наделся, что яд заодно развяжет ему язык. Я узнаю эту историю целиком – сейчас или никогда.

– Да-да, я вас вычислил. Вы тот самый, единственный Генерал Бухер. Да, вы похожи на индейца, с этими волосами, этими сапогами и бирюзовой пряжкой – но вы якут. Вы с Милнером инсценировали вашу смерть, а потом или украли личность Роджера Элка, или просто выдумали его, тут я не знаю. Не понимаю только, зачем ведущий детской передачи приехал сюда и основал собственную секту.

У него начало подергиваться лицо.

– Да что вы знаете об этом – что вы вообще знаете? – отрезал Элк. На него нашло такое полупрезрительное безразличие, вроде того, какое пьяные взрослые иногда выказывают детям. – Мир катится в пропасть, надо что-то делать.

– Пустить часы вспять? Да ладно. Вы вели кукольную программу. И вдруг подались в здоровые продукты, завладели сферами и устроили такой успех «Клево-Форме», омерзительному на вкус напитку здоровья. Неужели вам всегда хотелось превратиться из Генерала Бухера в джайв-фюрера? И насовсем упразднить телевидение?

Букерман попытался взглянуть на меня, но, кажется, не смог сосредоточиться. Взгляду него затуманился и поплыл книзу.

– Вы не понимаете. Я кой-где побывал, повидал разного. Разной жути. – Я подумал об Отто с его лагерными историями. Элк попытался было откашляться. – …Дикие вещи… нужно управлять. Умами. Людьми. Душами. Власть. Власть изменить самую ткань… Мы были так близко.

Сильно ли это отличалось от моей тяги к Пискуну? Вообще-то, конечно, совсем другое, но я увидел тут жутковатую параллель, и меня передернуло. Крупное, симпатичное лицо Букермана с глазами-пуговками исказилось горьким и многообразным сожалением. И еще онемением. Я подумал, что Букерман спекся. Но рано.

– Хотите знать, как получаются такие вещи? – невнятно начал он. – Хотите? С чего все это началось на самом деле? Эти суки… – прошипел он, – закрыли мою программу ради повторных показов «Банановых десертов». Забрали кукол. А со сферами, я знал, я раздавил бы их.

– Вы что, серьезно хотите сказать… Это все… Из-за «Банановых десертов»?

Букерман из последних сил нахмурился:

– Флигль, Снорки, Друпер и… э-э…

Я щелкнул пальцами:

– И Бинго. О-го! Дальше «Остров опасностей»!

– Эй, хватит. – Он застонал. – Они меня вынудили. Разве не ясно?… Выбор, который мы делаем, – прошептал он с закрытыми глазами, – не всегда наш собственный.

Это предостережение оказалось до жути знакомым – почти так же видел жизнь Николас. Я всегда удивлялся, что откровения не пишут неоновыми буквами, а печатают на обороте корешка билета, который находишь в кармане на следующий день. Я не мог бы высказать словами, что за мелодию тогда затренькали струны моего сердца, нет. Что-то о том, как люди меняются, и остаются всегда такими же, а то и это равно нужно, чтобы снискать прощение.

В стекло водительской двери застучал ручкой фонарика полицейский – не иначе, поинтересоваться, почему мы загораживаем проезд. Я выпустил ворот потного и задыхающегося Букермана, и его голова опустилась на спинку сиденья. Для кукольника пошел последний отсчет. У моего окна возник силуэт второго копа, и я спустил стекло.

– Что за… – Голос безликого копа напрягся – полисмен пытался врубиться в сцену на переднем сиденье. Луч фонарика задержался на змее. – Сэр, я должен просить вас…

– Этого человека надо в больницу.

Я поморгал в полицейский фонарик и широко улыбнулся.