Талисман власти

Глава 41

Исин посмотрел на него и улыбнулся. Не мог не улыбнуться. Теперь ему стала понятна шутка свежеиспеченного покойника. У Шведа не было рук! Ни одной!

И даже в носу ему поковырять было нечем. Сотник улыбался и улыбался, вполне понимая, что вряд ли Швед отпустит живыми и невредимыми людей, виновных в его теперешнем состоянии. Хазарин оглядел разбойника со всех сторон и остался доволен своим ударом. У Шведа не было не только рук, у него не было и плечей! Своей странной фигурой он походил странную скособоченную, сужающуюся кверху башню и хазарин понял, что терять ему нечего. Живыми их отсюда не выпустят.

«Как он выжил после этого?» — подумал Исин, заслоняя улыбкой волну гадливого ужаса, что поднялась в нем при виде уродливого обрубка.

— Что смеешься? — спросил Швед, в ответ на его улыбку. Руки и ноги у Исина были связанны, но язык-то свободен!

И он постарался ударить словом, того, кого не мог ударить ни рукой, ни ногой.

— Да вот смотрю на тебя и радуюсь, что не похож на тебя.

— А я думал, что зубами хвалишься. Улыбайся, пока они есть.

Швед не стал притворяться и играть и пленниками в кошки-мышки. Он подпрыгнул и попытался ногой ударить сотника в лицо. Клок волос, свисавший с макушки, словно язык огня соскользнул с шеи на грудь и качнулся в сторону. Хазарин не успел отклониться, но даже если б и успел, то это ничего не изменило бы. Так и так Швед промахнулся. Понятно, что если человек всю жизнь работал руками, а потом эти руки потерял, то управляться одними ногами ему будет трудновато. Промахнулся он совсем немного — на ширину ладони, и вместо Исиновой щеки его нога ударила в ствол дерева. Разбойник зашипел от боли, как жир на сковородке, но потом, когда у него прорезался голос, длинно выругался, прикладывая ругательства другу к другу плотно, словно бревна в стене. Это была ругань отчаянного, но беспомощного человека. Он возился на земле, похожий на большого жука, скребя ее ногами, пытался встать, но не мог.

Никто из стоявших чуть поодаль разбойников не решился помочь атаману, до тех пор, пока он не прокричал:

— Да помогите же мне!

Тут уж на помощь бросились все. Они столпились вокруг него, начали поднимать, отряхивать, а он вырвавшись из их услужливых рук, заорал забывшись:

— Клещи мне!

Клещи, темню-вишневые от жара тут же притащили к деревьям. Несший их разбойник обжегся и уронил их в траву. Швед бросился к ним, но на пол дороге понял, что бежать туда незачем — у него не было того, чем он мог бы их поднять.

Осознав это, он остановился, и размеренно задышал, успокаивая себя.

А Исин смеялся. Смеялись и Гаврила с Избором. Под их смех Швед успокоился и взял себя в руки и даже посмеялся вместе с ними.

— Конечно, я не могу сделать с вами то, что хотел. Ты об этом позаботился.

Он кивнул Исину почти добродушно.

— Но я еще могу насладиться вашими страданиями, которые вы испытаете по моему приказу. Об этом я тоже позаботился.

Если б они промолчали, то Швед расценил бы это молчание как трусость.

— Что ты хочешь сделать? — спросил Избор.

— С тобой? Еще не решил, а вот с твоим приятелем… — Швед тихо засмеялся. — С твоим приятелем мне все ясно. Для начала я сделаю с ним то, что он сделал со мной — отрублю ему руки.

— Нет, — холодно возразил ему Гаврила. — Ты не сделаешь этого.

— Почему? — удивился нахальству Масленникова разбойник.

— Что бы отрубить его руки тебе придется отвязать их, а если ты сделаешь это, то он доделает сегодня то, что не успел сделать вчера ночью.

Уголки рта Шведа поползли вниз, то ли от гнева, то ли от удивления.

— То, что ты говоришь, нуждается в доказательствах.

— Развяжи мне руки, — усмехнулся сотник — и я предоставлю тебе их! Или, может тебе мало того, что я с тобой сделал? Так у тебя еще две ноги есть.

Они сверлили друг друга взглядами тяжелыми как могильные камни.

— А что же? — вдруг подобрел Швед. — Спиридон! Тащи сюда свою штуковину! Уважим прохожего!

Послышался шум удаляющихся шагов, потом они вернулись, и к Шведу подошел разбойник с кувалдой в руках. Это была обычная деревянная чушка на деревянной же рукояти. Не клевец, с хищным стальным клювом на конце, которым можно было пробить любой панцирь и не боевой метательный молот.

— Хороша штуковина! — улыбнулся Спиридон. — Удобная. Надо только в лоб попасть. Раз, и готов покойник.

— Мне они в живом виде нужны! — грозно осадил его Швед. — В полсилы бей, что бы все, так же как и на берегу получилось.

— Так там тупой стрелой… — попытался возразить разбойник. — Это же по-другому.

— Ты уж постарайся, — зловеще ласково ответил атаман. — У меня сегодня настроение троих потерзать. Так что если одного убьешь, сам на его место станешь.

Разбойник побледнел и Швед, видя, что произвел нужное впечатление, добавил.

— Что бы жив остался!

Спиридон развел руками всем видом своим говоря, что постарается.

— Я ничего… Мне приноровиться только…

Он отошел на несколько шагов, взмахнул кувалдой. Приноравливался он долго. Было видно, что все это доставляет ему удовольствие.

— Стой смирно! — прикрикнул он на Гаврилу. — А то не ровен час в глаз заеду. Что без глаза делать будешь?

Положение пленников было более чем отчаянным. Понимая, что времени предпринять что-нибудь им отпущено очень мало — ровно столько, сколько это нужно Спиридону для того что бы взмахнуть рукой они снова начали рвать веревку. Сейчас в них говорил не разум или хитрость, а отчаяние. Видя перед собой смерть, они предпочли не покориться ей, а драться до самого конца.

Занятые спасением своих жизней они не прислушивались к тому, что происходило вокруг них. Они не ждали помощи, но разбойники, для которых осторожность стала второй натурой, чутко вслушивались в лесные шорохи. Их всегда интересовало, что твориться вокруг них, ибо каждый шорох мог быть знакам погони или засады. Тот шорох, который шел по лесу не услышал разве, что глухой…

Не смотря на то, что Спиридон был тут единственным, кто занимался делом (остальные стояли и спорили — попадет или не попадет) он услыхал его первым. Он опустил молот, правильно рассчитав, что раз люди привязаны к деревьям, то они не убегут, а вот то, что трещит позади него может оказаться большой неприятностью.

— Что ты? — спросил Швед. — Уснул?

— Гремит, — ответил Спиридон кивая на чащу у них за спиной. Все, кто стояли вокруг деревьев повернули головы на звук. Шум походил на треск сухостоя под чьими-то ногами или на треск горящего хвороста.

— Там лошади! — сказал кто-то из разбойников, и в этот момент животные сами напомнили о себе истошным ржанием. Похоже, что им было плохо. Из-за стены деревьев высоко поднимавшихся вокруг послышался чей-то рев, и следом — возносящееся в небо лошадиное ржание. Лошадь — это отчетливо слышали все стоявшие рядом — голосила откуда-то сверху, словно заплутала в верхушках подходивших к реке елей и оттуда взывала о помощи.

— Туда! — скомандовал Швед. — Кто-то угоняет наших лошадей!

Но разбойники не успели сделать ни шагу. Вновь послышался рев, и на их глазах над вершинами деревьев взлетела лошадь. Описав крутую дугу, она шлепнулась в самую гущу ошеломленных людей, и заколотила ногами по воздуху. Удивление, поразившее разбойников, было настолько сильным, что ни один из них не тронулся с места. Задрав головы, они смотрели вверх, предчувствуя, что там вот-вот появится что-то страшное, то, что смогло перебросить десятипудовую тушу через верхушки деревьев. Лошадь тем временем продолжала колотить ногами по воздуху. Один из этих ударов подбросил Шведа в воздух и припечатал к дереву. Он потерял сознание и не увидел, как раздвинулись вверху еловые лапы и оттуда глянули на них маленькие злые глаза, расположенные на морде величиной с хороший сундук. Распахнулась пасть усеянная длинными кривыми зубами и язык, розовый, словно ветчина облизал их, счищая кровь и куски лошадиного мяса. Маленькие ручки играючи отломили верхушку сосны и на берег на трехпалых куриных лапах вышло омерзительное чудовище. Не обращая внимания на людей, оно задрало морду вверх и завыло истошно и мерзко. Позади него трещали деревья — следом тащился черный хвост длинной шагов в тридцать.

Зверь широко зевнул и стремительно, словно курица к зерну наклонился к лошадиной туше. Раздался сочный хруст, кровь брызнула во все стороны и разбойники до этого мгновения стоявшие парализованные ужасом бросились в рассыпную. Каждый думал о себе и спасал сам себя. Через мгновение там стало пусто. На 6epeгy остался только зверь, растерзанная лошадиная туша, тело Шведа и привязанные к деревьям пленники.

Для такого маленького участка земли действующих лиц было более чем достаточно, но Судьбе было угодно добавить к ним еще одно.

С неба, куда задрав голову, глядел зверь, тихо, словно осенний лист спускался пестрый ковер.

С виду он был жестким и плоским, как доска. По всей его поверхности шел пестрый и замысловатый узор.

Вывернув шеи, все трое пленников смотрел на него, гадая, что же сейчас произойдет, и тут неожиданно засмеялся Исин. Он смеялся весело и даже пытался от чувств притопывать ногой. Избор на мгновение отвлекся.

— Что?

— А говорили подделка, подделка… Что я вам говорил? Прилетел кто-то все-таки за нами, а вы не верили…

Около ног зверя ковер завис на мгновение и легко опустился на землю. Человек сидевший на нем с каким-то домашним кряхтением поднялся и сошел на траву. Увидев, кто прилетел, Избор рассмеялся. Чего больше было в его смехе — радости или злобы сказать смог бы только Боги.

— Ба! Старый знакомый! — сказал воевода, сильно обрадованный стремительностью перемен вокруг себя. Исин, продолжавший смеяться и рваться из веревок, словно муха из паутины не обратил на старика никакого внимания. Узнав колдуна Мурю, он понял, что ничего хорошего им ждать не приходится. Не прошло и минуты, как Избор понял, насколько хазарин был прав рассчитывая только на свои силы. Спустившийся о неба человек и сам обратил на них внимания не больше, чем на огромное чудовище, переступавшее у него за спиной с ноги на ногу.

А на него он не обратил ну совершенно никакого внимания.

Держа в руках узкогорлый сосуд, он обошел зверя, подошел к торчащим из кустов ногам Шведа. То, что он увидел в кустах, удивило его куда как больше, чем се остальное вместе взятое, что стояло на поляне. Старик радостно-удивленно присвистнул.

— Ты смотри, куда добрался… Говорил я ему, что воровство до добра не доведет, — довольным голосом сказал старик — Так оно и вышло….

Он покачал головой и только тут повернулся к пленникам. Глядя на Гаврилу, сообщил ему.

— Я ведь этого рыжего знаю. Из моих богатырей, младшенький…

— Ну? — на всякий случай сказал Гаврила. Он то не знал ни того, ни другого.

— Шустрый был — угомону на него нет.

Посмотрев на Гаврилу и не узнав его, он подошел к Избору.

— Живой он там? — поинтересовался Исин.

— Живой, наверное. Что ему сделается? На нем теперь все как на собаке… Как вы моих богатырей отпустили, этот не сразу ушел. В избушку забрался. Пол ведра мертвой воды выпил, да еще с собой унес.

Старец ловко пнул разбойника ногой, но оттого, что лошадь немного раньше сделала это более основательно, тот даже не пошевелился. Тогда Муря потерял к нему всякий интерес и снова повернулся лицом к пленникам.

— Эй! Развяжи, благодетель! — попросил Гаврила на всякий случай. — Помоги добрым людям!

Эти слова то ли пробудили в колдуне любопытство, то ли совесть зашевелилась в его душе, но он подошел к ним поближе.

— А что нужно-то?

Ни у Гаврилы, ни у Избора и даже ни у развеселившегося не к стати хазарина и в мыслях не было, что в этом положении можно было просить о чем-то еще кроме освобождения, но у колдуна было иное мнение.

— Развязаться бы, — предложил Избор.

Колдун задумался, потрогал себя за щеку и ответил:

— Развяжу, но не сейчас. Всему свое время. А то тебя развяжешь, а ты начнешь руками махать.

— А чего тянуть-то? — спросил Гаврила, кровожадно поглядывая в сторону ног, торчавших из кустов. — Раз, и делу конец!

— Это вашему делу конец, а моему только начало…

Пленники его не поняли, а они не старался быть понятным. Он был хозяином положения, и каждый на этом берегу понимал это.