Сокотра издавна была известна как «колдовской остров»: древнеегипетское название острова — Па-анч — означало «остров духов». Ведьмы, духи, джинны, волшебство всегда были привычными для сокотрийцев понятиями. Еще в XIII столетии Марко Поло писал:
«Вы должны знать, что на этом острове живут лучшие в мире колдуны. Архиепископ запрещает им здесь действовать как только может, но безуспешно, так как они уверяют, что этим занимались еще их предки и поэтому они также должны делать это… Я представлю вам пример их колдовства. Если корабль отплывает при сильном попутном ветре, они поднимут ветер, дующий ему навстречу, и заставят корабль вернуться обратно. Они вообще могут заставить ветер дуть так, как они пожелают, вызывая бури и стихийные бедствия. Есть и другие виды колдовства, которое они проделывают, но о них лучше не говорить в этой книге».
Может быть, под другими видами колдовства Марко Поло имел в виду волшебные чары прекрасных сокотриек? Или же их таинственную способность превращаться в морских чудовищ? Про некоторых женщин на Сокотре до сих пор говорят, будто они после наступления темноты преследуют людей и пожирают их. Сокотрийцы верят также, что демон под названием малейарид принимает обличье летучей мыши и птицы, что некий джинн по ночам появляется в лагуне у Хадибо… Во времена Марко Поло на острове практиковалась страшная казнь: подозреваемого в колдовстве человека связывали и на трое суток оставляли на вершине холма. Если за это время над ним или поблизости выпадал дождь, его забивали камнями до смерти. Не менее жестокой была церемония вызывания дождя. Если сухая погода затягивалась, по жребию выбирали жертву, которую ставили в центре круга сородичей, и возносили моления луне. Пели дождь не начинался, жертве отрубали обе руки.
Даже в XIX столетии бедуины еще в деталях помнили обряды лунопоклонства, существовавшие когда-то у их предков. Рассказывают, что в начале поста, в период засухи или при стихийных бедствиях они обращались с молениями к луне в своих храмах и пещерах для захоронения. Среди ритуалов, исполнявшихся во время восхода и захода луны, были жертвоприношения и курение благовоний. В числе, молений, с которыми аборигены обращались к ночному светилу, содержалась просьба, чтобы луна охранила островитян от смешения с чужестранцами. Ежегодно вокруг храмов шествовали процессии сокотрийцев, неся перед собой крест. Если жрец хотел показать, что светило недовольно поклонением, он приказывал отрубить пальцы человеку, несшему крест, после чего тот считался мучеником.
И сейчас в поверьях и обычаях сокотрийцев сохранились следы астральных культов, распространенных в древности среди жителей юга Аравии — сабейцев и химьяритов. До сих пор, если случится засуха, жители горных деревень собираются в сумерки на поляне, поют культовые гимны и приносят в жертву скот. Хотя горцы и обращают свои моления о дожде к Аллаху, нетрудно догадаться, что Аллах лишь заместил старое божество — луну. Кстати, луна и по сей день считается почтенным светилом у арабов, наследников сабейцев и химьяритов. На Сокотре есть колдуны, гадающие по луне и звездам, и местные жители верят, что они могут узнать судьбу человека, а также вызвать дождь или наслать болезнь на человека или скотину.
Следы древних культов можно проследить в обрядовых песнях сокотрийцев. Песнопения до сих пор занимают большое место в их жизни. Песни сопровождают островитян везде: на свадьбах, похоронах, в периоды обильных дождей и в периоды засухи. Жизнь и смерть, радость и горе все сопровождается пением, на каждый случай существуют специальные песни. Изучение сокотрийского фольклора, несомненно, помогло бы приоткрыть завесу над прошлым Южной Аравии, одного из тех краев, где в древности зародились великие цивилизации. Конечно, сокотрийский фольклор складывался в различные периоды, В нем, вероятно, есть и более древние слои, и то, что затем принесли махрийцы, и позднейшие вкрапления.
Я прошу нашего проводника Амера спеть мне несколько ритуальных песен. Я уже знаю, что у сокотрийцев есть песни-моления о дожде, обращенные к Аллаху, и есть свадебные, похоронные и другие обрядовые песни. Амер соглашается спеть не без тщеславного удовольствия. Ему льстит репутация хранителя и знатока древних сокотрийских обрядов. Однако он говорит:
Мой проводник Амер
— Мы не любим петь иностранцам. Наш язык, наши песни — это все, что у нас есть. Мы не хотим, чтобы чужие понимали наш язык. Вот сейчас — мы можем жить спокойно, говорить между собой обо всем, и никто не поймет, что мы говорим.
Да, до сих пор не только ни одному европейцу, но и ни одному арабу не удалось научиться сокотрийскому языку. Странная, полная непривычных и неразборчивых звуков, быстрая сокотрийская речь все еще остается непонятной для других.
Образованные сокотрийцы порой несколько стесняются своего языка. Они гордятся отличным знанием арабского и с воодушевлением рассуждают о том, что с развитием острова, в особенности с развитием системы образования на Сокотре, все жители острова перейдут на арабский язык. Печальная судьба для древнего, удивительного языка! Везде я старался убедить своих друзей в том, что в будущем необходимо организовать изучение и преподавание сокотрийского языка в школах острова, создать национальную письменность, не дать языку погибнуть.
…Песня Амера тянется долго. Ее мелодия однообразна, пожалуй, утомительна для европейца. В словах трудно различать отдельные звуки, все они как бы сливаются в сложный звуковой поток. Бедуин произносит большинство звуков в нос, с полузакрытым ртом. Та-рам-ра-ра-ра, та-рам-ра-ра-ра — ритм песни четкий и простой. Вот Амер заканчивает пение, и я прощу его перевести слова на арабский язык. Это ему явно трудно — в арабском Амер не силен. Он передает содержание всего в нескольких фразах.
Позже в Адене мне пришлось долго сидеть у магнитофона с двумя сокотрийскими юношами, работающими в столице республики. Они слушают записанную на пленку песню Амера напряженно, то и дело просят вернуться к началу фразы, пытаясь понять все слова, разобрать смысл. И все же многое остается неясным.
— Это очень старый язык, — говорит Ахмад, — таких слов, какие встречаются в этой песне, сейчас почти никто не употребляет. Я не знаю, что они обозначают, но я знаю, что так говорили наши предки.
Песня, действительно, интересна. Попытаюсь приблизительно перевести ее:
Кто вместе со мной здесь еще отругает этих людей?
Как только кто-нибудь умрет, по нему плачут,
Кричат «уай», «он умер» и режут своих овец.
Только почему же эту овцу не зарежут ради дождя,
воздавая Аллаху?
То, чего вы требуете именем всех пророков,
лучше было бы дождем, а не воздаянием покойнику.
Почему вы не попросите Аллаха, чтобы он дал вам дождь?
Если вы попросите, у вас будет и молоко, и масло, и пахта.
Bce, кто молит именами пророков, хороши,
Только не вы, которые режете овец по мертвому,
Зачем вы делаете это для мертвого?
Если вы не принесете в жертву овец ради дождя,
Вас поглотит море и горы разверзнутся под вами.
Когда уже пошел дождь, вы говорите: нет дождя.
Вам Аллах посылает благословение, а вы не цените его,
Значит, вы его не заслуживаете.
Если вы получаете от Аллаха благословение,
Вы должны благодарить его за это.
Я советую вам, детки:
Если овца пойдет отсюда к далекому месту,
Не останавливайте ее на пути, чтобы зарезать.
Пусть она идет к своему месту.
Может быть, ее сердце привязано к тому месту.
Она найдет траву и поест ее,
Она поест вместе с коровой.
Она найдет насыщенный водой камень, высосет из него
немного воды и побежит.
Если вы остановите ее по дороге и прирежете ее,
Аллах накажет вас за это:
Все вы погибнете, и останутся одни только
женщины без мужчин.
Каждый человек одарен каким-либо благом.
И потому, у кого есть одна пальма, принесет она плоды
в сезон урожая, И когда наступит ночь, срежет он их.
И придут еще девять человек и срежут ветки с плодами,
Насытятся и возьмут с собой и принесут в свои дома.
Если тот, у кого есть всего одна овца,
Считает ее неполноценной, —
Он подоит ее и наполнит бурдюк
из шкуры молодого козленка.
Он насытится из него и насытит всех своих домочадцев
И всех, кого захочет.
И даже больной насытится молоком овцы.
В этой песне много неясных мест, но в ней можно найти и немало интересного. Так, в начале песни некто, отстаивающий, видимо, заветы предков, призывает не закалывать овцу на поминках по умершему, а резать овец только при молениях о дожде (или же в благодарность Аллаху за дождь). Можно ли толковать это как возражения тех, кто принес с собой мусульманские обычаи и веру в Аллаха, против старых языческих обычаев, в частности против заклания овцы на тризне? Или основное содержание песни — древнее обращение к божеству с просьбой даровать дождь?
Примечательно, что эта песня взывает и к совести со-котрийских горцев, среди которых распространено воровство овец и коз в период засухи. Песня убеждает не доить и не резать овцу, пришедшую издалека, — за это накажет бог. Если уж приходится «заимствовать», то лучше подоить скотину соседа, который в другой раз подоит твою скотину, — такова мораль горцев.
Есть основания полагать, что в давние времена сокотрийцы были также и камнепоклонниками. Напомню, что почитание камней метеоритного и вулканического происхождения было одной из форм древних аравийских верований — об этом сообщали античные авторы. Задолго до возникновения ислама в VII в. н. э. был известен в Аравии большой метеорит — «черный камень» Кааба, которому поклонялись местные жители. Их вера в божественное происхождение Каабы была столь сильна, что основоположник мусульманства Мухаммад, предавший анафеме всех прежних арабских идолов, не рискнул подвергнуть сомнению божественность «черного камня»: и почитание его стало составной частью мусульманской обрядности. Ежегодно в месяц паломничества (хаджжа) множество мусульман съезжаются в священный для них город Мекку, где совершают вокруг Каабы ритуал поклонения.
Британский майор Спенсер Кук, который провел на Сокотре двенадцать месяцев в 50-х годах, отмечал, что даже и в это время островитяне все еще сохранили обычаи камнепоклонства.
Возможно, что загадочные каменные окружности, которые, по предположению Доу, представляют собой остатки системы орошения, а также мегалиты и храмы, виденные путешественниками на западе острова, были связаны именно с камнепоклонством. Ведь других следов развитого земледелия на острове нет, а именно земледелие требовало бы устройства оросительной системы. Допущение о существовании земледелия основано только на том, что сабейцы, когда-то переселившиеся на остров, были земледельцами, а также на том факте, что природные условия острова благоприятны для развития земледелия.
У жителей острова очень сильна вера в неограниченную власть сверхъестественных сил. Поэтому остров зачастую до сих пор называют «островом духов» или «островом легенд». Здесь, действительно, постоянно можно слышать легенды и предания о сверхъестественных существах, джиннах и духах, называемых по-сокотрийски дидь’ихен (в единственном числе — дэд’хэ). Действиям этих существ приписывают многое из того, что случается с людьми. Кроме того, сокотрийцы верят, что некоторые люди, обладая чудодейственными способностями, могут общаться с духами, подчиняя их своей воле.
Мне рассказывали, как во времена англичан (на острове в течение нескольких лет находилась база британских ВВС) «дух» напал на одного англичанина, заночевавшего в горах.
— Дэд’хэ переломал ему все конечности, так что никто и не видал даже, — рассказывает мне Шорьхер, старый пастух из Хагьера. — А англизы (англичане) прислали за беднягой большую стрекозу (вертолет).
— Не из твоей ли деревни этот дэд’хэ, йо бебэ (папаша)? — смеюсь я.
Но лицо старика остается непроницаемым, он укоризненно говорит мне:
— Кто же это мог сделать, кроме дэд’хэ? Наши люди никогда не осмелились бы напасть на англичанина.
— Почему? — задаю я вопрос.
— Того человека, который плохо обошелся с англичанами, убил бы султан, — отвечает Шорьхер.
— Да разве султан разыскал бы виновного? Ведь к вам мало кто мог добраться, — удивляюсь я.
— Что ты, султан был ходок, из наших, он бы сам полез в горы вместе со своими прихвостнями, от него не спрячешься, — отвечает старик.
Даже сегодня сокотрийцы верят, что глухой ночью по горам разгуливает сам дьявол. Они все еще опасаются пресловутой горы на юго-востоке острова. На Сокотре бытуют рассказы о превращении людей в ослов, «мускусных котов» и стервятников, а также о смертях и болезнях, вызванных колдовством. «Ведьм» так боятся, что однажды британскому офицеру предложили четыре дойные коровы и шесть коз, если он убьет местную ведьму.
Английский полковник И. Снелл описал последние суды над ведьмами на Сокотре, свидетелем которых в 1955 г. ему довелось быть:
«Как всегда бывает в тех местах, где ведьмы составляют общепризнанную часть населения, на Сокотре человека могут обвинить в колдовстве просто по злобе, из мести или из неприязни, таким образом ежегодно 15–20 человек отправляют на судилище. Здесь считают, что мужчины тоже могут заниматься колдовством, как и женщины, но я никогда не слышал, чтобы перед судом предстал хоть один мужчина. Обвинения излагают перед племенными вождями, городскими старостами или самим султаном, а все суды происходят в Хадибо, столице острова.
После того как обвиняемую доставят под стражей в Хадибо, султан или тот, кто правит в его отсутствие, внимательно изучает причины обвинения, доказательства и, насколько это возможно, характеры обвиняемой и обвиняющего. Затем, если он считает, что дело достаточно серьезное, он поручает специально выбранному человеку провести суд или испытание.
Этого испытующего (как бы получше назвать его?) выбирают примерно из полдюжины других, которые считаются знатоками. Насколько я мог удостовериться, это не обязательно «наследственные» знатоки, хотя бывает и так. Однако они непременно должны обладать способностью «изгонять злых духов из безумных»; обычно эти люди одновременно являются и местными лекарями. Испытующий получает за работу сорок рупий. Его сначала призывают к султану и заставляют поклясться на Коране, что (а) он правоверный мусульманин, (б) он сам не колдун, (в) во время испытания он не совершит такого действия, которое могло бы поставить под сомнение его мастерство и (г) он проведет испытание со всей справедливостью и тщательностью. Эта клятва определенно противоречит мусульманскому учению и дает еще одно указание на неортодоксальность веры островитян.
Затем вызывают обвиняемую и спрашивают ее, признает ли она себя виновной в колдовстве или не признает. Вообще, она может сделать признание в любой момент испытания и таким образом считать себя «самоосужденной» и освобожденной от испытания. Если она не признает своей вины, ее препоручают испытующему, и он готовит ее к испытанию, которое состоится на заре следующего дня в присутствии всех жителей города и всех желающих присутствовать. Ночью испытующий и его подручные крепкими веревками связывают обвиняемой руки и ноги, а затем прикрепляют два пятифунтовых мешка камней, один ей на грудь, другой! — на поясницу. Наконец, вокруг пояса ей обвязывают конец длинной веревки, и приготовления закончены.
На заре обвиняемую сажают в лодку и отвозят в определенное место у берега, в миле к востоку от Хадибо. Там ее пересаживают в каноэ. Испытующий и его помощники выводят его в море, пока не достигнут места, где глубина воды три местных сажени, около пятнадцати футов (4,5 м — В. Н.). Дно моря в этом месте очень пологое, и поэтому они уходят, наверно, на полмили от берега.
Начинается испытание. Обвиняемую вытаскивают из каноэ и бросают в море, ослабив длинную веревку, привязанную к ее поясу. Если женщина сразу пойдет на дно, ее тут же втаскивают обратно в каноэ и осматривают, не пристали ли к ней снизу песчинки. Если следы песка обнаружены, то погружение повторяют дважды, раз обвиняемая идет ко дну, значит, она выдержала испытание, тогда ее объявляют невиновной. Если же она ведьма то непременно всплывет на поверхность моря в вертикальном положении, так что голова и плечи останутся сухими, и медленно двинется к берегу, пока не доплывет до отмели.
Если в результате испытания она признана виновной, она еще раз предстает перед султаном, чтобы выслушать свой приговор. В старые времена ведьму всегда приговаривали к смерти и сбрасывали со скалы Рас Кур, к западу от Хадибо, но в наши дни осужденную ждет высылка. Ее немедленно отправляют под конвоем в город Калансию (порт на западе острова, в который часто заходят лодки) и сажают в первую отходящую лодку, независимо от ее направления. Стоимость отправки оплачивается родственниками осужденной или из ее состояния, и ей разрешают взять с собой любое движимое имущество. Однако дети этой женщины остаются на острове.
В ноябре 1955 г. состоялся суд над тремя женщинами. Одна из них — старуха лет семидесяти призналась, что она «ведьма», еще на берегу, за минуту до испытания. Она была признана «самоосужденной» и освобождена от «купания». Две другие женщины поплыли к берегу и были признаны виновными.
Насколько я знаю, против обвинителей, чьи суждения опровергаются испытанием, не предпринимают никаких действий. Причина этого заключается в том, что они в действительности не обвинители, а лишь «те, кто сообщает о подозрительных действиях». Что же касается действительного испытания, то, поскольку все приготовления проводятся тайно, трудно судить, не спрятал ли испытующий под жалкие одежды обвиняемой какой-нибудь поплавок. Очень возможно, что испытующий использует какой-то поплавок, если он сам убежден в виновности обвиняемой.
В любом случае эта практика все еще существует на острове. И я убежден, что несчастные женщины, которые объявлены виновными, как бы им ни было жалко самих себя, сами верят, что они ведьмы и поэтому справедливо наказаны.
Иногда возникает затруднительная ситуация, когда какой-нибудь добросовестный консульский служащий отправляет обратно высланную сокотрийку — к великому огорчению султана, который не имеет никакой международной власти, чтобы помешать этому».
О способности островитянок общаться с нечистой силой ходит много легенд. Вот одна из них.
Одна женщина из Кишна вышла замуж за сокотрийца. Но он оставил ее, и та прожила в одиночестве семь лет. Она стала тосковать и как-то пожаловалась на свою печальную судьбу подругам, с которыми в один из первых дней месяца мухаррам[17] она купалась в ручье, а затем плясала при свете луны. Одна из подруг предложила ей вечером следующего дня пойти одной на берег моря, сказав, что там она увидит огромного морского зверя, на которого должна сесть верхом, и тогда тот отвезет ее к мужу. Женщина испугалась и не пошла, но подружка опять повторила свой совет, сказав, что теперь она встретит у моря уже не зверя, а огромную птицу, между крыльев которой должна сесть, и та полетит, куда она пожелает. Так и случилось. Проведя ночь с мужем и собравшись домой, женщина решила на всякий случай запастись доказательствами истинности своего путешествия и незаметно забрала с собой кинжал и кольцо мужа. Вскоре обнаружилось, что она забеременела, соседки стали злословить по этому поводу, как она и предполагала, и тогда она показала им кинжал и перстень мужа.
Для проверки правдивости человека на острове существовал «детектор лжи» явно арабского происхождения. Им служила обыкновенная головешка. К языку человека, подозреваемого во лжи, прикладывали горящую головню: если он издавал крик, следовательно, он виновен, и его приговаривали к смерти, если же огонь не причинял ему боли, его признавали невиновным и освобождали. Этот обычай был также распространен среди бедуинов египетских пустынь.
Исследователи часто обращают внимание на то, что Сокотра во многом отличается от прочих мусульманских стран, и охота на ведьм, неизвестная арабскому миру, поскольку ислам не признает колдовских способностей за обычным человеком, служит этому еще одним доказательством. Замкнутость жизни острова и противодействие внешним влияниям породили здесь необычные тенденции. Религиозная история Сокотры — смесь язычества, христианства и мусульманства. Пожалуй, ни одно из этих верований не выступало здесь в чистом виде, а всегда включало элементы другого. Даже сейчас, когда все жители острова исповедуют мусульманство шафиитского толка, оно имеет здесь ряд особенностей.
Религиозная жизнь и верования сокотрийцев, испытавших много влияний, до сих пор мало изучены. Она представляется загадочной и дает поводы для самых смелых спекуляций. Арабские исследователи сокотрийцев считают их давними мусульманами. Другие ищут в их культуре следы христианских верований и обычаев. Третьи считают, что в душе сокотрийские горцы остались анимистами, а из принесенных на остров мусульманских верований и обрядов восприняли лишь внешнюю сторону, да и то не в полной мере. На острове мечети имеются только в больших поселках, таких, как Хадибо или Калансия, а в деревнях отсутствуют. Я, так же как и мои предшественники, заметил полное невнимание островитян к ряду основных обязанностей мусульман, в частности к регулярной молитве.
Существует мнение о том, что христианство успело пустить глубокие корни на острове и исламу не удалось полностью вытеснить его. Одна из распространенных легенд традиционно приписывает массовое обращение сокотрийцев в христианство святому Фоме, попавшему на остров по пути в Индию. Рассказывают, что его судно потерпело кораблекрушение, и из его обломков он построил здесь первую христианскую церковь. Когда в 524 г. н. э. на Сокотру приехал из Эфиопии греческий монах Косима Индикоплевст, он обнаружил, что христианство уже прочно укоренилось на острове и что сокотрийские христиане подчинялись несторианскому католикосу Вавилона. В XIII в. Марко Поло сообщал, что жители острова — христиане, у них есть свой архиепископ, который не подчиняется римскому папе, но признает верховную власть архиепископа Багдадского.
Остатки христианских верований на острове различные путешественники обнаруживали в течение еще нескольких столетий. Один португальский автор сообщал в XVI столетии: «Сокотрийцы называют себя христианами, но не знают ни проповедей, ни крещения, так что из всего христианства у них есть только название». В те времена сокотрийцы еще держали в своих алтарях крест и носили его на груди. В каждой деревне был свой священник, который твердил молитвы и курил благовония. Сокотрийцы часто повторяли слово «аллилуйя», а вместо колокольного звона трясли деревянными трещотками. Столетием позже кармелитский священник Винченцо обнаружил на острове странные следы христианства. Хотя жители, казалось бы, исповедовали христианскую религию, они почти ничего не знали о ней и практиковали диковинное смешение обрядов и ритуалов: обожествляли луну, считали запретным употребление опьяняющих напитков и свинины, совершали обрезание, но почитали крест и носили его во главе своих процессий. Отец Винченцо сообщал, что они собирались в своих грязных, темных и маленьких церковках по три раза в день и трижды в ночь. Кармелитского священника удивило, что в церквах воскуривали благовония, ежедневно смазывали алтари коровьим маслом, а на алтарь ставили крест и свечу. Среди сокотрийцев, как он сообщает, было широко распространено колдовство, а в старом возрасте люди часто кончали жизнь самоубийством. У каждой семьи была особая пещера для захоронения своих умерших. Сокотрийцы были строго моногамны.
Когда в 1541–1542 гг. Сокотру посетил Франциск Ксавье во время своего путешествия в Индию, там уже не было ни архиепископа, ни священников и, хотя службы отправляли регулярно четыре раза в день, следов христианства оставалось ничтожно мало. Франциск обнаружил, что сокотрийцы более не совершали обряда крещения, однако знак креста еще помнили.
Остатки христианства на Сокотре сохранялись вплоть до XIX в. Около Эриоша были обнаружены руины круглых зданий, которые, возможно, были церквами.
Некоторые ученые считают, что христианство в прошлом не укоренилось и не могло укорениться в сокотрийской среде, теперь же искать какие-либо остатки христианских верований и обрядов на острове и вовсе бессмысленно. Боттинг полагал, что верования островитян можно охарактеризовать как языческо-мусульманские. Мне это представляется натяжкой: ведь ислам и так включил в себя множество доисламских верований жителей Аравии. Боттинг наблюдал, что островитяне произносили молитву на ломаном арабском языке, явно не понимая смысла. Но ведь так молятся многие мусульманские народы; произносят аяты Корана, не понимая языка, на котором они написаны. Но в другом Боттинг прав: еще не удалось, да и едва ли удастся, найти какие-либо остатки христианства в современном сокотрийском обществе. Что же касается древних обычаев и обрядов, соседствующих на острове с мусульманскими, то этот вопрос нуждается в особом исследовании.
Скорее всего, следы христианства нужно искать не в обрядах и верованиях людей, а в археологических памятниках прежних эпох.
В 50-х годах С. Кук сообщал, что в западной части острова он обнаружил «храм наподобие маленького Стоунхенджа с амфитеатром, протертым ногами и ягодицами многих людей». Находка напоминала примитивную христианскую часовню, хотя храм мог быть и дохристианским. Как бы то ни было, это святилище, очевидно, было построено до зарождения ислама.
На Сокотру ислам принесли махрийцы, колонизовавшие остров несколькими волнами. В 1507 г. португальцы нашли на острове мусульман, а после их ухода ислам победил там окончательно.
В 1800 г. ваххабитские сектанты[18], основавшие позднее королевство Саудовской Аравии, высадились на острове, разрушили все могилы, церкви и кладбища на побережье около Хадибо и установили строгий контроль за соблюдением жителями обязанностей правоверных мусульман. Однако подробности этого нашествия, к сожалению, неизвестны, хотя, вероятно, в ваххабитской литературе сохранились какие-то сведения о самом походе и о том, каковы были его последствия для жителей Сокотры.
Однако сейчас сокотрийцы уделяют своим религиозным обязанностям мало внимания. Жители Дирьхо рассказывали мне, будто в районе Рас Муми живут «плохие мусульмане», которые совсем не постятся и не молятся, хотя именно это — минимум, требуемый мусульманской религией от правоверных.
То, что в старые времена сокотрийские христиане жили не только в горах Хагьера, но и в районе высокогорного плато близ Рас Муми, пока не подтверждено археологическими исследованиями. Возможно, последующим экспедициям удастся узнать что-либо новое об этом районе.
Сокотрийцы панически боятся «дурного глаза». Видимо, этим объясняется их страх перед фотоаппаратом. Но если мужчины все-таки соглашаются фотографироваться, то сделать фотографии женщин почти невозможно. Даже хорошо снаряженная и долго пробывшая на острове Оксфордская экспедиция не смогла запечатлеть на пленку хотя бы одну сокотрийку. Один из членов экспедиции поджидал «добычу» на углу улицы, надеясь сделать снимок, пока вышедшая из-за угла женщина не успеет сообразить, что ее снимают. Однако сокотрийки, и не видавшие прежде фотоаппарата, обнаружили поразительно быструю реакцию: они обращались в бегство ранее, чем незадачливый фотограф успевал щелкнуть затвором.
Несколько лет назад на острове побывали кувейтские журналисты, которых тот же Амер так же водил к себе в горы, в Дирьхо. Корреспондент журнала «аль-Араби» Салем Зубайль захотел сделать из поразившей его воображение первой красавицы селения Туммы, соседки Амера, cover girl — «девушку для обложки». Миллионы читателей одного из самых популярных иллюстрированных журналов арабского мира так и не увидели бы цветной фотографии прекрасной сокотрийки, если бы не помощь Амера, которому удалось уговорить девушку сниматься. Прошло несколько месяцев, и Тумма узнала, что ее изображение появилось на бумаге, которую рассматривает множество людей. Это так потрясло девушку, что кожа на лице и груди ее покрылась красными пятнами, потом начался отек или какая-то опухоль. В течение года девушка оставалась обезображенной, «звезду обложки» невозможно было узнать… И теперь уговорить кого-либо из девушек Дирьхо позировать перед камерой невозможно: они убеждены, что их постигнет участь Туммы.
Снимок Авинны, белокожей стройной девушки из Хадибо, нам удалось получить только тогда, когда мы (в отсутствие мужа) клятвенно заверили, что ее изображение уедет в далекую северную страну и никто из соотечественников никогда его не увидит.
Авинна — одна из признанных красавиц Сокотры
В кузове грузового автомобиля по пути из Моури в Калансию мне удалось сфотографировать еще одну женщину, которая, к моему удивлению, охотно согласилась сниматься: вероятно, она была вдовой или брошенной женой. Чертами лица она напоминала индианку и сильно отличалась от окружающих ее женщин, которые, как только в моих руках появлялась камера, с воплями закутывали голову платком.
Мужья весьма своеобразно относятся к внешности своих жен. Мне рассказывали, как один из европейских гостей на острове, желая сделать комплимент видному в Хадибо человеку, сказал тому, что его жена необычайно красива. Приветливый до этого хозяин переменился на глазах. Почему его жена красивая? Что это значит? — вопросил он гостя, а затем дал понять, что тому пора уходить: такой «комплимент», как и любые замечания чужого мужчины о внешности жены, воспринимаются как оскорбление.
Бедуинка
Одно из известных исследователям суеверий на Сокотре связано с тем, что жители острова часто закрывают рот полоской материи, закрепленной за ушами. Иногда в рот берут бороду, превращая ее таким образом в подобие кляпа. Это объясняется боязнью мифической смертоносной мушки диасар, проглотив которую, человек якобы погибнет. Сокотрийцы утверждают, что диасар — живородящая муха, откладывающая не яйца, а личинки. Однако никому из путешественников не удалось не только увидеть это зловещее насекомое, но хотя бы узнать о достоверном случае гибели человека от мухи. В Хагьере я тоже встречал людей с закрытыми повязками ртами, с любопытством поглядывающих на меня, столь уязвимого для невидимого врага. Не завязывали рот только старики. Оли объясняли это тем, что долгий опыт научил их слышать жужжание мухи и вовремя закрывать рот.
Боттинг тоже сообщал о повязках на рту. Во время работы на острове экспедиционный врач неоднократно предпринимал попытки обнаружить какие-либо следы злосчастной мухи, но безуспешно. Однажды произошел интересный случай. К врачу прибежал торговец жемчугом, который якобы проглотил зловредную муху. Окружающие тряслись от страха, готовясь стать свидетелями ужасной смерти. Торговец умолял врача спасти его, но как тот ни старался, никаких следов мухи в организме пострадавшего он не обнаружил. Торговец жемчугом не только остался в живых, но и демонстрировал завидное здоровье. Поэтому члены экспедиции сочли все рассказы о мухе мистификацией. Экспедиционный врач предположил, что сокотрийцы объясняют так пневмонию. Мне тоже представляется, что защита от мухи — это своеобразный профилактический и знахарский обряд, связанный с какой-то распространенной на острове инфекцией, например вирусом гриппа, или целым комплексом болезней. Это подтверждается и тем, что на пресловутую муху сокотрийцы сваливают самые различные заболевания. Так, считают, что муха может отложить личинку в глаз, нос или полость рта человека, и тогда эти органы поражают разные недуги. В этих случаях больные по совету местных знахарей промывают рот и горло настоем табака или употребляют другое полоскание, чтобы уничтожить «личинки». Очевидно, что на самом деле эти болезни вовсе не связаны с мухой. У всех народов существовали прежде магические ритуалы и заклинания, обороняющие от болезней. Иногда эти ритуалы несли в себе некое рациональное зерно, например предостережение от общения с заразным больным; иногда не приносили никакой практической пользы. Защита рта от мухи у сокотрийцев напоминает другой обряд у так называемых болотных арабов, живущих на заболоченных землях юга Ирака. Уилфред Тезигер, известный исследователь этой этнической группы, проведший в болотах несколько лет, сообщал, что мальчики, которым сделали обрезание, затыкают ноздри тряпками, вешают лук вокруг шеи, не едят рыбу, творог и арбузы, воздерживаются от питья жидкости, ограничиваясь несколькими глотками воды в день, пока рана не заживет. Считается, что даже запах теплого хлеба может привести к воспалению раны. Здесь та же предпосылка: при отсутствии антисептических средств и при общей антисанитарии любая ранка легко воспаляется. Эта болезнь мистифицируется, и примитивное общество использует магические средства для защиты от лее.
Ритуальный характер носит и один из видов лечения на острове. Знахарь делает несколько надрезов на макушке больного человека и отсасывает кровь через бараний рог, сопровождая операцию определенными жестами и заклинаниями. (Бараньи рога вообще применяются в местной «медицине»: они также служат банками, их ставят на тело больного, предварительно подержав над огнем.)
В отчете Оксфордской экспедиции упоминается еще об одном, якобы ритуальном, лечении на острове — обмазывании белой глиной. Однако, побывав на острове, я выяснил, что этот способ (не имеющий, кстати, широкого распространения на Сокотре) ничуть не магический. Просто близ Хадибо есть залежи белой глины, обладающей целебными свойствами, она применяется для врачевания кожных заболеваний. Здесь оксфордские ученые приняли обыкновенное лечение за ритуал островитян.
К самым древним общеаравийским обычаям, несомненно, относится обряд обрезания. Изучение этого ритуала у аборигенов Сокотры весьма существенно для науки, в частности для определения типа древней южноаравийской культуры, ее влияния на сложение арабо-мусульманской культуры. В арабистике степень этого влияния до сих пор недооценивают, так как древняя южноаравийская цивилизация пока еще мало изучена. Часть исследователей считает, что обычай обрезания был распространен в Южной Аравии с давних времен, другие ученые приводят возражения.
У жителей прибрежных районов обрезание делают мальчикам в возрасте пяти-шести лет, как и положено по мусульманским обычаям. Однако у горцев обрезание еще сохранило черты языческого обряда инициации, который совершается с наступлением половой зрелости в двенадцать-четырнадцать лет. День обрезания у горцев — большой праздник. Это посвящение юноши в мужчины. О своеобразии этого древнего аравийского обычая в сокотрийском варианте я слышал давно, поездка на остров давала возможность его увидеть. У арабов-мусульман обрезание давно уже перестало быть торжественным актом, утратило связь с древними обрядами, к которым оно восходит, у африканских племен сходство еще сохранилось. Обрезание во многих мусульманских странах давно уже делают хирурги. Такого ритуального действа, как на Сокотре, не увидишь более нигде в арабском мире.
Наслышавшись о трудностях, с которыми в Африке сопряжено посещение подобных церемоний иностранцами, я ожидал большего сопротивления, когда попросил одного из старейшин Дирьхо пригласить меня в ближайший день, когда деревня готовилась «посвятить в мужчины» несколько подростков. Старец нерешительно возразил, что это неинтересно, что обряд уже не тот, да и неизвестно, когда это будет. Тем не менее вскоре я получил приглашение.
И вот наступил день торжества. На поляне собралась вся деревня: мужчины расселись полукругом впереди, женщины — поодаль, тоже полукругом, за ними — ребятишки. В центре, около специального валуна, на который сажают юношей, — знахарь, один из почитаемых людей племени. К валуну подводят виновника торжества. Мальчик садится на камень, скрестив ноги. Тотчас начинают бить табли — местные барабаны, под их ритмичную дробь мужчины и женщины поют, подбадривая юношу: «Сегодня тебе сделают обрезание, и ты станешь мужчиной… Сегодня мы зарежем много баранов и будем праздновать твое рождение…» Ритм таблей убыстряется, к юноше приближается старик с остро отточенным ножом — это просто расплющенный кусок железа, вставленный в рукоятку из козлиного рога, таким же ножом режут скот, рубят кустарник. Одно-два движения — и операция закончена. Мальчик сидит неподвижно, несмотря на боль: ведь главное условие посвящения — выдержка, нельзя ни вздрогнуть, ни вскрикнуть, иначе прослывешь трусом или порченым. Терпеть помогает торжественность обстановки, ободряющее пение, громкие удары таблей. Кровь ничем не останавливают. После совершения обряда юношу уводят в хижину. Его семья закалывает барана и приглашает на угощение всех соседей. Через несколько дней новоиспеченный мужчина уже за работой: доит и пасет коз, сбивает масло.