– Ты, сын свиньи, умрёшь сегодня на рассвете. Я прикажу своим людям устроить из твоего тела угощение для стервятников и шакалов. В горах много хороших мест для такого пиршества!



Кудашев решительно обнял Карасакала за правое плечо, опасаясь, что тот снова попробует ударить Калинина. Кивнул головой Войтинскому:


– Придется вам, Збигнев, отвезти народного целителя в Тегеран, передать его в руки князя Вадбольского, начальника Персидской казачьей бригады. В числе его полномочий – и полномочия военного агента Генерального Штаба в Персии. Он разберётся. Пусть будет все по закону!



– Нет! – решительно запротестовал Карасакал. – Войт, ты никуда не повезёшь Калину. Этот баран мой. Он умрёт здесь. А в Тегеране князь освободит Калину, а тебя, Войт, посадит в зиндан. Слышал же, мы с тобой в розыске, как бежавшие из тюрьмы!



– Тогда я сам отвезу его, – решил Кудашев. – Самосуда не допущу!



– Решайте без меня, – сказал Войтинский. – Мне всё равно. Завтра сам собираюсь, еду через Турцию в Краков. С Божьей помощью, как-нибудь, доберусь. Здесь меня больше ничего не держит.



Калинин внимательно слушал словесную перепалку своих бывщих подчинённых над своей головой. Свежая мысль пришла в его голову. Начал новую атаку на Кудашева:


– Ты бесчестный человек, Кудашев! Ты глупец, сорвавший секретную заграничную операцию, разработанную в Генштабе. Ты, чистоплюй, интеллигентишка казачий, развалил боевую группу. Ты сам не достоин того, чтобы человек чести протянул тебе руку! Подставил своего старшего товарища под нож разбойника с большой дороги? Будь проклят, негодяй, и весь твой род от прадеда до одиннадцатого колена потомков! Истина ещё всплывёт. Насидишься досыта в Алексеевском равелине, прогуляешься босыми ногами в шестифунтовых кандалах по Владимирскому тракту! Едем, немедленно едем в Тегеран к князю Вадбольскому!



– Нет! – Калинина заслонил Карасакал. – Собака лает, караван шагает! Я не отпущу в Тегеран Калину! Его зарежут здесь!



– Тогда давай стреляться, Кудашев! Или ты только по фанеркам лупить мастер? Посмотрю, как описаешься под дулом револьвера на тридцати шагах! – продолжал глумиться Калинин. – Развяжите мне руки. Я не быдло, драться кулаками не стану. Вызываю тебя, Кудашев на честную дуэль!



– Выход для себя нашёл, Калинин? Смерти хочешь от пули, не под ножом, как овца?



– Ты трус, Кудашев. Вся твоя прошлая храбрость – просто показуха, вынужденная обстоятельствами.



Вмешался Войтинский:


– Офицер имеет право на дуэль, Александр Георгиевич. Это, действительно лучше, чем под ножом мясника…



Кудашев дёрнул уголком рта:


– Я воин, казак, не бретёр! И офицерского чина на сегодняшний день лишён. Вы, Збигнев, шляхтич от рождения. Я понимаю вас. Только я – не дворянин.



Войтинский пожал плечами:


– Вы для меня – всегда офицер. Я приказа на вас не видел. Жаль. Тогда зарежет Карасакал Калинина. Вы – никогда не вернётесь в Асхабад порядочным человеком, которым я считал вас до сегодняшней ночи. Не лишайте меня последней крупицы веры в русское понятие офицерской чести и достоинства. Не только после оскорблений в ваш адрес… После всего, что сделали и со мной лично в Асхабаде!



Кудашев смертельно устал от всего произошедшего. Не хотел ни говорить, ни слушать. Приказал:


– Развяжите Калинина, но обеспечьте его охрану, Войтинский. Готовьте оружие к поединку. Через час начнёт светать. Места здесь знаете, поедем в горы подальше от тракта!



***



Июня 13, 1912 г.



Через час четыре коня у ворот каравансарая ждали своих седоков. Карасакал от участия в дуэли уклонился. Передал Кудашеву поводья своего Кара-Бургута.


– Не жалко коня? – спросил Кудашев.



– Для тебя, Кудаш-бек, ничего не жалко, – ответил Карасакал. – Ты мне сегодня ночью, может, второй раз жизнь спас. Я добро помню. Помню, как мне Кара-Бургута сохранил. Постарайся вернуться назад верхом. Я в тебя верю. Но знай, если Калине повезёт, он далеко не ускачет, И тогда он пожалеет, что не был зарезан, как овца сегодняшним утром. Вот почему я не мешаю вам. Бог Велик. Он рассудит!


Хлопнул своего жеребца ладонью по крупу.


Дуэлянты покинули каравансарай.



Темно-серые предрассветные сумерки. Но кони не спотыкаются, а Войтинский знает, куда едут. Он держится рядом с Кудашевым. Сзади – Калинин на коне из тегеранского тарантаса. Замыкает конников хазареец на собственном скакуне. Он при своей полной экипировке, даже с карамультуком за плечами. Так захотел Калинин, а Кудашев не возражал.



Понемногу светает. Впереди – южный персидский склон хребта Копет-Дага. Едут по бездорожью в горы. Подальше от чужих всегда любопытных глаз.


Нашли местечко. Вокруг красота – альпийский пейзаж. Южный склон, всё-таки, от привычного северного отличается. Сюда на пикник бы ездить, на шашлыки на свежем воздухе!


Однако, собравшимся разрешить проблемы взаимоотношений выстрелом, или двумя, не до красот природы.



Войтинский спешился. Обозначил дистанцию в тридцать шагов парой веток персидского кипариса.



Сходиться дуэлянты не будут, правила просты. Как в орлянке, право на первый выстрел решит монета. Российское серебро в Персии в ходу. Серебряные полтинники нашлись и у Калинина, и у Кудашева. «Орёл» – Калинин, «решётка» – Кудашев. Монета падает «орлом» вверх.



Калинин не скрывает злорадного торжества. Теперь вряд ли Кудашеву пригодится его умение рисовать вензеля пулями из нагана.


Первый выстрел – это замечательно. Теперь в своём успехе Калинин не сомневается. Ему дан шанс свыше!



Разошлись по позициям.



Первым поднимает оружие Калинин.


Страха нет. Но его душит бешенство. Колотится сердце. Калинин чувствует, как спазм медленно сжимает его пищевод.


Мучительно хочется хоть глотка воды.


Сейчас.


Один выстрел и можно будет напиться!


Револьвер самовзводен, но Калинин взвёл курок большим пальцем. Ему не нужна в стрельбе скорость. Главное, правильный прицел и плавный спуск. Между ударами сердца!


Мушка, прицельная планка и темная фигура Кудашева медленно совмещаются.


Солнце ещё не встало. Света достаточно чтобы видеть противника, но не настолько, чтобы все три точки прицеливания были достаточно резки.


Ничего, еще секунда, и свинцовый шарик в латунной оболочке разорвет сердце Александра Георгиевича. Вдруг спазм пищевода заставил Калинина громко икнуть! Палец на спусковом курке непроизвольно дёрнулся. Выстрел! Пуля разорвала персидский шестяной халат на левом боку Кудашева, не задев кожи.



– «Орёл» выстрел сделал! – крикнул Войтинский. – Приготовиться «решётке»!



– Выстрел недействителен! – закричал Калинин. – У меня икота.



Хазареец, нукер Калинина, презрительно сплюнул в сторону зеленой жвачкой «нас». Не сказал ни слова.



– Все по закону! – твёрдо стоял на своём Войтинский. – Выстрел за «решёткой».



Кудашев вытянул руку, поднял на уровень груди свой «Веблей».



Выстрелить ему помешали. Десяток вооружённых всадников в длинных разноцветных рубахах и меховых душегрейках-безрукавках, в чалмах, концы которых наполовину закрывали смуглые лица, с дикими криками вылетели из ущелья и врезались между дуэлянтами. Один из всадников одной рукой схватил Калинина за шиворот, поднял его, как барана, в воздух и швырнул поперёк своего седла. Крутанул на месте своего коня, подняв его на дыбы, и погнал назад в ущелье. Вся дикая ватага помчалась следом. Хазареец примкнул к похитителям.



– Ууурххх! Ууурххх!



Возле Кудашева остановился всадник, замыкавший отряд. От остальных он отличался лишь своим гнедым с игренью конем чистейших арабских кровей да добротными кавалерийскими сапогами лакированной черной кожи с наколенниками, почти такими же, какие носил генерал Фальконер.


Всадник медленно опустил с лица конец чалмы.



На Кудашева пристально и молча смотрел сам Гюль Падишах-Сейид.


– Здравствуй, Кудаш-бек! – сказал Гюль Падишах по-русски.


Кудашев промолчал. Как стоял, подняв револьвер на уровень груди, так и продолжал стоять. Курок был взведён.


Британец с минуту молча всматривался в лицо Кудашева, словно пытаясь что-то прочесть или просто понять в нём.


Вдруг из-за горы сверкнул первый луч восходящего солнца. На мгновение свет ослепил Британца. Голова Кудашева показалась ему в ореоле солнечных лучей. Инстинктивно Гюль Падишах прикрыл глаза ладонью.



– Гуд монин, сэр Мак`Лессон! Доброе утро! – поздоровался Кудашев на инглиш.



– Береги себя, Кудаш-бек, – сказал Мак`Лессон, – мы еще должны встретиться!


Гюль Падишах поднял коня на дыбы, развернул его и галопом поскакал вслед за своим отрядом. Не побоялся подставить под выстрел спину.


Но и Кудашев не собирался стрелять в Британца. Ни в спину, ни в лицо.



Без сил опустился в мокрую от росы траву. Знаком поманил к себе Войтинского:


– Збигнев Мечиславович, вы случайно водички с собой не захватили?





Июня дня двадцать пятого Кудашев вернулся в Тегеран. Делать ему в столице Персии было нечего. Расплатился с извозчиком, на котором в Боджнурд ехал Калинин. Слава богу, о перипетиях той злосчастной ночи извозчик не имел никакого понятия. Спал, как убитый, на конюшне в собственном фаэтоне, укрывшись тулупом, после миски жирного плова и мускала терьяка, которыми его угостил тамошний кетхуда. И к коням ближе, и фаэтон не украдут. Персия – не Афганистан. Это там ограбить могут, но украсть – никогда!



Кудашев купил на базаре несколько лепёшек, глиняный горшок туркменской коурмы – твердого жареного мяса. В дороге не пропадёт. Задерживаться не стал. Сменил извозчика. После полудня выехал на дорогу по направлению к Исфахану.



Много думал. Не мог избавиться от навязчивого видения. Глаза Гюль Падишаха! Воистину, была в них магнетическая сила. С этой силой успели познакомиться и несчастный шахид владелец Асхабадского каравансарая Искандер Ширинов, и Чикишлярский пристав капитан общей полиции Федотов Андрей Семёнович, и сам Кудашев! Разве можно забыть Шайтан-щель в дебрях Высокого Копет-Дага, саклю отшельника Табиб-ага и Гюль Падишах-Сейида, чуть было не погрузившего Александра Георгиевича в вечный гипнотический сон. В сон разума, что мог превратить человека в раба, послушного воле гипнотизёра. Если бы не образ Леночки, вставший заслоном между Кудашевым и Гюль Падишахом, быть бы Кудашеву безвольным исполнителем чужой не доброй воли. Вот когда любовь торжествует над злыми чарами! Сильнее колдовства, сильнее смерти. Так, начавшееся противостояние Гюль Падишаха и Кудашева в первом же столкновении окончилось для мага и военного британского агента Мак’Лессона заключением в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Позже Кудашеву дважды довелось встретиться с Гюль Падишахом – на рейде у египетского порта Порт-Саид и у ворот индийского города Симла. Слышал его голос, но лицом к лицу не сталкивались. Наконец-то, столкнулись! И Кудашев не только выдержал взгляд Гюль Падишаха, но и смог осознать, что между ними возникла очень тонкая внутренняя связь. Как самому Кудашеву был нужен Гюль Падишах, выкупивший Чермена Дзебоева из рабства, так и самому Гюль Падишаху был нужен Кудашев. Зачем конкретно?! Кудашев не стал ломать голову. Информации с гулькин нос. Можно нафантазировать много чего, сам придумаешь, сам поверишь своим фантазиям. Ладно. Жизнь покажет. Состоялись три встречи – будет и четвёртая. Слава Богу, интуиция Кудашева не подвела. Ещё в Санкт-Петербурге на приёме у полковника Ерёмина Кудашев высказал предположение, что британец сам его разыщет! Так и случилось.



Однако… Группа осталась без своего начальника! Практически без связи с центром. И что теперь? Своей инициативой выходить на связь? И что докладывать? О дуэли между военными агентами подполковником Калининым и ротмистром, пусть «условно», Кудашевым, которой помешал сам британский военный агент Алан Фицджеральд Мак’Лессон. Мак’Лессон, он же – Гюль Падишах-Сейид, вместе со своим вооружённым отрядом безнаказанно похитивший на территории Персии русского подполковника разведки! Дело, подсудное Военно-полевому суду Российской Империи. Обвиняемый по делу – Кудашев Александр Георгиевич, кавалер Ордена Святого Георгия четвёртой степени.



***



Вот, с таким грузом тяжких раздумий возвращался Кудашев в Исфахан. На ночлег перед последним перегоном остановился в придорожном каравансарае.


Пока извозчик занимался лошадьми и коляской, Кудашев прошёл в дом, сопровождаемый кетхуда-управляющим.



Кетхуда, высокий сухощавый мужчина, ещё энергичный, но с бородой уже тронутой сединой.


– Прошу не сердиться, господин! Свободных комнат нет. Мы могли бы попробовать освободить палатку. Там, правда, живут человек шесть, семь, но они люди простые, дадите им пару серебряных кран, и они переночуют на свежем воздухе у костра. Правда, в шатре могут быть блохи…



Кудашев молча протянул кетхуда монету в десять кран, приказал:


– Комнату, лошадей в конюшню, по мере джугары каждому коню, охрану! Пропадут кони – головой ответишь!



Кетхуда чуть не заплакал от обиды, но монету взял.


– За коней не беспокойтесь, сам в конюшне ночевать буду. Но отдельной комнаты нет, господин. В самой лучшей, в самой большой остановился богатый человек – турок из Эрзерума. Там места много. Разрешите, я поговорю с турком?


Кудашев кивнул.



Кетхуда постучал в резную дверь, отворил её. Вошли.


На персидском ковре, поджав под себя босые ноги, сидел пожилой человек в черном европейском фраке и в бордовой фетровой феске с золотой кистью. Керосиновая лампа с закопченным стеклом. Слабый свет. Раскрытая книга. Чайник, пиала, поднос сладостей.


Кетхуда кашлянул, обратился к постояльцу:


– Уважаемый эфенди!



Турок поднял голову.



Перед Кудашевым – сам полковник Дзебоев Владимир Георгиевич.



Глава V


Снова в одной связке – Кудашев и Дзебоев. Тяжёлый разговор. Кое-что о путях сообщения в Персии. Последний бой поручика Войтинского. Цена посылки с маньчжурским лимонником.



Кудашев не поверил своим глазам. Не укачало ли его по дороге?! После его контузии станется, поневоле начнёшь видеть не то, что есть, а то, чего хочется. Турок встал, шагнул навстречу Кудашеву. Сделал в адрес кетхуда пренебрежительный жест кистью ладони – свободен! Кудашев не знал, радоваться ему или огорчаться. Точнее не бывает. Его обнял сам полковник Дзебоев.



– Здравствуйте, дорогой Александр Георгиевич! Здравствуй, Саша! – на ухо сказал ему Дзебоев.



– Владимир Георгиевич! – так же тихо ответствовал Кудашев. – Откуда вы? Какими судьбами?!



Ночь прошла в долгой беседе. Обо всём. В первую очередь о своих. О Леночке. Потом, конечно, о Татьяне Андреевне, о пропавшем без вести в горах Персидского Курдистана Максиме Аверьяновиче.



Бесценным подарком для Кудашева стало фото Елены Сергеевны с Татьяной Андреевной на фоне крыльца оперативной хирургии Красного Креста в Асхабаде рядом с Агапьевым. Для Кудашева и главврач уже стал своим родным человеком. Лечился у него. Кудашев отходит в сторонку, долго смотрит на фото, думает, вспоминает Леночку, её последние слышанные им слова: «Я всегда буду ждать тебя! Всегда!»…


Вздохнув, решительно бросил фотографию в очаг. Не смотрел, не мог заставить себя смотреть, как пламя поглощает картонный четырёхугольник.


Решительно повернулся к Дзебоеву.


– Владимир Георгиевич! Я не спрашиваю, как и зачем вы в Персии. И о своих делах говорить с вами права не имею. Однако… – Кудашев не сдержал тяжёлого вздоха, – однако, дела сложились так, что должен принять решение на действия, на которые не уполномочен. Ехать нужно мне самому в Центр. С повинной ехать. Докладывать…


Кудашев замолчал. Смотрел на огонёк керосиновой лампы.


– Случилось. Много чего случилось. Плохо всё. Хуже некуда!



– С трудом верится, Саша, – попытался взбодрить его Дзебоев. – Мне известно, что твоё первое донесение в Центр произвело весьма благоприятное впечатление. Два документа по «Англо-Персидской нефтяной компании» с соответствующими комментариями через день ушли на самый верх. Подполковник Калинин удостоился личной благодарности от генерал-майора Монкевица. Ждут от тебя полной расшифровки твоих тезисов. Я с ними тоже имел удовольствие ознакомиться.



Кудашев не удивился. В этом изменчивом мире уже было трудно чему-либо удивляться.


– Тезисы расшифрованы, прописаны, полный отчёт готов. Вот только передать его в Центр не с кем.



– Проблемы с Калининым?



– Нет Калинина. Не спрашивайте меня, Владимир Георгиевич! То, что свалилось на меня, может ударить и по вам! Меня военно-полевой суд в Санкт-Петербурге ждёт!



– Ещё не выходил на связь с Центром самостоятельно? На случай непредвиденных обстоятельств у тебя должен быть телеграфный код самого Монкевица! Не забыл его позывной?



– И позывной помню, и аппарат уже в моём виварии стоит. Фальконер прислал. Гагринский приставку- преобразователь частоты к нему приладил. Можем работать автономно, на этой частоте Европа не работает. Изобретение Попова. Сверхсекретно. Без патента! До аппарата ещё доехать нужно, а главное – решить, что говорить! Хотелось бы с вами посоветоваться, но не могу, Владимир Георгиевич. Не имею права.



Дзебоев вынул свой знаменитый портсигар.


– Узнаёшь, Саша?



– Ещё бы…



Портстгар был полон папирос. Дзебоев вынул одну, потом вторую. Внимательно рассмотрел поднеся к лампе. Первую вернул назад в портсигар. Вторую протянул Кудашеву. Пояснил.


– Это почта. Из центра. Первая лично Калинину. Вторая – тебе, Саша. Читай, там всё сказано.



Кудашев аккуратно вытянул твёрдую бумажную гильзу из папиросной бумаги. Просыпал табак на свой халат. Развернул гильзу. Хорошо заточенным простым карандашом короткое сообщение:



«AA-2» – «HW-1» (Монкевиц - Кудашеву).


Мая 22.1912.


Настоящим уведомляетесь: «АQ-1» (Калинин) отозван в Ц. впредь до особых распоряжений. «SG-1» (Дзебоев) назначен полномочным представителем Ц. в Тегеране. Личность вам известна. Благодарю за службу!».



– Владимир Георгиевич! – только и смог выдохнуть Кудашев.



– Да, Саша. Мы снова в одной связке. Калинин отозван в Центр. Сожги письмо!



Так и получилось, что и эта ночь стала для обоих бессонной. Ничего, дорога впереди дальняя, в коляске и днём можно будет отлично выспаться.



Итог беседы, а в сущности, оперативного совещания, подвел Дзебоев.


– Называть меня на людях будете эфенди Омаром Кемаль. В нашем банке я работаю под своим именем абсолютно легально. Там знают меня, как полковника жандармерии в отставке. Мой позывной для связи вы знаете. В моём кабинете тоже есть аппарат с такой же преобразующей приставкой, как и у вас. Можем быть на оперативной связи. За документы благодарю. Вашу уже проделанную работу недооценить нельзя. Практически, основную задачу, намеченную на год, вы выполнили за пять месяцев.



– Простите, Владимир Георгиевич! Вот ещё одна записка. Писал сегодня в коляске. Донесение со слов Карасакала:



«Тревожные вести. Не только русская разведка пытается организовать «этапы» для своей связи конными фельдегерями, а в перспективе для войск. Подобные этапы уже созданы британскими военными через Афганистан от Боланского и Хайберского перевалов, через порт Бендер-Аббас Персидского залива на север в Россию двумя путями: первый – к Тегерану и далее через Тебриз, чере Джульфу на Кавказ и через Гасан-Кули либо Серахс в Закаспий. Этапы созданы и создаются на переходах в 25-30 км друг от друга в местах, удобных для ночлега, обязательно с добрым источником либо колодцем. Предполагаемые стоянки рассчитаны на размещение под открытым небом военного подразделения численностью до трёхсот человек – трёх рот или батальона. Для офицерского состава строятся домики-мазанки. В сущности – готовые каравансараи для торговых путей. В час «че» будут освобождены для приёма военных в одночасье. Подобные же этапы пытаются организовать немцы в направлении от Тебриза в афганский Герат.


Охраняют этапы конные наряды кочевников – как бахтиар, так и курдов. С местными ханами существуют договоры.


Группе Карасакала в силу своей малочисленности и весьма ограниченной платёжеспособности невозможно осуществить подобную задачу на пути от Исфахана до Тегерана. Бахтиары и шахсевены не потерпят конкурентов!».



Дзебоев пробежал листок глазами. Ничего не сказал, начал складывать документы в свой портфель.



Кудашев забеспокоился:


– Не довольны, Владимир Георгиевич? Поверьте, всё – истинная правда. Потом поработаете с немецкими картами этого года, увидите сами – английские этапы на них уже обозначены – крестики с пояснениями в сноске: bivouac, seat of a lodging for the night – бивуак, место ночлега. На каждом бивуаке просчитан дебет питьевой воды, указаны ориентиры и возможности местности обеспечить войска топливом! Группа с большим риском работала: от Исфахана до Шираза часто немцы встречались. Наглые, заносчивые. Зона – нейтральная. А ничейных зон не бывает!



– Саша! Потом, успеем потом. Как я могу быть не доволен вашей работой. Вы информацией аналитиков первого квартирмейстерства на месяцы загрузили! Информацией, имеющей военно-стратегическое значение для России!



– Владимир Георгиевич! Но задание формально не выполнено, и не может быть выполнено!



– Запомните, Саша: исследованный путь, заканчивающийся тупиком – это тоже результат. Если бы не ваша группа, как бы мы это знали? Работа выполнена. Не надо бояться отрицательных результатов в работе, если они получены добросовестным и всесторонним исследованием фактов объективной действительности. В «Терра инкогнита» редко кому удаётся с первой попытки найти верный путь, принять правильное решение, достичь поставленной цели, вернуться, как Гераклу с конца Ойкумены с подносом золотых яблок из садов Гесперид! «Терра инкогнита», даже если её называют «Эльдорадо», на деле усеяна костями несчастных исследователей, незадачливых конкистадоров!


Дзебоев стал собираться.


– Утро, Саша. Нужно ехать. У нас мало времени!



Кудашев остановил его:


– Почему вы ничего не сказали о самом главном? Не дали оценку конфликту в нашей группе? Дуэли? Похищению Калинина группой Гюль Падишаха?



Дзебоев решительно подтолкнул Кудашева к выходу.


– Эта тема отдельная, очень серьёзная. Будем говорить, будем думать и не один день! В дороге. Возвращаемся! Сначала снова в Тегеран. Я оставлю в своём сейфе полученные от вас документы. Надо бы уже сегодня отправить их в центр фельдъегерем. Но не успею написать сопроводительную! Тут же разворачиваемся и едем на Атрек к Карасакалу. Нельзя допустить, чтобы Войтинский ушёл в Австрию с обидой на Россию! Нужно срочно организовать поиск отряда Гюль Падишаха! Хорошо, что Калинин остался жив. Его нужно найти. Начальник он группы на сегодняшний день или нет, виновен или не виновен, не нам решать. Есть распоряжение для него – прибыть в Центр. Он должен либо самостоятельно прибыть в Санкт-Петербург, либо быть туда доставленным!



***



Июня, дня 26, 1912 г.



До Тегерана доехали быстро, к полудню. Дзебоев проехал в свой банк, пообещал вернуться через полчаса. Назначили встречу у главного входа в Большой Тегеранский базар. Кудашев расплатился со своим извозчиком и отправился на прогулку по крытой галерее базара. Звонкий перестук молотков привлёк его внимание. Свернул в галерею по уже, вышел к оружейным лавкам. Огляделся. Не смог сдержать стона восторга от увиденного! Понятно, этим кривым лёгким саблям в бою не противостоять кавалеристской казачьей шашке, но изысканной красоте отделке гард персидских клинков и их ножен в мире какие иные противостоять смогут?! Не удержался, выбрал одну. Господи! Ножны с одной стороны белой, а с внутренней – серо-синей акульей кожи! Оковка-обоймица ножен резного серебра с эмалью и камешками бирюзой. Костяная рукоятка белоснежной пропаренной в уксусе цевки заканчивается серебряной орлиной головой с красными гранатовыми глазами. Крестовина-гарда – скрученная кованая сталь с литыми серебряными головками львов! Вынул клинок из ножен. Да… Клинок тоже ничего. Тяжел, хорошо отполирован, отточен. Три дола прокованы. Широкая спинка. Такой клинок и с палашом может встретиться, не подведет. Неужели персидская работа? Поднёс клинок ближе к лицу. У самой гарды глубокое зачернённое клеймо – «Zollingen»! Понятно, Золлинген. И здесь немцы. На всё их хватает!



До Кудашева донёсся звук автомобильного клаксона. Знакомый звук. Вернул саблю приказчику, поспешил к выходу. Так и есть. У ворот базара стоял знакомый асхабадский тёмно-синий «Рено» полковника Дзебоева.



Забросил на заднее сиденье свой саквояж. Сел. Поехали.


– Здравия желаю, господин ротмистр! Это я, прапорщик Ованесян! – услышал Кудашев. Из прямоугольника водительского зеркала на него с улыбкой во весь рот смотрел Илларион.



– На дорогу смотри. Успеешь ещё поздороваться! Держи крепче руль, верблюда задавишь, – хлопнул его по плечу Дзебоев. Спросил:


– Бензин, запасные шины, инструмент – ничего не забыл? Нам по горным дорогам триста вёрст за сутки отмахать нужно!



Кудашев помахал Иллариону рукой. Первый раз за последние две недели улыбнулся. Развалился на мягком диване заднего сиденья.


Вот теперь хорошо! Теперь всё уладится!



***



Да, были бы и в Персии дороги, как во Франции, может быть, на авто за сутки и прошли бы километров пятьсот. Увы, только перевал Фирузкох проходили четыре часа. Навстречу бесконечной пахучей волной шли овечьи отары, поднимаясь из Прикаспийской низменности, на летние пастбища в горы Эль-Бурса. На застрявший автомобиль пастухи-туркмены внимания не обращали. Овцы на клаксон не реагировали.


Однако, к ночи сумели, таки, добраться до посёлка Сари. Двести сорок километров. Остановились в доме сельского старшины. Илларион часа три занимался автомобилем. Потом поужинал и спал в его салоне.


С рассветом продолжили путь. И тут наших путешественников накрыл ливень!



***



Ах, дороги, дороги! С дорогами и в России, мягко говоря, не очень, а уж в Персии…


К 1912 году Россия, уже твёрдой ногой стоявшая в Средней Азии, достаточно серьёзно не только укрепила свои южные рубежи, но и сумела поднять на должную высоту свой военно-политический авторитет в приграничных странах, таких как Турция, Персия, Афганистан. Военное присутствие России в Персидском Азербайджане, Гиляне, Мазандаране и в Хорасане не позволило пламени гражданской войны, бушевавшем в Персии, перекинуться на территории Кавказа и в Закаспийскую область. Этому в первую очередь способствовали новые взаимоотношения двух великих держав – Российской Империи и Соединённого Королевства Великобритании, Индии и Ирландии, скреплённые «Соглашением о разделении сфер интересов Великобритании и России на Азиатском континенте». Соглашение подписали Посол Великобритании в России сэр Артур Николсон и министр иностранных дел России Александр Петрович Извольский.



Персия была разделена на сферы влияния.


Северная часть отошла к сфере интересов России с южной границей по линии городов: Касре-Ширин – Исфахан – Иезд – Зульфегар.


Южная часть Персии с зоной влияния Соединённого Королевства Великобритания с северной границей: Бендер-Аббас – Керман – Бирдженд – Гезик.


Центральная часть Персии должна была остаться районом концессий обеих договаривающихся сторон, буферной зоной – зоной общей конкуренции.



Российское Генеральное консульство в столице Хорасана городе Мешхеде достаточно активно проводило работу по вовлечению Хорасанских ханов и вождей племён в русло мирного взаимовыгодного сосуществования. Местной элите нравилось русское золото, русская мануфактура, сахар, металл и оружие. Более этого, Хорасан, наконец-то, вздохнул, не опасаясь более хищнических набегов воинственных текинцев.



Тем не менее, взаимовыгодная торговля достаточно серьёзно сдерживалась полным отсутствием в Персии дорог. Не только в европейском понимании «шоссе», но и в русском – «тракт». Та тропа от Тебриза через Тегеран на Мешхед и далее в Афганистан на Герат, которой ходили еще во времена Александра Македонского, Чингиз-хана, Тимура и Надир-шаха, она же – часть Великого Шёлкового Пути, в основном была предназначена для верблюжьих караванов. Кавалерийскому отряду по четыре всадника в ряд по этой дороге не пройти. Двум встретившимся английским фурам не разойтись.



Российская сторона была готова построить необходимые пути сообщения в своей зоне. Равно, как и Английская – в своей. Существовали планы и совместного строительства с севера на юг. Планы эти были осуществлены лишь частично. Правительство шах-ин-шаха с большой неохотой предоставляло права концессии на строительство иностранным компаниям. России удалось построить только дорогу от Асхабада до Кучана. И сразу англичане забили тревогу. Хлынувший поток русских товаров, дешёвых по сравнению с английскими товарами, мгновенно вытеснил последние с персидского рынка. Даже керосин в Персии продавался в те годы российский. Это – несмотря на то, что Хорремшехре и Бушере уже работали английские нефтеперегонные заводы!



Принцип равновесия в политике позволил англичанам добиться от шаха права на торговое судоходство по реке Карун, что дало им с устройством пароходного сообщения важнейший торговый путь от Персидского залива внутрь Персии.


Успех окрыляет. Уже без особых дипломатических усилий англичане получили концессию на постройку шоссе от города Шуштер, расположенного на Каруне, до Тегерана. Казна шах-ин-шаха начала получать свою долю прибыли. Персидский рынок снова прогнулся под английскими товарами.



Россия в свою очередь получила концессию на постройку тракта через горы Эльбурса от порта Энзели на Каспийском побережье до Тегерана.



С железными дорогами в Персии в те годы не повезло ни самой Персии, ни России, ни Соединенному Королевству.


С проектами концессий на правительство Персии выходили как предприниматели России, так и англичане. В результате этого противоборства взаимоисключающих экономических и военно-политических интересов железные дороги так и не были построены.



Само собой понятно, что дороги в Персии содержались достаточно безобразно. Зато охранялись и контролировались не только силами своих концессионеров, казаками Персидской казачьей бригады, сипаями военных полков южной зоны британского влияния, но и силами отдельных мобильных вооружённых групп – отрядами бахтиаров, шахсевенов, туркмен, пришлых афганских разбойников.



К началу века двадцатого в Персии появилась и окрепла третья весьма влиятельная сила, пользующаяся поддержкой своего государства. Сила, не имеющая своих Генеральных консулов в Персии, но имеющая собственные не только торгово-экономические, но и военно-политические стратегические интересы. Сила, не собирающаяся поступаться своими интересами ни перед Россией, ни перед Соединённым Королевством Великобритании!





Теперь наши путники проходили на своём «Рено» в день по шестьдесят - восемьдесят километров. Это с учётом всех составляющих трудностей автомобильного путешествия по Великому Шёлковому Пути, включая ливень, размокшую глину дороги, острые кремнёвые осколки под фирменными шинами, риск вооружённого нападения бродячих голодных «революционеров», возможный недостаток бензина и непредвиденную поломку авто. К счастью, обошлось.


На десятый день пути дождь закончился. Свежий ветерок разогнал облака. Летнее солнышко быстро подсушило дорогу.


В машине все облегчённо вздогнули. Заулыбались.


Илларион с чувством пропел пару строк какой-то свадебной частушки на армянском языке. Все смеялись. На русский язык такие вещицы не переводятся. Национальный юмор – вещь очень тонкая!


Ближе к полудню Илларион по указанию Кудашева свернул с тракта на просёлочную дорогу. Впереди в сотне метров от большой дороги уже виднелись каменные стены каравансарая.




***



Подъехали. Страшная картина открылась перед нашими путешественниками. Распахнутые полусожжённые ворота каравансарая.



– Илларион, оружие к бою! Остаёшься у автомобиля. Никого близко не подпускай. Кудашев, за мной! – приказал Дзебоев.



Вошли во двор. Дом, которым так гордился Карасакал, стоял с провалившейся крышей. Пустые без рам окна, дверные проёмы без дверей… На месте конюшни одни чёрные обуглившиеся колья и стропилы.



– Пожар! – прошептал Кудашев.



– Хуже, – сказал Дзебоев, – набег!


Кудашев повёл носом. К запаху гари примешивалася приторная тошнотворная волна.



– Там, – шёпотом сказал Кудашев, – на заднем дворе.



Обошли дом. У каменного дувала тела погибших. Не прикрыты ничем. От них отбежал в сторону шакал. Остановился на безопасном расстоянии, оскалился и несколько раз тявкнул на прибывших.


Кудашев нагнулся к земле, сделал вид, что подбирает камень. Шакал исчез.



Подошли ближе. Три трупа. Один – в туркменском халате, второй – в персидском халате с белой повязкой на голове, конец которой прикрывал лицо. Третий – с изуродованным лицом, но явно европеец, голый по пояс, в военных синих брюках. Все три тела без обуви.



– Не была судьба Войтинскому уйти в Австрию, – сказал Кудашев.



– От судьбы не уйдёшь, – сказал Дзебоев, – как говорят на Востоке, Бог Велик! Стреляли в спину. Три выходные пулевые раны. Один из выстрелов точно в сердце!



– Неужели к каравансараю вернулся Гюль Падишах со своим отрядом? – вслух размышлял Кудашев.



– Не исключено, – продолжил Дзебоев. – Он мог допросить Калинина, узнать, что в каравансарае остались документы. Деньги его лично вряд ли интересовали, но вот его нукерам они были бы добычей… Но не думаю.



– Почему?



– Расчёт по времени. Учитывая погодные условия, в том числе и потраву тел шакалами, они здесь не более двух-трёх дней. Их могли убить только в день, когда подожгли каравансарай. Судя по обгоревшим, но не сгоревшим до тла балкам, пожар не прекратился сам по себе. Огонь был погашен дождём! Выясним, когда здесь начался ливень, будем знать точней день свершившегося набега!



От ворот каравансарая раздался выстрел.


Дзебоев и Кудашев мгновенно вынули оружие, разделились.


– Вы к воротам, осторожнее, не высовывайтесь! – приказал Кудашев. – Я в обход по периметру.


Неожиданно для самого себя Кудашев принял решение раньше полковника Дзебоева. Одним махом взлетел на каменную стену дувала, спрыгнул и побежал на выстрел. Выглянул из-за угла.



На дороге в десятке метров от автомобиля два всадника. Илларион, укрывшись за кузовом, держит всадников на мушке своего нагана.


Кудашев сначала узнал Кара-бургута, потом его хозяина. Убрал оружие. Вышел к воротам.


– Отставить, Илларион. Здравствуй, Карасакал!



Из ворот вышел и Дзебоев. Карасакал и его спутник спешились. Вторым всадником оказался младший урядник Амангельды из аула Кара-Агач. Поздоровались. Карасакал, не говоря ни слова, обошёл каравансарай, минуту постоял у тел погибших. Потом поднял глаза на Кудашева и Дзебоева. Спросил:


– Уже знаете, что здесь было?



Кудашев понял, первой мыслью Карасакала было подозрение, что Асхабадское начальство виновно в поджоге его каравансарая. Теперь знает, что здесь поработали чужие недобрые руки.



Амангельды, тем временем, что-то собирал в грязи. Потом прошёл к роднику, прополоскал в воде свои находки. Вернулся к крыльцу. В его руках с десяток гильз.


Кудашев взял пару гильз, повертел в руках, рассмотрел.


– Гильзы Маузера. Первая – винтовочная, Mauser K98k, калибр семь девяносто два. Вторая – пистолетная от Маузера калибра семь шестьдесят три, от так зазываемого пистолета «быстрого огня» М-712 «шнелльфойерпистоле».


Карасакал нервно поправил собственный маузер в деревянной кобуре.


Дзебоев дёрнул усом, прищурился. Впился немигающим взглядом в лицо Карасакала.



Кудашев разрядил обстановку:


– Успокойся Карасакал. Твой маузер М-1896 под девятимиллиметровый патрон. Здесь были люди, вооружённые оружием, принятым в немецком вермахте. Правда, это оружие продаётся во всём мире. Но оно очень дорого.



– Едут! – сказал Илларион и указал на дорогу.


Действительно, к ним направлялись двое на одном осле – старик и мальчик. Судя по одежде – туркмены.



– Я за свой маузер дорого не платил! – сказал Карасакал. – Получил от курбаши Махмуд-шахсевена в подарок. Что касается моих гильз, то их много можно найти на заднем дворе. Я несколько дней подряд пристреливал этот ствол!


– Скажите, уважаемый Караджа-батыр, – задал вопрос Дзебоев, – Махмуд-шахсевен из Шираза?



– Да, – несколько удивлённо подтвердил Карасакал. – Вам, господин полковник, он известен?



– Как же, – вздохнул Дзебоев, – ещё по мектебу, в котором вы, мальчиками, учились вместе с ним!



Карасакал с недоумением посмотрел на Кудашева. Кудашева осенило. Он понял путь умозаключения Дзебоева. Взял Карасакала за плечо.


– Пойдёмте, уважаемый Караджа-батыр, ещё раз взглянем на убитых. Может признаете своего знакомого.



Вернулись на задний двор. Карасакал уже понял, зачем. Не брезгая, перевернул тело в одежде курда. Указал на правую руку трупа.


– Нет указательного пальца! Это – курбаши Махмуд-шахсевен! Ему ещё подростком отрубили палец по приказу хана. Махмуд на ханской охоте не сдержался, выстрелил по газели раньше своего повелителя!



Вмешался Амангельды:


– Здесь шакалы. Может это просто потрава?



Карасакал сплюнул в сторону:


– Я могу молчать, когда надо. Но, когда говорю – не лгу. Смотрите сами: рана на пальце зарубцевалась пятнадцать лет назад!



– Убедили, – сказал Дзебоев. Взглянул на Кудашева.



– Почти всё понятно, – кивнул ему головой Кудашев. Осталось узнать, когда здесь начался дождь.



– Здесь? – переспросил Карасакал, – не знаю. На Атреке, где мы были вместе с Амангельды, дождь начался пять дней назад. Наверное, тоже уже закончился. А зачем вам дождь?



Дзебоев обратился к нему:


– Скажите, Караджа-батыр, есть ли здесь поблизости какой либо аул или просто пастушеская стоянка? Так, чтобы можно было поговорить с людьми?



– Да, выше в горы есть маленький туркменский аул Атрек-оба. Хороший аул. Всё, как у людей: джугару выращивают, табак, баранов пасут…



– Могли бы вы верхом вместе с Кудаш-беком проехать в аул, поговорить с людьми?



– Конечно. Аул недалеко. Это не займёт много времени!



Вернулись к машине. У машины их приветствовал аксакал – белобородый старец, восседавший на темно-сером осле с белыми пятнами «очков» вокруг глаз. Осла держал за повод мальчик лет десяти-одиннадцати. Он не смотрел на подошедших людей. Он не мог оторвать глаз от автомобиля!



– Ассалам алейкум, – приветствовал общество аксакал. Говорил на туркменском.



– Алейкум ассалам! – ему ответили вразнобой, но с почтением.



– Нет ли среди вас врача? – спросил аксакал. – У нас в ауле Атрек-оба больной. Здешний персиянин кетхуда из караван-сарая. Пострадал на пожаре.



Дзебоев двумя руками пожал аксакалу его руки. Спросил:


– Сильно пострадал? Первую помощь оказать сможем.



– Сильно. Лицо, руки! Мы сами курдючным салом ожоги смазали. Даем молоко с терьяком, чтобы боль снять! Мулла нужен. Персидского муллы близко тоже нет!



Дзебоев обернулся к Карасакалу. Тот был уже в седле.


– Карасакал! Возьмите с собой Амангельды. Повезем пострадавшего в Мешхед. Он не только ваш кетхуда. Он – главный свидетель преступления!


Карасакал молча погнал коня в горы. Вслед за ним поскакал Амангельды.



Как ни странно, аксакал Дзебоева понял, поправил его:


– Нет, кетхуда мало видел, много пострадал. Но хорошо, что его не убили, как других. Главный свидетель мой внук. В этот день он рядом пас коз. Сидел на холме. Увидел чужих людей, спрятался. Всё видел. Он горец, у него глаза острые. Сидел, пока не начался ливень. Аман-джан сам вам всё расскажет.



– Как давно это было? – спросил Кудашев. – Когда начался дождь?



– Три дня назад, – ответил аксакал.



– Кто были разбойники? Шахсевены? – спросил Дзебоев.



– Нет, ференги.



– Инглизи?



– Нет, другие. С крестами на конских потниках. Крестоносцы. С белыми и медными усами. Ну, те, которые носят их с кончиками, загнутыми вверх. В военной форме без погон. Мы их здесь часто видим!



– Хорошо. Саг бол, яшули! – Дзебоев поблагодарил аксакала. Протянул ему серебряную монету в десять кран.



– Ёк! Мен герек дял теньге! – аксакал замахал руками, отказываясь от монеты.



– Возьми, отец, – настаивал Дзебоев. – Я не покупаю ваши показания. Это не подарок. Это плата за работу.



– Какую работу?



– Нужно будет похоронить мёртвых. Нельзя оставлять их шакалам. Сможете.



Старик взял деньги.


– Якши. Сегодня до захода солнца похороним. За оградой.



Кудашев поманил мальчика:


– Аман-джан! Гель бярик. Иди сюда!



Мальчик подошёл, прижался к деду.


– Не бойся, рассказывай, – аксакал погладил внука по голове.



***



Назад в Тегеран Кудашев возвращался один. Он ехал на попутной фуре, набитой под самый парусиновый верх штуками ивановского цветного ситца. Сидел на козлах рядом с возницей.


– Заболел мой напарник, – жаловался возница. Малярию в Мерве подхватил. Пришлось в Мешхеде оставить, в больнице при русской миссии.


Поглядел на Кудашева. Спросил:


– А вы, господин хороший, чего не веселы? Иль тоже заболели? Не хотите араки глотнуть? Полегчает.



Кудашев прикрыл веки, молча покачал головой.


Возница, видимо, соскучился по собеседнику.


– Пожарище видели? Хороший был каравансарай. Хозяин с понятием, даром, что из туркмен. Не дерёт, не лжёт. Деньгам счет ведет. Постоянным ямщикам скидку даёт. И поесть можно было, и хлеба в дорогу купить. За порядком, за чистотой следит. Кто спалить мог? И конкурентов у него нет. Здесь каравансараи на перечёт, только в городах…



Кудашев сделал вид, что кимарит. Так и ехали. Кудашев молчал. У возницы рот не закрывался.


Молчал, не значит спал. Думал. Вспоминал Войтинского. Да… Судьба. И Збигнев, и Карасакал, заказывая курбаши Махмуду-шахсевену немецкие топографические карты, могли бы предвидеть, что просто так секретная военная документация за деньги не продаётся. А пролитая кровь почти всегда влечёт за собой кровь новую. Высокая цена. Стоит ли радоваться, что задание выполнено? Оправдываться, что самостоятельно это задание не было возможности выполнить?!


Что по этому поводу думает Карасакал? Вряд ли переживает. Он человек иного мира, другой, более жестокой суровой среды. Бог Велик! И не нужно ни о чём беспокоиться. В первую очередь о самом себе, о своём будущем. Такая позиция даёт большую силу. Собственное бесстрашие и полное пренебрежение к чужой жизни…


А что думает на этот счет любой полководец, посылающий тысячи, десятки тысяч себе подобных в пылающую пасть Молоха, в жерло войны?! И Толстого читать не надо. Ответы найдутся самые противоречивые. И все – обоснованные! Люди – дешёвый расходный материал.


Вспомнил, как подростком, ещё гимназистом Сашей Кудашевым, более всего любил вечерние казачьи посиделки за спиной своего отца. С замиранием сердца слушал о хивинском походе, русско-турецкой войне, штурме Геок-Тепе… Двенадцатого января участники посиделок поминали погибших друзей при штурме Геок-Тепе. Двадцать восьмого ноября – друзей, отдавших свои жизни при осаде Плевны. Однажды, кто-то из стариков, участников осады Плевны припомнил слова генерал-инженера графа Тотлебена Эдуарда Ивановича, немца курляндского, на панихиде оплакивавшего погибших: «Святая серая русская скотинка!»… Правда, рассказчика тут же оспорили. Дескать, высказывание известное, но принадлежит оно генералу Драгомирову Михаилу Ивановичу. Тотлебен, Драгомиров или кто-то другой, какая разница. Суть высказывания проста – генеральская характеристика русского воина!


Стоп. Мысли грустные, мысли вредные. Точно, кто-то сказал отцу на проводах сына в Казанский университет: «Берегись, Георгий. Сашка твой из университета может вернуться барином с дипломом, но уже не казаком! Шел бы лучше в Николаевское кавалерийское училище!».


Да, смерти в лицо смотреть – самого себя калечить. Мало на мертвецов в японскую насмотрелся?! Работа такая. Не каждому дано, не каждому по плечу. Вот и гордись этим. Этим, то есть своей профессией. Всегда в мире существовал особый разряд людей – сильных смелых мужчин, избравшим своим ремеслом военное дело. Гоплиты в Элладе, легионеры в Риме, рыцари в Европе, ландскнехты в Аллемании, кондотьеры в Италии, самураи в Японии, шляхетство в Польше, дворянство в своем первозданном предназначении в России и казачество – сословие, платившее империи налоги собственной кровью. Так, значит так. При рождении младенец не выбирает ни мать, ни отца, ни Отечество. А казаку его ремесло дано уже при рождении!


Значит, думать не о чем. Жить, служить, действовать и поступать так, поступил бы отец, поступил бы дед!



Нужно думать о деле! Начнём с последних событий. Дзебоев успел допросить мальчишку-пастушонка. Выяснил с большой долей вероятности – нападение организовано немцами! Повез обгоревшего на пожаре кедхуда в Мешхед. Будет говорить с Карасакалом. Уточнит суть возникшего конфликта. Главное, где, у кого именно, когда и какой ценой были приобретены карты немецких топографов. Карты на февраль-март текущего года с пометками английских этапов! Конечно, с оперативной точки зрения военной разведки этим картам цены нет. Однако, цена есть. Она заплачена жизнями. И ещё не известно, кто станет следующим в звене мертвецов. Зло, оно как пламя. Если есть пища – разрастается, разгорается всё сильнее и сильнее. Снова общие рассуждения.


Кудашев! Ты не юрист, не сыщик, не разведчик! Закончил бы философский, тешился бы всласть игрой ума, рассуждал бы на темы далёкие от стрельбы, пожаров и дактилоскопии трупов! Всё, хватит отвлекаться.


Нужно правильно поставить вопрос. Ставим: кто есть эти немцы? Откуда? Попытаемся ответить. Карты местности по дороге от Исфахана до Шираза. От русской зоны влияния через зону нейтральную до зоны английского влияния. Свято место пусто не бывает! Зона активно осваивается немцами. Это ещё по дневнику Самвела Татунца было известно. Реконструируем события. Карасакал и Войтинский в Ширазе сталкиваются с проблемой отсутствия у них карт, по которым можно было бы работать на предмет их уточнения согласно поставленной задаче. Центр не обеспечил! Войтинский более, чем Карасакал, заинтересован в выполнении своей доли работы. Уговаривает Карасакала приобрести карты у немецких топографов, которые работают совершенно открыто. Понимают, самим выходить на немцев нельзя, нужен буфер, посредник. Посредник тоже находится. Старый знакомый, друг детства Карасакала. Такой же разбойник как сам Карасакал. Либо даже не пробовали купить. Либо им не продали. С немцев станется! Кто-то пострадал. Возможно, был убит. Немцы провели расследование. Задержали курбаши Махмуда, допросили его. Махмуд привёл немцев в каравансарай на Атреке. Карасакала не застали. Расстреляли самого курбаши Махмуда, Войтинского, туркмена из иррегулярного полка милиции. Подожгли каравансарай. Будут ли искать Карасакала? Несомненно. Постараются взять живым. С Войтинским это, наверное, просто не получилось, а фигура для разведки интересная! Вывод? Вывод такой: убийцы рядом. Возможно, в самом Исфахане. Значит встретимся. Европейская колония не большая, все друг друга знают. Праздники вместе проводят, театральные представления устраивают! Обязательно встретимся!


А Дзебоев? Ему еще предстоит отследить маршрут движения отряда Гюль Падишаха, похитившего подполковника Калинина.



Кудашев вспомнил последний, заданный ему Дзебоевым вопрос:


– Саша! Ответь, только честно, хотел убить Калинина?


– Убить? Нет. Работать с ним не хотел. Не доверял ему. Но спасти Калинина от самосуда, который собирался учинить над ним Карасакал, была моей прямой обязанностью! Карасакал личность сильная. В ярости аргументы на словах не воспринимает. Силой ничего сделать было нельзя. Войтинский не помог бы. У него своя обида на Калинина. Но и Калинин искал, если не выхода из положения, то хотя бы отсрочки. Этой отсрочкой стала дуэль. Мой халат видели? Ещё не заштопан. Если бы Калинин не икнул, пуля была бы в моём сердце. И даже в ту минуту я не смог себя заставить ненавидеть Калинина так, чтобы жаждать его смерти.



– И?! – спросил Дзебоев.



– Поднял оружие, держал паузу… Сам себе лгать не хочу, не то, что вам, Владимир Георгиевич. Но была, если не уверенность, но надежда , что вот, вот, что-то произойдёт такое, что изменит ситуацию. И ситуация изменилась!



– Действительно! Вот нам не только повод, но важнейшее задание Центра: не просто известить Калинина о вызове в Санкт-Петербург, но приказ арестовать Калинина во что бы то ни стало! Обязательно живым этапировать в Санкт-Петербург!



Кудашев потряс головой, словно у него звенело в ушах.


– Мы с вами беседовали всю ночь при первой нашей встрече под Тегераном, вы о приказе не обмолвились!



– Это приказ я считал с ленты телеграфного аппарата в своём кабинете, куда заскочил на минуту, чтобы положить полученные от тебя документы. Кстати, документы удалось отправить дипломатической фельдегерской почтой в этот же час. Сопроводительную потом напишу. Лучше в Тегеране такие вещи не хранить. Никакие сейфы не помогут!



– Круто с ним! Я в железной клети под конвоем уже путешествовал, могу даже врагу посочувствовать.



– Посочувствуй, Саша! Посочувствуй. Пусть Калинин теперь на Гюль Падишаха молится. Пусть лучше у него рабом будет в каменоломне, чем попадёт живым и здоровым в кабинет к Монкевицу!



Кудашев согнал улыбку с лица:


– Настолько серьёзно? У нас на него были только обиды… Но не обвинения в преступлении!



– Согласно Уложения – «Измена»! Ещё в Асхабаде четвёртого мая Калинин пытался получить груз – более пуда сушёного лимонника из Уссурийска – растение тонизирующее, в китайской медицине используемое.



– Знаю, пил чай с лимонником в Маньчжурии. Калинин лимонник использует в своей практике народного целителя, гонорею им лечит! Сам рассказывал.



– Именно. Но таможенная служба приняла лимонник за маковую соломку! Посылка на имя господина Незашибитько поступила в Асхабад из Уссурийска. Однако отправителем значился человек по имени Иван, но с фамилией Тан-Ю. Сотрудник Таможенной службы железнодорожной станции «Асхабад-Навалочная» проявил бдительность, задержал Калинина, который пытался получить посылку по документу прикрытия – паспорту на имя Незашибитько. Привезли Калинина в канцелярию. Мы побеседовали. Калинин был освобождён. Для успокоения таможенной службы направили лимонник на экспертизу. Экспертиза на вопрос, является ли содержимое посылки маковой соломкой, дала отрицательный ответ. Вкупе с иными соображениями, у меня появились другие подозрения. Я вызвал трёх офицеров из охранного отделения, которые часов пять самым скрупулёзным образом исследовали каждый сухой кусочек лимонника. И нашли. Нашли миниатюрный пенал из кусочка лимонника, по форме несколько искривлённого по сравнению с остальными для простоты поиска адресату, который содержал в себе письмо не смываемой тушью на замечательной японской папиросной рисовой бумаге. Шифром, конечно, цифрами. Тут все припомнили, что Калинин на КВЖД одним из этапов заведывал. Не только эшелоны встречал и провожал, обеспечивал топливом, питанием, боеприпасами, ночлегом, но и лично допрашивал военнопленных японцев, китайских соглядатаев и прочее.



– Я – и то знаю, вставил Кудашев. – Калинин сам Гагринскому похвастался. Со мной пытался на японском поговорить. Слаб в языке. Дикция варварская. Письменностью не владеет.



– Важное замечание, – оживился Дзебоев. – Достойно особого сообщения в Центр. Возможно, текст не на японском, а на немецком. Ведь так? Калинин английским не владеет? Первое квартирмейстерство на ушах стоит! Расшифровывают. А вы чуть не ухлопали нашего дорогого подполковника Калинина.



– Не ухлопали, но прохлопали, – сказал Кудашев. – Ну, что мне всегда такая невезуха! Хоть плачь. Знал бы, раньше, что Калинин – японский шпион – пылинки с него сдувал бы!



– А… Чувство юмора прорезалось, это хорошо. Вон, чья-то фура идет. Давай, останови её. Если до Тегерана едут, поезжай, с Богом! Тебе светиться в Мешхеде вместе со мною нельзя. С тем, что я себе наметил – сам справлюсь.



Вот так Кудашев и ехал по горам, по долам. Весь в мыслях, в планах, в диспутах с самим собой. И, конечно, с образом Леночки и в мыслях, и в сердце, которая, выйдя за Кудашева замуж, как-то так просто и осталась Найдёновой.



Шестого июля Кудашев был в Тегеране.


Двенадцатого июля Саймон Котович, он же Владимир Михайлович Гагринский, встретил своего патрона профессора Джона Котович у ворот усадьбы.



………………………………………………


* Туземцы, туземец, – это обычное обозначение человека, жителей, урождённых и проживающих на своей родной земле, общепринятое в 19-м, начале 20-го веков. Не несло ни обидного, ни уничижительного смысла. Антитеза – «иноземцы» - иностранцы. Образовано от однокоренного слова «земля». В самой дореволюционной России существовали выборные органы местного самоуправления – «земские учреждения» – собрания, управы и пр., в просторечии просто «Земства».


………………………………………………



***


Документ № 57



Донесение.



Совершенно секретно.


«SG-1» – «TS-8» – «AA-2»


(Дзебоев – Джунковскому – Монкевицу)



Реконструкция событий, произошедших в каравансарае на реке Атрек на тракте Мешхед-Боджнурд, принадлежащем Караджа-батыру, туркмену племени афшар, персидскоподданному.



Источники: свидетели-очевидцы


– мальчик одиннадцати лет


Аман-джан из аула Атрек-Оба;


Кетхуда-управляющий каравансараем персиянин Сулейман Фархад Мешхеди.



Извлечение:


… Нападение произведено группой из трёх мужчин европейского вида. Они были в одежде военного покроя цвета светлого табака, в штанах, которые можно было бы правильно назвать галифе, в сапогах со шпорами, без погон. Все трое со светлым коротко остриженым волосом на голове. Носят усы с кончиками, приподнятыми вверх. Прибыли к каравансараю на четырёх конях, с пятым конём, предназначенным для поклажи. Все трое были вооружены холодным оружием, пистолетами, двое – винтовками. Вместе с ними прибыл человек, которого в разговоре называли «курбаши Махмуд-шахсевен». Поначалу разговор шёл на фарси с самим кетхудой и туркменом-геокленом из охраны. Искали Караджа-батыра. В каравансарае последнего не оказалось. Начали допрашивать Збигнева Войтинского. Разговор пошёл на немецком, которого кетхуда не понимал. Очень быстро разговор принял агрессивный характер. Было понятно, Войтинский попросил немцев (предположительно, с большой долей вероятности) покинуть каравансарай. Старший из немцев толкнул к Войтинскому курбаши Махмуд-шахсевена, который за всё время не проронил ни одного слова. Двое приготовили винтовки, третий пистолет. Свидетель кетхуда сумел выскользнуть за дверь и спрятаться под полом, несколько приподнятым над грунтом веранды. Из своего укрытия видел, как на задний двор под прицелом винтовок были выведены Махмуд-шахсевен, туркмен-геоклен Ягмур и Збигнев Войтинский. Двое были убиты первым же залпом. Войтинский был легко ранен. Он поднял руку и начал что-то говорить на немецком. Кетхуда запомнил только одно слово: «грюнвальд». Это слово Войтинский произнёс несколько раз. Это слово привело немцев в бешенство. Они тоже несколько раз переспрашивали его: «Грюнвальд? Грюнвальд?!». Потом один из немцев, тот, что старше, обнажил свою саблю и протянул её Войтинскому. Второй вынул из ножен свою саблю и вышел на середину двора. Войтинский и молодой немец встали друг против друга с поднятыми для начала атаки клинками. Старший что-то крикнул коротко по-немецки, что могло быть командой начать поединок. Молодой немец сделал колющий выпад, направленный в лицо своему противнику. Одновременно с ним Войтинский тоже сделал выпад, но при этом, сделав уход на нижний уровень приседанием, нанеся прямой рубящий удар с оттяжкой клинка. Голова молодого немца была разрублена, как кочан капусты, от лобной части до нижней челюсти. В эту же секунду началась стрельба. Войтинский под ударами пуль повернулся вокруг своей оси и упал уже мёртвым. После расправы немцы перевернули каравансарай вверх дном. Что-то искали. Потом подожгли дом и конюшню. Кетхуда лежал в своем убежище, несмотря на грозящую опасность сгореть живьём. Вылез из огня, получив ожоги, лишь, когда убедился, что немцы уехали.


Глава VI


Возвращение в Исфахан. Новые знакомства: Уильям Баррат, Уна Скотт и Вольфганг фон Пенк. Неожиданное приключение на лоне природы. Смесь лягушонка с белой козочкой.




Двенадцатого июля Саймон Котович, он же Владимир Михайлович Гагринский, встретил своего патрона профессора Джона Котович в Исфахане у ворот усадьбы. Принял у Кудашева дорожный саквояж. Обнимая «кузена», прошептал на ухо: «У нас гости!». Правильнее было бы сказать: «У нас хозяин со своими гостями!», так как Котовичи в этой усадьбе только арендаторы.


Извозчик развернул коней.



Кудашев вошёл в распахнутые ворота. Посреди двора стоял старый знакомый – управляющий имением лорда Фальконера в Хорремшехре Джамшид-баба.


За его спиной со ступеней крыльца веранды взмахами руки Кудашева поприветствовали ещё двое.



Первый Александру Георгиевичу был знаком. Это вице-консул Генерального консульства Соединенного Королевства Великобритании в Исфахане полковник сэр Гай Генри Баррат. Второй – европеец лет тридцати пяти, мужчина атлетического сложения. Чуть рыжеватые коротко подстриженные волосы, аккуратные усы с кончиками, подзавитыми вверх. Горохового цвета льняной мундир без погон, коричневые сверкающие сапоги. На добротном кожаном поясном ремне справа аккуратная кобура для пистолета «карманной» модели, слева – кавалерийская офицерская сабля. Всё понятно: вермахт. В чине не ниже полковника. Пруссак!



Кудашев пожал руку Джамшид-баба, не торопясь, выслушал его короткую молитву – пожелания здоровья и благополучия. Ответил на фарси, как в таком случае подобает.


Подошёл к уважаемым гостям – представителям высшего колониального европейского сообщества в Исфахане. Смущённо развел руками, указывая на свой халат, покрытый дорожной пылью, коротко пояснил:


– Деште-Кевир! – имея в виду пустыню.



– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой профессор! – с улыбкой приветствовал его полковник Баррат. – Уверен, ваша добыча от вас не ушла. С доброй охотой, вас.


И, повернувшись к своему собеседнику, представил пруссака Кудашеву:


– Знакомьтесь, наш добрый друг, старейшина германской общины в Исфахане, торговый представитель германских фирм «Карл Цейс» и «Сименс» добропорядочный бюргер и отец большого семейства герр Вольфганг фон Пенк!



Обменялись рукопожатиями. Кудашев подавал свою ладонь, не напрягая мышц, как холодную варёную рыбу.


– Извините, господа. Я только приму душ, сменю сорочку и буду к вашим услугам!


Повернулся к Джамшид-баба:


– Мне душ и бельё. Накрывайте стол.



Приняв душ, Кудашев брился самостоятельно. Собственное горло не доверял никому. Бакебарды оставил как есть, не подстригал. Из глубины мутного стекла зеркала на него глядел незнакомец.


– «Страшен, как чёрт. Тьфу!», – подумал Кудашев. – С бородой и то лучше. Кудаш-бек! А этот… «профессор»! Ладно, на знакомого нарвусь ненароком, так хоть не признает!».



***



Через полчаса обедали в зале на хозяйской половине усадьбы. Сам собою над столом чувствовался легкий прохладный ветерок. Он словно шел по полу, а потом поднимался к отверстию в потолке, прикрытому небольшим куполом.



Сэр Баррат заметил реакцию Кудашева.


– Нежитесь на сквознячке, сэр Джон? Вам повезло. Эта усадьба с Башней ветра. Видели над домом купол с узкими щелями? Это не архитектурная финтифлюшка, а бадгир, древнейшая персидская система вентиляции и охлаждения воздуха! В Исфахане домов с бадгиром немного. Зато в Язде – каждый второй. Нужно бы и в миссии завести. Всё никак не соберусь начать перестройку!



Кудашев отреагировал как истинный англичанин: изобразил на лице заинтересованную мину и произнёс традиционное:


– Йес, сэр!



За столом ещё двое. Рядом с Кудашевым орудует ножом и вилкой молодой капитан пехоты в кителе красного сукна – драгоман английской миссии сын полковника Уильям Баррат. Напротив – человек, которого Кудашев мысленно окрестил «полковником вермахта» – Вольфганг фон Пенк.



Вошёл Джамшид-баба, объявил:


– Леди Уна Маргарэт Баррат-Скотт!



Кудашев вопросительно взглянул на полковника Баррата, сидевшего во главе стола на двенадцать персон. Как-никак он хозяин усадьбы. Доктор Котович со своим ассистентом только квартиранты.



Полковник Баррат махнул рукой Джамшид-баба:


– Пусть идёт!


Обратился к Кудашеву:


– Моя дочь. Вдова. Потеряла мужа на реке Оранжевой. Берегитесь, сэр Джон, у неё острый язычок. Но, в сущности, – смесь лягушонка с белой козочкой! Инициативна. Мы её не ждали сегодня.



Леди Баррат вошла в зал только минут через двадцать.



Первым встал из-за стола её отец:


– Уна! Позволь представить тебе нашего постояльца. Профессор Университета Онтарио доктор биологии сэр Джон Котович.


Повернулся лицом к Кудашеву:


– Сэр Джон! Первая в Лондоне леди-газетчица Уна Баррат. Журналист. Официально аккредитована при Генеральном консульстве в Тегеране. Сотрудничает с «Таймс», печатается под именем незабвенного супруга – Скотт.


Джамшид-баба поставил прибор для леди Баррат на противоположном крае стола, так, что она сидела бы лицом к лицу со своим отцом. Но леди предпочла иное место в компании. Она решительно прошла мимо уготованного ей прибора к Кудашеву. Протянула ему руку в белой кружевной перчатке. Не для поцелуя, для рукопожатия по-мужски.



– Рад знакомству, леди Баррат! – сказал Кудашев.



Перед ним молодая женщина. Англичанка. Аристократка. Синеглазая блондинка. Пронзительный, несколько насмешливый взгляд. Кружевная блузка с высоким воротником ослепительной белизны, светло-сиреневый костюм для верховой езды, мужские брюки только начавшего входить в моду покроя «галифе», коричневые сапоги со шпорами, в левой руке не веер – стек! Амазонка.


Засмотрелся Кудашев. Таких женщин он еще не видел. Пауза затянулась.



– Сэр Джон! Если вы отпустите мою руку, я смогу пообедать, – с улыбкой сказала леди Баррат, но не сделала попытки освободиться от рукопожатия.



– Да, конечно! – Кудашев совсем не был смущён. Напротив, это рукопожатие словно сняло с его души огромную тяжесть, навалившуюся после событий в атрекском каравансарае.



– Ещё один попался! – прокомментировал ситуацию капитан Уильям Баррат.


Полковник Баррат весело улыбнулся. Фон Пенк позволил себе коротко хохотнуть. Не смог удержаться от улыбки и сам Кудашев.



– Помолчи, Вилли! – леди Баррат легко ударила своего младшего брата по эполету. – Сдвинься в сторонку. Я буду сидеть рядом с господином профессором, а он немного поухаживает за бедной проголодавшейся после верховой прогулки женщиной!



Капитан Баррат с сестрицей не стал спорить. Молча, поднялся из-за стола и пересел на место, ранее уготованное ей.



– Хорошо погуляли, леди Уна? – спросил амазонку фон Пенк.



– Миль десять-двенадцать, точно не скажу. На мою любимицу Винтер еще не поставили счётчик. Кстати, Вольфганг! Вы должны быть в этой области специалистом. Ваши немецкие инженеры ещё не изобрели прибора типа того, что уже стоит на автомобилях, для измерения расстояний при верховой езде?



– Кто бы знал, как я люблю умных женщин! – вздохнул фон Пенк. Порылся во внутреннем кармане своего френча, достал нечто, на первый взгляд похожее на карманные часы. Щёлкнув, открыл крышку. – Прошу вас! Это именно то, что вы заказывали. Счетчик пройденного расстояния. Две стрелки. Большая по всей окружности, малая – по малому циферблату. Два режима переключаются простым нажатием заводной головки. Первый для пешей прогулки, второй для верховой езды. Отсчет ведется в футах по большому циферблату и в милях – по малому!



Леди Баррат, как ребёнок, получивший любимую игрушку, захлопала в ладоши:


– Какая прелесть. Папа, смотри: немецкая работа!



– Английская, – спокойно отреагировал полковник Баррат. – Британская фирма «Arnold & Dent». Будет нужда, можешь пользоваться моим. Верни прибор господину фон Пенку, это мой ему подарок.



– Мои извинения, – фон Пенк спрятал счётчик в карман. Обратился к полковнику Баррату:



– Смелая женщина ваша дочь, полковник! Вы разрешаете ей в одиночку прогуливаться в предгориях Загросса? Не опасаетесь, что она в один прекрасный день может стать жертвой насилия либо быть проданной в гарем вождя кочевого племени? Потом не разыщешь!



– Не сыпьте мне соль на рану, полковник Пенк! Леди Скотт давным-давно совершеннолетняя женщина. Она знает Персию не хуже нас с вами, а что касается языков и диалектов, то лучшего переводчика не найти. Сама со стеком ходит.



– Стек – не оружие. Вы лишили меня возможности сделать леди Уне один подарок. Позвольте мне сделать другой.


Фон Пенк расстегнул поясной ремень и снял с него кобуру.


– Леди Баррат! Прошу не отказать мне в удовольствии быть вам хоть чем-то полезным. Примите это оружие. Рекомендую: «Маузер» калибра семь шестьдесят три, «шнелльфойерпистоле» – пистолет «быстрого огня» М-712. Безотказный. Сможете носить его поверх своей «амазонки», но могу прислать и кобуру для скрытого ношения.



– Принимаю. Благодарю вас, Вольфганг. Вы сегодня необыкновенно милы и щедры! – сказала леди Баррат фон Пенку, но улыбнулась, обращаясь к Кудашеву:


– Полагаю, во всем виноваты вы, доктор Джон!



Её улыбка Кудашеву совсем не понравилась фон Пенку.


– Надеюсь, леди, вам никогда не придётся применять это оружие на поражение. В Персии гражданская война. Если здесь сегодня тихо, это не значит, что не будет стрельбы завтра. Увы, наша община не так давно потеряла своего сына. Совсем молодой человек из хорошей семьи, коммерсант, доверенное лицо фирмы «Сименс» погиб в сабельном бою с группой бродячих мародёров.



– Прекратите запугивать мою дочь, фон Пенк! Завтра эта история может быть напечатана в «Таймс». Нам это нужно?! – полковник Баррат встал из-за стола. – Если господа откушали, полагаю обед законченным.


Подошел к Кудашеву.


– Дорогой доктор Джон! Не сочтёте ли вы меня человеком бестактным, если я попрошу вас познакомить меня с вашей лабораторией? Поймите правильно, я несу бремя собственности, отвечаю за безопасность этой усадьбы, а ваша работа сопряжена с носителями серьёзных заболеваний, опасных для человека!



Кудашев повел своих первых посетителей в виварий. Их встретил Гагринский мистер Саймон Котович, ассистент доктора Котович. Гагринский, сам в белом халате, предложил и Барретам, и фон Пенку белые накрахмаленные халаты, шапочки и бахилы на обувь. Полковник Баррет удивлённо поднял вверх брови, но промолчал.



Виварий – громко сказано. Всего-навсего двадцать небольших металлических клеток, двадцать белых мышек. На стенах – рукописные помесячные «дневники» с отметками о контактах каждого номера подопытных мышей с очередным номером клеща. Увеличенные фотографии клещей. Увеличенные микрофотографии мазков крови до и после эксперимента. Стальной шкаф стеклянных пробирок с экземплярами клещей с указанием регионов Персии, где они были изъяты из природной среды. Долго «гости» в виварии не пробыли. До устных разъяснений дело не дошло. У фотографии клеща, увеличенного в четыреста пятьдесят раз, леди Баррат стало плохо. Сомлела. Кудашев вынес её из вивария на руках. Положил на зелёную травку подстриженного по-английски газона. Ассистент дал потерпевшей понюхать турундочку, смоченую нашатырным спиртом.


Назад в английскую миссию леди Баррет возвращалась в коляске папы. Её кобыла Винтер весело бежала за коляской в поводу.



Смешно сказать, но Котовичи публичной демонстрацией своего вивария остались довольными!



***



Документ № 55.



«Дневник»


Александра Георгиевича Кудашева.



Извлечение:



… «Осень, октября дня 25, года 1937 от Р.Х.


Княжество Киштвари.



Сегодня дата памятная – день большевистского переворота. Двадцать пятое октября от Рождества Христова, а на советских календарях число красное – 7 ноября. Для моей семьи дата своя, особенная – день рождения нашего первенца – Георгия. Сегодня ему двадцать пять лет. Александр родился в восемнадцатом. Тоже в октябре, но двадцатого. Ему, стало быть, уже девятнадцать. Как там они? Выжили в восемнадцатом, пережили двадцатый, двадцать четвертый, дай Бог, и тридцать седьмой благополучно для всех нас минует. Большое дело, не сменила Елена Сергеевна свою фамилию Найдёнова на известную в Асхабаде фамилию Кудашева. Возможно, потому и не попала семья под каток красного террора. Обидно немного, сыновья носят фамилию матери. Ну, не страшно. Главное – живы! Впрочем, уже к восемнадцатому году в Асхабаде народонаселение изменилось весьма существенно. За шесть прошедших лихих лет германской войны и российской гражданской мало кто из старых жителей мог припомнить ротмистра Кудашева, спасшего русский театр от бомбы шахида-самоубийцы. В газетах о происшествии не писали. Свидетелей тому не осталось. Елена Сергеевна, как работала в областной больнице Красного Креста сестрой милосердия, так и продолжает работать старшей операционной сестрой. Главный врач Агапьев Борис Николаевич, покидая Асхабад в 1920-м году, предлагал Найдёновой работу в больнице Тегерана. Отказалась…



Вот, капнул случайно на хвалёную китайскую тушь. Расплылось слово! Старею. Плакать учусь, когда никто не видит. Ладно, о семье как-нибудь в следующий раз. Есть ещё темы серьёзные, неотложные, профессиональные! Отложим этот листочек в сторонку. Будет время вернуться к нему.



***



Так, на чём я остановился в прошлый раз? На теме гибели поручика Збигнева Мечиславовича Войтинского. На теме расследования конфликта нашей группы с предполагаемой группой германских военных агентов. Кроме Войтинского в тот день были расстреляны туркмен-стрелок иррегулярной милиции из роты охранения русской миссии в Мешхеде, а также курбаши Махмуд-шахсевен из Шираза, друг детства Караджа-батыра. Свидетель преступления управляющий-кетхуда атрекским каравансараем Караджа-батыра показал:


А) убийц было трое;


Б) по внешности европейцы, не русские, не англичане, эти языки в некоторой степени были кетхуда знакомы; все светловолосы, кончики усов завиты вверх;


В) кони клеймены тавром крест;


Г) негативно отреагировали на слово «грюнвальд», которым Войтинский спровоцировал немцев (предположительно) на сабельный поединок;


Д) молодой немец, не старше 25-27 лет, был убит в сабельном поединке Войтинским; его голова была разрублена от верхней части лба до нижней челюсти; тело было увезено с места происшествия;


Е) Войтинский и другие были расстреляны из винтовки Маузера и пистолета Маузера, гильзы были собраны, как вещественные доказательства.


Показания кетхуда частично подтверждены вторым очевидцем – мальчиком-пастушонком из аула Атрек-оба.



Вернувшись в Исфахан, на пороге усадьбы, где снимал спальные помещения для себя и своего ассистента, а также флигель под виварий и лабораторию, я неожиданно столкнулся с человеком, чей портрет был точным образом убийцы, сложившимся в моем уме согласно показаниям свидетелей преступления. Мощного телосложения немец со светлыми усами кончиками вверх! Без погон, но при сабле армейского образца и при пистолете «маузер» в кобуре. Меня познакомил с ним владелец усадьбы вице-консул английской миссии полковник Баррат. Немец носил имя Вольфганг фон Пенк, был коммерсантом и главой немецкой общины в Исфахане. За обедом в русле светской беседы фон Пенк подарил свой маузер дочери полковника Баррата леди Уне Баррат-Скотт, журналистке. Мне удалось рассмотреть модель оружия. Это был «Маузер» М-712 «шнелльфойерпистоле» под патрон калибра семь шестьдесят три. Две стреляные гильзы этого калибра с места преступления лежали в моём кармане. От мысли, что я сижу за одним столом с убийцей моего товарища, я едва не потерял голову. От удара столовым ножом в грудь немца удержался с большим трудом. Слава Богу, общество было занято Уной Баррат и её подарком. Через минуту я уже мог улыбаться и поддерживать светский непринуждённый разговор. Однако, фон Пенк ухитрился подбросить ещё одну информацию, которая могла стоить ему жизни. Он пожаловался, что совсем недавно немецкая община понесла потерю: в сабельном бою с группой кочевников-мародёров погиб молодой коммерсант. Честно говоря, я эти признания уже приравнял к признаниям в совершенном преступлении. От немедленной расправы немца спасло не общество, его спасло присутствие леди Уны Баррат! После обеда и экскурсии в наш виварий общество покинуло усадьбу. Леди Баррат, прибывшая к обеду на серой кобылке арабских кровей, уехала в коляске вмести со своим отцом. Её брат драгоман миссии капитан Уильям Баррат поскакал вослед на гнедом английском жеребце. На таком же коне ускакал и фон Пенк. Его жеребец клеймён не был.



***



Глава немецкой общины в Персидском Исфахане коммерческий представитель компаний «Карл Цейс» и «Сименс» Вольфганг фон Пенк никогда не был полковником вермахта и не имел права на приставку «фон» к своей фамилии.


Клаус Пенк в Исфахане восьмой год. Жизнью доволен. Есть деньги, есть связи, положение в обществе. Свои величают его просто – «герр оберст» – господин полковник. Частичка «фон» пристала к плебейской фамилии Пенк сама-собой. Всё как надо. Добрая фрау, прелестные киндер. Дом, сад, свинарник и автомобиль «Мерседес-Бенц»!



Что ж, удивительного. На волне революций ещё и не так иные взлетают. К сожалению, Пенка вознесла не политическая стихия – явная, яркая, героическая. Портреты Пенка в газетах не печатались. Это несколько угнетало. Кресло главы немецкой общины не было официальным. Германия не афишировала своё всё возрастающее присутствие в Персии и в Афганистане.



Консула Дойче Рейха в Исфахане не было. В консульствах России и в Британии были вынуждены считаться с неофициальной фигурой главы немецкой общины. С герр оберст Вольфгангом фон Пенком. Не официально.



Было у Пенка и своё начальство. Вернее – начальник, которого он в доверительных беседах с соотечественниками называл просто «покровитель». Соотечественники полагали эту фигуру министром кайзеррейха по делам колоний. Они ошибались. Увы, такого министерства в Германии в отличии от Великобритании еще не было.



Положение своё фон Пенк считал надёжным, устойчивым. Община незаметно для чужих глаз разрасталась, бизнес набирал обороты. Мало-помалу, осваивались торговые пути в Британскую Индию. Золлингеновские стальные клинки, оправленные в серебро и золото гард и ножен персидскими мастерами, продавались не только на Большом Базаре в Тегеране, их можно было купить уже и в Кабуле, и в Нью Дели, и в Амритсаре. Что, клинки! Это мелочь для невежественных туземцев. В Бухару, в Персию, в Афганистан и в Индию шли немецкие автомобили, бытовые электрические вентиляторы, рефрижераторы, швейные машинки, инструментарий. И не только. Лучшим товаром считались винтовки Маузера! В обратном направлении в подвалы Рейх Дойче Банка сверкающим потоком текло серебро и золото. И у этого потока под самым носом британского консульства в Исфахане не последним человеком был Клаус Пенк.



Положению фон Пенка можно было бы позавидовать. Если не знать, что своим процветанием маленькая колония обязана исключительно «персидской революции», парализовавшей на местах имперские органы власти, власть шах-ин-шаха.


Фон Пенк, начал большую работу по организации в Исфахане ряда торговых представительств ведущих немецких фирм. Дело пошло. С вождями курдских племён удалось договориться, как этому не пытались помешать английские и русские дипломаты в Тегеране. Немецкий бизнес и без шах-ин-шаха нашёл своё место в торговом обороте Персии. Ему не смогли помешать ни русские казачьи полки, ни военные подразделения Британской Индийской армии. Казаки были связаны собственными проблемами защиты русский поселений на севере Персии. С англичанами пока проблем не было. Баланс сил был найден. Немецкий поселок строился на земле, выкупленной за серебро и золото, нашедшее своё место в расписных сундуках новоявленных персидских демократов – депутатов городского управления – эджумена, вождей и ханов курдских племен бахтиаров и шахсевенов. Соответсвенные купчии были составлены и подписаны на трёх языках – фарси, немецком и, на всякий случай, английском. Скреплены печатями, подписями и чернильными отпечатками пальцев. Подлинники документов отправлены в МИД Германии, копии – в Генеральное консульство Дойче Кайзер Рейха в Турции. Отдельный пакет был отправлен в Берлин в адрес «Общества за немецкую колонизацию». Фон Пенк был уверен, этому обществу суждено великое будущее – государственный статус Министерства Кайзер Рейха по делам колоний и поселений. Так же, как и безымянным, пока, немецким поселениям в Персии. Сегодня они – просто база, разменная карта в Большой игре. Завтра – полноценная немецкая колония под защитой Германии! Разве Британия в один день получила свои нефтяные промыслы Персидского залива «на вечные времена»? Сначала они выкупили пустынные прокалённые солнцем безжизненные берега у местных туземных вождей. Это исторический прецедент.


У Германии тоже есть и собственные колониальные амбиции, и собственные прецеденты освоения новых колоний. Разве «Железный Канцлер» генерал-фельдмаршал Отто Эдуард Леопольд Карл-Вильгельм-Фердинанд герцог фон Лауэнбург князь фон Бисмарк унд Шёнхаузен не объявил на весь мир о том, что частные владения немецких коммерсантов под защитой немецкого государства?! Тому подтверждения – имена бременского коммерсанта Адольфа Людеритца – отца-основателя Германской Юго-Западной Африки, Германского Того; предпринимателя Адольфа Вёрмана, положившего к основанию Рейха Германский Камерун; Карла Петерса – Германскую Восточную Африку; братьев Клемента и Густава Денхардт – африканское княжество Виту. Придёт время, русским и англичанам придётся, если не покинуть Персию, но серьёзно потесниться. В немецких поелениях Ирана немецкий порядок – гражданская и воинская повинности, немецкие кирхи, почты, школы, библиотеки. Взаимовыгодное сотрудничество с местными властями.



Случалось, бывали неприятности вроде последней. Банда шахсевенов ограбила караван с безобиднейшим грузом велосипедов и автомобильных шин, направлявшийся к Боланскому перевалу. Погиб сопровождающий. С разбойниками разобрались своими силами. Приняли меры, усилили охрану. Увеличили мзду индо-британским пограничникам на перевалах. Подняли цену на товары. Восстановили равновесие.



Если не знать, какой ценой оно достигнуто.



У всякого героя есть собственная Ахиллесова пята.


Была таковая и у Вольфганга фон Пенка. Больное место. О нём в Персии и знать никто не мог. Однако, фон Пенка этим словом можно было не только лишить душевного комфорта, но привести в бешенство. Услышав это слово, Вольфганг фон Пенк сразу вспоминал, что он не более, чем фендрих по имени Клаус Пенк, сын немецкого портового грузчика и прачки, сирота, приютская «вошь» с двенадцати лет.


Этим словом было «грюнвальд».



***



Июля 13, 1912. Исфахан.



«Грюнвальд»!



Это слово, приснившееся на рассвете нового дня, подняло Кудашева с постели лучше английского будильника. Протер глаза, потряс ладонями, покрутил головой, прогоняя остатки сна. Повторил негромко вслух:


– Грюнвальд…


Проснулся и Гагринский. Высунулся из марлевого полога:


– Звали меня, доктор Джон? Что-то сказали?



– Нет, Саймон. Спите, еще рано.



Набросил на себя лёгкий халат. Прошёл в душ. После душа, не вытираясь, в лабораторию, в свой кабинет. Взял с книжной полки «Немецко-английский военный разговорник», полистал его. Увы, «грюнвальда» не нашел. Нужен словарь потолще. Где-то здесь был! Вот он. Нашёл. Прочитал перевод на инглиш. Задумался.


Слово, как слово. Ничего особенного. На немецком языке, всего лишь «зелёный лес». Дело не в слове. Дело в том, что стоит за этим словом. Насколько это слово общеизвестно и значимо, если немец, услышав «грюнвальд», остановил казнь и с риском для жизни своего подчиненного предоставил Войтинскому право на поединок, передал ему свою собственную саблю?! Или здесь что-то личное? Неужели Войтинский и немец были знакомы раньше? Нет, маловероятно. Стоп, ещё раз! Войтинский и немец… Поляк и немец! Так, теплее, теплее. Точно, за этим словом что-то стоит очень весомое. Что? Сленг? Брань в переносном смысле? Фольклор? Историческое событие? Что? Что?!



Кудашев убрал книги на полку. Решил было спросить у Гагринского, поляк, знать должен! Но раздумал. Гагринского поберечь нужно. Человек взрослый, но в душе ещё ребёнок. Слово «грюнвальд» не простое, оно уже кровью омыто. Нельзя, чтобы Гагринский на нём ненароком споткнулся.



После завтрака поехал в миссию. Английскую, конечно. Предъявил у входа свой паспорт дежурному унтер-офицеру из сипаев – сахиб субедару. Дежурный для формы, не читая, раскрыл и закрыл паспорт. Доктор Котович уже был ему знаком. Спросил на английском:



– Вы к полковнику Баррату, саиб?



– Нет, я в библиотеку, – ответил на хиндустани Кудашев.



– О! – просиял белозубой улыбкой сахиб субедар. – Долго служили в Индии?



– Было дело, – подтвердил Кудашев, не упуская возможности попратиковаться на языке, с которым знакомился по «Инглиш-хинди дикшенри» не более, как с месяц.



– Знаете, где библиотека? Вас проводят.



Интерьер библиотеки английской миссии от библиотек, известных Кудашеву, отличался наличием не только стеллажей с книгами и нескольких столиков для чтения, покрытых зелёным сукном, но и удобными креслами, низенькими журнальными столиками с пепельницами и стопами газетных подшивок.


За столом у окна, спиной к входной двери офицер в красном мундире. Услышав скрип двери и шаги Кудашева, обернулся. Это был сын полковника Баррата – Уильям.


– О, кого я вижу! – капитан Уильям Баррат направился к Кудашеву. Не решился первым протянуть руку. Звякнул шпорами, поклонился одним бритым подбородком.



– Доброе утро, господин капитан! – Кудашев протянул руку. – Рад вас видеть.


– Взаимно, сэр Джон! А я собирался ехать за вами. Отец хотел бы вас видеть. Не волнуйтесь, ничего серьёзного. Приглашение на сафари.



– Благодарю. Сафари? Здесь, в Персии?



– Да. Мы не поедем в Африку. Отец сам вам всё расскажет. Сафари довольно необычное. Была мысль пригласить на него учёного человека. Мы зайдем к вице-консулу через час. Простите, чем могу помочь здесь, в библиотеке? Представьте себе, я, драгоман миссии, являюсь её хранителем. Библиотека не бывает открыта ежедневно. Со мной, обычно, согласовывают время. Это пустяки. Этот зал – мой рабочий кабинет!



– Благодарю вас, господин капитан! Ничего определённого. Соскучился по книгам. Если позволите, посмотрю, выберу что-нибудь, скоротаю часочек!



– Да, конечно. И, если можно, обращайтесь ко мне просто Уильям. Я капитан по воле моего отца, не по призванию сердца. Сам люблю книги более, чем воинские потехи!



Кудашев огляделся. Богатая библиотека. Есть даже на русском. Ого, сочинения Алексея Николаевича Куропаткина – «Туркмения и туркмены». Идем мимо, эти книги нужно было читать дома! А вот то, что нам нужно – «Энциклопедия Британника» в девятнадцати томах. Взял с полки первых четыре тома, прошёл за столик в уголочке, укрытом от зала большим цветущим кустом роз. Оглянулся на Баррата-младшего. Уильям сосредоточенно перелистывал какие-то деловые бумаги, сшитые и переплетённые в зелёный коленкор. Издалека удалось прочесть на одной синий штемпель на приклеенной белой марке: «Top secret» – «совершенно секретно». Так, у каждого своя свадьба. Кудашев наугад раскрыл третий том, полистал его, отложил в сторону. В четвёртом томе нашёл статью по слову, что заставило подняться с восходом солнца – «Грюнвальд».


Прочитал. Способность к аналитическому мышлению Кудашева не подвела и на этот раз. Но досада на самого себя дала знать. Плохо быть недоучкой. Эти знания по истории европейских войн мог бы получить не только в университете, не только в гимназии, но и по роману Генриха Сенкевича! Увы, не читал. Теперь прочтёт обязательно! Однако, мысль была правильная. Войтинский в свой смертный час рассчитал верно. Спровоцировал немца на поединок. Задел ущемлённую веками, прошедшими с 1450-года, незаживающую по сей день кровоточащую германскую обиду за поражение в битве, имя которой осталось в памяти и поляков, и немцев одним словом – «Грюнвальд»! Погиб поручик Войтинский, как истинный воин, с мечом в руке. Слава храбрым!



***


………………………………………………………………………


* Грюнвальд – Грюнвальдская битва – великая победа военного союза польско-литовско-русских сил над германским войском Тевтонского ордена крестоносцев при Грюнвальде


(Танненберге) в решающем сражении Великой войны 1409-1411 годов, состоявшемся 15


июля 1410 года.


………………………………………………………………………



***



Для Клауса Пенка за словом «грюнвальд» стояли не только исторические события пятисотлетней давности, но и факты собственной жизни, которые он хотел бы навсегда стереть из своей памяти. Увы, прошлое невозможно уничтожить. Нельзя из собственной памяти вычеркнуть одно, но оставить другое, как сжечь из большой библиотеки одну не угодную книгу.



Он родился и вырос в большом портовом городе Данциг, который в его семье так и называли, но при посторонних прежде, чем произнести это слово, нужно было вникнуть, кому говоришь, немцам ли? При поляках лучше сказать Гданьск. В противном случае могут и по уху съездить! Такой вот непростой город. Город девятисотлетнего противостояния между немцами и поляками. Живут в городе, конечно и другие люди – евреи, датчане, шотландцы. Этим всё равно – Гданьск ли, Данциг ли. Но не полякам. Но не немцам. У каждых для города своё имя. И каждая из сторон уверена в своей правоте. И каждая из сторон всегда была готова доказывать свое право на имя города кулаками.



Потеряв родителей, Клаус Пенк воспитывался в портовом приюте Мартина Лютера. В приюте детей не делили на немцев и поляков, на чистых и не чистых. Одевали и кормили одинаково. Учились тоже вместе. Но в воскресные дни одна группа шла на службу в кирху, а другая, поменьше – в костёл. И в одном, и в другом храме к ним обращались с одними и теми же словами утешения, призывали быть милосердными, благонравными, трудолюбивыми, послушными. После службы их ждал воскресный обед, одинаковый для всех. И свободное время. Можно было играть, можно было гулять. Совместные игры, особенно такие, как в мяч, на результат, часто заканчивались жестокими драками. Немцев в приюте, как и во всем городе, было больше, чем поляков. Последним почти всегда доставалось не только от своих сотоварищей, но и от воспитателей. Как правило, «виновными» в ссорах оказывались поляки. Их сажали в карцер, лишали прогулок, оставляли без сладкого. Но бывали случаи, когда в них вселялся великий воинский дух. Маленькие Казимиры и Витовды дрались ожесточённо, как в последний день своей короткой беспросветной жизни. Они кричали: «грюнвальд, грюнвальд!» и побеждали. Немцы разбегались. Тот, кому не повезло убежать, бывал изрядно избит. В кровь. Как часто этим несчастным оказывался Клаус Пенк! Потом приезжала полиция, выявляла зачинщиков и активистов, забирала их. Иногда кое-кто возвращался, чаще их больше не видели. Приют пополнялся новыми бездомными бродяжками. Всё вставало «на круги своя».



Клаус Пенк выжил в приюте. В шестнадцать лет он в последний раз спустился с его высокого крыльца. Не прощаясь ни со своими воспитателями, ни с товарищами, не хлопая дверью, но и не потрудившись закрыть её за собой. Каменные плиты мостовой, уложенные ещё во времена владычества Тевтонского ордена крестоносцев, вывели Клауса к морскому порту.



В его котомке лежали новые ботинки со скрипом, пара чистого белья, шерстяной шарф – приз победителю на боксёрском ринге, нож с наборной костяной ручкой, тайком сработанный своими руками в приютской мастерской, и два документа – аттестат о неполном среднем образовании и диплом судового электромонтёра первого разряда с правом допуска к самостоятельной работе.


Через день Клаус Пенк уже юнгой нёс вахту на судне, приписанном к порту Данциг под названием «Данциг», направлявшемуся в порт Гамбург.


Через год юнгу произвели в матросы. Освоил нелегкую, но ответственную специальность штурвального.



Клаус взрослел, его жизнь менялась, но лучше не становилась. На судне он не имел даже собственного спального места, делил брезентовый гамак со своим сменщиком. На берегу не было и этого. Никто его не ждал, не встречал, не провожал. Друзей на борту не было тоже. Трудно завести друзей среди команды, если начинаешь свою службу юнгой-гальюнщиком. Немцы звали Клауса «морским волчонком» за манеру оскаливаться перед дракой. Правда, здесь никто не осмеливался бить Клауса. Только подвыпившие поляки, возвращаясь с «берега», иной раз пытались померяться с ним силой. Тогда Клаус доставал нож. Поляки смеялись, делали угрожающие жесты, пугали Клауса диким гуканьем: «грюнвальд, грюнвальд!». Так прошел ещё год.



Ржавый вонючий трюм вместо дома, брезентовый гамак без подушки вместо кровати, озверевшие от тяжелой работы матросы вместо семьи, нищеское жалованье вместо достойной жизни… Это был потолок. Карьерный дальнейший рост, казалось, был исключён. Рейс, берег, портовая пивная, дешёвые женщины. Изредка синематограф. Снова рейс. Не более того.



По второму году Пенк был переведён с палубы в трюм, удостоен звания старший матрос и должности помощника техника-машиниста паровой поршневой машины. Аттестат и диплом электрика, полученные в приюте дали право на эту работу. Техник-машинист – пожилой поляк-пропойца, такой же одинокий и бесприютный, как и его новый помощник. Клаус был обязан называть своего начальника «паном» и откликаться на «пся крев». Клаус был рад и тому, что удалось вырваться из ада матросского кубрика, где право на физическую неприкосновенность приходилось отстаивать с ножом в руке. В кубрике на двоих у него появилась собственная койка и тумбочка. Тумбочка «пана начальника» была полна старых книг чуть ли не на всех языках Европы. В добром настроении, в день получения жалованья, пан Зайонц читал Мицкевича попеременно на польском, немецком и английском. Свободный от вахты Клаус читал затёртые до дыр справочники по навигации, астрономии. Через девять месяцев плавания и два месяца профилактических работ в порту знал машину до винтика. Начальник был им доволен, тем более, что Клаус без бутылки шнапса с берега никогда не возвращался. Должность техника-машиниста освободилась внезапно на третьи сутки нового плавания. Освободилась по простой причине – старый машинист пан Зайонц умер в ночную вахту от приступа астмы. Каменноугольная пыль, плохие лёгкие…


Две вахты рядом с Клаусом простоял второй помощник капитана. Третью вахту Клаус выстоял самостоятельно. По возвращению в порт сдал экзамен на знание техники и технике безопасности портовой квалификационной комиссии. Получил еще один диплом. Клаус понял – в жизни нужно пробиваться не ножом и кулаками! Правда, должно еще и повезти.



Клаус не знал, что в составе портовой квалификационной комиссии присутствовал офицер военно-морского флота. Ему понравился крепкий юноша с волевым взглядом и орлиным профилем, четко, по-военному, строящий фразы своих ответов. Капитэн-лёйтнант Вольф Гарденберг внимательно ознакомился с биографией Клауса Пенка. Отпечатанное на машинке, уместившееся в половину страницы жизнеописание молодого матроса-машиниста, вполне удовлетворило его. Вольф Гарденберг не поленился побывать в приюте Мартина Лютера, побеседовать с его директором. С капитаном парохода «Данциг» Гарденберг общался в лучщем пивном ресторане «Три кота» на Пивной улице у Хмельницких ворот.



По итогу этих встреч капитану парохода «Данциг» была вручена повестка на имя Клауса Пенка с требованием: обеспечить явку последнего в военный комиссариат города Данциг. Капитану пришлось срочно искать на судно нового техника-машиниста паровой поршневой машины.



Так Клаус Пенк был призван на действительную службу в Кайзерлихмарине – в Императорские военно-морские силы Германии. От комиссариата к месту службы долго добираться не пришлось. Клаус Пенк впервые ехал в вагоне поезда. Новые впечатления. Стучит, трясет, но нет бортовой качки. За окном деревья, дома и телеграфные столбы просто мелькают. Вот это скорость. Не то, что у старого корыта «Данциг» – четыре узла в час!



В пункт назначения – на станцию «Мюрвик» призывник матрос Пенк прибыл без опоздания. На военно-морскую базу императорского флота пришёл пешком.


Дежурный по КПП унтер-офицер придирчиво долго проверял документы. Запечатанный сургучём конверт, полученный Пенком в комиссариате из рук капитэн-лёйтнанта Гарденберга, вкрывать не стал. Вопросов не задавал. Долго звонил по телефону. Всё это время Клаус Пенк стоял навытяжку, не отрывая взгляда от унтер-офицера.


Наконец дежурный дозвонился, доложил в трубку:


– Герр корветтен-капитан! В расположение экипажа прибыл матрос Клаус Пенк с направлением от капитэн-лёйтнанта Гарденберга.


Положил трубку, взглянул на Пенка. Стойка и взгляд будущего кадета ему понравились.


Отдал команду:


– Вольно, матрос. У вас есть десять минут. Можете подождать, перекурить на воздухе.



Клаус Пенк выдохнул:


– Яволь, герр обер-штабс-боцман! Я не курю.



– Вот как? – заинтересовался унтер-офицер. – Не курите? Если вас утвердят кадетом, вы будете редкой птицей на нашей палубе!



– Надеюсь, отсутствие этой привычки не расценивается как нарушение военно-морской дисциплины, герр обер-штаб-боцман? Я спортсмен, боксер. Мне ещё понадобится хорошее дыхание!



Взгляд унтера несколько потеплел.


– Хорошо, матрос, гут. Если пройдёте собеседование, проситесь в первую группу. Моя фамилия Кренц. Обер-штабс-боцман Феликс Кренц. Не забудьте. Возможно, я буду вашим непосредственным начальником. У меня давно нет партнёра по рингу!



От КПП к учебному блоку «девять» Клауса Пенка сопроводил прибывший за ним молодой гардемарин. Ещё не бреется, щёки, как у девушки. Однако, взгляд, как у волка. От КПП к учебному корпусу через строевой плац не пошли. Обходили по периметру. За дорогу Пенк внимательно рассмотрел кадета. Выправка доброго матроса императорского флота. Походка прямая, без штатской раскачки, шаг твёрдый. Темно-синяя рубаха с отложным воротником с тремя белыми полосками и нарукавной эмблемой – шитым «золотом» якорьком, обвитым канатом в золотом ромбе, что указывает на его звание: младший унтер-офицер в чине «маат». Белые брюки, добротные начищенные черной ваксой ботинки с толстой спиртовой подошвой. На широком кожаном поясе широкий штык «Маузера» в стальных ножнах. Что ж, у сопровождающего всё впереди, так же как, возможно, и у Клауса.



Миновали зеркало. Оно наглядно показало Клаусу разницу между ним и гардемарином. Ничего, если повезет, его полуштатская корабельная одежда моряка торгового флота пойдёт на ветошь, сбитые башмаки – в мусорный бак, а сам он будет одет в униформу.



Клаусу уже приходилось видеть морские кортики на поясах унтеров и офицеров в разных портах Балтики. И русские, и английские. Но немецкие были лучше всех! Кайзер заботился о своем военно-морском флоте – Кайзерлихмарине. Кортик, был не только оружием и не столько оружием, сколько символом чести. Это был очень дорогой символ. Не в переносном смысле, но в прямом. Резная рукоятка слоновой кости, обвитая золочёной латунной проволокой. Литые латунные фигурные, тоже золочёные головка и перекрестье. Головка в виде императорской короны, перекрестье с изображением обвитого канатом перевернутого якоря. Золлингеновский клинок.


Поднимаясь по каменным ступеням учебного корпуса блока «девять» военно-морского училища, Клаус Пенк не мечтал ни о маршальском жезле, ни о славе Дойче Рейха, ни о своем будущем офицерском жалованье, ни о подвигах и славе.


Он твёрдо решил добиться права носить на своём поясе офицерский кортик!



***



На экзамен Клаус Пенк не опоздал, но в рекреационном зале его уже ожидали два офицера Кайзерлихмарине. Экзамен не экзамен, но собеседование, растянувшееся на два с половиной часа, стало для молодого матроса серьёзным испытанием.


Вопрос – ответ. Вопрос – ответ! Секретарь, тот же маат, что сопроводил Клауса от КПП, вел стенограмму.


Короткий диктант из Гёте. Без ошибок.


Несколько отрывков из классических опер на граммофоне – без ответа.


Несложная задачка по алгебре – правильное решение!


Корветтен-капитан Рихард Паппе в целом остался ответами доволен. Без комментариев жестом предложил продолжить работу с абитуриентом своему коллеге – капитэн-лёйтнанту Вольфу Гарденбергу.



В холл вошёл кадет. Установил в зале электрический волшебный фонарь, переносной экран, затянул окна шторами.


Гарденберг обратился к Пенку:


– Матрос Пенк, мы переходим к весьма важному предмету – оценке вашей профессиональной памяти. Сейчас на экране вы увидите фотографии береговых линий и ориентиров, которые вы имели возможность видеть собственными глазами. Прошу сосредоточиться. Вы смотрите на фотографию шесть-семь секунд, потом комментируете увиденное.


Сделал знак кадету:


– Начинайте!



Люстра потухла, осветился экран. Появилось изображение. С хронометрической точностью каждые семь секунд кадет менял в волшебном фонаре позитивные фотопластинки.


Клаусу сеанс «синема» понравился. Он комментировал увиденое спокойно, ровным голосом, лаконичными фразами:


– Береговой маяк морского порта в Варнемюнде.


– Маяк Дорнбушлюхттурм на острове Хиддензее, западнее острова Рюген.


– Маяк Пейлтурм на мысе Аркона.


– Островной маяк порта Пинемюнде


– Маяк Иккермюнде. Передняя Померания.


– Маяк Дарсер-Орт. Полуостров Фишланд-Дарс-Цингст.


– Никогда не видел.


– Никогда не видел.


– Маяк на острове Бенгскер, Финский залив.


– Никогда не видел.


– Никогда не видел.



Вдруг на экране появилось изображение флага, затем второго, третьего. Пенк не растерялся:


– Флаг военно-морской Соединённого Королевства Великобритании.


– Флаг торгового морского судна Дойче Кайзер Рейха.


– Военно-морской флаг Российской империи…


На экране серый абрис военного корабля.


Мгновенный четкий комментарий:


– Гроссе крейсер «Мольтке» Кайзерлихмарине! Десять орудий калибра двести восемьдесят миллиметров, зенитная артиллерия, торпедно-минное вооружение.


Следующий абрис, за ним второй, третий…


– Английский крейсер «Инвинсибл». Восемь триста пятимиллиметровых орудия.


– Не могу знать.


– Не могу знать!



Корветтен-капитан Рихард Паппе сам включил большую люстру. Махнул рукой кадету:


– Достаточно. Уберите аппарат. Перерыв десять минут.


Офицеры прошли в курзал.


Дежурный кадет подал кофе.


Капитэн-лёйтнант Вольф Гарденберг вопросительно взглянул на корветтен-капитана. Рихард Паппе неопределённо покрутил сигаретой. Молчал. Думал. Гарденберг не торопил с ответом. Время перерыва истекло быстро.


Паппе похлопал Гарденберга по плечу:


– Вы не забыли, Вольф, Кайзерлихмарине – любимое детище кайзера! На его личном контроле офицерские кадры флота. Иной раз нам приходится отказывать в зачислении отпрыскам весьма знатных германских семейств. Ваш матрос Пенк – интересная личность. Может стать хорошим боцманом на любом корабле его величества. Но для службы офицером военно-морской разведки нужно нечто большее, чем мы сегодня увидели и услышали.



– В тесте на зрительную память Пенк не сделал ни одной ошибки. Он не лжец. Когда отвечал «не видел», он и не мог видеть маяки и порты Великобритании. Пароход «Данциг» в своих рейсах не выходит за пределы Балтийского моря. А японских крейсеров на Балтике я тоже пока не видел! У него железный характер, сильная воля. В учёбе и в рвении по службе ему не будет равных, я уверен. Если мы продолжим наш экзамен, он, возможно, сумеет раскрыть ещё одну грань своих достоинств будущего разведчика.



– Не люблю сюрпризы, Вольф. Говорите, если начали!


– Знание основ навигации и астрономии на уровне выпускника училища, энциклопедическое знание военно-морских терминов и команд в пределах трёх иностранных языков кроме родного на уровне выпускника Академии Генерального Штаба!


Вернулись в рекреационный зал.



– Продолжим! Готовы? – обратился Гарденберг к Пенку.



– Что есть «Военно-морской флаг»? – задал вопрос корветтен-капитан Рихард Паппе.



– Военно-морской флаг представляет собой полотнище установленных цветов с изображением государственной эмблемы или герба. Военно-морской флаг служит знаком принадлежности военного корабля к вооружённым силам государства. Является знаменем корабля. Поднимается на флагштоке или на гафеле, – на одном дыхании ответил матрос Пенк.



– На английском! – приказал Паппе.



– The naval flag represents a panel of the installed colors with the image of the state emblem or the arms. The naval flag serves a sign on an accessory of the military ship to armed forces of the state. Is a banner of the ship. Rises on a flagstaff or on gafel, – без запинки ответил матрос Пенк.



– На русском! – приказал Паппе.


Клаус ответил.


Офицеры переглянулись.



– Сможете на французском? – спросил Паппе.


Ответ не заставил себя долго ждать:


–Le drapeau naval repr;sente le pan des couleurs ;tablies avec la repr;sentation de l'embl;me d'Etat ou les armes. Le drapeau naval sert est familier les appartenances du b;timent de guerre aux forces arm;es de l'Etat. Est l';tendard du navire. Se l;ve sur le m;t de pavillon ou sur gaphele.



– Что есть «корабельный десант»? – задал вопрос капитэн-лёйтнант Вольф Гарденберг.



– Десант корабельный – есть боевое подразделение. Десант корабельный формируется из состава штатной команды корабля. Десант корабельный высаживается на берег во время боевых действий для захвата территории, уничтожения живой силы, техники и укреплений противника. Десант корабельный состоит из подрывной партии, стрелкового подразделения, отделения наблюдения и связи и санитарного отделения.



– Le d;barquement de navire – est la subdivision de combat. Le d;barquement de navire est form; de la composition de l';quipe titulaire du navire. Le d;barquement de navire d;barque pour le bord pendant les hostilit;s pour la mainmise du territoire, la destruction de la force vive, la technique et les renforcements de l'adversaire. Le d;barquement de navire comprend le parti subversif, la subdivision de tireurs, la branche de l'observation et la liaison et la branche sanitaire, – ответил Пенк. Подумал и перевел на английский:


– The landing ship – is fighting division. The landing ship is shaped of structure of a regular command of the ship. The landing ship puts ashore during operations for capture of territory, destruction of alive force, technics and strengthenings of the opponent. The landing ship will consist of a blasting party, shooting division, branch of supervision and communication and sanitary branch.



Ответами абитуриента корветтен-капитан Рихард Паппе остался доволен, но двумя вопросами не ограничился. Беспощадно гонял Пенка еще минут сорок. Вопрос «откуда?» задан не был. Офицерам по молодости самим пришлось серьёзно поработать над статьями добротного гроссбуха «Немецко-англо-франко-русский разговорник и словарь морских терминов и выражений».


Экзамен закончился на боксёрском ринге. Спарринг-партнёром Клауса оказался отозванный с КПП обер-штабс-боцман Феликс Кренц. У Клауса Пенка хватило здравого смысла не добиваться превосходства на ринге. В результате к концу второго раунда боцман послал Пенка в нокдаун.



Офицеры и обер-штабс-боцман результатами экзамена остались довольны. Приказ на Клауса Пенка был издан в этот же день. В двадцать три часа кадет Пенк заступил дневальным по экипажу третьего учебного разведывательного отделения Мюрвикской морской офицерской школы.



Во внутреннем нагрудном кармане – удостоверение кадета. На поясе тяжёлый штык винтовки Маузера.



Очень скоро его заменят унтер-офицерский, а за ним и офицерский кортики.




***



Разобравшись с «грюнвальдом», Кудашев поставил тяжелый том словаря на место. Внимание привлекла другая книга на соседней полке. Красной киноварью тиснение по проклеенному серому льняному переплёту: «Записки старого лиса». Сочинение госпожи Уны Скотт. Раскрыл книгу наугад. Страница первой же фразой приковала его внимание. Вернулся за свой столик, начал читать.



«Кто бы спорил с аксиомой, продержавшейся со дня разгрома Великой «непобедимой» испанской Армады – «Англия – владычица морей»!


Мало кому известный до дня уничтожения Армады английский капер Френсис Дрейк, получил полное право сообщить своей королеве новость о победе именно этой исторической фразой!»…



Кудашев пролистал несколько страниц, остановился.



«… Более четырёхсот лет флаги Соединённого Королевства Великобритании опоясывают весь земной шар, победно развеваясь на мачтах кораблей, идущих по морским дорогам, проложенным великими английскими мореплавателями.


Так будем чтить традиции, оставленные нам нашими великими предками. Так будем помнить заветы таких великих политических деятелей, как лорд Питт Уильям Старший, граф Чатам и его сын лорд Питт Уильям Младший. Мы не можем задушить всех врагов Великобритании, так пусть они сами душат друг друга! Пока вы будете следовать по этому пути, истинно английская политика всегда будет более прагматичной, выверенной, безопасной, возвышенной над политиками стран, чьи имперские амбиции ставят под угрозу благополучие Англии.


Правительству и Короне нет нужды называть своими врагами страны, чьи амбиции заставляют интенсивно наращивать собственные военно-морские силы. Тем самым, вытесняя Британию из зон исторически сложившихся экономических интересов. Но каждый моряк знает эти флаги, которые в принципе не могут быть флагами дружественными, – флаги России и Германии!


Англии не обязательно иметь противником в войне Россию. Вместо Англии эту тяжесть может с успехом принять на себя Германия. Сто лет назад эту миссию с успехом для Англии принимала на себя Франция во главе со своим неумным Бонни!


Англии не обязательно самой воевать с Германией. Для чего Всевышний создал Россию?


Не для этой ли цели?


Наша задача – всегда быть над схваткой!»…



Сложенный резной черепаховый веер легко коснулся плеча Кудашева. Тонкая смесь ароматов розового масла и вирджинского табаку мгновенно подсказала Александру Георгиевичу: «Кунигунда Баррат». Встал, обернулся. Точно, леди Баррат!



– С утра пораньше читаете мою книгу, доктор Джон?!



– Доброе утро, леди Баррат! Читаю… Виноват, не сразу догадался, что журналистка Уна Скотт – леди Кунигунда Баррат! А должен был бы! Мои извинения.



– Пустое, профессор Котович. Я рада. И не только как писательница! Рада видеть моего нового друга. Вы ведь мой друг? Надеюсь, не станете отрицать это?!



– Почту за честь!



– Да, постарайтесь. Я уже побывала в усадьбе – бывшей военно-санитарной миссии. Разыскивала вас. Хочу пригласить на прогулку верхом. Вы умеете?



– Приходилось, в седле удержусь. Однако, я жду вызова к полковнику Баррату. Мне объявил ваш брат.



– Мне перепоручено донести до вас предложение моего отца. Прокатимся и поговорим. Кстати, если возникнут вопросы, зададите их самому полковнику Баррату. Сегодня отец устраивает приём в усадьбе, где и вы проживаете. Так, узкий круг. Наши из миссии, ваш знакомый фон Пенк, русский банкир, два-три богатых перса…. Ничего особенного. Поскучаем. Так вы едете? Лошади ждут!



***



На противоположном конце площади, прилегавшей к белокаменному зданию миссии в викторианском стиле, в тени старого тутовника, корни которого не одно столетие омывает ручей ледяной воды, профессора Котович и леди Кунигунду Баррат терпеливо ожидали их конюшие. Леди Баррат – спешившийся грум-сипай, держащий в поводу трёх осёдланных английских жеребцов. Доктора Котович – старый возница, оставшийся на службе после отъезда санитарного врача, и нанятый Джамшид-баба для нового господина.



– Предлагаю место в экипаже, леди! – Кудашев коснулся правой ладонью в белой перчатке края своего пробкового шлема.



Из-под такого же мужского шлема, что на голове леди Баррат, выбивается волна светлых волос. Она на ходу опускает со шлема на свой подбородок ремешок, подтягивает его и ловко поднимается в седло. И только с высоты своего положения всадницы отвечает Кудашеву:


– У меня новая амазонка, сэр! Жаль, вы её не заметили. Для коляски я придумала бы что-нибудь иное. Вы со мной или как?!



Кудашев, не отвечая, принял из рук грума повод. Крепко взявшись левой рукой за ремень оголовья, правой перебросил повод через голову коня, попробовал на силу серьёзность крепления седла, погладил коня по лбу, по шее.



Леди Баррат с интересом наблюдала за ним.



– Добрый конь! – сказал Кудашев. – Жаль, нет сахара для знакомства…


Через секунду, не пользуясь стременем, был в седле. Снял шлем, поклонился леди Баррат.



– Однако, не дурно для книжного червя! – воскликнула леди Баррат. – В следующий раз покажете мне помедленнее, профессор Котович, как вы это делаете.



Кудашев в ответ только улыбнулся. Махнул рукой своему вознице, отправляя его домой.



***



Исфахан по своим размерам не Лондон и даже не Тегеран. Город древний, красивый, но пересечь его на горячем коне можно минут за двадцать.


Леди Баррат своего коня не жалела. Кудашев не отставал, держался правее всадницы и на конскую голову сзади. Его конь был вполне выезжен и на редкость, чисто по-английски, дисциплинирован. Вперёд не рвался, хорошо держал, заданые хозяином, аллюр и дистанцию.


Ушли с пыльной дороги в предгорье. Леди Баррат придержала коня, крикнула Кудашеву:


– Не отставайте, Джон! Рядом! Поговорим!

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги