– С приездом, сахиб протектор, мир вам! – поздоровался сахиб субедар Музаффар. – Как доехали? Все ли благополучно? Чем могу служить?



Кудашев был более расположен задавать вопросы, нежели отвечать на них:


– Спасибо, сахиб субедар, всё нормально. Вижу, вы собрались в дальнюю дорогу. Не к своей ли госпоже направляетесь?



– Вы проницательный человек, сахиб протектор! От вашего взгляда ничто не укроется! Меня вызвала в Тегеран леди Кунигунда Баррат. Ей нужен конь и грум. Меня оповестили из миссии. Туда от госпожи пришла телеграмма.



Кудашев успокоился. Спросил:


– Что нового в городе?



– Скорпионы! – опустив глаза, ответил Музаффар. – Настоящее нашествие. Как саранчи! Продавцы веников и метёлок разбогатели! Ваш помощник Сабу Чандр лучше расскажет…



Кудашев всмотрелся в лицо сипая. Музаффар явно чего-то не договаривал.


– Что ещё? Что случилось, говори!



Музаффар сошёл с коня. Начал невнятно, не поднимая глаз от земли:


– Сахиб должен простить меня за плохую весть…



Кудашев понял, что-то с Гагринским. Повысил голос:


– Говори, наконец! Не спотыкайся, как хромой мул!



– Ваш брат, молодой сахиб мистер Саймон погиб!



– Где? Как? Когда?!



– Позавчера вечером. Вам из миссии в Тегеран посылали телеграмму, но вы уже были в дороге. Мистер Саймон попал под упряжку дилижанса дипломатической почты. Случайно! Возница не смог остановить упряжку. Шесть лошадей!



Кудашев не стал более расспрашивать Музаффара. Молча сел за руль. Рванул с места. Минут через семь гудел клаксонами «Роллса» у ворот усадьбы военно-санитарной службы.



Протектора военно-санитарной службы Индийского экспедиционного корпуса в Персии доктора Джона Котович встретили управляющий Джамшид-баба и новый помощник руководителя службы Сабу Чандр.



У Кудашева не было ни настроения, ни времени на сложившийся военно-восточный церемониал встречи, взаимных витиеватых приветствий с добрыми пожеланиями. Мотор не заглушил. Из машины не вышел. Сказал коротко: «салам всем!». Указал Сабу Чандру на место рядом с собой. Спросил Джамшид-баба:


– Что знаете? Рассказывайте!



– Умер молодой сахиб Саймон, сэр Джон! Погиб, попал под копыта коней почтового дилижанса.



– Не тяните, рассказывайте! Почтовый дилижанс мимо усадьбы не проходит!



– В городе это случилось. На мосту шаха Аббаса Второго – «Хаджу», на том, что в двадцать три арки!



– Как такое могло случиться? Там всегда полно пешеходов, торговцев, менял и нищих! Яблоку негде упасть! Там ни верхом, ни на повозке не проехать!



– Господин, не сердитесь. Вам просто не доводилось проезжать самому. У моста «Хаджу» через Зайенде-Руд два яруса. Верхний – для повозок! Там, обычно, пешеходов не бывает. Конники на всём скаку проезжают. Перекрытие надёжное, каменное, сотни лет стоит… Мистер Саймон гулять по утрам любил в одиночестве. Ни коляску не брал, ни верхом. Только пешком. Я был вчера вечером на том мосту, осматривал место. Пролёт достаточно широкий, можно пешеходу идти спокойно, никакая арба не заденет. Может, толкнул его кто? Я своих людей уже озадачил, ищут очевидцев. Вечером докладывать будут. А я – вам, сэр Джон.



– Где тело? Неужели похоронили?



– Был бы мистер Саймон мусульманином – похоронили бы до захода солнца в день смерти. Его тело поместили на ледник городского морга. Из консульства дали телеграмму в Тегеран на ваше имя.



Кудашев развернул машину. Джамшид-баба распахнул ворота.



Морг долго искать не пришлось. В черте города. В армянском квартале Новая Джульфа. Ранее Кудашеву здесь бывать не приходилось, но карту Исфахана, он знал наизусть во всех подробностях.


От собора Ванк свернул на узенькую улочку. На окраине старого армянского кладбища одноэтажный дом красного калёного кирпича в полтора этажа. Без вывески. Увидев узкие, забранные решёткой, оконца цокольного этажа, Кудашев понял – подвал. Это, видно, и есть морг. Остановились.


Сабу Чандр выпрыгнул из машины, бегом поднялся по высокому крыльцу, стукнул бронзовым молоточком в дверь. На крыльцо вышел мужчина лет пятидесяти. Седая борода, пенсне, длинный чёрный глухой сюртук. На голове чёрная островерхая суконная шапочка, типа монашьей. Креста на груди нет. Значит – статский, без сана.


Мужчина, увидев, Сабу Чандра, поздоровался на английском. Ничего не спросил, только внимательно посмотрел ему в глаза.



Сабу Чандр не смутился:


– Гуд афтенун, сэр! Вчера погиб молодой европеец, брат моего господина. Если у вас его тело, мой господин будет с вами разговаривать.



Мужчина перевёл взгляд на автомобиль, поднял в знак приветствия руку и кивком головы пригласил Кудашева в дом.



Кудашев поднялся на крыльцо. Поздоровался с работником морга за руку. Повернувшись к Сабу Чандру, приказал:


– Садись в машину. Не спи. Управление не трогай. Никого к ней не подпускай. В случае чего вызовешь меня клаксоном. Понял?



– Я патологоанатом, прозектор и владелец этого ритуального заведения. Моё имя Геворк Татунц! – представился мужчина.



«Татунц»! Это имя вспышкой выстрела из браунинга в грудь припомнило Кудашеву прошлогодние события, произошедшие в Санкт-Петербурге. Лавочка купца Самвела Татунца на Литейном проспекте, вооружённый налёт, ранение, стальной портсигар осетинского рода Дзебоевых с рогами тура по дамасской стали, дневник персидских приключений, топографические карты… Господи, как недавно и как давно это было. Словно в другой жизни!



Кудашев кивнул головой. Представился сам. Джоном Котович, разумеется. Подумал: «Татунц, так Татунц. Армян много, имён мало. Совпадение».



Прошли в приёмный покой. Геворк Татунц предложил Кудашеву кресло. Сел сам за рабочий стол. С извинениями попросил предъявить документ, удостоверяющий личность.


Кудашев протянул паспорт. Геворк Татунц по складам прочитал имя, сверил фото с личностью посетителя. Вернул паспорт Кудашеву, спросил:


– Желаете увидеть тело?



Кудашев кивнул.


Татунц продолжил:


– Хочу предупредить, тело вашего брата изуродовано. Будьте готовы. Двадцать четыре конских копыта и четыре окованных железными шинами колеса дилижанса для человеческого тела – это очень много!


Повернувшись лицом в соседнее помещение, крикнул на армянском:


– Каринэ! Подай посетителю халат и бахилы. Помоги одеться!



В приёмный покой вошла молодая женщина в накрахмаленном и хорошо отглаженном белом халате. На её голове белая косынка, из-под которой, выбиваются непослушные смоляные локоны. На косынке красный, вышитый шёлком крест. С первого взгляда видно – сестра милосердия в положении. Беременна.



– Моя сноха, жена сына, – представил Геворк Татунц профессору Джону Котович женщину. И, обратившись к сестре милосердия: – Не стой, Каринэ! Помоги посетителю одеться!



Каринэ стояла, прижав к груди руки. Во все глаза смотрела на Кудашева.


Эти глаза, эти сросшиеся над ними шнурки чёрных бровей, алые губы, румянец щёк были хорошо знакомы Александру Георгиевичу. Менее всего он ожидал увидеть дочь петербургского купца Самвела Татунца в Исфаханском морге.



– Господи помилуй! – по-русски сказала Каринэ. – Господин ротмистр Кудашев! Барев дзес, здравствуйте, Александр Георгиевич!



Подобного разоблачения Александр Георгиевич Кудашев ждал давно. Со дня перехода на нелегальное положение. Со дня получения первого документа с чужой фамилией. Особенно в Тегеране, где на каждом шаге чувствовалось русское присутствие. Всегда держал в уме некий ряд лиц, которые могли бы опознать его, чьё появление в Персии имело бы некое логическое обоснование. Красавица Каринэ Самвеловна Татунц в этом списке ни сном, ни духом не фигурировала. Тем большей неожиданностью стало её появление во плоти в таком месте и в такое время. «На всё – воля Всевышнего», – решил Кудашев. – Чему быть, того не миновать. Но любую неожиданность нужно суметь развернуть в необходимом для себя направлении!».



Господин патологоанатом и прозектор Геворк Татунц недолго был озабочен сложившейся ситуацией. Пришлось объясняться. Вот когда Кудашеву пригодился армянский язык, на котором он научился объясняться ещё подростком, общаясь со сверстниками, сыновьями соседа по дому армянского купца Аванова. Долгий разговор был перенесён из приёмной ритуального заведения в жилую гостиную исфаханских Татунцев. Пришлось отложить поход в «ледник» на опознание тела. От обеда Кудашев отказался категорически, объяснив, что с полным желудком не сможет закончить деловую сторону встречи. Ограничились чаепитием. Познакомился Александр Георгиевич и с мужем Каринэ – священнослужителем Ираклием Татунцем без собственного прихода. Пока. Но есть надежда получить таковый в будущем.



Санкт-Петербургскую историю ранения ротмистра Кудашева, с его ролью героя, спасителя семьи Самвела Татунца от вооружённых «експлаприяторов», в семье исфаханских Татунцев хорошо знали. Смену имени Кудашев на Котович, перемену паспорта и профессии даже не обсуждали. Значит, так надо. Значит, так судьба сложилась! Люди из народа, столетиями гонимого по земле из страны в страну, на подобные мелочи внимания не обращали. Суть – важнее внешних признаков вещи. Не важно, какая шапка на голове. Важно – что под шапкой!


Кудашев знал, эта семья сохранит его тайну.



Прошли в подвал. На каменной скамье покрытое простынёй тело Гагринского. Лицо сохранилось только наполовину.


Кудашев невольно перекрестился по-православному. Прошептал: «Господи помилуй!».


Геворг Татунц спросил Кудашева:


– Узнаёте?



– Да, – сказал Кудашев. – Это он, мистер Саймон.


Вернулись в жилой дом. Каринэ помогла Кудашеву снять халат, шапочку и бахилы. Скрутила в узел и вынесла в прачечную. Вернулась. Кудашев долго мыл руки, Умывался. Думал.


Попросил Каринэ:


– Пожалуйста, отнесите в машину моему индусу что-нибудь поесть. Не разговаривайте с ним! Я скоро уеду.


За столом Кудашев не отказался ни от одного, предложенного блюда, но к спиртному не притронулся:


– При всём уважении к вашему дому, дорогой Геворк! Я за рулём. Вы же не хотите получить ещё и моё мёртвое тело в ваш подвал?!


Говорили на армянском, не стеснялись. Армянский язык не хуже японского или венгерского, если сравнивать его с другими языками на предмет трудности обучения и распространённости. Это не русский и не тюркский, на которых говорит народонаселение почти трети земного шара!



Пришёл черёд Каринэ рассказать Кудашеву продолжение трагической санкт-петербургской истории:


– Вы не думайте ничего такого, Александр Георгиевич, – смущённо сказала Каринэ. – У нас с мужем одна фамилия, как и моя девичья, но мы не были родственниками даже дальними. После смерти папы и тёти пришлось распродать остатки имущества и покинуть Санкт-Петербург. Сначала приехала во Владикавказ к дяде Мартиросу, потом в Тебриз к дяде Петросу. В Тебризе познакомилась с Ираклием из Исфахана. Меня сосватали, вышла за Ираклия замуж. Теперь живу в Исфахане. У нас всё хорошо. Бог даст, скоро рожу ребёночка!



– Что вы говорите, Каринэ?! Ваш папа умер?



– Его боевики эсэры застрелили. За то, что в нашем доме одного из них убили, а второго посадили в тюрьму. Вот второй через месяц с этапа бежал и привел к нам в дом пять человек с наганами. Папу убили сразу. Тётя Ануш сама умерла от разрыва сердца. А я из своей комнаты на втором этаже зимой в одном платье сумела забитое на зиму гвоздями окно открыть, выбралась на карниз и просидела на нём с час, держась за водосточную трубу. Приехала полиция, пожарные, меня сняли. Я месяц в больнице для бедных лежала. Слава Богу, выздоровела!



Кудашев припомнил имена нападавших, ставшие ему известными по докладу полковника Джунковского, проводившего расследование. Стрелявший в Кудашева и получивший в ответ пулю в лоб – «Яшка Ферт», он же крестьянин Семен Иванович Сыров. Второй – «Митька-експлаприятор» – самарский крестьянин Дмитрий Погорелец сын Иванов. Когда это было? 25 ноября 1911-го года! Господи, и года не прошло, а кажется так давно!



Пообедали, поговорили.


– Шнурагх алутюн! – сказал Кудашев. – Большое спасибо.


После обеда занялись делами.


– Как мне называть вас, Александр Георгиевич? – спросил Геворк Татунц.



– Сэр Джон, – ответил Кудашев, – я из Канады, и мой брат Саймон тоже. Паспорта в Англии получили, они подлинные, сомнений быть не может. Вот ещё бумага – могу приехать к вам официально, как начальник военно-санитарной службы. Теперь о деле. У меня просьба. Прошу вас взять на себя заботу о захоронении мистера Саймона. Обмыть, приодеть в последний путь, место на кладбище, гроб, поминальные молитвы. Документы о смерти и прочее.



– Это моя работа. Всё сделаю. Вопрос есть, какого вероисповедания ваш брат? Как его отпевать, каким именем поминать?


– Православного. По паспорту Саймон Котович. Пусть он и по вашим записям пройдёт если не как Саймон, то как Симеон! Вот деньги, тридцать туманов золотом. Не уложитесь, свяжитесь со мной по телефону. Доплачу.


– Что вы, что вы, сэр Джон. Это хорошие деньги. Всё справим, как положено.



– Да, только скромнее, без шума, не привлекайте внимания! И ещё просьба к профессиональному патологоанатому. Я боюсь, что смерть Саймона не случайна. Есть некоторые основания предполагать, что могло иметь место преднамеренное убийство с последующим уничтожением следов преступления. Вам задание: ещё раз самым внимательным образом осмотрите труп на предмет следов умышленного насилия, применения пыток. А именно: нет ли следов ожогов на теле, проникающих ранений под ногтями, переломов пальцев… Возможно, отравление опиумом. Это тайна. Я оплачу результат исследования отдельно.



Геворк утвердительно кивал головой.



Подошла Каринэ. Положила на стол выстиранную и выглаженную одежду Гагринского. Вернее то, что от неё осталось.


– Я не возьму, – сказал Кудашев. – Пустите на тряпки. В карманах было что?



Геворк достал из ящика стола карманного формата потрёпанную книгу, английский паспорт и портмоне. Обратил внимание на содержимое бумажника: две маленькие медные монетки достоинством в один шахи – цена чёрствой вчерашней лепёшки. Сказал, указывая на бумажник:


– Мародёры. Или нищие, или фарраши. Они денег не оставляют.


Потом вынул из ящика и положил отдельно на край стола, ближе к Кудашеву, большую, в две унции, серебряную монету с профилем кайзера Германии Вильгельма второго.



Кудашев заинтересовался, повертел монету в руках. Монета новенькая, сверкает. Фюнф марк – пять марок. Совсем недавно Кудашев видел подобные. В том числе и такими монетами был оплачен ворованный груз нефти с танкера «Девоншир». Немецких марок ни в английском консульстве, ни в кассе санитарной службы никогда не было.


Спросил Геворка:


– А эта откуда? Была у Саймона? Как сохранилась, в кармане нашли?



– Нет, не в кармане, – ответил патологоанатом, – я сам её обнаружил уже в прозекторской. Монета была мёртвой хваткой зажата в правой руке покойного. Мародёры её не увидели.



Кудашев мельком взглянул на книжку. Ещё один сюрприз – текст на русском! Не акцентируя внимания Татунца на книге, сунул её в свою полевую сумку.


– Если всё – будем прощаться?



Татунцы всем семейством проводили Кудашева до машины.


Уже сидя за рулём, Кудашев спросил Геворка на инглиш:


– Говорят, скорпионов в этом году много? Ползут в город?



– Если санитарная служба сумеет заставить власти навести порядок на кладбище домашних животных – не будет скорпионов! – ответил Геворк Татунц.



Каринэ забрала у Сабу Чандра поднос с тарелками и стаканом. Помахала Кудашеву ручкой. Грустно, очень грустно, но улыбнулась на прощанье.



Что ж, первую любовь, даже безответную, никто не забудет и в счастливом браке!


_____________________________________________


* Примечание автора: О приключениях купца Самвела Татунца в Персии и ротмистра Кудашева в Санкт-Петербурге Читатель может прочитать во второй книге романа «Бирюза от Кудашева».


_____________________________________________




***



По возвращению в усадьбу Кудашев от предложения Джамшид-баба пообедать, отказался. Прилёг отдохнуть с дороги. Сон не шёл. Взгляд невольно скользил по комнате. Всё чужое. Чужие стены, чужая постель, чужие люди… Ни одного родного лица. Чужой город… Пора возвращаться домой! Домой!


Эх, Владимир Михайлович, дорогой! Что ж теперь без тебя здесь делать? Мышей кормить и клетки чистить и сахиб субедар Сабу Чандр сможет. Но телеграфная связь с Центром и работа по микрофильмированию информации с сегодняшнего дня невозможна. Кандидатура Сабу Чандра явно согласована с РО Генштаба Армии Индии. Впрочем, этот аспект деятельности уже не главный. Совсем не главный!


Только сейчас Кудашев понял, что для него значил Гагринский, кем он был для него. Вспомнилось: первая зимняя ночь на борту транспорта «Геок-Тепе». Простуда, лихорадка. Гагринский с кружкой горячего чая с коньяком: «Выпейте, Александр Георгиевич, легче станет… Капитан прислал!». А кто в ледяную воду Колчерского пруда нырнул, спасая народного героя Кудашева, потерявшего сознание в этом пруду? Тоже Гагринский! Что теперь делать? Как рассказать о его смерти барышне-телефонистке Гелене Котушинской, теперь уже Гагринской. По срокам, верно, уже родила. А Гагринского так никто и не удосужился порадовать известием. Как и католичка Гелена никогда не узнает правду о его смерти, не оплачет мужа на его могиле с православным крестом, на котором будет табличка с чужим именем буквами армянского алфавита!



Кудашев зарылся головой в подушку, закусил её уголок зубами. Хотелось выть, стрелять, рубить, крушить! Слёз не было. Увидев кровь на белой наволочке, встал с постели. Подошёл к зеркалу, увидел капельки крови на собственном горле.


Кудашев плакал кровавыми слезами.



Вышел к пруду, сбросил с себя одежду, вошёл в тёплую воду. Дважды пересёк пруд по диагонали. Ополоснулся под душем.



Вернулся в дом. Вошел в комнатушку покойного Владимира Михайловича. Осмотрелся. Увидел стопку книг в его тумбочке. Вспомнил, книгу, переданную Геворком Татунцем. Вернулся в свою комнату. Из карманов белого штатского, но скроенного на военный манер, кителя вынул потрёпанный томик, бумажник с двумя шахи и монету в пять германских марок. Последние предметы, которых держал в своих руках Владимир Михайлович. Что они могут рассказать о трагедии, случившейся с их владельцем?



Пароксизм горя миновал. Истерика закончилась. Настала пора думать. Думать. Искать убийцу!



Книга в затёртом картонном переплёте, рисунок на обложке непонятен, но имя автора и название прочесть можно: «Н.Гумилёв, «Жемчуга». На титульном листе то же самое. Плюс дополнительная информация: «Обложка работы Д. Кардовского. Стихи. Кн-во «Скорпион». М., 1910. Ц. 1 р. 50 к.».



Так, Владимир Михайлович, дорогой, незабвенный, как вы были верны себе в своей наивности и непрактичности! Кудашев не рассердился, не обиделся на покойного. Не было даже досады. Был бы Гагринский жив, получил бы нагоняй от своего начальника. Внутренним зрением Кудашев словно видел своего боевого товарища: русский разведчик-нелегал с английским паспортом на имя Саймона Котович в нарушение всех законов конспирации и ежечасно внушаемых самых строгих наставлений гуляет в одиночестве по персидскому Исфахану с томиком какого-то русского поэта на русском языке!



Что же это за поэт такой, чьи стихи нужно было нести с риском провала через весь город?! Ладно, прочтём,с!



Старый конквистадор



Углубясь в неведомые горы,


Заблудился старый конквистадор,


В дымном небе плавали кондоры,


Нависали снежные громады.



Восемь дней скитался он без пищи,


Конь издох, но под большим уступом


Он нашел уютное жилище,


Чтоб не разлучаться с милым трупом.



Там он жил в тени сухих смоковниц


Песни пел о солнечной Кастилье,


Вспоминал сраженья и любовниц,


Видел то пищали, то мантильи.



Как всегда, был дерзок и спокоен


И не знал ни ужаса, ни злости,


Смерть пришла, и предложил ей воин


Поиграть в изломанные кости.



_________________________________________


* Гумилев Николай Степанович (1886-1921), русский поэт и критик, основатель литературного течения акмеизма (греч. akme, цветущая сила).


_________________________________________



Кудашев был озадачен. У него самого под гитарные переборы рождались песни, которые он стихами не считал, как не считал и самого себя поэтом. Его песни были просты, просто повествовательны. А в этих четырёх четверостишиях была магия какого-то ещё не до конца осознанного, но уже прочувствованного глубинного смысла!


Вспомнил, как сам пел на инглиш экспромтом песню о флибустьерах и авантюристах на званом ужине, который устроил покойный полковник Гай Генри Баррат в честь гостей из России! Гагринский, хоть в силу своего положения и не был участником ужина, но песню наверняка слышал…


Перевернул страницу. Удержался, не стал читать. Пролистал. Искал нечто к книге не относящееся, пометку, закладку… Прогладил пальцем корешок. Пусто. Ничего. Всё чисто.


Закрыл книгу.


Думал, мысленно говорил сам с собою.


Что ж, Гагринского понять можно. Увидел томик где-нибудь на барахолке, открыл, прочёл и не удержался от покупки. Вряд ли дал больше медного шахи!



Так, есть одно первое новое знание: Гагринский в день своей гибели где-то купил книгу стихов на русском языке! Купил? Может, получил в подарок? А если эта книга сыграла роль приманки для разоблачения русского агента? И Гагринский на неё попался?! Думать потом. Смотрим вещи дальше.



С портмоне понятно – не мог Гагринский выйти в город с тремя медными шахи в кармане. Геворк прав – это мародёры. Убийство с целью грабежа белого сахиба в дневное время на видном месте исключается.



Теперь самое интересное вещественное доказательство: пять марок Дойче Рейх Банка. За эти полновесные в две унции - "2-OZ" серебра восьмисотой пробы пять марок базарные менялы дали бы туман золотом. С персидскими обшарпанными с неровными краями кранами из дешёвого серебряного сплава не сравнить! Где взял? Кто дал? За что? Почему?! Если оказал кому-то услугу – расплатились бы кранами или даже рублями. Но марками? Редкая монета в этих краях. Немцы ими не бросаются просто так. А не просто так? Если не просто так, значит с умыслом. А умысел простой, хамский: «Смотри, доктор Котович! Это наших рук дело, понял?! И с тобой – то же самое будет!». Эти «фюнф марк» - визитная карточка Клауса Пенка!



Так, Кудашев, только без приступов бешенства. Не трать энергию зря. Побереги себя для боя!


Что ещё?


В тумбочке четыре книги. Две – словари. Они ещё из Европы. Третья – Библия. Название на корешке латиницей, католический простой прямой крест. Открыл, пролистал. Не забыл свои двойки по латыни, гимназист Кудашев?


Прочитал наугад:


– «Scimus enim eum, qui dixit: «Mihi vindicta, ego retribuam»; et iterum: «Iudicabit Dominus popu¬lum suum»…



Повторил вслух:


– Михи виндикта, эго ретрибуам!



Понятно, стих десятый из «Послания к евреям» Апостола Павла. «Аз воздам!» – в каноническом православном тексте.


_____________________________________________


* Лат.


– «Мы знаем Того, Кто сказал: у Меня отмщение, Я воздам, говорит Господь. И еще: Господь будет судить народ Свой. Страшно впасть в руки Бога живаго!»…


_____________________________________________



Закрыл Библию.


Подумал: «Ничего себе! Эти слова Кунигунда перед отъездом произнесла! Может, знамение мне? Свыше? Нет, не может быть. Так не бывает. Совпадение!».


Библия – книга многостраничная. Издана во Флоренции в 1812 году. За сто лет пометок на её страницах набралось масса. И простым карандашом, и чернилами. Точки, птички, крестики, подчёркнутые стихи, отдельные слова. Пока отложил в сторону. Здесь одним вечером не обойтись.


Вот добрался до книги четвёртой.


На польском. Томик карманного формата в 344 страницы. Краковское издание 1904 года. Поэзия Адама Мицкевича. Том I. Тёмно-зелёного батиста хорошо проклеенный переплёт с тиснением золотом текста и даже с портретом! Дорогая книга, новенькая.


Ах, Владимир Михайлович! Не похвалился мне приобретением. Побоялся. Бедный, бедный телеграфист Гагринский. И сам Кудашев хорош! Только о себе и думал. А Гагринский всё видел, всё понимал. Сам себе пытался скрасить собственное одиночество… Да, вчерашний день не вернуть!


Что тут в книге, кроме стихов на польском? Ничего нет, книжка новёхонькая. Вряд ли Гагринский успел прочитать её целиком. Стоп! На последнем форзаце тёмного серо-зелёного цвета несколько неприметных строк простым карандашом на немецком:


«Liebem Freund Simon von ungl;cklich Rachil!».


_____________________________________________


* Нем.


Дорогому другу Симону от несчастной Рахиль!


_____________________________________________


Симон, это Саймон? Неужели подарок Гагринскому? Или простое совпадение? На немецком, но от Рахиль? Имя, скорее еврейское… Что ж. Есть факт. Факт подлежит исследованию.


По дороге через Францию и Англию Гагринский Мицкевича не покупал. Из Исфахана не отлучался. Посылок не получал. Следовательно, эта книга была приобретена в самом Исфахане. Или подарена. Точка. Нужно искать продавца. Где здесь у нас книжные магазины?!



В комнату постучался Джамшид-баба. Вошёл. Встал у двери, опустив глаза.



– Есть что по делу? – спросил Кудашев.



– Прямых очевидцев произошедшего нет. Есть двое – мужчина и женщина, курды. На ослах ехали, везли в город на продажу крашеную пряжу. Самого столкновения не видели. Услышали сзади крики возницы: «Курррррр! Йя-ха!!!», стук копыт шестёрки лошадей, сами прижались к перилам моста, успокаивали ослов. Услышали человеческий крик. Дилижанс пронёсся, не останавливаясь. Какие-то люди подбежали к сбитому пешеходу. Потом, как всегда, толпа набежала. Настоящих свидетелей отыскать не удалось. Все боятся. А за деньги, понятно, наврут всё, что захочешь услышать. Эти двое поехали дальше, на первом перекрёстке оповестили полицию. Потому я их и нашёл. Больше ничего не известно.



– Так. Понятно. Отдыхайте, Джамшид-баба.



– Есть ещё слова, доктор Джон. В вашем кабинете телеграф звонил. Много ленты на столе.



Кудашев кивнул, прошёл в кабинет. Действительно, стол завален бумажной телеграфной лентой.


Первое сообщение от Кунигунды Кудашев прочел свободно:


«ПЛАЧУ ВМЕСТЕ С ТОБОЙ ЛЮБЛЮ ЦЕЛУЮ ТВОЯ УНА».



Второе тоже не зашифровано – от генерала Фальконера:


«СДАВАЙ ДЕЛА ПОМОЩНИКУ ПРИЕЗЖАЙ ХОРРЕМШЕХР ПОТОМ ЛОНДОН УВЕРЯЮ СПОКОЙНОЙ НАУЧНОЙ РАБОТЫ НА БЛИЖАЙШИЕ ДВА-ТРИ ГОДА НЕ ПРЕДВИДИТСЯ ЕСТЬ ПЕРСПЕКТИВНОЕ ДЕЛО КОТОРОЕ ЛУЧШЕ ТЕБЯ НИКТО НЕ ОСИЛИТ В КОЛЧЕСТЕРЕ У ТЕБЯ ЕСТЬ ДРУЗЬЯ ДЖОРДЖ».



– «Да, – подумал Кудашев, – действительно, пора выпустить на волю наших белых мышек!».



Что-то ударило Кудашева по плечу. Так, будто абрикосом с ветки. Повернул голову, скосил глаза: на его плече сидел песчаного цвета скорпион. Кудашев вынул из-за голенища сапога нож и ловко сбил скорпиона на пол. Раздавил сапогом. Присмотрелся. Ба, вот и второй в уголке затаился, обедает какой-то мухой!



Вышел во двор, знаком подозвал к себе Джамшид-баба, спросил:


– Нет ли у нас «австрийской пыли» доктора Отмара Цейдлера? В Европе этот порошок называют по-английски – «dust». Хорошее средство для борьбы с вредными насекомыми. У нас дуст есть?



– Дуст? – переспросил Джамшид-баба? – Нет, не знаю. Кроме хлорки и карболки ничего нет!



– Тогда попрошу принять любые меры для безопасного отдыха. Кипятите воду, поливайте непрошенных гостей кипятком! Завтра будем дуст делать, спасаться от скорпионов!



Последние слова Кудашев произносил уже сидя в машине. Он знал, куда ехать, что и кого разыскивать. Ему не пришлось терять время, разыскивая книжную лавочку, в которой могла бы работать девушка или молодая женщина по имени Рахиль.


Патологоанатом Геворк Татунц, похоже, знал в Исфахане всё и всех. Да, есть такая лавочка в третьем переулке от «Бозорга». С вывеской на фарси и на инглиш. Русские туда тоже иногда заходят. Хозяин газеты из России получает.



– И что, книжная лавочка в Исфахане приносит доход, на который можно прожить? – спросил Кудашев.



– Какой там, – пренебрежительно махнул рукой Геворк. – Бывают дни – ни листка бумаги не продадут. Книжная лавочка для виду. Хозяин пожилой еврей из Варшавы. Ростовщик по мелочам. Персам религия запрещает заниматься платными ссудами-кредитами. В банк не каждый пойдет. Да и не дадут в банке ссуду в два-три крана на два-три дня! Вот эту нишу и заполняют базарные менялы – евреи и армяне. Здесь конкуренции нет, у каждого своя клиентура складывается…


Кудашев слушал внимательно, запоминал каждое слово. Гагринский мог получить пять марок и у менялы! Спросил:


– Один живёт? Без семьи?



– С дочерью. Хорошая девушка. Как у нас говорят, на выданье. Только кто её возьмёт, красивую, грамотную, но нищую, замуж!



– Имя не вспомните?



– Зачем вспоминать? Так знаю. Рахиль она. Библейское имя.



Кудашев встал, распрощался с Геворком второй раз за день. Поехал к «Бозоргу». Книжную лавочку нашёл быстро. Ветхая некрашеная дверь заперта на тяжёлый висячий замок. Осмотрелся. Обошел дом. Ещё дверь. Полуоткрыта. Заходить без спросу не стал. Постучался. Вышла пожилая персиянка.


– Вы к кому? В книжную лавочку? Закрыто. Хозяин болен.


– Я знаю, пришёл проведать. Вот корзинка, здесь кое-что для доброго здоровья. Передайте хозяину!



Женщина корзинку взяла, вернулась в дом. Через минуту появилась снова, жестом пригласила Кудашева.


Неказист дом снаружи, но квартирка книготорговца произвела приятное впечатление на Кудашева. Чистая. Стены недавно выбелены, полы деревянные, устланы цветными войлоками – кошмами. Несколько шкафов, забитых книгами. Книги на подоконнике, книги стопами у стен на полу. Стол, покрытый цветной скатертью, самовар. На тахте, покрытой персидским ковром, сидит пожилой человек. Давно небрит. Из-под чёрного кепи на щёки спускаются седые пейсы. Большое пенсне зеленоватого стекла в стальной оправе. Книготорговец пытается подняться навстречу гостю.



– Шалом, рэбе! – сказал Кудашев на идиш и перешёл на фарси. – Прошу вас, не вставайте, не тревожьтесь. Я только на минуту, на пару слов!



– Шалом и вам, молодой господин!– ответил книготорговец на русском.



Кудашев развёл было в недоумении руками, но книготорговец жестом не дал ему говорить, продолжил сам:


– Не нужно лишних слов. Я не спрашиваю вашего имени и где вы откуда. Мне достаточно было посмотреть вам в глаза. Я не хочу знать неправду и не скажу неправду сам. Лучше промолчу. Теперь говорите, что привело вас в этот несчастный дом к старому Иегуде Бен-Шломо. Я понимаю русский лучше, чем персидский!



Кудашев вынул из кармана томик Мицкевича.


– Вам знакома эта книга, рэбе?



Иегуда Бен-Шломо повертел книгу в руках, раскрыл, прочёл надпись на последнем форзаце.


– Да, хорошо знакома. Мне принесла её в Варшаве молоденькая курсистка, и я, не торгуясь, заплатил за томик рубль двадцать серебром! О, когда это было! В какое чёрное для всех время. Одна тысяча девятьсот пятый. Люди словно сошли с ума. Кидались друг на друга, как безумные. Красные флаги… Поляки на русских. На поляков – черкесы с саблями в мохнатых папахах. И, как всегда, во всем были виноваты евреи. Боже мой. Я бросил всё своё имущество, забрал семью и бежал из Варшавы… Но от судьбы не убежишь. Потерял сына в Тифлисе, жену в Табризе, дочь в Исфахане. Скоро уйду туда, где они. Я не ропщу. На всё Божья воля! Но почему вы молчите? Я же знаю, что вас интересует! Почему я должен делать за вас вашу работу?



– Мой брат бывал у вас, покупал книги. Позавчера днём он купил стихи Гумилёва. Возвращаясь домой, погиб на мосту через Зайенде-Руд под копытами коней почтового дилижанса. Я не уверен, что его смерть случайна.



– Ваш брат? С таким же успехом я мог бы быть вашим сыном! Впрочем, это не имеет никакого значения. Мне не нужны чужие тайны. Перестаньте ходить вокруг да около, я устал от вашего недоверия. Вы что, не знаете, что их убили? Сначала мою Рахиль, а потом вашего Семена?! Если не умеете задавать вопросы, я расскажу всё сам. Пусть кровь наших детей падёт на головы их убийц! Слушайте…



***



Документ № 75



Александр Кудашев, Персия, Исфахан – Полковнику Дзебоеву Владимиру Георгиевичу, Персия, Тегеран


Донесение.



Совершенно секретно.


«HW-1» – «SG-1»


(Кудашев – Дзебоеву)



Реконструкция событий, произошедших в Исфахане по делу о гибели военного агента «ХР-1» («Экс-Пи-Прим» –Владимир М.Гагринский).


Источники:


Книготорговец Иегуда Бен-Шломо,


патологоанатом Геворк Татунц,


кетхуда Джамшид-баба,


охранник зиндана полицейского участка при базаре «Бозорг» фарраш Кудрат-бий


– все из Исфахана.



Восемнадцатого сентября, в восемнадцать часов десять минут в Исфахане на мосту «Хаджу» (или «23 арки») через реку Зайенде-Руд на его втором ярусе, предназначенном для гужевого транспорта, но не запрещённом и для пешеходов, английским почтовым дилижансом (фургоном), направлявшимся в Тегеран, был сбит агент «ХР-1» (Владимир Михайлович Гагринский). Попав под копыта шестёрки коней, «ХР-1» умер почти мгновенно. Его тело было опознано. Лицо погибшего изуродовано, наполовину разбито, череп проломлен, переломаны рёбра, кости рук, ног, сломан позвоночник.


Возницы дилижанс при наезде не остановили, судьбой сбитого ими человека не поинтересовались. Дилижанс шёл с большой скоростью, предельной для транспорта подобного назначения. По инструкции возницы не имеют права останавливать дилижанс ни при каких обстоятельствах, кроме как в случаях препятствий непреодолимой силы.


Свидетелей-очевидцев самого момента столкновения отыскать не удалось.


Достоверно установить, имело ли в данном случае умышленное убийство, совершённое третьими лицами, которые могли толкнуть «ХР-1» под копыта коней, не удалось.


Достоверно установить, имело ли в данном случае самоубийство, совершённое «ХР-1», доброй волей шагнувшего под копыта коней, не удалось.



Хронология событий 18-го сентября с вероятностью плюс минус 10-15 минут следующая:


Два часа пополудни – «ХР-1» покинул усадьбу военно-санитарной службы. Из предместья шёл в город пешком. Этот путь шагом прогуливающегося человека можно пройти за 35-40 минут.


Два часа сорок минут пополудни – «ХР-1» вышел к центру города, 15-20 минут гулял по крытым галереям Большого базара. «ХР-1» любил гулять здесь, его интересовали кустарные поделки персидских мастеров – столики и кресла из тропических пород твёрдого дерева с инкрустациями латунной проволокой и перламутром, холодное оружие, украшения из серебра… На него торговцы уже не обращали внимания, за покупателя не принимали, между собой называли – «праздношатающийся ференги».


Три часа пополудни – «ХР-1» подошёл к дому в третьем переулке от Большого базара, где располагалась книжная лавочка Иегуды Бен-Шломо. Есть предположение, что его посещение лавочки было заранее согласовано с дочерью книготорговца девушкой семнадцати лет по имени Рахиль. Любовным свиданием их встречи назвать нельзя. В этот день они должны были встретиться всего в четвёртый раз. Однако, «ХР-1» уже получил от Рахиль памятную надпись на форзаце купленного здесь же томика Адама Мицкевича на немецком: «Liebem Freund Simon von ungl;cklich Rachil!» – «Дорогому другу Симону от несчастной Рахиль!». Дверь в лавочку была прикрыта, но не заперта. Обычное дело. Книжная лавочка из двух помещений: побольше – для покупателей и поменьше – контора, в которой с клиентами занимался сам владелец. Вход один из переулка без названия. Жилое помещение располагается на втором этаже, имеет другой вход – с торца дома.


Как правило, книготорговец в это полуденное время отдыхал, спал до пяти-шести часов вечера. Покупатели днём тоже не тревожили своим посещением книжную лавочку. «ХР-1» вошёл в помещение. За прилавком никого не было. Предполагаю, что из малого помещения, называемого «конторой» слышались стоны Рахили. «ХР-1» побежал на помощь. Рахиль была ещё жива, но истекала кровью. На её теле было несколько ранений. Вероятно, «ХР-1» пытался оказать первую помощь сам, начал кричать, звать соседей, отца Рахили. Первыми в книжную лавочку подоспел наряд конной полиции. Рахиль скончалась у них на глазах. Неизвестно, успела ли она сказать что-либо «ХР-1» и фаррашам.


«ХР-1» был арестован и доставлен в полицейское квартальное отделение Большого базара. Его допрашивали с трех часов тридцати минут пополудни в течение двух часов. Возможно, «ХР-1» требовал вызова представителя Генерального консульства Соединённого Королевства в Исфахане. Вместо представителя-британца в полицейском отделении появился человек, которого по словесному портрету можно идентифицировать, как старейшину немецкого посёлка в Исфахане Клауса Пенка. Он имел беседу с «ХР-1» без свидетелей. По всей видимости, «ХР-1» был вынужден подписать некоторые бумаги, которые Клаус Пенк забрал с собой. Этот вывод сделал охранник зиндана полицейского участка при базаре фарраш Кудрат-бий, который по окончанию допроса предоставил «ХР-1» возможность умыться и привести себя в порядок, обратив внимание на его испачканные чернилами пальцы правой руки. После этой последней процедуры «ХР-1» был освобождён из-под стражи.


Предполагаю, что Клаус Пенк взял с «ХР-1» подписку о сотрудничестве с германской разведкой. В качестве символической платы за услуги новому германскому «агенту» были вручены пять марок серебряной монетой в две унции.


Предполагаю, что «ХР-1» в результате перенесённых психологических перегрузок находился в невменяемом состоянии нервного шока. Вряд ли он мог дать Клаусу Пенку какие-либо серьёзные сведения о своей нелегальной работе. Десять-двадцать минут их общения недостаточное время для серьёзной работы с разведчиком-нелегалом. Но их хватило на то, чтобы запугать «ХР-1». Он знал, что в Персии казнят очень быстро. Я мог вернуться из командировки и только по приезду узнать о его казни. «ХР-1» дал подписку, рассчитывая выиграть время, выйти на свободу, дождаться моего возвращения, соответствующей помощи и ответных мер против провокаций Клауса Пенка.


«ХР-1» возвращался в усадьбу военно-санитарной службы пешком. Он был в глубоком горе от всего произошедшего. В первую очередь от насильственной смерти невинной ни в чём Рахиль Бен-Шломо, павшей жертвой провокации Клауса Пенка.


«ХР-1» ничего не видел и не слышал вокруг себя. В таком состоянии прострации он и попал под почтовый дилижанс. Он так и не разжал руку, стиснувшую проклятые пять немецких марок.


Скорблю о потерянном боевом товарище. Не сомневаюсь в его честности и преданности долгу.



ОБВИНЯЮ Клауса Пенка, подданного Дойче Кайзер Рейха, в умышленном убийстве подданного Российской Империи вольноопределяющегося военного агента-нелегала «ХР-1».



ПОЛАГАЮ вину Клауса Пенка смерти Рахиль Бен-Шломо и «ХР-1» в совокупности с иными преступлениями упомянутого Клауса Пенка, направленными на провокационное разжигание конфликта между Россией и Британией, в том числе убийства английского полковника Гай Генри Баррата, доказанной.



Не из чувства личной мести, но во исполнение поставленной предо мною задачи защиты моей родины России,


ПРОШУ:


Прошу санкционировать физическую ликвидацию Клауса Пенка!



«HW-1


(А.Г.Кудашев)



***


Документ № 76



Полковник Дзебоев Владимир Георгиевич, Персия, Тегеран – Александру Кудашеву, Персия, Исфахан



На Донесение.



Совершенно секретно.


«SG-1 – HW-1»


(Дзебоев –Кудашеву)



С Донесением ознакомился. Донесение будет передано в вышестоящие инстанции. Ждите ответа по существу сложившейся ситуации.


Буду ходатайствовать о назначении вдове и сыну погибшего положенного пенсионного содержания.


Ликвидацию Клауса Пенка данной мне властью категорически запрещаю.


Предупреждаю: в случае неповиновения, в случае превышения своих полномочий в данном вопросе – будете немедленно отозваны в Россию и преданы военно-полевому суду.


Прошу не горячиться, проявить хладнокровие. Установить с Пенком нормальные нейтральные взаимоотношения. Будьте корректным и дипломатичным. Английские проблемы не должны решаться русскими руками.


Берегите себя.


«SG-1»


(Дзебоев)



***



Октября, 1 дня, 1912 г. Россия, Санкт-Петербург.



Совещание у Начальника Генерального штаба генерала от кавалерии Якова Григорьевича Жилинского.


Присутствуют:


– член Государственного Совета Военный министр генерал от кавалерии Владимир Александрович Сухомлинов;


– Помощник первого обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба, заведующего военно-статистическим делопроизводством части 1-го обер-квартирмейстера и особым делопроизводством Главного управления Генерального штаба генерал-майор Монкевиц Николай Августович;


– Начальник Разведывательного отдела при Главном Штабе ТуркВО под прикрытием должности Начальника Военно-санитарной службы ТуркВО полковник Отдельного Корпуса жандармов Джунковский Евгений Фёдорович;


– старшие офицеры ГУГШ, специалисты по направлениям;


– адъютант Военного Министра полковник Отдельного Корпуса жандармов Норденстрем Павел Карлович.


При секретаре стенографисте подпоручике Прилежине.



Только что выслушали доклад полковника Джунковского. Доклад короток, состоит практически из одних тезисов и цифр по его основным положения. Этот доклад в устной форме предназначается, в основном, для ушей Военного Министра. Генералам и офицерам Генерального Штаба этот доклад хорошо известен, они работают с информационными материалами из Персии денно и нощно.




Генерал-майор Монкевиц Николай Августович Монкевиц был мрачен. Он предпочёл бы, чтобы это совещание не состоялось. Доклад Джунковского сам по себе не просто добросовестно подготовлен, он сенсационен. А в разведывательном деле сенсации бывают чрезвычайно опасны. На совещании настоял сам Военный министр. Отложить хоть на несколько часов возможности не было. Ознакомить Джунковского в индивидуальном порядке с иными материалами по делу Монкевиц не имел права. На совещании Евгения Фёдоровича будут ждать сюрпризы. Возможно, не его одного. Интуиция!



– Прошу вас, Николай Августович! – жестом поднял Монкевица с места Сухомлинов.



Монкевиц раскрыл свою рабочую папку. Говорил, не глядя в бумаги, но время от времени переворачивал листы с текстом подготовленного выступления и справками:



– Господа офицеры и генералы, господин Военный министр! 1-е квартирмейстерство ГУГШ России располагает тремя неполными копиями английского «Плана мобилизации» на разного рода носителях и одной полной копией 3-й части «Плана» Вице-Королевства Индии на синемаплёнке. К сожалению, мы пока не располагаем точными сведениями, когда и при каких обстоятельствах военному агенту «HW-1» – «Хиндустанскому Волку» удалось снять с подлинника фотокопии. Ждём от него следующего более пространного отчёта. Первые три донесения, полученные от наших резидентов из разных источников по территориям и ведомствам, сходятся в одном: численность индо-британских войск, которые могут быть в случае начала войны введены в Персию, в Турецкую Месопотамию, на Кавказ и в Закаспий, не может превышать общую цифру в триста восемьдесят – четыреста тысяч человек. В том числе пехота, кавалерия и артиллерия. Однако! Донесениями, отправленными агентом «HW-1», утверждается, что этот контингент должен быть отмобилизован в количестве более одного миллиона человек! Эта цифра подтверждается не только разрозненными документами Генерального консульства Соединённого Королевства, но и подлинным "Планом", выкраденным у германского резидента в Исфахане и попавшем в руки агента "HW-1". Цифры, как видите, разнятся на порядок. Цифры последних донесений не взяты с потолка, они обоснованы серьёзными документами, копии с их подлинников также есть в нашем распоряжении. Нет причин не доверять им. Наши аналитики этот вывод подтверждают. Встаёт вопрос, что из двух чисел является истинным? Умозаключения аналитического характера или документ за подписями десятка высших офицеров и чиновников Вице-королевства Индии? Я не рискну начать строить дальнейшую работу силами Главного Управления Генерального Штаба, в случайном порядке основываясь на одном из имеющихся у нас документов. Нам необходимы точные данные. Истинная информация! Будем работать дальше. Сегодня рано подводить итоги.



Сухомлинов криво улыбнулся:


– Много работали, мало заработали!


Кивнул своему адъютанту:


– Павел Карлович, ваш выход.



Со своего места поднялся полковник Норденстрем. Раскрыл вместительный конногвардейский телячьей кожи ранец, вынул из него синюю коленкоровую папку. Положил её на штабной стол. Объявил:


– Господа офицеры! Ваше Превосходительство! Прошу ознакомиться: пред вами подлинный шестой экземпляр «Плана»! К нему прилагается заключение наших экспертов криминалистов, как химиков, так и графологов. Бумага, чернила, сургуч, карандаш – всё соответствуют тем, что применяются в канцеляриях Правительства и Главного Штаба Армии Индии. Почерки и росчерки подписей должностных лиц соответствуют имеющимся у нас подлинным аналогам. Лица, сомневающиеся в подлинности документа, могут высказать своё мнение. Прошу,с. Пред вами, как мы понимаем, пятый по счёту свод информации. Но на этот раз подлинный, абсолютно достоверный! Читайте, работайте, готовьте новый отчёт!


Сел на место.


Сухомлинов с мягкой ироничной улыбкой скользил своим отеческим взором по лицам присутствующих на совещании офицеров и генералов.



Монкевиц не стал затягивать паузу:


– Мы благодарны за помощь, Ваше Высокопревосходительство! Разрешите только один вопрос?



Сухомлинов, уже поднявшийся с места, обернулся:


– Слушаю вас.



Голос Монкевица не дрогнул:


– Мы должны знать источник, Ваше Высокопревосходительство!



Сухомлинов замялся лишь на секунду:


– Вопрос законный… Если позволите, я отвечу на него лично Государю Императору! Полагаю, совещание окончено?



Офицеры и генералы встали. Военный министр в сопровождении своего адъютанта покинул зал для совещаний. Вслед за ним вышли офицеры ГУГШ. За столом под огромным портретом Государя Императора Николая Александровича остались трое: Жилинский, Монкевиц и Джунковский.



– Позвольте полюбопытствовать, Ваше Превосходительство, – обратился к Жилинскому Джунковский, указывая на синюю папку.



– Шутить изволите, Евгений Фёдорович?! – сердито в полголоса рявкнул Жилинский. – Смотрите, если есть охота. Я содержимое этой папки уже наизусть знаю!



Генерал-майор Монкевиц развязал тугой узел тесёмок, раскрыл папку. Ткнул пальцем в титульный лист. Потом вынул из своей папки распечатанную фотографию с кадра первого листа «Плана мобилизации».



Фотография, присланная ротмистром Кудашевым, по всем параметрам явно была сделана с оригинала листа из синей папки.


И на фото, и на листе одинаковые индивидуальные внешние признаки – пятнышки, замявшийся и разглаженный след на правом уголке листа бумаги. Один и тот же шрифт с покосившейся вправо литерой «Т». Один и тот же текст:


– «План мобилизации Соединённого Королевства Великобритании, Ирландии и Индии. Часть третья. Вице-королевство Индия. Военно-оперативное Управление Генерального штаба Армии Индии». Совершенно секретно. Номер 00-6».



– Глазам своим не верю! – не сдержался от восклицания полковник Джунковский.



– Смотрите сами. Именно эту папку держал в своих руках ротмистр Кудашев. Именно с этих документов он отснял шестьсот кадров текста и прислал нам. Именно эти, а не какие другие документы Кудашев возвратил Начальнику РО Главного Штаба Армии Вице-Королевства Индии генерал-майору Уилфреду Маллессону! Шестой экземпляр! – не глядя на документы, набивал табаком свою трубку генерал от кавалерии Жилинский.



– И что теперь? – спросил Джунковский.



– Как что? – переспросил Монкевиц. – Информация, добытая и переданная ротмистром Кудашевым, подтверждена самим Военным Министром! Лучше не бывает. Готовьте представление на Кудашева. На «Владимира» либо на «Анну», решайте сами. Офицерский четвёртой степени «Георгий» у него есть. Третьей степени за шпионство не положен!



– Какой, какой орден, Ваше превосходительство! – Джунковский от волнения начал заикаться. – Вы что, не понимаете?..



Жилинский положил на плечо Джунковскому свою тяжёлую руку кавалериста. Сказал ему в ухо, дыша табачным дымом донской махорки:


– Будет лучше, если и вы, Евгений Фёдорович, ничего не станете понимать. В противном случае нам всем придётся разъехаться по своим деревням, любоваться пейзажами, пить домашние наливки и писать мемуары. Понятно? Вы ведь в Царское Село по собственной инициативе не вхожи при всех ваших связях? А?! Не помню, у вас у самого «Владимир» имеется, нет? Прикажите своему камердинеру обметать на мундире дырочку!



***


Было о чём поразмыслить Евгению Фёдоровичу Джунковскому по дороге в Ташкент.


Дорога должна была занять почти шесть суток. Да, в «литерном» генерал-губернатора, конечно и быстрее, и комфортнее. В четырёхместном купе Джунковский вместе со своим бессменным «дядькой» – вахмистром, которого называл просто Фомичём. Попутчики не досаждали, но о горячем душе и телеграфном аппарате пришлось забыть до самого Ташкента.



Отдохнуть Джунковскому в поезде под покачивание вагона и монотонный стук колёс не удалось. В десятый раз вспоминал он каждое слово, сказанное участниками совещания. Составлял собственную стенограмму. С комментариями, конечно. В официальной стенограмме, разумеется, ироническая улыбка Военного министра генерала от кавалерии не была отражена.


Подводил итог командировки. Итог не просто неутешительный. Для Джунковского, с его собственным пониманием хитросплетений Большой игры, итог катастрофический. Неожиданное одобрение вышестоящим командованием работы группы Дзебоева-Кудашева при всех её трагических моментах почёл фарисейством.


Что в сухом остатке? Установлена, наконец-то, позиция Сухомлинова и, соответственно, Царского Села в государственных политических приоритетах. Всё-таки, дружить будем с Германией. Воевать – с Соединённым Королевством Великобритании, Ирландии и Индии. Что теперь, готовиться к интервенции контингента англо-индийской армии в Туркестан?! Что подтверждает это умозаключение? План мобилизации, побывавший в руках Кудашева, якобы похищенный в одном из ведомств Соединённого Королевства, потом украденный у фон Пенка, возвращённый в руки Уилфреда Маллессона! Что помогло Маллессону выявить цепочку немецких агентов в военном ведомстве. А потом? Вряд ли Маллессон «потерял» по дороге из Исфахана в Нью-Дели эту злополучную папку! Вряд ли Сухомлинов получил эту папку в качестве жеста доброй воли от собственного английского агента. Эта папка – мощная козырная карта для германской разведки, которую можно было бы использовать для развала российско-английского альянса.



Джунковский исписывал страницу за страницей в своём блокноте. Чертил схемы. Вырывал страницы, жёг бумагу в пепельнице и чертил снова.



Следовательно: Сухомлинов мог получить эту папку только из стальных рук германской разведки. Вот её последний маршрут: Уилфред Маллессон, начальник РО Генштаба индо-британской Армии Вице-Королевства Индии – Военный атташе Германского Рейха в Российской империи – Военный министр России! Промежуточные этапы в данном случае значения не имеют. Факт состоялся.


Однако! Не мог Маллессон забросить эти документы в Россию через немецкую агентуру в том виде, в котором их копировал Кудашев! Больно устрашающие цифры. Для чего ещё три российских резидента предоставили в ГУГШ почти идентичные материалы, в которых цифры преуменьшены в три раза по сравнению с теми, что Кудашев отфотографировал из папки, выкраденной у фон Пенка?! Это была старая дезинформация, внедрённая Маллессоном трём нашим резидентам! Четвёртая последняя деза передана самому Сухомлинову. Вывод: цифры в папке, переданной Сухомлинову, должны соответствовать цифрам, полученным ранее. Фотокопии документов Кудашева уже – уже! – не соответствуют документам в папке Сухомлинова! Липа! Что здесь непонятного? Немцам был важен сам факт – англичане собираются отторгнуть от России Закавказье, Апшерон, Закаспийскую область. Вытеснить русских из Северной зоны влияния в Персии! Англичанам важно другое – уверить Россию, что этот «План» направлен против немецкого натиска на Восток – «Дранг нах Остен!». Не могли в нашем РО к совещанию сверить документы на их идентичность, установить разницу! Эта разница может дорогого стоить. Родить новое знание о том, что хотел скрыть Уилфред Маллессон, что хотел навязать!


Это умозаключение стоит проверить. Нужно срочно возвращаться в Санкт-Петербург.



– Фомич! – позвал Джунковский своего денщика. – Собирай вещи, одевайся. Через три минуты экстренная остановка. Возвращаемся в Санкт-Петербург!



Через три минуты Джунковский потянул на себя рукоятку стоп-крана.


Глава ХV


Визит в немецкую слободу.


Джунковский у Монкевица. Сон Кудашева.


Не покерный «шоудаун» с Клаусом Пенком.



Несколько ранее.


Сентября, 27 дня, 1912 г. Персия, Ифахан.



Немецкая слобода в персидском Исфахане живет по собственным законам. В первую очередь – по законам безопасности. Едва повернул Кудашев руль своего «Роллс-Ройса» с тракта на немецкую улочку, как оберсту фон Пенку пришлось ответить на телефонный звонок из дома номер один.


– Слушаю!



– Докладывает пост номер пятый, шуцман Петер Фрост, экселенц! В наш сектор с тракта свернул «Роллс-Ройс» профессора Джона Котович. Двигается в сторону вашего дома, экселенц!


Клаус Пенк положил трубку. Подошёл к сейфу, достал из него пистолет Маузера. Сунул под брючный ремень за спиной. Поправил френч, огляделся в зеркало. Ждать непрошеного гостя в своём кабинете не стал. На крыльцо вышел одновременно с вышедшим из авто доктором Котович. Молчал. Ждал выстрела.



Кудашев поднял с заднего сиденья машины медицинский саквояж, повернулся и направился к дому. За три шага до крыльца широко улыбнулся его хозяину, поздоровался:


– Гутен морген, Вольфганг! Здравствуйте, герр оберст! Как здоровье, как наш дорогой Иосиф?



Клаусу Пенку ничего не оставалось, как ответить улыбкой на улыбку, приветствием на приветствие.


Прошли в дом.


Пенк хотел было проводить доктора Котович в гостиную, распорядиться насчёт завтрака, но Кудашев остановил его тоном авторитетного врача:


– Мыть руки. Смотреть больного! Я уже завтракал.



К приходу Кудашева молодой Пенк успел и подняться с постели, и позавтракать.


Внешним осмотром пациента доктор биологии Котович остался доволен. Термометр показал норму – тридцать шесть и шесть. Но реакции конечностей больного на удары молоточком были вялы, движение глазных яблок – пассивным.



– Как, доктор? – осмелился спросить Пенк.



– Лучше, чем можно было предполагать, – ответил Кудашев.



– Могу ли я надеяться на полное выздоровление сына? – спросил Пенк. – Меня беспокоит его вялость, пассивность…



– Не торопитесь, Вольфганг. Думаю, на год, другой Иосиф отстанет в развитии от своих сверстников. Его здоровью уже ничто не грозит, но скорой реабилитации я вам не обещаю. Наберитесь терпения. Радуйтесь, что не потеряли мальчика!



– Благодаря вам, сэр Джон. Только благодаря вам! Мы с супругой, наша семья в неоплатном долгу перед вами. Требуйте всего, что пожелаете. Мы будем рады сделать вам любой подарок.



– Сегодня мне нужна только капелька крови Иосифа для анализа. И, если не будете возражать, капелька крови кого-нибудь из его братьев для сравнения. В научных целях, герр оберст. Если удастся найти разницу в виде неопознанного объекта в крови, этот объект и будет возбудителем энцефалита. Его открытие станет открытием научным. Нет более высокой награды для учёного.



Клаус Пенк одобрительно закивал головой. Он был согласен.



***


Документ № 77



Клаус Пенк, Персия, Исфахан – майору Отто Майеру, отдел III B, цитадель, Кенигсберг, Дойче Рейх



«Albatros» – «Stein»


Донесение на № 01-хх.


Совершенно секретно.



Первое:


Подданный Британской Короны из провинции Онтарио Канады мистер Саймон Котович, ассистент и двоюродный брат доктора Джона Котович, давший подписку о сотрудничестве с германской разведкой по всем правилам, скоропостижно скончался. Трагически погиб под колёсами английского почтового дилижанса.



Второе:


Настоящим утверждаю: профессор Джон Котович, доктор биологии, ориентировке на идентичность с русским ротмистром жандармерии Александром Кудашевым не соответствует.


Доктор Котович является учёным в области изучения кровососущих насекомых, стоящим на пороге сенсационного научного открытия. Там, где доктор медицины оказался профессионально непригодным, доктор Котович сумел оказать больному энцефалитом экстренную помощь, которая спасла пациента от неминуемой смерти.



Да здравствует Кайзер!


«Albatros» (Альбатрос)*






_______________________________________


* Клаус Пенк.


_______________________________________




***



Октября, 3 дня, 1912 г. Россия, Санкт-Петербург.



В девять утра полковник Джунковский Евгений Фёдорович, вернувшийся в Санкт-Петербург, снова прошел под аркой Главного Штаба, вышел на Дворцовую площадь, перекрестился на ангела, что венчает Александровскую колонну.



Сдав шинель, папаху и оружие в гардеробной, поднялся в Управление первого квартирмейстерства. Доложившись делопроизводителю Помощника первого обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба генерал-майора Монкевица Николая Августовича, на просьбу об аудиенции к своему великому удивлению получил категорический отказ. Занят генерал-майор, видите ли! Попытался сослаться на чрезвычайные обстоятельства, диктующие неотложность личного доклада – получил совет присесть за свободный стол к чернильному прибору, написать и подать прошение в письменном виде!



– Ваше имя, господин делопроизводитель? Представьтесь! – потребовал полковник Джунковский.



– Подполковник Картузов, господин полковник! – привстал из-за стола делопроизводитель. Надел фуражку и отдал Джунковскому честь.



– Последний раз предлагаю вам, по-хорошему, немедленно доложить Его Высокопревосходительству о прибытии на доклад в связи с чрезвычайными вновь открывшимися обстоятельствами! – акцентируя, чуть ли не каждое слово, но не повышая голоса, потребовал Джунковский.



Назревавшая конфликтная ситуация разрешилась сама собой. Тяжёлые створы дубовой двери распахнулись. В приёмную вышли генералы. И Монкевиц, и сам Начальник Главного Штаба генерал от кавалерии Жилинский.



Картузов и Джунковский вытянулись во фрунт. Жилинский взглянул на Джунковского и, обратившись к Монкевицу, сказал, продолжая разговор, начавшийся ещё в кабинете:


– Так вот он и сам здесь!


Подошёл к Джунковскому, протянул ему руку:


– Вернулись, Евгений Фёдорович? Я так и думал. Делать нечего, пройдёмте в кабинет, поговорим. Но предупреждаю, у нас, – генерал глянул на циферблат напольных часов, отзвонивших половину десятого, – только семь минут. Срочный вызов. Уезжаем!



В кабинете Джунковский не терял времени, перешёл сразу к сути вопроса:


– Ваши превосходительства! Прошу вас предоставить мне документы, содержания коих были озвучены на последнем совещании в присутствии Военного министра, хотя бы на время одного рабочего дня!


Генералы переглянулись.


Джунковский продолжил:


– Имею подозрение, что синяя папка с так называемым «подлинным «Планом мобилизации», полученная от собственного агента Военным министром, скорректирована генералом Уилфредом Маллессоном. Хочу убедиться в разности документов, отфотографированных «Хиндустанским Волком», которые затем были возвращены Маллессону, а потом каким-то немыслимым образом попавшим в наши руки! Предполагаю, что эти «подлинные» документы – обыкновенная дезинформация, такая же, как документы иных резидентов, совпадающие в части цифр численности мобилизационного резерва индо-британской армии!



– Спасибо за бдительность, Евгений Фёдорович! – сдержанно поблагодарил полковника Джунковского генерал от кавалерии Жилинский. Обернувшись к генерал-майору Монкевицу, спросил: – Убедились, Николай Августович? Шила-то в мешке не утаишь! Разбирайтесь теперь сами, меня увольте! У вас есть пять минут. Я жду вас в машине. Честь имею, господа!


Жилинский вышел и сам закрыл за собой двери.



– Ждёте и от меня «благодарю за службу», Евгений Фёдорович? – спросил Монкевиц. – Придётся подождать. В вашем ходатайстве отказываю. Ничего нового вы нам не сообщили. Здесь, извините, тоже не с улицы, специалисты трудятся! Напрасно вы сорвали стоп-кран, Евгений Фёдорович. Возвращайтесь в Ташкент, работайте.



– Как можно, Николай Августович?! Я ежечасно рискую потерять одного из своих лучших военных агентов. Ценность переданной им информации нет возможности выразить ни в рублях, ни в наградах. Его группа практически разгромлена. Я всерьёз опасаюсь за его жизнь.



– Вы начальник, Евгений Фёдорович. Вам решать. Считаете необходимым отозвать агента, завершить операцию, завершайте, отзывайте. Только подумайте о последствиях. Найдите приличный повод. Состояние здоровья, например.



– Меня волнуют проблемы более высокие, Ваше превосходительство. Не безопасность моего агента, не моя собственная карьера. Меня тревожит военно-политическая обстановка в Персии. Уверен: Россию ждёт интервенция индо-британской армии! Разрешите изложить мои соображения в письменном виде?



– Как ваш непосредственный начальник – нет, не разрешаю! Подобный документ – обвинение в государственной измене, умышленной либо неумышленной – всё равно, направленное не только против трёх резидентов разведки и всех структур, курирующих их деятельность, но против самого Военного министра. Я к такой войне не готов. Однако, не могу запретить вам высказать своё личное мнение, как верноподданному Российского престола, самому Николаю Александровичу. Поезжайте в Царское Село, если сможете пробиться на личную аудиенцию. Что касается Александра Георгиевича Кудашева, позаботьтесь о нём. Организуйте ему добрый отдых в хорошем месте. С орденом повременим, но недостатка в средствах на пару месяцев отдыха у него не должно быть!



В дверь постучали. Вошел подполковник Картузов.


– Виноват, Ваше превосходительство! Телефон. Вас к машине Его Высокопревосходительство требуют!



***



Октября, 22 дня, вторник. 1912 г. Персия, Исфахан.



Тридцать первый год своей жизни Александр Георгиевич встретил не то, что без помпы, вообще никак. Впервые не вспомнил собственного дня рождения. И никто не напомнил. Похоже, начал превращаться в невидимку. Поднялся с восходом солнца, заглянул в виварий. Все мышки на месте, ждут завтрака. Многие, увидев Кудашева, встали на задние лапки. «Привет, привет»,– подумал Кудашев, – «Мне бы ваши заботы! Правда, до первого энцефалитного клеща! Кстати, пора навестить Иосифа Прекрасного. Поглядеть на фон Пенка. Дзебоев очень рекомендует!».



Да, легко начальникам приказы отдавать. А если заклинит, тормоза откажут? Контуженую головушку красный туман легко накрывает! Может, подать рапорт? Заняться собственными делами, вернуться к семье?! Похоже, в Исфахане делать уже нечего. Старые источники информации, появившиеся как-то сами собой, исчезли. Друзей нет и быть не может. Своих растерял, заводить новых среди чужих не научился. Враг нашу кровь проливает, а его, видите ли, обижать не разрешают. Попробуй, тронь Пенка, за провокатора сочтут.


И никому «пепел Клааса» не стучит в сердце. Несчастный Гагринский! Операция «Колчестер»… Понятно теперь: Кудашеву давным-давно заготовили дубликат тернового венца канонира Одноглазого Джека Томпсона, одновременно и героя Колчестера, и его гнусного предателя …



Кудашев присел на камень у пруда, смотрел в воду на распускающиеся лотосы. Бросал рыбкам крошки. Увидел в мерцающих кругах воды Леночку. Закрыл глаза. Леночка не исчезла. Улыбнулась. Александр Георгиевич почувствовал всем сердцем, всем своим существом тёплую волну любви и нежности, хлынувшую на него от видения, от грёзы, как от живого человека!


И тут же, как в волшебном фонаре, смена кадра. Новый образ. Леди Кунигунда Баррат – Уна Скотт… Увы, даже в памяти, даже в грёзах их, двух любимых им женщин, невозможно представить вместе! Двух любимых… Кудашев уже не мог не признаться в этом самому себе!



Всё, хватит смотреть в воду и видеть то, что заставляет сердце обливаться кровью!


Нужно работать. На своём месте. На своём участке фронта! Забыл, как в Маньчжурии? В первую очередь погибали те, кто жил собственными грёзами о прошлом либо, что ещё страшнее, о будущем!



Стоп. Почему Маньчжурию вспомнил? Проснулся с этим ощущением. Ощущением безысходности. Будто свершилось нечто, что должно было случиться неотвратимо, что переменит жизнь так, что это событие станет знаковым, от которого начнет отсчёт новый этап существования!


Сегодня что-то произойдёт. Леночку давно не вспоминал. Боялся вспоминать. Сама о себе напомнила. Пожалела. Чего-то доброго пожелала…



Вспомнил. Вспомнил, что под утро приснилось! Господи, как давно это было! День принятия военной присяги вольноопределяющимся Александром Кудашевым. В какой это день?




***



Января, 15 дня, 1905 года.


Асхабад. Синее небо. Морозный ветерок. Белые голуби подняты в небо с крыши храма Воскресения Господня ударом колокола и маршем Преображенского полка, исполняемым гарнизонным военным духовым оркестром.


Новая колючая шинель, шестяной суконный башлык. Винтовка Мосина в правой руке, цветная листовка с портретом Государя Императора Николая Александровича и текстом «Клятвенного обещания» в левой.


Кудашев не читает, строчит, как пулемёт «Максим», на память:


– «…обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред святым его Евангелием, в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Николаю Александровичу Самодержцу Всероссийского Престола наследнику верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови…»…



Справа и слева у столиков, покрытых малиновыми бархатными скатертями, на которых лежат православные кресты и «Евангелия», так же частят словами клятвы ещё девять его товарищей, по сравнению с Кудашевым совсем юноши – призывники. Позади – две маршевые роты в четыре сотни добровольцев, готовых хоть сейчас в штыковую атаку на самураев!



– «…Его Императорского Величества Государства и земель Его врагов телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление, и во всем стараться споспешествовать что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может… В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение же сей моей клятвы целую слова и крест Спасителя моего!».



Поцелуй распятия. Крепкое рукопожатие незнакомого полковника. Налево кругом! Строевым шагом на своё место в команде.



На высоком крыльце храма священнослужители, офицеры гарнизона, полковники, генералы…


Сосед по строю слева толкает Кудашева в бок:


– Кто этот генерал? С нами поедет?



– Не знаю. Вижу впервые.



Сосед справа информирован лучше:


– Ни. Не поедет. То сам Начальник Закаспийской области генерал Уссаковский. Он командир Второго Туркестанского армейского корпуса. Герой. Турок бил! В Маньчжурии боевых генералов не меньше. Будем у Куропаткина служить.



Вопрос сзади:


– А Куропаткин что?



– Темнота! Куропаткин рядом со Скобелевым и Шипку брал и Геок-Тепе штурмовал! Без поражений!



Появляется взводный безусый подпоручик:


– Разговорчики в строю! Смирно!



Мамин голос. В шуме толпы его ни с каким иным не спутать:


– Саша! Саша! Пиши! С Богом!!!



Мама в белом пуховом оренбургском платке. Она справа от храма в толпе провожающих. Отца не увидел. Встретит его уже на перроне, куда простой публике доступа не будет.



Генерал говорит речь. О чём? Да всё о том же. О долге, о чести, о России, о грядущей победе!


Ура! Снова марш, барабанный бой. Звон колоколов.


Вынос знамени.


Ура! Ура! Ура!!!



Марш «Радецкий». Команды. Свистки унтер-офицеров. Паровозный длинный гудок. Шипение пара. Мерный с нарастающей скоростью стук колес на стыках рельсов.


Женский плач…



И к чему этот сон? Да так, ангел-хранитель о долге воинском напомнил. О присяге!


Не всегда аналитическое мышление помогает найти выход в трудной ситуации. Не мешает иной раз и на интуицию положиться.



***



От душа в дом идет помощник профессора – сахиб субедар Сабу Чандр.


– Гуд монинг, сахиб протектор!



– Монинг, мистер Чандр, монинг! Что у нас со скорпионами?



– Ничего хорошего, сахиб протектор. Скорпионы только начало. Возможно и нашествие крыс. Никто не хочет заниматься кладбищем домашних животных. Город растёт. Вокруг города три стихийных становища кочевников – курдов и цыган. Природа не успевает надёжно переработать трупы животных. Здесь их никто никогда не закапывал. Я поискал по нашим справочникам. «Австрийской пыли» – дуста – нигде не встречал. В Персии нет нигде. Я просчитал, нам необходимо около полутора тонн на первый месяц работы по всей провинции. Хочу сделать запрос на Бомбейские военные склады. Если там нет – нет нигде. Придётся в Австрию ехать! Простите, сахиб протектор, шутка. Что дуст. Это, всё-таки токсичное искусственное вещество. Местные нам не дают работать даже с хлорной известью и карболкой. Прогоняют! Считают, что мы, чужестранцы, хотим уморить коренных исфаханцев! Не знаю, что делать!



– Готовь доклад. Пойдём на приём к губернатору провинции. Пусть знает – скорпионы, это только первый тревожный фактор. В нашей ситуации не исключена и эпидемия чумы! Пока организуй чистку клеток. Учись фотографировать. Если получишь хорошие резкие отпечатки макрофотографий мазков крови, мы сможем, если повезёт, методом исключения увидеть возбудителя энцефалита! В докладе Научному Совету Французской Академии Наук я обязательно упомяну имена моих ассистентов – Саймона Котович и Сабу Чандра!




***


Документ № 78



Сабу Чандр, Персия, Исфахан – генерал-майору Уилфреду Маллессону, Нью-Дели, Вице-Королевство Индия.



Донесение.


Совершенно секретно.



За время моего наблюдения за деятельностью и поведением профессора доктора биологии, исполняющего обязанности протектора военно-санитарной службы индо-британской военной экспедиции в Исфахане, сэра Джона Котович, фактов, которые могли бы вызвать подозрение на предмет его враждебной деятельности в качестве шпиона иностранной разведки – не установлено.



Доктор Котович не только добросовестно относится к своим должностным обязанностям, но и прекрасно с ними справляется. В короткий срок своего пребывания на посту он сумел добиться полной очистки Исфахана от столетних скоплений мусора, дезинфецировать Большой базар. Кроме того, доктор Котович является истинным учёным-биологом, широко эрудированным, обладающим специальными энциклопедическими знаниями, которые невозможно получить без системного специального образования. Ведет научную работу, которая без сомнения должна закончиться открытием, которое позволит избавить человечество от страшного заболевания – энцефалита. Эта деятельность подтверждается соответственными документами, которые используются в научно-исследовательской практике: ежедневниками лабораторных и полевых работ, учётными списками и персональными карточками подопытных животных, результатами анализов. Непрофессионалу подобная работа не под силу.



Сабу Чандр.



***



В тот же день ближе к полудню.


Октября, 22 дня, вторник. 1912 г. Персия, Исфахан.



О дне рождения Александру Георгиевичу напомнила телеграмма. Сам не вспомнил бы.



С появлением в усадьбе Сабу Чандра Кудашевым были приняты дополнительные меры конспирации. Кудашев не исключал возможного факта того, что его новый помощник Сабу владеет не только родным хинди и английским, способен пониманию речи по артикуляции губ. Пришлось изменить сложившуюся беспечную практику работы телеграфом в автономном режиме. Конечно, с самого первого дня Сабу Чандру был воспрещён самовольный вход в кабинет сахиба протектора, доступ к телеграфному аппарату. Однако, профессиональный контразведчик мог быть обучен восприятию азбуки Морзе на слух.


Верхом легкомыслия и беспечности была бы надежда на то, что Чандр не смог бы понять шифрованную информацию. Для КРО первоначально важен сам факт наличия подобной информации.


Высокочастотная приставка к телеграфному аппарату, хранившаяся в тайнике, в случае доступа к ней разведчика, могла стать не только надёжным вещественным доказательством шпионской деятельности её владельца, но и инструментом доступа к секретной связи агента с Центром.



Пришлось срочно откомандировать Сабу Чандра в библиотеку Генерального консульства с заданием переворошить её фонд с первой учётной единицы хранения по последнюю, включая научную периодику, но непременно найти информацию по изготовлению «австрийской пыли». И не только на английском языке.


Кудашев был уверен, Сабу Чандр ранее захода солнца в усадьбе не появится!



Первым делом дал телеграмму лорду Фальконеру. Прямым текстом, без криптографии. Неожиданно получил ответ в реальном времени. Перестукивались минут двадцать. Отговорился невозможностью немедленно бросить службу в связи с тем, что открытие возбудителя энцефалита готово состояться со дня на день. Пообещал прибыть в Хорремшехр на последний рейс парохода «Falcon Sea» – «Морского сокола» – перед закрытием навигации 1912-го года.



Подключил приставку, попытался связаться с Владимиром Георгиевичем Дзебоевым. Тщетно. Не время связи. Ладно. Отложил донесение до утра. Отключил приставку, убрал в тайник. Поставил аппарат на работу в автономном режиме.


Первую телеграмму получил минут через двадцать:


«ПОЗДРАВЛЯЮ ЛЮБЛЮ ЦЕЛУЮ ПОЛУЧИЛА ГОНОРАР ТАЙМСА ПОЗНАКОМЛЮ НОВОЙ ПОДРУГОЙ РЫЖАЯ УМНАЯ АРАБСКОЙ КРОВИ ПРИЕДУ ИСФАХАН КУПИМ ТЕБЕ ПОДАРОК ВОРОНОГО МАЛЬЧИКА ВЫБЕРЕШЬ САМ ПРИМЕМ УЧАСТИЕ В ПОЛО СКОРО БУДУ ЦЕЛУЮ ТОЛЬКО ТВОЯ УНА».



Прочитав, Кудашев не сразу понял, что Уна поздравляет его с днём рождения. Откуда?.. Ах, да! Был разговор об астрологии. Пришлось сказать, что родом из провинции Весов. Уна, умничка! Сразу на сердце теплее стало. Ах, любительница верховой езды. Лошадница! Ждала, ждала гонорар, и на тебе! Купила рыжую кобылу!



Только собрался простучать ответ, как аппарат застрекотал снова:


«ГЛУБОКИМ ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЮ БЕЗВРЕМЕННОЙ ГИБЕЛИ КУНИГУНДЫ БАРРАТ ОНА ЖЕ УНА СКОТТ ИСПОЛНЯЮ ВОЛЮ ПОКОЙНОЙ СКОТТ ПРОШУ СРОЧНО ПРИБЫТЬ ТЕГЕРАН СЕКРЕТАРЬ ГЕНЕРАЛЬНОГО КОНСУЛЬСТВА КАРТЕР».



У Кудашева перехватило дыхание. С трудом проглотив колючий комок спазма, внимательно перечитал обе телеграммы. Да, может быть… Первая телеграмма отправлена три дня назад. Всё это время Кудашев не имел возможности поработать с аппаратом. Так, кто отправитель? На первом сообщении код корреспондента для связи «NS-24», на втором – «SF-82». Первый код знаком – это код Генерального консульства в Тегеране. Второй неизвестен. Возможно, тоже консульский. Нужно проверить.


Не успел положить руку на ключ, как аппарат отключился. Кудашев пощёлкал выключателем настольной лампы. Тщетно, света не было. Поднял трубку телефонного аппарата – полная зловещая тишина.


Что за чертовщина!



Тишина в телефонной трубке, сильные частые удары бронзового молоточка в калитку.



Кудашев собрал в моток телеграфную ленту, бросил в сейф, запер на ключ. Он сжигал только секретную переписку. Вышел во двор. Джамшид-баба стоял на веранде дома. К калитке, теряя индийские туфли-шлёпанцы бежал садовник. Вслед за садовником – волкодав.


Скрип петель отворяемой калитки обитателям усадьбы на нервы не действовал. Этот звук – один из неприметных для посторонних сигналов безопасности усадьбы. Во двор вошёл белый, как мельник, грум сипай Музаффар. Понятно, где-то на дороге попал в пыльную бурю. На левом плече ковровый походный хурджун, в руке плеть. На поясе кобура с револьвером под левую руку. За спиной – кривой кинжал. Поклонился в сторону Джамшид-баба. Отдал честь доктору Котович, прижав к запылённому синему тюрбану растопыренную кисть правой руки. Бегом пересёк двор, встал во фрунт перед Кудашевым. Молчал.



– Здравствуй, Музаффар, – приветствовал сипая Кудашев. – С чем приехал? Почему молчишь? Говори!



В ответ Музаффар, молча, протянул Кудашеву металлический предмет, напоминающий большую колючку акации-гледичии. Кудашев повертел предмет в руках. Четыре стальных шипа, соединённые в одной точке. Острые лучи-лезвия звездообразно направлены в разные стороны. Кудашев знал, что это такое. «Чеснок»! Противоконное заграждение. Древнее варварское изобретение. Как ни брось, один из шипов торчит острой занозой вверх.


– Это что, подарок?



– Нет, сахиб, это оружие смерти! – не поднимая на Кудашева глаз, прошептал Музаффар.



– Для кого?



– Я достал эту колючку из-под войлока потника, когда рассёдлывал коня, убившего мою госпожу леди Баррат, – сказал Музаффар.



Кудашев жестом подозвал Джамшид-баба, приглашая его присутствовать при разговоре.


– Говори громче, не мычи, как больной бык! Леди Кунигунда умерла?



– Да, сахиб, умерла. Хотела купить вороного жеребца. Говорила, вам, сахиб, будет подарок. Дело было на конном ристалище. Свидетелей тому было много. В том числе европейцев. Коня торговали двое русских и немец. Хлопали руками по крупу, смотрели зубы, тискали уши. Смеялись над леди Баррат. Леди Кунигунда заплатила за вороного сто пятьдесят фунтов банковскими билетами. Купив коня, леди Баррат решила доказать мужчинам, что лучше многих иных умеет держаться в седле. Но, жеребец сначала встал на дыбы, начал брыкаться, а потом неожиданно сделал кувырок, словно гимнаст в цирке. Упав на собственную спину, сломал леди Кунигунде позвоночник. Мне потом сказали, что она умерла по дороге в госпиталь «Красного креста» русской миссии в Тегеране. Я заарканил коня, снял с него седло. Нашёл в потнике колючку. Поднимать скандал побоялся. Я для белых – человек второго сорта. Меня первого обвинили бы в смерти моей госпожи. Продавец не стал наживаться на смерти покупателя. Вернул мне деньги, забрал назад коня. Я привёз эти деньги вам. Теперь нужно ехать в Тегеран, забрать из морга тело. Вы сами решите, что делать. У леди Баррат не было друга ближе, чем вы, сахиб!



Кудашев слушал рассказ Музаффара, словно окаменев всем своим существом и внешне, и внутренне. Молчал. Молчал и тогда, когда сипай закончил говорить. Очнулся от прикосновения. Джамшид-баба взял из рук Кудашева стальную колючку, принялся её рассматривать.


Кудашев пришёл в себя, протянул за колючкой руку. Она не должна потеряться. Вещественное доказательство. К сожалению, не имеющая юридической силы. Не доказать, что была извлечена из определённого места в определённое время!



– Ты свинья! – громко сказал Музаффару на хинди Джамшид-баба. – Трус! Твоя жизнь предателя никчёмна. Подумаешь, посидел бы в зиндане неделю. По приезду доктор Джон тебя вытащил бы. Как теперь докажешь, что колючка была в потнике? Как изобличим убийцу?!


Попытался своей палкой ударить Музаффара.



Александр Георгиевич понял речь Джамшид-баба. Остановил его руку.


– Смотрите, доктор Джон, – Джамшид-баба обратил внимание Кудашева на колючку. – Клеймо!


Кудашев поднёс «чеснок» к глазам. У основания одного из шипов ясно читалась та же выбитая в стали литера, что была и на сломанной подкове. «Зет»!


Это что за «чёрная метка»? Снова «визитная карточка» Клауса Пенка?!


Хотел задать вопрос Музаффару, но сипай исчез, как будто его и не было во дворе усадьбы.



Новый стук в ворота. Новый посетитель – сам старый знакомый Клаус Пенк собственной персоной. Без «гутен таг» задал вопрос Кудашеву:


– Не желаете прокатиться, доктор Джон? В предгорье хорошо по осени. Разговор есть. Ваши кони в норме?



– Кони не мои, семейства Барратов. Они в норме. Фюнф минут, герр оберст. Я переоденусь. Джамшид-баба, распорядитесь насчёт гнедого!



***



Кудашев в своей спальне не задержался. Сменил куртку, сунул за спину под брючный ремень револьвер. Попробовал выхватить, ощутил задержку, поморщился, поправил. Ремень цепляется за барабан. Браунинг был бы лучше! Ладно, что есть, то есть.



Проехав по тракту на Кум, свернули в предгорье. Кудашев вспомнил свою первую прогулку верхом вместе с Кунигундой по этой же тропе в горы. В июле тринадцатого дня. Совсем недавно. С сегодняшнего дня о ней останутся только воспоминания, да этот жеребец без имени. Этот день тринадцатого июля Кудашеву не забыть никогда. День рождения взаимных чувств, которые уже можно, не стесняясь самого себя, назвать любовью.


Прошлую прогулку испортил Клаус Пенк. Правда, тогда его называли господином полковником Вольфгангом фон Пенком.


Не забыть и день следующий, четырнадцатого июля, день варварского убийства отца Уны – полковника Гай Генри Баррата.


Как не забыть восемнадцатое сентября, не забыть смерть Владимира Михайловича Гагринского – Саймона Котович, погибшего под копытами шестёрки жеребцов почтовой кареты.


И уж никак не забыть день сегодняшний, день известия о смерти Кунигунды, погибщей под крупом жеребца, взбесившегося от уколов стальной колючки под седельным вальтрапом. Колючки с клеймом «Z»! Кудашев не забыл: на месте гибели полковника Баррата был обнаружен обломок подковы с клеймом «S». "Sollingen", или "Zollingen" - пишут и так, и так. Германия! И уж совсем не забыть зажатые в руке мёртвого Гагринского пять немецких марок серебром с рельефным портретом в профиль Германского Кайзера.


Сомнений нет – звенья одной цепи, ведущей к организатору преступлений – Клаусу Пенку, лейтенанту цур Зее, числившегося в команде лёгкого крейсера «Кенигсберг» по июль 1907-го года, объявленного в розыск портовой полицией Данцига, упрятанного военной германской контрразведкой в Персии. Подлогом переменившего своё имя Клаус Пенк, на более благозвучное Вольфганг фон Пенк. Присвоившего себе звание «оберст» и выдвинувшегося на торговле оружием и опиумом в старшины немецкой слободы Исфахана! Чьи амбиции верноподданного Кайзера во исполнение идеи «Натиска на Восток» подкреплены одним – грубой силой и внушаемым страхом смерти! Пора остановить зарвавшегося преступника. Невозможно решением суда, возможно пулей английского револьвера. «Веблей и Скотт» самый подходящий инструмент для возмездия!



Молчание прервал Пенк:


– Поговорим?



Кудашев пожал плечами:


– Стол накрывает приглашающая сторона!



– Не спросите, зачем я вызвал вас на разговор?



– Я любознателен, но не любопытен. Если есть что сказать, говорите. Если нет, у меня есть работа.



– Я внимательно за вами наблюдаю, доктор Котович. Вы – удивительнейший экземпляр человеческой породы.



– Если хотите оскорбить меня, герр оберст, продолжайте, у меня крепкие нервы. Мои мышки могут подождать моего возвращения ещё часик!



– Никаких обид, никаких оскорблений. Напротив, я очень благодарен вам за своего сына. Не ваше вмешательство, боюсь, мы похоронили бы его. Примите мои соболезнования в связи с гибелью мистера Саймона. Я только сегодня узнал о его смерти!



Кудашев внешне на слова Пенка не отреагировал никак. Не смотрел на него. Слушал.



Пенк продолжал:


– Сегодня я отправил свою семью в дальнюю дорогу, в Германию. Иосифу и детям будет полезнее климат Фатерлянда. Предполагаю закончить здесь некоторые дела и присоединиться к ним. Варить пиво и коптить сосиски лучше в Баварии. Исфаханские скорпионы за последние две недели достали! Предлагаю вам, профессор, уехать вместе со мной. Готов финансировать вашу научную деятельность. Готов предпринять все необходимые действия и добиться для вас кафедры биологии в Мюнхенском Университете. Соглашайтесь. Довезём ваших мышек до Фатерлянда в целости и сохранности! Уверен, проблем не будет. Германия на большом экономическом подъёме. Через полгода будете объясняться на языке Шиллера и Гёте, как на родном!



Кудашев на минуту остановил коня. С минуту, не моргая, смотрел в серые глаза Пенка. Пенк занервничал. Краска начала приливать к его лицу. Прежде чем он продолжил, Кудашев ответил:



– Действительно, сегодня мне для исследований нужен лишь материал – субстанция, содержащая возбудитель энцефалита. Проще, живой клещ, заражённый энцефалитом. За полгода поисков так и не отловил. А тот, что вы передали мне, для работы оказался непригоден. Я подумаю. Посоветуюсь с леди Кунигундой Баррат. Мы, как то, собирались вместе принять ваше старое предложение посетить Бамберг. Поклониться покоящимся в тамошнем соборе Святым супругам Генриху и Кунигунде. Я не забыл.



Пенк был не готов к подобному развитию диалога. Бросив поводья, он двумя руками снял пробковый шлем, почесал затылок.


Кудашев успел заметить под его левой рукой оружие в кобуре скрытого ношения. Маузер! Этого следовало ожидать. Так, дебют разыгран. Пора переходить в атаку. Эх, если бы не приказ Дзебоева! Лучшего места для ликвидации Пенка не сыскать. Однако, Пенк еще не всё сказал. Нужно дать ему возможность выговориться. Похоже, немцы, действительно, сентиментальный народ. Кто мешал ему за последний час встречи спокойно и без лишних слов прострелить доктору Котович затылок?!



У старого, искривлённого ветром и временем, но еще не потерявшего свою летнюю листву дикого абрикоса-эрик, всадники спешились. Кудашев накинул свободный повод коня на сухой сук. Пенк последовал его примеру.


Пенк продолжил:


– Приношу свои извинения, профессор, за то, что пытался говорить с вами языком дипломатическим. Полагал, что вы, аналитик и классификатор, сможете понять меня с полуслова. Не получилось. Тем не менее, прежде, чем мы оба согласимся на «showdown», вы, конечно, знакомы с покерным термином «открыть карты и оценить результат», я попробую сделать последний ход, объяснить свою позицию!


Посмотрел в лицо Кудашеву. Не прочёл на нём ни интереса, ни внимания, ни раздражения. Кудашев не поощрил Пенка к продолжению разговора. Тем не менее, Пенк начал:


– Мы с вами, профессор, хоть и говорим от рождения на разных языках, но похожи в одном. Мы оба простого происхождения, аристократических пирожных в детстве не ели. Расскажу немного о себе, если позволите. Я родился и вырос в портовом городе Данциг, который поляки называют Гданьском. Так что, поляка от немца научился отличать с первого взгляда, не говоря уж, с первого слова. Жил и учился жить, мирно сосуществуя в городе, где в порту можно было услышать речь многих европейских языков. Свою карьеру делал без чьей-либо поддержки и помощи. Приютское начальное образование, среднее техническое на уровне самостоятельной подготовки и сдачи соответствующих экзаменов портовой комиссии, плавал на торговом судне, был призван во флот, сумел с отличием закончить Морскую офицерскую школу. Получил первое офицерское звание, кортик, хорошее назначение на боевой корабль. Думаю, сиротский приют Святого Мартина Лютера, воспитывавший меня розгами, мог бы гордиться своим выпускником. Ходил в дальнее плавание. Могу гордиться тем, что совершил кругосветное путешествие. Три месяца провёл как германский военный советник в Японии. В июне 1907 года мой крейсер встал у причала базы в Мюрвике. Я получил новое, очень перспективное назначение. Я уже был женат, рассчитывал в отпуск поехать в Мюнхен, встретиться с женой. Но чёрт меня попутал освежить воспоминания детства, побывать в сиротском приюте, показаться в новом парадном мундире офицера Кайзерлихмарине! Я не надевал его два года. Поехал в Данциг. На Пивной улице у лучшего пивного ресторана «Три кота» встретил Вольфа Гарденберга, морского офицера в ранге фрегаттен-капитана в отставке, именно того, кто, будучи ещё капитэн-лёйтнантом, извлёк меня из вонючего трюма торговой ржавой посудины и дал мне направление в Морскую офицерскую школу. Разойтись, не отметив встречу, было невозможно. Зашли, присели в уголке, заказали, как люди, сосисок с капустой, пива, шнапса. Слушали солёные моряцкие куплеты под концертино, смеялись.


Рядом с нами за своим столом гуляли поляки – моряки с торгового судна, портовые грузчики, техники. Мы не обращали внимания на поляков. Они сами обратили на себя внимание. Музыкант, игравший на концертино, пропел куплет, который мне не запомнился, но явно задел в поляках то, что сегодня именуется именно «польским гонором»! Один из матросов запустил в музыканта пивной кружкой. Музыкант, получивший удар в висок, упал как подкошенный. Другие музыканты дружно выдали хором: «Немцев бьют!». С польского стола посуда полетела в музыкантов шквалом. Старый морской волк Гарденберг, сидевший рядом с обидчиком, сгрёб моряка, первым ударившим музыканта, в охапку. На помощь поляку кинулись его друзья. Гарденберг получил по голове удар дубовой скамьёй, проломивший его череп. Мне, защищавшему собственную жизнь, пришлось вынуть из ножен предмет, который олицетворял честь офицера Кайзерлихмарине!



Кудашев впервые за время встречи задал вопрос:


– Как дорого обошлось полякам столкновение с вами, Пенк?



– Точно не знаю, у меня был припадок, как у берсеркера! Потом, на допросах мне было сказано, что от ран, нанесённых только кортиком, в общей сложности скончались восемь человек. Полицейские были бессильны прекратить столкновение. Дерущаяся толпа поляков и немцев была разнята струями морской воды из брандспойтов вызванной пожарной команды…



– Этот эпизод и стал причиной вашего увольнения из Кайзерлихмарине? – спросил Кудашев. – Вы сожалеете о том, что этот факт вашей биографии имел место быть?



Клаус Пенк, набычившись, глянул на Кудашева исподлобья:


– Вы не знаете, что они кричали в лицо немцам!



Кудашев чуть было не ответил немцу: «Знаю!», но встретившись с этим взглядом серых волчьих глаз исподлобья, источавших дикую шизофреническую ненависть, вдруг вспомнил, то, что хотел напрочь забыть все эти годы, прошедшие по освобождению из японского плена. Свои собственные муки на последнем допросе в японской контрразведке у заплечных дел мастера Такато Сигемитцу.


Офицер в форме лейтенанта морской пехоты Сигемитцу на ломанном русском задавал вопросы, а его бритоголовый подручный в сером кимоно уже зажал левую кисть руки Кудашева в деревянные тиски и готовился переломать ему пальцы. Только на секунду он наклонился к лицу военнопленного, но этой секунды было достаточно, чтобы запомнить этот взгляд светлых глаз, невозможных для истинного японца! Теперь понятно: Пенк успел поработать на японскую тайную полицию «Кэмпэйтай» военным советником. Какая встреча! В тот раз руку Кудашеву спас сам настоятель буддийского монастыря в Нарасино близ Токио, территория которого использовалась в качестве лагеря для русских военнопленных офицеров.


– Прекратите! – остановил пытку настоятель. – За русских заплатили золотом. За каждого по списку. И за него тоже.


Когда это было? Вспомнил: цвела сакура. Двадцать восьмого марта!


– Как вам, Клаус, понравилось в Нарасино? – неожиданно для Пенка спросил Кудашев. – Настоятель святой Кейтаро Макото не показывал вам свой альбом с гравюрами бойцов джиу-джицу?



– Показывал, но не дал снять копию! – попался на крючок Пенк, но мгновенно опомнился. Посмотрел на доктора Котович уже новыми осмысленными глазами. Без тени смущения протянул: А-а… Так это были вы… Как я не узнал вас раньше! Надо сказать, мы оба очень переменились. Что ж, «шоудаун» состоялось. Карты открыты. И у кого из нас «флеш-ройял»?



– Я не игрок, Пенк, не карточный шулер. Я воин. Простой воин. Такой, как мой отец, мой дед, все мужчины в моём роду. Таких в России столько, сколько немцам и не снилось. И мы не воюем огнемётами и подлыми убийствами. Не ломаем военнопленным пальцы в деревянных тисках. Не убиваем женщин. В отличие от тебя и таких как ты, Пенк! Ты привёл меня сюда, чтобы убить? Но сначала разыграл спектакль одного актёра для одного зрителя. Тебя что, больше никто не хочет слушать? Что молчишь? Доставай свой маузер!



– Не так скоро, герр Александер! – Клаус Пенк взмахнул обеими руками с раскрытыми в сторону Кудашева ладонями. – Я рассказывал вам всё это не для того, чтобы просто выговориться, раскрыть душу, как говорят русские. Я преследовал определённую цель – склонить вас к сотрудничеству. Не обязательно против России. У нас с вами есть общий враг – Англия. Только не надо почитать леди Уну как ангела, олицетворяющего всю Британию, Шотландию и Ирландию вместе взятые! Вы что, до сих пор не поняли, что вас продали, Кудашев? На самом высоком уровне! Должен сказать, профессионально несколько вам завидую. Мало за кого дадут такую высокую цену! И назову вам цену: «План мобилизации индо-британской армии Индии», выкраденный вами совместно с леди Баррат из моего сейфа. Германия смогла перехватить его и сделать подарок своему политическому партнёру – Россие. Взамен получила подарок специально оговорённый – вашу, герр Александер Кудашев персону! Пришла пора расставить все точки над «i». Имейте в виду, я вас о вашей работе не спрашиваю и не спрошу. Ваша совесть перед своей родиной будет чиста. Говорить буду я. Будете слушать?



Такого удара под дых Кудашев не ждал. Такое и в страшном сне привидеться не могло.


Впрочем, ждал. Давно ждал. Ещё тогда, когда первый раз спел Гагринскому в поезде «Марсель-Париж» песенку о Хамти-Дампти. В английском Колчестере сумел сопоставить историю оболганного героя, защитника города, канонира Одноглазого Джона Томпсона со своею собственной ролью, возможно уготованной ему самим названием операции – «Колчестер»!



– Отвечайте, будете слушать? – снова задал вопрос Пенк.


Кудашев кивнул. Пенк продолжил:


– Разъясняю: полковник Баррат погиб из-за собственной жадности, глупости и трусости. Вошли бы доктор Котович и Кунигунда в грот вместе с ним – их конец был бы таким же. История вам, я полагаю, известна. Комментариев не требует.


Не знаю, был ли на самом деле мистер Саймон Котович вашим кузеном. Значения это не имеет. Саймон всем своим видом за версту оповещал о том, что он настоящий поляк! Кому могло придти в голову составить из вас родственную пару – кузенов с одной фамилией! Его никто не убивал. Он сам встал на тракте Исфахан – Тегеран под копыта шестёрки жеребцов почтового дилижанса!


Далее – о Кунигунде: она просто воровка. Хладнокровно использовала моё личное горе в собственных журналистских интересах! И в аристократической среде случаются дамы подобные ей. Не я убил леди Баррат. Её убила краденая папка с «Планом мобилизации»!


Теперь лично о вас, герр Александер. Мои неприятности начались с вашим появлением в усадьбе Барратов сначала, как квартиранта по протекции генерала Фальконера, а потом в качестве руководителя военно-санитарной службы Британской экспедиции в Персии. Я это заметил, несмотря на то, что вы всегда были в тени. Я получал предупреждения о том, что военный агент-нелегал Кудашев работает в Исфахане. Проверял вас на предмет соответствия ориентировкам и словесным портретам. Не сошлись. Браво! Работали бы и дальше в образе канадского профессора биологии, делали бы карьеру, радовали своими донесениями русский Генштаб… Однако! Вас, господин ротмистр Кудашев, продало ваше родное ведомство. Не за тридцать сребреников. Вообще, не за деньги. Можете утешиться этим. За вашу голову заплачено той же самой папкой номер шесть с «Планом мобилизации»! Как сами оцениваете такую сделку? Что поделать, на кону ставки выше, чем жизнь и честное имя некоего ротмистра жандармов! На то она и Большая Игра! Во имя справедливости должен заметить, к этой сделке я не приложил собственных рук. Теперь вы – собственность Кенигсберга. Есть официальное решение в нескольких вариантах. Озвучить?



– Можно, – сказал Кудашев.



Пенк продолжил:


– Вариант первый: вы возвращаетесь, как ни в чём не бывало домой в Россию. Далее нас ваша судьба не интересует. Получите орден – ваше дело, пойдёте по этапу в Сибирь – ваша глупость.


Вариант второй: В знак крепкой англо-германской дружбы и тесного военного сотрудничества вы будете переданы как русский шпион в руки Интеллижен Сервис. Познакомитесь с нравами обитателей Нью-Гейт Призон.


Вариант третий: начинаете новую жизнь в качестве офицера немецкой разведки. Против России вас использовать не будут.


– Это всё? – спросил Кудашев. – Больше нет вариантов?



– Всё, – закончил Пенк.



– Умные, однако, у вас в Кенигсберге немецкие головы за нас за всех думают!



– О, йя, йя! – заулыбался Пенк.



Кудашеву было не до веселья. Он продолжил на полном серьёзе:


– Подумать только: всего три самых лучших варианта, и других нет. Лжёте, Пенк. За дешёвой улыбкой клыки кровавые не спрячешь! Меня не устраивает ни один из озвученных вариантов. Уверен, есть у вас и четвёртый вариант на такой расклад. Неужели не предусмотрели ликвидацию? Не станете меня убивать, Клаус? Подумайте, какой трофей к тем, что уже числятся на вашем счету. В том числе и погибшие в караван-сарае на реке Атрек!



– Не считайте меня монстром, Александер. Я не коллекционирую покойников. Я солдат, действую исключительно по приказу.



– Лжёшь, Пенк! Лжёшь. Ну, это уже не важно. Нет таких вариантов, которые не рухнули бы под тяжестью простых, не учтённых аналитиками, человеческих факторов. А факторы таковы: твои преступления и моё горе. Слишком много крови людей, мною любимых, на твоих руках, Клаус. Эта неотмщенная кровь не даст мне спокойного сна до конца дней моих! Ты достоин смерти только за кровь одной Уны. Это и моя собственная кровь! Можешь подтереться кенигсберскими вариантами, Пенк…



– Хотите дуэли, Александер?



– Я не сторонник этой аристократической церемонии. По своему происхождению не имею на неё права. Согласно Высочайшему Указу «О поединках» должен доложить о предполагаемой дуэли непосредственному начальнику. Где его взять? И по дуэльным дворянским кодексам поединок без секундантов просто драка. Я предлагаю честный бой. Разойдёмся и начнём в свободном движении по пересечённой местности. Оставшийся в живых привезёт труп в город, свалит вину на бродячих головорезов. Это просто, не так ли?



– Ну, не знаю… Мне не хочется. Я всё сказал. Вы знаете дальнейший расклад событий, герр Александер! – попытался улыбнуться Клаус Пенк.



Кудашев окончательно принял решение: Божий суд! Как на танкере «Девоншир». Пришла пора остановить Клауса Пенка. Да, есть такое: «Аз воздам!», но кто знает, в чьих руках должен находиться меч возмездия. Если ошибся – значит, много возомнил о себе. Значит, станет жертвой немецкой пули. Как будет, так и будет! Крикнул немцу:


– Не трусь, Клаус! Пожалей себя за то, что не успел переломать мне пальцы в Нарасино! Так и быть, дам тебе фору в один выстрел!



Кудашев сменил позу. Не поворачиваясь к Пенку спиной, начал отступать назад, рискуя споткнуться о камень. На шестом шаге встал перед Пенком, напрягшись всем телом. Ноги на ширине плеч. Руки опущены вниз, полусогнуты в локтях. Глаза в глаза. Рот полуоткрыт, дыхание свободно…


Командный голос твёрд и звонок:


– Грюнвальд, Клаус! Грюнвальд!!!



***



Документ № 79



Майор Вальтер Шуберт, военный атташе Германского Кайзер Рейха в Российской империи –Военному министру Германского Кайзер Рейха Его Превосходительству генералу пехоты Эриху фон Фалькенхайну,Начальнику Генерального Штаба Германии



Совершенно секретно.



Отчёт о проведённой операции


военно-стратегического значения



В свете военной доктрины Германского Кайзер Рейха:


во исполнение статьи 1-й Бьёркского Договора о Союзе между Россией и Германией от 11 июля 1905 года;


во исполнение поставленных перед Германской военной разведкой задач;


в целях противодействия политике мирового господства, предотвращения военных приготовлений Соединённого Королевства Великобритании, Ирландии и Индии, направленных на захват территорий Турции, Персии, Афганистана, Индии, Российских Закавказья, Апшерона и Туркестана мирными ненасильственными действиями –


– силами и средствами тайной дипломатии с соблюдением правил совершенной секретности в знак доброго сотрудничества военных разведок России и Германии произведена работа по передаче лично в руки Германскому агенту влияния самого высокого ранга, а именно – агенту «Примас» – совершенно секретные подлинные документы: «План мобилизации Индо-Британских войск Армии Индии».


Эти документы являются неоспоримыми доказательствами нарушения Соединённым Королевством условий Договора с Россией о Тибете, Афганистане и Иране, заключённом 18 августа 1907 года.


Мы располагаем проверенными сведениями о том, что «План мобилизации Индо-Британских войск Армии Индии» принят оперативным управлением Главного Управления Генерального Штаба России в качестве рабочего документа.


Полагаем, завершённая операция нарушит сложившиеся военно-политические взаимоотношения между Россией и Соединённым Королевством.


В ходе операции достигнуты некоторые цели локального характера, а именно:


– заключены соглашения частного характера с представителями российских и индо-британских ведомств в Персии и в Индии на предмет оказания Германии услуг информационного и консультативного характера;


– нейтрализована группа лиц, занимавшаяся сбором информации на территории Персии в пользу России;


– в благодарность за полученную информацию, агент «Примас» жестом доброй воли передал в наше распоряжение досье на своего представителя в персидском Исфахане, что даст возможность использовать этого человека по усмотрению Германии либо ликвидировать его.



Реестр представленных к поощрению лиц, отличившихся в произведённой операции, прилагается.



Да здравствует Кайзер!



Майор Вальтер Шуберт,


военный атташе


Германского Кайзер Рейха


в Российской империи.


Глава XVI


Поединок без правил или снова Митьки. Пора в Россию! Последняя ночь любви. Казнь Клауса Пенка или как воспитывают немецких скаутов. Страшная находка майора Фитц-Гилбера.



Октября, дня 22. 1912. Исфахан. Предгорья Загросса. Ближе к вечеру.



Кудашев окончательно принял решение: Божий суд! Как на танкере «Девоншир». Пришла пора остановить Клауса Пенка. Да, есть такое: «Аз воздам!», но кто знает, в чьих руках должен находиться меч возмездия. Если ошибся – значит, много возомнил о себе. Значит, станет жертвой немецкой пули. Как будет, так и будет! Крикнул немцу:



– Не трусь, Клаус! Пожалей себя за то, что не успел переломать мне пальцы в Нарасино! Так и быть, дам тебе фору в один выстрел!



Кудашев сменил позу. Не поворачиваясь к Пенку спиной, начал отступать назад, рискуя споткнуться о камень. На шестом шаге встал перед Пенком, напрягшись всем телом. Ноги на ширине плеч. Руки опущены вниз, полусогнуты в локтях. Глаза в глаза. Рот полуоткрыт, дыхание свободно…


Командный голос твёрд и звонок:


– Грюнвальд, Клаус! Грюнвальд!!!



Клаус Пенк вздрогнул. Дёрнул головой, словно получил тяжёлую пощёчину. Его лицо мгновенно приобрело цвет свернувшейся крови. С силой сжались в огромные кулаки кисти рук. Голова ушла в плечи. Пенк, как когда-то подростком в драке, оскалился. Мгновение, и перед Кудашевым стояло громадное, словно окровавленное чудовище, готовое одним движением своих могучих лап оторвать ему голову.


Недаром в немецкой слободе жители исподтишка называли своего старейшину «бешеным быком», а капитан Уильям Баррат окрестил Пенка «Микенским монстром»!*


Не довелось Кудашеву побывать в Испании, никогда он не присутствовал на корриде, но сейчас ему захотелось весело и озорно, как матадору, крикнуть: «Торо!»!!!


______________________________________


* Минотавр – чудовище, сын царицы Пасифаи и быка, посланного богом Посейдоном, с телом человека и головой быка, пожиратель юношей и девушек Микен, убитый героем Эллады Тесеем.


______________________________________



Кудашев, подсознательно боявшийся приступа «красного тумана» и последующего за ним обморока, в эту минуту напрочь забыл о перенесённой им контузии.


Напротив, нависшая смертельная опасность словно вернула его в состояние великого куража, прочувствованного им в его первом сражении под Мукденом. В этот день ему пришлось испытать то «упоение в бою», которое воспел Пушкин. Упоение соприкосновением с границей между жизнью и смертью, когда он, вольноопределяющийся Кудашев, ощетинившись штыком винтовки Мосина, летел, словно на крыльях, под свист пуль и осколков, косящих его товарищей по роте, на единственную цель – японского офицера артиллерии с биноклем в одной руке и обнажённой катаной в другой...



– Гут, швайн! – выкрикнул Пенк. – Сам напросился, потом не жалуйся. Я не беру пленных! Расходимся. На войне, как на войне. Можно передвигаться, использовать укрытия, атаковать, стрелять без предупреждения, использовать любое оружие! Согласны?



– Правильно, Клаус. Я отойду шагов на двадцать вон к тому камню с белой отметиной. Когда буду рядом, можешь стрелять!



Александр Георгиевич бесстрашно повернулся спиной к Пенку и направился к указаному ориентиру. Кудашев не полагался на благородство Клауса Пенка, не думал бравировать, не провоцировал противника на подлый выстрел. Он просто слушал. Металлические части механизмов огнестрельного оружия при своём взаимодействии не работают бесшумно. И в тридцати шагах от стрелка Кудашев услышал бы щелчок взведённого курка.



Помнил уроки своего отца. Саше не было и семи лет, когда отец начал обучать сына приёмам ближнего огневого боя на пистолетах, казаческим «уворотам». Огневого боя и на пистолетах – громко сказано. Было достаточно и по горсти орехов фундука в карманах у каждого.


Саша и не знал, что игра с орехами – серьёзное продуманное обучение будущего воина. Не увернулся – получил орешком в лоб! Сумел попасть фундучком в отца – получил подарок!


– Ну, Санёк, не будь прост, как валенок! Учись финтить, как с саблей. Замахнулся в голову, а кинь вправо либо влево, куда твой противник уклониться вздумает. Да ещё угадать сумей. Запоминай по времени, сколько нужно на замах, на полёт орешка. А главное – учись быть быстрее своего противника. Там, где он сделает один выстрел, ты должен сделать три. Вот враг и увернуться не сможет, куда не поворачивался бы. И сам все приёмы уворотов должен без ума делать. Тело, оно само всё должно запоминать и исполнять. Но быстрота без точности – пустое дело. Мало знать и уметь. Надо – быть. Всегда быть трезвым, собранным, сосредоточенным, как дикий зверь. Спать в пол уха. Глаза спереди – уши сзади! Особо запрещено идти в бой выпившим. После боя с устатку – куда ни шло. Но враг может и победителя, празднующего победу, легко одолеть!



День ото дня уроки усложнялись. Отец был способен орешком с первого удара сбить яблоко, висящее высоко над головой. Попробовал Саня попасть орешком в воробышка, получил от отца «ивовой каши». Не обижай маленьких! Не скоро от орешков отказались. Лишь в тринадцать лет Саша получил доступ к отцовскому «Смит и Вессону» тульского производства…



Стоп! Вот и камень с белым пятном.


Однако, Клаус Пенк – воин. Оружие даже из кобуры не достал.



– Готов, Александер? – громко спросил Кудашева Клаус Пенк.



– Готов Клаус! – ответил Кудашев. – Можешь начинать. Я обещал тебе фору в один выстрел.



Клаус Пенк вынул из кобуры Маузер, поднял его стволом несколько выше правого плеча.


– Александер! Я не стану стрелять в безоружного. Доставай свой «Веблей»! Правда, что на запах двоих в Хиндустане уложил?



Кудашев вытянул револьвер из-за спины. Прижав барабан к бедру, одним движением провернул его. Поднимая «Веблей» на уровень груди, большим пальцем взвёл курок. Крикнул:


– Я готов. Врут люди, стреляй, не бойся!



Конечно, и самому бояться не надо.


В бой идти – исключительно за правое дело, как на праздник. Всегда и только во имя России. В защиту родной земли отца и матери. В помощь своим сотоварищам. В чистом белье. С чистыми руками. С чистой душой! Всегда знать, помнить и чувствовать, ты – не один. Ты в строю. В строю кавалеров Георгиевского креста. В строю воинства Святого Георгия Победоносца!



Кудашев снова словно вошёл в транс. Его зрение – зрение сокола, что из поднебесья не пропустит гада ползучего. Его слух – слух благородного изюбра, что и в бурю услышит мягкие шаги маньчжурского тигра. Его обоняние – обоняние волчицы, потерявшей и нашедшей своего волчонка!



Кудашев и за тридцать шагов слышит шелест льняной ткани кителя своего противника, поднимающего на него руку. Слышит щелчок курка, поставленного на боевой взвод, скрип пружины и звук движущегося спускового крючка…


И за тридцать шагов Кудашев видит как девятимиллиметровое чёрное ствольное дуло, направленное в его сторону описывает дугу, избирает точку, в которую должна быть всажена свинцовая пуля в медной оболочке, способная не только разорвать человеческую плоть, но пробить и стальной рыцарский панцырь. Видит, как прицел на ствольной коробке пистолета совмещается с мушкой на стволе. За прицелом – чёрная маленькая точка – сжатый усилием воли зрачок прищурившегося глаза, обрамлённый почти белой от ненависти радужной оболочкой.


Одно мгновение глаз Пенка на одной прицельной линии с глазом Кудашева. Затем дуло опускается вниз, избирая своей целью сердце…



Кудашев свободен и от злобы, и от негодования. Способен оценить Пенка как стрелка. Хорошо целится. Рука крепка, глаз не подводит. Ствол не дрожит…

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги