Подошёл Кудашев:


– Вольфганг! Пульс пятьдесят четыре. Ровный. Я не знаю, сколько мальчик может быть в коме. Не имею ни личного опыта, ни надёжного письменного источника с возрастными характеристиками течения болезни. Но при равных симптомах взрослый мужчина может быть в коме и десять суток, и двадцать. Индейцы Канады или индусы Индии вообще больше суток не болеют. Потом приходят в себя, живут полноценной жизнью. Я на сегодня под своим визитом подведу черту, завтра подъеду, может и меня умные мысли посетят! Отпускаете нас?



Фон Пенк протянул Кудашеву руку:


– Я добра не забываю, профессор. Жаль, придётся ужинать без гостей. Ну, не праздник. Приезжайте, когда сможете!



Кудашев завёл машину. Кунигунда помахала герр оберсту рукой.



Фон Пенк вернулся в дом. Зашёл на кухню. Коротко приказал повару:


– Горячих сарделек с капустой!


Сам открыл резной орехового дерева шкаф, достал бутылку виноградного шнапса. Плеснул себе в пивную кружку на четверть. Присел за столик у окна. Выпил, налил ещё. Повар принёс горячее, поставил на стол деревянный круг с хлебом.


Хороши истекающие ароматным соком скворчащие под ножом и вилкой сардельки. Баварским виноградом пахнет шнапс. Но фон Пенк не чувствует ни вкуса, ни запаха. Налил ещё. Выпил. Вытер руки о поданную поварёнком салфетку. Заспешил на второй этаж. К сыну.



Проходя мимо своего кабинета, услышал короткий звонок, а потом стрёкот телеграфного аппарата. Вошёл в кабинет. Увидел на полу целое бумажное облако, сложенное из ровных колец телеграфной ленты. Аппарат перестал трещать.



Вольфганг оторвал ленту, поднёс к настольной лампе. Последние знаки сообщения были ему хорошо знакомы и без шифровальной книги. Сами по себе они ничего не значили и с текстом по его смыслу или системе криптографии никак не соотносились. Для фон Пенка, и только для него одного, они означали: «Супер важно! Сверхсрочно! Совершенно секретно!». Следовательно, с этой горой телеграфных сообщений нужно было начинать работать, не откладывая дело до утра. Первое подтверждение получения информации должно было уйти тридцать минут назад.



– Чёрррт! – зарычал фон Пенк.



Старшина немецкой общины не имел своего шифровальщика. Всё делал сам. Зашторил окно кабинета. Пошёл к сейфу. Случайно задел локтем настольную лампу, опрокинул её. Получил ожог руки ниже локтя. Снова чертыхнулся. Потирая обожжённую руку, открыл сейф, вынул из нижнего отделения шифровальный блокнот. Запер сейф. Пристегнул ключ карабинчиком к цепочке, затянутой петлёй на поясном ремне. Опустил ключ в карман. На верхнее отделение сейфа даже не посмотрел. О тяжёлой синей папке с надписью «Vollkommen das Geheimnis. Den Plan der Mobilisierung...» не вспомнил.



Увы, такое может случиться с каждым. Человеческтй фактор. Сбой в работе головного мозга. Слишком велики были в этот день перегрузки!



***



Сипай-грум, выполняя приказание своей госпожи леди Кунигунды Баррат, добрался до усадьбы за пятнадцать минут. Увы, в усадьбу попасть просто так не смог.


Прошли старые времена, когда вместо забора стоял с проломами, оплывший за сотню лет, глинобитный дувал, а ветхие деревянные ворота никогда днём не запирались. Теперь нужно было постучаться в калитку бронзовым молоточком бенаресского литья. На стук сначала лениво пришли белуджские бассары. Залегли. Один у ворот, другой у калитки. Через пару минут из вивария вышел белый сахиб – ассистент профессора. Джамшид-баба не показался.


Музаффар понял, соблюсти требование секретности не удастся. Придётся посвящать в интригу мистера Саймона. А как иначе пройти по двору в сад со своей тяжёлой ношей?! Чёрт бы взял этих белуджских волкодавов!



Оставил коня у калитки, затянув узлом его повод на ручке-кольце. Вошел. Торопливо зашептал на ухо Гагринскому, ставя его в известность о требовании своей госпожи. Как-никак, мистер – будущий родственник хозяйки, об этом все знали! Гагринский мало понимал речь Музаффара. Смесь инглиш и хинди! Но согласно кивал головой. Прошли в сад. Музаффар беспрестанно оглядывался. Никого. Вышли на полянку, заросшую разнотравьем. Посреди полянки большой гранитный валун. Гагринский вспомнил, под этим валуном жила Мать-Нагайна, убитая полковником Барратом.



Музаффар встал на колени. Положил на траву свою тяжёлую ношу. Знаками попросил Гагринского отвернуться.


Гагринскому тайны сипая были не интересны. Повернулся в сторону своего вивария. К нему подошли его бассары. Прилегли рядом. Минут через пять мистера Саймона грум-сипай Музаффар потянул за рукав.



Руки сипая были в земле и в зелени травы.



***



«Роллс-Ройс» с доктором Котович и Кунигундой Баррат был встречен Музаффаром на дороге в миле от усадьбы. Сипай качнул своим тюрбаном с металлическим значком унтер-офицера 23-го Пенджабского полка в сторону своей госпожи. Поехал следом.



Кунигунда поняла. Несколько успокоилась. Румянец снова окрасил её щёки. Кудашев повернул к ней голову. Уна улыбнулась. Её глаза снова обрели свой лукавый блеск.


– Джон, милый! Я должна тебе кое в чём признаться! Только дай слово, что не будешь меня бранить!



– Бранить? Не посмею!



Кунигунда окончательно осмелела.


Её рассказ о своём последнем приключении не занял бы и пятидесяти строк в колонке «Ньюс» лондонского «Таймс». Правда, комментарии к новостной информации могли бы занять целый подвал! Именно эта мысль и грела журналистку Уну Скотт.



Но не комментарий, а сама сущность акции, совершённой леди Кунигундой Баррат, могла уничтожить тот зыбкий мир, созданный Кудашевым в Исфахане для собственной весьма непростой миссии!



«Роллс-Ройс» не свернул с тракта к воротам усадьбы. Кудашев гнал машину ещё мили две, пока из-под серебряной фигурки «крылатого гения», венчавшего крышку водяного радиатора, не ударил фонтан пара. К счастью, остановиться пришлось у придорожного родника, затенённого вековым платаном или чинаром, как зовут платан по всему Востоку.



Кудашев, не говоря ни слова, вышел из машины, достал из багажника ведро. С опаской отвернул горячую крышку радиатора.



Уна поняла, её Джонни не на шутку встревожен.


– Джон! Что с тобой? Я была уверена, ты поймёшь и сумеешь оценить мои действия. Германский план мобилизации – это же сенсация века. За него «Таймс» заплатит сотню тысяч фунтов! В десять раз увеличит свой тираж. Мои статьи пройдут по центральным полосам всех европейских газет. Даже в Американских Штататах, даже в Японии будут знать имя Уны Скотт! Это паблисити, Джон. Сеншейшен!



Кудашев залил в радиатор холодной воды, завернул крышку. Сел на своё место. Молча смотрел на Уну. На секунду появилось желание остудить журналистку «Таймс» ещё одним ведром холодной воды.


Сдержался. Дождался, пока не закончился поток её восторженных слов.


Привлёк Уну к себе. Долгим нежным и сильным поцелуем сковал ей рот. Потом сказал:


– Глупая, глупая, глупая маленькая беленькая козочка! Ты совсем не понимаешь, в какую чудовищную яму вовлекла всех нас! Ах, Уна, Уна! Помнишь, в поэме «Королева фей» у Эдмунда Спенсера? Ну, шестнадцатый век, английский поэт?..



– И что?



– А то, что в поэме красавица Уна олицетворяет «Истину».



– Знаю. И сопровождает Уну лев, олицетворяющий «Рассудок»! И что?



– А то, что было бы не плохо нам с тобой хоть немного походить на этих славных героев высокой поэзии!



– Что нам мешает?



– Низкая проза. Кража!



– Ты расцениваешь мой поступок так?



– Моё мнение можно не брать в расчёт. Так его расценит весь мир. В первую очередь – Германия! Фон Пенк сегодня же примет меры к возвращению этих документов в свой сейф. Иначе, его голова слетит с плеч первой. Мы все в опасности. Я готов закрыть тебя своим телом от струи огнемёта, но, ты сама знаешь, это не спасёт ни тебя, ни Уильяма… Более того, если произойдёт чудо, и этот план станет информационным достоянием мировой общественности, мир не будет спасён. Напротив, этот факт только ускорит взрыв мирового баланса сил!



Кунигунду эти доводы привели в чувство не хуже ведра родниковой воды.


– Что же делать, Джон? Вернуть Пенку «План мобилизации»?



– Такой поступок – не выход из ситуации. Мы могли снять с него копию. В любом случае, мы свидетели, подлежащие ликвидации. Нужно думать не о гонорарах, а о собственной безопасности. Этот «План» подверг нас опасности, пусть он станет и крепостью, за которой мы могли бы укрыться. Есть другие предложения?



– Нет…



– Помнишь, перед тем, как приехать в немецкий посёлок, я просил тебя не совершать необдуманных поступков?



Вместо ответа Уна опять расплакалась. Кудашев невольно вспомнил Леночку. Как близко живут слёзы и у бедной сироты, вчерашней девочки-гимназистки, и у сильной, смелой, полной авантюризма, женщины –светской львицы!



– Что делать, Джон?



– Затаиться, положиться на меня. Молчать, как рыба. Из дома не высовываться. Беру всё на себя. Сейчас, по пути, едем в летний военный лагерь 23-го Пенджабского полка. Я обеспечиваю дня на три охрану вашего дома. В усадьбе управимся сами! Согласовываю дальнейшие наши действия с нужными людьми. По мере развития событий держу тебя в курсе дел. Умоляю, придержи собственные инициативы! Хорошо?



– Как скажешь, Джон. Хорошо.



Так и сделали.



Майор Джеймс Фитц-Гилбер охрану выделил. Правда, спросил, откуда у профессора такие опасения за жизнь детей покойного полковника Баррата, за неприкосновенность его усадьбы?



Кудашев воздержался ставить майора в известность по всем пунктам. О «Плане мобилизации» – ни слова. Пока. Ограничился тем, что сослался на появившееся с недавних пор пристальное внимание неустановленных лиц к дому Баратов и к усадьбе. Иначе говоря, на установленное наружное наблюдение. Предположительно – со стороны немецкого посёлка.



– Понимаете, сэр, – ответил на его вопрос Кудашев, – у меня есть опыт совместного проживания на спорной территории белых поселенцев и аборигенов, индейцев племени чипевайен. Мир между нами поддерживался не только взаимовыгодным сосуществованием, но и умением защитить наши фермы и фактории. Индеец в лесу знает цену каждому следу, каждой примятой травинке… Но не знает, что такое проволока, тонкая, как струна, связанная с консервной банкой или со спусковым крючком старого ржавого кольта!



Майор Джеймс Фитц-Гилбер улыбнулся. Простился с Кудашевым рукопожатием. Охрану выделил. Предупредил: через день – заседание «IsMB», должны быть новости. Пригласил присутствовать.



***


Эту злосчастную ночь Вольфганг фон Пенк провел в своём кабинете за расшифровкой телеграфных сообщений. Он не только расшифровал и прочитал тексты полученных телеграмм, но и уловил эмоциональный тон каждой. Не всегда важно, что именно говорят, но всегда важно, как говорят! Тональность можно услышать и понять не только в звуковом режиме.


Если первая телеграмма была составлена в официально ровной тональности, то последняя – в тоне полного раздражения!


Вывод был прост: качество работы фон Пенка перестало удовлетворять его работодателей!


Его работодателем, а попросту, хозяином, было «Общество за немецкую колонизацию». Негосударственное объединение на деле было мощным рычагом немецкой мировой политики. Политики колонизации. Политики мирового влияния, мирового господства.


Клаус Пенк не справлялся с задачей, возложенной на него «Обществом». Немецкая слобода в Исфахане была поставлена на край финансового краха. Военная экспедиция Соединённого Королевства и Индии надёжно перекрыла каналы поставки оружия из Турции, про-германски настроенной, через Персию в Закаспий, Афганистан и Индию.


Дойче Рейх даром своих колонистов не дотировал.


При всей своей «самодостаточности» и при солидном сколоченном за последний год капитале Пенк далеко не был свободен так, как хотелось бы. Он не мог по собственной воле уйти от дел. Такое самоустранение в Берлине было бы расценено, как предательство. Наказание ренегату было бы скорым и неотвратимым!


Во исправление сложившейся ситуации, Клаус Пенк должен был что-то предпринять.



***


Документ № 70



Майор Отто Майер, отдел III B, цитадель, Кенигсберг, Дойче Рейх – Клаусу Пенку, Персия, Исфахан, немецкий посёлок.



«Stein» – «Albatros»


Ориентировка (Расшифровка).



Совершенно секретно.


Срочно.



Настоящим прилагаются словесные портреты русских ротмистров жандармерии:


1. Иоганна фон Кюстера, Ост-Зейского барона, бывшего помощника Начальника жандармского Управления Средне-Азиатской Железной Дороги. Закаспийская область, город Асхабад. Особые приметы: возможно, владеет эстляндским языком, не пьёт, не курит, сторонится любого общества, к женщинам равнодушен, с мальчиками не общается.


2. Александра Кудашева, бывшего помощника Начальника Особого отдела Управления полиции. Закаспийская область, город Асхабад. Особые приметы: возможно, владеет фарси, любит выпить, замечен в пристрастии к женскому обществу, музыкального слуха не имеет.



Общие черты: оба владеют в разной степени туркменским языком. В хорошей физической форме. Отличные стрелки. Оба почти одновременно исчезли из города в неизвестном направлении. Фон Кюстер был объявлен в негласный розыск силами Управления Ср-АзЖД. О Кудашеве неизвестно ничего.


С большой долей вероятности есть основания предполагать, что оба используются РО ГУГШ России в качестве военных агентов-нелегалов в Персии.



Приказываю: Произвести проверку силами своей оперативной сети всех лиц в Исфахане, независимо от рода их деятельности и значимости в обществе, которые могут соответствовать приметам, указанным в настоящей ориентировке. В случае установлении личностей установить за ними наблюдение, выявить связи, собрать как можно более объективную обширную информацию. Немедленно сообщить в Центр. Ждать инструкций.



«Stein» (Камень)*


_______________________________________


* Майор Отто Майер.


_______________________________________



***


Документ № 71



Клаус Пенк, Персия, Исфахан – майору Отто Майеру, отдел III B, цитадель, Кенигсберг, Дойче Рейх



«Albatros» – «Stein»


Донесение на № 00-хх.


Совершенно секретно.



Ориентировку изучил. Приказ принял к исполнению.



Лица европейской внешности независимо от национальности и рода деятельности, приближённые к элите военной, политической либо экономической, проверяются на соответствие нашим ориентировкам постоянно.



Жду связного. Имею для передачи в Центр подлинные совершенно секретные документы.



Да здравствует Кайзер!


«Albatros» (Альбатрос)*


_______________________________________


* Клаус Пенк.


_______________________________________



***



Июля, 31 дня, 1912 г. Исфахан.



За двадцать минут до рассвета Кудашев разбудил Гагринского. Попросил проводить его к тайнику.


Через тёмный сад шли, не включая фонарей.


С необходимыми мерами предосторожности вскрыли тайник. Тяжёлая коленкоровая папка с бумагами так и была завёрнута в любимую Кунигундой шёлковую куртку амазонки для верховой езды. Прошли в виварий.


В рабочем кабинете Кудашева Гагринский помог завесить окна, приготовил штатив для «кодака», набор плёнок, пару электроламп. Оценив, на-глазок, толщину папки, озабоченно вздохнул:


– Не хватит плёнки.


– Хватит, мне коробку в триста метров ленты привезли! Работай, я подстрахую. Никуда не уйду, пока не закончишь.


Смахнул с обложки папки прилипший комочек сырой земли.


Гагринский прочёл надпись:


– «Ден План дер Мобилизирунг».


Спросил Кудашева:


– Это что, план мобилизации Германии на случай войны?



– А-то! – ответил Кудашев. – Настроил? Давай, снимай обложку. Первый кадр!



Раскрыл папку.


– Продолжай!



Гагринский щёлкнул затвором. Прочел надпись на первом листе:


– «The plan of mobilization».


Растерянно посмотрел на Кудашева. Сказал:


– Текст на английском. Это План мобилизации Соединённого Королевства. Часть третья. Вице-королевство Индия!


– Где?! – Кудашев наклонился к документу. Начал читать сам:


– «Военно-оперативное Управление Генерального штаба Индии»… Совершенно секретно. Номер 00-6. Шестой экземпляр!


Пролистал документ. Открыл последнюю страницу.


От того, что увидел, даже застонал!


Страница была исписана десятком чернильных росчерков. Каждый росчерк подтверждён либо личной печаткой должностного лица, либо соответствующего военного ведомства. План венчает большая печать Генерального Штаба Индии!


Кудашев в изнемождении опустился на свой стул. Помолчал. Гагринский боялся пошевелиться. Вдруг Кудашев резко встал. Он принял решение. Повернулся к Гагринскому.


– Владимир Михайлович, дорогой! Запомните это мгновение. И начинайте работать. Я иду во двор, буду стеречь, вернее, оберегать вас. Не пропустите ни одного листа. И поторопитесь!



***



К десяти утра все шестьсот листов были пересняты на синемаленту. Тридцать рулончиков синемаленты, по двадцать кадров в каждом, в полной темноте были упакованы в чёрную светонепроницаемую бумагу, потом в фольгу. Контейнером для фотокопий послужила пятифунтовая жестянка из-под индийского чая с красным слоном и синими танцовщицами. Свободное место в жестянке было засыпано сухим листовым чаем же. Жестянка поставлена в кабинете на полку рядом с подобными, полными и начатыми коробками и банками с чаем, кофе, сахаром и табаком.



Измятая, испачканная землёй шёлковая амазонка была передана Джамшид-баба для приведения в приличный вид.



Синяя коленкоровая папка упакована в двойной лист серой бумаги от мешка с сахаром, с трафаретной красной надписью «Sugar». Этот пакет «сахара» Кудашев забросил на заднее сиденье автомобиля и покатил в расположение 23-го Пенджабского полка на встречу с майором Джеймсом Фитц-Гилбером.


Передал пакет, шепнул на ухо Фитц-Гилберу имя адресата и распрощался.



У Барратов не планировал быть долго, но пришлось задержаться на час. Уильям с трудом, но приходил в себя. Приступов малярии больше не было, но жёлтые круги под глазами говорили сами за себя: тропический климат ему явно противопоказан. Как Кудашев ни торопился, но пришлось присесть и отчитаться по делам, связанным с расследованием. О папке с «Планом мобилизации» не упомянул, не захотел волновать больного. Ещё успеется. Через час решительно стал прощаться. Кунигунду поцеловал лишь на выходе, в дверях!


– Лю! – сказала Уна Кудашеву на прощанье.



***


Торопился Кудашев напрасно. Он не опаздывал. В полдень на улицу немецкого посёлка Кудашев и фон Пенк свернули почти одновременно, но с её разных концов. Кудашев – с тракта, фон Пенк от Большого базара.



Фон Пенк с утра пораньше на базар ездил не за продуктами к завтраку для своей семьи. Не его уровень. Он ездил на плановую еженедельную встречу с человеком, который в силу своего служебного положения был обязан бывать на базаре.



Большой базар – «Бозорг» – это не просто площадь с прилавками, это целый город с купеческими просторными лавками, тесными нишами, широкими проходами для покупателей и праздношатающейся публики, проходами «чёрными» для разноса и развоза товаров. Посетитель, впервые попавший в этот сказочный мир товаров со всего света, может в этом лабиринте и заблудиться. Базар славен своими чайханами персидскими и индийскими, арабскими кофейнями, харчевнями персидскими и турецкими. Есть даже французская «Шоколадница»! О качестве продуктов можно не беспокоиться: базар славен складскими подвалами, ледниками, забитыми льдом и снегом с вершин Загросса.



Фон Пенку на базарные диковинки любоваться некогда. Он здесь по делу в просторной лавке самого базарчи – управляющего. Фон Пенк и здесь – не просто свой человек, а один из хозяев. Правдами-неправдами сумел приобрести восемнадцать долей из трёхсот в базарном капитале. Староста «Бозорга», сам уважаемый богатый купец Фируз Али-Исфендияр-бий, провел фон Пенка в отдельную комнату с европейской мебелью. Подал кальян с душистым мадрасским табаком, поставил чайник зелёного чаю, блюдо с халвой. Поклонился. Удалился.



Комната не простая, не каждый гость базарчи бывает в ней. Базарчи называет её «гулак-хана», что можно понимать как «прослушка»! В соседней комнате доверенный человек базарчи – перс Араш – беседует со своим осведомителем – поваром по имени Абу-Карим, служащим в богатом английском доме.



Араш с Абу-Каримом не церемонится:


– Плохо служишь, Абу-Карим! Не может быть, чтобы в такой семье всё было гладко. Сладко живёшь. Работы не много, поел плова, закусил пахлавой и спишь целый день! Мы найдем для инглизи другого повара!



– Уважаемый Араш! Под началом Джамшид-баба трудно быть излишне любопытным. Он, хоть и носит седую бороду, но рука его свою тяжесть ещё не потеряла! Однако, сегодня у меня есть кое-что интересное. Вчера после полудня прискакал на коне сахиб субедар Музаффар, слуга молодой госпожи. В его руках узел был. Тяжёлый. Узел в дом не понёс, пошёл в сад. С ним вместе молодой белый сахиб ходил, слуга профессора. Назад вместе вышли, без узла!



– Это всё?



– Всё!



– Нет, пора подыскать в этот дом нового повара! Ты никуда не годен. Сегодня же днём погуляешь по саду, будто траву собираешь на приправу или против поноса, сам решишь. Внимательно осмотришь весь сад. Найди место, где могли спрятать или закопать узел. Ночью проверишь тайник, посмотришь, что в узле. Завтра утром чтобы здесь был. С докладом! Не выполнишь приказ, прощайся со своим мужским достоинством! Все понятно?



– Понятно, Араш-ага!



– Пошёл вон! Забирай свою тележку.



Фон Пенк не пропустил ни одного слова. Залпом выпил пиалу холодного зелёного чая со льдом. Вышел из «гулак-хана» в приёмную комнату базарчи. Поднял вверх руку в знак прощального приветствия. Направился к выходу. Базарчи остановил фон Пенка.



– Прошу прощения, господин! С вами хочет познакомиться и поговорить очень высокий человек.



С этими словами базарчи покинул помещение. В комнату вошел европеец в форме персидского полковника полиции. Фарраш!



Несколько секунд мужчины, молча, оценивающе, разглядывали друг друга.


Первым произнёс приветствие фарраш. На хорошем берлинском немецком.


– Здравствуй, Клаус!



***



Немецкий посёлок. Дом фон Пенка.



В дом свой в немецком посёлке Клаус Пенк, он же Вольфганг фон Пенк, вернулся умнее, чем был раньше. Поднялся в детскую спальню на минуту раньше, чем Кудашев ступил на первую ступень крыльца его дома.


Доктор Краузе шагнул навстречу фон Пенку.


– Как Иосиф? – спросил шёпотом фон Пенк.



– Температура! – ответил врач, добавил: Можете говорить в полный голос. Бедный мальчик не слышит.



В спальню вошёл Кудашев. Не здороваясь, сразу подключился к разговору:


– Температура?! Сколько?



– Очень высокая. Тридцать восемь и девять!



Кудашев повернулся к фон Пенку:


– Он борется! Его организм сопротивляется! Это уже хорошо, Вольфганг. Есть надежда. Будет жить! Но мы должны взять температуру под контроль, не дать ей остановить сердце.


Спросил врача:


– Как у вас с аспирином? С Байеровским?


Доктор Краузе развёл руками.



Кудашев взял фон Пенка за рукав, встряхнул его:


– Герр оберст! Дайте своим людям команду: пусть едут на реку, привезут пару веников молодых веток плакучей ивы. Снимут кору, сделают отвар. Это и есть аспирин! Доктор будет поить им больного. Температура должна продержаться максимум два дня. На третий день Иосиф должен придти в себя. Возможно, будет ещё спать неделю или дней десять. Но это уже будет сон, а не кома!



Пока Кудашев говорил, в спальне появилась стайка подростков. Как один в шортах и рубашках с засученными рукавами. На шеях одинаковые платки-галстуки.


Фон Пенк повёл рукой в их сторону:


– Это товарищи Иосифа, юные следопыты скауты. Скажите им сами про ивовую кору, через полчаса обдерут все ивы на Зайендеруд!



Скауты убежали.



Фон Пенк пожал Кудашеву руку:


– Мы не поздоровались, профессор.



– Времени не было, герр оберст.



– Да, да… Если позволите, я уйду к себе. Моего внимания требует не только моя семья. На мне ещё дела и проблемы всей нашей колонии. Будет в чём нужда, обращайтесь, не стесняйтесь. Я постараюсь принять пассивное, но реально участие в ваших научных изысканиях. Если назовёте сумму, постараюсь внести её на ваш счёт, профессор.



– Дорогой Вольфганг, я в вашем доме потому, что вам понадобилась моя помощь. Я не зарабатываю врачебной практикой. А научная работа уже оплачена на три года вперёд. Нам хватает, благодарю, вас. Лучше скажите, где Иосиф мог подцепить клеща. Знаю скаутов. Молодёжь любит приключения, таинственные места, дикие ущелья, тёмные лабиринты… Клеща мог подцепить не только Иосиф! Я уже знаю несколько мест, где они живут целыми колониями. Но изъятые экземпляры не были носителями энцефалита. Ни одна из подопытных мышек так и не заболела. Была сначала надежда на ваш экземпляр, но дохлая самка не предмет для исследования. Кстати…


Кудашев обратился к доктору Краузе:


– Не будете ли так любезны, сделать для меня пару стёклышек с образцами крови больного? Я хочу посидеть над ними с микроскопом!


Фон Пенк вышел из детской спальни.


Кудашев ещё минут пять поговорил с Краузе. Старый доктор охотно поделился с Кудашевым тем, что он уже слышал от юных скаутов.



Как и предполагал Кудашев, Иосиф Пенк заполучил клеща в одной из бесчисленных пещер в предгорьях Загросса, куда ходил в поход отряд из десяти подростков-скаутов двенадцати-четырнадцати лет. Юными следопытами-скаутами командует семнадцатилетний «вождь» Генриха Диде, которого все называют просто Беккер по профессии его отца. В пятнадцати километрах к северо-западу от Исфахана скауты исследовали небольшую пещеру с природным колодцем. Грот небольшой, с объемом помещения неправильной формы размером двухэтажный дом. Второго выхода не имеет. Один раз в сутки – в одиннадцать часов семнадцать минут – из колодца четыре секунды бьёт гейзер тёплой пахнувшей серой воды высотой в пять-шесть метров. До самого потолка пещеры. Потом вода уходит. Колодец пересыхает. Камешек, брошенный в колодец, летит без звука восемь секунд. Возможно, эти гротом пользуются пастухи. Имеет место присутствовать овечий навоз. Летучих мышей нет… Вот и всё!



Кудашев про себя отметил: «бывают овцы, нет летучих мышей»... Вот предпосылки возможного присутствия в пещере клещей! Однако, скауты, они же следопыты, разведчики – идеальный инструмент исследования местности. Инструмент наружного наблюдения, инструмент связи. Правда, есть недостаток: в Персии белокурые мальчики в глаза бросаются, как павлины на глинобитных дувалах богатых вельмож!



***


Фон Пенк прошел в собственную спальню, что рядом с детской. Визит Кудашева успокоил его. Сказал профессор, «Будет жить!», значит, будет жить. Можно не волноваться, можно заняться делами.



Дел – выше крыши. С чего начать? С посылки для майора Отто Майера. Сверхоперативно начали работать в Кенигсберге. Стоило ночью отправить донесение о том, что есть материал, как поутру, словно чёртик из коробочки, появляется связной, пожалуйте, ждём, карета для подарка готова! А помощь потребуется, получишь вразумление, что нужно самоотверженнее служить Кайзеру и Фатерлянду!



Фон Пенк закрыл окно на шпингалеты, задёрнул штору, запер дверь. Напрягшись, с трудом отодвинул от стены тяжёлую дубовую кровать, убранную розовым покрывалом с вышитыми кошечками. Под кроватью тяжёлый старинный дубовый, окованный ажурными стальными полосами, сундук. «Кессоне» венецианской работы шестнадцатого века! Замки внутренние, с секретом. Сундуку лет триста, но этим запорам венецианских кузнецов фон Пенк доверял больше, чем цифровым замкам Мозера. Проверил пломбы, повернул ключ, нажал в нужном месте кованую орлиную головку, снова повернул ключ. Поднял крышку. Откинул пурпурное бархатное покрывало. С минуту смотрел в сундук. Потом закрыл крышку. Поглядел в окно, покрутил головой из стороны в сторону. Снова открыл крышку. Смотрел и не мог поверить глазам своим! Все, что там лежало годами, было на месте. Отсутствовало только то, что он своими руками уложил в сундук двадцать четыре часа назад – утром тридцатого июля!



Фон Пенк медленно, аккуратно уложил в сундук бархатное покрывало, прикрыв им бесчисленные ларцы, пеналы, коробки и коробочки, книги и карты, кремнёвые пистолеты, старинные секстанты и подзорные трубы. Опустил крышку кессоне. Повернул ключ. Вернул на место голову орла. Снова повернул ключ. Размял пальцами мягкий воск пломбы, сделал миниатюрный оттиск своей печатки, которой, может быть, скреплял царские указы ещё сам Хаммурапи.



Медленно, тяжёлыми шагами спустился со второго этажа на первый к своему кабинету. Его взгляд был страшен. Фрау Грета, выходившая из умывальника со стопой льняных салфеток, увидела этот взгляд. В ужасе прижалась к стене, пропуская своего хозяина.



Кабинет, как положено, был заперт на ключ. Фон Пенк отпер дверь, вошёл в кабинет. Медленно поворачивая голову осмотрел кабинет. От этого взгляда не укрылась бы ни одна мошка ни на потолке, ни в воздухе. Все предметы деловой обстаноки были на лицо и каждый на своём привычном месте. Обошёл свой письменный стол. Кресло на месте, не передвигалось. На столе полный беспорядок, но беспорядок хозяина! В том числе обрывки телеграфной ленты. Просто бумага без знаков. Фон Пенк знал цену шифрованным донесениям. Каждый клочок ленты со знаками был сожжён его собственными руками. Перевёл взгляд на очаг. Пепел не нарушен. Дымоход узок. Теперь – главное – сейф Мозера!


Увы, сейф никогда не опечатывался, если хозяин не покидал дом на длительное время. И никогда в этом сейфе не хранились серьёзные документы. Однажды, фон Пенку, правда в чужом доме, подвыпивший приятель на пари открыл подобный хозяйский сейф с помощью хрустального бокала и изуродованной серебряной вилки!



Так, может, искомое находится, всё таки, в этом сейфе?


Фон Пенк боялся прикоснуться к замочной скважине. Пот лил с него градом. Сердце колотилось, как у связанного борова, приготовленного к закланию. Ещё раз глубоко вздохнул, вставил ключ в замочную скважину, повернул его один раз. Взялся за головку цифрового замка, произвольно повертел её, поставил на риску, соответствующую цифре «71». Еще раз попробовал повернуть ключ. Ключ не поворачивался.



Фон Пенк коротким хуком ударил левой рукой в броню сейфа. Боли не почувствовал. Да, глупо, не «71», нужно «17»! Сердце успокоилось. Переместил на диске замка указующую стрелку на риску «17», повернул ключ, спокойно, медленно отворил дверцу сейфа. Ни на верхней полке, ни на нижней – коленкоровой синей папки с наклеенным белым листом бумаги с надписью «Совершенно секретно. План мобилизации…» на немецком языке – не было! На верхней полке – несколько коробок с патронами, два пистолета «Маузер». Один пистолет в кожаной кобуре. Второй – в деревянной. Оружие накрыто гроссбухом домашних расходов.



На нижней полке бумаг больше. Сверху – шифровальный блокнот. Тоже вещь секретная, но ей необходимо быть под рукой. Телеграфный аппарат рядом.


Но коленкоровой папки в сейфе нет. Нет. А была? Фон Пенк не помнил. Память стёрта, будто мокрой губкой меловая запись на школьной доске!


Нужно вспоминать. Начнём с самого утра. Встал. Умылся… Завтрак. За столом нет Иосифа. Где? В походе. Вчера должны были вернуться. Ну, задержались. С ними вожатый, их много…


Оделся, поехал на встречу. Лично получил от связного посылку. Вернулся домой. Куда пошёл? Наверх, в спальню? Или по коридору первого этажа в кабинет?


Ничего не помнил.


Вот, вспомнил: он догоняет нескольких мужчин, несущих Иосифа в спальню! Да, так. Что было в руках? Была папка? Она тяжёлая! Вроде, нет. В спальне у кровати Иосифа сидел без папки. Это точно. Уже сидел без папки. Так, где и когда выпустил её из рук? Не помнил. Что потом? Потом доктор Краузе нашёл этого проклятого клеща, сказал, что медицина бессильна. В полной прострации поднялся, поехал в усадьбу Барратов за доктором Котович, специалистом по клещам. Привёз профессора и леди Уну.


Леди Уну? Да. И ещё успел к ней посвататься, кольцо дарил. Дарил, дарил! Это лишнее.


Папка где?!


Если по первому приезду был выбит из колеи, забыл папку в машине, то мог её увидеть, когда сел в машину во второй раз! Не увидел, значит, её там не было. Или «уже!» не было? Что потом? Потом суматоха в спальне.


Котович заставил всех двигаться. И профессор, и Уна были на виду. Краузе занимался Иосифом. Котович устанавливал вентиляторы. Уна поливала полы водой… Так, всё верно. Потом он сам лично проводил профессора и Кунигунду к машине. Они шли с пустыми руками.


Он сам? Пошёл вниз, на кухню, поужинал, выпил шнапсу, потом заглянул в кабинет, занялся телеграммами. Открывал сейф, доставал блокнот. Потом закрыл. Папки не видел. Именно так всё и было.


Вот и говорите после всего этого, что врага рода человеческого не существует!



Фон Пенк устал. Пошёл на кухню. Повар Марк, не задавая вопросов, накрыл хозяину маленький столик. Про себя подумал: «Бедный Вольфганг! Пить начал. С семьёй не обедает...».


Достал с полки бутылку шнапса и стаканчик. Взглянул на хозяина, встретился с ним взглядом. Голубые, почти белые от гнева глаза с расширенными зрачками смотрели на повара с лютой ненавистью. Повар Марк от страха уронил стаканчик на пол.



– Повар…– тихо сказал фон Пенк.



– Да, герр оберст! – так же тихо отозвался Марк.



– Повар!– закричал фон Пенк во всё горло. – Повар Абу-Карим! Музаффар! Вот где собака зарыта! В саду! Эй, люди, охрана! Все ко мне!!!



***


Ночь. Влажный горячий южный ветер несёт с океана нестерпимую духоту. Небо закрыто облаками, но эти тучи никогда не проливаются желанным дождём.



Повар Абу-Карим не любил ночные прогулки. Боялся. Боялся змей, тарантулов, скорпионов, грабителей, комаров, злых духов!


Повар Абу-Карим в сотый раз мысленно проклинал тот день, когда в поисках хорошего места обратился за помощью к базарчи. Работу в богатой семье Абу-Кариму нашли, но за услугу пришлось платить преданностью не хозяину, а своим поручителям! Попросту говоря, шпионить. Время от времени, не был обижен и хозяин. Для него всегда были готовы свежие базарные сплетни. Обязательно достоверные!


И в эту беспросветную ночь нужно было идти в сад, заросший травой выше колена, в которой может затаиться что угодно! Идти к камню, под которым десятилетиями жила огромная кобра – Мать-Нагайна! Абу-Карим был уверен, её дух жив и по сей день. Ведь сумела она покарать своего убийцу – полковника Баррата!


Нет, в своих бедах нужно винить свой собственный язык! Лучше бы его не было!


Проклиная всех и всё на белом свете, Абу-Карим, тем не менее, в полной темноте сумел отыскать в запущенном саду гранитный валун – жилище и памятник Матери-Нагайны. Опустился на колени. Потыкал сухой веткой в его подножие, отыскивая вход в тайник. Боялся духа Нагайны, но ещё более страшился кривого бебута дамасской стали в руках Араша!


Вот, нашёл! Ветка провалилась в глубокое отверстие.


Абу-Карим двумя руками разгрёб сухую траву, которой Музаффар забросал свой тайник. Нашёл старую достаточно широкую щель под гранитным валуном. Сунул под валун кисть руки. Ничего, кроме пустоты.


Хорошо, уже не страшно!


Пришлось лечь на траву, засунуть под валун всю руку до плеча. Тут же получил больной змеиный укус в ладонь. Вскрикнул не столько от боли, сколько от ужаса произошедшего. Выдернул из-под камня руку.



В следующий миг в саду раздался пистолетный выстрел. За ним – визг раненого бассара. Звериный рык второго. Звуки отчаянной борьбы разъярённого волкодава и человека, в несколько секунд закончившейся отчаянным воплем. За оградой сада, со стороны степи – ржание лошади, выстрел и ослепительная белая сигнальная ракета в чёрное небо!



Кудашев, вооружённый винчестером, кинулся в сад. Гагринский прижался к стене дома, готовый выстрелить из двустволки в каждого чужого, кто только мог появиться из темноты сада. Джамшид-баба с револьвером «Веблей» занял свой пост у ворот.



Кудашев бегом, не обращая внимания на шипы бесчисленных розовых кустов, в полной темноте пересёк сад по диагонали.


Не видел, только слышал, как у валуна корчится на земле и повизгивает от боли и страха повар Абу-Карим. Валун – это уже ориентир. Кудашев поворачивает к забору на лай собаки. Спотыкается о трупы – собаки и человека, соединившихся в смертельной схватке. Вспышка выстрела! Это уже что-то. Хоть забор увидел, на который с хриплым лаем бросается второй бассар. От забора ещё вспышка выстрела. Свист пули над головой. Кудашев укрылся за стволом кокосовой пальмы. Веером семи выстрелов из винчестера провёл по верхнему краю забора!


Спокойно, но с быстротой опытного стрелка вогнал в магазин очередной боезапас. Передёрнул скобой затвор.


Всё тихо. Минутная пауза.


Бассар перестал бросаться на ограду. Вернулся в сад, пошёл на запах крови. На Кудашева не обратил внимания. Начал обнюхивать погибшего товарища, потом – труп человека.



От валуна снова донеслись стоны и причитания.


Кудашев, не таясь, пошёл на голос. Опустился перед Абу-Каримом на колени. Спросил:


– На пулю напоролся? Куда попали?



– Это змея, сахиб, змея! Мать-Нагайна отомстила, прислала свою дочь! Я не виноват, это базарчи… Базарчи! Он страшный человек, сахиб!



– Что делал ночью у валуна?



– Араш-убийца послал…



Пока Абу-Карим говорил, Кудашев перетягивал ему укушенную руку выше локтя его собственным поясом – узким плетёным ремешком конского волоса.


Подошёл Гагринский.


– Помочь?



– Беги в мой кабинет. В аптечке «скорой помощи» есть ампула «Анти-кобра», бери шприц и сюда!



– Поздно, – сказал Гагринский.



Кудашев оглянулся на повара. На его лице застыла предсмертная гримаса боли и ужаса. Глаза остекленели.



– Уведите волкодава, Саймон,– попросил Кудашев. – Потом ложитесь спать. Я отзвоню в штаб полка, вызову наряд скаутов. Не исключаю, возможно, у нападавших появится желание забрать труп своего подельника. Утром вызовем полицию.



***


Документ № 72



Военный агент Кудашев Александр Георгиевич, Персия, Исфахан – Военному агент-резиденту Дзебоеву Владимиру Георгиевичу, Персия, Тегеран.



Донесение (Расшифровка).



1. Идентифицирована стреляная гильза патрона от пистолета Маузер номер М712 1906, калибра 7,65 (шнеллерфойерпистоле), изъятого на месте гибели лица, незаконно проникшего ночью 1 августа на территорию усадьбы принадлежащей семье Баррат. Стреляная гильза найдена в аршине от оружия. Пробитый капсюль гильзы отфотографирован. Фотографии отпечатаны с увеличением в 50 раз. Вмятина – след от ударника на гильзе, отстрелянной из пистолета Маузер номер М712 1906 идентичен следам от ударника на гильзах, собранных на месте расстрела в каравансарае на реке Атрек.



Вывод: Человек, личность не установлена, предположительно, немецкой национальности, погибший от зубов волкодава, произвёл в собаку выстрел из оружия, которое было использовано при расстреле Войтинского и иных лиц в каравансарае на реке Атрек. Вполне вероятно, что человек, погибший на территории усадьбы в Исфахане, является убийцей – исполнителем карательной акции на Атреке.



Приложение: Фотографии.


«HW-1»*.


_____________________________________


* Кудашев.


______________________________________



***



Прибывший ближе к рассвету в усадьбу по звонку сахиб протектора доктора Котович, майор Джеймс Фитц-Гилбер внимательно выслушал Кудашева. Не перебивал, вопросов не задавал, от комментариев воздержался.


Лично осмотрел сад. Фотографировать трупы не разрешил. Приказал обыскать труп европейца, растерзанного бассаром. Забрал его оружие – маузер калибра 7,65. Оставил в усадьбе двух кавалеристов-скаутов. Шестерым, в том числе и Лаклаку, приказал следовать за собой.


Уже в воротах, обернулся к Кудашеву, сказал:


– Мы в «Бозорг». Постараемся взять тихо и базарчи, и Араша. Разговаривать с ними будем на нашей гаупт-вахте. Скауты, что остаются здесь, увезут труп нападавшего в горы. Своего повара хороните сами. В полицию не сообщайте. В саду наведите полный порядок, соберите гильзы!


Тронул коня стеком, обернулся ещё раз:


– Не забыли, доктор Джон? Сегодня в полдень совещание. Приезжайте!


Глава ХII


Принципы немецкой оперативной аналитики. Ликвидация связного. Заседание Исфаханской Военной Коллегии – IsMB. Приманка для предателя. Смерть Леди Винтер.




В тот же день – сентября, 1 дня, 1912 г. Исфахан.



Ночь на 1 сентября была полна тревог не только для Кудашева.



С четырёх тридцати утра в единственной в Исфахане пивной «Данциг» горит свет. У входной двери надпись на немецком: «Собакам, туземцам и англичанам вход воспрещён!». В малом зале пивной Вольфганг фон Пенк принимает доклад своего командира группы охраны – Der Kommandeur der Gruppe des Schutzes, проще – старшего шуцмана Петера Фроста.


Лицо шуцмана разбито в кровь. Рассечена бровь, сломан нос. Область левого глаза – спрошная синефиолетовая опухоль.



– Экселенц! – пытается оправдаться Петер Фрост, – Нашей вины в провале операции нет. Мы не располагали достаточным временем на разведку обстановки в усадьбе. Нарвались на хорошо организованную засаду. В усадьбе в пределах периметра на ночь спускается свора каких-то громадных псов. Нападают без лая, молча. По периметру система сигнализации – скрытое проволочное заграждение, связанное с сигнальным ракетным оружием. В самой усадьбе – полуэскадрон сипаев-кавалеристов. Нас обстреляли. Мы едва ушли от погони. Из семи человек потеряли одного…



Фон Пенк был не просто взбешён. Он потерял контроль над собой.


– Лжёшь, свинья! Все вы не достойны быть немцами! Сколько лет вы наслаждались беззаботной жизнью? Коптили свинину, варили пиво, ели белый хлеб? Имели всё, что мог дать Фатерлянд своим колонистам за рубежом! Но пришёл час служения интересам империи, и вы, твари, трусливо бежали с поля боя, бросив своего товарища на произвол судьбы!


Свою тираду фон Пенк заключил последним ударом в челюсть Петера Фроста. Шуцман, как срубленный ствол, упал без звука.


Фон Пенк открыл дверь в большой холл. Пятеро шуцманов по стойке «смирно», принятой в вермахте, ждали своей очереди на беседу к старейшине.


– Следующий! – приказал фон Пенк.



Шуцманы не посмели переглянуться. Правофланговый строевым шагом двинулся было к двери в малый зал.


Фон Пенк пришёл в себя.


– Отставить. Всем стоять вольно. Бармен! – приказал он. – Воды Петеру Фросту! Остальным по рюмке шнапса для храбрости!



Продолжил допрос остальных шуцманов поодиночке. Рук более кровью не марал. С правофланговым разговаривал более других. Разговор закончил суровым внушением, постукивая своим кулачищем по дубовой столешнице:


– Этот приказ должен быть выполнен. Во что бы то ни стало! Провал буду считать изменой. В немецкой слободе найдется другой беккер в хлебопекарню. Карать буду лично. Дальнейшее благополучие ваших семей будет зависеть от каждого из вас. Провалите операцию, ваши фрау и киндер будут просить подаяние на персидских дорогах! Как меня поняли, герр Диде?



– Яволь, экселенц! Всё понял. Будет исполнено, экселенц!



– Время пошло, «Беккер»! Через два часа – в семь утра, ко мне с докладом лично! Помните, всё должно быть сделано чисто. Ни одного свидетеля, ни одного стона, ни одного отпечатка пальца, ни одной потерянной пуговицы!



– Яволь, экселенц!



Фон Пенк вышел на воздух. Взглянул на посветлевшее небо. Выругал в уме самого себя. Расслабился! Влюбился! Захотелось богатой сытой беззаботной жизни! Идиот. Был морским волком – удавалось всё. Разжирел. Думал, стал вепрем, а на деле превратился в простого борова. Так можно, сыто похрюкивая, лечь под нож. Что ж, потерянные документы, по всей видимости, не вернуть. Вероятнее всего, они уже далеко. Кто виновен в утере с таким трудом полученных документов особой важности, стратегического значения?! Увы, фон Пенк! Плевать. В Кенигсберге не дождутся, чтобы Клаус Пенк сам снял штаны перед наказанием розгами! Выход всегда есть. Есть. Из любой ситуации. Это смерть. Своя собственная или чужая. Чужая, конечно, предпочтительнее. Значит, ждём. Ход сделан. Ждём известия о чужой смерти. Подумаешь, с доски уйдёт ещё одна фигура. Нечего лезть в Большую игру. А попал на доску – исполняй своё предназначение!



Двести метров от пивной до собственного дома фон Пенк шёл шестьдесят минут. Ещё двадцать минут сидел в кожаном кресле своего кабинета, положив ноги в коричневых с белыми отворотами сапогах на подоконник открытого настежь окна.


Не пошевелился, увидев входящего в раскрытую калитку «Беккера» – пекаря и одновременно шуцмана Генриха Диде-старшего. Встретившись с ним взглядом, кивком головы пригласил к себе.



– Доложите обстановку, герр Диде!



– Ваш приказ выполнен, экселенц!



– Очень подробно, пожалуйста.



– В пять сорок подготовка к операции была закончена. Все её участники были должным образом проинструктированы. Некоторые моменты были отрепетированы с целью психологической адаптации участников к реальным действиям. В шесть ноль ноль операция началась. Боевая группа в составе шести человек, включая моего сына, известного вам вождя скаутов-следопытов Генриха Диде-младшего, прибыла к месту проведения операции – исфаханскому европейскому отелю «Аббаси». Первым в запертый парадный вход вошёл разведчик – переодетый в персидское женское платье мой сын. Как положено – в ярком цветном човдуре, с накрашенными губами и подведёнными глазами. Привратник проснулся, отворил парадное, получил свой кран серебром, проводил «девушку» к номеру, который занимал полковник-фарраш. Сам постучался, пропустил в номер «девушку». Полковнику «девушка» понравилась. Он тоже дал привратнику кран серебром. Генрих удостоверился, что постоялец соответствует словесному портрету. Он именно тот человек, который является объектом операции. Распахнул окно номера, выходящее во внутренний двор, тем самым подав знак, шуцманам Гансу и Фридриху. Потом без слов выскользнул из номера через парадное на улицу и скрылся в переулке. Там его ждал фаэтон, в котором Генрих сбросил женское платье. Через квартал вышел из коляски и добрался домой пешком. Фаэтон вернулся к гостинице. После Генриха с интервалом в пять минут в гостиницу открыто вошёл наш человек Ашраф-бий из Решта в форме полицейского-фарраша, спросил у привратника, в своём ли номере господин полковник, прошел к нему. В номере представился как ваш полномочный представитель, назвал пароль, предъявил для передачи синюю коленкоровую папку. Потребовал от полковника назвать пароль для получения им этих документов. Вот, этот пароль, на бумаге для вас, экселенц!


Фон Пенк кивнул:


– Продолжайте!



– В этот момент через окно в номер проникли Ганс, Вольф и Фридрих. Полковник был обезоружен. Ему заткнули рот, запеленали в женское платье, закутали покрывалами. Ганс и Вольф вытащили полковника через окно, усадили в фаэтон и повезли в горы. Фридрих оделся в форму полковника, натянул на глаза козырьком пониже фуражку. Вместе с Ашраф-бием спустились вниз. Ашраф-бий отвлёк привратника, расплатившись с ним за номер. Имущество полковника – саквояж – нами не досматривался, привезён вам. Я сам сидел на козлах второго фаэтона. Вот документы полковника. С минуты на минуту жду Вольфа и Фридриха с докладом о ликвидации. Ваш приказ исполнен, экселенц!



– Хорошо, ждём Вольфа и Фридриха. Потом подведём итоги. Пока свободны.



Фон Пенк развернул записку. Прочёл пароль: семизначное число, пробел, две семёрки. Раскрыл портмоне, извлёк из него паспорт и сложенный вчетверо лист бумаги – удостоверение помощника Министра внутренних дел Персидской империи. Полагая полковника истинным пруссаком, был немало удивлён его паспортом. Паспортом подданного Российской империи на имя Ильи Ильича Безведерникова. Что ж, связной есть связной. Мало ли кто попадает на доску в Большой игре!



***



Ещё через полчаса со связным было покончено. Для его ликвидации не понадобились ни кинжал, ни пуля, ни шнурок. Ашраф-бий просто свернул ему голову, как цыплёнку. Труп связного был сброшен в бездонный колодец пещеры, что раз в сутки извергается гейзером сернистой воды.



Елизавета Молодкина, когда-то – красавица Лизонька-модистка, любимая Ильёй Ильичём, учителем математики реального училища из Симбирска, в это мгновение проснуласть от сердечной боли в грязном номере марсельского борделя. В тысячный раз вспомнила своего любезного дружка Илюшечку, свадебный вояж по Европе, так и не закончившийся венчанием. Заплакала горько.



***



Документ № 73



Клаус Пенк, Персия, Исфахан – майору Отто Майеру, отдел III B, цитадель, Кенигсберг, Дойче Рейх



«Albatros» – «Stein»


Донесение.


Совершенно секретно.



Посылку связному на пароль 1836241 77 передал благополучно.


Да здравствует Кайзер!


«Albatros» (Альбатрос)*


_______________________________________


* Клаус Пенк.



***



В этот же день первого сентября ровно в полдень в палатке штаба 23-го Пенджабского пехотного полка состоялось заседание Исфаханской Военной Коллегии – IsMB.


Первыми в палатку за двадцать минут до назначенного часа вошли командир Исфаханского экспедиционного батальона Корпуса разведчиков – элитной кавалерийско-пехотной части Британской Индийской Армии майор Джеймс Фитц-Гилбер и генерал-майор Уилфред Маллесон, начальник разведывательного отдела Главного штаба Индийской армии, руководитель разведки в штаб-квартире Британской армии в Королевстве Индия.


Беседовали.


Один за другим в палатку входили члены IsMB. Приветствовали, рассаживались.


Без трёх минут двенадцать к началу заседания успели военный атташе генерального консульства капитан сэр Уильям Баррат и протектор военно-санитарной службы профессор доктор сэр Джон Котович.


Первый лейтенант Гордон занял своё место секретаря коллегии. Поправил стопу чистой бумаги, проверил стальное перо, стакан остро зачинённых простых карандашей.



Начали без затей, с информации.


Кудашев, как председатель коллегии зачитал очередное донесение, поступившее с вестовым от боевой группы из восьми человек, направленных в разведку по караванному маршруту от Исфахана к Большому перевалу Загросса в сторону Месопотамии:


– На одном из этапов маршрута в двух-трёх днях пути до перевала дозор группы обнаружил большой караван из тридцати пяти вьючных лошадей и десяти лошадей отряда охраны, направляющийся в сторону Исфахана. В течение нескольких часов группа на безопасном расстоянии сопровождала караван, вела скрытное наблюдение. Перевозимый груз в своей большей части состоял из деревянных ящиков с маркировкой «Singer». Охрана состояла из лиц туземцев в национальных одеждах, большинство из которых – курды. Начальником охраны был немец в военной форме без погон и знаков различия. Командиром группы «IsMB» было принято решение досмотреть груз. Скаут-кавалерист Чандамани-сингх в сопровождении кавалериста Амара спустился к месту ночёвки каравана. К ним навстречу от костра направился начальник охраны каравана. Говорил на английском. Представился коммерсантом фирмы «Зингер». На требование предъявить документы ответил, что будет иметь дело только с представителями персидской администрации. На угрозу досмотра груза с применением силы, достал маузер и с криком на немецком, возможно, «Тревога!», призвал свою охрану к оружию. Выстрелил из маузера в Чандамани-сингха. Поразить командира скаутов с первого выстрела не удалось. Чандамани-сингх поднял на дыбы своего жеребца. Пуля попала в коня. Кавалерист Амар не дал немцу сделать второй выстрел. Из винтовки в упор прострелил ему сердце. Два охранника каравана при попытке открыть стрельбу из винтовок Маузера были убиты снайперами-скаутами из укрытия. Использовалось табельное оружие – десятизарядные винтовки «Ли-Энфильда» с оптическими прицелами. Остальные охранники, кто пешим порядком, кто на конях, бежали с места ночёвки в горы по направлению к границе. Чандамани-сингх направил в расположение штаба полка донесение на английском, трофейное оружие, стреляную из пистолета гильзу и документы из кармана убитого начальника охраны: письмо с адресатом, названным коротко «КП», возможно, Клаусу Пенку, и турецкий паспорт на имя Макса Розена, коммерсанта. Труп Розена и других, погибших в боестолкновении, похоронили. Забросали камнями в ущелье невдалеке от этапа, отметили место на карте. Паспорт Розена с его фотографией прилагается. Перед похоронами труп Розена был осмотрен. Его одежда подвергнута тщательному обыску. На левом плече Розена татуировка: военно-морской флаг Германии, силуэт военного корабля и надпись на немецком. Чандамани-сингх догадался скопировать её. Это – «Kaiserliche Marine» – Кайзерлихмарине. О грузе. Выборочно были вскрыты несколько ящиков. Во всех – по десять в каждом – винтовки Маузера. Караван-баши и всем погонщикам каравана объявлено, что груз и транспорт, лошади, конфисковываются, будут доставлены в Исфахан. В эту же ночь караван-баши и два погонщика бежали. Остальные – двенадцать человек – помогают доставить груз в Исфахан. Надеются получить свою подённую плату.


Закончив чтение донесения, Кудашев захлопнул папку.


– У меня всё. Слово майору Фитц-Гилберу.



Джеймс Фитц-Гилбер занял место во главе стола. Раскрыл планшет, вынул кипу листов, свёрнутых пополам.


– Прошу высокое собрание уважаемых лиц простить меня. Пока я не стану зачитывать протоколы допросов базарчи Фируза Али-Исфендияр-бия, персиянина, базарного старшины, постоянно проживающего на территории Большого Исфаханского базара «Бозорг» и его сподручного – наёмного убийцы Араш-ага. Могу только констатировать: в наших руках признательные показания доверенного лица резидента Германской разведки в Исфахане – Клауса Пенка, которого большинство из присутствующих знают как старшину немецкого посёлка Вольфганга фон Пенка. Здесь, – майор Фитц-Гилбер поднял над головой сложенные вдвое исписанные листы, – списки немецкой агентуры. Среди них весьма влиятельные известные не только в Исфахане, не только в Персии, но и за её пределами, лица: бизнесмены, чиновники, вожди племён и прочие.



Офицеры, члены коллегии, слушали майора, затаив дыхание. Когда Фитц-Гилбер сделал паузу, переглянулись. Никто не издал ни звука. Пауза затянулась. Майор Фитц-Гилбер не спеша налил в стакан воды, сделал несколько глотков.



Паузу нарушил генерал-майор Уилфред Маллесон, спросил:


– «Кошками» били? Или калёным железом признания выжигали?



Майор Фитц-Гилбер ответил со всей серьёзностью:


– Никак нет, ваше превосходительство. Даже к орудию не было нужды привязывать. Просто показали несколько фотографий с места подобной казни… То, что у меня в руках, это ещё не все показания. Базарчи человек грамотный, мозолей от пера не боится. Будет писать, пока не выдохнется! Араш неграмотен. Но даёт показания охотно. Продаёт всех, кто имел с ним дело. В первую очередь – старшину немецкой общины! Показания заверены свидетелями, подписями, отпечатками пальцев.



Генерал-майор Уилфред Маллесон поднялся со своего складного стула.


– Благодарю вас, сэр! Позвольте мне слово?



Майор на секунду вытянулся по стойке смирно, потом вышел из-за стола, на ходу убирая бумаги в планшет. Сел.


Генерал-майор Уилфред Маллесон занял место председателя за столом.


– Господа офицеры Его Величества! Как вы понимаете, мои должностные обязанности не позволяют мне расходовать время на дела, которые могут решать мои подчинённые. Я не вмешиваюсь в оперативное и следственное производство, которое ведёте вы. Однако, большие дела, великие проблемы всегда состоят из хитросплетений дел локальных, таких, как ваше. С глубоким прискорбием должен сообщить уважаемому обществу весьма неприятное известие. Ещё час назад это известие имело статус подозрения. После доклада сэра Джемса Фитц-Гилбера подозрение сменило свой статус на доказанный факт. Факт государственной измены, как свершившееся преступление. Это преступление совершил один из вас, джентльмены!



Генерал-майор Уилфред Маллесон сделал паузу, давая офицерам время оценить услышанное. Тоже потянулся к графину, сделал несколько глотков воды со льдом и долькой лимона.



Офицеры молчали, как один. Они уже не переглядывались. В эту минуту никто из них не отказался бы от стакана ледяной водички.



Генерал-майор Уилфред Маллесон продолжил:


– Один из вас ранним утром в день 30-го июля посетил «Бозорг». Его принял в своем помещении базарчи Фируз Али-Исфендияр-бий. Английский офицер, презрев свой патриотический долг, поправ воинскую присягу, оставил Фирузу папку совершенно секретных документов для передачи её Клаусу Пенку. Папку, похищенную несколько ранее в высоком ведомстве юрисдикции Соединённого Королевства Великобритании.



Офицеры молчали. Ни один из них не шевельнулся. Кудашев почувствовал, как тёплый тошнотворный комок грядущего обморока медленно, но верно поднимается в его груди. Ещё минута, и сознание может покинуть его. И Леночки рядом с ним – нет!



Генерал-майор Уилфред Маллесон расстегнул свою кобуру, вынул «Веблей энд Скотт». Положил револьвер на стол рукояткой к собранию. Сказал:


– Джентльмены! Предлагаю предателю встать с места, взять это оружие и застрелиться в нашем присутствии. Обещаю торжественные похороны с воинскими почестями. В противном случае – возьму под стражу и в кандалах отправлю в Нью-Дели! Считаю до трёх. Раз. Два…



– Три! – выкрикнул со своего места секретарь коллегии первый лейтенант Гордон. В его руках собственный револьвер, направленный в грудь генерала. Трижды нажал Гордон на спусковой крючок. Дважды поворачивался барабан. За полторы секунды стальной боёк курка трижды разбил латунные капсюли патронов. И – ни одного выстрела!



Еще через секунду первый лейтенант Гордон был обезоружен. Его руки скручены и связаны его собственным шёлковым белым шарфом.



Офицеры тяжело дышали. И не только те, кто принял участие в схватке.


Чисто физически Кудашеву было хуже всех. Поправ традиционные требования военной этики и субординации, он подошёл к столу, свободным стаканом зачерпнул из серебряного ведёрка подтаявшего льду, бросил в стакан дольку лимона, налил из графина воды. Вернулся на своё место. Сделал глоток, другой. Красный туман в глазах понемногу рассеивался.



Офицеры заговорили все разом. В палатку вошли четыре сипая комендантской роты во главе с дежурным сержантом-англичанином. Окружили Гордона. Сержант снял с рук арестованного шёлковые путы. Взял его руки и ноги в стальные браслеты, запер каждый браслет на замок. Соединил цепью ручные кандалы с ножными. Протянул майору Фитц-Гилберу карточку-ордер на содержание арестованного под стражей. Фитц-Гилбер расписался. Гордона увели.



Члены военной коллегии несколько успокоились.


Генерал-майор Уилфред Маллесон снова взял слово:


– Джентльмены! Я очень надеюсь, что никто из вас не осудит меня за этот маленький спектакль, целью которого было не просто разоблачить преступника, но сломать его психологически. Я не имею права сегодня раскрыть перед вами все перепетии преступления, совершённого ещё несколько месяцев назад. Однако, вся преступная цепочка предателей выявлена, документы удалось изъять из преступных рук. В этом деле приняли участие и все вы. Благодарю вас, джентльмены! На этом разрешите мне покинуть вас.



Офицеры встали. Генерал-майор Уилфред Маллесон попрощался с каждым рукопожатием. Рядом с Кудашевым задержался. Несколько секунд смотрел в его глаза. Кудашеву стало весело. От предобморочного состояния не осталось и следа.


– Благодарю вас, сэр Джон Котович! – сказал Маллесон. Повернулся к капитану Баррату. – Уильям! Проводите меня. Есть еще тема для короткого разговора.



***



После недолгого перерыва заседание продолжилось. Не успел майор Фитц-Гилбер занять своё место за столом, как в его адрес посыпались вопросы:


– И что теперь?


– В каком таком «ведомстве» нашёл себе тёплое местечко враг?


– А что будем делать с фон Пенком? Пора и его обуть в кандалы!


– Вчера напали на усадьбу санитарной службы, завтра начнут штурмовать наши дома и казармы!



Майор Фитц-Гилбер поднял вверх руку, останавливая поток вопросов и реплик.


– Джентльмены! Я скажу то, что сказать генерал-майору не позволял его ранг. С меня меньше спросу. Тем не менее, прошу помнить о подписках на соблюдение секретности, данных каждым из нас. Объявляю: «Исфаханская военная коллегия – IsMB», как временная не формальная структура свою срочную, в некотором аспекте – чрезвычайную, задачу выполнила. IsMB распускается. Дальнейшее расследование обстоятельств, причин и последствий трагедии в Ков-Ата будет производиться силами военной контрразведки. Завтра с утра уполномоченному офицеру КРО будут переданы все документы и вещественные доказательства. Без санкции КРО ни один из нас не будет иметь права производить какие-либо действия, связанные с делом по Ков-Ата. Всем понятно? В случае необходимости КРО будет привлекать к сотрудничеству любого офицера экспедиционного корпуса на правах прикомандированного.



На том заседание Исфаханской военной коллегии было закрыто.



Кудашев и капитан Баррат покинули военный лагерь вместе.


– Поговорим? – спросил капитан Баррат.



– Мои уши на гвозде внимания! – на фарси отозвался Кудашев.



Капитан Баррат не улыбнулся.


– Грядут большие перемены, Джон! Завтра с утра я сдаю дела и полномочия новому военному атташе – вице-консулу, утверждённому не только Форейн Офисом, но и Высочайшим повелением. Более того, я не остаюсь в Генеральном консульстве драгоманом.



Кудашев покачал головой. Промолчал. Капитан Баррат продолжил:


– Мне предложил работу генерал-майор Уилфред Маллесон. Поеду в Нью-Дели. Маллесон подписал мой рапорт о переводе в РО Управления Генерального штаба Английской армии Вице-Королевства Индии тем же чином. Правда, уезжаю не послезавтра. Сначала побываю на родине, в Шотландии. Маллесон через своего человека нанял барристера, который в судебном порядке оспаривает права фон Пенка на наш дом в Петланде. Все договоры ничтожны, так как подписаны Вольфгангом фон Пенком, в природе физическим лицом не существующим. Майор Джеймс Фитц-Гилбер легализовал документы – заявления о выдаче персидского паспорта, написанные рукой Пенка, как от имени Клауса, так и от имени Вольфганга фон, ранее выкупленные в паспортном управлении полиции. Вырванные листы снова вшиты в Дело, и изъяты уже по закону в присутствии должностных лиц и нотариуса. Полковника Вольфганга фон Пенка более не существует. Есть Клаус Пенк, лёйтнант резерва цур Зее, уволенный из Кайзерлихмарине на основании его собственного рапорта в июле 1907 года. Эти сведения удалось получить из кадрового управления флота в Берлине. В Данциге документальную информацию получить не удалось, но известно, что лёйтнант цур Зее Клаус Пенк служил в РО на лёгком крейсере «Кенигсберг», был списан с корабля за участие в драке в портовой пивной Данцига. В полиции порта документы по этому делу изъяты контрразведкой. Немецкой, конечно. В 1907 году Клаус Пенк появился в Исфахане. Пока лично на него нет ни чего существенного. Однако, противостояние обостряется. Пенк в один прекрасный день должен сорваться! Нужно быть к этому готовым, Джон. Будьте осторожны!



Кудашев покачал головой.


– Да, Уильям… Мне будет вас не хватать. В метрополию едете один?



– Ещё не знаю. Уна не определилась. Я уверен в одном – мы оба были бы рады, если бы вы, Джон, поехали с нами!



– Это приглашение?



– Конечно!



– Такому приглашению я пока не соответствую, Уильям. Родословная не позволяет. И не только. У меня тоже есть новость. Сегодня получил телеграмму от лорда Фальконера с предложением свернуть здесь все дела и прибыть в Хорремшехр для постоянной работы управляющим в компанию «Фалькон Ойл»… Не знаю, что делать!



– Позвольте вопрос, Джон?



– Извольте, Уильям!



– Почему вы не поставили меня в известность об истории с похищением «Плана мобилизации»? Я узнал об этом от самого генерал-майора Маллесона!



– Эта история – не моя тайна! Если сестра поберегла здоровье своего брата, мог ли я поступить иначе?!



– У меня плохие предчувствия, Джон. Простите, возможно, это просто трусость человека, никогда не бывавшего в бою…



– Полно, Уильям! Предчувствию нужно доверять. И принимать меры к достойной встрече надвигающейся опасности.



– Именно! Уходить нужно. Подальше. Я боюсь за Уну. Пенка под стражу мы взять не можем, нет прямых полновесных доказательств его участия в убийстве полковника Баррата. Показания базарчи – мелочь, в суде он от них просто откажется. Да и Маллесон не позволит дать делу огласку. Для него Большая игра важнее локального уголовного дела! А Пенк зубов не потерял. Он будет защищаться. Постарается уничтожить и Кунигунду, и вас, Джон.



– Вы правы, Уильям. Забирайте Кунигунду, везите её в Шотландию. Ей будет, чем заняться в стенах родного замка. У неё собран большой исторический, этнографический и политический материалы о Персии. Она полна творческих замыслов. Пусть пишет. Что касается меня, я на контракте, заключённым на год. У меня и здесь много работы. От Пенка смогу защититься. Со дня на день ожидается прибытие второго эскадрона кавалерийского Пешаварского полка пограничной стражи, который возьмет под контроль и охрану два стратегически важных караванных маршрута через перевалы Загросса из Персии в Турецкую Месопотамию. С контрабандой немецкого оружия через территорию Персии в Российский Закаспий, Афганистан и Индию будет покончено. Кроме того, нет видимых оснований не навещать мне Иосифа Пенка, больного энцефалитом! С Пенком-старшим ещё пообщаюсь…



Подъехали к дому Барратов. Уильям покинул машину. Кудашев приготовился было развернуться.



– Подождите, Джон! – окликнул его капитан Баррат. – Вы что, поссорились с Кунигундой?



– Ни в коей мере, Уильям! Просто у меня через двадцать пять минут телеграф. Прямая связь с лордом Фальконером.



– Как освободитесь – возвращайтесь. Будем вместе обедать!



Вдруг, из глубины двора позади дома раздался женский крик.


Кудашев, не открывая дверцы, выпрыгнул из машины, благо тент над кузовом натянут не был. Бросился за угол дома по направлению к хозяйственным пристройкам. Крик повторился. Это был вопль отчаяния. Кудашев выхватил свой «Веблей». Коротким зигзагом пересёк дворик, ворвался в конюшню. Упав на одно колено, изготовился к огневому бою.


У открытого стойла спиной к Кудашеву, обхватив руками опорный столб, прижавшись к нему лицом, стояла Уна. Её плечи сотрясали рыдания.


Кудашев убрал в кобуру револьвер. Подошёл и обнял Уну за плечи.



Она, задыхаясь от рыданий, трясущейся рукой показала Кудашеву на труп любимицы – Леди Винтер, как она звала свою верховую лошадку.



– Что с ней? – спросил Кудашев.



– Кобра, сахиб, – ответил подошедший грум сипай Музаффар.



– Несчастный случай? – спросил Кудашев.


– Нет, сахиб, это убийство, – ответил Музаффар.


Кунигунда повернулась к Кудашеву лицом. Плакала у него на груди.



– Из чего следует этот вывод? – продолжил расспросы капитан Баррат.



– Замок на конюшне сломан. Кованая железная петля вырвана ломом. На это нужна большая сила. Двух английских жеребцов не тронули. Змее дали укусить арабскую кобылицу. Знали, кому она принадлежит. Хотели отомстить. Потом лопатой отрубили нагайне голову, оставили её тут же. Похоже, дали понять, что это не хулиганство, это месть!



Кудашев вспомнил, эту лошадку он видел в самый первый день знакомства с Кунигундой. В иные дни она ездила на жеребце своего брата. Спросил:


– Последнее время леди Кунигунда предпочитала других коней. Почему?



– У Винтер была течка, я берегла свою девочку! – ответила Уна и снова заплакала.



Кудашев и Уильям с трудом увели Кунигунду в дом. Служанка занялась своей госпожой.


В гостиной капитан Баррат без сил тяжело упал в кресло. Кудашев, сжимая кулаки, остался стоять у окна.



– Что нам предпринять? – спросил Кудашева капитан Баррат.


Кудашев молчал. Не ответил на вопрос.


– Убивать! – услышал он голос Уны. Обернулся. В гостиной стояла Кунигунда. В глазах – ни слезинки. Голос твёрд, звонок.


– Убить Пенка! – потребовала она. – Иначе умрём все мы. Если вы, мужчины не сделаете этого, я убью его сама. И убью каждого, кто помешает мне это сделать! Чего вы ждёте? Чего вы боитесь?! Ладно, Уильям не воин. Но, вы, Джон, вы готовы заступиться за меня?



– Да, моя принцесса! Да! Я уже знаю где, когда и как это произойдёт. Обещаю.



Уна шагнула к Кудашеву. Снова прижалась к нему.


– Нет, нет, Джонни! Я боюсь. Это не человек, это бешеный бык! Убийца. Микенское чудовище!



– Скорее, Данцигское, – подал голос Уильям. – Пенк, действительно, убийца. У него большой опыт в этом деле.



– Простите меня, – в глазах Уны снова стояли слёзы, – я была в полном шоке. Господь сказал: «Не убий! Аз воздам!». Вы не палачи, не убийцы. Но как нам противостоять такому чудовищному натиску?! Уильям, Джон! Давайте уедем отсюда. Домой, в Петланд. Там наши родные горы. Будем жить тихо, спокойно, скромно и достойно. Как жили наши предки. Торф в камине, молоко, хлеб, сыр и виски на обед в будни, мясо по воскресеньям. Вересковый мёд! Будем по очереди читать книги. Я научусь ткать килты, вязать гетры, шарфы и береты! Буду писать исторические авантюрные романы, драматическую прозу, трагедии…



– А мы с профессором рассчитаем наших пастухов и будем пасти коз сами! – продолжил Уильям.



***



Через неделю Кудашев и Кунигунда проводили Уильяма Баррата в порт Бендер Аббас, откуда знакомым морским путём он отправился в родную Шотландию. Не на долго. Дней на десять, как предполагалось.



К руководителю военно-санитарной службы экспедиции доктору Котович из Нью Дели прибыл помощник, выпускник фармацевтического колледжа университета Калькутты – сахиб субедар Сабу Чандр. Место службы ему явно понравилось. Представившись и предъявив свои бумаги, попытался поцеловать Кудашеву руку.



Кудашев занимался с новичком три дня. На четвёртый отбыл на служебном «Роллсе» в Тегеран. Не один. Вместе с Кунигундой. У неё там свои дела в Генеральном консульстве. Пресса!


лава ХIII


Разговор с Дзебоевым. Уна Баррат: объяснение в любви. Шахсей-вахсей.



Сентября,16 дня, 1912 года. Тегеран.



В Тегеране Кудашев и леди Баррат остановились в маленьком частном пансион-отеле без вывески при Генеральном консульстве Соединённого Королевства. В разных номерах, разумеется.


Завтракали по английским аристократическим понятиям довольно рано – в восемь. Рабочий день! За общим столом в гостиной двенадцать постояльцев. В основном – клерки консульства плюс командированные леди Баррат, доктор Котович и чиновник туземной администрации из Калькутты.


На столе – порридж – овсянка! К этому «краеугольному камню» английского завтрака блюдце с кусочком поджаренной солонины размером с два женских пальчика и ложка омлета. Кудашев вздохнул при виде этого изобилия, но скрыл своё разочарование. Ничего, в Тегеране на поваре консульского пансиона свет клином не сошёлся. Есть где покушать.



Кунигунда полный световой день отрабатывала в консульстве. За лето на её имя скопилась гора бумаг – информация, после соответствующей редактуры подлежащая публикации.


Работа не только на проверку грамотности и подготовку текста к изданию в «Таймс». Бывает, информация готовится для одного единственного лица – Его Величества! Так что, готовый текст должен соответствовать своему назначению, своему читателю.


За лето, проведённое в Исфахане, Кунигунда не написала ни одной строчки, но в страданиях, ниспосланных самой судьбой, повзрослела, приобрела новый жизненный опыт. И эта внутренняя перемена была ею осознана. Многие жизненные ценности, впитанные от рождения воспитанием в традициях семейных, религиозных и даже имперских – изрядно потускнели. Апломб всезнания уступил место жажде познания, аналитике и творчества.


Разбирая бумаги, читая тексты, написанные канцелярским языком, на стилистику внимания не обращала. Важна не форма, а знание, новое знание. Форма придёт сама собой из-под её стального пера! К сожалению, не все справки, подготовленные сотрудниками консульства, своему назначению соответствовали. Каждые семь-восемь справок из десяти – сплошные умозаключения, не подтверждённые фактами! На таких справках, прямо по тексту, Кунигунда ставила синим карандашом вопросительные знаки. Ничего страшного. Просто нужно переговорить с автором. Информация появится! Для «Таймс» десять строк интересной информации стоят дороже десятка колонок во всю полосу!



Тем не менее, интересной информации было достаточно. На все темы, на все полосы. От рекламной первой до четвёртой хроникально скандальной! Были бы силы и желание работать. Есть материалы в раздел светской хроники, есть сенсации археологических открытий. Конечно, дороже других газета оценивает информацию политическую, каковую можно было бы использовать в пользу империи и во вред всем её недругам и завистникам. Примерно такую, как в этой коротенькой справке, просто записке на листке из блокнота:



«В минувшем году Россия не только получает кредиты из Франции и продаёт концессии Германии, но одновременно увеличивает вывоз капитала в другие страны: в Персию, Афганистан, в Сербию, в Черногорию. Так, Русский Ссудный Банк предоставил Персии заем в 1 миллион фунтов стерлингов. Иные частные русские банки предоставили заем в сумме двадцати пяти миллионов рублей золотом, обеспечив вложением капиталов предполагаемое железнодорожное строительство, строительство шоссейных дорог, телеграфных линий, в строительство портов на Каспийском море. Общая задолженность Персии России на сегодняшний день составляет около ста миллионов рублей».



Такая информация – сигнал тревоги! Альбион веками был озабочен перманентно набирающем силу гиперборейским медведем… Свой собственный народ тоже нужно держать не только в Господнем страхе, но и в страхе перед державной властью.



Профессор биологии протектор военно-санитарной службы индо-британской экспедиции в Исфахане доктор Джон Котович тоже даром времени не терял. Отдав, по настоянию Кунигунды, в первый по приезду день долг вежливости визитом в Генеральное консульство, более в него не заходил. С европейцами, которых можно было встретить в Тегеране на каждом шагу, не общался. Русских сторонился. Знал по собственному опыту, русского за границей можно опознать не только по речи, но и по походке, по жесту руки, по повороту головы! Более всего опасался неожиданного дружеского удара сзади по плечу и радостного приветствия: «О! Кудашев! Как ты здесь оказался, Александр Георгиевич?»… Опасение не без оснований. Дважды замечал на улицах Тегерана армейских офицеров, знакомых ещё по Маньчжурии. Не суетился. Пришлось сменить гордую поступь офицера Отдельного корпуса жандармов Российской империи на расхлябано-неуверенную походку цивильного учёного-биолога. Одевался просто, но добротно. В пяти шагах его можно было принять за состоятельного персидского купца или чиновника. Чалму правильно наворачивать так и не выучился, но, вопреки европейским обычаям, аккуратную персидскую каракулевую шапочку-папаху уже не снимал при входе в дом!



Ходил по европейским магазинам и лавочкам, смотрел подходящую литературу, заказывал и оплачивал реактивы для обработки фотоплёнки, спирт, медикаменты, наборы стеклянной лабораторной посуды – колбы, пробирки, реторты, мензурки… Ежедневно обедал в харчевне караван-сарая у Большого базара. Знакомился с купцами, угощал пловом либо кебабом, вопросов не задавал, больше слушал, впитывал в себя музыку речи, запоминал диалекты фарси, типы лиц.



Далеко не праздное занятие. Для Кудашева такие беседы – необходимейшая практика разговорной речи на фарси. Лучше, чем в самой столице Персидской империи, практики не получишь. Здесь говорят не только на фарси ирани, но и на всех его диалектах. В каждой провинции, в каждом роде-племени – свои особенности произношения. Истинный тегеранец с первого слова может отличить перса-хорасанца от перса из Шираза. Что уж говорить о других народах – афганцах, курдах, лурах, белуджах, туркменах! Здесь не обманешь, паспортом не прикроешься!


Кудашев слушал и запоминал не только малейшие оттенки речи, но и её музыку. Знал: любой человек в чужой стороне более расположен к соотечественникам, нежели к иноплеменникам. Настороженность, вызванная чужестранным видом собеседника, обычно растворяется в беседе, если разговор идет на языке, не искажённом акцентом.


Была и ещё одна причина, по которой Дзебоев не торопился на встречу со своим агентом. Два дня он держал Кудашева под наблюдением. Остался удовлетворённым: за Александром Георгиевичем слежки не было.



На третий день Кудашев был приглашён на ужин к тебризскому купцу Мирзоеву. Дастархан был накрыт в номере, наполовину заполненном штуками льна и ситца из России. На упаковках трафаретом набиты русские буквы: «Кострома. Мануфактура Кашина».



Номер с маленьким застеклённым окном, забранным железной кованой решёткой. Одна дверь резного тутового дерева выходит во внутренний двор, вторая ведет в лавочку с выходом на улицу. Очень удобно.


С вечера в лавочку посадили на цепь туркменского алабая. На пороге двери во двор уселся молодой азербайджанец. Острым ножом ловко стружит молодой вишнёвый ствол. Сразу видно – получится не только походный посох, но и хорошая дубина на недоброго человека!



Солнце село. На плацу Персидской казачьей бригады ухнула холостым выстрелом бронзовая пушка, сохранившаяся ещё со времён Надир-шаха. С высоких минаретов звонкими голосами перекликнулись муэдзины. Ночные наряды вооружённых фаррашей перекрыли въезды-выезды в столицу и из неё.



– Да хранит Всевышний правоверных в эту ночь! – базарные сторожа закрутили свои деревянные трещотки. Эти звуки, подобные тем, что издают своими клювами аисты, не разбудят уставшего труженика, но успокоят и помогут уснуть богатому купцу, берегущему свои товары. У каждой трещотки собственный голос. Пропадет в перекличке хоть один – старшина охраны забьёт тревогу!



В этот час и встретились тебризский купец Гаджи Арсланбек Мирзоев и доктор Джон Котович. Понятно, полковник Владимир Георгиевич Дзебоев и ротмистр Александр Георгиевич Кудашев.



Здоровались в голос на фарси. Говорили в полголоса на английском. Шепотом на ухо – на русском. Обстановка и положение обязывали!



Кудашев передал, а Дзебоев принял дорожный ранец с синемаплёнками. «План мобилизации», документы британского Генерального консульства в Исфахане, отчёт, дневник агента-нелегала… Взвесив в руке посылку, Дзебоев сказал:


– Однако!



Кудашеву пришлось на память коротко пересказать содержание документов, вместившихся более чем в тысячу кадров.


Услышав эту цифру, Дзебоев не удержался, переспросил:


– Сколько, сколько?



Кудашев повторил. Дзебоев покачал головой. Кудашев не понял жеста. В одобрение или в порицание?


Дзебоев понял его немой вопрос.


– Не торопись, Саша. Ночь впереди. Рассказывай, не спеши.



Кудашеву было что рассказать. Отчитывался по существу, лаконично, конструктивно. Дзебоев не перебивал. Вопреки обыкновению, заметок по ходу отчёта не делал. Только временами постукивал по ковру пальцем.


– Это коротко, – закончил Кудашев. – Подробный отчёт зашифрован, отфотографирован. Агентский дневник тоже.


– Огнеопасный материал! – резюмировал Дзебоев. – Сегодня же отправлю в Ташкент фельдъегерской почтой. Более того, сам поеду. Уверен, вашу информацию ещё и защищать придётся. Не всем она будет по вкусу. В Генштабе, в Военном Министерстве, а тем более – в Царском Селе – разные дуют ветры. Мало кому нужна достоверная информация. Каждый ждёт только ту, что будет соответствовать его собственной точке зрения на положение вещей! Понимаешь меня?



Кудашев утвердительно кивнул головой:


– Начинаю понимать, Владимир Георгиевич. К сожалению, начинаю понимать…



– Вот и славно! – сказал Дзебоев.



Кудашев улыбнулся:


– Давно не слышал от вас этого любимого выражения! Воспринимаю его как одобрение результатов моей работы.



Дзебоев вздохнул:


– Моя похвала сегодня дорого не стоит, Александр Георгиевич. Нашу работу будут оценивать в Санкт-Петербурге. Подвожу черту: ваш отчёт принят. Переходим ко второму вопросу. Приготовьтесь, Александр Георгиевич, к холодному душу!



Кудашев насторожился. Кивнул головой.


– К сожалению, должен отметить и ряд негативных моментов в вашей деятельности военного агента-нелегала, Александр Георгиевич!



Кудашев напрягся.


Дзебоев продолжил:


– Честно сказать, я не предполагал, что вам удастся адаптироваться в чужой среде в такой короткий срок. Не смел даже надеяться, что вы со своей легендой сумеете внедриться в среду английских аристократов. В выполнение поставленной задачи достаточно было бы остаться простым наблюдателем. Сегодня вы – полноценный участник Большой игры. Документы, полученные вами из первоисточника, способны существенно повлиять на соотношение политических сил на международной арене. Тем не менее, должен сделать замечание, предостеречь вас, Александр Георгиевич. Не как отец, но как ваш прямой воинский начальник. Прошу сделать правильные соответствующие выводы из того, что будет сказано мною!



Кудашев кивнул.



Дзебоев продолжил:


– Хочу, чтобы вы, Александр Георгиевич, научились время от времени смотреть на самого себя, оценивать собственные действия, собственные поступки так называемым взглядом «со стороны». Давайте мы оба взглянем на ротмистра Кудашева «со стороны». Итак, Кудашев сам того не желая и не осознавая, вжившись в образ «подданного Британской Короны», живёт жизнью британского военного чиновника, интересами члена британского колониального сообщества в Персии. Однако, у каждой медали две стороны. С аверса – процесс адаптации русского ротмистра в английского чиновника завершён успешно. Этому факту свидетельствуют результаты работы военного агента-нелегала. Увы, с реверса – процесс адаптации плавно и незаметно перешёл в процесс переформирования самосознания. Первое тому доказательство – связь с Кунигундой Баррат, дочерью покойного профессионального разведчика военного атташе Исфаханского Генерального Консульства Соединённого Королевства в Персии. Проблемы английской колонии у Кудашева стали проблемами его собственными. Враги английской колонии – его врагами. Я не стану читать вам нотации, взывать к неким личностным морально-этическим установкам, призывать вас помнить о вашей семье, оставшейся в России. Тем не менее, хочу напомнить: ваша супруга Елена Сергеевна на последнем месяце беременности. Очень скоро при благоприятном развитии событий вы станете молодым отцом! Я понимаю, геометрическая фигура треугольник – фигура жёсткая. Любовный треугольник – это серьёзная жизненная ситуация. Проблема! Эту проблему нужно разрешить с результатом, который необходим прежде всего вам, Александр Георгиевич, вашей жене и ребёнку, вашей родине – России.



Кудашев сидел, опустив голову, не смея смотреть Владимиру Георгиевичу в глаза.



– Даю установку на внутренний психологический барьер: никогда, ни на минуту не забывать, что вы, Александр Георгиевич Кудашев, являетесь русским офицером, исполняющим данный вам и подписанный вами приказ. Вы меня слышите?! – Дзебоев потряс Кудашева за плечо.



– Да, слышу, Владимир Георгиевич!



– Только "слышать" недостаточно, Александр Георгиевич!– теплые нотки в голосе полковника Дзебоева окончательно исчезли.



Кудашев понял, его ждет еще один ушат ледяной воды. Не возразил, не стал оправдываться, как нашкодивший гимназист.



Дзебоев продолжил:


– Твои личные, очень личные отношения с семейством Барратов помешали тебе выяснить истинную причину убийства военного атташе, установить подлинный круг организаторов этого преступления. Твоей особой вины, как разведчика-наблюдателя в этом нет. На то есть еще и аналитики с опытом работы в этом направлении. Но пора, пора и ротмистру Кудашеву вырасти из своих коротких штанишек влюбленного подростка!



Слова Дзебоева были жестоки, но Кудашев сумел подавить в себе нахлынувшую было горячую волну противостояния нанесенной обиде. Он вдруг понял, о чём именно ведет речь его наставник.



Дзебоев не остановился:


– Пишешь, "... полковник Баррат из родовитых, но обедневших шотландских эрлов". Так?



– Так,– ответил Кудашев.



– По твоим сведениям, семья живет исключительно на жалование полковника?



– Практически. Родовой дом в Петланде принадлежит супруге, урожденной Мак`Кензи. Земельные владения – камни...



Кудашева осенило: – Владимир Георгиевич! Понял, все понял. Все связалось: роскошный новенький "Роллс" Баррата – предоплата за некие услуги Клаусу Пенку, возможно, за свободный переход через контролируемую территорию секретного каравана, русский банкир Лисевич-Кутафьев – посредник в кредитовании операции, немец Пенк – её организатор, скорее всего, куратор операции, разработанной в Кенигсберге, а хивинец лже-Ораз-Сардар – покупатель оружия! Убийство Баррата –


возмездие за сорванную операцию... Правда, вопрос пока остается открытым: является ли в этом деле полковник Баррат предателем своего дела или его героем!



– Вот и славно!– Дзебоев был доволен реакцией Кудашева,– Как говорил Суворов, "Каждый солдат должен понимать свой манёвр"! Уразумел, хорошо. Далее – не твоя забота. С российскоподданными в Россие разбираться будем без тебя.



Кудашев встал, потянулся, покрутил головой.


– Разрешите вопрос, Владимир Георгиевич?



– Мы для этого и встретились.



– Что мне делать с Клаусом Пенком? Он становится непредсказуемым. Рано или поздно нам придется столкнуться. Столкновение закончится кровью. В порядке самозащиты, конечно.



– Внесудебная расправа с Клаусом Пенком, а попросту – его убийство русским военным нелегал-агентом – может стать может стать предметом газетной сенсации. Этот факт больно ударит по самой Россие. Нарушит с таким трудом созданный баланс международных отношений!



– И?! – спросил Кудашев.



– Что «И»?! – готов был вспылить Дзебоев. – Пора уже и самому думать! Работа у нас такая. Очень не простая! Нелегальная! Понимаешь смысл этого определения или нет?!



– Вот теперь понял, Владимир Георгиевич! Хорошо разъяснили. Вопросов больше нет.



– Плохо, Александр Георгиевич! Вопросов много. Решать их часто приходится навскидку. Не всегда есть время на проработку. Тем не менее, хочу, чтобы вы поняли: немецкая община в Исфахане для России имеет свое немаловажное положительное значение. Это добрый противовес английским колониальным амбициям в Персии. Согласно Договора 1907 года между Россией и Соединённым Королевством, Исфахан находится на южной границе условной демаркационной линии в пределах русской зоны влияния в Персии. В Исфахане есть Российское консульство, но нет русского посёлка. Нет Германского консульства, но есть немецкий посёлок или слобода с развитой собственной инфраструктурой, администрацией, военной охраной, разведкой, экономикой, основанной на торговле немецкими товарами, оружием и опиумом. В Германии кокаин в моду входит! Караваны с винтовками Маузера мы от Закаспия и Бухары отсекать научились. Идут они в Индию – доброго пути! В Исфахане нет русских воинских частей. Английское военное присутствие – нарушение Договора. С нашего молчаливого попустительства. Между северной зоной российского влияния в Персии и южной зоной английского влияния – зона нейтральная, обозначенная как зона свободного предпринимательства России и Великобритании. Германия претендует на то, чтобы стать полноправным партнёром в расчленении Персии, превратить нейтральную зону в фактическую немецкую колонию. Конечно, это будет германский плацдарм для вторжения в Индию. Конфликт интересов Германии и Великобритании не должен развиваться на территории России в Закаспии и на Кавказе. Что из этого следует? А то, что мы не должны мешать Германии выяснять отношения с Британией на территории Персии. Возможно, пока. Давай вспомним слова незабвенного императора Александра Третьего: «У России нет друзей, нашей огромности боятся... У России только два надежных союзника – её армия и её флот!». Помни, Александр Георгиевич, ты русский офицер, русский разведчик! Сам понять должен: разведчик – канатоходец. С высоты лучше видно, но велик риск сорваться и разбиться. Береги себя. Никогда намеренно не увеличивай число своих врагов. Никогда, ни при каких обстоятельствах не пытайся ликвидировать фон Пенка! Преступника Пенка, совершившего преступление в Персии, судить в России никто не будет. А Кудашева – в процессуальном порядке – обязательно!



Наступало утро. Заворковали горлинки. Кудашев вспомнил Асхабад. Там тоже горлинки. Только не такие яркие, как в Персии. Господи, как домой хочется! Леночка ребёночка родить собирается… Может, в самом деле, подать в отставку, пойти по судейской линии? Подать прошение в Дворянское собрание, сменить свою сословную принадлежность?



Дзебоев протянул Кудашеву пиалу с горячим чаем.


– Не одному тебе трудно. Могу пожаловаться и на своё собственное прикрытие. Русский Ссудный Банк в Тегеране – «русский» только по наименованию. К России имеет весьма косвенные отношения. Принадлежит частному лицу – Лазарю Литвинову, известному банкиру и предпринимателю. Недавно Литвинов получил из рук шах-ин-шаха фирман о возведении его… Только не улыбайся, мне не до шуток. В персидские бароны! Мне известно, что этот статут в России подтвердить не удалось. Ну, это в делах так, мелочь, нюанс личностной характеристики. Читаю прессу, официальные отчёты – складывается впечатление, что банк исполняет историческую миссию – содействует экономическому развитию Персии, строительству дорог шоссейных и железнодорожных, портов на Каспийском море, телеграфных линий и станций… Сотни миллионов российских золотых рублей инвестиций в экономику Персии! На деле – эти цифры дуты. Золото в Персию приходит, но не в таких объёмах и не по назначению. В основном это взятки чиновникам, содержание двора. Я не визирую ни одного договора, содержащего статью о золотом рубле в качестве средства платежа, но в приложении к договору заменённом на необеспеченные ничем векселя акционерных обществ, принадлежащих самому Лазарю Литвинову. Понятное дело, на каждой сделке между любыми контрагентами наживается только владелец банка. Я с моими принципами и пониманием вещей банку уже не нужен, даже вреден. Иной другой на моём месте мог бы соблазниться конвертом «отката» за свою подпись, но его конец рано или поздно этим самым был бы предрешён. Придётся уходить, подавать в отставку. Рано или поздно грандиознейший скандал неизбежен. Не хочу, чтобы банкротство банка было возложено на мою совесть!



Александр Георгиевич сложил губы трубочкой, беззвучно присвистнул.


Помолчали. Кудашев сменил тему разговора.


– Владимир Георгиевич! Вы не прокомментировали информацию о переводе капитана Уильяма Баррата в Нью-Дели!



– Этот факт нужно ещё осмыслить. С ходу могу сразу предупредить: наша связь с капитаном Барратом в его новом качестве офицера Разведывательного отдела Генштаба Армии Индии невозможна!



– Почему?!



– Слаба твоя легенда для серьёзной работы на высоком уровне. Наша изначальная задача какой была? Помнишь? Наблюдение и связь. Никаких активных действий. А ты что? Сумел и на приём к Вице-королю Королевства Индии попасть, и с самим генералом Уилфредом Маллессоном познакомиться! Принял активнейшее участие в необъявленной войне. Скажу тебе то, чего не собирался сегодня говорить. Я намерен ходатайствовать об окончании нашей миссии в Персии. Ты уже попал под прицел двух мощнейших европейских разведок. Проверить факты твоей биографии – первейшая для разведок задача. Что потом? Мы тебя потеряем!



– Не спорю, риск есть. Согласен, из-под прицела британской и немецкой разведок пора уходить. В Исфахане аккуратно свернуть работу. Но в Индию мне нужно попасть обязательно! В Индии Чермен. Уверен, он тоскует по родине. Смог бы сам – давно бы вернулся. Его выручать нужно! Полагаю, с приобретённым опытом и знанием языков я смогу осесть если не в Дели, так в Амритсаре или в Варанаси… Если не военным агентом, так частным лицом! А, Владимир Георгиевич?! Давайте попробуем!



Дзебоев не ответил. Отвернувшись от Кудашева смотрел в оконце на предрассветное небо. По его щеке медленно прокладывала себе дорогу слеза. Не поворачивая головы, сказал:


– Будем прощаться, Саша. Из Ташкента пришлю тебе весточку. Будь осторожен. Помни, у тебя в Персии нет ни друзей, ни врагов. Держи баланс. Побереги себя для России!


Уже в дверях поцеловал Александра Георгиевича в щёку. Сказал шёпотом на ухо:


– Знать должен: наверняка мы здесь не одни. В РО каждое сведение стратегического значения проверяется не дважды и даже не трижды. Такой информационный разнобой, бывает, разбирать приходится! Будем готовы ко всем неожиданностям. Неизвестно, как наши материалы будут оценены!




***



В шесть утра Кудашев попытался своим ключом отпереть дверь в номер. Ключ не проворачивался. Дверь была отперта. Кудашев толкнул дверь в номер, но не вошел, остался в коридоре. Прислушался. Осторожно заглянул в комнату. Было тихо. В номере пахло не только плавленым воском, но и смесью вирджинского табака с розовым маслом. Запах Уны! Так и есть. Кунигунда спит за письменным столом Кудашева. Не раздеваясь, в повседневном рабочем сером шёлковом платье с белым кружевным воротником.



Кудашев вошёл в номер. Аккуратно, без скрипа затворил за собой дверь, запер её на щеколду. Подошел к Уне, поднял её, как ребёнка, на руки, и сонную понёс к кровати.



Конечно, Уна проснулась, едва ключ был вставлен в замочную скважину. Но как она могла отказать себе в удовольствии полежать в руках своего Джонни?!



На поцелуй Кудашева Уна отреагировала неожиданно: морским угрем выскользнула из его рук. Поправила воротник платья, причёску. В её взгляде синий холод северного моря. Нет тепла и в голосе.



– Гуд монинг, сэр! Как ночная прогулка? Надеюсь, ещё не всех блох и клещей выловили в тегеранских каравансараях? Почему с улицы рук не моете?!



Кудашев, не отвечая, прошёл умываться.


Номер без ванной, без душа. Рукомойник на стене, фарфоровый таз на табурете под рукомойником. За занавеской.


Пока приводил себя в порядок и переодевался, вспоминал разговор с Дзебоевым. Думал. Голос Кунигунды воспринимал как шум ручья. Что-то очень близкое, естественное по своей природе, но информационно не воспринимаемое.


Когда вышел из-за занавески, увидел: Уна ничком лежит посреди комнаты на ковре, уткнувшись лицом в сложенные ладони. Она плачет, тихонечко скулит, как щенок. Причитает. Разобрать можно только одно слово: «Джон»!


Кудашев опустился на колени, потом прилёг рядом с Уной. Прижался лицом к её плечику. Гладил её по голове.


Уна повернулась к Александру Георгиевичу, прижалась к его груди мокрым лицом. Кудашев губами снял с её щеки слезинку, потом вторую, третью.


Уна поцеловала его в губы. Спросила:


– Ты меня бросил?



Кудашев ответил поцелуем.


Кунигунда привстала, села, скрестив ноги.


– Где ты был, Джон? Я ждала тебя всю ночь. Боялась. Боялась услышать дурную новость, узнать о твоей смерти…


– Не ревнуй, – ответил Кудашев. – Я не хожу по весёлым домам.



– Я знаю, – сказала Уна, – от тебя не пахнет женщиной. Я боялась не измены, боялась смерти.



– Мне пришлось провести эту ночь с нужными людьми, обсуждая некоторые вопросы, касающиеся последних событий в Исфахане. Знаешь, о чём говорю. Тебе нужно уехать. Хоть на несколько месяцев. Я смогу действовать на месте энергичнее, если не буду беспокоиться о тебе!



– Уедем вместе!



– Я – не так скоро. У меня есть обязательства перед лицами, которые сделали очень многое для нас!



– Ты меня любишь?



– Да, – сказал Александр Георгиевич.



– А меня об этом не спросишь?



– Разве нужны слова? Мне достаточно чувства и интуиции…



– Да, Джоннни, ты сам по себе – существо живой природы, не испорченный тем, что мы называем благами цивилизации. От тебя лесом пахнет, водами большого озера… Ты не юрист, не разведчик. Они женщину одним этим вопросом замучили бы!



– Я, Уна, как собака. Смотрю в глаза и всё знаю. Меня за холку потрепали, а я лизну в лицо от полноты чувств! Здесь не обманешь!



– Это точно, – вздохнула Уна. – Но биолог должен знать: женщина любит ушами! Ей о любви нужно говорить семьсот раз в день. Всё равно будет мало! Зато для самочувствия полезно.



Вместо ответа Кудашев поцеловал Уну. Долго долго!


Освободившись, она вздохнула, посерьёзнела. Тихо спросила:


– Ты не свободен? Кто она?



– Простая скромная девочка. Сирота. Живет в маленьком доме далеко далеко за синим морем и высокими горами. У своей тётушки. Ждёт меня. Ждёт нашего ребёнка…



Уна долго молчала. Потом вздохнула:


– Хорошая девочка. Хотела бы я быть на её месте!



***



В Исфахан Кудашев возвращался один. Кунигунда осталась в Тегеране.


– Прости, Джон, – сказала она Кудашеву при прощании. – У меня есть работа. Много материала скопилось. Нужно писать. В Петланде, кроме налогов на недвижимость, ничего нет. Как видишь, я тоже зарабатываю на жизнь своим трудом! Мои репортажи из Тегерана прилично оплачиваются. И не только «Таймс». Репортажи из Эдинбурга мало кого заинтересуют! Так что, пиши письма. Я буду ждать. Сегодня ночью я написала тебе моё первое письмо. Вернее, два. Одно – очень личное. Второе – скорее статья этнографического плана. Она еще потребует работы. Буду счастлива, если чтение моих писем скрасит твой одинокий привал в дороге!



***



Документ № 74



Рукопись статьи в «Таймс».


Уна СКОТТ,


наш корреспондент в Персии.



«Персидские бани, Ашура, Новый год, летоисчисление по лунному календарю в Исфахане и Шахсей-вахсей».



Для европейской женщины, желающей в непринуждённой обстановке попрактиковаться в разговорном фарси, узнать последние городские новости, расслабиться, не попадая под внимательные взгляды мужчин, нет лучше места, чем женская исфаханская баня. Хаммам по-персидски!


Для прекрасной половины народонаселения Исфахана баня значит то же самое, что для светской европейской женщины опера, модный магазин, ночной ресторан или розыгрыш Эпсомского Дерби на Аскотском ипподроме в Англии. С одной спецификой: без мужчин, конечно! Отдых, развлечение, выход в свет, возможность неформального общения. Знакомство в бане никого ни к чему не обязывает, поэтому разговоры, ведущиеся там, более откровенны. Однако, в бане есть возможность завязать весьма нтересные и полезные знакомства.


Не говоря уж о первостепенных назначениях бани – гигиеническом и даже оздоровительном!


Рождённые в Древнем Риме как «термы», получившие своё развитие и распространение в Византии, в Османской империи уже назывались «хамам» (в Исфахане произносят с удвоением «м»- «хаммам»).


В Персии бани были известны ещё со времён завоевания Александром Македонским. Думаю, во времена Селевкидов они ещё не были настолько роскошными и публичными.



То впечатление от «хаммам», что пришлось испытать мне, явно носило характер царского удовольствия!



Жаль, не было возможности запечатлеть феерические дворцовые красоты интерьеров «хаммам» на фотопластинки. Не увидеть лондонским денди красоту персидских леди, принимающих в клубах пара горячие ванны в мраморных бассейнах либо массаж на лежаках сандалового дерева!


Ароматы мыла из кокоса, розового и миндального масел, шум фонтанов, женские голоса, негромкий смех, изредка звонкие шлепки ладоней массажисток по обнажённым поясницам!


После энергичных процедур можно отдохнуть либо в общем зале, либо в одной из узких галерей, расходящихся от большого бассейна, в который вас не допустят с улицы без предварительного омовения.



Отдых не просто на каменной скамье или на полу. Здесь всё из прекрасного мрамора – стены, колонны, пол, скамьи. Камень подогревается снизу горячим воздухом по специальным трубам подаваемым по всей площади помещений бани. Служащие – женщины – поливают подсыхающий камень водой. Стоит лёгкий парок.



Рядом со мной располагается большое семейство – мать и её четыре девочки. Знакомимся. Госпожа Мехмене-Бану – жена солидного человека, землевладельца. Знакомству со мной рада. Соскучилась по собеседнице, готовой слушать. В несколько минут успела рассказать все последние Исфаханские «новости», альковные, разумеется. Не постеснялась задать вопрос, есть ли в Лондоне подобные хаммам. Огорчилась, узнав, что публичной бани такой красоты и комфорта в Лондоне нет. Пожалела бедных британцев. Поинтересовалась, где, каким образом и как часто моются в Европе. Рассказала, что баня в Персии предписана мужчинам раз в неделю, женщинам – два раза в месяц. Но она со своими девочками ходит еженедельно. Зимой даже чаще – лечить простуду в сезон проливных дождей.


Сегодня посещение бани носит ритуальный характер. С заходом солнца наступает первый месяц Мохаррам персидского Нового года – Ашура!



Новый год? С заходом солнца? Я была несколько обескуражена. Не сразу сообразила, что речь идет о летоисчислении по лунному мусульманскому календарю! Не забыла, сегодня среда двадцатого декабря 1911-го года. Спрашиваю, как у персов? Получаю ответ: сегодня 29-ый день двенадцатого месяца Зуль-Хиджа 1329 года. С заходом солнца наступает Ашура – Новый 1330-ый год хиджры, первый день святого месяца Мухаррам. Понимаю, новый лунный 1330 год хиджры начинается 21-го декабря.


Так, новое знание пришло из весьма неожиданного источника, из хаммама! Мусульманское летоисчисление ведется от переселения – Хиджры – пророка Мухаммада или Мохаммеда из Мекки в Ясриб, названный позже городом пророка, то есть Мединой, в 622 году от Рождества Христова.


Лунный год, состоящий из 12 месяцев, основа мусульманского календаря. Лунный месяцы состоят из 28 и 29 дней, тогда как по солнечному – 30-31 день при одном месяце феврале в 28 дней, который содержит 29 дней один раз в четыре года, в високосный. Так как год по солнечному календарю содержит 365 (366) дней, все даты лунного года относительно солнечного смещаются примерно на 11 суток вперед. Отсюда – невозможность привязки конкретных дат к астрономическому времени. Новый год по лунному календарю «кочует» из года в год по всем двенадцати месяцам!



Госпожа Мехмене-Бану рада моей сообразительности. Хочет сделать мне приятное, с улыбкой вспоминает: прошлые дни нового года совпали и по григорианскому, и по хиджре! Это первый день первого месяца Мухаррам 1329 года хиджры и первое января нашего 1910-го года! Пробую в уме просчитать, когда будет новый год у персов в 1912-м году. Не получается. Ошиблась. Мехмене-Бану поправила меня: 1-й день 1-го месяца Мухаррам в 1331-м году хиджры выпадает на 10 декабря 1912 года от Рождества Христова. На вторник. Пояснила, новый год в Персии отмечать как праздник не принято. Напротив, в Мухаррам приветствуется пост, благонравное богоугодное поведение, раскаяние, молитвы, благодеяния.


Госпожа Мехмене-Бану предупредила меня, чтобы я воздержалась выходить в город десятого Мухаррама. Само собой разумеется, на десятый день от похода в хаммам я вышла в город в одежде персидской женщины скромного достатка.



Господи! Какого страха натерпелась! Нет, я была в безопасности. Никто меня не пытался обидеть. Такое зрелище – не для слабонервных. Потом оно мне неделю снилось.


По главным улицам города от мечети к мечети под барабанный бой и звуки труб шла организованная толпа мужчин всех возрастов – от седобородых старцев до подростков.



Это не парад, это религиозная церемония мусульман-шиитов. Это не толпа, это хорошо организованное скорбное шествие всех мужчин –мусульман-шиитов Исфахана. Не только этнических персов. Улица превращена в реку, двигающиеся волны которой, обнажённые по пояс мужчины. Это река скорби. Скорби по имаму Хусейну, сыну Али, внуку пророка Мухаммада, мученически убитому в Кербеле.


В этой церемонии, в этой траурной процессии верующие шииты стремятся не просто воспроизвести в театральной мистерии страдания и мучения Хусейна. Но каждый из её участников стремится сам лично испытать эти страдания!


В руках мужчин плети, ремни, цепи. У многих оружие – ножи и кинжалы. И впереди процессии, и в самой гуще верующих священнослужители и дервиши. Вот один из них – седой старец в халате, спущенном с плеч от пояса до земли, в высоком белом войлочном колпаке с силой бьёт себя по обнажённой спине плетью. Кричит: «Шах Хусейн, вах, Хусейн!»! На его спине прибавляется ещё один кровавый шрам!


Тысячи мужчин в едином порыве подхватывают этот клич: «Шах Хусейн, вах, Хусейн!»!!! В религиозном экстазе бичуют себя. Многие режут своё тело ножами, оставляя кровавые раны.


Вслед за взрослыми с плачем и причитаниями бегут, прижимаясь к обочине дороги, мальчишки. Совсем дети. Им ещё нельзя принимать участие в церемонии.


Слышны их крики:


– Отец! Отец! Брат! Дядя! Не надо, хватит! Береги себя!



Спасая своих родственников от ударов, разрывающих плоть, мальчишки подставляют под кинжалы и цепи палки, свёрнутые в трубку куски мешковины, даже собственные ручки!


Вот упал на дорогу, потеряв сознание один из участников мистерии. Женщины и дети, стоявшие на обочине, оттаскивают в сторону окровавленное тело, оказывают пострадавшему помощь.



Физически от толпы меня отделял только один шаг. Не будь я женщиной, психическая волна экстаза могла бы вовлечь меня в мистерию. Я почти была готова кричать вместе со всеми и наносить себе удары цепью, рвать своё тело в кровь, не чувствуя боли.


В Персии немного улиц, разделённых, как в Европе на проезжую часть и тротуары. Я стояла, прижавшись к стене, с рисков быть вовлечённой в толпу.



Когда один из участников мистерии, поравнявшись со мной, с криком поднял над своей головой окровавленный кинжал, я упала в обморок.



Очнулась на ковре в прихожей какого-то богатого дома под струёй холодной воды. Вокруг меня женщины. Что-то громко и быстро говорят на фарси. Сняли с меня човдур, испуганно заголосили, увидев мои белокурые волосы. Их причитания прервал громкий властный голос. На мой лоб упала капля ароматного уксуса. Я окончательно пришла в себя. Увидела: рядом со мной моя добрая знакомая – госпожа Мехмене-Бану!


Что ж, Исфахан не Рим и не Лондон, город маленький, ничего в этой встрече особо невозможного не было. Однако, была, была реальная возможнось остаться на улице, растоптанной, как раненая птица, толпой.



Госпожа Мехмене-Бану помогла мне привести себя в порядок. Приказала подать мне чаю, предложила кусочек сухой лепёшки. Попросила прощения, объяснила: сегодня не праздник, сегодня день скорби, пост.



Ещё долго смотрели мы из окна на процессию. Госпожа Мехмене-Бану рассказывала мне предания – "хадисы" – о жизни и смерти шаха Хусейна, погибшего десятого Мухаррама шестьдесят первого года хиджры или в шестьсот восьмидесятом году от Рождества Христова в бою под городом Кербела. Воины Омейядского халифа Язида Первого нанесли правоверному шаху Хусейну двадцать девять колотых и двадцать семь рубленных ран!


В этом же сражении погибли юный Али Акбар, семнадцатилетний сын имама Хусейна, а также племянники Аун и Мухаммад – сыновья его родной сестры Зайнаббинт Али. Враги не пощадили и шестимесячного малыша Али Асгара, расстреляв его из луков. Народная память сохранила имя злодея, отрубившего имаму голову – Шимр.



Десятого Мухаррама Ковчег Ноя, известного из святых сборников преданий «хадисов» как Табут аль-Нух, по окончанию всемирного потопа причалил к суше. Десятого Мухаррама иудейский святой Муса – Моисей – со своим народом спасся от преследовавших его Фараона и его войск.



В этот день в Заповедной мечети Мекки на Каабе аль-Бэйт аль-Харам, что означает «священный дом», меняют покрывало на новое, а старое разрезают на кусочки и дарят мусульманским общинам мира…


Вот такой необыкновенный День!


Я плакала от всей души в этот день скорби вместе с моей новой подругой. Не жалела о том, что не побоялась одна выйти в этот день на улицу!



Впервые в своей жизни увидела гигантское собрание народа в несколько десятков тысяч мужчин, как один человек спаянных общей идеей. По команде своих руководителей – организаторов масс – исполняющих их волю!



Вернувшись домой, записала в блокнот пришедшую на ум мысль: «Станет ли идея суфражизма той политической теорией, которая будет способна поднять массы на борьбу за равноправие женщин с мужчинами? И победить в этой борьбе? Скорее всего – нет. Борьба за власть всегда велась с кровью. Горькой была бы такая победа. Мужчины будут править миром всегда. Плетью, мечом, порохом. Насилием и смертью. А женщины будут любить, рожать детей и воспитывать их добрыми, честными, трудолюбивыми на радость родителям и на благо своего отечества».


Уна СКОТТ.



Примечание: из этих записок статья в «Таймс» так и не получилась, опубликована не была.


Глава ХIV


Возвращение в Исфахан. Смерть Гагринского. Встреча с дочерью купца Татунца. Пять марок Рейх Дойче Банка серебром. Совещание у генерала Жилинского. Министр всегда прав!



Сентября, 20 дня, 1912 г. Исфахан.



Возвращаясь из Тегерана, за версту до Исфахана Кудашев встретил грума Кунигунды сипая Музаффара.


Музаффар ехал верхом, ведя в поводу английского жеребца капитана Баррата, который в этом пути использовался грумом как заводная лошадь. «Роллс-Ройс» на скорости в сорок пять миль в час пролетел мимо Музаффара, обдав его облаком белой пыли. Сообразив, кого встретил, Кудашев притормозил и, развернувшись, нагнал верного слугу Кунигунды. Оба остановились, поздоровались.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги