Танец теней (СИ)

Глава VI. Качели

530 день после конца отсчёта

Раз-два, небо-земля.

Всё ниже и ниже, по плавной дуге. Она скользила так глубоко, туда, куда никогда не могла забраться самостоятельно. Только теперь всё казалось таким ярким, таким понятным и доступным. Сладкий привкус травы, тонкие струйки дыма, которые закручивались в тугую спираль. Река больше не подскакивала на очередном пороге. Теперь она кружилась по этому кольцу, проваливаясь в сердце водоворота. Только вниз. До предела.

Три-четыре, выше-шире.

Эти шаткие опоры её прошлого, наконец, высились прямо перед ней, вокруг неё. Она могла видеть так глубоко, рассмотреть дно с края пропасти. Или она купалась прямо в ней? Понятия стали такими стёртыми. Верх и низ не играли никакой роли. У глубины не бывает дна. Спираль может виться лишь в одну сторону.

Пять-шесть, счастье есть.

Она видела всё ясно и чётко. Видела свою жизнь от начала и до конца, сквозь границы времени. Она видела свою смерть от финала до истока, именно такой, какой она была. И она видела те далёкие дни, когда она была чиста, до того, как тень начала пожирать её душу. Тогда всё было легче. Сердце весило не больше, чем пёрышко. Дышалось так свободно. Там не было ничего.

Семь-восемь, лето-осень.

И она видела день, когда всё закончилось. Ту отправную точку, в которой она никак не могла оказаться. Детская площадка. Вечер. Она пришла туда вместе с отцом. Как она могла это забыть? Конечно же, он был там. Она видела его лицо, он улыбался, только с ним было что-то не то. Тогда она не могла этого понять. Теперь она это видела. Его лицо, было в нём нечто странное. Но ей тогда было хорошо. Она была с ним вместе. Они были.

Девять-десять, звёзды-месяц.

Он ведёт её за руку. Прикосновение его руки, как она могла забыть? Она смотрит на него, хочет заглянуть ему в лицо, но он такой высокий! Ей никогда не рассмотреть его, никогда не вырасти такой большой, чтобы ему не приходилось нагибаться к ней. И всё-таки как здорово, что они пришли сюда вдвоём. Мама с Теренеей были в гостях у бабушки, Вестания не захотела идти. После рождения Теренеи бабушка всё время и внимание уделяла только младшей, словно больше не любила Вестанию. А теперь они были с отцом вдвоём. И пришли сюда, на детскую площадку. Он вдруг подхватывает её на руки и сажает на качели.

Одиннадцать-двенадцать, постарайся раскачаться.

Качели. Там всегда были качели. Вестания никак не могла научиться раскачиваться самостоятельно. Отец делает это. Вверх-вниз. Почему вверх-вниз, если вперёд-назад? Верха и низа здесь не существовало.

Он раскачивает её, и она летит. Туда-сюда, летит вверх-вниз. Вперёд-назад. Она видит серое небо, нависшее над Сциллой. Уже вечер. Других детей здесь не было, все давно разошлись по домам. Только Вестании всё равно. Она летит в темпе маятника. Мерно и плавно. И отец иногда подталкивает её, чтобы полёт не прекращался. Кажется, она смеётся. Наверное, ей было очень весело. Они ещё о чём-то говорили с отцом по дороге сюда. Она помнит о чём, но это были обычные глупости. Он всегда веселил её, и мама ругалась, когда они играли допоздна, потом Вестанию становилось невозможно загнать спать. Как давно это было! Как всё могло так страшно измениться?

Она все смеётся и смеётся. Качели всё летят и летят. Вперёд-назад и вверх-вниз. Ледяные железные поручни. Руки начинают замерзать от них. Всё-таки уже поздно и уже холодно. Она оборачивается на отца, чтобы попросить его остановить качели и спустить её. Но его нет.

Что происходит? Почему его нет? Где он? Только что был здесь, рядом с ней, рядом с качелями и толкал её взад-вперёд и вверх-вниз. Где он теперь?

Она хочет обернуться, но боится сильно крутиться на полном ходу. Качели вдруг начали скрипеть. Почему-то раньше она не замечала этого скрипа, может, потому что смеялась слишком громко? Теперь было не до шуток. Она должна спуститься и поискать отца. Он, наверняка, где-то рядом. Она зовёт его. По имени Вестания его никогда не называла, она просто кричит «папа!», не важно, как его зовут, для неё он всегда был «папа».

Но его не было, никто не пришёл на крик. «Скррррррджжж-скррррджжж» — ныли качели, теперь всё громче и громче, вторя её голосу. Что ей делать? Она слишком маленькая, ноги не достают до земли. В этом месте, прямо под качелями, небольшая ямка из-за детей постарше, которые умели тормозить сами. Ещё некоторые спрыгивали с качелей на разгоне. Она видела несколько раз, но мама не разрешала так делать. Она говорила, что можно очень больно удариться, даже до крови.

Ей становится страшно. Она начинает плакать. В детстве так легко начать плакать. Слёзы всегда где-то рядом, нужно только почувствовать грусть, разочарование, страх, иногда даже смущение, любая сильная эмоция призывает слезы. И пока ты ребёнок, нет повода скрывать и прятать слезы, нет смысла бороться с ними. На её крик никто не приходит. А качели всё продолжали раскачиваться: «Скрыыыыыджжжжжжж-ссскрыыджжжжжж». Как будто они рыдали вместе с ней, а может, издевались. Руки совсем закоченели, но отпустить поручни она боялась. Просто сидела там, на качелях, схватившись за них так, что побелели костяшки пальцев, просто рыдала, совсем как маленькая, но больше Вестания не знала, что делать.

Тогда это произошло, — поняла Вестания. Она надеялась, что ей удалось заметить тот самый момент. Со стороны видно гораздо лучше. Спустя столько лет рассуждать вообще стало очень легко, но тогда она не могла ничего сделать. Просто плакала, просто ждала отца. Но он так и не пришёл. Не пришёл уже никогда.

Так он бросил нас.

Бросил меня.

Вместо него пришла тень. Качели уже почти остановились. Она могла бы спуститься теперь, но зачем? Она просто плакала. Что изменится, если она спустится? Отца всё равно теперь не было. И она была одна. Но ненадолго. Вот он, этот момент. Вестания не умела видеть теней. Только когда Алкид велел ей отвести глаза в сторону, она заметила её. Может показаться, что это просто слепая зона — небольшое серое пятно в левом нижнем углу. Но если сконцентрироваться на нём, обратить на него внимание, наверное, если знать о нём, то можно увидеть целый силуэт. Не силуэт человека, но образ тени.

Тень выждала момент, когда качели остановятся. Тогда она и подползла к ней, нежно потёрлась головой о её щеку, как кошка, а затем вползла в неё. Куда и как? Кто же мог понять и сказать точно, где находится душа, и как она покидает тело? Так же и с тенями. Никогда нельзя знать точно.

За ней был холод. Была темнота. И только страх.

Теренея не сводила глаз с Вестании. Ей казалось, что сестра почти не дышала, пока этот страшный человек склонялся над ней и задавал свои вопросы, но Вестания не отвечала на них. Она выглядела спящей, но иногда вздрагивала и слегка стонала.

— Что это за отвар? — спросила Тера.

— Это называется «мистико генезис». — Ответил Алкид. — В древние времена, ещё до того, как люди стали поклоняться каким-либо богам, кроме Хаоса и Калиго, шаманы использовали сок этого растения для того, чтобы вспомнить всё своё прошлое. Считается, что те люди, которые помнят своё рождение на свет, сразу узнают и дату смерти. Шаманы верили, что смерть провожает ребёнка в этот мир и прямо за мгновение до рождения тихо шепчет ему секретные слова — например: «ты умрёшь в шестьдесят девять лет от смертельного недуга», — услышав это, ребёнок начинает истерично плакать и кричать от страха, так, с ужасом перед смертью, он входит в этот мир. «Мистико генезис» помогает обратить время вспять и показать забытые и стёртые моменты жизни.

У напитка получился очень тяжёлый густой запах, от которого начала болеть голова. Алкид заставил Вестанию выпить целую чашку залпом. Горячий отвар по цвету напоминал зелёный чай, но, как сказала Вестания, был очень горьким. После того, как она выпила до дна, Алкид поднёс к её лицу ладонь с чем-то, напоминающим пыль, и сдул её прямо Весте в лицо. Теренея понятия не имела, что это было, но Вестания сразу же потеряла сознание и провалилась в глубокий сон.

— Ты сам пробовал эту дрянь? — спросил Аластор у Алкида.

— Я бы не стал давать девочке средство, в котором сам не уверен, — отозвался Алкид.

— Ты знаешь тайну своего рождения? Знаешь, как умрёшь?

Алкид сидел в изголовье Вестании, вслушиваясь в её дыхание, пристально наблюдал за подрагиванием век.

— Мне это не интересно, ясноглазый, — он произнёс это как-то по-женски. Теренее казалось, что Алкид меняется каждую секунду, как рябь на воде, скрывая от глаз истинное отражение, дрожь от столкновения горячего и холодного воздуха. — Если я решу умереть, я сам выберу способ. Такой, чтобы он был наиболее полезен революции. — При слове «революция» или «Сопротивление» его глаза всегда так пронзительно вспыхивали. Глядя на Веспер и Фрикса, Теренея читала восторг в их лицах, даже самый настоящий трепет, который они испытывали перед этим жутким человеком, созданным для войны.

Вдруг что-то произошло. Вестания вздрогнула, она глубоко вдохнула воздух, жадно заглотнула его, Теренея испугалась, хотела броситься к ней, но тут Алкид произнёс:

— Началось.

Кажется, все очень перепугались, но Алкид совершенно никак не отреагировал, он встал со своего места спустя несколько секунд, присел на краю кушетки, так, чтобы хорошо видеть Весту и сказал:

— Слушай и запоминай, маленький цыплёнок. — После этого он обратился к Вестании, — Вестания, — Сестра как-то странно отреагировала: вся натянулась, как струна, задержала дыхание. — Я помогу тебе спуститься. Плыви вниз, далеко вниз. Знаешь детскую считалку? Каждый раз ты будешь спускаться всё ниже и говорить, что происходит. Я помогу тебе остановиться в правильном месте. Поехали. Раз-два, небо-земля. — Произнёс Алкид. — Что там?

— Спираль. — Ответила Вестания тихо.

Алкид выждал около минуты, но не дождался от неё ещё слов.

— Три-четыре, выше-шире, — сказал он, но Вестания никак не отреагировала. — Пять-шесть…

— …счастье есть, — произнесла вдруг Вестания.

— Что там? — спросил Алкид.

— Глубина, — ответила она жутко.

— Так глубоко не надо. Плыви по течению. Семь-восемь, лето-осень.

— …осень… — повторила Веста. — Это была осень.

— Ты там одна?

— Да… да и нет.

— Тень с тобой?

— Я свободна… но он тут. Они тут.

Алкид нагнулся к ней и взял за руку, затем тихо прошептал:

— Девять-десять, звезды-месяц.

— Его рука. Папа… он со мной.

— Куда вы идёте? Он ведёт тебя за руку?

— Ведёт за руку, — эхом повторила Вестания.

— Ты в нужном времени? Видишь тень?

— Где-то здесь… там есть качели, но только я ещё не умею раскачиваться.

— Одиннадцать-двенадцать, — говорит Алкид.

— Постарайся раскачаться, — произносит Вестания тихо.

Она опять напрягается, крепче сжимает руку Алкида.

— Всё! Глубже не ходи, — останавливает её Алкид. — Оставайся в этом дне. Говори, что происходит.

— Я на качелях.

— Вверх-вниз, — говорит Алкид.

— Вперёд-назад, — отвечает тихий голос Вестании. — Он со мной. Папа со мной. И никого больше. И мы на детской площадке. И ещё качели…

— Вверх-вниз, — продолжает Алкид. — ты должна увидеть тень.

— Туда-сюда, — отвечает Вестания, продолжая вести этот странный диалог. — Здесь никого нет.

— Вверх-вниз. Продолжай качаться. Что происходит?

Тело Вестании начало странно подрагивать, как если бы она и вправду была на качелях.

— Вперёд-назад. И мы смеёмся. Так громко и хорошо… и ещё тепло. — Вестания нахмурилась. — Вперёд-назад. Папа, где ты? Вечереет. И пора домой… как мне спуститься отсюда? — она долго молчит, только тяжело дышит. — Я не умею тормозить… Папа? Папа! Я, наверное, одна… совсем одна, а его больше нет. И никак не знаю, как спуститься отсюда. И здесь есть кто-то ещё. Он способен мне помочь. Он хочет отвести меня домой. Согреть… развеселить… сделать так, чтобы я не была одна… Потому что он тоже один… он подходит так медленно. Подходит совсем близко, но не решается так сразу стать со мной одним целым. Он что-то тихо шепчет, плавно, мелодично, певуче. Если бы я была ближе, я бы могла разобрать слова, но не могу. Ему придётся сделать что-то ужасное. И я знаю, что ему жаль. И мне страшно. И мне грустно. И я не знаю, где папа… но потом он обещает, что всё это скоро кончится… потому что… потому что он поможет мне всё забыть…

После этого Вестания уже ничего не говорит, она тихо стонет и трясётся.

— Выходи оттуда. — Сказал ей Алкид. — Медленно и спокойно, так же, как и входила. Наверх.

Вестания пробуждается.

***

— Тише, тише, — заклинал Алкид, придерживая её голову.

Вестания очнулась от транса или от галлюцинаций. Аластор даже вспомнить не мог, каково переживать это в первый раз. Видимо, «мистико генезис», из которой Алкид заварил отвар, была сильным средством. Лидер революции приставил к губам Вестании стакан с водой, но девушка отказалась пить.

— Вестания! — позвала её Теренея. — Веста, ты в порядке?

Говорить ей было сложно, в конце концов, она всё-таки согласилась выпить немного подслащённой воды. Аластор видел, как Алкид размешал в ней сахар. Почувствовав сладкое, Вестания отодвинула стакан от лица, но лидер Сопротивления заставил её сделать ещё несколько глотков.

— Да… всё хорошо, — проговорила она тихо, затем закашлялась и шумно прочистила горло.

— Что ты видела? — потребовал Алкид незамедлительно.

— Я что-то рассказала? — спросила она, с трудом проговаривая слова.

— Немного, — сказала Теренея.

— Я видела глубину… — произнесла она как-то странно. — Видела всё до конца…

Фрикс, этот женоподобный ублюдок, тоже склонился над ней. Теперь всё внимание было приковано к Вестании. Может, революционеры и искренни в своих намерениях, но Аластор предпочитал не доверять им и не терять обороны в их присутствии. Он безошибочно мог опознать понимание этого факта в глазах Фрикса. Тот видел и знал, что Аластор следит за ним, но всё же вёл себя непринуждённо. Фрикс положил ладонь ей на руку, и пальцы Вестании моментально сжали её. Опираясь на неё, она приподнялась и обняла Фрикса. Это выглядело странно. Совсем не понравилось Аластору. Девушка даже закрыла глаза, пытаясь насладиться их единением в этот короткий промежуток времени. Словно они остались одни.

— Ты видела тень? — потребовал от неё Алкид, не обращая никакого внимания на эту секунду близости.

— Да… я видела, как она вошла в меня… качели… отец… — теперь в её глазах стояли слёзы. Аластор уже успел понять это, пока она шептала несвязный бред, будучи в трансе. — Он бросил меня там! Совсем одну, наедине с этой тенью… оставил там, на детской площадке, и мне было страшно… а потом тень…

— Как выглядела тень? — настаивал Алкид. Кажется, ему были не важны остальные её слова, его интересовали факты. — Ты сумела её рассмотреть, дитя? Мне нужны все подробности, какие сможешь вспомнить.

— Нет, ничего особенного… просто… просто тень, только не привязанная к земле, она перемещалась свободно.

— Как она вошла в тебя? Важно, чтобы ты заметила сам момент.

— Я не знаю…

— Она ворвалась насильно? Ты слышала что-то похожее на тихое шипение?

— Она что-то шептала… но я не поняла слов. Или не могу вспомнить, — ответила девушка. — Она… я бы сказала, она была миролюбивой. Проползла совсем аккуратно, почти нежно. Она, кажется, потёрлась о моё лицо, прежде чем сделать это. Как если бы хотела меня утешить… — тут Аластор заметил, что Вестания как будто опять проваливается в трясину «мистико генезис». Зрачки стали расширяться, сам взгляд убежал куда-то в неопределённость. — Она, наверно, жалела меня. Ей не хотелось, чтобы я была одна.

— Дитя, — Алкид сжал в пальцах её подбородок и развернул голову к себе. Туман в её глазах развеялся. — Тебе нельзя так говорить. — Предупредил он. — Как только ты смиришься с ней, ты проиграешь эту войну. Тогда уже обратного пути быть не может.

— Но я не могу бороться с тем, что часть меня! — возразила Вестания. — Не знаю, как это сказать, но… я почувствовала эту тень. Она тоже была потерянной, такой несчастной. Она замерзала там в одиночестве. Вдвоём мы всё равно, что нашли друг друга.

— Нет! — Алкид разозлился. — Нельзя её жалеть! Это просто тень. Уже не человек, лишь призрак. Если ты признаешь её, то она проникнет в твою душу и поглотит её. Тогда ты, девочка, окончательно потеряешься.

— Что это значит? — спросила встревоженная Теренея. — Что с ней тогда будет?

— Ничего, цыплёнок. — Он перевёл разноцветные глаза на неё. — Твоя сестра останется здесь, только она уже будет ненастоящей. Не будет собой. Ты тоже это поймёшь. Просто не сможешь узнать её, не поверишь в её поступки.

— Что мне делать? — спросила Вестания. Голос её звучал отчаянно.

— Я уже сказал — не поддавайся ей, — заявил Алкид. — Не пытайся бороться, ничего не выйдет. Тени — как болото, чем больше сопротивляешься, тем быстрее тебя засасывает. Помни, они не белые и не чёрные, поэтому и действовать с ними нельзя радикально. Будешь ненавидеть её — она станет подавлять тебя, пожалеешь её — станешь податливой ей. Лучшее, что ты можешь сделать — попробовать договориться со своей тенью.

— Как? — спросила Вестания.

— Она — это серая душа со своей историей, со своим прошлым. Научись с ней общаться, и для начала узнай, как её зовут, или звали, или как она себя сама называет, — сказал Алкид. — Если тебе удастся установить с ней контакт, то попробуй заключить что-то вроде пари. Узнай, что ей надо от тебя, и уговори её прийти к какому-то согласию. Я видел случаи, пусть и нечастые, когда тени выступали в роли союзников своих носителей. Тень не станет желать смерти своему носителю, поэтому здесь возможен некий симбиоз. Может, ты сумеешь помочь ей вспомнить её прошлое, но ещё раз повторю: не увлекайся и не иди на поводу у неё, иначе пропадёшь.

— Я устала, — пожаловалась Вестания. Аластору стало жаль её. Девочка точно через слишком многое прошла за день.

— Алкид, — подала голос Веспер. — Я думаю, мне лучше увести девочек.

— Да, им и в самом деле пора отдохнуть, — согласился он. — Проследи, чтобы у них было всё необходимое… — Аластор поднялся с места, желая побыстрее покинуть «обитель теней».

— Задержись, ясноглазый. — Прокурлыкал Алкид. — Я ещё хотел поговорить с тобой.

— Я не оставлю их одних, — заявил Аластор.

— Я лично гарантирую им безопасность, хромой пёс, — улыбнулся лидер Сопротивления. — Я не задержу тебя надолго. А до сей поры они, кстати, справлялись без тебя. И весьма неплохо. Если я ничего не путаю, ты шёл с целью убить их, когда мы с тобой впервые встретились.

Что он себе позволял? К чему была эта провокация? Алкиду удалось разбудить Цербера.

— Я порешу здесь каждого, кто пожелает им вреда! И ты это знаешь, — прорычал Аластор. Девочки с подозрением посмотрели на него. Пусть сомневаются. Главное — чтобы поверил Алкид.

— Я не сомневаюсь в тебе, мой милый друг, — улыбнулся Алкид как-то совсем дружелюбно и совсем по-женски. — И поверь, я точно не рискну меряться с тобой силой. Ни с тобой, ни с ними ничего не случится. Нам нужно поговорить наедине. Фрикс останется, чтобы засвидетельствовать нашу беседу. Веспер, уведи девочек. — Распорядился он.

Активистка тут же поднялась с места и помогла встать ослабевшей Вестании. От Аластора не укрылось синее пламя, всполохнувшееся в глазах Веспер. Она завидовала Фриксу, его близости с лидером Сопротивления, в этом не было сомнений. Аластору же претила мысль присутствия в зале молчаливого свидетеля, но, видимо, свита Алкида не позволяла тому оставаться наедине с кем-то ещё.

— Спасибо, что согласился, ясноглазый, — обратился к нему Алкид после того, как Веспер увела девочек. — Ты всегда желанный гость в моём доме.

Алкид опять устроился в своём кресле. Фрикс предпочёл стоять прямо за ним, таким образом, контролируя ситуацию. Вряд ли кто-то из них выкинет сейчас номер, но терять бдительность не стоило.

— Я так не думаю, — усомнился Аластор. — Говори, что хотел.

— Во-первых, я бы хотел заверить тебя в том, что мне сообщили о вашем желании покинуть город, — начал Алкид. — Я переведу стрелки путей, на которых стоит состав «Восточный Вестник», когда время будет наиболее уместным для вашего незаметного отъезда. Это будет самым верным и надёжным способом покинуть город. Уж поверь мне, я умею просчитывать варианты. Рельсы, что тянутся от Термины, уходят в неизвестность до самой границы с Гипербореей, это край отменённых земель. Ими давно не пользовались и не ремонтировали. Они могут быть напрочь занесены снегом, сломаны или покрыты льдом. Для вашей безопасности я не рекомендую разгонять поезд быстрее девяноста километров в час. И уж точно вам следует отсоединить лишние вагоны от состава. Одного вместе с кабиной машиниста будет вполне достаточно. Скорее всего, вам попытаются помешать при выезде, поэтому запасись патронами.

Если он и вправду станет нам помогать… а впрочем, что это меняет? На самом пути мы всё равно одни, и только я в силах спасти их всех.

— Я знаю, как бороться с реальными противниками: с полицией и с солдатами. Лучше расскажи, как я могу воспрепятствовать тем, кого не вижу, — сказал Аластор.

Он не так уж и хорошо понял объяснения Алкида. На Вестании висела тень, но что он мог сделать, чтобы помочь ей?

— Для начала научись видеть её. — Сказал Алкид. — Учись смотреть сквозь слой того, что считал раньше реальностью, тогда тебе на самом деле откроется настоящее.

— Я не понимаю.

— Раньше ты смотрел на меня и видел Ино. — Улыбнулся Алкид. — Потом ты понял, что корсет и немного косметики могут обмануть не очень пристальные взгляды. Что ты видишь теперь?

— Урода, — ответил он.

— Я обожаю твою прямоту, Аластор, — заявил Алкид, не переставая приветливо улыбаться. — Смотри сквозь девочку и думай о том, что сам ждёшь в ней увидеть. Я не могу научить тебя видеть тени, но я настаиваю на том, чтобы ты был готов увидеть их.

— Можно спросить тебя? — произнёс Аластор и продолжил, не дожидаясь ответа. — Зачем тебе эта война? Чего ты хочешь добиться в итоге?

— Свергнуть Акрополь. — Ответил он игриво.

— А потом что? Никто не хочет свергнуть Акрополь, чтобы оставить трон пустым.

— Да, ты прав. — Согласился Алкид.

— Значит, тебе, как и остальным, нужна власть? Так сильно, что ты не страшишься ставить тысячи жизней на кон?

— Любая власть уродлива и извращена, ясноглазый, — сказал он, не задумываясь. — И я презираю любые её проявления.

— Поэтому стремишься к ней?

— Аластор, — сказал Алкид очень серьёзно. — Я сплю и вижу тот день, когда взойду по ступеням Акрополя, чтобы занять трон. Я сяду на него нагим, демонстрируя всем своё кривое искорёженное тело, просто чтобы показать им, насколько уродлива и омерзительна власть на самом деле.

У Ино глаза были ярко-зелёными. Радужки Алкида — два взорванных фейерверка на День Ойкумены. Ближе всего, пожалуй, и в самом деле был зелёный, но они немного меняли свой цвет, как хамелеоны, градиент мог колебаться от серого до болотного. В нём не было ничего постоянного, ничего ровного и симметричного, и все же Аластор признавал, что его внешность сложно было назвать совсем уж отталкивающей. Все несовершенства становились заметными только при более внимательном рассмотрении. Этот странный обман был заложен в нём природой изначально, а может, противоречил ей. Не мужчина и не женщина, что-то на грани, пусть он и говорил о себе, как о сильном поле, пусть и носил мужское имя, Аластор прекрасно понимал, что он себя считал именно андрогином. Алкид — воплощённое совершенство, «Перфекция» этой революции, такой же корявой и искажённой, как и он сам.

— Я оправдал твои ожидания, ясноглазый? — спросил Алкид, заметив, что наёмник не перестаёт рассматривать его, как неведанный науке вирус под микроскопом.

— Более чем.

— Я не видел тебя в деле, — продолжил андрогин. — Но даже по сцене в той таверне я уверен, что ты мог бы стать хорошим воином и преданным членом Сопротивления. Я не хочу терять тебя, потому предлагаю ещё раз — примкни ко мне в этой войне. Я сделаю тебя своим телохранителем, генералом моей армии или главой отряда. Разрушь Акрополь для меня, и я дам тебе всё. Погибни за меня, и я превращу твоё имя в легенду. — Вдруг Алкид шагнул к нему, резко, стремительно, так, что ни Аластор, ни Фрикс не успели отреагировать. Нежная мягкая рука с длинными ноготками легла ему на шею, углубив пальцы в волосы. У него был странный сладковатый запах, почти приторный. Это бледное лицо с гротескными чертами прижалось щекой к его щеке и изогнутые в усмешке губы прошептали в ухо: — Полюби меня, и я буду твоей, — услышал Аластор голос Ино.

Он почувствовал тело Алкида, приникшее к нему, попытался отдёрнуться, но лидер революции, предугадав это движение, последовал за ним. Тонкая талия, хрупкое туловище, небольшая женская грудь, кадык… он хотел занести руку для удара, как тут же заметил напряжённого Фрикса уже впереди кресла.

— Ты же знаешь, что я не соглашусь, — прошептал он, пытаясь сдерживать приступ неприятной тошноты и забурлившую в нём ярость.

— Знаю, — ответил Алкид печально. — Но я рад, что ты не ударил меня. — Губы, удаляясь от уха, слегка коснулись щеки в мимолётном поцелуе. Аластор зажмурился от новой волны отвращения, затем Алкид всё же отпустил его.

Он вернулся в своё кресло, Фрикс так и остался стоять подле «трона», никак не выразив своих мыслей, сохраняя тишину. Несколько минут они все молчали, Алкид забросил ногу на ногу и смотрел куда-то в пол с таким увлечением, словно там разверзлась пропасть в Аид.

— Фрикс отведёт тебя. — Сказал Алкид. — Оставайтесь здесь, пока не наберётесь сил. Как только будете готовы уходить, дайте мне знать, и я переведу стрелки. Прощай, Аластор. — Улыбнулся он краем губ. — С нами тень Алкида!

***

Рука непроизвольно влезла в карман. Вестании хотелось уже поскорее остаться одной, спрятаться от всех, только вот совершенно одинокой она больше стать не могла, теперь она знала, что никогда за последние одиннадцать лет не оставалась наедине сама с собой, с ней всегда был её неотступный спутник.

Веспер вела их вверх по коридору, обратно в «оссуарий». Теренея держалась поближе к Вестании, но та избегала сейчас контакта с сестрой, словно боялась, что тень могла заразить и её. Она в очередной раз отвела глаза в сторону, как научил Алкид, проверяя наличие тени. Да, теперь, как и все предыдущие разы, она была там. Как только я раньше её не замечала? — Всё равно, что читать издалека текст с мелким шрифтом: почти невозможно, но если примерно знать, что там написано, то мозг обманывает зрение, делая расплывающиеся строчки понятными, а буквы чёткими.

Аластор и Фрикс остались там, в «обители теней» Алкида. Тени. Тени повсюду, они всегда были здесь? Или появились недавно? Сколько ещё людей носят их? Сколько из них ничего не подозревает? — Алкид вдруг открыл им глаза на реальность, хоть та и показалась совершенно фантастической. Однако вопросов у Вестании не убавилось, наоборот, стало ещё больше. Что ей вообще теперь делать? За последние несколько часов она узнала не только о тени, но и об отце. Они с Теренеей были наполовину гиперборейками, как это могло быть правдой? Что бы с ними сделали, если бы узнали?

Отец… — она видела его в этом странном наркотическом сне, в этом безумном видении, но теперь не могла вспомнить его лица. Теренея была больше похожа на маму, может, тогда Вестания пошла в отца? От этой мысли ей сделалось не по себе.

— Веста, — позвала Теренея.

— Не сейчас, — Она что, не видит, что если я заговорю, то заплачу?

— Но я хочу с тобой поговорить, — настаивала сестра. — По-моему, тебе сейчас нельзя оставаться одной…

— Я устала от всех! — разозлилась Вестания. — От Алкида, Аластора, от твоего нытья! Можно меня уже оставить в покое?

— Вестания, — произнесла Веспер строго, когда они вышли в «оссуарий». — Ты сейчас в одиночестве ничего хорошего придумать не сможешь. Не устраивай конца света из своих проблем. Алкид сказал тебе, как вести себя, и я не помню там ни единого упоминания о слезах в одиночестве. — Вестания не знала, как отреагировать на этот выпад, но революционерка всё же смягчилась. — Послушай, и я, и Теренея хотим тебе помочь. Если будешь продолжать отгонять от себя любую помощь, останешься одна.

Вестания шагнула к Веспер так, чтобы сестра не услышала её.

— Веспер, я не знаю, что происходит… — прошептала она, почувствовав, как слёзы подобрались слишком близко.

Вдруг произошло нечто странное. Веспер приблизилась и против воли Вестании обняла её, прижав к груди. Девушка поняла, что больше не может сдерживаться и заплакала от бессилия и жалости к самой себе. Так они и стояли несколько секунд, в которые Вестания сотрясалась в рыданиях.

— Я какая-то не такая… — Прошептала Вестания. Ей показалось странным, что Теренея ничего не сказала на это, может, Веспер дала ей знак? — Я, наверно, всегда это знала…

С самых качелей. Тогда-то всё и пошло не так…

— Пойдём со мной. — Предложила ей Веспер. — У меня есть одна идея. Потом, если взбодришься, пойдёшь отдыхать.

Вестания согласилась.

Веспер отвела её в небольшое помещение на втором ярусе «оссуария». Вестания поднялась по лестнице из костей. Всё убранство выглядело поистине жутко, но она пережила за день слишком много потрясений, чтобы на самом деле испугаться человеческих останков.

— Садись сюда, — предложила ей Веспер, выдвинув стул в центр комнаты. Внутри всё выглядело довольно аскетично, из мебели в комнате стояли кровать, сундук, видимо, для одежды, стол и пара стульев.

Вестания подчинилась.

— Ты живёшь здесь? — спросила она Веспер.

— Да, — ответила активистка, ища что-то в выдвижном ящике стола. — Борцам за свободу много места не надо, так что извини, если моя скромная коморка не так впечатляет, как палаты Алкида.

— Он называет её «обитель теней», — вспомнила Вестания. — Он раньше рассказывал тебе про тени?

— Да, но я так и не научилась их видеть. Для этого нужен или особый талант, или долгая практика.

— Ты знала тех, кто тоже носит тени? Среди активистов есть такие? — Как вообще они должны называть себя? Хранители теней? Носители? Заражённые?

Обречённые.

— Сейчас нет. В прошлом приходилось знать одну революционерку. — Веспер, кажется, нашла, что искала, потому вернулась к Вестании, встав позади неё. Она так и не поняла, что активистка собиралась сделать. — Она была хорошим товарищем в бою, была среди тех, кого Алкид вывел из Акрополя, но поддалась теням слишком сильно. Увы, тень её не уберегла, и она пала, отважно сражаясь за нас.

Звучит обнадеживающе, — подумала Вестания уныло.

— Что ты хочешь сделать? — спросила она, когда Веспер вдруг распустила её волосы, стянув резинку.

— У тебя красивое лицо, но тебе бы больше пошло, если бы локоны обрамляли его, закрывая уши. — Сказала Веспер, и тогда уже девушка услышала щелчок ножниц, разрезавших воздух. — Вы отправляетесь в очень далёкий путь, длинные волосы там будут только мешаться.

— Поэтому ты хочешь меня постричь? — удивилась Вестания. Решение Веспер немало сбило её с толку.

— Воспринимай это, как преображение, — посоветовала она. — По-моему, момент как раз подходящий.

Вестания услышала первый щелчок, отрезавший длинный локон. Непонятный страх овладел ею.

— Может, не надо? — напряглась она.

— Сиди смирно. — Посоветовала Веспер. — У тебя хорошие волосы, почему ты прячешь их в хвост?

— Так удобнее. И они непослушные…

— Видишь, это потому что им нужно придать правильную форму. — «Чик» — и второй локон упал на пол. — Доверься мне, ладно? Я раньше стригла… — её голос вдруг дрогнул, и она не закончила предложение.

Вестания постаралась расслабиться, хоть у неё это и плохо получалось.

Почему вдруг она вообще решила этим заняться? Хотела отвлечь её от проблем? Что ж, хуже не будет, — смирилась Вестания.

— Веспер… — спросила девушка. — Я хотела… хотела спросить об Алкиде, и о вас с Фриксом.

— А-а, милая, — вздохнула Веспер. — Ты же не станешь мне читать морали?

— Значит, это правда?

— Ты ещё слишком молода, чтобы меня понять, — сказала активистка. — Да, и это долгая, неприятная история. — «Чик-чик», щелкали ножницы. — Когда началась очередная война с Гипербореей, моих родителей убили, и я оказалась на улице. Я сама могла стерпеть холод и нехватку еды, но у меня была младшая сестра.

Вестания не удержалась и обернулась к ней, услышав это откровение. Она выглядела так, словно не произнесла ничего особенного, продолжала орудовать ножницами, но теперь уже была не в силах спрятать предательские скорбные глаза. Веспер мягко развернула голову Вестании, продолжая стричь её волосы.

— Мы все состоим из наших потерь, — произнесла она скорбно. — Ей было всего шесть, когда родители погибли. Как только это произошло, я схватила её и сбежала. Сирот в Термине помещали в тюрьму, в лучшем случае, учили мыть полы в Акрополе. Я не хотела для нас такой судьбы. Почему-то тогда мне казалось, что три года — это немного, что мы сможем прожить эти три года на улице, а потом, когда мне исполнится шестнадцать, я смогу взять опеку над Эвникой. И тогда я была слишком глупой, чтобы мыслить трезво и видеть истину. Не прошло и нескольких месяцев, как Эвника умерла. Это была трагедия, она… подорвалась на противотанковой мине в поле… В Белизне, как называют её местные. Это была та ошибка, которую я совершила, и за которую я никогда себя не прощу. — Сказала Веспер твёрдо, не позволив своему голосу дрогнуть. — Это прозвучит отвратительно, но без неё стало легче. В одиночку я могла прожить, через какое-то время я узнала и о других беспризорных, что жили в Термине и прочих городах, что теперь назвали отменёнными землями. Многие сбивались в стаи, и ближе к зиме мне пришлось бы к ним присоединиться, чтобы выжить. Здесь, на севере, всегда было холодно, но зимы отличались суровыми морозами. Думаю, всё закончилось бы совсем плачевно для меня, стань я одной из них, потому что уже тогда я понимала, что из этой ямы не выбираются. Но Акрополь поймал меня раньше. Там меня и обучили. Акрополь всегда любил подбирать дворняжек с улицы и делать из них своих преданных псов. Потом я стала работать на них и познакомилась с Алкидом… ты знаешь эту историю. Так вот, Алкид был первым, кто не смотрел на меня, как на сироту, бездомную, девчонку, по чьей вине погибла её сестра, он не принуждал меня делать что-то против моей воли, как это было в Акрополе, и он не заставлял чувствовать себя обязанной ему. Вместо всего этого он открыл мне дорогу к жизни, что я хотела. Я полюбила его, но вот за ответную любовь мне пришлось бороться. Я никогда и ничего не получала просто так. Когда мы только объединились — горстка революционеров, желавших устроить государственный переворот, Алкид сразу приблизил Фрикса к себе. Сейчас я понимаю, что, не сделай он этого тогда, кто-то из других активистов, наверняка, перерезал бы ему горло. Фрикса не любили по многим причинам. Среди нас были те, кого он подставил, пока играл за Гиперборею, и люди видели в нем чужака, предателя. Впрочем, тогда, пусть нас всех и тянуло к Алкиду, Сопротивление ещё было слишком молодо, чтобы между нами появилась сплочённость. Очень скоро поползли слухи о том, что Алкид и Фрикс спят друг с другом. Я помню, как это задело меня, потому что я любила его, и, чтобы там он ни говорил о себе, я всегда видела в нем более ярко выраженную мужскую часть его личности. Мне до сих пор обидно за то, что Алкид подпускает Фрикса намного ближе к себе. У них есть свои собственные секреты, свои дела. Но я рада, что мне тоже дозволено быть с Алкидом, пусть мне и пришлось самой бороться за это место. Доказывать свою преданность и свою любовь.

— Понятно… — пробормотала Вестания подавленно.

— Ты должна понимать, что Фрикс всегда будет любить Алкида больше всех других и ставить его выше всего остального. Но в то же самое время сам Алкид никогда не сковывает нас в наших действиях. Мы свободны выбирать, но мы должны принадлежать только ему, — сказала Веспер.

— Просто Фрикс сейчас единственный человек, который объединяет меня с тем, кто я такая. — Объяснила Вестания. — Мне кажется, словно между нами изначально была эта тяга, которую мы не понимали, но чувствовали. Но теперь, по-моему, я сама не знаю, чего хочу.

— Милая, — сказала Веспер, демонстративно звонко щёлкнув ножницами в последний раз. — Я понимаю, что именно тебя смущает во всей этой истории, но я могу сказать тебе единственный факт, что поможет принять верное решение. — С этими словами Веспер достала откуда-то зеркальце и вернулась к девушке. — Фрикс любит в Алкиде женщину так же, как я люблю в нём мужчину. Поэтому ничего совсем уж отталкивающего мы не совершаем. Остальные решения зависят только от тебя, поэтому в любом случае пойдём вниз, и я уверяю, у тебя даже, кроме Фрикса, найдётся много поклонников.

С этими словами она поднесла зеркало к лицу Вестании.

***

После разговора с Алкидом, Фрикс проводил Аластора обратно в главный зал «оссуария», который уже наполнили жители подземелья. Теренея сидела на одной из скамей, что-то записывая в свой дневник.

— Где сестра? — спросил Аластор осторожно.

Серые задорные глаза моментально устремились на него.

— Пошла куда-то наверх с Веспер, — ответила Теренея невинно.

Аластор постарался придать разговору с ней как можно более непринуждённый тон, но часть его всё ещё сопротивлялась при общении с детьми.

— Алкид сказал, что мы сможем воспользоваться поездом, на котором вы прибыли сюда. Если отсоединим вагоны, а он переведёт стрелки, то поедем дальше на север, в сторону Пацифиды. — Он протянул ей компас, — Что говорит стрелка, Океания в той стороне?

— Да! — обрадовалась Теренея, — на северо-востоке и на пятнадцать секунд впереди! — Девочка схватила прибор и принялась любоваться компасом.

— Неплохо, — согласился Аластор. — Осталось понять, как преодолеть время.

— Сохраните его, пожалуйста, — попросила Теренея, с неохотой возвращая подарок отца. — Я знаю, что мы заключили сделку, но он мне дорог.

— Как зеница ока, — пообещал Аластор. Ему самому показалось, что он говорит всерьёз.

Вдруг на лестнице, ведущей в казармы жителей Сопротивления, появилась Вестания. Аластор сразу уловил в ней перемену. Волосы больше не были убраны в хвост, теперь они стали короче и обрамляли овал её лица плавными волнами. А ведь не было похоже, что она курчавая. Девушка выглядела преображённой. Аластору показалось, что все взгляды устремились на неё в этот миг. Молодая и прекрасная девушка, только почувствовавшая, что заступает во взрослую жизнь. Смена причёски изменила её, и изменила сильно. Она спустилась вниз и предстала перед «оссуарием» настоящей королевой. Но в этот момент произошло нечто странное, почти не поддающееся словам. Аластор увидел, как между Вестанией и Фриксом пролёг невидимый взгляду электрифицированный провод. Они оба не проронили ни слова, Фрикс просто покинул своё место, прошёл с другой стороны лестницы, не сводя с неё глаз, и направился куда-то в сторону комнат, унося этот провод вслед за собой. Они оба не проронили ни слова, но эта тишина свербила у Аластора в голове и приумножалась, превращаясь в громкий крик. Нужно было быть идиотом, чтобы не считать призыва. Вестания едва успела развернуться, чтобы направиться следом за ним, как Аластор подоспел к ней и встал у девушки на пути.

— Пропусти меня! — сказала Веста, но он только мягко сжал её предплечье. — Я могу делать то, что хочу!

— Ты с ним не пойдёшь.

— Почему?

— Потому что я не дам тебе совершить ошибку, — ответил ей Аластор.

Вестания попыталась вырваться, но он не дал ей пройти.

— Ты не имеешь права! — тут уже Вестания ни на шутку разозлилась.

— У меня больше прав остановить тебя, чем у кого бы то ни было, — заявил он.

— Ты нам не отец! — закричала тогда Вестания, но, кажется, она слишком уже устала в этот момент, чтобы сопротивляться или спорить, поэтому сдалась. Она ушла, очень быстро, в ту же сторону, откуда пришла.

Фрикс тоже скрылся из вида. Урод чёртов, — подумал Аластор. Он не хотел портить отношения с сёстрами, но что он мог ещё сделать? Позволить ей совершить то, о чем она будет жалеть? Он знал, что должен охранять их, и, по его мнению, поступил правильно.

— Считаешь, я виноват? — спросил Аластор у Веспер, когда она вела его к свободным комнатам.

Рыжеволосая активистка повела плечом. В её лице читалось осуждение, но ещё яснее — нежелание встревать в чужие дела. Она казалась задумчивой и слегка подавленной, но пусть лучше и правда не лезет, — решил Аластор.

— Ты сам взвалил этот долг на себя. Тебе и разбираться. — Ответила она. — Мне не понравилось, что ты обидел её, когда она, наконец, взбодрилась. Девочки потеряли мать, чёрт возьми. Мог бы и не мешать ей сегодня.

— Потом она мне будет благодарна, — ответил он, полностью уверенный в своём поступке. — Мы уедем. Сомневаюсь, что твой дружок захочет присоединиться и заботиться о ней.

— Поэтому будешь заботиться ты, так? — Веспер стрельнула на него глазами.

— Я здесь для них. Хочешь верь, хочешь нет, — ответил он, но так и не нашёл одобрения в пылающих глазах активистки.

Он направился в комнату, которую указала ему Веспер. Сами революционеры спали в казармах, около десяти человек в одном помещении. Алкид же решил, что гостей следует разместить со всеми удобствами. Наёмник вспомнил этот странный запах, вспомнил тонкое точёное тело, жавшееся к нему. Всё это было неестественно, неправильно, отвратительно. Как тот подобострастный голос Эхо, когда она, пьяная, избитая, нагая, лежала на настиле, раздвигая ноги, когда манила его к себе, произнося какие-то глупости, когда играла в шлюху… Замолчи. Жар, исходящий от кожи; два тела, сомкнувшихся в танце продажной любви.

Он хотел уснуть. Слишком долгий день после слишком долгой ночи. Его силы были на исходе. Аластор вошёл внутрь комнаты, хотел лечь и уснуть, даже не зажигая света, но на столе в крошечной комнате уже горела свечка, а на грубо сколоченной кровати сидела девушка. На единственный миг ему вдруг показалось, что это была Вестания, но он видел её только что, Веспер остригла ей волосы.

Чёрные длинные локоны покоились на мерно вздымавшейся груди. Она была одета в тонкую ночную сорочку, плечи оголены, на них только бретельки, босые ноги, гладковыбритые острые колени и столько тоски в глазах…

— Рея… — произнёс он нерешительно.

— Пожалуйста, сделай это, — сказала она с мольбой в голосе.

— Что ты задумала? — он подошёл ближе, хотел увести её, хотел схватить за запястье, как она вскочила с места, сверкнув решительными глазами.

— Дай мне объяснить! — потребовала она.

— Чего здесь объяснять? — прошипел Аластор. Перспектива совершить ошибку после того, как он остановил Вестанию, совсем его не привлекала.

— Мекон был моим мужем, но этот брак был не по любви, — затараторила она, словно опасаясь, что он не даст ей сказать. — Я дочь Акрополя, — так называли всех детей политиков. Вот оно что… Рея — дочь кого-то сверху, одного из горстки, кто правит страной. — Когда я познакомилась с Меконом, и он рассказал мне всё, я поняла, что не хочу подчиняться им, мы поженились втайне и сбежали, ребёнок нужен был для шантажа… мой отец хотел наследника, ему нужен был мальчик, внук… с ребёнком мы бы остановили войну, они не посмеют напасть на Акрополь, пока знают, что ребёнок здесь, а он умер, мой мальчик умер… я должна родить ещё сына, чтобы спасти Сопротивление.

— Причем тут я? Я не принадлежу Алкиду, я скоро уйду… — попытался прервать её Аластор.

— Именно поэтому я и хочу, чтобы это был ты! Я больше не хочу терять, я не хочу спать с кем-то из них, а потом увидеть их мёртвыми.

— Поэтому ты хочешь, чтобы я зачал тебе ребёнка? А если не получится?

— Я знаю, что получится… я это чувствую. Пожалуйста, Аластор!

— Твой отец же уже знает о ребёнке, так? И что, ты думаешь, не говорить ему, что он мёртв? Хочешь родить ещё одного, прежде чем он догадается?

— Да… да… всё так. — Прошептала она. Из глаз опять хлынули слёзы. — Это же наш единственный шанс остановить войну… чтобы никто не умирал… или хотя бы задержать её… К тому же большинство в Некрополе… ты видел их, — она задыхалась из-за рыданий, истерично заглатывала воздух и выдыхала слова. — Они мальчишки… армия детей… мне нужен сильный, здоровый сын… Аластор… я выбрала тебя, помоги мне…

Рея выглядела такой усталой, истощённой болью, долгом, горем.

— Это будет не твой сын… это… это будет сын Акрополя. Так всегда говорят. Ты никогда о нём ничего не узнаешь… не увидишь его… не дашь ему имя и не подержишь на руках… я никогда не скажу, кто его настоящий отец… скажу, что Мекон… что он сделал его до того, как умереть. И никто ничего не узнает… тайна, похороненная под чужими костями… сделай это. — Последнюю фразу она произнесла решительно, непоколебимо. Не как просьбу или мольбу, скорее, как призыв, команду.

Что, собственно, от него требовалось? Интересно, что думала Рея о нём? Что ему всё равно? Что, может, у него есть и другие дети, о которых он не знает?

Вместо ответа Аластор нагнулся к ней и попытался поцеловать, но она отстранилась. Подошла к кровати, залезла на неё, повернувшись к нему спиной, затем стянула с себя сорочку. В Некрополе всё же было холодно. Даже в тусклом мерцании свечки он заметил гусиную кожу, покрывшую её спину. Ещё немного, и она начнёт дрожать.

Рея медленно легла на кровать, на спину, но руками всё же немного прикрыла две полные молока груди. Она старалась не смотреть на него. Кожа белая, тонкая, как и у всех в этом мире без солнца. Сама стройная, но на животе были растяжки, обвисшая кожа, как у всех женщин после родов. Аластор разделся, несмотря на холод. Было бы неправильно заставлять мёрзнуть её одну. Он залез на односпальную кровать, поверх неё. Попытался перехватить взгляд Реи, но девушка спрятала глаза. Было похоже, что она стеснялась своего когда-то привлекательного тела. Он прислонился к ней, хотел поцеловать, но Рея опять не позволила ему. Как только губы сблизились, она прошептала:

— Давай покончим с этим, — тихо, нерешительно.

Я тебе вообще нравлюсь? Ты, вообще, хочешь секса, или тебе всё равно? — зазвучал в голове голос Эхо. Это тогда он был мёртвым. Это тогда он ничего не чувствовал и давился от пустоты. Спать с Реей — всё равно, что с мёртвой Лиссой. Холодное тело девушки напомнило Аластору туловище сумасшедшей.

Ну что? — вопрошали полные скорби глаза, когда Рея всё же осмелилась взглянуть на него. Он прижался к ней телом, всё равно было холодно, может, хоть так им удастся согреться? Меж ними не было страсти, не было любви, не было влечения. Только долг, а чувство долга не могло возбуждать.

— Я могу что-то сделать… если нужно, — прошептала она.

Можешь. Несомненно, можешь, — только так. Долг.

— Закрой глаза, — сказал он тихо.

Она подчинилась. Прямо, как Лисса. Тело холодное. Податливая. Она может сделать что-то, если нужно. Не по своей воле. Рея не станет возражать ему сейчас, сама же попросила. Можно обойтись и без поцелуев, в конце концов, на что им играть в любовь? Она не проститутка, не Эхо. С ней они притворялись. С Реей они были честны.

— Не бойся, — прошептал он, когда она вздрогнула от его прикосновения.

Он повернулся к столешнице и задул свечу издалека. Зачем им свет сейчас? Только отвлекает.

Аластор положил руку ей на горло и слегка сдавил, так, чтобы она могла дышать. На миг он смутился, опасаясь, что Рея подумает что-то не то, но она подчинилась. Или так, или тебе придётся что-то делать, — подумал он. Аластору не хотелось заставлять её, поэтому пусть просто потерпит.

Локоть покоился меж её круглых упругих грудей. Под его рукой трепетало дыхание Реи. Он контролировал его, держал в кулаке и мог бы отобрать, если бы сдавил сильнее пальцами. Всего-то стоило немного надавить. Задушить легко, даже одной рукой, если знать, куда нажимать. В неравномерных вдохах всё ещё крылись её рыдания, хриплые звуки потерь. Он мог так легко отобрать их. Чёрный мрак тесной холодной комнаты обволакивал их. Сколько теней здесь копошилось, ожидая момента слабости, чтобы поглотить их с Реей треснутые души? Он прижался к ней ещё плотнее, не убирая руки с горла девушки, не ослабив, но и не усилив хватки. Аластор не стал её целовать. Он прижался носом к её заплаканной щеке, вдыхая запах её страха и скорби. От неё пахло смертью, словно та и на Рее оставила свой смрадный отпечаток. Живая. Мёртвая. Не всё ли равно? Они все рано или поздно умрут: толпа ходячих мертвецов, пища для червей и ворон.

Рея вдруг схватила его за руку, впилась ногтями в кисть, пытаясь оторвать её от горла. Я не душу её. Она может дышать. Точно. Тогда он сжал её запястье, прижал к подушке так, чтобы она не смогла вырваться. Она ещё попыталась сопротивляться. Ему это нравилось. Мрак словно сгустился. Глаза отказывались привыкать к темноте.

Вдруг Рея словно взбесилась, стала вырываться, выкручиваться всем туловищем, толкать его коленями, но Аластор не оставил ей ни единого шанса, прижимая её к кровати тяжестью тела. И тут, когда трепещущий от удовольствия Цербер освободился от своих пут, когда Аластор вошёл в неё, Рея неожиданно перестала двигаться. Её тело обмякло, сделалось податливым, безвольным. И ему это понравилось. Он убрал руку с её горла, она никак не отреагировала. Время неслось, как будто часовой механизм пришёл в неисправность. В конце концов, дело было сделано.

Не могла же она на самом деле задохнуться? — подумал он, отстраняясь. В чёрно-синем блеклом сумраке он видел силуэт Реи, распростёртой на кровати. Она не двигалась. Потом, когда в ушах утихло биение крови, до него донеслось её прерывистое дыхание. Аластор не знал, как реагировать на её поведение. Теперь то, что они совершили, стало казаться ему низким и грязным. Рея перевернулась на бок, подобрав колени к животу и обхватив их руками. Аластор сел рядом, не решаясь ни заговорить, ни дотронуться до неё, ни зажечь свечу. Спустя минуту он услышал, что она начала тихо плакать.

— Рея… — произнёс он шёпотом, сбитый с толку такой реакцией.

— Нет, все хорошо, — запричитала она. — Спасибо тебе… ты всё сделал правильно… мне… мне понравилось… — почему-то Аластору показалось, что она солгала. — Я просто… подумала опять о них… о Меконе и нашем сыне.

— Прости, что я… — но она опять не дала ему договорить.

— Всё хорошо… правда… спасибо… спасибо, что не стал заставлять меня…

— Я понял.

Ещё некоторое время они не говорили. Рея продолжала рыдать, наёмник сидел рядом, разглядывая сгустки мрака, силясь разглядеть в них возможных невидимок.

— Я так долго пыталась внушить себе, что не люблю его, — заговорила, наконец, она. — Что делаю всё это ради Сопротивления, что тоже приношу свою жизнь во имя народа. Это же был мой выбор, меня никто не заставлял. Этот ребёнок должен был остановить войну. И вообще, я всегда знала, что не выйду замуж по любви, и что не буду растить детей. Мои дети не могут мне принадлежать.

Тут Аластор напрягся. Вдруг он усомнился в её намерениях.

— А потом Мекон… он был хорошим партнёром. У нас родился сильный, здоровый малыш, но роды были тяжёлыми… на последнем месяце я уже не могла ходить, лежала в медицинском институте Сциллы. Отец так настоял. Как только малыш родился, Мекон выкрал нас оттуда. Потом мы скрывались, а потом попали на тот поезд. Мекон обещал заботиться о нас, обещал отвезти нас к Алкиду, где мы будем в безопасности. Мы думали, что, когда доберёмся до Термины, обоснуемся там, тогда выберем имя для сына. И теперь их обоих не стало.

— Ты, правда, думаешь, что твой отец тебе поверит? — спросил он с сомнением. — Да даже если тебе удастся так долго сохранять в тайне то, что ребёнка нет… если ты родишь второго, неужели ты считаешь, что он не найдёт способа просто отобрать его у тебя?

В конце концов, кто знал, сколько ещё устоит Сопротивление? Аластор не думал, что долго. Слишком много всего Акрополь позволил активистам. Побег их лидера из тюрьмы они просто так не оставят без ответного удара.

— Посмотрим, — ответила она уклончиво и тихо всхлипнула.

— Ты же не для себя его хочешь. Так?

— Это уже тебя не касается, — ответила она холодно. — Ты согласился, что он не будет твоим сыном. Вот и всё.

— А если девочка?

— Это будет мальчик. — Упорно ответила Рея.

Откуда она вообще знает, что у нас получилось зачать ребёнка с первого раза? — подумал Аластор, хотя мысль почему-то показалась ему самоутешающей.

— Аластор, — позвала она его, спустя ещё почти минуту.

— Что? — он так и не решился зажечь свет.

— То… то, что ты делал… только не думай, мне всё понравилось, просто… это тебя возбуждает, да?

— Да, — произнёс он просто.

— Я так подумала, когда ты… — она замялась. — Поэтому просто решила подыграть.

— Спасибо, — сухо ответил он.

Она больше ничего не сказала на этот счёт, и Аластор даже был благодарен ей за это молчание. По своей натуре он ненавидел, когда кто-то начинал копаться в его голове. Может, по этой причине он так и не нашёл себе девушку.

Раньше, ещё до Эхо, он снимал шлюх. С ними было проще, достаточно заплатить вдвое больше, и они соглашались исполнить любую прихоть клиента. Их это тоже устраивало: за четыреста талантов вместо двухсот они должны были лежать неподвижно и никак не реагировать на происходящее. Он прогадал только с одной. Слишком сильно стиснул её тонкую шею. На прозрачной коже остались фиолетовые следы рук. Грудь уже не колыхалась, а губы так и остались немного приоткрытыми, силясь поймать глоток воздуха. Она расцарапала ему руки, пытаясь освободиться, но ничего не вышло. Волосы были выкрашены в ярко-рыжий, но отросшие корни выдавали природный русый цвет. Она называла себя Афродитой, хотя, наверняка, имя было фальшивкой. Он и сам не понял, как это произошло, был слишком увлечён, потом увидел, как безвольно её тело распласталось по кровати. Нельзя спутать мёртвую и спящую, во всяком случае, Аластор видел слишком много мертвецов, чтобы ошибиться, даже с первого взгляда. Он просто оставил её тело и ушёл. Сколько их умирало каждый день? Кого станет волновать смерть очередной пчёлки? Никто не знал, с кем она была, он никому не называл своего имени, и их не видели вместе. Уходя, он старательно проверил, чтобы в её квартире отсутствовали следы его присутствия.

Нет ничего трагичнее, чем смерть молодой девушки, — так сказал ему однажды Гектор, на втором году службы, когда он впервые получил задание застрелить не какого-нибудь наркобарона, перешедшего путь криминальной шайке, а семнадцатилетнюю модель. Дело было в Харибде. Он не знал, кем она была. Скорее всего, изменила мужу или ухажёру. Задание было лёгким, она не сопротивлялась, пусть и умоляла, предлагала даже заплатить намного больше, но Аластор знал, что бывает за такие торги в «Скиесе». Она была красивой, безмерно, даже для модели. Прямые угольные волосы обрамляли удивительно правильный круг её лица с огромными чистыми глазами. Он выстрелил ей в лоб, точно над переносицей, так что тонкая струйка крови из маленькой дыры в месте, куда вошла пуля, заструилась меж её захлопнувшихся навсегда глаз. Это тоже был важный урок Гектора — никогда никого не жалеть, не слушать никакие уговоры и молитвы.

— Придумала, как назовёшь его? — спросил Аластор.

Почему вообще Рея так затянула с именем для первого её ребёнка? Надеялась, что это убережёт его от сглаза, или хотела саму себя уберечь от привязывания? Ничем хорошим затея не кончилась, во всяком случае, не помогла.

— Мекон, — произнесла она из черноты комнаты. — В честь его отца.

А что ты удивляешься, — подумал он. — Сам знал, на что соглашаешься.

— Прости… — осеклась она вдруг. — Ты, наверно, устал… мне лучше идти.

Аластор и сам не знал, сможет ли уснуть теперь.

— Доброй ночи, — пожелал он ей.

— Спасибо, тебе тоже. — Отозвалась Рея, поднявшись с кровати и подобрав с пола свою сорочку. — Я, правда, очень признательна тебе.

— Ещё увидимся.

Он услышал по шелесту ткани и по лёгкому дуновению, как она прошла рядом. Вдруг Рея остановилась напротив него, сидящего на кровати, наклонилась и мягко поцеловала его в щеку. Лишённое зрения сознание наполнилось её едва уловимым раньше запахом. Запах надежды, ароматом нового начала, зарождением целого мира, в котором ему места не было, куда он сам зарёкся ступать.

Вопреки ожиданиям, Аластор уснул почти сразу после того, как Рея ушла.