Таноя

Глава 22

Укрывшись за фургоном, циркачи разобрали корзинку с приношениями и сели ужинать. В котелке кипела каша, рядом в закопченном чайнике булькал травяной отвар. Селение потихоньку засыпало, только где-то на окраине слышался шум – перебравший бражки мужик пытался попасть в дом, а жена прогоняла его ухватом.

Сил на разговоры после выступления не осталось, поэтому ужинали молча, благо команда была слаженной, и каждый отлично знал, что ему делать.

Когда выскребли котелок и миски, все улеглись спать, Таноя очутилась рядом с Ильсинелем. С другого бока похрапывал Труувель, так что, можно сказать, они очутились наедине, под мощной телесной и звуковой завесой. И все равно обсудить закупку особого мха они не решились. Только посмотрели друг другу в глаза, а потом – на шесток, на который были приучены возвращаться птицы. И, завернувшись в одеяло, уснули.

Голубь прилетел только через два дня. За это время циркачи успели дать еще одно представление, отоспаться и немного заскучать. Увидев птицу, орчанка шустро заскочила на подножку и протянула голубю руку с зерном. Тот охотно спрыгнул на ладонь и позволил отвязать от лапки футляр с запиской. Господин Айлаш ожидаемо приказывал своей команде ехать в деревеньку сборщиков мха и проследить, куда отправились повозки.

– Теперь ваше задание остановить возможный взрыв! Справитесь – получите место действительных членов гильдии!

Изучив записку, медлить будущие телохранители не стали – погрузились в фургон и помчались в деревушку сборщиков.

Путь выдался недолгим, но нервным. На третий день зарядили дожди, колеса фургона вязли в глинистой жиже, и усталые, грязные и злые циркачи прибыли в деревню в таком состоянии, что готовы были просто хватать селян на улице и трясти, пытаясь выяснить правду. К счастью, Маран оказался отличным командиром – он поставил фургон под раскидистой елкой и повел всех друзей в трактир.

Тепло, горячая еда и выпивка быстро вернули всем телохранителям хорошее настроение, а заодно и привычку замечать несообразности.

Например, то, что в этой бедной деревушке оказалась на диво приличная таверна с привычной путникам едой и выпивкой. Таноя не была в этих краях, но даже она слышала про «грибной бренди», «моховую слезу» и брусничную «клюкалку» для дам. Местные сами гнали спиртное из того, что было под рукой, и пойло получалось столь забористое, что его порой на спор спаивали на ярмарках всем желающим, чтобы посмеяться потом над слабым желудком «равнинников».

Совершенно иначе «трясинники» питались. Большую часть их рациона составляли грибы, ягоды, болотные травы, коренья и рыба. Да-да, в болоте водились здоровенные белоглазые караси, которых местные ловко выуживали из под толстой шапки торфа и мха. Мясо им перепадало редко – у болотины неплохо паслись только козы, да порой забредали лоси. Вот птиц в болоте водилось великое множество, но все они изрядно пахли тиной. А в этой таверне подали жаренных на вертеле кур, похлебку с говядиной и крутую кашу, сдобренную свиным салом.

Ладно приезжие – «циркачи» к такой еде привыкли. Но за столами сидели местные, с аппетитом уплетая дорогую по местным меркам покупную еду и, морщась, манерно пробуя эль и пшеничный самогон! Когда селяне успели так разбогатеть?

Дальнейшее наблюдение подсказало – действительно разбогатели! За одним из выпивох явилась жена, и на ее шее болтался какой-то амулет на самой настоящей атласной ленте!

Переглянувшись, путники спросили у хозяина трактира комнату – ночевать в промокшем фургоне было слишком зябко, и поднялись в большую комнату, в которую хозяин пообещал прислать набитых сухим мхом матрасов и шерстяных одеял.

– Заметили? – одними губами спросил Маран, шумно суетясь и взбивая тюфяки.

Все дружно кивнули.

– Все, спать! – громко объявил их импрессарио. – Завтра с утра пойду к старосте, узнаю, можно ли у них выступить!

Измученные «циркачи» повалились на мягкие подстилки и отключились.

Утром они нехотя поднялись, нехотя вышли в изумрудный и влажный мир трясинной деревни. Таноя огляделась и принюхалась. Мужчины сделали то же самое. Вид был обычный, а вот запах…

Все дома были покрыты толстым слоем торфа, на котором росла трава. С хорошим деревом здесь было трудно, зато было множество плетней, тростниковых циновок, корзин и берестяных коробов. Сами избы строились на возвышенностях и потому были разбросаны довольно неровно. Если естественной возвышенности для дома не находилось, ее насыпали искусственно – из камней, привезенных из ближайшей каменоломни. Топили торфом, поэтому все солнечные пригорки были усыпаны подсыхающими «кирпичами», кривенько нарезанными лопатами.

На фоне яркой, влажной зелени выделялись яркие головные платки женщин и шейные платки мужчин. Гнуса тут было… много. Не спасали ни дым, ни пучки резко пахнущих трав, развешанные вокруг дверей и окон. Но сквозь острые запахи человеческого жилья пробивался еще один – кисловатый, маслянистый, оставляющий неприятное послевкусие на языке.

Хорошенько принюхавшись, циркачи дружно повернулись к общественному амбару, стоящему на самом солнцепеке. Во влажной атмосфере всевозможные хранилища старались укрыть от влаги и поставить повыше. Возле каждого дома располагался амбар на деревянных сваях, а то и просто настил на ближайшем дереве. Но общественный амбар, от которого зависела жизнь каждого деревенского жителя, стоял в центре деревни на небольшом каменном выступе, густо поросшем мхом.

Однако подойти к нему вот так дружно – значит накрыть всю конспирацию медным тазом. Первым, как всегда, сообразил Маран:

– Я к старосте, а вы по деревне погуляйте, только не все скопом!

Труувель сразу понял, что от него толку в разговорах не будет, и пошел к лошадям. Драри, поразмыслив, вынул из фургона свои инструменты и начал осматривать чеки и заглушки – вдруг что-то подправить надо? А вот Таное и Ильсинелю пришлось изображать парочку, прогуливаясь между домов, умильно улыбаясь и болтая с местными.

Периодически они отмечали блестящие побрякушки на шеях местных красавиц, атласные ленты в косах девиц и вообще некоторое количество непривычных и дорогих для трясинников штучек. Присев на скамью возле сморщенной, как печеное яблоко, бабки, они завели разговор о пустяках, и вскоре любопытная женщина присоединилась к их болтовне. Понемногу хитрый эльф, знающий о жизни местных куда больше, чем Таноя, выведал все секреты местных.

Если коротко – к трясинникам пришел невзрачный мужичок и для начала скупил все, что местные жители собирались везти на ближайшую ярмарку – торф, луб, моченые и сушеные ягоды, грибы, травы и мох. Что ни говори, а в местном болоте мхов разных хватало, был даже такой, которым утепляли стены больниц или бань – приятно пахнущий при нагревании.

– Моху-то разного скупил, – шамкала беззубым ртом старуха, – и целебного, и для тепла который идет. Травы опять же, грибы… А потом лавочник приехал – начал девкам иголки продавать, ленты, посуду звонкую да ножи острые. Мужики ворчали, конечно, что им-то мало чего достается, тогда им тот мужик и предложил мох для него собирать и трактирь тот открыл… Тама еда чужая да выпивка… Наши дураки все – что заработают, там и спустят. На ярмонку уже и ехать не с чем!

Эльф и орчанка слушали внимательно, сочувственно кивая. Узнали, что мох тот пока в общественном амбаре хранят, чтобы не промок, и со дня на день ждут мужичка, чтобы продать ему аж пять телег ненужной местным вонючей зелени. Простившись со старухой, они еще немного погуляли по деревеньке, обдумывая услышанное, и, заметив вышедшего из самого большого дома Марана, поспешили к нему.

– Староста выступление дозволил, – громко сказал человек, – раз уж мы с дороги сбились, и нас боги сюда завели. Так что сейчас готовиться будем!

Ильсинель подошел к Марану ближе, словно что-то ему показывал, и шепнул:

– От амбара нужно держаться дальше! В нем мох! Сухой!

Маран вздрогнул, но удержался – поворачиваться и смотреть на амбар не стал. Таноя тут же переключила внимание на себя:

– Здесь скупили много всего. Сомневаюсь, что выбросили. Скорее всего, мох доставят в столицу вместе с местными товарами… Как дань от трясинников, может быть…

– Дань они не платят, – Маран выпрямился и обвел деревушку взглядом, – но иногда в столицу приводят караваны с самых дальних уголков страны и устраивают что-то вроде ярмарки для знати. Чтобы дети дворян знали, что и где производят в королевстве.

– Как часто такие ярмарки устраивают?

– Раз в два-три года, – пожал плечами Маран, – и сдается мне, что все уже отправлено в столицу, а этот мох тут нужен, чтобы…

Таноя сглотнула. Она видела действие взрывного зелья только на занятиях у господина Айлаша. Малую крупинку или капельку наливали на камень, а потом поджигали или кидали сверху другой камень – и все равно орчанке казалось, что небо падает ей на голову. А здесь этого мха с тяжелым маслянистым запахом целый амбар!

– Что будем делать? – Ильсинель нервно облизнул губы. – Залить амбар нам не дадут…

– У нас сегодня представление, – глубокомысленно сказал Маран, – вот если бы пошел дождь… а в крыше обнаружилась дыра…

Он почему-то уставился на Таною, и та нервно дернулась.

– Айлаш говорил, что ты из шаманского рода…

Девушка сглотнула. Да, она из «белых» орков. Высокая, светлокожая, сильная, но взывать к духам?

– Если мы ничего не сделаем, никогда себе не простим, – сказал Ильсинель.

– Мы даже не знаем, когда они собираются поджигать амбар, – почти пропищала Таноя, чувствуя, что ей отчаянно не хватает смелости и решительности. Камлать – это же добровольно сходить в мир духов! Это… умирать живым!

– Судя по запаху – тянуть не будут, – вздохнул эльф.

– Могут воспользоваться суетой представления, – добавил Маран, – я в лавку заглядывал, там товаров почти не осталось… Они сворачиваются, Тан!

– Хорошо, я попробую! – положив руку на бабулин пояс, сказала орчанка. – Но крышу нужно разобрать всю!

Пока Труувель, Драри и Маран готовили площадку для выступлений, эльф натягивал канаты для своих трюков – и вот удивительно, крепил просмоленные веревки прямо к коньку общинного амбара. Таноя готовилась камлать.

Она укрылась за фургоном, нарисовала на земле знаки духов рода, положила на плоский камень угощение для них и, облачившись в свой свадебный наряд, принялась взывать ко всем, до кого хотя бы в теории могла достучаться.