Ташкент — город хлебный

2

Мать на кровати охала. Младший Федька дергал ее за подол, клал палец в рот, просил хлеба. Средний, Яшка, делал деревянное ружье — воробьев стрелять для пищи, думал:

— Убью троих — наемся. Маленько Федьке с мамкой дам. Эх, вот бы голубку подшибить!

Вошел Мишка в пустую голодную избу, шапку нахлобучил, брови нахмурил. Сразу стал похожим на большого настоящего мужика и ноги по-мужичьи растопырил.

— Ты что, мама, лежишь?

— Нездоровится мне нынче, сынок.

— А я хочу в Ташкент за хлебом съездить.

— В какой Ташкент?

— Город есть такой, — две тысячи верст отсюда, и хлеб там больно дешевый…

Говорил Мишка спокойно, по-хозяйски, как большой настоящий мужик.

Мать смотрела удивленными глазами.

— Болтаешь, что ли — не пойму я тебя!

Начал Мишка рассказывать по порядку. Ягоды много там и хлеба у каждого по горло. Зараз можно привезти тридцать фунтов. (Нарочно прибавил десяток, чтобы мать лучше поверила). Рассказывал складно, словно по книжке. И что от мужиков слышал и что сам придумал — все выложил. Туда самое много, четыре дня, оттуда, самое много, четыре дня.

— Ты, мама, не бойся.

— А если домой не вернешься?

— Вернусь.

— Смотри, сынок, заставишь меня по всем ночам не спать, только и буду думать о тебе. Мужики большие и то не едут.

— Мужики, мама, хуже. Билет им с пропуском надо, а мы с Сережкой на глазах у всех скроемся. Все равно, кроме меня, некому хлопотать. Куда Федьку с Яшкой пошлешь? А я не испугаюсь.

— Ну, смотри, Миша. Христа ради прошу, не залезай на крышу. Помилуй бог, сорвешься ночным делом — пропадешь. Лучше в ноги кому поклонись, чтобы посадили в спокойное место. Что я буду делать, когда одна останусь?

— Не бойся, мама, не упаду.

Осмотрел Мишка лапти, разбитые в пятках, нахмурился.

— Худые, черти!

Но тут же успокоился.

— Теперь не холодно, босиком можно.

Ножик складной отточил на кирпиче, шилом дырочку просверлил в рукоятке, повесил на ременный поясок, чтобы не потерялся. Отсыпал соли в тряпичку, крепко затянул узелок, чтобы не рассыпалась. Свил веревочку кудельную про запас: мало ли что может случиться в дороге! Отец покойный всегда так делал: едет на базар, ось запасную берет, колесо, оглоблю. Колеса Мишке не нужно, а веревочка эта годится.

Мать достала мешочек-пудовичек, наложила заплаты с обеих сторон.

— Одного-то хватит, Миша?

— Давай два, из двух не вывалится. Можа, разные куски будут давать.

Поверила мать.

— И правда, Миша. Все бери, чего придется. Можа, зерном маленько принесешь — посеем.

Сняла с себя в чулане рубашку мать, отрезала станину[2] красную на мешок.

Бросил Яшка ружье деревянное делать, с удивлением взглянул на брательника.

— Мишк!

— Ну?

— И Сережка едет с тобой?

Не ответил Мишка. Вышел на двор, огляделся.

Вот так голод!

Колесо валяется, дуга валяется, а лошади нет и коровы нет. Раньше куры клохтали, петух во все горло кричал, теперь только столбы да крыша худая. Ну, ничего. Удастся в Ташкент хорошо съездить — дело поправится. Самое главное, бояться не надо. Едут другие, и Мишка попробует. Он только годами маленький, на делах его большой не догонит.