Тайна баронета

Глава 4

Альберт нарочито медленно, неспешно опустился в большое, глубокое и мягкое кресло и с нескрываемым наслаждением скинул тяжелые ботинки. Затем, сползя немного ниже, вытянул ноги и, окинув довольно равнодушным взором находящихся кроме него в комнате людей, пошевелил пальцами, расправляя их. Ботинки, на взгляд производящие впечатление очень удобных и мягких, на деле немилосердно жали. Маг задумчиво глянул на собственные ступни и, качнув головой, негромко вздохнул. Как забавно. Ему бы ничего не стоило уничтожить, сжечь, сравнять с землею эти чертовы ботинки, не желающие становиться уютными, но разнашивать их приходилось обычным человеческим способом. Как ограничена порою оказывается даже великая сила…

— Какой утомительно насыщенный день, — негромко вымолвил мужчина и, откинувшись назад, прижимаясь спиной к спинке кресла, на мгновение прикрыл глаза. Хотелось расслабиться и ни о чем не думать. Хотелось чаю или, быть может, чего-нибудь более крепкого, но в то же время совершенно не хотелось шевелиться.

— И зачем было насыщать его избиением несчастного доктора?

Неожиданно прозвучавший вопрос отвлек мага от благостных размышлений о том, какой напиток в данный момент он желал бы употребить, и желал ли бы вообще какой-нибудь, вынуждая возвратиться с уютных небес на грешную землю, поднимая ресницы и с некоторым недовольством взирая на осмелившегося заговорить с ним юношу.

— Ты хочешь сказать, что не слышал? — Альберт, слегка приподняв бровь, согнул одну ногу в колене, опирая ее пяткой на колено другой, — Странно, кто же в таком случае столь отчаянно скрипел за дверью половицей, что едва не отвлек меня?

— Вот уж не знаю, — отмахнулся Людовик, — Лично я был тих, как ночная мышь, ворующая сыр с бутерброда. Да и вообще, этот твой новый песик его так старательно колотил, что я очень сомневаюсь в возможности вообще что-либо расслышать за криками бедняжки Чарли и звуками ударов.

— Однако же, я расслышал, — последовал невозмутимый ответ и маг, чуть склоняя голову набок, подпер щеку кулаком, — И должен заметить, Луи, что мне не слишком нравятся твои настроения. Сначала ты отказываешься драться с Романом, потом советуешь позвать врача для оборотня, а теперь и жалеешь того самого врача… Что же последует дальше? Ты пожелаешь сменить место жительства с моего скромного домишки на замок? — последний вопрос прозвучал как будто бы саркастично, несерьезно, казалось бы, Альберт и сам не верит в подобный исход дела, однако, взгляд его, тем не менее, оставался острым и внимательным. Людовик, хранящий совершеннейшее спокойствие, хладнокровно отошел к роялю, стоящему неподалеку и, чуть прислонившись к нему, скрестил руки на груди, сжимая в одной из них свое неизменно любимое резиновое колечко, эспандер, затем пожал плечами.

— Думаю, такая вероятность определенно существует.

— Вот как? — мужчина, изображая полнейшее равнодушие, едва заметно приподнял уголок губ в безразличной усмешке, — И чем же вызвана такая перемена в твоих мыслях, дорогой племянник?

Людовик, нахмурившись, опустил руки и как бы между прочим сунул колечко в карман. В воздухе смутно запахло грозой, — чувствовалось, что оба мага, не взирая на кажущееся спокойствие, сейчас находятся в состоянии некоторого противостояния, конфронтации, все более и более набирающей масштабы.

— Я не хочу больше идти против своих братьев, — голос Луи звучал твердо и четко, хотя и не был громок, — Они — моя семья, я люблю их, в конце концов! Да и Ричард не так плох, как ты пытался убедить меня. Он ведь даже не ненавидит меня после всего, что я сделал, а Чарли здесь вообще не причем. Я не хочу больше, Альберт, я не пойду против них. В конце концов, я взрослый человек и вправе сам решать, что для меня правильно и что мне нужно.

— Какая слабость… — донесся из другого угла комнаты задумчиво-насмешливый голос, и Людовик, рывком повернув голову, метнул туда яростный взгляд. Ворас, восседающий на диване в расслабленной позе, кривовато ухмыльнулся в ответ и закинул ногу на ногу.

— Тебе лишь восемнадцать лет, мальчик, — негромко, но весомо вымолвил он, — Мне кажется, неразумно называть себя взрослым и к тому же оспаривать решения дяди.

Молодой маг скривился и, не желая вести сражение на два фронта, повернулся к заговорившему с ним Анхелю спиной.

— Восемнадцать, — голос его зазвучал на редкость ядовито, — Ну да, и еще плюс-минус три века, сущая ерунда. Что ты собираешься делать?

Альберт, не слушая беседы своего племянника с ворасом, тяжело поднялся из кресла и, как был, босой, отправился к длинному столу, уставленному различными препаратами и средствами вершения магии. Услышав вопрос молодого человека он, уже беря со стола шприц, удивленно обернулся.

— Господин маркиз прав — ты слабеешь, Луи. Мне больно смотреть на это, мой дорогой мальчик, я хочу помочь…

— Я не хочу, чтобы ты снова колол мне эту дрянь! — раскат грома за окном слился с голосом юноши, и его наставник поморщился.

— Маленький неуч… Сколько раз я просил тебя держать под контролем силу, не позволять ей управлять природой так откровенно… Почему мои родственники никогда не внемлют мне? — взгляд его обратился к Анхелю и тот, со скрытым удовольствием созерцающий происходящее, чуть заметно пожал плечами, всем видом демонстрируя незнание. Альберт вздохнул и покачал головой.

— Что ж, этот вопрос придется решить потом. Сейчас же, Людовик, я прошу тебя — дай руку, и я верну тебе твою силу.

— Я достаточно силен, Альберт, — за окном потемнело; на челе молодого мага сгустились тучи, — Я сказал тебе — я больше не хочу принимать в себя эту мерзость, мне не нужна ненависть извне!

— Она тебе необходима, — его собеседник нахмурился и открыл, было, рот, намереваясь сказать что-то еще, однако тотчас же, передумав, махнул рукой и поморщился, — Я бываю слишком нетерпелив, племянник, и не люблю неповиновения. Было бы возможно уговорить тебя, но я устал… — он вздохнул, медленно смежая ресницы и внезапно распахнул их вновь.

Луи замер. Никогда доселе ему не доводилось испытывать на себе силу дядюшки, не приходилось быть жертвой его гипнотических способностей, прежде он только видел, как Альберт подчиняет себе других. И вот теперь вдруг сам оказался на позиции подчиненного. Не в силах противиться, не в состоянии отвести взгляд, молодой человек стоял, широко распахнув глаза и мог лишь, едва дыша, вглядываться в темную пустоту напротив.

Голос мага донесся до него как будто бы издалека, и одновременно прозвучал так близко, что, казалось, чудилось, будто он исходит из самой глубины само́й сути юноши, что он говорит вместо его внутреннего голоса.

— Дай. Мне. Руку! — в тоне мужчины явственно звучали раздраженные нотки, но не подчиняться ему было невозможно.

Луи, отчаянно сопротивляясь, мысленно упираясь изо всех сил, с видимым усилием вытянул вперед чуть дрогнувшую руку. Легка футболка на его плечах сейчас сыграла хозяину плохую службу — доведись Альберту засучивать рукав молодого человека, отвести взгляд от его глаз он все-таки должен бы был, и это дало бы шанс юноше найти лазейку, ухитриться выскользнуть из-под неусыпного, непрерывного контроля.

Сейчас же маг легко, не утруждая себя затягиванием жгута на руке ученика, не задумываясь над поиском вены, уверенным, многократно отработанным движением, вогнал иглу под его кожу и, не медля, не следя за собственными действиями, нажал на поршень.

Анхель едва заметно качнул головой. Уж на что был он видавшим виды человеком, уж на что привык к силе мастера и привык к ней давно, сейчас даже он был впечатлен.

Альберт молчал. Он не смотрел на руку племянника, ему это было не нужно. Он знал, что происходит сейчас, видел отражение этого в ярко-зеленых глазах напротив, чувствовал, как темная жидкость, струясь по вене юноши, расходится по всему его организму, наполняя его сердце и душу жгучей ненавистью, так угнетающей его родственников и настолько полезной ему, его учителю.

Жидкость кончилась, и мужчина, легким движением выдернув иглу из-под кожи молодого человека, равнодушно отшвырнул от себя опустевший шприц куда-то в сторону стола.

— И ты считал себя равным по силе мне… — Альберт, на протяжении нескольких секунд еще удерживавший руку племянника за запястье, оттолкнул ее от себя, отворачиваясь и возвращаясь в кресло, — Глупый мальчишка. Ты слаб, много слабее меня, и никогда в жизни тебе не достанет сил, чтобы совладать со мною. Лучше тебе забыть о сопротивлении, Людовик, и просто подчиняться…

Луи, прижав к себе руку, смотрел ему вслед с нескрываемой ненавистью. Затем, не говоря ни слова, отвернулся сам и, приблизившись к дивану, на котором сидел Анхель, присел на край его, со стороны противоположной той, где находился ворас. Комментировать случившееся ему пока не хотелось, взгляд был прикован к руке, где на месте укола медленно проявлялся синяк.

Альберт, вернувшись в кресло, вновь принял прежнюю расслабленную позу и, как ни в чем ни бывало, мягко улыбнулся, решительно не желая обращать внимания на племянника и его переживания. Взор его сейчас был прикован к Анхелю.

Тот, будто бы чувствуя это, подался вперед и, облокотившись на собственные колени, сцепил руки в замок, всматриваясь в мага. В бледно-зеленых глазах его сверкнул огонек странного интереса.

— Мастер… — в раздумье вымолвил он, — А для чего вам нужен был этот де ля Бош? Ведь, кажется мне, сам он некогда упоминал о вашей способности открывать двери в пространстве, подобно хранителю памяти.

Альберт помолчал, задумчиво потирая подбородок и, похоже, собираясь с мыслями, отвлекаясь от беседы с Луи на другие, тоже вполне немаловажные дела. Затем провел пальцами по собственной щеке и, опустив колено той ноги, что упиралась пяткой в колено другой до параллели с полом, положил на него руку, мягко улыбаясь.

— Сколько любопытства… — все еще как будто бы задумчиво промолвил он, — Анхель, друг мой… ты действительно внимателен и очень хорошо умеешь подмечать детали. Ты прав, мои способности охватывают малую часть умений хранителя памяти. Но, увы, лишь часть… Мне же хотелось бы пополнить запас моих знаний, увеличить его и чем больше, тем лучше.

— Значит, браслет, кулон — все это для вас уже не представляет интереса? — ворас склонил голову набок и немного повернул ее, взирая на собеседника чуть искоса. Тот вновь задумался, постукивая пальцами по колену, отбивая какой-то неясный ритм.

— Они не могут не представлять интереса для меня, господин маркиз, — негромко вымолвил он наконец, — Они были предназначены мне, были созданы для меня. Но человек, называвший себя моим отцом, а меня — своим сыном, предпочел разделить предметы, как то советовал ему полубезумный старик, не позволяя мне единолично владеть ими. Быть может, он надеялся таким образом уберечь окружающих, свою семью, быть может, хотел уберечь меня… Говорят, разделение силы кошки между двумя предметами имело скрытый смысл, должно было не позволить силе стать слишком большой, а человеку, могущему получить к ней доступ — чересчур могущественным. Возможно, я не отрицаю. Но я всегда был и остаюсь единственным, кто знает о браслете и кулоне столько, что мог бы контролировать их, я был и остаюсь истинным их носителем, даже не взирая на то, что моя дочь, получив по праву рождения эту прерогативу, невольно, а впоследствии и вольно отобрала у меня ее.

Гийон, мой отец, боялся этой силы, боялся безмерно, сильно, как боялся и кошки. Боялся, не взирая на собственные рассказы о проявленных им некогда чудесах смелости, о том, как он, бросая проклятию вызов, наводнил весь замок кошками… Вероятно, бедное животное ощущало его неприязнь, потому как видеть ее мне довелось лишь в детстве, еще в довольно нежном возрасте. Позднее же она исчезла, не показываясь на глаза ни мне, ни моему брату и не показывалась до появления в стенах замка первенца Анри — Эрика.

— Однако, мне доводилось слышать, — Анхель вновь откинулся назад, на спинку дивана, проницательно взирая на собеседника, — Что в дневнике вашего отца, мастер, была упомянута яркая неприязнь этого… животного к вам. Этот разговор состоялся еще в то время, когда я был вынужден пребывать в Нормонде, поэтому от моего слуха он не ускользнул.

Альберт негромко, бархатисто рассмеялся.

— Глупости. Старый граф всегда больше любил старшего сына, родного ребенка, нежели меня, вот и видел во всех его действиях лишь хорошее. Кошки вообще довольно редко любят маленьких детей, должен сказать вам, мой друг, ибо те обожают играть, тискать их, надоедать животным своим обществом. Анри не был исключением — любовь к кошкам передалась ему от отца и, когда в замке появился я, Аласка — так ее звали тогда — предпочла заблаговременно не приближаться ко мне, опасаясь повторения настойчивых ласк. Я полагаю ее поведение вполне естественным для кошки, однако, Гийон раздул это до масштабов катастрофы…

— Дед всегда любил тебя, — мрачный голос Луи, неожиданно вклинившийся в плавную речь мага, заставил того отвлечься от повествования, — И никогда не упоминал, что ты не родной нам, я сам узнал это от тебя, так что…

— Людовик, — мужчина нахмурился, посылая племяннику взгляд, полный предостережения, — Я бы просил тебя не вмешиваться в беседу старших и не рассуждать о том, чего не можешь понять. Я слишком хорошо знал своего отца.

Людовик, получив столь резкий и жесткий отпор, сумрачно притих и, потерев место укола, предпочел обратить внимание на погоду за окном.

— Я слишком хорошо его знал… — негромко продолжил Альберт, переводя взор на какую-то неясную точку в пространстве, — И, увы, обладал с детства довольно высокой степенью проницательности и наблюдательности. Увидеть, как относится ко мне Гийон де Нормонд не составляло труда, однако… — он улыбнулся и в улыбке этой смутно отразилась застарелая печаль, — Лет до десяти я верил, свято верил, что однажды он меня полюбит, признает меня, поймет, что я не хуже Анри. А потом услышал его беседу с мамой, где он, особенно не стесняясь в выражениях, утверждал, что я — исчадие Ада, и что, должно быть, он зря внял совету того мага, принимая решение взять меня в семью. Неплохой удар для десятилетнего мальчика, не правда ли? — маг неожиданно выпрямился и, быстро глянув поначалу на Анхеля, а затем и на Людовика, похоже, вообще не слушающего его излияний, гордо приподнял подбородок, — О, нет, не надо полагать, что я сожалею о случившемся, нет! Мне было больно и обидно, это правда, но именно это дало мне толчок расти и развиваться, жить, выбирая себе такую жизнь, какую я желаю сам, становясь тем, кем я хотел бы быть. А Анри, между тем, с возрастом все более и более склонялся на сторону отца… Когда его не стало, брат и вовсе предпринял заведомо безуспешную попытку выгнать меня из родного, не взирая ни на что, дома. Тогда он уже был в курсе моего занятия магией, начинал заниматься ею и сам, как обычно, в пику мне, и почему-то считал, что сил сделать это ему достанет… Чем все это закончилось, известно. Замок был мне нужен, Анри мешал мне, путался под ногами, как и его семья, мечтал вытолкать меня взашей, — и я вытолкал всех их. Впрочем, справедливости ради, замечу, что племянникам не передалась по наследству та неприязнь, та ненависть, что питали ко мне их отец и дед. Должен заметить, что все трое искренне любили меня, доверяли мне, за исключением, быть может, только Романа, заметившего однажды, как я подсыпал им в еду необходимые для обращения в будущем в интантеров травы. Не стану лгать, за их любовь я платил, да и, как это не странно, до сих пор плачу взаимной любовью. Именно поэтому я бы, наверное, никогда не сумел убить Эрика или Романа. Проучить, возможно, вывести из строя на время… Но не убить. Племяннику же на это сил достало, — на этих словах он помрачнел и, вздохнув, неприязненно качнул головой, — Очевидно, Эрику все же передались настроения Анри…

— Исповедь обиженного, — буркнул Людовик, не отрывая взора от окна, — Им было плевать, есть ты или нет на этом свете, Альберт, это ты явился к ним, и явился не с добрыми намерениями. Но теперь стараешься повернуть все так, словно бы это они оскорбили тебя.

Анхель, негромко вздохнув, бросил быстрый взгляд на юного мага и, вероятно не желая, чтобы собеседник его отвлекался, обращая внимание на его слова, предпочел высказаться сам.

— А что же замок? На сей раз вы утверждали, что не нуждаетесь в нем более, что ваши интересы отныне лежат в иной плоскости… Мне показалось, что вы лукавили.

— Так оно и было, — маг, старательно игнорируя выпады неблагодарного племянника, предпочел и в самом деле продолжать беседу с человеком, как он полагал, более понимающим и восприимчивым, — Я не могу отказаться от своих притязаний на замок, увы, пока не могу позволить себе этого. Место, что некогда давало силы Рейниру — магу, которого я намерен превзойти, — несомненно окажет мне пользу, помогая преуспеть в этом намерении. Кстати, ходили слухи, будто после загадочной гибели Рейнира на этом свете остались его ученики… Но свидетельств их магии я не наблюдал, признаюсь. К сожалению, браслет и кулон, даже пробыв довольно долгое время в стенах Нормонда, не получили всей силы, какая сокрыта в древних его камнях. Они нужны мне, да, безусловно, они были предназначены для меня с мига их создания, но, как по мне, к ним должен был бы прилагаться еще и замок.

— Мастер, — Анхель, выслушивающий слова собеседника с великим интересом, вновь подался вперед, облокачиваясь на собственные колени, — Ваши слова, должен признаться, увлекают меня, однако, до сей поры не объясняют самой сути этих вещей. Самой сути существа, из силы которого они были созданы… Ведь, кажется, именно кошку долгое время полагали проклятием рода де Нормонд? Так ради чего же стоило делить это проклятие надвое, зачем было создавать два предмета, или… вам это неизвестно? — взгляд светло-зеленых глаз стал пристальнее. Альберт, увлеченный своими собственными мыслями, даже не заметил этого.

— Не могу сказать, что сейчас угадать причины поступков колдуна, слывшего сумасшедшим, будет легко… Однако же, я попытаюсь. Как гласит легенда, старик, принеся кулон и браслет моему отцу, утверждал, что часть сущности кошки — ее зло, была заключена в черном камне, тогда как свет ее сокрыт в камне прозрачном. Нам отец говорил тоже самое. Видимо, этим и объяснялся его выбор при разделении предметов меж нами — полагая меня исчадием Ада, старик отдал мне «светлую» безделушку, желая уравновесить ею мои темные стороны. Любопытно то, что делить эту силу вовсе не было никакого смысла — браслет и кулон, эта извечная пара, едины, они, по сути, две части одного целого. Быть может, разделяя силу надвое, колдун надеялся снизить ее вредоносное влияние на тех, кто окажется рядом… Сила, как таковая, — маг поднял руки, делая вид, будто держит незримый шар, — Не имеет полюсов. Сила — это просто инструмент, который можно применять и во зло, и во благо. Только люди почему-то издревле уверены, что коли ты обладаешь могуществом, но употребляешь его на благо себе, а не им, значит, ты плохой, значит, ты зло, которое было бы желательно уничтожить. Человечеству свойственно вешать ярлыки на все, увиденное ими… Но я отвлекся. Итак, сила, заключенная в теле кошки, умело впитывающей в себя ту мощь, которой наделены стены Нормонда, была долгое время едина. Рейнир, покуда был жив, сдерживал ее, поглощал сам, делая из кошки нечто вроде передатчика, сосуда, из которого пил, но, когда его не стало, сдерживать этот огромный поток могущества стало некому и он, переполнив сосуд, стал выплескиваться наружу. Тогда-то и обрушились на семейство де Нормонд все эти несчастья, тогда-то и стали погибать маленькие хозяева кошки… Это можно сравнить с рекой. Ведь в сущности она не может быть признана доброй или злой, плохой или хорошей, ее не могут волновать судьбы мироздания, ибо она просто есть, она просто существует, несет свои воды в одном направлении, никогда не обращаясь вспять. Однако, стоит берегам ее сойтись, становясь у́же, как река обращается стремительным, сметающим все потоком, разрушающим и несущим погибель всему живому на своем пути. Нередко такие стремнины обрываются водопадом, ревущей и пугающей массой воды, что ниспадает вниз, разбиваясь о скалы. И кажется тогда, что он таит угрозу, что целью его является лишь уничтожение… Но ведь самая суть воды не изменилась. Она все еще нейтральна, и дальше, если не повстречает новых порогов, продолжит свой бег также спокойно.

Кошка стала такой стремниной для половодной реки силы, что проходила через нее прежде. И, выливаясь водопадом на тех, кто не был готов принять ее, сила эта, конечно, уничтожила их.

Вероятно, поэтому колдун, решивший загладить грехи своего предшественника, предпочел поделить силу надвое, уменьшая ее количество, могущее вылиться на обладателя украшений, делая его не опасным для не подготовленного человека. Но я был готов! — в темных глазах мага при этих словах сверкнуло что-то такое, что Луи, случайно в этот миг бросивший взгляд на дядю, непроизвольно сглотнул, — И если бы оба предмета достались мне, я бы сумел удержать их в узде, я сумел бы, быть может, даже обратить во благо эту огромную силу! На свою беду, отец мне не доверял, — Альберт, вновь сбиваясь на тему своей семьи и застарелых обид, ненадолго примолк, собираясь с мыслями. На некоторое время в комнате повисла тишина.

Затем маг, медленно потянув носом воздух, едва заметно повел плечами и мягко улыбнулся.

— Рискую утомить слушателей своими излияниями, но все же решусь завершить свою историю. Итак, отец не доверял мне, а брат, становясь старше, все более и более сходился с ним во мнении. И, когда страшная трагедия потрясла замок — трагедия, в которой я бы лично обвинил Чеслава, ибо он ослушался моего приказа и, действуя по собственному усмотрению, устроил ничем не обоснованную бойню в стенах замка, — брат, безусловно, предъявил обвинение мне, кляня и за смерть младшего сына, — взгляд темных глаз мимолетно метнулся к упомянутому юноше, — И за гибель гостей, обвиняя в крахе каких-то надежд, виня еще в чем-то, еще в чем-то… Как он был глуп. Зная о моем владении магией, но полагая себя едва ли не равным мне, если не сильнее, он понадеялся пулей остановить меня. А после… После я вынужден был покинуть Нормонд — дела вне его стен требовали моего присутствия, посему, покинув общество брата, я ушел. Когда же вернулся снова, то не узнал замка — все вокруг казалось заброшенным, давно оставленным, а Эрик… Он даже не заметил меня, когда я выглянул из той жалкой каморки, где ютился со своими экспериментами по милости брата. Все указывало на его сделку с хранителем памяти, я не был удивлен, увидев возле его ног огромного льва… Увы, об этих существах я тогда знал слишком мало. Однако, будучи тогда еще слишком молод и наивен, подумал, что помехой это мне не будет, коль скоро бывать в замке это мне не мешает. Так длилось два года… Я не жил в замке, но бывал там достаточно регулярно, легко избегая встреч с племянниками, дабы не бередить их воспоминаний. Но вот пришел день, когда, пытаясь, как обычно, попасть в замок, вернуться к своим исследованиям, я не смог попасть в него. И только тогда задумался, что, вероятно, Нормонд увеличивает силы всех, проживающих в нем и, соответственно, хранитель памяти не может являться исключением. Силы Винсента за время постоянного пребывания в замке возросли многократно и теперь уже превышали мои. На три столетия Нормонд был для меня потерян. Сейчас же… Замок слишком густо населен и незаметно пробраться в него, увы, не представляется возможным.

— И поэтому ты решил сорваться на Чарли, — Людовик, скривившись так, будто сам факт насилия был ему неприятен, будто сам он никогда и ни на кого не поднимал руку, насмешливо покачал головой, — И не говори, что ты и в самом деле надеялся узнать от него что-то о Винсенте, я все равно не поверю.

— Ты догадлив, мой милый племянник, — Альберт невозмутимо и очень легко улыбнулся и одобрительно кивнул, — Это хорошо. Да, ты прав — бедный мальчик просто попался мне под горячую руку. После сегодняшнего фиаско мне очень хотел продемонстрировать моим любимым родственника серьезность моих намерений, а коль скоро Чарли — близкий их друг, да к тому же родной сын другого их друга, о чем они, впрочем, не осведомлены, для моих целей он подошел как нельзя более кстати. Конечно, о хранителе памяти он вряд ли бы мог что-то сообщить — ведь кровь на анализ он у него не брал, — но мне отвести душу помог.

— Отвел ее скорее Чеслав, — кривовато ухмыльнулся Луи и, глубоко вздохнув, вновь перевел взор за окно, отстраненно добавляя, — А я и вообще не знал, что у Ричарда имеется какой-то там невнятный братец. Ты не говорил о нем прежде.

Маг, судя по всему, весьма довольный тем, что племянник вновь удостаивает его своим вниманием, вежливо склонил подбородок.

— Я мог бы рассказать тебе о нем, если, разумеется, господин маркиз еще не устал слушать мои речи.

Анхель, не отвечая, тонко улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой. Видно было, что маркиз не только не утомлен разглагольствованиями мастера, но даже и желал бы их продолжения.

…Альберт уже начал рассказывать, когда Людовик, внимающий ему вполуха, по-прежнему созерцающий природу за окном, неожиданно презрительно улыбнулся и, бросив на оратора стремительный взгляд искоса, скривился.

— Ты колешь мне ненависть, дядя, — быстро и тихо, не желая быть услышанным, прошептал он, — Но только я решаю, против кого направить ее…

Дверь в будуар тихонько скрипнула, медленно приоткрываясь. Татьяна, проходящая мимо, вздрогнула и, бросив на испугавшую ее створку неприязненный взгляд, решительно захлопнула ее, направляясь дальше. Путь ее сейчас лежал к комнате Ричарда, уже давно и прочно занявшего одну из некогда гостевых спален, и цель ее была куда как важнее и благороднее споров с нежелающими вести себя прилично дверями.

Рядом с апартаментами оборотня, не заходя внутрь, неожиданно обнаружился Эрик. Он стоял, скрестив руки на груди и, не то прислушиваясь к происходящему за деревянной створкой, не то просто размышляя о судьбах мира, сверлил взглядом стену.

— Ты не знаешь, когда мы, наконец, починим эту дверь? — девушка, уже подходя к нему, уперла руки в бока, совершенно не планируя приглушать голос, как принято у палаты больного. Продиктовано это было, вероятно, тем, что Ричард с его феноменальной способностью к выздоровлению на второй день после ранения больным считаться мог уже лишь с некоторой натяжкой, вопреки даже словам Тьери.

Эрик, отвлеченный появлением супруги от собственных мыслей, удивленно моргнул, пытаясь осознать, чем продиктован ее вопрос.

— Ты о будуаре? — неуверенно уточнил он, очень явственно прикидывая, сколько же еще дверей в старинном замке нуждаются в починке, а затем легко пожал плечами, — Починим когда-нибудь. Я уже почти привык к тому, что она постоянно открывается.

— А я каждый раз пугаюсь, — девушка негромко вздохнула и предпочла перевести разговор на другую тему, указывая взглядом на закрытую дверь комнаты Ричарда, — Как он там?

— Я не заходил, — сдержанно отозвался молодой граф и, мельком улыбнувшись любимой супруге, прибавил, — Ждал тебя. У тебя лучше получается договориться с ним, и донести до его сознания истину, как она есть.

Татьяна, внимательно выслушавшая весьма туманное изречение мужа, несколько помрачнела. Уловить намек в его словах затруднения для нее не представило, однако, то, что скрывалось под ним, ее совершенно не радовало.

— Значит, с Дэйвом он так и не поладил, — сумрачно резюмировала она и, не медля долее, рывком распахнула дверь комнаты оборотня.

Ричард сидел на кровати практически вертикально, изображая своей фигурой почти прямой угол. Лицо его напоминало маску, глубоко под которой смутно угадывалась затаенная боль вкупе с попытками ее преодолеть.

Возле кровати, на полу, лежала пантера, сжавшаяся, несчастная, едва ли не закрывающая лапами голову.

Татьяна, окинув взглядом эту картину и довольно быстро поняв ситуацию, нахмурилась, старательно сдерживая рвущееся наружу негодование. То, что происходило со вчерашнего дня, с мига памятного знакомства с Чеславом, между этими двумя, беспокоило абсолютно всех обитателей замка, исключая, быть может, разве что Романа, больше обеспокоенного состоянием Чарли и, с учетом того, что никто не мог толком даже представить себе, как же им помочь, в иные минуты почти пугало. Рыжий оборотень несколькими ловкими словами ухитрился вывести из строя сразу двух защитников замка, делая его потенциально более уязвимым. Определенно, он знал, куда бить.

Глядя сейчас на Ричарда, девушка неожиданно очень ясно, со всей остротой, поняла, что спасение оборотня исцелением от ран не ограничивается, и что голова его сейчас нуждается в помощи не меньшей, чем спина или плечо. Злясь, сам не зная толком, за что, на пантеру, бесконечно пытаясь вспомнить то, что сам некогда желал забыть, он причинял себе боль не меньшую, а может быть, даже и большую, чем причинили ему вчера пули Чеслава.

— Рик, перестань, — Татьяна негромко вздохнула и, подойдя к кровати мужчины, поправила немного сползшее одеяло, прикрывающее его ноги. Затем, быстро глянув на лицо оборотня, на котором было написано самое искреннее, самое чистое и ясное упрямство, достойное разве что барана, но никак не волка, слегка покачала головой, оборачиваясь к зашедшему следом за ней супругу.

— Ну и как, по-твоему, я должна объяснить дураку, что он дурак?

Ричард, выслушавший все эти речи с крайне мрачным выражением лица, раздраженно дернул правым плечом и, все еще с некоторым трудом управляясь с левой рукой, поднял обе, вызывающе скрещивая их на груди. Пантеру он довольно демонстративно не замечал.

— Дураку переставать нечего, — буркнул он, — Дурак еще даже ничего не начинал.

— Очень остроумно, Ричард, — девушка, чуть поморщившись, аккуратно присела на край кровати собеседника, — Смотри, как бы Роман не забеспокоился, что ты хочешь отобрать у него лавры… Скажи, ты хоть сам-то понимаешь, за что ты злишься на Дэйва? Или тебе просто надо на ком-нибудь выместить ярость после встречи с этим рыжим?

Пантера, услышав эти слова, приподняла морду — совсем чуть-чуть, так, чтобы для хозяина это осталось незамеченным, — и с нескрываемой надеждой взглянула на оборотня и его собеседницу.

Ричард, дернув подбородком, демонстративно уставился в стену, находящуюся по правую руку от него, вероятно, предпочитая беседовать с ней, а не с девушкой.

— Я не обязан отвечать, — огрызнулся он и, сдвинув брови, немного подвинулся на кровати, садясь так, чтобы опираться о ее спинку, — Это наши отношения с… с этим… существом, — последнее слово он буквально вытолкнул из себя и, скривившись, снова отстранился от опоры. Боль под правой лопаткой до конца еще не исчезла и мужчина, прижимаясь спиной к твердой поверхности, лишь усиливал ее. Сидеть, изображая фигурой почти идеально прямой угол, было не в пример удобнее, посему он предпочел вернуться в прежнее положение.

— И тебя они… да никого из вас они не касаются! — приняв в той или иной степени удобное положение, оборотень не преминул завершить свою мысль.

Татьяна, которой подобные инсинуации решительно не нравились, как, впрочем, и попытки собеседника сидеть в откровенно неудобной позе, окинула последнего претенциозным взглядом.

— Тьери велел тебе соблюдать постельный режим хотя бы пару дней, — напомнила она, — И нас слезно умолял не позволять тебе шевелиться. Поэтому…

— Думаю, стоит позвать Романа, чтобы он все-таки привязал его к кровати, — совершенно серьезно подхватил граф де Нормонд, определенно поддерживающий супругу в этом споре, — Он, должно быть, будет очень рад.

— Не сомневаюсь… — девушка мечтательно вздохнула. Молодой виконт, не перестающий беспокоиться за Чарли, как за наиболее хрупкого и ранимого из пострадавших, тем не менее, успел сегодня утром улучить минутку, дабы проявить заботу и о Ричарде и порекомендовать связать буйного пациента. Тогда Татьяна лишь недовольно фыркнула ему в ответ, сейчас же, глядя на непослушного оборотня, искренне задумалась о справедливости предложения.

Ричард же, между тем, категорически игнорируя слова Эрика, да и ответ девушки, раздраженно передернул плечами.

— Когда бы это Тьери мне был указом, интересно знать? Я и без советов этого помолодевшего деда в состоянии понять, как и что я чувствую, и на что способен! Если могу сидеть — значит, сижу! Не мог бы, не сидел бы.

— Бога ради, Ричард! — Татьяна, всплеснув руками, мимолетно глянула на мужа, успевшего присесть на краешек стула, все еще продолжающего пребывать в этой комнате и вновь обратилась к упрямому больному, — Ты же уже взрослый дядя! Большой, взрослый дядя, который периодически даже ухитряется производить впечатление умного… Неужели ты сам не можешь понять, что если ты будешь так активно мешать заживлению ран, то они и не будут заживать? Чего тебе хочется — год в постели проваляться? — заметив, что собеседник опять собирается дернуть плечом, она предупреждающе подняла палец, — И плечами прекрати дергать. Это тоже заживлению мешает.

— Тебе что, Тьери по телефону дает советы, как меня сжить со свету? — оборотень, покосившись на пантеру — скорее по привычке, нежели осознанно, — демонстративно вздернул подбородок, переводя взгляд на потолок. Собеседница его невинно пожала плечами.

— К чему такие сложности? Тьери пока здесь, лечит Чарли. Говорит, что его повреждения серьезнее, чем твои, он ведь все-таки человек…

Ричард пару раз растерянно моргнул, неспешно, размеренно переводя взгляд на девушку. Помолчал, затем моргнул еще раз и, тряхнув головой, нахмурился.

— Сейчас неожиданно понял, что часть жизни прошла мимо меня. Чарли пострадал? Что случилось?

Эрик, сидящий на стуле, негромко вздохнул и, закинув ногу на ногу, легко пожал плечами.

— Ты будешь удивлен, друг мой, но случилось с ним тоже самое, что и с тобой. Чеслав…

Оборотень сморщился, будто проглотил лимон, а после, надеясь смягчить ощущения, съел еще парочку лаймов.

— Не произноси при мне этого имени! Это… этот… В общем, он. Что ему надо было от Чарли? Он-то вроде вообще не имеет ко всей этой ерунде отношения, стремиться подальше от нас быть…

— Насколько мы поняли, он сделал это по большой просьбе Альберта, — молодой граф, совершенно не расстроенный столь резким ответом, устроился на стуле поудобнее, откидываясь на его спинку и сцепляя руки в замок, — Не знаю, что на самом деле было нужно от него дяде… Чарли говорит, что он спрашивал о Винсенте, о том, не происходило ли у нас что-нибудь необычного, но мне сложно поверить в искренность этих слов.

— Не тебе одному, — хранитель памяти, довольно неожиданно образовавшийся в дверях, устало вздохнул и, опустив руки, покачал головой, — Чарли-то, безусловно, не врет, но вот что касается Альберта… Глупо было пытать бедного доктора, чтобы выяснить что-то обо мне, если он даже не брал у меня кровь на анализ! Боюсь, что он просто хотел выместить злобу. Показать, как силен он и как слабы мы…

— Трудно с ним не согласиться, — Ричард тяжело вздохнул и, попытавшись пожать плечами, как-то сник, грустнея, — Если он, приведя этого рыжего, сумел лишить меня друга и помощника…

— Тебя никто его не лишал! — Татьяна, честно молчавшая на протяжении некоторого времени, наконец не выдержала, — Дэйв здесь, рядом, как и всегда, Ричард… Ричард, ну за что ты злишься на него? Ведь не его вина, в самом деле, что Альберт приволок этого рыжего, который начал капать тебе на мозги…

— Если бы он не начал капать мне на мозги, — голос мужчины прозвучал странно парализовано, — Я бы так никогда и не узнал, что всю жизнь доверяю обманщику.

Винсент, от возмущения несколько побледневший, резко шагнул вперед, сжимая кулаки. Взгляд его глаз, немного пожелтевших, как часто случалось в минуты негодования, был прикован почему-то не к оборотню, а к пантере, сжавшейся еще больше и даже попытавшейся немного заползти под кровать.

— Может быть… — медленно и довольно ядовито начал он, — Ты еще ему отправишь открыточку с благодарностью? Может, ты его к нам в замок на чай пригласишь и «спасибо» будешь долго и уверенно говорить?! Кто тебе сказал, что Дэйв — обманщик? Дэйв — самый преданный, самый принципиальный и ответственный… существо, какого я знаю!

Ричард, выслушавший эту небольшую отповедь с совершенно каменным выражением лица, чуть прищурился, вглядываясь в негодующего собеседника. В глазах его мелькнуло нескрываемое подозрение.

— Ты не назвал его человеком, — неспешно, с расстановкой произнес он, — Не назвал зверем… И ты хочешь, чтобы я доверял ему? Доверял просто так, потому, что он — какое-то там… существо?! Ах, ну да, он, конечно, твой собрат по оружию, коллега, как я понял из слов рыжего паразита, и я, безусловно, очень хорошо отношусь к тебе, уважаю тебя и безмерно благодарен за оказанную вчера помощь, но!.. но… — он вновь поник, опуская взгляд на собственные, укрытые одеялом колени. Голос его зазвучал глухо.

— Я даже не знаю, как он выглядит… на самом деле, — он слабо улыбнулся и чуть качнул головой, — Сколько я себя помню, он всегда был рядом. Я всегда считал его зверем, пантерой, хищником, а теперь… Дьявол, все это время на коврике рядом с моей кроватью спал человек?! Человек, который когда-то что-то со мной сделал — я не имею ни малейшего понятия, когда и что! — и теперь прикидывается животным?! Человек, из-за которого у меня в голове как будто раскаленный еж ворочается каждое мгновение, человек из-за которого я с ума схожу, человек, который… — запал снова кончился, и оборотень потрясенно прошептал, как бы резюмируя все вышесказанное, — Человек.

— Ричард… — Винсент, сам успокоившись, тихонько вздохнул, потирая переносицу, — Послушай… Ты говоришь «он что-то со мной сделал», как будто бы обвиняешь его в этом, думаешь, он сделал это сам, по своей воле!.. Но ведь это не так. Когда-то — я не могу назвать тебе точную дату, но предполагаю, что случилось это немногим больше четырех или, быть может, пяти столетий назад — он предложил тебе свои услуги, предложил помочь, спасти тебя от воспоминаний, причиняющих боль и ты принял его предложение. Он не заставлял тебя и не принуждал, он предоставил тебе выбор, и ты предпочел забвение. Сделка была двусторонней, но сейчас ты пытаешься нарушить ее без согласия второй стороны, пытаешься сломать стену, возведенную в твоем сознании и поэтому тебе больно… как и ему. Ты не хочешь смотреть на него, но, если бы взглянул, быть может, прекратил бы так злиться. Ведь он — твой друг, Ричард, как был им, так и остался, и ему сейчас плохо, очень плохо, ничуть не легче, чем тебе. И плохо по твоей вине, — оратор устало повел плечами, — Хранитель памяти и его хозяин связаны неразрывно. Принимая на себя обязательство хранить твои воспоминания, он принял однажды часть тебя, твоей души, твоей сути — можешь называть это как хочешь, ибо суть от этого не изменится. Я не сторонник подобных откровений, я не люблю влезать в дела других хранителей памяти, в их отношения с хозяевами, но, увы, сейчас случай иной. Вы оба — мои друзья, одни из моих самых лучших друзей, вы оба дороги всем, находящимся в этой комнате и всем, кто проживает и находится сейчас в Нормонде, и поэтому никто из нас не может остаться в стороне. Я прошу тебя, Ричард — постарайся успокоиться и, не пытаясь вернуться мыслями к забытому прошлому, решить, как поступить сейчас. Решать это только тебе, не кому-то еще. Ты — его хозяин.

Винсент замолчал. Ричард, не отвечая, сидел, склонив голову и пристальным взором изучая свои колени. Слова собеседника, призванные пробудить в нем здравый смысл, призванные заставить его наконец-то изменить, хотя бы немного, свою точку зрения, достигли цели, однако, что делать и как поступить, какое принять решение, мужчина не знал.

— Что у вас за манера, — наконец медленно начал он, поднимая взгляд на собеседника, а затем обводя им всех присутствующих в комнате, — Всегда валить все на мою и без того больную голову? Этот тип… парень… он мог бы хоть как-то сказать или, не знаю, намекнуть. К чему весь этот маскарад, все эти игры?

— Да ничего он!.. — возмутилась, было, Татьяна, горя желанием немедленно реабилитировать Дэйва в глазах его непонятливого хозяина, однако, оказалась перебита.

— Ричард! — Винсент, отвечая на обращенный к нему взгляд оборотня, чуть нахмурившись, скрестил руки на груди, — Скажи, ты думаешь, будто я три века торчал в клетке в облике льва чисто так, ввиду исследования подвального помещения и нравов местных скелетов? Или, быть может, ты думаешь, что мне это было невероятно приятно и я там отдыхал, как на курорте, потому и не открывал, кто я такой? Хранитель памяти не имеет права извещать хозяина о своей сути, Ричард, не может раскрыть свое инкогнито, продемонстрировать свой истинный облик, таковы, в конце концов, правила! Да и правы они — будь рядом человек, о котором тебе было бы известно, что он что-то стер в твоих воспоминаниях, ты, к примеру, без сомнения принялся бы ломать вам обоим головы, пытаясь вспомнить это. Дэйв в вопросе соблюдения правил всегда был, как это не удивительно, куда как щепетильнее меня и то, что сейчас одно из самых главных, самых основных правил так грубо нарушено, то, что ты знаешь о его сущности, хоть и произошло это не по его вине, ему причиняет ощущения не менее неприятные, чем твои глупые попытки сломать себе голову! И, быть может, даже не меньше, чем твоя беспочвенная обида на него, хотя… — мужчина задумался и, качнув головой, устало махнул рукой.

— В самом деле, Рик, — девушка, за время речи хранителя памяти несколько обуздавшая собственное негодование, тихонько вздохнула, — Если задумаешься, поймешь, что у тебя нет ни единой причины так злиться на Дэйва, завязывай с обидами! Ты бы лучше его пожалел, честное слово — ведь он переживает за тебя, не отходит от твоей кровати даже не взирая на твою бесконечную злость… А если тебя так все это волнует — скажи, чтобы он вернул тебе память. А уже потом решай — стоит ли злиться.

Оборотень, успевший за время разглагольствований друзей опустить взор на пантеру, поднял его, переводя на Винсента, затем на Татьяну, после чего довольно саркастично фыркнул.

— А Эрик на тебя не злился тогда? Ты ведь имела какое-то смутное отношение ко всей этой истории, даже на балу побывала… Или, по крайней мере, на тебя? — он снова глянул на хранителя памяти и, пожав плечами, сморщился от непрошедшей боли под лопаткой, однако, продолжил, — Разве его не расстроило то, что он, фактически, теряет друга, к которому привык за много лет?

Граф де Нормонд, по сию пору молча внимавший происходящему, негромко вздохнул и решительно поднялся на ноги, вступая в общую беседу.

— Но я никого не потерял, Ричард, — он подошел к Винсенту и, слегка хлопнув того по плечу, легко улыбнулся, — Вот мой друг, здесь, со мной. Как был рядом, так и остался и, должен признать, мне гораздо больше нравится общаться с ним как с человеком, нежели как со львом. Хотя порою он бывает и несносен…

— Господин граф, — де ля Бош, как обычно, чрезвычайно чувствительный к наездам на свою персону, улыбнулся в ответ с зашкаливающей очаровательностью, — Мне кажется, что вы несколько забываетесь.

— Именно это я и имел ввиду, — хладнокровно отозвался молодой граф и, ухмыльнувшись, быстро облизал губы.

— Ребят!.. — оборотень, честно выслушавший мирное общение молодого де Нормонда с его новым-старым другом, слегка помахал рукой, привлекая внимание к собственной персоне, — Прошу, конечно, прощения, что вмешиваюсь, но что мне делать-то?.. Голова болеть не перестает, и я уже начинаю склоняться к мысли, что единственным надежным средством от нее является топор.

— Не единственным… — негромко молвила девушка и, бросив красноречивый взгляд в сторону Дэйва, быстро облизала губы, — Хотя, конечно, ввиду упрямства некоторых…

— Не нам решать это, Рене, — Эрик немного выпрямился, сочувственно хмурясь, — Это может быть лишь твоим решением, это твоя жизнь, твой друг и твоя память. Это все, что я могу посоветовать тебе — решай. За тебя принимать решение мы не имеем права, прости.

Ричард задумчиво кивнул, кусая губу, затем устало вздохнул и, как-то ссутулившись, хотя в таком положении ему явно было менее комфортно, нежели с вытянутой, как стрела, спиной, бросил на графа серьезный взгляд исподлобья.

— Решать я должен сам… — пробормотал он, а затем продолжил, мотнув головой, и в голосе его явственно зазвучала просьба, прикрывающая некоторый страх, — Но каково это, Эрик? Ты ведь можешь сказать мне… Как это? Больно… больнее, чем пытаться вспомнить? И потом, когда вспомнишь… становится ли легче? Ведь тебе, кажется, воспоминания облегчения не принесли…

— Отчего же? — молодой человек чуть приподнял брови, очень вежливо удивляясь подобным заявлениям, — Не стану врать, в первые мгновения, в первые минуты, когда я… я вновь пережил все это, вспомнил обо всем, мне было достаточно… — он ненадолго замялся, — Что ж, скажу прямо — мне было плохо. Но вскоре я испытал неимоверное, невероятное облегчение. Рядом снова были люди, которые были мне дороги еще три сотни лет назад, я вновь помнил, кто я такой, для чего был рожден, понимал, каков мой долг… Хотя, не стану скрывать, долго наслаждаться ощущением возвращения из забвения мне позволено не было — как ты помнишь, Альберт предпочел помешать мне. Но, к слову говоря, Ричард… — Эрик на несколько мгновений умолк, а затем, мягко и успокаивающе улыбнувшись, продолжил, — Я не думаю, чтобы тебе в этой ситуации было тяжелее, чем Роману. Ведь ты, как и он, не сидел все время на одном месте, твое прошлое, сколь бы печально и тяжело оно не было, уже успело подернуться дымкой новых воспоминаний…

— Подожди, — Ричард, обретший, было, некоторую уверенность, при последних словах собеседника неожиданно снова напрягся и насторожился, склоняя голову набок и подозрительно вглядываясь в него, — Ты что, полагаешь, Дэйв стер память о чем-то… вроде той ночки в Нормонде?

— Это никому не известно, — Татьяна, устало поморщившись, неожиданно поднялась на ноги, — И, быть может, этого никто и не узнает, поскольку ты не желаешь протягивать своему другу ветвь мира! Хотя, конечно, заставлять тебя никто не собирается, это полностью твое право. Нравится ломать голову — ломай на здоровье, пока не сломаешь совсем.

— Всегда знал, что ты очень добра, — пробурчал оборотень и, тяжело вздохнув, сморщился, прижимая ладонь к правой стороне грудной клетки.

— Зараза… — выдохнул он чуть слышно и, хмурясь, поторопился снова переключить внимание с не до конца исцелившейся раны на события более важные, обращаясь теперь уже к девушке, — И что… и как… что я должен сказать или сделать? Это что, есть какой-то особый ритуал, форма обращения или что-то еще?

Татьяна, и в самом деле отличающаяся в некоторые моменты просто-таки особенной добротой, заметив жест оборотня, забеспокоилась, взволнованно подаваясь вперед.

— Первая часть ритуала — постельный режим, — она немного нахмурилась, всем видом демонстрируя решимость уложить собеседника в постель насильно. Тот лишь легкомысленно махнул рукой и, очевидно, поняв, что на девушку надежды в этой ситуации возлагать не приходится, обратил взгляд на хранителя памяти, адресуя вопрос ему. Винсент равнодушно пожал плечами.

— Обращайся, как Бог на душу положит, — отозвался он, — На это правила не распространяются.

— И на том спасибо, — оборотень, продолжая прижимать руку к груди, неприязненно сморщился, бормоча почему-то своим коленям, — Не хотелось бы еще плясать под чужую дудку… Так ты говоришь, как угодно? — он опять перевел взгляд на собеседника и, увидев его кивок, уточнил, — Совсем как угодно?.. Ну… — он еще раз вздохнул, мотнул головой, после чего определенно безо всякой охоты окликнул, — Дэйв!

Окрик получился неожиданно резким, неожиданно даже для самого Ричарда, который удивленно заморгал, осознав это. Однако, поправляться не стал и, мельком глянув на явственно растерявшуюся девушку, выжидательно воззрился на пантеру.

Последняя, слегка вздрогнув, приподняла большую голову и уставилась на хозяина с вопросом, плохо замаскированной виной и явной усталостью во взгляде. Чувствовалось, что бесконечная головная боль, приумноженная стараниями Ричарда, вкупе с его же беспочвенной и бесконечной злостью, порядком утомили бедного Дэйва и все, чего он сейчас желает — это прекратить собственные мучения тем или иным способом.

Между тем, оборотень, глядя в желтые глаза большой кошки, несколько замялся. Решимость его, уверенная нацеленность на беседу с панте… с хранителем памяти таяла, как утренний туман над рекой, грозя исчезнуть совсем, не оставив по себе даже памяти. Тьфу. Опять память. Одно лишь упоминание о ней заставило мужчину неприязненно сморщиться, а пантеру, принявшую это выражение лица на свой счет, неуверенно податься назад.

— Ну… так… — Ричард неуверенно пошевелил в воздухе пальцами. Как все-таки разговаривать с этим типом, он не знал и, не взирая на слова Винсента, отнюдь не был уверен, что скажет все правильно.

— Явись… передо мной… — он неловко взмахнул рукой в сторону пантеры, — Как лист перед грозой… или после грозы? Не важно, короче, появись и… поболтай со мной о принципах исцеления головной боли, уй! — голова, вспомнив о своих обязанностях, опять вспыхнула огнем, и мужчина рефлекторно стиснул ладонями виски, бросая на пантеру уже откровенно злой взгляд, — Да черт бы тебя побрал, Сезам, откройся! Хватит смотреть на меня как на идиота и делать вид, что ничего не понял!

Дэйв тяжело вздохнул и медленно, точно через силу, поднялся на все четыре лапы. Взгляд его, брошенный на хозяина, очень говорящий и красноречивый взгляд, вкупе с чуть дернувшимся кончиком хвоста, весьма доступно поведал о его мыслях касательно того бреда, что нес мужчина. Впрочем, сейчас момент для того, чтобы обращать более пристальное внимание на его слова, явно не подходил, будучи чересчур серьезным, и хранитель памяти почел за благо проигнорировать их. С него вполне достало и их смысла.

Медленно, явно неохотно, Дэйв поднял сначала одну лапу, затем вторую и, опершись ими о кровать, еще раз пристально глянул в лицо хозяина, будто бы желая убедиться, что тот не передумал, что тот действительно уверен в отданном приказе. Правда, Ричард был не из тех людей, что идут на попятную, но, вероятно, без дополнительного подтверждения, хранитель памяти действовать не желал.

— Ну… — оборотень, непроизвольно отшатнувшийся, когда его старинный друг вдруг оказался так близко, но все-таки сумевший сдержать себя, сцепил пальцы в замок, не сводя взгляд с того, кого столько лет полагал дикой кошкой.

Дэйв вновь вздохнул, еще тяжелее, чем прежде. Большая голова его медленно опустилась, практически упираясь лбом в кровать между лап, и по всему телу пантеры пробежала дрожь. Хвост ее как-то неловко дернулся, когти впились в простыню, и Ричард, в немом изумлении приоткрыв рот, впервые в своей жизни увидел, как черная жесткая шерсть сменяется темно-коричневой тканью костюма, как лапы становятся руками, а вместо когтей простыню сжимают длинные пальцы, как уши становятся меньше, а тело стремительно обретает все большее и большее сходство с человеческим, как исчезает, еще раз шевельнувшись, хвост, а на голове появляется лохматая шоколадно-каштановая шевелюра.

Татьяна, которой по сию пору приходилось разве что слышать о человеческом облике Дэйва, но не видеть воочию, сейчас, наблюдая за превращением хранителя памяти, не могла невольно не отметить некоторое сходство его прически с вечно лохматой головой его хозяина. Интересно, так всегда бывает? Хотя, если задуматься, то у Эрика с Винсентом прически определенно разнятся, начиная с цвета волос и заканчивая длинной шевелюры, тогда как Дэйв и Ричард… Хотя сейчас определенно не время сравнивать прически.

Дэйв, еще раз вздрогнув всем телом, замер на полу, на коленях перед кроватью хозяина, отчаянно цепляясь пальцами за простыню на ней. Что-либо говорить он определенно не собирался, приветствовать Ричарда тоже, да и голову без приказа поднимать явно не спешил.

Оборотень же, растерянный превыше всякой меры, и вовсе не был сейчас в силах выдумать что-то более или менее связное, или конструктивное, совершенно не представляя, как и о чем общаются с хранителями памяти. О том, что Винсент тоже к таковым относится и с ним он общий язык находил всегда без труда, он как-то запамятовал. Тем более, что головная боль явлением Дэйва в его человеческой ипостаси народу, усыплена отнюдь не была, и даже напротив, словно бы разошлась еще больше.

— Оп-па… — спустя несколько молчаливых мгновений выдавил из себя Ричард, после чего его фантазия окончательно капитулировала под натиском изумления.

Дэйв, услышав это, только сильнее стиснул пальцами простыню, после чего совершенно перестал подавать признаки жизни, не желая даже смотреть на хозяина. Эрик, в немом изумлении созерцающий эту сцену, тихонько вздохнул и, покачав головой, бросил быстрый взгляд на супругу. Та ответила вполне понимающим взором и, вновь переведя взгляд на экс-пантеру, едва заметно пожала плечами. Да, с поведением Винсента это не сравнить… Тот как-то сразу был гораздо увереннее, хотя и не был особенно доволен необходимостью раскрыть инкогнито, но уж конечно не боялся хозяина так, как боится своего сейчас Дэйв. Или же он не боится, а… стыдится?

— Прости… — глухо прозвучавшая просьба, чуть слышный стон, вырвавшийся из груди младшего из хранителей памяти, заставила Татьяну отвлечься от размышлений.

Да и не только ее.

Ричард, по сию пору в безмолвии рассматривающий столь кардинально изменившегося друга, моргнув от неожиданности, нахмурился и растерянно опустил подбородок. Некоторое время он молчал, не находясь, что ответить, как отреагировать и вообще, кажется, подспудно надеялся, что все происходящее окажется не более, чем галлюцинацией, бредом, порожденным разрывающимся от боли сознанием, понимая, однако, что это напрасно, затем неуверенно и негромко кашлянул.

— За что?.. — он помотал головой и, почесав осторожно противно ноющий затылок, попытался все-таки наладить контакт с представителем иной расы, — Дэ… эм… Ты же Дэйв, да? Или как человек зовешься как-то иначе?

Хранитель памяти молча поднял голову. Оборотень, натолкнувшись внезапно на виноватый и очень расстроенный взгляд карих глаз, несколько замялся, не очень хорошо отдавая себе отчет в том, чем успел так сильно огорчить своего собеседника.

— Значит, Дэйв… — неуверенно констатировал он и, быстро облизнув пересохшие губы, промямлил, — Значит… выходит, что… привет?

— Здравствуй!.. — горько воскликнул молодой человек, вновь опуская голову. Со стороны он выглядел провинившимся рабом, слугой, ожидающим наказания от жестокого господина за какую-то невнятную провинность, и это неожиданно взбесило гневливого оборотня.

— В конце-то концов, что происходит?! Просишь прощения, сам выглядишь так, словно сейчас разрыдаешься, и ждешь от меня… чего ты вообще от меня ждешь?! Дьявол, я и представить себе не мог, что мой хранитель памяти — глупый мальчишка…

Дэйв вскинул голову и в карих глазах его явственно сверкнули желтые искры. К пренебрежительным отзывам о своей персоне он, судя по всему, относился не менее чувствительно, чем Винсент и сносить их не был намерен ни от кого, даже от родного хозяина. Хотя в данный момент выражать свое негодование было бы почти неприлично, посему парень ограничился одним только взглядом.

Ричарду этот взгляд понравился. Видя явное и несомненное опровержение собственных слов, он испытал некоторое удовлетворение, сознавая, что «мальчишка» не так-то уж и прост, но демонстрировать этого не пожелал. В конечном итоге, роль жестокого хозяина все еще тяготела над ним, да и Дэйв, хотя и был определенно задет, не спешил подниматься с колен, и казался по-прежнему вполне неуверенным.

— Ричард… — голос молодого человека звучал хрипловато, скованно и смутно напоминал голос самого оборотня, вновь вызывая ассоциации о сходстве хранителя памяти и его хозяина, — Но я же… я прошу прощения…

— Но за что?! — Лэрд, хмурясь и, судя по всему, гневаясь все сильнее, ибо понимать он так ничего и не понимал, раздраженно подался вперед, напрочь забывая о своих не до конца исцелившихся ранах, и предпринимая заведомо провальную попытку вскочить с постели. Дэйв, казалось бы, совершенно не намеревающийся изменять коленопреклоненную позу, увидев это, вскочил сам, бережно, но уверенно удерживая хозяина от опрометчивых действий. Лицо его отобразило самое искреннее волнение, беззаветное беспокойство и, вместе с тем — некоторое осуждение в адрес неразумного мужчины, столь пренебрежительно относящегося к собственному здоровью.

— Я спокоен! — рыкнул Ричард, вновь насильно возвращенный в прежнее положение и глубоко вздохнул, силясь обуздать раздражение, вызванное скорее причинами настоящими, сегодняшними, сиюминутными, вроде больной головы и непонятной до безобразия ситуации, — Объясни, за что ты извиняешься, парень? Я же ни в чем не виню тебя, я…

— Винишь, — упомянутый парень, нахмурившись, удивленно оглянулся на сторонних наблюдателей, как бы испрашивая у них совета, задержал на мгновение взгляд на Винсенте и опять обратился к хозяину, — Разве не ты злишься на меня со вчерашнего дня непонятно за что? Разве не ты думал, что и знать меня не хочешь и проклинал последними словами? Разве не ты…

— Достаточно, — голос пристыженного оборотня зазвучал глуше и, вместе с тем, серьезнее, — Ты прав. Я злился… я и злюсь, потому что я ничего не понимаю! Ни черта не понимаю в том, что происходит, я думал… Я знал насчет Эрика и Винсента, но я никогда и подумать не мог, что подобное может произойти и со мной! Я… я думал — пантера и пантера, а вдруг… И ты просишь у меня прощения за свою собственную суть? За то, кто ты есть?

— Если честно, не знаю, — Дэйв устало опустил плечи и, бросив взгляд на оставленный Эриком стул, отошел, присаживаясь на его край, — Но ты злишься на меня, значит, я виноват. Значит, должен просить прощения, просто…

— Просто если бы я узнал об этом раньше, все бы было по-другому, — буркнул в ответ оборотень и, сам прекрасно понимая, что все было бы точно так же, насупился. Хранитель памяти невесело усмехнулся.

— Вряд ли, Ричард… Вряд ли. Все бы было точно так же, как и сейчас — тебе было бы больно смотреть на меня, ты бы чувствовал, как что-то будто ломает изнутри твою черепную коробку, как будто бьет прямо вот сюда… — он поднес два пальца к собственному виску и чуть поморщился, — Поверь, я знаю, каково это. Чувствую… Прямо сейчас, тоже самое, что чувствуешь ты. И если это так раздражает меня, то что уж говорить о тебе? Ты-то терпением никогда не отличался.

— А ты отличался? — Ричард, только, было, отведший взгляд от собеседника, вновь взглянул на него. Злости в его глазах уже не было, по крайней мере, прежней злости, — теперь в них царило негодование, негодование, вызванное чем-то другим, чем-то, смутно напоминающим… заботу?

— Ты пытался подставиться под пулю вместо меня, бросался на эту рыжую тварь, не думая о себе, не слушая, когда я пытался остановить тебя! Это, по-твоему, проявление терпения? Знаешь, я начинаю радоваться, что могу говорить с тобою вот так. Во всяком случае, я больше уверен, что ты поймешь меня, ух!.. — последний звук, оборвавший начавшее, было, разгораться раздражение оборотня, вызванный новым приступом боли, заставил мужчину ненадолго утихнуть. Продолжил он уже спустя несколько мгновений, кое-как справившись с болью, на порядок спокойнее и тише.

— Кто он такой, Дэйв?.. Ты знаешь? Я чувствую, что он опасен, но… Ты ведь знаешь больше?

Молодой человек тоскливо вздохнул. Разговор начал приобретать еще более неприятное ему направление, неприятное, но вполне закономерное и сказать, чтобы его это сильно радовало, было нельзя.

— Это знаю не я, — сумрачно отозвался он, — А ты. И я могу, могу, конечно, вернуть, но… Ричард, ты уверен? Я же могу и просто забрать воспоминания о том, что было вчера и сегодня, вновь стать пантерой, и ты будешь спокойно жить, забыв о головной боли…

— А Чеслав будет приходить раз за разом и напоминать мне о том, что я некогда малодушно забыл, — Ричард кривовато усмехнулся и отрицательно покачал головой, — Нет, это не вариант. Верни мне память, Дэйв, — он выпрямился и глаза его решительно сверкнули, — Я хочу знать, кто мой враг, хочу знать, с кем имею дело, как защититься от него самому и как защитить своих друзей. Да и… голова же тогда перестанет болеть?

Дэйв, уже поднимаясь со стула, мрачно улыбнулся.

— Еще бы. Болеть будет лишь в иносказательном смысле, но это… — он тяжело вздохнул и, махнув рукой, остановился возле хозяина, неуверенно поднимая руки, — Ты готов?..

Ричард решительно кивнул и, демонстрируя абсолютную, стопроцентную уверенность, спустил ноги с кровати, расправляя плечи. Однако, стоило Дэйву протянуть руки, касаясь кончиками приятно-прохладных (вероятно, сам хранитель памяти тоже нервничал) пальцев висков уже почти бывшего хозяина, как тот зажмурился и, изо всех сил стараясь скрыть невольный страх перед неизвестностью, закусил губу, дожидаясь действий молодого человека. Тот же, не только видя, но и чувствуя опасения мужчины, мимолетно улыбнулся и, не желая оттягивать неизбежное, затягивая мгновения страха, быстро склонился, мягко касаясь своим лбом лба Ричарда. Губы его слабо шевельнулись.

Девушка, созерцающая происходящее со стороны, невольно вспомнила Винсента, который, возвращая память Эрику, действовал точно так же и, мельком подумав, что какие-то ритуалы у хранителей памяти все-таки существуют, сама закусила губу, вглядываясь в оборотня. Если она не ошибается, прямо сейчас к нему уже должна начать возвращаться память…

Она ошиблась.

Дэйв, будучи хоть и «коллегой» де ля Боша, но являясь все-таки не им, решил дополнить стандартный ритуал еще несколькими действиями. Ричард все еще продолжал сидеть, замерев в мучительном ожидании, когда парень, отстранившись, быстрым движением перевел пальцы с его висков на лоб и, умело совместив их в треугольник, легонько надавил этой геометрической фигурой на переносицу мужчины. После чего, быстро бросив взгляд на внимательно наблюдающего за ним Винсента, улыбнулся одним уголком губ, как будто извиняясь за что-то и, пожав плечом, отступил на шаг.

Ричард, резко вздохнув, распахнул глаза. Взор его устремился куда-то в ведомое лишь ему одному небытие, руки стиснули уже скомканную и измятую простыню на кровати, а губы, приоткрывшись, слабо зашевелились, как будто повторяя прозвучавшие в прошлом слова.

Это длилось и длилось, куда как дольше, чем с Эриком, не прекращаясь, не останавливаясь, секунда за секундой и минута за минутой.

Винсент, пристально наблюдающий за оборотнем, тихо вздохнул и, качнув головой, бросил на Дэйва исполненный сочувствия взгляд.

— Много… — прошептал он, затем сжимая зубы и, приподняв подбородок, нахмурился, дожидаясь окончания процесса возвращения памяти.

Татьяна, безмерно желающая окликнуть Ричарда, бросив взгляд на старшего из хранителей памяти, сглотнула, предпочитая сдержаться. Смысл произнесенного последним слова ей, как не удивительно, был совершенно ясен — вероятно, неприятных воспоминаний у Лэрда было значительно больше, чем у Эрика, поэтому и процесс их возвращения оказался растянут на куда как большее количество времени.

Внезапно Ричард вскрикнул и, резко коснувшись открытой ладонью собственного лба, моргнул, гневно вскакивая на ноги. Дэйв, не ждавший от экс-хозяина такой прыти, хотел, было, вновь усадить его на кровать, но, глянув на него, остановился.

— Скотина… — прошипел тот и, запустив пальцы в собственную шевелюру, взъерошил ее, принимаясь в ярости расхаживать по комнате, — Мерзавец, сволочь! И хватило же наглости — еще порадовался, что я жив!..

— Ричард! — девушка, на правах человека, лучше прочих умеющего успокаивать нервных обитателей замка, осторожно шагнула вперед, настороженно склоняя голову набок и чуть приподнимая брови.

— Да! — рыкнул оборотень и, шумно выдохнув, остановился, медленно поворачиваясь. На губах его показалась неловкая, несколько смущенная улыбка.

— Да… — повторил он уже тише и, окинув всех присутствующих взглядом, уверенно кивнул, — Ричард. Все еще Ричард, и не планирую в ближайшее время меня имя. Да, тот же самый Ричард… только несколько более понимающий и знающий теперь, кто он есть.

Дэйв, выглядящий все же в большей степени взволнованным, нежели довольным, немного вытянул шею, вглядываясь в него.

— Как голова? — негромко и неуверенно поинтересовался он и, как будто бы надеясь на поддержку, снова бросил быстрый взгляд на Винсента. Тот ободряюще улыбнулся и одобрительно кивнул, чем вызвал у «коллеги» явное облегчение. Чувствовалось, что старший хранитель памяти и в самом деле представляет для младшего определенный авторитет.

— Неплохо, — отозвался, между тем, оборотень и, опять окинув взглядом всех присутствующих, задумчиво потер подбородок, — Но вот проблема — ребятам же ведь тоже интересно… А как им рассказать, я представляю себе слабо, ибо рассказчик из меня плоховат, да и говорить бы пришлось много. Если только… — он быстро глянул на Дэйва, затем перевел взгляд на Винсента, на Татьяну и подозрительно нахмурился, — Послушай, а вы ведь тогда оказались на балу, потому что ты показывал ей воспоминания Эрика?

— Ну да, — хранитель памяти, скрестив руки на груди, согласно кивнул, — А у нее сошел с ума браслет и решил, что быть в прошлом в материальном виде гораздо интереснее, чем наблюдать за всем со стороны. Но, в общем-то, это не всегда так.

— То есть, если я попрошу, Дэйв… — мужчина вновь обратился к своему хранителю памяти, указывая на него, — Ты сможешь просто продемонстрировать им это… как бы со стороны?

— Конечно, — Дэйв уверенно кивнул и, покосившись на Винсента, уточнил, — Они будут присутствовать там, как… ну, скажем, как призраки. И, конечно, события будут сменять друг друга несколько быстрее.

— А я с ними отправиться могу? — Ричард улыбнулся, почему-то не то виновато, не то смущенно и развел руки в стороны, — Мне кажется, без объяснений будет трудновато, да и я бы какие-то детали заметил… А кое-кому, мне думается, вообще будет очень любопытно узнать некоторые аспекты того, что, увы, хранит моя память, — при этих словах его взор очень красноречиво уперся в Винсента, который от неожиданности даже отшатнулся, делая шаг назад.

— Подожди-подожди, — он вытянул перед собою руку открытой ладонью к собеседнику и, хмурясь, недоверчиво воззрился на него, — Как может твое прошлое быть связано со мной? Я ведь не знал тебя до относительно недавнего времени, разве…

Ричард загадочно улыбнулся.

— Быть может, и не знал, — отозвался он, — А может быть, и знал. Верь мне, Винс, некоторые события того времени тесно связаны с тобой. И, увы, что-то подсказывает мне, что сам ты о них не помнишь.

— Мне память никто не стирал, я не могу не по… — взгляд хранителя памяти неожиданно упал на кольцо с опалом на его руке и он, внезапно вспомнив поход в избушку Рейнира, растерянно примолк, переводя взгляд на наблюдающего за ним оборотня, — Или… стирал?.. Проклятие, какой это хотя бы век?

Лэрд помолчал, кусая губу и созерцая пол возле ног собеседника. Затем поднял взгляд и серьезно произнес:

— Шестой.

— Какой?! — Винсент, внезапно охрипший, шагнул назад и, искренне опасаясь упасть, вцепился в плечо стоящего рядом Эрика, — Какое отношения события шестого века могут иметь ко мне?! Да и к тебе, кстати говоря, тоже?!

— Не надо так переживать, — голосом врача-психиатра, разговаривающего с особо буйным пациентом, отозвался оборотень, — Сейчас Дэйв нас туда закинет и сам все узнаешь, к чему торопить события?

Дэйв, моментально уловивший в словах хозяина призыв к началу перемещения всех желающих к истокам его памяти, серьезно кивнул и, повернувшись лицом к стене, медленно и как-то неуверенно поднял руку, не то сомневаясь в верности собственных действий, не то неожиданно забыв, что вообще следует делать.

— Да уж, чего бы их торопить-то, эти события, в их-то возрасте, — сумрачно буркнул, между тем, де ля Бош и, оглядев всех находящихся в комнате, остановил взгляд на Татьяне, — Кстати говоря, некоторым… — слова о своевольном браслете и кое-ком, не способным уследить за его хулиганскими выходками, споткнулись обо что-то на половине пути и тихо растаяли, уступая место совсем другим речам. Винсент еще раз оглядел девушку с ног до головы, недоверчиво нахмурился и, наконец, с какой-то непонятной претензией констатировал:

— Ты не в платье.

Та, абсолютно не ждавшая подобных заявлений, пару раз моргнула, затем неуверенно окинула себя взглядом и столь же неуверенно кивнула, подтверждая слова собеседника.

— Не в платье. Я в нем и не хожу регулярно — это Эрику нравится, когда я выгляжу, словно средневековая дама, вот я иногда его и… балую, — он быстро улыбнулась мужу и, переведя взгляд на хранителя памяти, позволила себе легкую усмешку, — Ну, а вообще, спасибо, что заметил, Винс. Клянусь, я этого никогда не забуду!

Де ля Бош, пасмурно кивнув, предпочел не развивать тему.

— Браслет всеми руками держи, — только и буркнул он и, вероятно, желая избежать ответа от собеседницы, и не намереваясь вступать с ней в дискуссию по какому-либо поводу, обратил свой взор на мнущегося в нерешительности «коллегу». Несколько мгновений он хмуро созерцал его, очень явственно ожидая окончания этой нерешительности, затем устало вздохнул, закатывая глаза.

— Ты долго тянуть-то собираешься? Разрешение есть, все давно готовы и ждут — действуй! Хотя Татьяне я в свое время память Эрика и вовсе без разрешения показал…

Дэйв, радуясь возможности отвлечься от собственных сомнений, оглянулся через плечо и слегка махнул рукой.

— Ну, эти-то связаны, с ними все понятно. Я только…

— Стоп! — Татьяна, категорически вклиниваясь в мирное общение хранителей памяти, нахмурилась, даже делая небольшой шажок вперед, и обращаясь все-таки к старшему и, видимо, более опытному и знающему из них, — Что значит «связаны»? Ты, кажется, и в прошлом со своим вторым я что-то обсуждал на тему меня и Эрика, еще сказал, как же это… Что-то о том, что Тио о нас с ним знает что-то такое, что неведомо никому более. Может быть, хотя бы теперь объяснишь эти загадки?

— Тио что-то там знает, а объяснять должен я… — Винсент недовольно насупился, однако, бросив быстрый взгляд на ожидающую девушку, тяжело и устало вздохнул, — Ладно, ладно… Если тебе так лень побеседовать с кошечкой, попытаюсь растолковать сам. Итак, Татьяна… Эрик, — он слегка кивнул в сторону молодого графа, тем самым выказывая ему уважение, — Знакомо ли вам, друзья мои, такое понятие, как «судьба»?

— Кто бы мог подумать, что ты неожиданно станешь фаталистом, — фыркнул Ричард и, подойдя вновь к своей кровати, присел на нее, набираясь сил перед дальним путешествием, — А прежде таким ты не был.

— Я не фаталист, — лениво огрызнулся хранитель памяти, — И про «прежде» попрошу вообще не заикаться, пока я лично не увижу, что там было и каким я был. Я просто хочу сказать, что если взглянуть со стороны на все, что окружает и окружало этих двоих, то тут поневоле задумаешься, что все вокруг просто толкало их друг к другу в объятия. Кошка… Оба они звали ее одним и тем же именем, хотя между временем, когда хозяином ее был Эрик и когда хозяйкой стала Татьяна, пролегло три столетия. Браслет… Его носил Эрик, а после кошка отдала его Татьяне, вероятно, почуяв в ней хозяйку. Я не знаю, как еще это объяснить, честно. Судьба… она и судьба, как она есть.

— Но мне Тио отдала браслет потому, что у меня был кулон… — Татьяна, слегка растерявшись, невольно потеребила упомянутое украшение, — Да я и вообще не понимаю, как не понимал и ты, почему… как она почуяла во мне хозяйку, если я не имею отношения к роду? В смысле, не имела.

— Возможно, что в моем прошлом кроется ответ и на этот вопрос, — оборотень тонко улыбнулся и, слегка вздохнув, поднялся снова на ноги, очевидно, предполагая себя окончательно отдохнувшим, — Давай, Дэйв, заводи свою шарманку. Люди желают знать правду!

— Люди-то желают, — отозвался Эрик и, склонив голову набок, вгляделся в собеседника, — И даже готовы отправиться в путь по первому слову… Но вот готов ли ты, Рене?

Ричард удивленно хмыкнул и демонстративно выпрямил спину.

— Да я-то готов уже давно, еще с тех пор, как вновь все вспомнил, — он коснулся указательным пальцем виска и, пожав плечами, слабо охнул сквозь сжатые зубы, — Мы ждем только вас.

— А как же твои раны? — Татьяна, мигом подметившая это оханье, настороженно нахмурилась, — Ричард, ты уверен, что выдержишь это путешествие? Тебе был прописан постельный режим, а, насколько я понимаю, если мы отправимся в путешествие по твоей памяти, посидеть с попкорном на стуле там удастся вряд ли.

— Я выдержу! — в голосе оборотня явственно зазвенел металл, — Хватит тянуть резину! Дэйв…

— Да уж, открывай нам дверцу в страшное прошлое, — подхватил Винсент, видя, что «коллега» никак не решится на хоть какие-нибудь действия, — Не стесняйся так, здесь все свои.

Младший из хранителей памяти медленно обернулся, переводя на собеседника откровенно изумленный взгляд.

— Так дверь? Вот черт, а я-то думал, окно, еще прикидывал, как…

— В такое прошлое? — де ля Бош фыркнул и, качнув головой, позволил себе тяжелый вздох посвященного, утомленного недогадливостью окружающих, — Окно — это путь на пару лет назад. В шестой век есть только один путь — дверь.

Дэйв, нахмурившись, сосредоточенно кивнул и снова поднял, было, руку, однако, делать опять ничего не стал, еще раз оглядываясь через плечо на советчика.

— Но, Винсент… Это книга!..

Мужчина закатил глаза.

— Сначала ты открываешь дверь, — терпеливым тоном учителя младших классов вымолвил он, — А после уже листаешь. Понял?

Ричард, медленно переведя взгляд со своего хранителя памяти на подсказывающего ему Винса, затем обратно, тряхнул головой и, наконец, предпочитая взирать на того, кого понимает, обратился к Татьяне.

— Ты в прошлом общалась с двумя Винсентами… — в раздумье вымолвил он, — Скажи, у тебя тоже бывало ощущение, что то ли они говорят на каком-то непонятном языке, то ли это ты настолько… не понимаешь?

— Настолько глупа, — моментально уловив подтекст, девушка хмыкнула, согласно кивая, — Было дело, да. Я тогда сбежала от их общества на ближайшую лавочку…

Винсент, внимающий их беседе краем уха, недовольно махнул в сторону болтунов рукой. С его точки зрения, отвлекать и без того не до конца уверенного в себе молодого человека сейчас не стоило, тем более, что он уже приступил к необходимым действиям.

Дэйв, как некогда и сам Винсент, сейчас, воздев уже другую руку, шарил за гранью реальности. В пространстве уже смутно начали обозначаться очертания проема, когда он, наконец найдя то, что искал, стиснул незримую ручку и изо всех сил, прилагая их довольно немало, потянул ее, распахивая реальность.

Созданный его усилиями проход куда как больше походил на дверную створку, нежели у Винсента, посему Татьяна, полагавшая себя доселе уже маститой путешественницей как во времени, так и в памяти, невольно приоткрыла рот. Странное это было зрелище — полупрозрачная, неосязаемая, но ясно видимая створка, открытая, сдвинутая в сторону реальность и сизо-фиолетовая мгла за гранью проема. Отправляться в эту самую мглу, как и тогда, в миг путешествия в память Эрика, совершенно не хотелось, особенно при учете воспоминаний о том, что было тогда, но необходимость делать это вставала во всей красе, посему девушка, глубоко вздохнув, стиснула левой рукой браслет, удерживая его в верном положении и не позволяя вращаться.

— Мудрая мысль, — отметил ее жест Винсент и, одобрительно кивнув, мрачновато прибавил, — Мне бы не хотелось вновь болтаться среди веков, не имея даже нормальной одежды… — после чего, вероятно, посчитав разговор оконченным, решительно двинулся к открытой Дэйвом двери.

Помедлил возле нее несколько мгновений, окидывая взглядом, явно оценивая вид и форму, после чего качнул головой и, буркнув:

— Позер, — решительно шагнул за грань реальности. Ричард, проводив его взглядом, негромко хмыкнул и, тихонько пробормотав:

— Ну и рисковый же парень… — сам приблизился к проему. Замер на мгновение, стоя возле него, а затем, задержав дыхание, словно прыгал в воду, решительно шагнул вперед.

Татьяна с Эриком, переглянувшись, взялись за руки и, предпочитая не медлить, находя поддержку друг в друге, последовали за друзьями.

Последним в сизую мглу вошел Дэйв и, остановившись на пороге, мягко потянул на себя ручку. Дверь захлопнулась и исчезла, словно бы и не была никогда открыта.

В опустевшей комнате воцарилась тишина.