Тайна баронета

Глава 5

Огромное ярко-желтое солнце, совершенно ненастоящее, словно вырезанное из какого-нибудь фильма и приклеенное к не менее ненастоящему небу, заливало безжалостно слепящим светом невероятных размеров пустынное поле. Редкие пучки травы, кое-где виднеющиеся на потрескавшейся от жара земле, уже пожухли, пожелтели от недостатка влаги и как будто бы подчеркивали своей безжизненностью страшную жару этой пустыни.

Посреди бескрайнего поля возвышался холм, гигантский по своим размерам, но в масштабах этой пустоши кажущийся маленьким, совершенно крохотным. Ни души, никого и ничего не было видно вокруг, ни звери, ни птицы не смели нарушить покой этого места и, казалось, никогда бы и не осмелились сделать это. Только безмолвие, тишина, дрожащая в раскаленном воздухе слабой, неверной дымкой, окутывала холм, храня его вечный сон.

Где-то вдалеке, на самом горизонте, спасительным зеленым пятнышком виднелся оазис, крошечный кусочек леса, однако, находился он столь далеко, что самая мысль о необходимости добираться до этой зелени навевала ужас и невольное желание сдаться, отдавая себя на милость всемогущей стихии.

Молодые люди, очутившееся в самой сердцевине этого воплощения земного Ада, прямо у подножия холма, недоуменно огляделись. Никто, ни один из них решительно не понимал, где они находятся и, сдавалось, не знал и что они вообще делают здесь. Жестокое солнце, обрадованное появлением новых жертв, как будто усилило свой жар, и неожиданные пришельцы принялись обмахиваться руками.

Молодой высокий блондин расстегнул несколько верхних пуговиц рубашки; мужчина с волнистыми волосами до плеч оттянул ворот футболки, глубоко вздыхая. Другой мужчина, брюнет, ростом не уступающий блондину, передернул плечами и болезненно поморщился. В отличии от своих спутников, он был облачен в одни только штаны, и сейчас, босой, полуголый, должен был бы чувствовать себя на солнцепеке несколько лучше, чем они. Однако, солнце, горячее, раскаленное, так безжалостно касалось его обнаженной кожи, что мужчина невольно забеспокоился, как бы не заработать как минимум солнечный удар, или как максимум ожог.

Лохматый шатен, одетый, пожалуй, теплее всех, виновато огляделся и, обреченно вздохнув, стянул пиджак, перекидывая его через руку.

Девушка, подняв ладонь и старательно заслоняясь ею от солнца, прищурилась, оглядываясь и, непонимающе хмурясь, перевела взгляд на своих спутников. Изящный браслет на ее руке, выполненный в виде гибкого кошачьего тельца, согнутого кольцом, украшенный черным камнем, ярко сверкнул, отражая солнечный луч. Камень, поймав его, слегка потемнел, но тут же будто бы озарился изнутри, поглотив яркий свет.

— Искренне надеюсь, что мы находимся здесь все-таки не в материальном виде, — девушка вздохнула и, опустив руку, устремила задумчивый взгляд на браслет, обращаясь уже скорее к нему, — Ибо солнце явно полагает иначе…

— Браслет в нормальном положении? — один из ее спутников, пытаясь собрать длинные волосы в подобие хвоста, удерживаемого рукой, вопросительно воздел бровь. Собеседница его утвердительно кивнула, и он равнодушно пожал плечами.

— Ну и все, значит, все так, как и должно быть. Ну… или почти так, — он перевел взгляд на шатена, на лице которого все отчетливее и отчетливее проступала вина, — Ибо я что-то не вижу тут главных героев драмы.

— Да и воспоминания мои начинались как-то… не совсем так, — растерянно откликнулся полуобнаженный брюнет, окидывая взглядом окружающее пространство, — Дэйв, ты уверен, что закинул нас туда, куда нужно?

— Ни в чью другую память отправить нас я бы не смог, — мрачновато буркнул в ответ шатен и, насупившись, ковырнул мыском ботинка сухую землю, — Я просто… немного… — он замялся, вздохнул, затем опустил голову ниже, — Чуть-чуть промахнулся. Мы… капельку раньше по времени, чем надо, — он бросил на обратившегося к нему виноватый взгляд и тихонько прибавил, — Прости, Ричард…

— Так и мы что, ничего не увидим? — Ричард непонимающе нахмурился и, начиная постепенно ощущать собственное бессилие в этой беседе, оглянулся на второго из хранителей памяти, присутствующего здесь. Тот успокаивающе махнул рукой.

— Без паники, друг мой. Память в наших руках — это дверь, открывающая доступ к событиям определенного периода времени. Сам хозяин, пребывая вот так в собственных воспоминаниях вполне может увидеть что-то, о чем некогда не имел даже понятия. Не зря хранители памяти открывают двери… Мы — воспоминания о будущем, пребывающие ныне в прошлом. Мы все увидим, только придется немного подождать.

На несколько мгновений повисла тишина. Изречения старшего из хранителей памяти были столь странны, так запутанны и тяжелы для понимания, что для осознания их требовалось некоторое количество времени.

— То есть, ты хочешь сказать… — неуверенно начала, спустя несколько мгновений, девушка, периодически поглядывая на хмурящегося блондина, — Что, если мы возьмем воспоминания, допустим, Эрика, то ты, как его… пусть бывший, но все же хранитель памяти, можешь открыть нам проход в восемнадцатый век? И нам там необязательно будет находиться рядом с Эриком, мы сможем гулять, куда захотим?

— О, так тебе все же понравилась наша прошлая прогулка по средневековому Парижу? — длинноволосый мужчина, известный читателю, как Винсент де ля Бош, каверзно прищурился, ехидно ухмыляясь, — Пробелы в твоем культурном воспитании были восполнены?

Татьяна помрачнела. Воспоминания ее о путешествии в память Эрика, о их с Винсентом совместном дефиле по улочке Парижа, где ей на голову едва не вывалили кучу очисток, были не то, чтобы особенно свежи, однако же, все еще достаточно ярки и не вызывали слишком приятных ощущений.

— Более чем, — буркнула девушка и, желая отвлечься от неприятной темы, с легким неодобрительным вздохом покосилась на вглядывающегося вдаль Ричарда. На левом плече его все еще явственно проступал след от недавнего пулевого ранения и, как бы мужчина не хорохорился, было очевидно, что дискомфорт он все-таки испытывает — левой рукой он двигал не так свободно, как правой. И, тем не менее, не преминул приставить именно эту ладонь козырьком к глазам, всматриваясь в плохо различимую среди жаркого марева точку вдали.

— Что за ерунда? Сюда кто-то идет? — он перевел взгляд на шатена и непонимающе сдвинул брови, — Дэйв?

Тот на несколько мгновений сжал губы, определенно не испытывая особенного желания отвечать. Расписываться в собственных промахах, а тем паче — повторять признание их, ему было неприятно до чертиков.

— Я не знаю, — наконец выдавил из себя он, сам обращая внимание на точку вдалеке и сумрачно сверля ее взглядом, — Не имею понятия, кто бродил тут по пустоши до тебя… Я же не бывал здесь.

— И ведь не поспоришь… — буркнул Ричард и, вздохнув, опять обратил внимание на упорно приближающуюся точку. Различить в жарком мареве, что она собою представляет в действительности, издалека было довольно затруднительно (хотя мужчине это и удалось), но теперь, когда она приблизилась на достаточное расстояние, стало понятно, что это человек.

— Кто это? — блондин, теперь уже тоже вполне различающий человеческую фигуру, недоуменно нахмурился, мельком бросив взгляд на оборотня. На него близящийся силуэт походил мало, да и сам мужчина уверенно отрицал подобное начало своей истории, посему изумление его было вполне понятно.

Между тем, человек, чья личность пока оставалась загадкой, двигался с определенным трудом, едва переставляя ноги под палящим солнцем, иногда пошатываясь, но продолжая идти, упорно и уверенно приближаясь к холму.

Девушка, которую мысль о молчаливом ожидании незнакомца почти пугала, со вздохом огляделась. Холм выглядел подозрительно знакомым, хотя узнать его сейчас возможным решительно не представлялось, и она, несколько секунд поизучав местность вокруг, предпочла осведомиться у главного героя предстоящей истории об арене действий.

— А где мы? Мне, кажется, знакомо это место…

— Действительно? — Ричард красиво изогнул бровь и, хмыкнув, вежливо добавил, — Дам небольшую наводку — в наши дни ты живешь здесь. В принципе, мы все тут живем.

— Ты хочешь сказать… — Эрик, повернувшись столь резко, что пожухлая трава обернулась вокруг каблука его ботинка, недоверчиво воззрился на холм, затем медленно переводя взор на собеседника, — Ты хочешь… Здесь будет Нормонд?.. — увидев утвердительный кивок, он непроизвольно поежился и, предпочитая отвлечься от созерцания своей несуществующей пока что вотчины, медленно отвернулся, — Я и представить не мог, что без замка холм может казаться таким неприятным.

— И без леса, — поддакнула девушка, — Лысый какой-то… Да еще и солнце шпарит просто жутко, мне кажется, в будущем оно немного снизило свой пыл.

— За пятнадцать столетий покрылось корочкой льда… — элегически протянул старший из хранителей памяти и, сжав рукой волосы, пытаясь все-таки изобразить из них хвост, вгляделся в приближающийся силуэт, — Возникает смутное чувство, что этого парня я где-то видел… А еще смутное воспоминание, что кто-то обещал давать пояснения по ходу пьесы. Ричард?

Черноволосый полуголый мужчина, негромко фыркнув, потер раненное плечо и, пожав обоими, чуть развел руки в стороны.

— Винсент, каких пояснений ты от меня ждешь? Мне кажется ты, как хранитель памяти, пусть и не мой, должен бы видеть, что меня самого тут еще даже нет! — он вздохнул и, подавая позитивный пример, призывая к длительному ожиданию, не мудрствуя лукаво, уселся прямо на землю, облокачиваясь на собственное колено и подпирая щеку ладонью, — Нам остается только ждать. Хотя могу сказать точно главное — это не я. Я прибуду не пешком.

— А вот Дэйв, должно быть, знает… — в раздумье протянул Эрик и, оглянувшись через плечо на молодого человека, замершего возле присевшего Ричарда в позе телохранителя, вопросительно приподнял брови, — Ведь верно?

Хранитель памяти в ответ хмуро повел плечом и, переведя взгляд куда-то вдаль, недовольно насупился.

— Откуда мне знать, если я не бывал здесь? — пробурчал он и, вздохнув, добавил, — Не гоните лошадей, господин граф. Скоро все узнаете. Вот и ваш неизвестный уже подошел…

Расплывчатый в жаркой дымке силуэт и в самом деле успел уже приблизиться настолько, что рассмотреть его во всех подробностях, включая и черты лица, не составляло более труда.

Винсент, только, было, присевший на землю рядом с Ричардом, медленно поднялся на ноги. На лице его одно за другим, сменяясь с неимоверной быстротой, путаясь, мешаясь друг с другом, замелькали недоумение, неверие, абсолютное поражение, почти страх и, наконец, — крайняя степень ступора.

Татьяна, как раз собиравшаяся о чем-то спросить его, и глядящая, в отличие от спутников, не на подошедшего человека, заметив эту гамму чувств, растерянно заморгала и поторопилась, в свой черед, обратить взор на того, кто явился причиной этого всплеска эмоций.

Выглядел же он, надо сказать прямо, отнюдь не лучшим образом и, наверное, поэтому привлекал внимание. Человеческое несчастье всегда почему-то притягивает взгляды…

Темные, коротко остриженные волосы незнакомца сбились в сплошной колтун и, словно этого было мало, слиплись от крови; рубаха, свободная, когда-то, вероятно, белая, но ныне посеревшая и едва ли не почерневшая от грязи и пыли, со следами земли и крови на ней, была порвана, а мощная грудь, кое-как прикрытая ею, тяжело вздымалась от частого дыхания.

Подошедший вызывал жгучую жалость, желание утешить его, помочь, однако… В большей степени внимание наблюдателей притягивал не этим. Взоры всех их, каждого из них были прикованы к лицу человека, который, шатаясь, словно пьяный, продолжал, кое-как ступая, продвигаться вперед, постепенно огибая холм.

Не взирая на совершенно другую прическу, на следы крови и грязи на лице, на измученный вид, на черты, искаженные гримасой боли и усталости, узнать его было совершенно не трудно. Особенно, если учесть, что сейчас этот же человек стоял рядом, не менее, а то и более ошарашенно вглядываясь в самого себя, и провести сравнение, поискать отличия и толком их не обнаружить, сейчас было отнюдь не затруднительно.

Девушка неуверенно и недоверчиво перевела взгляд на Винсента. Тот стоял, широко распахнув глаза, стиснув руки в кулаки и, приоткрыв рот, явно не находился, что сказать, как характеризовать происходящее.

— Винс… — Эрик, негромко кашлянув, тоже медленно повернулся к своему спутнику, — Но ведь это…

— Я вижу, Эрик, — ответ хранителя памяти прозвучал резко и, нахмурившись, он отвел глаза, — Я вижу, но… но я не помню… Не могу вспомнить, чтобы я… Черт побери, я себя вообще таким не помню! Это и правда шестой век?.. — он глянул на Ричарда; лицо его было растерянно.

Оборотень, тихонько вздохнув, без видимой охоты поднялся на ноги. Сидеть на земле ему было не в пример удобнее, чем стоять, не взирая на понимание, что просидеть вот так на протяжении всего брожения по его воспоминаниям, не удастся, поэтому в глазах его на миг мелькнуло недовольство.

— Правда, — буркнул он и, нахмурившись в сторону Винсента из прошлого, еще раз потер раненое плечо, — Не будет же Дэйв без моего ведома нас мотать по всей линии времени. Ну… надеюсь, по крайней мере.

— Не будет… — хранитель памяти, вопреки собеседнику как раз вновь опустившийся на землю, обхватил голову руками, — Черт побери, у меня голова пухнет! Как я…

— Здравствуй, Венсен.

Тихий голос, неожиданно прозвучавший в этой пустоши, среди безмолвия, прерываемого лишь тяжелым дыханием раненого, упорно шагающего куда-то вперед, заставил пришельцев прервать беседу и все-таки обратить более пристальное внимание на происходящее.

— А это кто еще такой?..

Растерянный вопрос девушки остался без ответа. Спутники и собеседники ее, включая даже Дэйва и Ричарда, в происходящем сейчас понимали ничуть не больше ее, посему и внимание их было поглощено разворачивающейся перед глазами сценой. Вопрос, вполне вероятно, не был даже услышан.

Впрочем, нельзя не отметить, что непосредственный участник событий, видимо, понимал столь же мало, как и сторонние наблюдатели. При звуке голоса он вздрогнул, словно огретый бичом и растерянно завертелся на месте, напряженно оглядываясь и пытаясь увидеть человека, разговаривающего среди этой пустоши. Наконец утомленный взор его сумел различить на склоне холма темную фигуру, закутанную в плащ. Из-под опущенного капюшона сверкнули чьи-то страшные глаза, и раненый, издав приглушенный стон мученика, сделал несколько шатких шагов назад.

— Снова ты… Дьявол!.. — он судорожно сглотнул и отшатнулся еще чуть дальше назад, нервно шаря по груди, как будто желая найти там что-то. Ответом на эти слова и действия послужил негромкий, очень мягкий и даже, как будто бы сочувствующий, смех. Неизвестный скинул капюшон, демонстрируя абсолютно человеческую голову, почти лишенную волос наверху, но имеющую небольшую острую бородку внизу, и улыбнувшись, шагнул к собеседнику. Лицо его было изборождено множеством морщин, взгляд выдавал человека уже хорошо пожившего, но стариком в полном смысле слова назвать этого мужчину было бы затруднительно. Татьяне невольно вспомнился молодеющий от встречи к встрече Тьери, и она внезапно осознала, что на последнего новый знакомый чем-то похож.

— Ты ищешь крест, Венсен? — вежливо поинтересовался он голосом, в котором отдаленные раскаты грома причудливо сплетались с нежным журчанием ручья и, глядя на собеседника с явным дружелюбием, с расположением приветливого человека, жаждущего пригласить в гости старого приятеля, протянул к нему руку, — Не стоит. Ты потерял его два дня назад, помнишь? Жар и одиночество плохо сказываются на твоем состоянии, друг мой, но я предупреждал… Почему ты отвергаешь мою помощь?

Винсент из прошлого, которого незнакомец называл несколько иным именем, отличным от того, что хранитель памяти носил сейчас, стиснув ткань рубахи, бросил на говорящего неприязненный взгляд.

— Потому что я не верю тебе… дьявол, — в последнем слове прозвучали нотки неуверенности, но, судя по всему, имени собеседника Венсен не знал, — Потому что ты ничего не объясняешь мне, только пугаешь скорой смертью! Я бежал от смерти, старик, я бежал от верной погибели навстречу жизни, и я не хочу губить ее в угоду тебе! Ты не говоришь мне, кто ты такой, ты не говоришь, что тебе нужно, ты даже не говоришь, откуда знаешь меня, и я…

— Кто же не знает тебя? — старик, перебив негодующего собеседника с абсолютной безмятежностью, неожиданно насмешливо прищурился и продолжил, нарочито растягивая слова, — Венсен ла Бошер, бастард маркиза Антуана ла Бошера, убийца собственного брата… Жил в роскоши, был принят, как законный наследник, но после случившегося был сослан на каторгу, откуда бежал… Кто ты? Ты — беглый каторжник, презираемый, гонимый, жалкий, обреченный на смерть от рук преследующих тебя людей. И поделом! Ведь при побеге ты убил еще нескольких, не так ли, друг мой? Если память не подводит меня, двоих?

— Троих, — мрачно поправил молодой мужчина. В глазах его при этом мелькнуло нечто такое, от чего девушке, наблюдающей эту беседу со стороны, стало не по себе. Никогда доселе ей не приходилось видеть в глазах своего верного друга такого выражения…

Венсен, как будто ощутивший что-то или же просто не испытывающий желания показывать собеседнику истинных мыслей и чувств, поспешил опустить взгляд.

Девушка, увлеченная происходящим не менее прочих, не позволяющая себе даже толком задуматься над звучащими словами, внезапно осознав некоторые из них, недоуменно нахмурилась.

— Подождите, но… ла Бошер!.. Где я слышала эту фамилию?

— Тетя Альжбета… — супруг ее, охрипший от изумления, пораженно покачал головой, переводя взгляд на друга, — Но я не понимаю, как Винсент…

— Какая еще Альжбета? — Ричард, которому некогда была сообщена история о старушке, которой молодой граф де Нормонд снес сарай, но уже начисто про нее забывший, нахмурился, сам отвлекаясь от происходящего и окидывая друзей вопросительным взглядом.

Татьяна, вспомнившая «тетю Альжбету» в несколько иной ипостаси, потрясенно покрутила головой.

— Но это же… не может быть… — она перевела взгляд с упрямо отмалчивающегося Винсента на Эрика, затем на Ричарда, Дэйва и наконец чуть слышно выдавила, — Мать… Альберта?..

Повисло тяжелое молчание. Старший из хранителей памяти молчал, не сводя пристального взгляда с самого себя и словно бы пытаясь найти отличия, увидеть хоть что-то, что дало бы ему надежду, что беглый каторжник, Венсен ла Бошер, просто похож на него, но им самим отнюдь не является. Спутники его, на время забыв о том, что целью их визита в далекое прошлое были отнюдь не пересуды между собою, а созерцание происходящего, переглядывались, не зная, что и говорить, да и что думать.

— Ну, быть может… — Ричард неуверенно поднял руку, намереваясь почесать висок, но так и не выполнив этого намерения, чуть отвел ее в сторону, — Однофамилец?

— Нет, — голос Винсента прозвучал глухо. Он сделал шаг вперед, вставая так, чтобы не видеть лиц никого из тех, к кому обращал свои слова и, продолжая созерцать каторжника, глубоко вздохнул.

— Я… изучал предков Альберта. Думал, что врага надо знать досконально, вплоть до его корней. Читал… Венсен ла Бошер убил своего брата и был сослан за это на каторгу родным отцом. Позднее бежал и, вероятно, сгинул где-то, хотя тело его так и не было обнаружено. Все… все сходится, — он напряженно облизал губы и голос его зазвучал парализовано, — Этот человек — Венсен ла Бошер. Тот самый Венсен, который является одним из предков Альжбеты и, соответственно… Альберта. Но я… я не думал, что этот человек — я! — он рывком обернулся, окидывая потерянным взглядом друзей, — Я даже не… У меня и в мыслях такого не было! Чтобы я был… родственником Альберта?.. Его предком, да это же уму не!.. — он вдруг замолчал и перевел совершенно ошалелый взор на Татьяну. Несколько мгновений молчал, а затем, снова отвернувшись, едва слышно вымолвил:

— А ведь у Альберта… есть дочь.

Татьяну шатнуло. Все эти разговоры о том, что Винсент — родня Альжбете ла Бошер, о том, что он родня Альберту были, безусловно, очень интересны, но до этого мига казались как-то не затрагивающими ее саму. И вот теперь осознание капля за каплей просачивалось в разум, приходило понимание неотвратимой неизбежности — Винсент де ля Бош, Венсен ла Бошер ее родственник. Предок! Родная кровь!

— Хорошо, что между нами так ничего и не было… — обалдело прошептала девушка, ни к кому, собственно, не обращаясь.

— Не понял, — ее муж, услышавший, в отличие от хранителя памяти, шепот супруги, нахмурился, обращая к ней взгляд, — Разве ты и Винсент… Татьяна?

Ответить девушка не успела. Дэйв, уже некоторое время как внимавший разговору своих спутников с крайне недовольным видом, тяжело вздохнул и, глянув на экс-хозяина, пасмурно, но очень отчетливо произнес:

— Мне что, кино на паузу поставить? Помолчите.

— Правда, потом поболтаете, — поддержал Ричард, — Я обещал страшное и увлекательное прошлое, так что… давайте-ка оставим обсуждения на потом. И так половину разговора пропустили.

— Говори за себя, — сумрачно буркнул в ответ старший из хранителей памяти. Он и в самом деле, известив всех потрясенных слушателей о своем родстве с Альбертом и его дочерью, вновь обратил внимание на происходящее и обсуждений за своей спиной почти не слышал. Лишь сейчас, уловив последнюю фразу оборотня, решил прореагировать на нее.

А между тем, события развивались, стремительно набирая оборот, грозя обернуться чем-то опасным и страшным.

— Ты уже третий раз встречаешься мне! — раздраженно рычал Венсен, стиснув кулаки и явно намереваясь разорвать собеседника на части, — Но не говоришь, кто ты и что тебе нужно от меня! Клянусь небом, оставившим меня, старик, если ты не скажешь и сейчас, я присоединю к тем трем мертвецам и тебя!

Ответом ему послужил негромкий, но очень довольный, короткий смех. Старик, продолжая улыбаться, мягким движением поднял правую руку и, словно силясь усмирить собственное веселье, скользнул пальцами по губам. На пальце его ярко сверкнул массивный перстень, украшенный опалом.

— Дьявол… — шепот, испуганный и потрясенный, прозвучал на сей раз, как это ни странно, не со стороны замершего в напряжении измученного путешествием человека, но со стороны его будущей версии. Винсент, ошарашенный, сам напряженный не менее своего прошлого «я», широко распахнув глаза, взирал на неизвестного.

— Кажется, я знаю, кто это… — пробормотал, почти пролепетал он и, не пожелав уточнить своих слов, умолк, предоставляя возможность говорить прошлому.

— Горяч и смел даже на пороге смерти… — старик, в задумчивости коснувшись пальцами собственного подбородка, ухмыльнулся, качая головой, — Венсен-Венсен, твое поведение определенно нравится мне. Но разум твой туманит усталость, ты никак не можешь понять даже простых вещей… Ведь я говорил тебе, уже не единожды — я пришел на твой путь, чтобы спасти тебя. Люди Антуана найдут тебя совсем скоро и тогда, опасаюсь, он не пожелает пощадить тебя. Он любил Леона, даже несмотря на то… несмотря ни на что.

— Как много тебе известно… — Венсен, скрипнув зубами, зло и раздраженно пнул землю, — Ты надоел мне, старик! Я смогу спастись и без тебя, тем более, что ты не хочешь даже назваться и…

Старик поднял руку, жестом останавливая своего гневливого собеседника.

— Мое имя Рейнир, Венсен, и оно ничего тебе не говорит. Не приняв мою помощь, ты погибнешь на закате этого дня, умрешь от жажды и голода. Люди Антуана найдут твое тело, ибо они идут по твоим следам, и принесут его твоему отцу… А тот отречется от тебя и велит выбросить твои останки в выгребную яму. Этого ты желаешь, несостоявшийся маркиз? Такой участи ты хочешь для себя? Я пришел на твой путь с единственной целью — спасти твою жизнь, жизнь, которую ты так стремишься разрушить, я желаю преподнести тебе в дар силу, дать другую жизнь под другим именем, дать судьбу, о которой ты не смел и мечтать. Пойдем со мною, мой друг. Пойдем, и останешься в живых… — и с этими словами он протянул руку в сторону замершего в растерянности собеседника.

— Рейнир… — Татьяна, неожиданно сообразившая, что ей уже доводилось слышать это имя, нахмурилась, потирая лоб, — Рейнир, это что… это которой Рейнир?

— Да, — последовал довольно мрачный ответ. Хранитель памяти определенно не был в настроении поддерживать неловкую шутку.

— Маг, проклявший замок и графа. Тот, кто создал кошку, тот, чье наследие так желает заполучить в свои руки Альберт, тот, в чьей избушке мы были, и тот, кому принадлежит это кольцо! — он вскинул правую руку и перстень с опалом, украшающий ее, точно такой же перстень, как и на руке мага, тускло блеснул в лучах солнца. Девушка примолкла, не решаясь более ничего говорить. Впрочем, слова сейчас были явно излишни.

— Преподнести мне в дар жизнь, преподнести мне в дар силу… — Венсен презрительно скривился и покрутил головой, — Так я и поверил. В людское бескорыстие, в людское благородство я не верю, старик, больше нет. Что тебе нужно взамен, чего ты хочешь от меня?

— Я хочу сделать то, что можно назвать… опытом, — маг, наконец-то отбросивший экивоки и увертки, заговорил напрямик, — Я хочу не просто подарить тебе жизнь, я хочу создать для тебя жизнь принципиально новую, иную, хочу обратить тебя в существо, которое, быть может, будет полезно людям… а может быть и нет. Я хочу посмотреть, что будет, Венсен, если я дам тебе силу и позволю самому решить, на что употребить ее.

— Мне?.. — мужчина, явственно растерявшись, неуверенно указал на себя пальцем, переспрашивая еще раз, — Меня? Человека, убившего собственного брата, того, кто погубил еще нескольких, в общем, совсем невинных людей? И ты хочешь дать мне какую-то там силу, а что, если я вновь убью кого-нибудь? Ты не думал об этом?

Старик вновь негромко рассмеялся и, опустив голову, покачал ею.

— Нет, ты не убьешь, Венсен… Ты слишком совестлив, мой друг, слишком благороден… Но и упорен, не отступаешь перед трудностями, идешь к своей цели и мне нравится это в тебе! Я следил за тобою. И когда ты сбежал из места своего заключения, безвинный узник, я убедился в верности моих расчетов и надежд. Поэтому я пришел к тебе, Венсен. А ты, не будь ты готов или же, по крайней мере, не будь ты в отчаянии, не стал бы слушать меня сейчас. Ты уже согласен, ведь верно?

На несколько секунд возле холма воцарилось молчание. Даже сторонние наблюдатели на сей раз предпочитали не произносить ни слова, созерцая эту сцену с величайшим напряжением и ожидая ответа, который, надо признать, был им хорошо известен.

Венсен в раздумье почесал щеку, а после гордо выпрямился, бросая на собеседника полный отчаянной, какой-то злой решимости, взгляд.

— Ты колдун, да? Я слышал рассказы о том, что вы существуете, хотя и не верил… Так вот, старик, слушай мои слова — ты прав, я согласен. Согласен, черт меня побери, на твое странное предложение, хотя я и не готов. Но я в отчаянии, и я не хочу умирать, ибо я не заслуживаю смерти! Я остановил своего брата и ничуть не сожалею об этом, но отец не желает верить… Я согласен, старик, слышишь ты, я согласен! Делай, что хочешь, не думаю, чтобы мне стало хуже. Вот только… мое имя…

— Ты получишь другое имя, — Рейнир, лицо которого так и светилось победоносной улыбкой, милостиво опустил бородку, словно уже преподнося собеседнику тот дар, о котором говорил, — Я думал об этом, и я знаю, как ты будешь зваться отныне, Венсен… нет. Ты более не Венсен. Венсен ла Бошер остается здесь, в этой пустыне и умирает, несчастный, оклеветанный человек, чье тело даже не будет найдено. Со мною же сейчас уходит Винсент де ля Бош, чья судьба пока неизвестна, но вскоре решится, — он вновь вытянул руку вперед и, в несколько шагов приблизившись к растерявшемуся Венсену-Винсенту, положил ладонь ему на плечо, — Более нас здесь ничего не держит, друг мой. Идем.

Далекое эхо последнего слова растаяло над уже опустевшей равниной.

Никто из наблюдающих происходящее людей даже не успел понять, что произошло, — мага и его собеседника просто не стало. Не было ни щелчков, ни развеявшегося дыма, их очертания не таяли медленно и долго, как утренний туман, — не было ни одного из так любимых Альбертом дешевых фокусов. И почему-то именно это, именно последний завершающий штрих необычной картины окончательно убедил гостей из будущего в невероятной силе и высоком мастерстве мага, о котором в их времени говорили не иначе как о великом.

— Так… и чего у нас дальше? — вопрос, неожиданно заданный Ричардом, заставил всех, исключая, разве что, Винсента, продолжающего сумрачно созерцать то место, где мгновения назад стоял сильнейший маг всех времен и народов, обратить взгляды к нему. Дэйв, мимолетно оглянувшись через плечо, бросил на хозяина взгляд, полный доброй насмешки.

— Ну, ведь это же ты хотел давать объяснения по ходу действий, — скромно улыбнувшись, аккуратно напомнил он, — Что же — дерзай. Настало время для первого акта нашей пьесы…

— Ах, вот как? Ага, — оборотень, мигом сориентировавшись, открыл, было, рот, дабы и в самом деле начать давать пояснения, а точнее — анонсировать предстоящие действия, но, заметив странно бледного де ля Боша, нахмурился, — Эй… Винс, ты как?.. Ты знаешь, там дальше дела обстоят, в общем-то, ничуть не лучше, так что, быть может, пока не поздно…

— Все нормально, — голос хранителя памяти звучал откровенно заморожено; взгляд не отрывался от какой-то точки в пространстве, — Все в порядке. Что ты собирался сказать?

— Да-да, — Ричард, все-таки не до конца уверенный в действительно нормальном состоянии друга, мимолетно поморщился и, решительно кивнув, все же начал, — Думаю, все вы помните легенду о проклятии рода де Нормонд, не так ли? И, надеюсь, не забыли и ее начало…

— Как же забыть, — Татьяна, которая некогда именно на первых строках легенды несколько раз перебивала рассказчика-Винсента, и именно благодаря этому хорошо запомнила их, хмыкнула и нараспев проговорила, — Светило яркое солнце, когда молодой граф, явившись на холм, с улыбкой обозрел окрестности…

— Именно, — оборотень улыбнулся с непонятным самодовольством и, кивнув, продолжил сам, — Давным-давно, когда замка не было еще и в помине, молодой граф де Нормонд прибыл на этот самый холм и с улыбкой обозрел окрестности… Все правильно. Но, увы, история не сохранила некоторых незначительных подробностей. Так, например, забыла она, что на холм-то граф прибыл, но был при этом не один, а в компании друга. Что уж говорить, что не сохранилось и имени друга. А звали его…

— Ренард! — неожиданно раздался за спинами молодых людей громкий, звонкий молодой голос, — Не гони так, я не успеваю за тобой!

Татьяна, замерев на мгновение, медленно и неуверенно обернулась. Имя было ей знакомо, хотя голоса, произнесшего его, слышать ей прежде не доводилось. Впрочем, стоит заметить, что знакомо оно было не только ей.

Граф де Нормонд, обернувшись вместе с супругой, изумленно моргнул и, быстро глянув на Ричарда, вновь обратил внимание на приближающегося к холму человека; даже Винсент, несколько пришибленный только что открывшимися ему обстоятельствами, счел своим долгом взглянуть на новых участников событий.

К холму, уверенно восседая на вороном тонконогом жеребце, во весь опор мчался тот же человек, что только что рассказывал им о несовершенстве древней легенды. Это был он, и узнать его, в отличии от прошлой версии Винсента, можно было даже издалека, но одновременно словно бы и не он.

Черные волосы, спускающиеся чуть ниже ушей, лежали, несмотря на бешенную скачку, ровной красивой волной; темно-синяя туника ловко сидела на стройной сильной фигуре, выгодно ее подчеркивая, а накидка такого же цвета приоткрывала темную рубаху, чьи рукава немного раздувал встречный ветер. Всадник, одетый в темное, идеально соответствовал своему коню, с ним вместе представляя великолепную картину.

Он натянул поводья, придерживая вороного и, окинув взглядом холм и пространство рядом с ним, непонимающе нахмурился, поднимая руку и в растерянности проводя ею по волосам. Солнце ярко сверкнуло на серебряных застежках на манжете рубахи, и из-за спины молодого мужчины, не давая ему опомниться от непонятного изумления, послышался недовольный возглас.

— Этак недолго и с коня упасть! — второй всадник, которого его товарищ доселе немного загораживал, аккуратно придержал гнедого жеребца, мягко выводя его из-за спины спутника, — Зачем было так нестись? Ты же видишь — здесь никого нет, значит, тебе показалось, как я и говорил. Почему только ты никогда не доверяешь мне…

— Я готов клясться, — я слышал голоса! — Ренард слегка натянул поводья, удерживая коня. Вороной горячился, еще не остыв от бешеной скачки, перебирал ногами и, казалось, так и норовил броситься вперед, продолжить бег даже вопреки воле седока.

— Рене… — попытался что-то сказать спутник мужчины, но он перебил его.

— Я подумал… что, если это тот каторжник?

— Ла Бошер? — в голосе его собеседника послышалось нескрываемо веселое изумление, — И куда же он девался, коли так?

— Откуда мне знать, — огрызнулся Ренард и, окинув взглядом пустую степь, недовольно дернул плечом, — Быть может, он скрылся за холмом или… Что, если бы мы его схватили?

— Ренард, — молодой человек, определенно не одобряя горячности собеседника, слегка покачал головой, — От жары может почудиться все, что угодно и, клянусь, я не слышал никаких голосов! Мы оба сильно устали и, конечно, не следовало ехать этим путем…

— Вот как? — брюнет фыркнул и неожиданно легко соскользнул со своего жеребца, — Интересно, а кто это завел нас сюда? Кажется, ты говорил, что знаешь дорогу, призывал небеса в свидетели! Вик, честное слово, в следующий раз я не поеду по предложенному тобой пути.

— Я хотел сказать, что коль скоро мы оба устали, того преступника мы бы не смогли схватить и вдвоем, — названный Виком пожал плечами и, соскочив по примеру спутника с коня, прибавил, — Ты забыл, что говорят о нем? Он был обессилен, а смог убить троих! Троих, Рене, так что́ ему мы двое? Ну, да ладно… По счастию, его здесь нет, да и я не думаю, чтобы он выжил в этой пустыне — помнится мне, он был даже ранен! А за дорогу ты не беспокойся, друг мой, — мы выберемся из этой пустоши, выберемся, не будь я Викто́р де Нормонд!

Татьяна вздрогнула и, сжав руку мужа, внимательнее вгляделась во второго из присутствующих здесь молодых людей. Эрик, сам стиснув ладонь девушки и чуть побледнев, приоткрыл рот, во все глаза глядя на основателя своего рода, жадно изучая черты его лица и ища в них сходство со своими… ища и находя. Молодой граф де Нормонд, прибывший на место, где в, очевидно, уже недалеком для него будущем, будет возведена его вотчина, невзирая на то, что в отличие от потомка не мог похвастаться очень уж светлой шевелюрой, все-таки неуловимо походил на него. Вернее, это, конечно, сам Эрик имел неоспоримое внешнее сходство со своим достославным предком и, подмечая это сходство сейчас, определенно не находился, как выразить свои впечатления от столь неожиданной встречи.

Тем временем, пока молодые люди, пытаясь осознать происшедшее как свершившийся факт, не в силах были вымолвить и слова, а значит, и не мешали своим спутникам воспринимать события, последние благополучно развивались своим чередом.

Ренард, покачав головой, тоскливо окинул взглядом пустошь и сумрачно вздохнул.

— По-моему, раньше, чем завтра выбраться отсюда нам не удастся, — недовольно известил он спутника и, взяв вороного под уздцы, мягко, но настойчиво повел его вверх по холму, — Боюсь, эту ночь нам предстоит провести под открытым небом, друг мой.

— Ты помутился рассудком? — Виктор, следующий за собеседником вверх по холму, даже остановился, потрясенно и недоверчиво созерцая его затылок, — Рене, я не сомневаюсь в том, что степь кишит зверьем… Я не хотел бы быть растерзанным этими тварями, если мы останемся здесь на ночь, к рассвету уцелеют разве что наши кости!

— Не люблю, когда смелый человек вдруг проявляет слабодушие, — Ренард поморщился и, продолжая путь, по прошествии некоторого времени уверенно ступил на вершину холма, — Мы заночуем здесь. Вокруг голая степь, с холма мы увидим любого зверя за сотню лье, если не больше, да и не думаю я, что они есть здесь. Звери остались в лесу, который мы миновали несколько часов назад, здесь им даже нечем поживиться…

Основатель рода де Нормонд, поднявшийся следом за другом, окинул залитую солнцем степь безрадостным и совершенно лишенным надежды взглядом.

— Если только они не последуют за нами из леса по запаху… — пробурчал он и, тяжело вздохнув, выпустил поводья коня, опускаясь прямо на голую землю.

— Они и в лесу-то нас не преследовали, — Рене хмыкнул и, очевидно, всерьез вознамерившись провести ночь под открытым небом, принялся разнуздывать жеребца, — Вик, побойся Бога, я в седле с самого утра! Да еще и по такой жаре… Я просто с ног валюсь от усталости, в отличие от тебя я не сидел полдороги в карете!

— Однако, тебе никто этого не возбранял, — хладнокровно парировал граф и, следуя примеру своего спутника и друга, вновь поднялся на ноги, принимаясь освобождать своего гнедого от уздечки и седла, — То не моя вина, что тебе милее седло, чем сидение кареты. Но спорить не стану, мой друг, ты прав — судя по солнцу, вернуться домой к ужину мы не успеем. Ох, я надеюсь, Ада не слишком расстроится из-за этого…

Ренард, занявшийся высвобождением из седельной сумки чего-то, более всего похожего на старинного вида покрывало, вероятно, с целью расстелить его на земле и улечься сверху, насмешливо хмыкнул, оглядываясь на Виктора через плечо.

— Разве ты обещал ей вернуться к ужину? Что ж, если этим байкам она поверила, я буду очень изумлен.

— Я ей этого не обещал, — Виктор легко пожал плечами и, добыв из своей седельной сумки флягу, снова уселся на землю, — Но, полагаю, она все же ждет меня. Ах, женщины… Ведь им бы только ждать нас, а после, прождав слишком долго, закатывать сцены.

— Аделайн к таким относить не стоит, — Рене, отмахнувшись, расправил покрывало и неожиданно набросил его на спину разгоряченного долгим бегом коня. Затем похлопал того по крупу и, похоже, временно утратив интерес к животному, вновь обратил внимание на графа, упирая при этом руки в бока.

— Поверь, мне, как ее брату, это хорошо известно. Ты, я вижу, уже приготовился отдохнуть?

Основатель рода де Нормонд в ответ лишь глотнул из фляги и, убежденно кивнув, протянул ее собеседнику.

— Присоединяйся, любезный шурин. Ночь нам предстоит долгая и, вероятно, холодная, а мой конь, кажется, совсем не был готов к такому… — он горестно вздохнул, бросая взгляд на мирно бродящего рядом, не укрытого ничем, гнедого. Ренард, не отвечая, хмыкнул и, присев рядом с приятелем, принял флягу из его рук.

Виктор тем временем сел поудобнее и, положив скрещенные руки на согнутые в коленях ноги, обвел степь вокруг задумчиво-элегическим взглядом.

Эрик, не спускающий глаза с предка и жадно ловящий каждое его слово, закусил губу. На лице его отобразилась какая-то неожиданная и, вероятно, совершенно потрясающая мысль, однако же, высказывать ее он покуда не стал, судя по всему, предпочтя оставить это до более подходящего времени.

— Ты знаешь… — основатель рода, между тем, снова приняв флягу от шурина, задумчиво вздохнул, еще раз окидывая степь долгим взором, — А это место мне нравится. Я не отказался бы даже обосноваться здесь!

— На сей раз жара помутила твой рассудок? — Ренард вежливо улыбнулся, бросая на зятя нескрываемо заинтересованный взгляд, — Представь только, как сложно сюда будет добираться от города, вспомни, сколько мы скакали сейчас!

— Нет ничего сложного в том, чтобы соорудить хорошую дорогу, — отмахнулся его собеседник и, забыв про фляжку в своей руке, огляделся, уже несомненно прикидывая, как будет смотреться на этом холме замок, — Я ведь давно мечтаю о настоящем, крепком и красивом родовом поместье! Это место мне кажется подходящим, чтобы выстроить здесь дом.

Рене, отобрав у молодого авантюриста флягу, негромко фыркнул и, сам отпив от нее, еще раз осмотрелся. Затем оглянулся куда-то назад, очевидно, на неспешно клонящееся к закату солнце и, вздохнув, неожиданно махнул рукой.

— Хорошо, я согласен признать твою правоту. Но это место, Вик, эта величественная пустошь, этот холм… Зачем строить здесь поместье, жалкий домишко? Ты можешь выстроить здесь целый замок! Только, умоляю, не нужно, как обычно, торопиться с этим, хорошо? Найди людей, что будут строить, найди того, кто объяснит им, как лучше сделать кладку… Ну, и других мастеровых, я не знаю, кто еще нужен для таких целей.

— Ты прав… — задумчиво отозвался Виктор и, неожиданно воодушевленный какой-то новой мыслью, вдруг вскочил на ноги, широко улыбаясь, — Я дам ему имя «Нормонд», Рене! Представляешь? Мой замок, мое родовое гнездо… Он простоит столетия, и через много-много лет кто-нибудь напишет — «Огромный замок высился на склоне холма. И замок тот звался Нормонд»!

Ренард, судя по всему, настроенный более скептично, нежели его зять, тонко усмехнулся и, кивнув, лениво глотнул из фляги.

— Прекрасная идея, Вик. Жаль, мы не доживем до тех дней, когда кто-нибудь напишет об этом.

Ричард, поначалу слушающий беседу своего прошлого «я» с близким другом спокойно и даже заинтересованно, к концу ее неожиданно сник.

— Он так и не дожил… — пробормотал он и, мотнув головой, принужденно улыбнулся, — А я даже не знаю, написал ли кто-нибудь такие слова.

Винсент, созерцающий не особенно шокирующие откровения прошлого безо всякого энтузиазма, с нескрываемым скептицизмом, поморщился, оборачиваясь к подавшему голос оборотню.

— Надеюсь, мы не намереваемся стоять тут и слушать, как эти двое придумывают историю еще не существующего замка? — он чуть приподнял левую бровь и, скрестив руки на груди, вызывающе вздернул подбородок, — Кажется, кто-то обещал нам до крайности страшные и шокирующие подробности, а я уже начинаю сомневаться, что что-то может шокировать нас больше, чем твое родство с графом Виктором и ваш совместный пикник на природе!

Эрик, выслушавший эти слова с величайшим вниманием, открыл, было, рот, чтобы наконец высказать некоторое время как терзающую его разум мысль, однако, молвить ничего не успел.

Ричард, абсолютно не оскорбленный сварливым выпадом пребывающего в дурном расположении духа хранителя памяти, тонко усмехнулся.

— Ты уверен, что твои расшатанные нервы сумеют выдержать более шокирующие подробности? Мое прошлое, как я погляжу, оказывает на тебя самое… неблагоприятное влияние — ты бледен, как слизняк, хоть и находишься по-прежнему на солнце.

— Слизняк бывает скорее зеленый, — буркнула Татьяна, предвосхищая возмущение приоткрывшего в негодовании рот экс-Венсена, — Кстати, Винс в чем-то прав. Мы же ведь не планируем стоять здесь и охранять сон этих двоих… — она красноречиво бросила взгляд на вершину холма, где уже вполне уютно устроились Виктор де Нормонд и его шурин, вместе с обоими конями и флягой с неизвестным содержимым, — Всю ночь? Можно же ведь и ускорить процесс…

— Во-первых, слизняк бывает разный, — парировал оборотень, — Во-вторых, всю ночь следить никто не обещает. Ну, а в-третьих… — он обернулся к замершему рядом с почти безучастным видом не имеющего отношения к происходящему человека, Дэйву, — Ты сможешь ускорить ход событий?

Дэйв хладнокровно пожал плечами.

— Твое дело — сказать, мое дело — выполнить, — негромко отозвался он и, глубоко вздохнув, слегка поморщился. Потом, мельком глянув на насупившегося Винсента, на секунду закрыл глаза, а затем уверенно поднял руку и сделал странный жест, словно перелистывая страницу огромной книги.

Реальность изменилась почти мгновенно.

Яркое, безжалостное в своей обжигающей жестокости солнце исчезло, стекло с небосклона, словно смытое водой и, забрав с собою день, уступило место и право ночи. Небо, прозрачное, чистое, какое сегодня бывает только над полями или же над местами, далекими от больших городов с их бесчисленными огнями, сменило цвет, из ясно-голубого становясь темно-синим. Купаясь, утопая в этой синеве, как в огромном, бескрайнем океане, засверкали звезды, не менее яркие, чем та, что была вынуждена под натиском ночи покинуть небосвод, но вместе с тем куда как более далекие и потому совсем не обжигающие. Напротив, их свет, казалось, холодил, остужал раскаленную дневным зноем пустошь, оттеняя ночную синь загадочным блеском.

Где-то за спинами молодых людей взошла луна, и степь погрузилась в серебристое сияние. В этом волшебном свете она показалась вдруг завораживающе прекрасной, неповторимой, абсолютно нереальной, волшебной, немного таинственной, но уже совсем не пугающей. Если горячее солнце, сжигая траву и высушивая землю, обращало степь в страшную пустыню, то взошедшая луна, холодя, остужая природу, столь утомленную дневным зноем, как будто дарила ей новую жизнь. Чудилось, что даже пожухлая, изморенная солнцем трава, приподнялась и из последних сил потянулась к огромному серебристому шару, так низко висящему над землей, что, казалось, стоило лишь протянуть руку и можно было бы коснуться его.

Лунный свет проникал во все уголки, в каждую, самую мелкую трещинку на поверхности земли и словно бы исцелял ее, иссушенную страшным зноем. Даже не успевшие провести очень много времени под горячим солнцем путники испытали невольное облегчение.

Что же до молодых людей, решивших провести ночь на холме, то они и вовсе расслабились и, убаюканные мягким дыханием природы, укрытые покрывалом лунного света, мирно спали, совершенно не беспокоясь о том, как утром будут выбираться из этого места. Впрочем, говоря начистоту, сомнений в том, что, если на сей раз выбор пути все-таки возьмет на себя Ренард, он окажется удачным, у наблюдателей почему-то не возникало. И если в случае Ричарда это было вполне объяснимо, то спутники его полагались скорее просто на интуицию, не высказывая, впрочем, своих предположений вслух.

Эрик негромко вздохнул и, мотнув головой, сбросил с себя сонное оцепенение. Окружающий пейзаж, исполненный томной ночной неги, умиротворял, убаюкивал, вызывая мучительное желание последовать примеру молодого графа и его спутника, и прилечь на сухую траву… однако, разум подсказывал, что время для этого сейчас не самое подходящее, да и место можно было бы выбрать поудобнее.

— Луна в наши дни тоже уже не такая… — Татьяна, задумчиво созерцающая огромный серебряный диск, зевнула и потерла переносицу, — Как-то это все… усыпляет.

— И выглядит искусственно созданным, — мрачновато откликнулся Винсент, — Бьюсь об заклад, где-то рядом снова вертится этот маг… Ну, что я говорил? — он красноречиво ткнул пальцем куда-то в сторону, на склон холма, и взгляды его спутников устремились туда же.

Неподалеку от них, довольно четко выделяясь на фоне огромного лунного диска, действительно виднелся темный силуэт, закутанный в не менее темный плащ. Капюшон последнего был немного сдвинут назад, не обнажая голову полностью, но позволяя лицезреть четкий профиль, не то, чтобы ясно видный на лунном фоне, а скорее кажущийся резким, пачкающим серебристый шар, пятном. Нетрудно было узнать в нем мага, представившегося Рейниром, особенно при учете того, что рядом с ним, подставляя тело и лицо лунному свету, на земле расслабленно лежал, закинув руки за голову и лениво жуя какую-то травинку, никто иной, как Венсен ла Бошер собственной персоной.

За те несколько часов, что потребовались ночи, чтобы вступить в свои права, облик будущего хранителя памяти претерпел немалые и, надо отметить, весьма положительные изменения.

Он уже не выглядел изможденным, усталым; маска приближающейся и, казалось, неотвратимой смерти исчезла, стертая волной покоя и несомненного умиротворения. Сейчас рядом со своим неожиданным спасителем развалился на земле уже не беглый каторжник ла Бошер, загнанный, покинутый Богом и людьми человек, — сейчас здесь находился молодой мужчина, будущий «эксперимент» странного творца, замершего рядом с ним, Винсент де ля Бош, тот же самый Винсент, что по прошествии огромного количества лет вдруг вновь оказался здесь и сейчас созерцал самое себя с весьма смешанными чувствами.

Следы грязи и крови с лица беглеца бесследно испарились, шевелюра его, определенно вымытая и, быть может, даже причесанная, отливала шелковистым блеском; грязную рубаху заменила чистая; вся поза дышала совершенным покоем, какой-то затаенной уверенностью в себе и в своем будущем, и даже ран словно бы уже не было заметно.

Маг, находящийся рядом с ним, как будто не представлял для молодого мужчины особенного интереса, как, впрочем, и вероятность быть замеченными с холма расположившимися там путниками, — чудилось, что Венсен, забредший сюда по какой-то случайности, просто прилег отдохнуть под луною, расслабляясь после насыщенного дня.

— Зря ты надеешься забрать себе этот дом, граф… — разнеслось над холмом почти невнятное бормотание, и спутник мага непонимающе воззрился на него. Затем решительно выплюнул травинку и зевнул, потягиваясь, после чего рывком сел и поморщился. Судя по всему, раны, подлеченные, но не исцеленные до конца, скрытые от глаз тканью рубахи, все-таки дали о себе знать.

— Но здесь и не было дома, — хмыкнул он, окидывая собеседника вполне насмешливым и совершенно лишенным большого уважения, взглядом, — А если он решит его тут выстроить — что ж, это его право: забрать его себе. А вот твои притязания…

— Дому не обязательно быть домом для того, чтобы в нем кипела жизнь! — раздраженно огрызнулся маг, не сводя пристального взора со спокойно спящих на верхушке холма молодых людей, — О, и какой дьявол занес сюда этих двоих…

— Мы что же, провели здесь несколько часов в ожидании, что тот же дьявол унесет их обратно? — Венсен негромко фыркнул и, возвращаясь в прежнее положение, опять откинулся на спину, закидывая руки за голову, — Могли бы прийти на следующий день, или я не знаю… Думал, что вы, колдуны, можете и неугодных из своих владений прогнать, честно говоря. Кстати, а почему они не видели нас, пока бодрствовали?

— Мы, колдуны, — повторяя слова собеседника, маг даже не пытался скрыть насмешку, — Умеем куда как больше, чем может вместить твой ограниченный разум. Однако, мне нравится, что ты задаешь так много вопросов, Винсент де ля Бош. Твой интерес со временем проложит тебе дорогу наверх, к вершинам понимания… Они не видели нас потому, что я не пожелал этого. Однако, ныне скрываться под покровом моей силы более невозможно, нам нужно пространство… Мне пришлось создать это, — он протянул руку и легко коснулся чего-то в воздухе, чего-то невидимого, но, очевидно, вполне ощутимого. Пространство под его пальцами едва заметно прогнулось, по нему, как будто отделяясь от кончиков пальцев колдуна, пробежала тонкая серебристая молния. На доли мгновения взору Венсена, как и глазам сторонних наблюдателей предстала застывшая в воздухе стена, кажущаяся сотканной из нитей лунного света, переплетенных с темной синевой небес.

Будущий хранитель памяти вновь медленно сел и, чуть приоткрыв рот, на секунду, похоже, потерял дар речи.

— Это не даст им ни увидеть, ни услышать нас. Что же до твоего вопроса… Завтра приходить сюда уже не будет резона, — Рейнир убрал руку от стены, позволяя ей вновь исчезнуть, сливаясь с пространством и, не отрывая взгляда от того места, где она располагалась, немного понизил голос, придавая словам силы, — Это только сегодня, Винсент, лишь сейчас, — то место и то время, та ночь. Ночь Большой луны… Завтра этого уже не будет. Нам с тобою необходима именно эта ночь, а не какая-то другая. Неужели ты думаешь, я подгонял бы тебя вчера, если бы все обстояло иначе?

— Что значит «подгонял»? — молодой мужчина нахмурился, недоверчиво и подозрительно глядя на собеседника, — Но ведь вчера я не видел тебя, я лишь… Ах, дьявол! — во взгляде его появилась растерянность, причудливо сплетшаяся с гневом, — Вчера я наткнулся на людей отца, они спустили собак, я едва ускользнул!.. Так это… это было делом твоих поганых рук?!

— Будет вернее сказать, что это было делом моих талантливых рук, — маг тонко улыбнулся, а девушка, наблюдающая происходящее со стороны, невольно поежилась. Все-таки в жизни все повторяется дважды… Некоторое время назад, представляя вниманию дочери и племянников живого и здорового Людовика, Альберт произнес те же самые слова, в ответ на точно такую же фразу. Разве что пассаж о «поганых руках» мага принадлежал, кажется, не Винсенту, а Роману, но сути это не меняет. Ответ на эти слова последовал абсолютно такой же, да еще и произнесен был если не тем же, то очень похожим персонажем — магом с недобрыми намерениями. Мда, должно быть, у злых колдунов одна терминология на всех… Или, что тоже не исключено, Альберт повторил фразу Рейнира осознанно, вольно или же нет подражая ему. Почему-то в том, что отец довольно неплохо знаком с поведением и привычками этого мага, Татьяна сомнений не питала.

— Верно, Винсент де ля Бош, верно, Венсен ла Бошер, это сделал я, — продолжал, между тем, маг, расправляя плечи и немного приосаниваясь, несомненно гордясь собой, — Но довольно пустых разговоров. Этот дом согласен принять тебя и позволяет дать тебе тот дар, что я хочу преподнести.

— Какой, к чертовой матери, дом?! — Венсен, совершенно разозлившись, вскочил на ноги и, негодуя, чуть тряхнул короткими волосами, — Здесь пусто, здесь ничего нет, глупый ты старик, да и не может быть! В этом месте нельзя выжить, это Ад на земле! Даже ты изжарился бы на солнце сразу же, лишь рискнув обосноваться в этом месте, прекрати молоть чушь!..

Поток негодования будущего хранителя памяти прервал решительный жест. Маг, воздев указательный палец, нахмурился, бросая на собеседника поистине уничижающий взгляд. Судя по всему, порывы его не были приятны ему и, если и не вызывали ярости, то уж некоторое неудовольствие в его душе, безусловно, рождали.

— Дому не обязательно быть домом, чтобы в нем кипела жизнь, — с упорством, достойным лучшего применения, повторил он и, покачав из стороны в сторону пальцем, велел, — Теперь же замолчи. Пора.

— Вот так вот запросто «пора»? — молчать подопечный мага совершенно точно не собирался и, невольно напоминая этим сторонним наблюдателям Романа, предпочел лишь ухмыльнуться, разводя руки в стороны, — Возьмешь и превратишь меня в жабу? Или в кого там ты собираешься превратить меня, в крысу? Или, может быть, в кота?

Лицо Рейнира ожесточилось. Откуда-то из глубины, отражаясь на челе мага смутными грозовыми всполохами, проступили следы тщательно сдерживаемого гнева.

— Ты ждал фанфар? — голос мага поражал холодом, настолько жестоким холодом, что, кажется, собеседника его это все-таки несколько остудило, — Или тебе, быть может, милей собачий лай? Замолчи, Венсен, и преклони колени.

В глазах будущего хранителя памяти отобразилось самое, что ни на есть, искреннее негодование таким приказом.

— Пред тобой?!.. — попытался, было, возмутиться он, однако же, попытка эта осталась практически незамеченной.

Маг, вероятно, утомленный бесконечными спорами и пререканиями, не желая продолжать терять время, неожиданно легко дунул в сторону оппонента. Тот рухнул, как подкошенный и, осознав себя в уже коленопреклоненной позе, тотчас же попытался встать. Попытка эта, так же, как и предыдущая, увенчалась совершенной неудачей, и Венсен, бросив на своего покровителя исполненный праведного бешенства взгляд, скрипнул зубами. Говорить же, однако, он по какой-то причине ничего не стал, быть может, попросту лишившись дара речи от подобной наглости.

Впрочем, как бы там ни было, а колдун на подопечного в данный момент обращал внимания не больше, чем на пожухлую траву под своими ногами.

Он запустил руку в карман, добывая из него небольшой, перевязанный золотистой тесемкой, мешочек и, аккуратно развязав, взял из него щепоть какого-то порошка. Содержимое мешочка сверкнуло серебром в свете луны, и Рейнир, вскинув руку, сделал изящное движение, разжимая сложенные пальцы и, судя по всему, рассыпая свой загадочный порошок по воздуху.

— Astra! — голос мужчины прозвучал неожиданно звонко, с какой-то удивительной силой и, вместе с тем, пугающе-грозно. Венсен, наблюдающий его действия, все еще стоя на коленях, и его будущая ипостась, Винсент, следящий за происходящим со стороны, одновременно напряглись. Взгляды обоих хранителей памяти — будущего и из будущего — скользнули к холму, где продолжали мирно почивать молодой граф и его шурин. Судя по всему, слова мага о том, что те ничего не услышат, доверия им, или, вернее, ему, по какой-то причине не внушали.

Однако же, спящие на вершине холма молодые люди, продолжая мирно почивать, даже и не думали подавать каких бы то ни было признаков жизни. Судя по всему, сны, снящиеся им, были куда как интереснее реальности, разворачивающейся совсем рядом.

Тем временем, звезды, до сих пор усыпавшие небосклон, неожиданно замигали и погасли, словно повинуясь магу. Впрочем, Татьяне, которая, недоверчиво нахмурившись, принялась пристальнее всматриваться в темную синь над головой, показалось, что исчезли они не совсем, лишь свет их вдруг померк, стал намного более тусклым и незаметным. Подумав, что небесные светила или уменьшились в размерах до такой степени, что их свет перестал достигать Земли, или просто отодвинулись от нее на значительное расстояние, девушка невольно поежилась. Да, как ни крути, а Альберт, не взирая на всю свою силу, звезд все-таки не гасил. По крайней мере, до сих пор.

— Terra, — донеслось до слуха Татьяны и она, вздрогнув, снова обратила внимание на творящееся у нее перед носом колдовство. Рейнир, и не подозревающий о незримых наблюдателях, продолжал свой ритуал, если, конечно, действия его не были только подготовкой к оному.

Венсен, не сводящий с мага настороженного взгляда, увидев, как он снова рассеивает вокруг крупицы своего загадочного порошка, как-то съежился. Похоже было, что будущий хранитель памяти уже вовсю жалеет о данном на эксперимент согласии и совершенно откровенно скучает по погоне и собачьему лаю за спиной. Однако, Рейнир, как говорилось прежде, не обращал на поведение подопытного ни малейшего внимания, полностью поглощенный своим делом.

Он вытянул руку, медленно раскрывая ладонь и рассыпая последние крохи таинственного порошка и неспешно повел ею сначала в левую сторону, а затем в правую. После чего, остановив раскрытую ладонь прямо перед собою, ровно по центру описанной ею дуги, неожиданно сделал движение, словно хватая что-то и несильно потянул вверх.

И тотчас же, повинуясь, подчиняясь его действиям, этому безмолвному приказу, высохшая трава вокруг начала медленно подниматься, как будто и в самом деле вытянутая волей всемогущего мага. Он чуть подул, практически выдохнул, и грязно-желтые стебли, заколыхавшись от поднявшегося неожиданно ветерка, медленно, но неотвратимо-уверенно принялись менять цвет на изумрудно-зеленый.

Винсент, созерцающий это в молчаливом поражении, открыл, было, рот, собираясь что-то сказать, но так и не смог заставить себя произнести хоть слово.

Рейнир развел руки в стороны и, закрыв глаза, сделал глубокий вдох. Задержал на несколько коротких мгновений дыхание, и вновь выдохнул, нескрываемо вкладывая в это немалое количество своей огромной силы. Ветерок, вызванный его дыханием, пролетел по степи маленьким, легким ураганом и повсюду, насколько только хватало глаз, трава, покрывающая собою пустошь, сожженная, иссушенная солнцем, безжизненная трава, повинуясь дыханию его силы, поднималась, оживая на глазах.

Луна, за время, потребовавшееся магу для сотворения этого чуда, ставшая, казалось, еще больше, серебрила новую зелень, превращая былую пустыню в прекрасное, исполненное жизни, поле.

— Он дает жизнь… — прошептал Винсент и, не в силах добавить что-то еще, только покачал головой. Действия мага, его сила и способности, определенно произвели на хранителя памяти большое впечатление.

Рейнир, тем временем, аккуратно затянул тесемку мешочка и, сунув его обратно в карман, воздел руки к небу, раскрывая ему навстречу ладони и запрокидывая голову. Коленопреклоненный Венсен, невольно следуя его примеру, тоже поднял глаза к темному, кажущемуся без звездного света черным, небосводу.

— Caelum! Imber! — отрывисто, резко, словно давая приказы небесам, произнес маг, взмахивая поочередной каждой рукой. Сторонним наблюдателям, старающимся не пропустить ни единой детали из происходящего, на миг почудилось, что от его ладоней, вновь повернутых ввысь, оторвался сноп голубоватого света и, слившись с ночной темнотой, передал небу повеление Рейнира. А может, не почудилось?.. Где-то в вышине глухо громыхнуло и миг спустя темно-синий шелк небес разорвала, вспыхнув мгновенным ослепляющим сполохом, молния. По поднявшейся траве зашелестел дождь. Растения, радуясь столь неожиданно пролившейся на них влаге, потянулись к ней, как будто поднимаясь еще выше, ловя каждой своей клеточкой, каждой травинкой драгоценную воду.

В небе вновь вспыхнула молния, и с вершины холма неожиданно донеслась тихая, но вполне отчетливая ругань. Ренард, сев, недовольно огляделся и, широко зевнув, смахнул со лба холодные капли внезапного ливня.

— Вот не было печали… — пробормотал он и, с явным недоумением покосившись на безмятежно спящего Виктора, настороженно прислушался, словно надеясь в шуме дождя разобрать что-то большее, чем шелест капель.

Рейнир же, тем временем, продолжал свой таинственный обряд. Шепот его, слившись с еще одним ударом грома, но не став от этого тише, раскатился над полем вместе с отголосками стихии.

— Nubes.

Девушка, успевшая перевести взгляд на вершину холма, на пробудившегося мужчину, услышав это, вновь обратила внимание на мага. Последний, между тем, уже опустил одну руку и, оставляя вторую воздетой к небесам, сжал ее на мгновение в кулак, затем снова раскрывая пальцы, с таким напором, словно пытался вытолкнуть что-то из собственной ладони. На сей раз наблюдатели, не сводящие внимательных взоров с творящегося колдовства, уже не сомневались, что в небо, оторвавшись от длани мага, направился небольшой сгусток бело-серебристого цвета. Но в отличие от того снопа энергии, что Рейнир направлял в небо прежде, этот сгусток не стал сливаться с небосводом и, поднявшись так, что, казалось, становился продолжением луны, замер тонким полупрозрачным облачком.

— Он управляет природой… — послышался где-то рядом с Татьяной недоверчивый шепот, и Винсент, потрясенно приоткрыв рот, невольно шагнул вперед, определенно попадая под впечатление от этой демонстрации великой силы.

— Я слышал о таком, но даже не подозревал… не чаял увидеть, да и… «Звезды», «земля», «небеса», «дождь», «облако»… Какой же ритуал, что за обряд он хочет провести?

— Ритуал? — Эрик вопросительно изогнул бровь, всматриваясь в друга, — Обряд?..

Хранитель памяти резко кивнул. Лицо его сейчас было довольно бледно, на поражение от лицезрения самого себя в этом времени накладывалось потрясение от силы мага, колдующего рядом с его прошлой копией, но держался Винсент, не взирая на все это, довольно уверенно. Львиная натура в очередной раз пришла ему на помощь — демонстрировать собственную слабость даже перед друзьями мужчина не собирался.

— Он определенно готовится к какому-то обряду или ритуалу, буквально подгоняет окружающую среду под себя, выстраивает реальность по своему желанию, изменяет ее. Ночь Большой Луны… Да, я что-то об этом слышал, уже позже… когда не помнил этого типа. Колдуны, маги говорят, что в эту Ночь может быть совершена самая темная магия и, парадоксальным образом, она обернется в последствии благом. В это время можно без страха вершить самые отвратительные обряды, безбоязненно проводить самые страшные ритуалы… Утро после Великой Ночи очистит душу колдовавшего, смыв с нее все грехи. Кроме того, в это время открывается доступ к невероятным, неизмеримым запасам магии, сокрытым самой природой… Но Ночь Большой Луны случается лишь раз в несколько столетий, посему маги всего мира ждут ее, точно благословения и жадно ловят каждый миг, если успевают воспользоваться ее силой. Но что собирается со мной сотворить этот… человек, я не знаю, — мужчина ощутимо помрачнел, снова устремляя все свое внимание на происходящее колдовство, — Я никогда не слышал о силе, способной управлять природой… Этот Рейнир — страшный человек. Очень страшный и очень опасный, можете мне поверить. Неудивительно, что мы никак не можем справиться с оставленным им проклятием…

— Что за дьявол?.. — пораженный шепот, внезапно донесшийся с холма, заставил хранителя памяти прервать свои пугающие откровения и, умолкнув, перевести взгляд левее.

Ренард, успевший за небольшое время, посвященное наблюдателями разговорам, подняться на ноги и, кажется, напрочь забывший о льющем, словно из ведра, дожде, пораженно и растерянно созерцал простершееся едва ли не до самого горизонта поле.

Протерев глаза, прогоняя остатки сна, он недоуменно нахмурился и, окинув землю вокруг пытливым взглядом, присел на корточки, недоверчиво дотрагиваясь до грязно-желтой высохшей травы. Но именно в этот миг травинки, которых касались пальцы молодого мужчины, вдруг зашевелились, поднялись и, на глазах зеленея, потянулись к огромной луне. Рене, от неожиданности шарахнувшись назад, упал на разрастающуюся и выстилающую мягким шелком холм траву, нервно вскочил и, расширившимися от невольного страха перед неизвестным глазами, еще раз оглядел меняющуюся под его взором степь.

На этот раз Рейнир, видимо, услышал его. Темные глаза неясного и трудноопределимого во мраке цвета обратились к холму, к стоящему на нем мужчине и, отразив свет луны, почему-то полыхнули жутковатым фиолетовым огнем. Лицо мага сморщилось, как будто он проглотил лимон. Губы шевельнулись, и Татьяна, в данный момент лучше всего видящая профиль колдуна, сумела угадать произносимое им.

— Не помеха.

Маг вновь обратился к совершенно ошарашенному, потрясенному и нескрываемо перепуганному Венсену, стоящему пред ним на коленях. Сделал шаг, приближаясь к нему и, изящным, хотя и резковатым жестом воздев руку, провел указательным пальцем по воздуху. Дойдя до какой-то невидимой точки, он немного согнул перст, как будто собирая краску с картины реальности и, сжав пальцами другой руки подбородок подопытного, заставил его поднять голову.

Указательный палец его, действительно кажущийся вымазанным в чем-то черном, коснулся лба будущего хранителя памяти, легко чертя на нем какие-то линии.

Венсен сглотнул, не в силах отвести взгляда от страшных темных глаз напротив, не в силах даже пошевелиться, чтобы избежать прикосновений пальца мага.

Рейнир, глядя прямо в глаза молодому мужчине, медленно, нараспев начал говорить что-то. Голос его, довольно негромкий, надо сказать прямо, смешался с шумом дождя, практически сливаясь с ним и изредка прерываясь периодически звучащим громом, становясь практически неслышимым для сторонних наблюдателей.

Винсент, хмурясь, сделал еще шаг вперед, поворачивая голову немного вбок и напряженно вслушиваясь.

— Да что же ты так тихо-то, гад… — пробормотал он и, замерев на месте, закрыл глаза, весь обращаясь в слух.

Несколько секунд, казалось, ничего не происходило. Маг продолжал шептать, почти напевая шепотом невнятное заклятие; Винс слушал. Затем, хмурясь, повернулся к своим спутникам и, едва заметно пожав плечами, виновато покачал головой.

— Очень трудно разобрать. Он говорит едва слышно, да и я не могу себя назвать очень большим знатоком латыни, так что… За точность я не ручаюсь. Но, если мой вольный перевод вас устроит, то, полагаю, слова его могут звучать так: «Землею связываю тебя с Небом, Облаком с Луной и Дождем со Звездами. Да окрасится трава у ног твоих алым, да даруют ручьи и реки тебе новую жизнь, и хлынет… хлынет…» Черт тебя дери, старик, говори громче! Кажется, хлынет дождь. К тому же, очистительный. Да, «хлынет очистительный дождь на твою голову, меняя местами прошлое с будущим, и уничтожая настоящее. Да будет путь твой отныне и вовеки лишь в твоих руках, будет он выбираем лишь тобою. Дарую тебе… Нет, даю тебе силу великую, и дарую власть на людьми и временем, Винсент де ля Бош…» — хранителя памяти откровенно передернуло и он, морщась, с видимым усилием продолжил, — «Да будет так». Ну, или «аминь», хотя здесь это слово использовано не в самом обычном смысле. «Засим нарекаю тебя…» э… Нарекаю тебя… Тебя нарекаю… Тьфу. Кто-нибудь здесь кроме меня знаком с латынью? — взгляд мужчины почему-то обратился к мгновенно растерявшемуся Дэйву, — Что, совсем никто? «Custos memoriae» как переводится, знает кто-нибудь?

— Похоже, что-то связанное с памятью, — неуверенно отозвалась девушка, — Мемори — это же вроде память?

— Memoria, — поправил Винсент, — Спасибо за помощь, Татьяна, но твое латинское произношение… кхм, мда. Какие еще есть варианты, ребята? Там еще одно слово.

— Я не знаком с латынью, и мое произношение, пожалуй, будет еще хуже, чем у Татьяны, — Ричард мимолетно улыбнулся, как всегда испытывая некоторое удовлетворение, вставая на защиту девушки, — Но рискну предположить, что это, собственно, и есть «хранитель памяти», — он покосился на самого себя на склоне холма и, пожав плечами, недовольно поморщился на раненное, — Кем бы, в конечном итоге, ему еще тебя нарекать?

— Логично, — хранитель памяти помрачнел, вновь оглядываясь на мага и стоящего перед ним на коленях человека, — Стало быть, «засим нарекаю тебя „хранителем памяти“ и дарую тебе новую жизнь, свободную от старых грехов!»

Последнее слово, произнесенное им, неожиданно совпало с мигом, когда маг завершил последнюю линию из начертанных на лбу своего подопытного и, отступив на шаг, внимательно на него взглянул.

На лице его отобразилось беспокойство изобретателя, первый раз пробующего техническую новинку в действии. Заработает или нет? Все ли расчеты произведены верно, все ли детали подогнаны? Все ли сделано правильно?..

Венсен шумно втянул воздух и неожиданно выгнулся дугой. Голова его оказалась запрокинута, дождь хлестал по бледному, как мел лицу, внезапно поднявшийся ветер путал и ерошил не так давно приведенные в порядок волосы, рвал одежду молодого мужчины. Тот же, словно и не замечая издевательств стихии, тяжело дышал, закрыв глаза. Несколько долгих, бесконечных мгновений ничего не происходило, только кровь из, судя по всему, не исцеленных ран, размокнув под каплями дождя, медленно потекла по его спине вниз, мешаясь со струями воды и пачкая новую рубаху.

Внезапно мужчина пошатнулся и, распахнув глаза, стал заваливаться вперед, словно собираясь упасть ничком, лицом в землю. Он бы, наверное, и в самом деле упал, если бы не успел в самый последний момент подставить руки, принимая позу, схожую с позой отжимающегося спортсмена.

Волосы несчастного беглеца, подопытного кролика таинственного мага, взметнувшись от столь резкого движения, прядями упали ему на лоб, еще более подчеркивая своей темнотой бледность кожи. Волосы были, конечно, уже мокрыми, да еще и частично перепачканными в крови, вновь идущей из раны, поэтому красноватые капли от них разлетелись в этот миг в разные стороны, осев маленькими рубинами на серебристой траве.

Луна, в эту секунду находящаяся прямо за спиной Венсена, вдруг окрасилась в желтый. Казалось, дымка наплыла на ночное светило, сменяя цвет белого серебра мягкой позолотой. Лишь кое-где на ее поверхности, четко видные на большом шаре, остались заметны темные пятна, не дающие забыть, что, не взирая на смену цвета, луна по-прежнему осталась луной.

Молодой мужчина, несчастный страдалец, неожиданно захрипел и хрип его напомнил скорее ворчание рассерженного зверя, нежели бессловесную мольбу умирающего человека, каковым он в этот миг вполне мог считаться. Происходящее с Венсеном немало походило на агонию и лишь присутствие рядом его будущей, вполне здоровой и жизнеспособной копии, не позволяло наблюдателям испугаться.

Облако, созданное магом, и до сей поры бесцельно висевшее среди влажной синевы, не принимающее никакого участия в совершаемой экзекуции, медленно поплыло вперед. Хотя, не смотря на плавность и кажущуюся неспешность этого движения, сгусток тумана, надо заметить, довольно скоро оказался точно над головой или, вернее будет сказать, спиной мужчины и замер там, немного вытягиваясь и образуя золотисто-серебряную нить между скорчившимся на земле человеком и неизмеримо громадной луной.

Венсен согнулся еще сильнее, упираясь в землю лбом и обхватывая голову руками. Глаза его были широко распахнуты, ребра ходили ходуном от частого дыхания, а рубаха, натянувшись на спине, уже трещала по швам. Лунный свет, словно пройдя сквозь облако, рассеявшись через него, неожиданно окутал его целиком, и глаза мужчины в этом свете полыхнули желтым пламенем.

Хранитель памяти из будущего поморщился. Прежде ему как-то никогда не приходило в голову, что обращение его со стороны может выглядеть столь не эстетично. Впрочем, с той же долей вероятности можно было утверждать, что натренировавшийся за пятнадцать столетий Винс принимал теперь звериный облик куда как быстрее и безболезненнее как для себя самого, так и для психики окружающих.

Рубаха на спине будущего (если уже не нынешнего) хранителя памяти с треском разорвалась, буквально лопаясь по швам. По обнаженной спине забарабанили капли дождя, которые, судя по всему, отнюдь не даровали мученику облегчения, а даже напротив — добавляли если не боли, то неприятных ощущений уж точно. Венсен да Бошер, Винсент де ля Бош, как окрестил его маг, совершенно по-кошачьи дернул спиной.

Хранитель памяти из будущего, наблюдающий за этим, невольно передернул плечами.

— Не люблю воду, особенно с небес… — пробормотал он и, тяжело вздохнув, отступил назад, словно не желая принимать участия в том, что творилось у него на глазах.

Тем временем, Венсен, которого мы пока что будем называть прежним именем, неожиданно зарычал, стискивая землю пальцами. Размокшая под дождем, напитавшаяся его влагой почва легко поддалась, позволяя мужчине загрести ее, и последний, рывком выпрямляясь, с горящими жгучей ненавистью уже полностью желтыми глазами, швырнул комья земли ввысь, словно стремясь отомстить небу за непрекращающийся дождь. Земля не вернулась, исчезнув, слившись в единое целое с темной синевой наверху.

Когда он опустил руки, сходства с человеческими они уже почти не имели. Кожа на них, как, впрочем, и на обнаженной спине, стремительно сменялась желтой жесткой шерстью, вместо грязных ногтей буквально на глазах отрастали угрожающе длинные когти, а всклокоченные волосы сменялись черно-желтой косматой гривой.

Хранитель памяти опять упал вперед, на этот раз опираясь уже на лапы. За спиной его мелькнул в воздухе длинный хвост с кисточкой на конце, прошло еще несколько тягучих, отвратительно бесконечных мгновений, и вот уже среди высокой травы, возле подножия большого холма, медленно поднялся на все четыре лапы огромный лев.

Он тряхнул головой, стряхивая с гривы капли дождя, раздраженно хлестнул себя по боку хвостом, как будто пытаясь так сбить воду со шкуры, и неожиданно издал тот самый рык, рев, которым через многие столетия он будет пугать как людей, так и нелюдей, рискнувших напасть на пока еще несуществующий замок.

Словно повинуясь этому реву, среди травы, там, куда несколько раньше попали капли крови новоиспеченного хранителя памяти, медленно поднялись темно-алые цветы. Возле лап льва как будто разлилось красное море, и хищник, косясь на него с явным недоумением, невольно поджал одну лапу.

Татьяна, немного вытянув шею, попыталась получше рассмотреть прекрасные цветы, силясь определить их принадлежность к какому-либо виду растений, однако, потерпела фиаско. Дать однозначное, точное название тому, что выросло из капель крови хранителя памяти, было довольно затруднительно — цветы походили одновременно и на маки, и на розы, один из них смутно напоминал астру, а другой, казалось, смахивал на орхидею. Они словно собрали в себя все существующие на земном шаре соцветия, вобрав все возможные оттенки красного цвета. При свете луны, с которой медленно исчезала, словно смываемая дождем, золотистая дымка, они казались то нежно-розовыми, то темно-бордовыми, едва ли не черными, поэтому даже цвет их определить было довольно сложно.

Льву цветы не понравились. Некоторое время он недоверчиво изучал их, не рискуя приближаться, затем осторожно склонил большую голову и с заметным подозрением обнюхал одно из растений. После чего громко чихнул и, вне всякого сомнения, не признав в цветах свою родню по крови, презрительно фыркнул, принимаясь отходить вбок, ставя лапы крест-накрест, и не сводя при этом настороженного взгляда с цветов, будто опасаясь, что они могут броситься на него.

Рейнир, по сию пору пристально наблюдавший за процессом обращения хранителя памяти, на какое-то мгновение тоже перевел взгляд на цветы, тотчас же опять возвращая его ко льву.

Лицо мага внезапно изменилось.

— Стой! — вырвался из его горла рык, достойный хищника, однако, было уже слишком поздно.

Увлекшийся своими перемещениями, отчаянно пытающийся сбежать от цветов, обходящий их стороной лев, забыв обо всем, врезался плечом в невидимую стену, призванную защищать мага и его подопечного от слуха и зрения сторонних наблюдателей. Та пошла волнами, переливаясь серебристо-золотым цветом и, спружинив под весом большого хищника, мягко оттолкнула его назад. Однако же, Венсен, в эти секунды, вне всякого сомнения, совершенно утративший человеческое сознание, думающий и чувствующий только как зверь, не одобрил этого. Он оглянулся через плечо и, рыкнув, раздраженно ударил по завесе лапой.

Раздался треск, заставляющий вспомнить одновременно и о ломающемся дереве, и о рвущейся ткани. Завеса заискрила, заходила ходуном, заставляя хранителя памяти против воли отступить подальше, взирая на творящееся светопреставление с самым, что ни на есть, искренним недоумением. В центре стены появилась дыра, повторяющая по диаметру львиную лапу.

Рейнир скрипнул зубами. Видно было, что подобного исхода событий маг не ожидал, и сейчас был безмерно недоволен происшедшим. Голос его, когда он заговорил, прозвучал как тихий раскат грома.

— Иди сюда.

На вершине холма Ренард, успевший присесть на корточки, дабы внимательнее рассмотреть стремительно оживающую траву, вскинул голову. Глаза его чуть сузились и, поймав и отразив лунный свет, сверкнули тем самым блеском, что так испугал и одновременно так привлек Татьяну в миг их первого знакомства.

Молодой человек нарочито медленно, неспешно поднялся и, напрягшись всем телом, быстро оглянулся на продолжающего спать с той же поразительной безмятежностью Виктора, после чего мягко ступил вперед, крадущейся походкой лесного хищника начиная спускаться с холма.

По лицу его было ясно, что на сей раз в том, что слышал чей-то голос, Рене уверен. Показаться ему сейчас не могло совершенно точно, — не взирая на все еще шуршащий по траве дождь, звуки над ночным полем разносились довольно далеко и ясно. Кроме того, он готов был поклясться, что видел, как в воздухе мелькнула вначале львиная лапа, а после часть гривы, скрывшаяся мгновение спустя за чьим-то темным плащом.

Лев послушно приблизился к магу и, сев, вопросительно воззрился на него. Рейнир, нахмурившись, протянул все еще испачканную краской реальности руку, и быстрыми, отточенными движениями очертил слабо виднеющиеся на лбу хищника темные линии. Губы его опять зашевелились, почти беззвучно произнося какие-то слова.

— Приношу в дар тебе эту силу, — Винсент, утомленный обязанностью переводчика, тяжело вздохнул и оперся на плечо находящегося поблизости Дэйва, — И возможность направлять ее в силу твоих жела… Эй, чем занимается этот парень?

Последний свой вопрос хранитель памяти отнес вовсе не к завершающему ритуал магу, а к подкрадывающемуся к невидимой стене с брешью в ней Ренарду. Последний же, тем временем, не останавливаясь ни на мгновение, медленно опустился на четвереньки. Бросил еще один, практически прощальный взгляд через плечо на спящего друга, и осторожно продолжил свой путь, буквально на глазах обрастая шерстью. Его обращение не заняло такого количества времени, как перевоплощение Венсена, — не прошло и секунд четырех, как по склону холма тихой тенью скользнул вниз большой черный волк.

Между тем, Рейнир, не замечая или просто не обращая внимания на приближающегося врага, снова довел до конца последнюю линию и, убрав руку ото лба огромного зверя, легонько встряхнул ее, словно сбрасывая с пальцев воду или грязь. Лев перед ним медленно моргнул и, распахнув глаза, воззрился на стоящего рядом человека уже вполне осмысленным взглядом. Маг устало перевел дыхание. По губам его молниеносной змеей проскользнула самодовольная улыбка, исчезнувшая столь же мгновенно, как и возникла.

Не исключено, что колдун намеревался что-то произнести, как-то оценить свой собственный эксперимент, или, быть может, обратиться к Венсену, повелев ему принять вновь свой нормальный облик, однако, сделать ничего из этого он не успел. Не успел он открыть рот, как в брешь незримой завесы вдруг сунулся черный нос, а в следующую секунду большая лапа крупного волка с силой ударила по дыре, расширяя ее.

Рейнир отступил назад и, скрипнув в ярости зубами, воздел, было, руку, дабы уничтожить неизвестного хищника, но тут взгляд его упал на льва. Чело мага озарила какая-то мысль, и он, усмехнувшись, сделал воздетой рукою приглашающий жест.

— Покажи мне свою силу, друг мой, — усмешка его стала жестокой, — Избавься от него.

Лев снова тяжело поднялся на все четыре лапы и негромко предупреждающе зарычал. Ответное рычание с другой стороны стены оказалось совершенно недружелюбным, и хищник, насторожив уши и дернув хвостом, одним ударом огромной лапы окончательно снес отделяющую его от врага преграду.

Дождь, доселе ливший с неимоверной силой, неожиданно начал стихать. Луна, став как будто меньше, находилась уже не столь близко к земле, а облако, сотворенное магом, рассеивалось буквально на глазах. Звезды спокойно светили с темно-синего небосклона, — о свершившемся только что здесь и сейчас колдовстве напоминал теперь лишь огромный лев, который, скалясь, застыл напротив очень крупного поджарого черного волка.

Где-то в вышине негромким раскатом прокатился гром, и небо на краткий миг озарила отдаленная вспышка молнии, бросившей странный отсвет на посеребренную лунным светом степь. Осветила она и стоящих друг перед другом хищников, сполохом играя в янтарно-желтых глазах и на мгновение как будто меняя цвет шерсти.

Дождь, который, казалось бы, уже планировал завершиться, продолжал тихонько накрапывать, раскрашивая влажную траву вокруг бисером мелких бриллиантовых капель, посверкивающих в свете ночного светила как драгоценные камни. Периодически то тут, то там на траве среди россыпи бриллиантов чистой воды вспыхивали и рубины, как будто наглядно показывая, что отнюдь не все капли крови хранителя памяти превратились в цветы.

Обращенные же в них, впрочем, ныне заслуживали отдельного внимания.

Посеребренные лунным светом, мокрые от непрекращающегося дождя, алые цветы, отразив мгновенно вспыхнувшую в небесах молнию, как будто поймали ее, удерживая листьями и лепестками, и теперь казались раскрашенными жидким металлом, вырезанными из драгоценного сплава рукой искусного мастера, оставаясь при этом поразительно живыми.

Лев симпатии к цветам по-прежнему не испытывал. Неприязненно косясь на сверкающие соцветия, он недовольно переступал лапами, стараясь не выпускать надолго противника из виду, но и, вне всякого сомнения, не стремясь начать схватку первым. Никак не заканчивающийся дождь тоже не приводил его в восторг, посему царь зверей периодически раздраженно подергивал ушами, тряс головой и встряхивал лапы, а иногда даже дергал спиной, как маленькие кошки. Создавалось ощущение, что природа нарочно провоцирует новоявленного хранителя памяти, вынуждая его испытывать все возрастающее раздражение и, тем самым, подготавливая к схватке.

А впрочем, нельзя сказать, чтобы ощущение это было ошибочным.

Рейнир, который, отступив назад, почти слился в своем темном плаще с окружающим пейзажем, что-то беззвучно прошептал, и дождь пошел сильнее.

Лев зарычал. В желтых глазах отчетливо вспыхнула злость, слепая ярость, бешенство, способное уничтожить, смести все на своем пути. Льющая с небес вода все больше и больше, все сильнее и сильнее распаляла большого зверя, и волк, наблюдающий за ним с нескрываемым недоумением, наконец осознал это. Осторожно ступив вбок, он чуть сузил глаза, явно прикидывая, стоит ли нападать на противника, или все-таки лучше дождаться, когда тот атакует первым, и не будет ли опрометчивым вообще соглашаться на схватку при таких условиях, ибо лев, взбешенный дождем, вне всякого сомнения, уже переставал мыслить здраво. К тому же, память о преследовавших его не так давно собаках все еще была жива в мятежном сердце Венсена, а волк по виду своему был очень близок к этим животным.

Впрочем, сейчас лев на врага не обращал никакого внимания. Он даже не заметил его легкого движения, отдавая всего себя на борьбу со стихией. Он зарычал, уже громче, чем прежде и, мотнув большой головой, самым глупым образом попытался поймать капли воды зубами. Сложно сказать, чтобы попытка эта оказалась очень уж удачной, однако царь зверей, судя по всему, остался ею удовлетворен. Дернув хвостом и тем самым сбив еще несколько капель, не позволяя им коснуться земли, он медленно повернулся мордой к своему сопернику и, чихнув от попавшей на нос воды, неспешно двинулся вперед. В движениях его чувствовалась угрожающая неотвратимость, но на морде было написано откровенное пренебрежение. Похоже было, что лев не считал волка таким уж опасным врагом, даже наоборот — он определенно воспринимал его лишь как досадную помеху, вполне откровенно отводя лесному хищнику место в экологической иерархии где-то рядом с мухой или, на худой конец, воробьем, но уж точно не рядом с собой.

От оборотня пренебрежительное отношение хранителя памяти к его персоне не укрылось. Теперь уже он раздраженно зарычал и, немного припав к земле, сделал едва заметный обманный бросок, словно собираясь атаковать противника с правого бока. Маневр удался. Лев, заметив движение врага, невольно двинулся немного левее и, как и следовало ожидать, совершенно внезапно для себя повстречался с волчьими клыками. Оборотень, вцепившись своему врагу прямо в ухо, на мгновения повис, держась одними только зубами и при этом царапая противника когтями передних и задних лап.

Это льву не понравилось, пожалуй, даже больше, чем дождь.

Глухо заворчав, он резко мотнул головой и, сбросив тем самым с себя неприятеля, красноречиво оскалился в его сторону. Большие клыки тускло свернули в свете луны, и наблюдателям, за исключением, пожалуй, Рейнира, стало не по себе.

Сейчас и здесь, в этой ситуации, он не могли не признать, что правда находится все же скорее на стороне Ренарда, чем на стороне молодого ла Бошера, беглого каторжника, убийцы брата и еще трех неизвестных человек, пусть даже отныне этот молодой человек и являлся хранителем памяти.

Рене, единственным желанием которого было провести ночь на этом холме, защищающий и себя и друга от львиных клыков и заклятий мага, сейчас определенно перетягивал симпатии наблюдателей на себя. Даже Винсент не мог найти в душе ни малейшего расположения по отношению к собственной копии из прошлого, и мог лишь надеяться, что в настоящем времени уже совершенно избавился от этих сторон своей натуры. Даже, если о них и не помнил.

Между тем, волк, успешно приземлившийся на все четыре лапы, осторожно, медленно ступая, принялся обходить противника полукругом. На львиной морде, как ответ на эти действия отобразилось вполне ясное презрение. Не желая ждать, пока враг завершит свои маневры, он сделал прыжок и, немного промахнувшись, очутился почти за спиной оборотня. Но тотчас же сориентировался и, поворачиваясь, с размаху ударил волка огромной лапой с выпущенными когтями. Послышался слабый писк, и оборотень, вопреки инстинкту самосохранения бросившийся вперед, на противника, впился зубами ему в лапу. Царь зверей зашипел, словно был не львом, а дворовой кошкой и, тряхнув лапой, снова отшвырнул от себя врага.

— Фантасмагория в действии… — пробормотала Татьяна и, зябко поежившись, обняла себя руками.

Разворачивающееся перед ней и ее друзьями зрелище, и в самом деле казалось несколько сюрреалистичным. Огромная степь, купающаяся в струях дождя и серебристом лунном свете, легонько колыхалась под несильным ветерком и, идя волнами, переливалась едва ли не всеми цветами радуги. Среди мокрой травы драгоценными камнями сверкали алые цветы, жадно ловящие каждую падающую на них каплю и каждый лучик бледного света.

И в самом центре всей этой красоты, всего этого совершенства, созданного при посредничестве мага самой природой, в безумной, бешеной схватке сошлись два диких зверя, два хищника, отстаивающие свое право на существование.

Хотя, с другой стороны, похоже было, что последний пункт может быть отнесен исключительно к Ренарду. Венсен же казался по большей мере играющим, развлекающимся с новой силой и испытывающим, справится ли противник с ее мощью.

— Как же я был зол… — послышался где-то сбоку мрачный шепот, и наблюдатели, ненадолго отвлекшиеся от схватки, перевели взгляды на хранителя памяти, находящегося рядом с ними. Винсент казался угрюмым как никогда. Он стоял, наполовину закрыв лицо рукой и, как будто стесняясь, опасаясь смотреть на самого себя и собственные деяния, созерцал мокрую траву под своими ногами, лишь изредка взглядывая на битву зверей.

— Зол? — девушка быстро оглянулась на своих друзей и, чувствуя даже некоторое опасение, чуть сжала руку стоящего рядом мужа, — На что?..

— Откуда мне знать? — Винсент опустил руку и, недовольно передернув мокрыми от непрекращающегося ливня плечами, сунул руки в карманы, — Я просто вижу, что был дьявольски зол и, честное слово, тебе повезло, что ты пережил тогда эту схватку, — он бросил быстрый виноватый взгляд на Ричарда, — Я хочу сказать…

— Не стоит, — Лэрд хмыкнул и, старательно изображая совершеннейшую непринужденность, легко пожал здоровым плечом, — Я был полон сил, и сумел дать тебе достойный отпор, так что… Здесь я виноват так же, как и ты. Пятнадцать столетий спустя ты потрепал меня значительно сильнее, Винс… и, кстати, за тот раз ты тоже до сих пор не извинился.

— Ну, за тот раз я извиняться и не собираюсь, — мужчина, отвлекшись как от творящегося перед его взором безумия, так и от собственных невеселых размышлений, хмыкнул, поворачиваясь к собеседнику, — Я защищал замок и своего хозяина, поэтому вины за это не испытываю. Надо же… — он оглянулся через плечо на дерущихся зверей и негромко вздохнул, — То самое место… А я даже не сообразил сразу.

— Винс? — граф де Нормонд, наконец тоже решивший внести свою лепту в мирное течение общей беседы, вежливо изогнул бровь, — Ты в порядке? Мы ведь уже выяснили, что именно на этом холме впоследствии будет замок или ты забыл?

— Да нет… В смысле, конечно, он здесь будет, и мы это выяснили, но я сейчас говорю не об этом, — хранитель памяти легонько тряхнул головой, усилием воли приводя мысли в порядок, выстраивая их в стройную линию, — В жизни, говорят, все повторяется дважды, верно? Наша первая встреча с Ричардом тогда и сейчас… Все время одно и то же место, одна и та же ситуация. Разве что роли распределены чуть-чуть иначе… Совпадение или рок?

— Может, мы обсудим это позже? — девушка тихонько вздохнула и, переводя взгляд на то, что творилось возле холма, поморщилась, — Тем более, что меня гложут сомнения в том, что воспоминания Рика обрываются на этом месте.

— Здесь они только начинаются, — без особой радости подтвердил оборотень, — И в моей памяти вам предстоит встретить еще немало загадок и, быть может, капельку разгадок…

— Довольно.

Татьяна, которая при последних словах собеседника успела перевести взгляд на него, вздрогнула от неожиданности и вновь глянула на сражающихся.

Волк, придавленный к земле тяжелой львиной лапой, уже едва дышал, в отчаянии царапая когтями почву. Лев, склонившийся к его горлу, уже обнажил клыки, вне всякого сомнения намереваясь безвременно оборвать молодую жизнь оборотня. Голос мага, столь внезапно раздавшийся над полем и принудивший хранителя памяти остановиться, вызвал у последнего раздраженное рычание.

Ричард, как завороженный следящий за происходящим, невольно поежился.

— И в этот миг я, как последний глупец, мог лишь думать «что же подумает Вик, обнаружив меня утром?», — пробормотал он и, тяжело вздохнув, попытался сосредоточиться на событиях своей памяти.

Эрик, искоса глянув на оборотня, чуть сдвинул брови. Лицо его вновь осветила какая-то совершенно поразительная мысль, однако, озвучивать ее молодой граф снова не пожелал, вероятно, находя момент не слишком подходящим для этого.

Тем временем Рейнир, видя, что новоиспеченный хранитель памяти не спешит подчиняться его приказу, нахмурился, делая шаг вперед.

— Оставь его, Винсент.

Лев неприязненно зарычал и, убрав лапу с грудной клетки волка, тяжело шагнул навстречу магу, похоже, пытаясь запугать его. Колдун на эту угрозу не обратил ни малейшего внимания. Продолжая идти вперед, он равнодушно глянул на скалящегося в его сторону хищника, и тот вдруг как-то съежился, сжался под этим взглядом и, отступив назад, опустил голову, тихо вздыхая. Похоже было, что в глазах Рейнира хранитель памяти сейчас увидел нечто такое, от чего все его желание грозить, все попытки проявить волю, оказались безжалостно смяты и раздавлены, а на смену им пришло сильное желание спрятаться под какой-нибудь кустик. Жаль, кустов поблизости не наблюдалось.

Великолепный, огромный лев, царь животного мира, сейчас выглядел не лучше побитого кота, и это притом, что в схватке с оборотнем победителем, вне всякого сомнения, оказался он.

Маг же, отведя взгляд от непокорного и упрямого создания рук своих, нарочито неспешным шагом приблизился к силящемуся подняться Ренарду. Выглядел тот далеко не самым лучшим образом: черная шерсть его была кое-где выпачкана в крови, оставленные когтями Венсена раны очень отчетливо виднелись среди жестких волос. Дыхание же, вырывающееся изо рта оборотня было до такой степени рваным и трудным, что, казалось, малейшее, легчайшее прикосновение сейчас может оказаться для него фатальным. И, тем не менее, при приближении колдуна Рене как-то подобрался, ощетинился, поднимая шерсть на загривке дыбом, и глухо зарычал, бросая на человека нескрываемо угрожающий взгляд.

— Мне всегда нравились сильные и смелые люди… — в раздумье произнес Рейнир и, присев рядом с волком на корточки, мягко улыбнулся. В его исполнении это почему-то показалось еще более жутким, нежели гримаса угрозы или раздражения.

— Ну, и нелюди, безусловно, тоже. Мне приятно встретить тебя, Ренард Бастиан Ламберт… Но разговаривать так не слишком удобно, — он неодобрительно покачал головой и, не обращая внимания на изумленный и вопросительный взгляд желтых глаз, полностью игнорируя исходящую от лесного хищника, в чьем облике сейчас пребывал Рене, опасность, протянул руку вперед, легко проводя двумя пальцами по носу волка, а затем отводя запястье назад и открывая ладонь.

Оборотень зло щелкнул зубами, пытаясь укусить наглеца, однако тотчас же изумленно охнул. Именно охнул, совершенно по-человечески и, непонимающе моргая, сделал попытку отстраниться. Тело его буквально на глазах менялось, становясь все меньше и меньше похожим на волчье, принимая, все всякого сомнения, против воли самого мужчины, человеческое обличье. Рене, совершенно точно ничего не понимая, с видимым недоумением поднял руку, поднося ее ближе к глазам и недоверчиво следя за тем, как когти, уменьшаясь, обращаются ногтями, а лапа, в свой черед, обретает форму запястья.

Маг наблюдал процесс обращения с задумчивым интересом энтомолога, на глазах которого из гусеницы появлялась бабочка. Создавалось ощущение, что лицезреть подобное ему доводилось уже не единожды, и происходящее с молодым мужчиной в этот миг являлось не более, чем подтверждением силы самого колдуна. В какой-то миг наблюдателям даже почудилось, что Рейнир сейчас зевнет — до такой степени безразличным было его отношение к творящемуся по его воле.

— Ты кто такой?! — Рене, уже полностью ставший человеком, резко опустил руку, раздраженно взирая на мага, — Откуда знаешь меня, что делаешь здесь и какого черта сделал со мной?! Отвечай!

— О, эта нетерпимость молодости… — Рейнир сокрушенно покачал головой и, негромко вздохнув, холодно, совершенно бездушно, улыбнулся собеседнику, — Шурин Виктора де Нормонда сам по себе довольно известная личность, а если уж учесть, что им является никто иной, как Ренард Ламберт… — улыбка его на мгновение стала какой-то колючей, — Хотя мне лично куда как более любопытна твоя вторая сущность, нежели первая.

— Так интересна, что ты решил убить меня, натравив этого своего… питомца, — последнее слово в устах оборотня прозвучало явным оскорблением, было произнесено с нескрываемым презрением, и лев, прислушивающийся к беседе, как-то сразу уловил, в чей адрес оно направлено. Недовольный сверх всякой меры, он глухо, предупреждающе зарычал и тяжело шагнул к сидящему на земле Ренарду. Неожиданное изменение его облика хищнику, вне всякого сомнения, не нравилось даже сильнее, чем цветы и дождь вместе взятые.

— Тихо, хвостатый, — огрызнулся Ламберт и, упершись рукой в землю, попытался приподняться или, по крайней мере, сесть более ровно, — Дай только в себя прийти, я тебе хвост-то оторву!

Подобные обещания, угрозы, Венсену не понравились еще больше. Рев разъяренного, взбешенного льва накрыл собою окрестности, перекрывая шум дождя и отдаленные отголоски грома, заставляя даже траву пригибаться, будто от страха. Хищник припал к земле, вне всякого сомнения готовясь к прыжку, который вполне мог бы стать для его противника последним. Однако, на сей раз, планы Рейнира вне всякого сомнения, шли в разрез с желаниями хранителя памяти, потому как маг вновь бросил на своего «питомца», как выразился Рене, холодный взгляд. Лев, недовольно фыркнув, всем своим видом продемонстрировал, что прыгать вовсе даже и не собирался, а просто прилег полежать, устав стоять аки изваяние.

Ламберт, с нескрываемым интересом наблюдающий за этим, хмыкнул с явным оттенком веселой насмешки в этом звуке.

— Ну надо же, какой послушный котенок… Так что тебе нужно от меня, старик?

Маг делано удивился, хлопая глазами.

— Разве я сказал, что мне что-то от тебя нужно, Ренард?

Собеседник его досадливо поморщился и, стиснув на мгновение зубы, прижал руку к ребрам с левой стороны груди.

— Не люблю игры, тем более такие глупые. Если бы я не был нужен тебе, ты бы не стал мешать своему питомцу разорвать мне глотку, не стал бы насильно превращать меня в человека. Итак… я тебя слушаю.

— Что ж, если вы настаиваете, месье Ламберт… — Рейнир опять улыбнулся, на сей раз скорее мягко, чем холодно, и Ренард невольно напрягся, — Мне и в самом деле пришло на ум одно соображение. Мне кажется… — он на несколько мгновений коснулся подбородка молодого человека кончиками пальцев, заставляя того немного приподнять голову и встретиться с ним глазами, — Что мы с вами могли бы принести пользу друг другу, — с этими словами он отпустил лицо собеседника и, решительно поднявшись на ноги, глянул на него сверху вниз, — Найди меня до тринадцатого рассвета следующего месяца, Рене. Тот день будет более подходить для нашей беседы, нежели сегодняшний… — маг поднял голову и, глянув на небосклон, едва заметно усмехнулся, словно обнаружив там нечто очень приятное и полезное себе, — Ну, а сейчас, увы, мы вынуждены проститься, — он поманил Венсена пальцем. Лев тяжело поднялся с земли, на которой лежал и, приблизившись, мрачно оскалился в сторону сидящего на земле человека. Хозяин его, даже не замечая проявлений враждебности своего питомца, опустил ладонь ему на холку, вне всякого сомнения собираясь завершить общение с оборотнем эффектным исчезновением.

— Ах… — он легко стукнул себя пальцем между бровей, словно бы припомнил нечто забытое, — Да, еще одна маленькая просьба, месье Ламберт. Просьба, выполнив которую вы, быть может, лишите себя удовольствия встретить меня вновь… — темные глаза мага сверкнули жутковатым светом, отразив отдаленный всполох молнии, — Постарайся отговорить своего друга от строительства замка на этой земле, Рене. Поверь, затея эта не принесет ему того счастья, на какое он питает надежды, но обернется огромным горем…

Оборотень приподнял голову, непонимающе и недоверчиво хмурясь, и даже уже открыл рот, дабы спросить, что кроется за последними слова мага, но совершенно внезапно для самого себя вдруг чихнул, смешно дернув головой, а когда вновь поднял ее, рядом уже никого не было. На всей протяженности большой степи, доколе хватало взгляда, не было заметно ничего и никого, что могло бы напомнить о присутствии здесь Рейнира и существа, созданного им. Колдун просто исчез, без хлопков, шума и дыма, безо всех дешевых балаганных фокусов, так любимых Альбертом, — он просто растаял, не оставив по себе и следа.

Татьяна, успевшая, в отличие от Ренарда, увидеть момент исчезновения мага, чуть слышно вздохнула. В душе ее внезапно подняла голову обида за родного отца, некоторое недовольство тем, что он не был способен на подобные бесшумные исчезновения. А впрочем… Сказать это наверняка было бы затруднительно и даже, быть может, вполне опрометчиво. С Альберта вполне могло статься просто скрывать от них бо́льшую часть своих возможностей.

Тихое болезненное шипение сквозь зубы заставило девушку отвлечься от мыслей и вновь сосредоточиться на происходящем.

Ренард, с нескрываемым удивлением окинувший взглядом местность, осторожно оперся рукой о землю, с заметным усилием поднимаясь на ноги. Слегка пошатнулся и, выпрямившись во весь рост, уже взялся, было, за рубаху, явно желая задрать ее и осмотреть оставленные львом царапины и иные вероятные повреждения, как вдруг охнул и, не скрывая страха во взгляде, уставился на свою правую руку. В серебристом лунном свете слабо сверкнула ярко-алая жидкость, ручейком сбежавшая по ребру ладони и, теряясь среди струй дождя, упала на землю красной каплей. Рене испуганно поднял голову, вновь озирая степь вокруг, как будто надеясь увидеть подсказку в дождливом полумраке, и немного опустил ладонь, продолжая держать ее открытой, подставляя прохладным струям.

— Дьявол… — голос молодого мужчины дрогнул. Страх его был до такой степени очевиден, столь ощутим, практически осязаем, что наблюдателям тоже стало немного не по себе.

Татьяна, вглядевшись, сумела различить в неверном серебристом сиянии странный знак на ладони оборотня, как будто вырезанный чем-то тонким прямо на коже. Более всего он напоминал две перекрещивающиеся линии, походил на букву «Х», но любой бы здесь понял, что будь значение символа столь тривиально, вырезать его на ладони мужчины никто бы не стал. Но когда и как? Маг руки оборотня, казалось, не касался, если только, конечно, к числу его способностей не относилось умение оставлять метки без непосредственного прикосновения.

— Гебо… — раздался за спиною у девушки тихий вздох и она, обернувшись, вопросительно воззрилась на Винсента. Тот едва заметно покачал головой и на мгновение прикрыл глаза, как будто собираясь с мыслями.

— Это руна. Я слышал, что маги порою оставляют такой символ на ладони человека, с которым намереваются заключить какую-то сделку. Это… что-то вроде рукопожатия в их понимании. Руна означает различного рода контракты, сделки, порою дары… На мне он это тоже нарисовал, — мужчина поднял руку и демонстративно провел указательным пальцем по своему лбу, рисуя две пересекающиеся линии, — Мне он преподнес дар — жизнь, силу, свободу от преследований… с тобой же заключил сделку, — взгляд мужчины упал на сумрачно стоящего рядом Ричарда.

Татьяна непонимающе потрясла головой.

— Но разве можно заключить сделку просто… вот так? — она нахмурилась, недоуменно и недоверчиво оглядываясь через плечо на уже направившегося к вершине холма Рене, — Сделка — это же обоюдное соглашение двух сторон…

— Давай обойдемся без канцелярских определений, — Ричард, поморщившись, отвел взгляд от самого себя, обращая внимание на собеседницу, — У Рейнира были весьма слабые представления о морали и чести, должен тебе заметить. Поэтому сделка в твоем понимании, — он указал пальцем правой руки налево, — И сделка в его понимании… — он указал пальцем левой руки направо, — Это две совершенно разные сделки, — здесь мужчина поднял оба пальца вверх, как бы демонстрируя, что понятия двух сделок между собою никак не пересекаются.

— Вдохновляет, — буркнула девушка и, вновь покосившись через плечо на единственного оставшегося перед их глазами участника разыгравшейся сцены, негромко вздохнула, — И что у нас по сценарию дальше?

— А дальше мы можем полюбоваться, как я, то есть прошлый я, долго и нудно стараюсь разбудить своего дорогого зятя, — голосом завзятого сказочника известил оборотень и, скрестив руки на груди, поежился от холодных капель, падающих с небес, — К слову, это было довольно непросто. Рейнир сделал что-то такое, не то подмешал что-то в вино, которое мы пили, не то самого Виктора зачаровал… заворожил… заколдовал, в общем, но разбудить его нельзя было даже пушкой. Хотя даже когда мне удалось его добудиться, он был очень сильно недоволен сим фактом, и сообщил, что спать под дождиком ему было довольно комфортно. Его даже не удивили заросли бамбука, выросшие вокруг нас за одну ночь!

— Да ладно тебе, прямо уж бамбука, — вклинился в его плавную речь Эрик, в этот миг до невозможности вдруг напомнив своего младшего брата. Даже, пожалуй, обоих своих младших братьев.

— Подумаешь, какая-то захудалая тонкая травка… Может, под лучами местного солнца она высохнет вновь.

Ричард, выслушавший доводы молодого графа с величайшим вниманием, неожиданно широко ухмыльнулся.

— Ты достойный потомок своего предка, — он чуть кивнул в сторону вершины холма, где Ренард уже вовсю пытался разбудить своего друга, — Он тогда ответил мне практически теми же самыми словами, что ты произнес сейчас. Во всяком случае, фраза о солнце точно присутствовала.

— Да оставьте вы в покое солнышко! — слегка возмутился Винсент, — Не думаю, чтобы оно имело очень уж большое отношение к происходящему, особенно если учесть, что замок все-таки был выстроен. Так понимаю, переубедить тебе его не удалось?

Оборотень, на несколько мгновений сжав губы, безрадостно покачал головой.

— Нет… — голос его прозвучал несколько тише, от былой бравады не осталось и следа, — Вик оказался просто упертым бараном, честно сказать, я не подозревал в нем такого упрямства. К магии он всегда относился с большим уважением, хоть и утверждал обратное, но мои весьма прозрачные намеки насчет того, что место это проклято, воспринимать не пожелал.

— И что же… — Татьяна сглотнула, — Замок и вправду принес ему горе, как обещал Рейнир?

Лэрд медленно и глубоко втянул воздух. Рассказывать о происходящем раньше времени ему не хотелось.

— Мы находимся здесь, чтобы увидеть все собственными глазами, Татьяна, поэтому постарайся проявить немного больше терпения. Я ведь обещал ответы на вопросы, не правда ли? — он быстро улыбнулся и приглашающе махнул Дэйву, — Давай, друг мой, веди нас дальше сквозь дебри моей памяти… Покамест мы, как вы понимаете, лишь стоим на опушке.

— Подожди, — Эрик, неожиданно остановивший и второго из хранителей памяти, и его хозяина, уверенно шагнул вперед, немного склоняя голову набок и пристально глядя на оборотня. Мысль, столько времени терзавшая его сознание, вновь озарила чело молодого графа, и на сей раз он предпочел ее высказать.

— Итак, Ричард, ты являешься никем иным, как Ренардом Ламбертом, родным братом Аделайн Ламберт, ставшей женой моего достославного предка. Поправь меня, если я ошибусь, но… это значит, что ты — мой родной дядя?

Ричард закусил губу, пытаясь не позволить улыбке растянуть его губы, и резко кивнул. Реакцию Эрика на подобное известие он предсказать пока что не мог и, ввиду разногласий в прошлом, несколько опасался ее.

Блондин неуверенно дернул уголком губ и ненадолго умолк, всматриваясь в лицо собеседника. Затем недоверчиво хмыкнул.

— Мой дядя… по-настоящему родной дядя, не только мой, но и Романа, и Людовика… Мне не верится в это, Рене, клянусь. Это… слишком хорошо, слишком.

— Хорошо?.. — оборотень непонимающе изогнул бровь, затем вдруг нахмурился, — Эрик, я был на стороне твоего злейшего врага! Я… сам был твоим врагом долгое время, а в восемнадцатом веке ты меня и вовсе недолюбливал! Что же здесь хорошего?

— Все, — последовал безапелляционный ответ, и молодой человек, не в силах сдержать порыва, резко шагнул вперед, крепко обнимая столь неожиданно обретенного дядю, — Все, Ричард, все, дядя… Все, абсолютно все! Мне известно, каким сильным, смелым, умным и благородным родственником вдруг одарила меня судьба, и теперь понятно, почему я поверил тебе, когда ты сказал, что более не желаешь нам зла. Клянусь, Рене, я безмерно счастлив как тому, что в моей жизни, в моей семье есть еще один человек, родной мне по крови, вернувшийся из небытия прошлого, так и тому, что этим человеком оказался именно ты.

— Ну… — Ричард стесненно улыбнулся и, обняв племянника в ответ, легонько хлопнул его по спине, — Признаюсь, Эрик, я тоже счастлив сознавать, каким… какими прекрасными племянниками наградила меня судьба. Не считая, конечно, того из вас, что сломал мне нос…

— Он исправится, — блондин, отстранившись, крепко сжал руку вновь обретенного родича, — Я обещаю тебе, Ричард, он возьмется за ум однажды. Он ведь еще юн…

— А ты не перестаешь верить в лучшее в людях, — отозвался оборотень и, хлопнув племянника по плечу, вздохнул, — Ладно. Давай-ка повременим с родственными объятиями, ибо нам предстоит узреть немало неприятных моментов. И узнать, за что так ненавидит меня Виктор де Нормонд…