Тайна исхода

I

— А-а, — вздохнула Фатима. — Эхнатон в качестве Моисея. Это не новость. Вы не представляете, сколько моих первокурсников приходили к такому же выводу.

— Не исключено, что у них нашлись на то причины, — сухо сказал Стаффорд. — Например, что так оно и было.

— И я полагаю, что у вас имеются доказательства такого смелого утверждения?

— Имеются.

— Вы не поделитесь ими?

Лили, испытывая неловкость, низко опустила голову и не сводила глаз со своей тарелки. Ей уже не раз приходилось присутствовать при изложении Стаффордом своих теорий. И она этого терпеть не могла, в немалой степени еще и потому, что потом улаживать конфликты приходилось именно ей.

— Дело не в том, что мне удалось открыть что-то новое, — признал он. — Просто до меня никто не связывал вместе разрозненные факты в целостную картину. В конце концов, даже вы признаете, что между Эхнатоном и евреями есть связь, если не будете себе лгать.

— Что вы имеете в виду?

— Всем известно, что египтологи всеми правдами и неправдами стараются избегать темы исхода евреев. В наше время для мусульманской страны это очень болезненная тема. Я не осуждаю вас за это…

— Но звучит это так.

— Я просто хочу сказать, что понимаю, чем объясняется ваша позиция.

— Просто удивительно, как можно иметь позицию и в то же время избегать ее.

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

— Да, — сказала Фатима. — Вы считаете, что в личных целях или для продвижения по службе я могу исказить археологические данные.

— Извините нас, — торопливо вмешалась Лили. — Чарльз совсем не это имел в виду, правда, Чарльз?

— Конечно, нет, — подтвердил Стаффорд. — Я говорю об официальной точке зрения. О так называемых экспертах по Египту, отрицающих саму возможность, что Библия может пролить свет на историю Египта.

— Что это за люди? — поинтересовалась Фатима. — Мне не приходилось с ними встречаться.

— Я ни на секунду не допускаю, что Библия целиком основана на фактах, — продолжал Стаффорд. — Но совершенно очевидно, что она является лучшим источником понимания истоков иудаизма. Кто, в частности, может оспорить тот факт, что во втором тысячелетии до нашей эры в Египте находилось много рабов, которые позднее получили известность как евреи? Кто может оспорить, что они вошли в конфликт со своими египетскими господами и устроили исход из страны, ведомые человеком по имени Моисей? Или что они взяли приступом и разрушили Иерихон и другие города, прежде чем обосноваться в Иерусалиме и вокруг него? Вот скелет того, что случилось. А наша задача как историков — нарастить на эти кости мясо.

— А-а, — сказала Фатима, — так вот в чем наша задача!

— Именно так! — убежденно заявил Стаффорд. — Но тогда перед нами сразу возникает проблема. Потому что в египетских источниках нет никакого упоминания о таком исходе. Понятно, что для египтян это казалось совсем не так важно, как для евреев: просто группа сбежавших рабов и ничего более. Но у нас все-таки есть определенные подсказки, и с ними можно работать. Так, Книга Бытия указывает, что евреев в Египет привел Иосиф. И колесницы при описании этого упоминаются не раз, не два, а целых три раза. Но до Восемнадцатой династии у египтян не было колесниц, поэтому евреи в принципе не могли появиться в Египте раньше середины шестнадцатого века до нашей эры. Кроме того, есть стела Мернептаха, где описывается подавление антиегипетского восстания израильского племени в Ханаане. Такими образом, исход должен был происходить до того времени, как воздвигли стелу, то есть ранее 1225 года до нашей эры. Итак, мы получаем период с 1550 до 1225 года до нашей эры, другими словами, во время Восемнадцатой династии. Согласны?

— Ваша логика безупречна, — подтвердила Фатима.

— Спасибо, — поблагодарил Стаффорд. — Теперь давайте посмотрим, не удастся ли еще больше сузить этот временной отрезок. Птолемеи поручили человеку по имени Манефон[40] написать историю Египта. Его «Список царей» по-прежнему остается основой нашего понимания древней династической структуры.

— И что?

— Манефон был верховным жрецом и имел доступ к архивам храма Амона в Гелиополисе. Он указывает, что имя библейского Моисея было принято человеком по имени Осарсеф, и он также являлся верховным жрецом фараона Аменхотепа. Осарсефу, судя по всему, удалось найти сторонников среди изгоев и отверженных и объединить их. Он стал настолько могущественным, что Аменхотепу во сне явились боги и повелели изгнать Осарсефа из Египта, но все вышло наоборот: это Осарсеф изгнал Аменхотепа из Египта и правил целых тринадцать лет, пока не потерял власть. Итак, мы располагаем подтверждением исхода евреев из независимого источника и ключом к определению личности Моисея. Этот самый Осарсеф. И фараон Аменхотеп.

— Но в Восемнадцатой династии было четыре фараона по имени Аменхотеп. Кого, по вашему мнению, имеет в виду Манефон?

— Он писал, что у него был сын, которого звали Рамзес. А Рамзесы появились только в Девятнадцатой династии, значит, речь идет о последних, а не о первых Аменхотепах.

— А-а, понятно.

— Теперь проблему может представлять тринадцатилетнее правление Осарсефа, поскольку нет никаких других сведений о фараоне Осарсефе как таковом или вообще о любом другом фараоне Восемнадцатой династии, чье правление длилось тринадцать лет. Но давайте приглядимся к другим кандидатам. Например, Эйе[41] или Хоремхеб.[42] Никто из них не принадлежал к особам царской крови: до восшествия на престол один был визирем, а другой — полководцем. Но Эйе правил всего четыре года, а девятнадцать лет Хоремхеба были ортодоксальными и благополучными. Сменкхара находился у власти всего несколько месяцев, а Тутанхамон умер молодым. Никто из них не подходит. Но остается еще одна возможность. Эхнатон. Он унаследовал трон от отца Аменхотепа III. И хотя он правил в общей сложности семнадцать лет, но на пятый год правления произошло какое-то необычайное событие. Он не только поменял имя на Эхнатон, но и основал новую столицу Ахетатон, нынешнюю Амарну, откуда он правил до 1332 года. С 1345 до 1332 года до нашей эры. Скажите, сколько всего это лет?

— Тринадцать, — ответила Фатима.

— Вот именно! — кивнул Стаффорд. — У нас появилось первое совпадение, пусть даже не такое убедительное. Но здесь, в свою очередь, тоже возникает ряд вопросов. Почему вдруг Эхнатона считают узурпатором? Ведь он же являлся законным фараоном! И есть ли что-нибудь помимо утверждения Манефона, что может связать Эхнатона с Моисеем?

Фатима развела руки:

— Ну же? Вы же не станете держать нас в неведении?

II

Нокс пересек небольшой скалистый холм и оглянулся. Преследователи его настигали. Дыхание стало сбивчивым, а резь в боку все усиливалась. В это время луна зашла за редкое облачко, и он решил воспользоваться темнотой и срезать путь: он развернулся и побежал от изгороди вслепую. Он налетел на большой камень, споткнулся и упал. Поднимаясь, огляделся и увидел впереди контуры защитной палатки. Кладбище. Вновь вышла луна, и тут же за ним раздался громкий крик. Нокс рванулся в сторону оросительного канала, съехал по насыпи и бросился в воду. Карабкаясь по другому берегу, он чувствовал, как в обуви хлюпает вода с грязью.

Справа появилась пара горящих фар одного из пикапов. Он набирал скорость, двигаясь под гору, и двое юношей, распахнув дверцы, спрыгнули, чтобы догнать его бегом. Нокс из последних сил перемахнул через ворота, но на прежнем месте не было ни Омара, ни джипа — только следы от покрышек.

Он остановился и нагнулся, упираясь ладонями в колени, жадно хватая воздух и чувствуя огромные гири на ногах. Трое юношей подбежали к воротам и начали перелезать, никуда не торопясь: они не сомневались, что деваться ему уже некуда. Поднявшийся ветерок холодил мокрую рубашку, и в ожидании худшего он почувствовал, как по телу пробежала дрожь.

Вдруг тишину нарушил громкий звук взревевшего старого двигателя. Нокс обернулся и увидел приближающийся джип. Омар уже распахнул пассажирскую дверцу, и Нокс побежал к машине и с ходу запрыгнул на переднее сиденье. Преследователи с искаженными от злости лицами попытались их перехватить, окружая машину, но Омар вывернул руль и, выжав до отказа педаль газа, вырвался в пустыню и стал набирать скорость.

III

Петерсон крепко сжал Библию, увидев расчищенный участок стены, который хотел ему показать Майкл перед тем, как обнаружили Нокса. Дистиллированная вода смыла толстый слой грязи и вернула к жизни древнюю фреску во всем ее великолепии: двое людей выходят из пещеры, а перед ними на коленях стоит третий в голубом одеянии; снизу — единственная строчка из нескольких слов.

Петерсон поздно занялся языками, но его греческого вполне хватило, чтобы прочитать и понять надпись. В немалой степени это объяснялось тем, что эта фраза в последние десять лет много раз являлась ему в ночных кошмарах — с тех пор, как он впервые столкнулся с карпократами.[43]

Кровь отлила у него от головы, перед глазами все поплыло, он пошатнулся и оперся о стену.

И у Нокса была камера! Из всех людей именно Нокс! В груди отдавались тупые удары, будто где-то работал пресс. Что он сделал не так? Он огляделся. Все бросились на поимку Нокса, оставив его одного. Это был знак. Он схватил кувалду и стал яростно колотить по стене, вымещая на ней злость и страх, пока не сбил всю штукатурку, куски которой оказались на полу под клубами пыли. Он прислонился к стене, тяжело дыша, и вдруг почувствовал, что находился не один. Петерсон повернулся и увидел Гриффина, прибывающего в ужасе от того, чему стал невольным свидетелем.

— Ну? — спросил Петерсон, переходя от защиты к наступлению. — Вы его поймали?

Гриффин покачал головой.

— В пустыне его ждал Тофик.

— И вы позволили им уйти? Вы знаете, как они опасны?

— Им далеко не уйти. Единственный выход с полей через мост. Натан поехал туда на перехват.

Петерсон кивнул. Это уже кое-что. Он должен был взять на себя руководство лично.

— Закрывайте это место, — приказал он Гриффину. — Я хочу, чтобы к моему возвращению его нельзя было найти. Это понятно?

— Да.

Петерсон небрежно отбросил кувалду в угол, будто ничего не случилось и стену он не разбивал. Затем проверил в кармане ключи от машины и двинулся к проему в стене с такой решительностью, что Гриффину пришлось отскочить в сторону, чтобы не столкнуться.