Тайна исхода

I

— Монотеизм, — объявил Стаффорд.

— Простите? — нахмурилась Фатима.

— Монотеизм. Вот в чем ключ. Моисей был первым поборником единого Бога. «Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим».[44] И что отличает Эхнатона от других фараонов?

— Единобожие? — предположила Фатима.

— Точно! Единобожие. До него в Египте поклонялись множеству богов. Но при Эхнатоне все изменилось. Для него бог был един. Солнечный диск. Атон. Остальные — выдумки человеческого ума и искусства ремесленников. И он не просто заявил об этом на словах. Он превратил слова в дела. Он закрыл храмы богов-соперников, в первую очередь Амона — главного конкурента Атона. Он велел стереть имя Амона со всех монументов Египта. Надеюсь, вы признаете этот факт?

— Что значит — признаю? Я об этом написала целую книгу.

— Хорошо. Манефон, тот самый, что называл Осарсефа Моисеем, опирался на архивы храма Амона в Гелиополисе. И что, по-вашему, думали жрецы Амона об Эхнатоне, закрывшем их храмы и стершем имя их бога по всей земле? Вам не кажется, что они считали его узурпатором? А его сторонников прокаженными? — Он отпил вина и вытер рот тыльной стороной ладони. — Хорошо, — продолжил он, принимая молчание за согласие. — Теперь давайте еще раз посмотрим на Моисея. Нам говорят, что он был еврейским ребенком, найденным дочерью фараона в корзине в зарослях тростника, которая назвала его Моисеем, потому что на иврите это означает «спасенный из воды». Но вся эта история сильно смахивает на легенду, вы не находите? С какой стати дочь фараона будет давать найденышу еврейское имя? Прежде всего она не могла знать, что он еврей. И не могла говорить на иврите, потому что тогда этого языка не существовало. Нет! А объяснение очень простое. «Моисей» на древнеегипетском означает «сын» и часто является составной частью имен фараонов: Тутмос — сын Тота, Рамзес — сын Ра. Миф о найденыше стал ретроспективной попыткой выдать Моисея за урожденного еврея, но на самом деле он был рожден египетским принцем.

— В Библии говорится, что он убил египетского надзирателя, — нахмурилась Фатима. — И что он бежал в царство Куш.[45] Не припоминаю, чтобы Эхнатон совершал такое путешествие.

— Полного совпадения быть не может по определению. Вопрос заключается в схожести. А в нашем случае схожесть налицо. Не говоря уже о поразительных параллелях в доктринах Эхнатона и Моисея.

— Каких именно?

— Я скажу, если вы позволите мне договорить.

— Прошу вас, не стесняйтесь, — сказала Фатима.

— Я и не стесняюсь, — заметил Стаффорд, подкрепляя свои слова величественным жестом руки с бокалом и расплескивая вино, как капли крови, на галабайю. Он раздраженно смахнул капли и выпрямился, готовясь завершить выступление.

II

Инспектору Нагибу Хуссейну обычно удавалось оставить все проблемы по работе за порогом дома, когда он возвращался вечером. Жена и дочь всегда поднимали ему настроение. Но не сегодня, даже когда он нагнулся, чтобы Хусния обняла его за шею, и он, как обычно, выпрямился, поднимая ее. Он постарался скрыть свою тревогу и перенес дочь на кухню, тихонько целуя в макушку: он с умилением и гордостью чувствовал упругость ее черных волос и разглядывал нежную белую кожу под ними.

Ясмин оторвалась от плиты — она выглядела уставшей, а лицо блестело от поднимающихся над сковородкой паров.

— Пахнет вкусно, — сказал он и попытался стащить кусочек, но она стукнула его по руке, и он выпустил добычу. Они обменялись улыбками. Его самого удивляло, как за тринадцать лет брака им удалось сохранить такую свежесть чувств и нежность друг к другу. Хусния уселась на полу, скрестив ноги, пристроила перед собой альбом и принялась рисовать животных, деревья и дома. Он наблюдал, заглядывая ей через плечо, задавая вопросы и не скупясь на похвалы. Но вскоре он погрузился в свои мысли, думая о том, сколько на свете еще зла, и очнулся, только почувствовав на плече руку Ясмин. Он покрутил головой и постарался улыбнуться.

— Что?

— Тебя что-то беспокоит.

— Ничего особенного. — Но его взгляд невольно переместился на дочь.

— Хусния, милая, — ласково сказала Ясмин, — ты не могла бы пойти к себе в комнату? — Та с удивлением подняла глаза, но послушалась и, собрав свои вещи, молча вышла. — Итак? — спросила Ясмин.

Нагиб вздохнул. Иногда ему хотелось, чтобы жена знала его не так хорошо.

— Сегодня нашли тело, — признался он.

— Тело?

— Девушки. Девочки.

Ясмин невольно посмотрела на занавеску, за которой скрылась их дочь.

— Девочки. И сколько ей было лет?

— Тринадцать. Может, четырнадцать.

Следующий вопрос дался Ясмин нелегко:

— И она… была убита?

— Сейчас еще рано судить, — ответил Нагиб, — но вполне возможно. Да.

— За месяц это уже третий случай.

— Два других произошли в Асьюте.

— И что? Может, они перебрались сюда, потому что там поднялся большой шум.

— Мы не знаем, когда наступила смерть. Нет никаких оснований считать, что эти случаи связаны между собой.

— Но ты это подозреваешь?

— Не исключаю.

— И что ты делаешь по этому поводу?

— Немного, — признал он. — У Гамаля другие приоритеты.

— А что может быть важнее нахождения убийцы трех девочек?

— При нынешних волнениях и всем прочем он считает, что сейчас не время… — Нагиб не стал договаривать. За занавеской послышалось пение Хуснии: она делала вид, что просто поет, но явно хотела, чтобы родители ее услышали, вспомнили о ней и защитили.

— Пообещай, что найдешь, кто это сделал, — резко сказала Ясмин. — Пообещай поймать их, прежде чем совершится новое убийство.

Перед глазами Нагиба появилась картина изуродованного высохшего тела, обернутого в мешковину. Чье лицо он увидит в следующий раз? Он посмотрел жене прямо в глаза, как делал всегда, если хотел показать, что она могла ему доверять.

— Да, — ответил он, — обещаю.

III

— Получились? — спросил Омар, наклоняясь к Ноксу, разглядывавшему фотографии на экране мобильника.

— Не отвлекайся, ладно? — сказал Нокс, когда Омар опять со скрежетом переключил скорость.

— Они слишком темные, нет?

— Думаю, их стоит послать Гейл, — ответил Нокс. — Если из них и можно что-то выжать, то она это сделает.

— Надеюсь, у нее получится. То, что сейчас, показывать полиции бесполезно.

— И это говорит человек, считавший, что нам вообще не нужны фотографии. — Он начал набирать текст сообщения, что оказалось совсем непросто: машина прыгала по неровной поверхности поля, а ремня, чтобы пристегнуться, на пассажирском сиденье не нашлось. «Посылаю снимки с возм. раскопок терапевтов. Свет ужасный. Можешь помочь? Очень срочно! С любовью, Дэниел». Он недовольно поморщился и поменял «С любовью» на «С большой любовью», потом «Со всей любовью». Все не годилось. Сейчас стало не принято говорить о своей любви, а само слово превратилось в избитое клише. Он медлил, чувствуя неуместность своих сомнений: сейчас было явно не лучшее время для размышлений об этом. Он потыкал указательным пальцем по кнопкам, набирая другие слова, потом несколько секунд недовольно смотрел на них и, решившись, отослал сообщение с фотографиями: он и так потерял слишком много времени и боялся опять передумать.

Омар выругался и остановился. Нокс увидел впереди горящие фары машины, двигавшейся по шоссе примерно в километре от них.

— В чем дело? — спросил он.

— Посмотри туда!

Только теперь Нокс заметил блестевший в лунном свете пикап у деревянного моста.

— Черт! — не удержался он.

— Что теперь?

— Должна быть другая дорога. Давай поищем.

Омар попытался включить передачу, и коробка опять заскрежетала.

— У меня на машине коробка-автомат, — сказал он с гримасой.

— Хочешь, я сяду за руль?

— Наверное, так будет лучше.

Они поменялись местами. Нокс пристегнулся, включил заднюю передачу и тронулся. Пикап устремился за ними, явно не желая терять их из виду, но старался не приближаться и держаться между ними и мостом. Нокс съехал с небольшого возвышения и, скрывшись из виду, развернулся. Как только показался пикап, он резко выжал газ, и джип рванулся с места. Омар схватился за ручки дверцы и отчаянно жал ногой на воображаемую педаль тормоза. Но Нокс продолжал давить на газ, выжимая педаль до упора. Он понимал, что это гонка — за право добраться до моста первым. Однако двигатель пикапа был новее и мощнее.

— Нам не проскочить! — закричал Омар.

— Держись крепче, — ответил Нокс, лихорадочно крутя руль, чтобы не позволить пикапу их обогнать и заблокировать путь. Во время одного из виражей он резко повернул и устремился прямо на мост. Они уже почти до него добрались, как неожиданно из темноты вынырнул внедорожник и мощными фарами практически сразу их ослепил. Нокс машинально прикрыл глаза и нажал на тормоз, но было слишком поздно: колеса проскользнули, и машину занесло в сторону. Джип завалился набок и полетел в оросительный канал. Нокс инстинктивно вытянул руку, пытаясь удержать Омара на месте, капот машины врезался в другой берег, раздался скрежет металла, и ветровое стекло разлетелось на мелкие осколки. Нокс почувствовал, как натянулся ремень безопасности, голову резко отбросило назад, и что-то ударило его в затылок — он потерял сознание.