Тайна исхода

I

Женщина перестала кричать и бегом вернулась в квартиру. Однако передышка длилась недолго. Женщина вернулась с кухонным ножом и начала яростно размахивать им, пытаясь попасть ему в лодыжки. Он попробовал подтянуться и забраться на старый балкон, но сил в руках уже не осталось. Ему оставалось только раскачиваться и, дождавшись нужного момента, отпустить руки и упасть на балкон, приземлившись на валявшееся белье. Он едва увернулся от удара ножом в спину, почувствовав через одежду острый укол. Он перевернулся и покорно поднял руки в знак того, что сдается, но это не возымело никакого воздействия. Тогда он вскочил на ноги и опрометью бросился через квартиру к входной двери.

Бежать по лестнице он не мог из-за больной лодыжки. Он вызвал лифт и слышал, как женщина звонит в полицию и истерично умоляет немедленно приехать. Кабели лифта жалобно скрипели. Женщина подошла к входной двери и снова начала на него кричать, призывая соседей прийти на помощь. Сверху и снизу начали открываться двери, на лестничной площадке появлялись жильцы и заглядывали через перила. Наконец лифт приехал, и, очутившись в кабине, Нокс нажал на первый этаж. Он, хромая, выбежал из подъезда — лодыжка пульсировала болью, а в колене что-то зловеще похрустывало. Оказавшись на главной дороге, он махнул рукой и остановил проезжавший автобус, не обращая внимания, куда он едет и что в нем уже находилось полно народу. Женщина в цветастом головном платке и темных очках насмешливо посмотрела на него, когда навстречу промчалась полицейская машина с включенной сиреной. Нокс опустил глаза, понимая, что его странный вид не может не бросаться в глаза.

Он вышел у садов Шалаллат, доковылял до Латинского кладбища и толкнул тяжелую деревянную дверь. За исключением старого смотрителя, склонившегося над метлой, там никого не было. Многие гробницы имели надстройки, напоминавшие съежившиеся мраморные храмы. Нокс выбрал гробницу, располагавшуюся в стороне, и устроился в ее тени, облокотившись на стену. Он закрыл глаза и постарался расслабиться, давая передышку утомленному телу и ноющим ранам.

II

Музей греко-римских древностей представляет собой три обветшалых длинных зала с высокими потолками и плохим освещением. Сотрудница музея удивленно подняла бровь, когда Нагиб поставил на стекло витрины маленькую статуэтку, которую нашли у погибшей девочки.

— Можно? — спросила она.

— Для этого я ее и принес, — ответил Нагиб, наблюдая, как она ее берет и разглядывает. — Итак? — спросил он.

— Что вы хотите узнать?

— Что это такое? И сколько может стоить?

— Это — статуэтка Эхнатона амарнского стиля из розового известняка. Что до цены… — Она с сожалением покачала головой. — Боюсь, что не очень много.

— Не очень много?

— Это — подделка. Одна из тысяч.

— Но она выглядит старой.

— Она и есть старая. Многие подделки были изготовлены шестьдесят, семьдесят лет назад. Тогда возник большой спрос на амарнские древности. Но подделка так и остается подделкой.

— А как вы можете быть уверенной?

— Потому что все настоящие были найдены десятилетия назад.

В зале появилась группа школьников, кричащих и ликующих, что удалось вырваться из школьного плена. Нагиб дождался, пока их не уведут смущенные таким поведением учительницы, и задал следующий вопрос:

— Значит, настоящие тоже существуют?

— В музеях — да.

— А вы всегда можете их отличить? Я имею в виду, просто разглядывая?

— Нет, — признала она.

— Значит, можно допустить, что какая-то затерялась? Скажем, ее засыпали песком или нашли в какой-то неизвестной гробнице?

— Убедить в этом покупателя будет совсем не просто.

— У меня нет покупателя, — коротко отозвался Нагиб. — Но у меня есть труп девочки, которая могла быть из-за этого убита. Теперь скажите: сколько эта вещь может стоить, если она настоящая?

Хранительница посмотрела на статуэтку с немного большим уважением.

— Трудно сказать. Подлинные амарнские артефакты не часто появляются на рынке.

— Пожалуйста. Хотя бы приблизительно. В американских долларах. Сто? Тысяча? Десять тысяч?

— О-о, больше. Гораздо больше.

— Больше? — переспросил Нагиб, с трудом проглатывая слюну.

— Это будет не просто статуэтка, — пояснила женщина. — Это будет история. Амарнская история. Люди заплатят столько, сколько потребуется. Но сначала надо будет доказать ее подлинность.

— А как это сделать? Существуют исследования?

— Конечно. Хроматография, спектральный анализ. Но ничего из этого так и не будет окончательным подтверждением. На каждого эксперта, утверждающего одно, всегда найдется другой, утверждающий обратное. Единственным неоспоримым аргументом является определение происхождения.

— Происхождения?

— Найдите эту неоткрытую гробницу. Тогда вам поверят.

Нагиб хмыкнул.

— И где мне ее искать?

— Разумеется, в Амарне. Лично я бы проверила высохшие русла, ведущие в Восточную пустыню. Там было найдено множество древностей. После бурь. Они перемещают там почву, как миллионы мотыг. Бывают случаи, когда бури вскрывают запечатанный вход в захоронение, и его содержимое вымывается и переносится потоком по руслу в пустыню.

— Ливневый паводок, — произнес ошеломленный Нагиб.

— Именно так, — улыбнулась хранительница. — Ливневый паводок.

III

Огюстэн остался ждать в кабинете Мансура, пока тот отправился уговорить полицейского взять его в Борг-эль-Араб вместо себя. Он решил занять время поисками в Интернете информации о Техасском обществе библейской археологии. У общества имелся свой сайт с групповыми фотографиями и короткими интервью о раскопках в Александрии и Кефалинии.[71] В рубрике «О нас» имелось указание на его связь с Объединенной методистской церковью, хотя в чем именно она заключалась или каких-то других объяснений не нашлось. Однако на сайте был послужной список Гриффина, на удивление впечатляющий для такой маленькой организации.

Поиск по преподобному Эрнсту Петерсону выдал внушительный набор ссылок. Этот человек оказался на редкость противоречивой фигурой. С одной стороны, его осуждали и боялись из-за религиозного фанатизма, а с другой стороны, им восхищались за создание и финансирование силами паствы монастырского приюта для бездомных, больницы и реабилитационного центра. Помимо этого он финансировал частный христианский колледж, делал пожертвования в Университет миссии Христа с факультетами богословия, естественных наук, права, политического администрирования и археологии, видимо, тот же самый, что указан на сайте Трудов Общества библейской археологии Объединенной методистской церкви.

Приход Петерсона тоже имел свой сайт. Когда Огюстэн на него вышел, экран стал темно-синим, и на нем появилась белая надпись. «Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость».[72] Затем надпись исчезла, и на ее месте появилась другая. «Выражение лиц их свидетельствует против них, и о грехе своем они рассказывают открыто, как содомляне, не скрывают: горе душе их! ибо сами на себя навлекают зло».[73] Затем появились фотография церкви и две колонки со ссылками. Левая колонка была озаглавлена «Что говорил Христос о…», а темы включали гомосексуализм, феминизм, прелюбодеяние, аборты и идолопоклонство, а также выдержки из Второзакония, Левита, Чисел и других ветхозаветных книг.

Правая колонка содержала такие названия, как «Рак либерализма» и «Содомский грех». Огюстэн нажал на ссылку «Список ненавистного», и на мониторе появился маленький экран-врезка, где Петерсон что-то говорил в камеру. Огюстэн включил звук и невольно отшатнулся от зазвучавшей потока ярости и ненависти. Он наобум нажал другую ссылку, озаглавленную «Лицо Христа». Снова Петерсон, но тональность речи уже совсем другая. Гораздо мягче и проникновеннее. «Вы спрашиваете, как я пришел к Богу? Я расскажу вам об этом. Я был несчастным грешником. Вором, пьяницей, человеком бесчестья и насилия, которого хорошо знали в полиции, несмотря на молодость. И я пришел к Богу потому что в один ужасный день он в своем безгранично милосердии послал за мной своего сына. Видение своего сына. И я истинно говорю вам: никто не может взглянуть в лицо Христа и не уверовать в него. И Бог возложил на меня миссию — показать всему миру лицо Христа. Сделайте это и своей миссией, и нам удастся вместе…»

За ним открылась дверь, и, обернувшись, он увидел полицейского.

— Это вы доктор Огюстэн?

— Да.

— Я — инспектор уголовной полиции Фарук. Ваш коллега доктор Мансур предложил вместо себя вас для поездки со мной в Борг-эль-Араб.

— Да.

— Отлично. Вы готовы?

Огюстэн кивнул. Он вышел из Интернета, испытывая облегчение, и поднялся.

— Поехали, — сказал он.

IV

Петерсон возвращался на место раскопок с максимальной скоростью, которую мог себе позволить, не вызывая подозрений. Он остановился только один раз, чтобы выбросить ноутбук и мобильник в поросшие тростником воды озера Мариут, и с удовольствием наблюдал, как они после всплеска исчезли с поверхности.

Ему навстречу вышла Клэр. Нескладная молодая женщина, одни локти и коленки, но с характером. Он бы с удовольствием обошелся и без нее, если бы не ее медицинские навыки и беглый арабский.

— С теми людьми все в порядке? — спросила она, скрестив руки на груди.

— Какими людьми?

— Натан вчера ночью рассказал мне о них. Он был в ужасном состоянии.

— С ними все в порядке, — заверил Петерсон. — Они все в руках Господа.

— И что это значит?

— Мы все в руках Господа, Клэр. Или ты думаешь иначе?

— Конечно, нет, преподобный. Но я хотела бы…

— Позже, сестра Клэр. Позже. Сейчас у меня срочное дело к брату Гриффину. Ты не знаешь, где он?

— На кладбище. Но я…

— Тогда прошу меня простить, — сказал он, удаляясь.

Гриффин, должно быть, услышал его машину, потому что встретил его на полпути.

— Что, черт возьми, вчера произошло? — спросил он.

— Всему свое время, — ответил Петерсон. — Прежде всего — вам удалось сделать все, о чем я просил?

Гриффин кивнул:

— Хотите посмотреть?

— Хочу, брат Гриффин.

Они осмотрели пустой склад, потом прошли на место, где находился вход в катакомбы. К удивлению Петерсона, он сам его едва нашел, хотя стоял совсем рядом. Теперь его задачей было заставить всех молчать. Особенно Гриффина и Клэр. Он обернулся и посмотрел назад.

— Я не хочу, чтобы Клэр находилась здесь на случай появления полиции или ВСДД. Отвезите ее в гостиницу. Пусть здесь не маячит.

— Но что мне ей сказать?

— Скажите, что вам надо о чем-нибудь поговорить со служащими гостиницы и вам необходим переводчик.

— Но в гостинице все говорят по-английски.

— Тогда придумайте что-нибудь другое, — раздраженно отозвался Петерсон. Гриффин медленно поплелся к Клэр, а Петерсон, проводив его взглядом, направился к кладбищу. Рано или поздно на раскопки заявятся власти. Его ученики должны знать, как нужно говорить.

V

Капитан Халед Осман чувствовал непривычное беспокойство, когда Нассер вез их по дороге в царское вади. Ему не нравилось, что они приедут к гробнице до темноты, но Фейсал настаивал, что для работы ему нужен хоть какой-то дневной свет. Никакой опасности нет, говорил он себе. Туристы никогда не приезжали сюда так поздно — Амарна была слишком большой, чтобы осмотреть ее за полдня. А местным он строго-настрого запретил здесь появляться вообще.

Они остановились у здания с генератором. Абдулла вернулся назад по дороге, чтобы на всякий случай следить, не приедет ли кто-нибудь, а капитан, Фейсал и Нассер переоделись в старые рубахи и брюки. Работа, которую предстояло сделать, была грязной. Он с удовольствием не стал бы заниматься этим сам, оставив ее Фейсалу и Нассеру, но не верил, что они справятся должным образом без его присмотра. Кроме того, он хотел увидеть все своими глазами еще раз.

Он пристегнул ремень с кобурой. Без «вальтера», предмета своей гордости и радости, он чувствовал себя раздетым. Он напоминал ему о счастливых армейских днях, когда он отправлялся на рыбалку с автоматом Калашникова и ящиком гранат. Достойная амуниция, а не то барахло египетского производства, которым вооружены его люди. Они пересекли дренажный канал, пробираясь среди гальки и щебня.

— Проклятые ботинки! — пробурчал Фейсал, всегда нервничавший возле места, где они нашли девчонку.

Самым простым способом добраться до входа в гробницу было пройти под ним, залезть на берег высохшего русла, и затем подняться ко входу по узкому уступу вдоль горы. Фейсал двигался первым, не уступая в ловкости горным козам. Он добрался до нужного места и откинул закрывавшую вход мешковину, делавшую его невидимым буквально с нескольких шагов. Лицо и волосы Халеда уже покрылись густым слоем песка и пыли.

— Сколько потребуется времени? — спросил он.

— Это зависит от одного обстоятельства, сэр, — ответил Фейсал.

— От какого?

— Смотря на чью помощь я могу рассчитывать.

Халед чувствовал неуверенность. В этом месте ощущалось нечто, что, казалось, провоцировало непослушание.

— Посмотрим последний раз, — сказал он, забирая фонарь. — Кто знает.

— Это верно, — согласился Фейсал, — кто знает.

Халед пошел вперед по проходу к погребальной камере, не переставая злиться. Что это Фейсал себе позволяет? Но эти мысли уступили место другим, связанным с разочарованием, которое ему пришлось здесь испытать. Во время первого визита они нашли три разбитых статуэтки и серебряный медальон. Он искренне верил, что впереди их ожидало великое сокровище. Но выручить за находки удалось на редкость мало, потому что никто не верил, что они не являлись подделками. Вырученные деньги оказались такой мелочью, что даже делить оказалось нечего. Такая ничтожная награда за такие большие труды. За века обвалились целые участки потолка, и все было завалено песком и мусором. Они не могли выбрасывать его вниз, потому что это сразу бросилось бы в глаза, поэтому приходилось просто расчищать участки, перетаскивая мусор с места на место. И все это ночью — в свое единственное свободное время. Они вымотались и стали раздражительными, но не сдавались. Такова жестокость надежды.

В начале погребальной камеры образовался настоящий грязевик, совсем как в Царской усыпальнице. За тысячелетия туда попало столько песка и грязи, что сначала они даже его и не заметили. Но он там образовался и занимал всю ширину прохода. И глубокий! Когда они его обнаружили, то занялись исключительно им, вынимая грязь корзину за корзиной, уходя вниз все глубже и глубже. Потом им потребовалась веревочная лестница, чтобы спускаться вниз: стоявший внизу заполнял корзину, а остальные поднимали ее связанными веревками, чтобы просеять вытащенное и свалить в кучу наверху.

Халед спустился по веревочной лестнице в последний раз. Но луч фонаря не высветил ничего, кроме мусора, оставленного ими самими: пустые бутылки из-под воды, упаковки от еды, свечной огарок, коробка спичек. Они углубились вниз на шесть метров, но так и не достигли дна. Шесть метров! Он покачал головой над бессмысленностью усилий предков. Столько трудов! И все впустую!

Зачем может понадобиться грязевик глубиной в шесть метров?