Мы вышли на улицу. Здесь уже вовсю хлестал дождь. Под навесом, у двери, сидел мой верный Гафчик. При моем появлении он радостно завилял хвостиком. Но, увидев выходящих следом оперативников, Гафч сразу почуял неладное.
– Гаф-гаф-гаф! – залаял он на Молодцова.
– А ну не тявкай! – погрозил пальцем суперопер. – На Григория Молодцова ни одна собака не имеет права тявкать!
Меня посадили в уазик и повезли в районное отделение милиции. В машине все оперативники разом закурили. В кабине повис густой сигаретный дым. Я сидела в этом дыму и думала о Немухине.
«Эх, Немухин, Немухин, – думала я, – говорила же тебе: „Сплюнь через левое плечо, а то сглазишь“. – „Я не суеверный“. Вот тебе и не суеверный. Лежи теперь в морге, холодный, как лягушка. А если б сплюнул, глядишь, все бы и обошлось… А я-то хороша. Телохранительница, называется. Не успела приступить к своим обязанностям, как моего клиента тут же ухлопали».
Боже, как все перепуталось. Немухин убит. Меня в наручниках везут на допрос. Ничего не могу понять. Зачем Лола ни с того ни с сего застрелила друга детства?.. Почему посетители клуба все как один показали на меня?.. Что за таинственные слова просил запомнить Немухин? Ну, то есть сами по себе слова были, конечно, не таинственные: «овощебаза, Сестрорецк». Но человек прохрипел их перед смертью. А значит, они имели какой-то тайный смысл.
«Уазик» остановился.
– Вылезай, дорогуша, приехали, – сказал Молодцов.
Мы вошли в отделение милиции.
– Старший сержант Елдырин! – вытянулся по стойке «смирно» дежурный милиционер.
– Сержант Каюков! – вытянулся по стойке «смирно» второй милиционер.
– Вольно, ребята. – Молодцов по-хозяйски плюхнулся в ободранное кресло. – А где остальные?
– На вызов уехали, Григорий Евграфыч, – уважительно ответил старший сержант Елдырин.
– Ладненько. – Суперопер закурил сигарету. – Ну как служится, пацаны?
Каюков с Елдыриным стали рассказывать Молодцову, как им служится, а оперативники тем временем взяли у меня отпечатки пальцев, сфотографировали в фас и профиль и даже попытались обыскать.
– Ручонки от девчонки!! – заверещала я словно резаная.
И для пущего эффекта грохнулась в обморок.
Пока они приводили меня в чувство, брызгая в лицо водой и хлопая по щекам, я размышляла: вот был бы номер, если б при обыске обнаружили два моих пестика. Тогда бы уж я точно ничего не смогла доказать.
К счастью, обыскивать меня не стали.
– Ну-с, Мухина-Немухина, – начал допрос Григорий Молодцов, – как говорят на Чукотке: «Финита ля комедия». Комедия окончена. Давай, выкладывай, зачем ты убила своего лжепапашу.
– Я вам уже сто раз повторяла; я его не убивала. Его убила певица Лола.
Молодцов раздавил окурок в пепельнице.
– Послушай, дорогуша, меня уже тошнит от твоего вранья.
– Я не вру. Подумайте сами, для чего мне его убивать?
– А я откуда знаю? Тебе видней. Короче, признаешь себя виновной в убийстве гражданина Немухина?
– Ни в чем я себя виновной не признаю. Вы сначала отпечатки пальцев с пистолета снимите.
– Да сняли уже, — поморщился суперопер.
– И что?
– На рукоятке и спусковом крючке отчетливо видны твои пальчики.
– Врете!! – возмущенно закричала я.
– Григорий Молодцов никогда не врет, дорогуша.
На столе зазвонил телефон. Молодцов взял трубку.
– Ментовка… э-э… милиция. Да, Григорий Молодцов… Так. Так. Та-а-к. Ладненько. Сейчас я со своими ребятами туда подскочу.
Он положил трубку.
– Ну что там опять, Гриша? – устало спросил шофер уазика.
– На Васильевском острове перестрелка. У дворца-музея Меньшикова. Заводи колымагу. Едем! – Молодцов глянул на двух сержантов: – А вы продолжайте допрос.
И «ударная группа» бросилась к выходу.
Елдырин и Каюков недоуменно переглянулись.
Тут я поняла, что судьба дает мне отличный шанс сделать отсюда ноги. Я горько заплакала.
Оба сержанта с тем же недоумением уставились на меня.
– Ты, девочка, не плачь, – строго сказал Каюков. – Ты лучше рассказывай, кого ты там убила?!
– П-папочку, – ответила я плаксивым голосом.
– Как же так? Родного отца-то?! – неодобрительно покачал головой Елдырин. – Непорядок.
Я закрыла лицо руками и зарыдала пуще прежнего.
Уж чего-чего, а рыдать я умела классно. Я чуть ли не все отделение слезами залила, пока сержанты меня успокаивали.
Наконец они меня успокоили. И я начала свой рассказ.
– Я с родителями на Большой Конюшенной живу, недалеко от цирка. В этом цирке моя мама работает. Акробатом-эксцентриком. Это значит – она складывается в несколько раз и забирается в малюсенький сундучок. И вот две недели назад мама… исчезла. День ее нет, два, три… Я уже и волноваться начала. А папа говорит: «Да что ты волнуешься? Найдется наша мама». А на прошлой неделе вдруг звонок в дверь. И заходит в квартиру молодая женщина. Папа обрадовался и говорит: «Вот и наша мама пришла». Я ему говорю: «Папа, какая же это мама?» А папа рукой машет: «Доченька, не все ли тебе равно? Была одна мама, теперь другая. В принципе, все женщины одинаковые». Ну вот. Стали мы жить втроем. Я, папа и Дарья Петровна (так эту тетеньку звали). И с самого первого дня стала Дарья Петровна ко мне придираться. То ей не так, это ей не так. До того допридиралась, что я взяла да и ушла из дому. И побрела куда глаза глядят. Брела, брела и забрела в самый дальний угол двора, на помойку. Смотрю, а на помойке сундучок валяется, с каким мама всегда в цирке выступала. Подобрала я этот сундучок и открыла. А там… мама! Сложенная в четыре раза. Нет слов, как я обрадовалась. Ну а уж как мамочка обрадовалась, тем более слов нет. «Мама, – спрашиваю я у нее, – как ты тут оказалась?» – «Как, как, – отвечает она, – папаша твой с Дарьей Петровной обманом засунули. Покажи, просят, да покажи, как ты в такой маленький сундучок забираешься. Я сдуру и показала. А они сундучок на крючок – и на помойку…»
– Ну и ну! – сказал старший сержант Елдырин.
– Вот это да! – сказал сержант Каюков.
– В общем, пошла я в Апраксин двор, на черный рынок, где оружием торгуют, и купила себе пистолет. А после пришла домой и Дарью Петровну вместе с папочкой…
На этом месте я снова грохнулась в обморок, чтобы послушать, какое впечатление произвел мой рассказ. Рассказ произвел хорошее впечатление.
– И правильно сделала! – горячо воскликнул Елдырин. – Так им и надо!
– Правильно-то правильно, – согласился Каюков. – Но лучше бы она к нам в милицию пришла и рассказала все как есть. А мы бы арестовали преступников.
Я открыла глаза.
– Где я? – слабым голосом спросила я.
– У друзей, девочка, у друзей, – заверили меня сержанты. Они оба так разволновались, что решили закурить. Елдырин вытащил из кармана пачку «Шипки», Каюков пачку «Примы».
– Возьмите лучше мои сигареты, – предложила я им «Мальборо лайтс». – Угощайтесь, пожалуйста.
– Спасибо. – Они взяли по сигаретке.
Я зажгла спичку и поднесла ее сначала одному сержанту, потом другому. Мильтоны разом затянулись и… повалились на пол.
Секунда – и я была уже на улице!
– Гаф-гаф! – раздался радостный лай.
– Гафчик, – обхватила я лохматую шею своего друга. – Откуда ты взялся?!
Вместо ответа Гафч лизнул мне руку шершавым теплым языком.
– Некогда лизаться, Гафченька, – сказала я. – Бежим скорей!
И мы помчались по ночным улицам Питера.