Тайна одноглазой «Джоконды»

Глава XVIII В гостях у тети Моти

Не знаю, чего уж там Воробей наговорил обо мне своей тете, но когда я ранним утром заявилась к ней домой, она встретила меня с распростертыми объятиями.

– Эммочка, лапочка, как я рада, что ты приехала! – целовала и обнимала меня тетя Мотя. – А это твой песик? Какой миленький!

И она с тем же рвением принялась обнимать и целовать Гафчика. Потом тетя до отвала накормила нас блинчиками с мясом и уложила спать. Не успела моя голова коснуться подушки, как я тут же уснула.

Что мне снилось, лучше не вспоминать.

А разбудил меня шум дождя. Я открыла глаза и сразу увидела… «Джоконду». Картина висела на стене, напротив кровати. Может, я все еще сплю?.. Я больно ущипнула себя за руку. Сон окончательно улетел, и я все поняла.

Дело в том, что Матильда Эрнестовна Конде была три раза замужем. И все три раза за иностранцами. Мужья у нее были заядлыми коллекционерами. Первый муж, японец, собирал шелковые кимоно; второй, немец, – пивные кружки; а третий, француз, коллекционировал картины.

Когда же Матильда Эрнестовна разводилась с мужьями, они дарили ей на память свои коллекции. Поэтому вся квартира тети Моти была буквально забита кимоно, пивными кружками и картинами в резных рамах.

Я закинула руки за голову и, глядя на «Джоконду», начала мысленно перебирать события последних дней. Перебирать, как вы сами понимаете, было что. Ваганьковское кладбище, банда Паштетова, убийство Немухина и так далее, вплоть до звонка странного человека по имени Смерть.

Когда этот человек сообщил по телефону о черном пятне, я дико перепугалась. Но сейчас ко мне вновь возвращалась былая храбрость.

«Пора действовать, Эмка!» – сказала я себе.

С этой бодрой мыслью я вскочила с кровати и отправилась в ванную. Долгий прохладный душ окончательно привел меня в чувство. Я вновь была той неунывающей Эммой Мухиной, которую вы знаете.

Из гостиной доносились голоса. Я пошла туда.

Здесь сидели тетя Мотя и Глеб Борисыч Перепелкин. Глеб Борисыч был тети-Мотиным соседом. Он частенько заходил к ней в гости поиграть в карты и поговорить об искусстве.

Вот и теперь они играли в карты и говорили об искусстве.

– Искусство, – важно вещал Перепелкин, – это попытка создать другую реальность. И еще неизвестно, какая из двух реальностей более реальная…

– Глеб Борисович, вы дурак, – отвечала ему Матильда Эрнестовна, кидая на стол бубнового туза.

– Дурак так дурак, – покорно соглашался Перепелкин, откладывая карты в сторону. – Здравствуйте, Эмма. С приездом. Как там Москва?.. Что новенького в Третьяковской галерее?..

В Третьяковке я была сто лет назад и поэтому понятия не имела, что там новенького.

– Все по-старенькому, – ответила я.

– А у нас в Эрмитаже экспонируется бесценное творение великого Леонардо, – гордо сообщил Перепелкин.

– Вы уже были на выставке?

– Я там каждый день бываю.

– И все время выстаиваете такую огромную очередь?!

Перепелкин рассмеялся:

– Нет, конечно.

– Глеб Борисович работает в Эрмитаже, – пояснила тетя Мотя. – Разве я вам не говорила, Эммочка?

– Да, да, говорили, – вспомнила я.

– Его очень ценят в музее, – продолжала тетя. – Глеб Борисович один из ведущих искусствоведов Санкт-Петербурга. Он занимается эпохой Возрождения. А как он знает Эрмитаж…

– Перестаньте, милейшая Матильда Эрнестовна, – порозовел от смущения Перепелкин. – Впрочем, Эрмитаж я и в самом деле знаю как свои пять пальцев. Я проработал в музее тридцать с лишним лет. Эрмитаж – удивительный мир, полный чудес. Роль Эрмитажа в истории русской культуры трудно переоценить. Да что там русской, возьмем мировую культуру…

По опыту прошлых приездов я знала, что Глеб Борисыч может рассуждать в таком духе бесконечно. Поэтому, послушав его из вежливости еще секунд двадцать, я перебила:

– Глеб Борисыч, можно вам задать один вопрос?

– Разумеется, милая. – Он поправил на носу очки.

– Копия «Джоконды», что висит у Матильды Эрнестовны в спальне, представляет какую-нибудь ценность?

– Это не копия, – с серьезным видом ответил Перепелкин, – а оригинал.

– Ну-у, начинается, – всплеснула руками тетя Мотя. – Опять вы, Глеб Борисович, за старое…

– Да, опять! – горячо воскликнул Перепелкин. – Я как специалист по итальянской живописи XVI века утверждаю, что в вашей спальне, милейшая Матильда Эрнестовна, висит картина кисти Леонардо да Винчи. Подлинник.

– А что же тогда висит в Эрмитаже? – спросила я. – Копия?

– Нет, там тоже подлинник.

– Как это? – удивилась я. – И тут, и там подлинник?!

– На сей счет у Глеба Борисовича есть целая теория, – засмеялась тетя Мотя.

– Да, целая теория, – с жаром подтвердил Перепелкин. – Она заключается в том, что великий Леонардо написал две абсолютно одинаковые «Джоконды»…

– Успокойтесь, Глеб Борисович, – погладила его по плечу тетя Мотя. – Бог с ней, с «Джокондой». Давайте лучше пить чай.

Но Перепелкину было уже не до чая.

– Не-ет, уважаемая Матильда Эрнестовна. Здесь надо разобраться. Вы думаете, в чем ценность художественного полотна? В красках, которыми оно написано? Или, может, в раме, в которую оно вставлено?.. Нет и еще раз нет! Ценность картины заключается в той творческой энергии, которую в нее вложил художник. И чем талантливее художник, тем больше творческой энергии ему удается вложить в свое произведение. – Глеб Борисыч суетливо поднялся с кресла. – Прошу за мной, милые дамы.

Мы прошли в спальню.

– Встаньте, пожалуйста, сюда, Эмма. – Перепелкин поставил меня справа от «Джоконды». – Чувствуете, какой сильный поток энергии идет от полотна?

Честно признаться, ничего я не чувствовала.

– Чувствую, – сказала я, чтобы не расстраивать старика.

– Замечательно. Запомните свое ощущение. Завтра мы с вами пойдем в Эрмитаж. И вы, стоя у той картины, почувствуете, что она излучает точно такую же энергию.

– При чем тут энергия? – пожала плечами Матильда Эрнестовна. – Просто это очень хорошая копия. Мой третий муж, француз, знал толк в живописи.

– Имеются и другие доказательства. – Перепелкин указал на скрещенные руки Моны Лизы. – Обратите внимание на этот фрагмент. Такие мазки характерны для итальянской школы конца 1503 года. А именно в 1503 году и была написана «Джоконда».

Тетя Мотя демонстративно заткнула уши:

– Глеб Борисович, умоляю, хватит. Вы уже нас забодали своей теорией. Эммочке пора спать. Двенадцатый час ночи.

– Как двенадцатый?! – Я посмотрела на часы.

Да – двенадцатый. Выходит, я целый день продрыхла.

Перепелкин снял очки и начал смущенно протирать платочком стекла.

– Прошу простить, милые дамы. Увлекся. Спокойной ночи, Эмма.

– Спокойной ночи.

Они вышли из спальни. А мне в голову пришла потрясающая идея. А что, если подсунуть Смерти вместо той «Джоконды» – эту?! Раз обе картины нарисовал Леонардо да Винчи, значит, я ничем не рискую.

– И тебе не стыдно, Эмка? – спросил у меня внутренний голос.

– А почему мне должно быть стыдно?

– Ты хочешь обокрасть тетю Мотю.

– Не обокрасть, а взять картину на время. Для того чтобы разоблачить опасного преступника.

– Все равно нехорошо.

– Ладно, заглохни, – сказала я. Со своим внутренним голосом я не очень-то церемонилась.

Голос что-то невнятно пробубнил, но заглох.

Я разделась и легла спать. И хотите верьте, хотите нет, сразу же уснула.