Тайна сенатора Карфагена

ГЛАВА третья "Италия в огне"

Огонь костра притягивал к себе взоры и согревал замерзшие тела.

Как хорошо, проведя целый день в седле, уютно устроиться, подложить под локоть кожаный походный мешок и наблюдать за пляшущими языками пламени, придаваясь воспоминаниям…

После плотного ужина и италийского вина сладкий, легкий дурман окутывал голову, но ночная декабрьская прохлада позволяла не погружаться в сон, а вести неторопливую беседу, в которой обсуждались последние месяцы трудного похода.

Лежавшие около костра Адербал, Батий и Хирам разговаривали на нумидийском языке. Адербал, прежде никогда не имевший дел с нумидийцами, но обладающий, как все в их семье, способностью к языкам, быстро освоил непривычную речь.

Прошло более шести месяцев, как армия Ганнибала покинула Новый Карфаген и отравилась в Италию. Позади сражения с недружественными галлами и первая победа над римлянами при Тицине. Но все это ничто по сравнению с тяжелейшим переходом через Альпы, где полегло много их боевых товарищей.

И вот сейчас, беседуя у костра в лагере на западном берегу Требии, можно было хоть немного отвлечься.

Вино запрещено в армии Ганнибала под страхом смерти, но старшие офицеры позволяли себе слегка расслабиться – впрочем, не злоупотребляя.

– Адербал, после войны тебе нужно обязательно приехать к нам. – Умудренный жизнью Батий говорил своим приятным низким голосом, похожим на урчание кота. – После того, как ты спас жизнь Хираму, по нашим обычаям, ты стал нашим близким родственником. Мы обязаны оказать тебе гостеприимство в полной мере. Будешь есть-пить как царь, и смотреть на танцы нумидийских красавиц. Я подарю тебе лучших жеребцов из своих табунов.

Хирам благодарно посмотрел на Адербала и протяжно вымолвил:

– Да… знатная был битва!

Отхлебнув вина из простой деревянной походной чаши, Батий продолжал:

– Скажу честно, я недолюбливаю карфагенян. Уж очень твои соплеменники хитры и коварны. Мы тоже не ласковые верблюжата, но у нас все-таки другие понятия о слове и чести. Ты - не такой, как все и поражаешь меня своим благородством и отвагой. Наверное, в твоих жилах все же есть капля нумидийской крови … Не зря в армии говорили про твоего брата Мисдеса, что он потомок нумидийцев!

Сидевшие у костра засмеялись, благо вино способствовало веселью.

– Как там, в Испании, Мисдес? – задумчиво произнес Адербал. – Может ли уже садиться на коня?

– Не переживай, брат Адербал. – Хирам дружески похлопал его по плечу. – Мисдес – настоящий воин! Еще не один римлянин падет от его меча. Он похож на моего брата Гауду. Такой же умный, но его блестящий ум не мешает ему быть искусным бойцом. Хотя Гауда всегда должен быть при царевиче Масиниссе, его душа рвется на волю – к битвам и приключениям. Он чуть не плакал от обиды, когда ему не позволили ехать с нами к Ганнибалу.

– Да, – поддержал его отец, – У нашей семьи есть все, и мы ни в чем не нуждаемся. Но шанс воевать под предводительством такого полководца, как Ганнибал, выпадает один раз в двести лет. Масинисса не хочет быть в его тени. Он знает: Ганнибал затмит его, и о нем никто не услышит. А царевич - тщеславен. Его гложет гордыня. Из-за него наш Гауда вынужден был остаться дома. Хотя ведь и Мисдес тоже не смог пойти в поход, о котором мечтал. Все мы зависим от воли богов.

– С такой красавицей, как Аришат, любой бы остался дома, – покачал головой Хирам. – Какие глаза! Какая стать!

– Эй, не забывайся! – засмеялся Адербал. – Ты говоришь о моей невестке.

– Извини, брат. Это я от души. Поверь, никаких грязных помыслов! Давайте выпьем за наших близких! Им тяжелее, чем нам. Они должны ждать. А мы не знаем, увидим ли снова их когда-либо. Пусть боги помогут нам встретится с ними вновь!

Беседу прервал один из помощников Ганнибала, быстрым шагом подошедший к костру.

– Офицер, – сказал он, обращаясь к Адербалу, – повелитель требует вашего присутствия на военном совете.

Адербал удивился, поскольку не входил в совет лагеря. Однако он не стал мелить, тут же поднялся и бегом направился к шатру Ганнибала.

Зайдя в шатер, он поприветствовал находящихся в нем самого Ганнибала, его брата Магона, Магарбала, Самнита, Гасдрубала из Гадеса, Ганнона Бомилькара и Мономаха.

В совете со времен осады Сагунта ничего не изменилось, только Гасдрубал, брат Ганнибала, остался в Испании во главе армии в тринадцать тысяч пехотинцев и три с половиной тысячи всадников.

– Проходи, Адербал, – сказал Ганнибал, указав ему место за столом, на котором был расстелен пергамент со спешно нарисованной на нем полевой картой. – Ты теперь вместо Целея, – напомнил полководец о погибшем при Тицине командире нумидийцев, – поэтому будешь иногда, как и он, приглашаться на совет.

– Благодарю за доверие, стратег, – поблагодарил Адербал и занял указанное ему место.

– Здесь находятся люди, которым я всецело доверяю, поэтому сказанное на совете не должно быть вынесено за пределы этого шатра, – глядя на Адербала, процитировал Ганнибал известную истину. – Как я знаю, ты очень дружен с вождями наших верных нумидийцев – Батием и его сыном Хирамом. На них сказанное мною также распространяется!

Удостоверившись, что Адербал все понял, Ганнибал продолжил:

– Вот здесь на карте отмечен римский лагерь. Там находится их консул – Семпроний Лонг. Завтра мы дадим ему бой. Перед нами не варвары, а римские легионы, числом более сорока тысяч вместе с союзниками. Их больше, и битва будет по всем правилам. Легкой победы, как при Тицине, не ждите. Враг сосредоточен в одном месте, предельно собран и готов драться.

Все внимательно слушали, понимая, что при Тицине удача сопутствовала Карфагену: враг не успел перестроиться и был разбит, не успев сомкнуться в свои грозные шеренги.

– Мы провели разведку местности, – снова заговорил Ганнибал. – Между нашим лагерем и рекой протекает ручей, берега которого покрыты густым кустарником и камышом достаточной высоты, чтобы скрыть всадников числом не менее тысячи и столько же пехотинцев. Здесь мы устроим засаду. – Повернувшись к Магону, он приказал: – Отберешь лучших пеших воинов из африканцев, а конных – из нумидийцев. Завтра ночью вы должны незаметно занять эту позицию и ждать моего сигнала.

Оглядев остальных, он продолжал:

– Ваши воины завтра должны хорошо отдохнуть и лечь спать рано. Людей на ночь плотно не кормить. Хорошо поедим рано утром. Всем до выхода греться у костров, натирать оливковым маслом открытые части тела. По лагерю не слоняться, беречь силы.

Обернувшись к Адербалу, стоящему слева от него, Ганнибал многозначительно посмотрел на него и, дружески подмигнув, сказал:

– Для тебя, Адербал, особое задание! Со своим отрядом переправишься через реку и доберешься до вражеского расположения. Римляне, как и всегда, устроили из лагеря настоящую крепость, так что близко вас не подпустят. Адербал, ты достаточно хорошо знаешь латинский, чтобы римляне тебя поняли. Хирам и Батий владеют греческим, римские офицеры их тоже поймут. Делайте, что хотите: поносите их и их родственников, забрасывайте лагерь дротиками и стрелами, но сделайте так, чтобы этот олух Семпроний захотел вас наказать и погнался за вами.

Зловеще улыбнувшись, Ганнибал похлопал рукою по карте:

– Увлеките врага через реку, а мы устроим ему теплую встречу…

Определив каждому место на поле будущего сражения, Ганнибал отправил всех отдыхать.

Весь следующий день был для карфагенян днем спокойствия. Армия как будто взяла выходной. Не было никаких тренировок, работ, маршей – всего того, что является неотъемлемой частью военных походов.

Вечером воины проверяли оружие, неторопливо беседовали у костров, перекусывали. Усилив дозоры, армия необычно рано погрузилась в тревожный сон. Все понимали: такой отдых дан неспроста, завтра ожидается что-то очень серьезное…

Центурион первой манипулы консульского легиона Тит Юний обходил с проверкой посты римского лагеря.

Было еще темно, но постепенно ночь отступала, и на смену ей приходило раннее морозное декабрьское утро.

Центуриона одолевала зевота, которую он никак не мог побороть. Хотелось спать, утренняя свежесть нисколько не бодрила его. Как же хорошо было в теплой палатке. Откуда этот непривычный для Италии морозец? Не воюют римляне зимой. Военный сезон начинается летом и заканчивается осенью. Но этот Ганнибал своим нашествием нарушил заведенные правила: отечество в опасности!

Старый ветеран, Тит Юний устал от военной службы, но никогда не показывал этого. Воинский дух и римская гордость не позволяли проявлять слабость, и он был суров и к себе, и к подчиненным.

Поднявшись на восточную башню, где находились в карауле воины его манипулы, он обратился к своему старому знакомому, Вибию Алиену, стоявшему ближе всех:

– Все спокойно, Вибий?

– Да, командир, – ответил тот, кивнув в подтверждение своих слов. – Пунийцы , наверное, спят как убитые…

– Лучше бы они спали убитыми. Вечным сном, – усмехнулся Юний, которому понравилась собственная острота. – И мы тогда вернемся к своим семьям.

– Пусть поможет нам Марс одолеть вероломного Ганнибала, – сказал Вибий Алиен, обратив свой взор на небо. – Зимой нужно быть дома, а не на войне.

– Да, дома сейчас хорошо… – согласился с ним центурион.

Неожиданный вдали послышался какой-то шум, похожий на конский топот. Воины сразу напряглись и дружно устремились к краю бруствера, пытаясь хоть что-то высмотреть в ночи. Слух не обманул их: вдали различались, хотя и с большим трудом, силуэты всадников, осаживающих лошадей.

Несколько стрел воткнулись рядом с караульными, не причинив никому вреда. Солдаты быстро спрятались за большими щитами.

Увидев, что количество вражеских наездников достаточно для объявления тревоги, Юний лично сообщил своему непосредственному командиру, военному трибуну Тиберию Фонтею, о непрошенных гостях.

Выслушав его, Фонтей вскочил на ноги и крикнул адъютанту:

– Немедленно доложи консулу! Прикажи дежурным будить всех центурионов легиона – пускай играют построение!

Кое-как надев доспехи, трибун выскочив из палатки, на ходу надевая шлем. Холодный зимний ветер неприятно обжег лицо. Снег усиливался – начиналась непривычная для Италии метель.

Запахнув теплый солдатский плащ из немытой шерсти, Фонтей поспешил к восточному брустверу.

Затрубили горнисты. Полусонные солдаты, ошалело крутя головами, стали выбегать из прогретых человеческими телами палаток.

Никто не понимал, что, собственно, случилось. Пока даже центурионы не могли ничего объяснить. «Ждем дальнейших приказов», – коротко отвечали они на недоуменные вопросы и проверяли наличие бойцов в своих центуриях.

Тем временем караул и прибывшие на восточную башню офицеры вступили с нумидийцами Адербала (а это были именно они) в словесную перепалку.

– Римские свиньи, вы не мужчины, раз прячетесь за стенами! – кричал по-латыни Адербал. – Выходите и покажите нам, что умеете держать меч, а не только своих уродливых жен за их отвисшие задницы!

Остальные пять сотен всадников громко смеялись, улюлюкали и свистели, продолжая осыпать стрелами римские укрепления.

– Ваши командиры – трусы и козлотрахи! – вторил Адербалу Хирам по-гречески. – Они дрожат перед Ганнибалом, как трусливые зайцы перед волками. Нашему полководцу достаточно просто показать клыки, чтобы они обгадились от страха!

Тиберий Фонтей, понимавший греческий, побагровел от возмущения и стал кричать в ответ:

– Слушайте меня, немытые варвары! Мы предлагаем вам не орать в пустоту, а показать, что вы способны не только грабить безоружных, но и не падать в обморок от вида римского меча!

На стенах лагеря собралось достаточное количество лучников, чтобы не позволить нумидийцам приблизиться. Яростная перестрелка продолжалось уже более получаса.

Тем временем консул Семпроний Лонг в полном облачении скакал по лагерю на своем белом жеребце, отдавая приказания легатам и трибунам.

Его пурпурный плащ развивается на ветру. Он был разгорячен, ему не терпелось наказать дерзкого врага. Консул требовал побыстрей закончить построение и готовиться к выходу.

– Перебьем этих подлых трусов прямо у стен лагеря! – призывал он легионеров, понимая, что нет времени для выступления перед армией с полной речью, как требовал того военный обычай.

Взревели трубы, и первыми за ворота вышли легковооруженные велиты – молодежь, не имеющая возможности стать полноценными легионерами из-за имущественного ценза. Они не могли купить себе щит, оружие, доспехи и были вооружены только дротиками и кинжалами. Их головы покрывали шкуры диких животных, которые делали их похожими на участников мистических ритуалов. Оскаленные морды волков, медведей, рысей смотрелись зловеще, но слабо защищали своих владельцев от разящих ударов вражеских мечей и копий.

Велиты спешно выстроились в неровные ряды и по команде центуриона стали забрасывать нумидийцев дротиками. Однако враги были готовы к этому: всадники мгновенно рассыпались в стороны, не понеся потерь. Велиты бросили дротики еще раз, потом еще, но это не принесло видимого результата, и консул дал команду идти в атаку.

Конница, а следом за ней пехота, бросились на врага.

Нумидийцы разбились на три отряда под командованием Адербала, Батия и Хирама, и стали не спеша отступать к реке, увлекая за собой противника в трех направлениях.

Преследуя их, римляне вынуждены растянуть свои порядки. Противник же ускользал, осыпая преследователей градом стрел.

Взбешенный консул Семпроний приказал коннице форсировать Требию и, во что бы то ни стало, уничтожить наглых карфагенян.

А в это время остальные воины армии Ганнибала плотно завтракали, насыщаясь мясом у костров, грелись и обмазывали открытые части своих тел оливковым маслом и жиром.

Узнав, что римляне вошли в воду, Ганнибал дал приказ к построению. В центре боевого порядка находились недавно присоединившиеся к карфагенянам галлы. На флангах стали тяжеловооруженные ливийцы и иберы под командованием Магона Самнита и Гасдрубала из Гадеса. Еще дальше – отряды африканской и кельтиберийской конницы под началом Ганнона Бомилькара и Магарбала. Там же находились слоны Ферона. Впереди рассыпалась легкая пехота – балеарские пращники и легковооруженные кельты, ведомые Мономахом.

Сытые, согретые, построившиеся в стройные ряды, карфагеняне были готовы к бою и ждали противника.

Поднятые рано утром по тревоге, невыспавшиеся, голодные римляне, подгоняемые нетерпеливым консулом, вошли в холодную зимнюю реку.

Первая манипула консульского легиона пересекала Требию под непрерывно идущим мокрым снегом, чередующегося с дождем. Ноги легионеров сводило от ледяной воды. Окоченевшие руки еле удерживали оружие. Даже центурион Юний, закаленный в бесконечных походах, на минуту почувствовал слабость и мечтал о костре и горячем пайке.

«Проклятые пунийцы, – с мрачной злобой думал он. – Не могли подождать до утра. Боги, как же холодно! А если впереди засада? Мы же не сможем сражаться!»

Тем временем конница римлян во главе с консулом, преследуя нумидийцев, растянулась и выскочила на открытую местность, лоб в лоб столкнувшись со стройными рядами готовых к бою карфагенян. Это стало для них полной неожиданностью. Попав под град камней и дротиков застрельщиков Мономаха, консул приказал немедленно отступить и подготовиться к атаке. Он был полон решимости принять бой.

Римляне, самая организованная армия мира, сумели быстро перестроиться, сомкнуть ряды и достойно встретить врага.

Манипула за манипулой, стройными шеренгами, напоминающие единый организм, легионеры двинулись неторопливой, железной поступью в сторону карфагенян.

– Держать строй!.. – крикнул Юний, увидев, что трое солдат отстали на полшага, нарушая идеальную целостность ряда.

До врага оставалось шагов сто, не более. «Это не карфагеняне», – подумал центурион, рассматривая орущую толпу варваров, размахивающих длинными мечами, топорами и дубинами, усеянными железными заклепками.

Он был прав. Перед римлянами оказались не опытные ливийцы и не иберийцы, пришедшие с Ганнибалом из Испании. Это - галлы в длинных куртках и шкурах диких животных. Огромные, свирепые, они казались довольно опасными врагами.

Юнию приходилось сражаться с ними под началом консула Гая Фламиния при захвате Цизальпинской Галлии. Это было пять лет назад. Те события оставили на теле центуриона два больших шрама и навсегда избавили его от «страха предстоящего боя».

Но сейчас дурное предчувствие не покидало его. Давно позабытая боязнь внезапно вернулась. Нет, не галлы вызвали ее. Что-то неведомое, словно бы предупреждающее о возможной гибели его манипулы. А может быть, и всей армии?..

Тит Юний тряхнул головой, отгоняя наваждение. Получилось: страх куда-то пропал, он был снова готов убивать.

Когда до врага оставалось шагов пятьдесят, галлы сорвались с места и с душераздирающими криками ринулись вперед.

Взревели трубы легиона.

– Играй – метнуть копья!.. – крикнул Юний горнисту манипулы, и тот синими от холода губами два раза резко дунул в свой рожок.

Легионеры размахнулись и метнули пилумы – короткие копья с металлическими наконечниками, равными по длине древку.

Большинство копий достигли цели: одни поразили бегущих галлов, другие сделали бесполезными их щиты, из которых вынуть пилумы было сейчас невозможно.

– Играй – остановиться, сомкнуть щиты! – снова крикнул центурион, и горнист четко выполнил команду.

Манипула замерла, образовав единую стену из красных щитов. Вопящая толпа галлов разбилась об эту преграду и откатилась назад, оставляя на заснеженном поле трупы и лужи крови.

– Труби – идти вперед, держать строй! – раздалась очередная команда Юния, и солдаты медленно, но уверенно двинулись с места, наседая на варваров, которые визжали, не в силах пробить красную стену.

Но талант Ганнибала – это не полководческие способности Семпрония, и римская машина дала сбой.

Легион Тиберия Фонтея смел легковооруженную пехоту Мономаха, потеснил галлов, мужественно сражающихся в центре и несущих наибольшие потери. Однако, пробив центр карфагенян, римляне оголили свои фланги, по которым тут же ударили тяжеловооруженные ливийцы и иберы. А в это время более многочисленная и опытная конница Ганнибала смяла римскую и начала окружение легионов.

Римляне бились мужественно и достойно. Среди них не было трусов. Они верили в непобедимость своего оружия и умение командиров.

Тит Юний командовал манипулой, одновременно отбивая удары галльских мечей и уклоняясь от ливийских копий. Он выкрикивал команды и одновременно колол и рубил, рубил и колол, уворачиваясь от ударов и отбивая их.

Центуриону не полагался щит, как не полагалось и вступать в рукопашный бой, но ситуация требовала демонстрации личного мужества, и Юний, подобрав щит легионера, убитого ударом длинного меча в шею, сейчас сознательно нарушал эти правила.

Снег давно стал красным от крови. Центурион спотыкался об трупы, перешагивал через них, не опуская взгляда, и двигался вперед, стараясь держаться справа от своей манипулы.

Иногда трупы оживали и хватали его за ноги, тогда он коротким колющим ударом своего меча добивал их, не отвлекаясь ни на мгновение. Видеть все вокруг – этому центурион научился давно, когда еще простым легионером резал таких же галлов при Теламоне.

Снег не прекращался ни на минуту, но Юний уже не замечал его. Наоборот, разгоряченное лицо получало хоть какую-то свежесть. Ему уже не было холодно, но силы иссякали.

Юний видел, как редеют ряды его манипулы, и отчаяние начинало овладевать им. Стараясь сохранить хладнокровие и приободрить солдат, он с яростным криком врубался в ряды галлов, но тут же возвращался на свое место, чтобы не дать противнику обезглавить манипулу.

Он видел Тиберия Фонтея, который не менее храбро отбивался от наседавших кельтиберов, и с высоты своего коня успевал указывать центурионам на слабые места в обороне. Плюмаж его шлема колыхающимся красным пятном двигался среди рядов, притягивая к себе внимание врагов. Взмыленный конь Фонтея нервничал и плохо слушался поводьев, но все же не мог противиться железной воле седока.

Неожиданно на флангах раздался рев, перекрывший шум сражения. Это вступили в бой слоны Ферона. Разъяренные животные смяли ряды манипул и стали крушить римлян бивнями, топтать их, раздавливая хрупкие человеческие тела. Легионеры десятками гибли под их ногами, но ничего не могли поделать – пилумы были израсходованы, а велиты потратили все дротики на нумидийцев Адербала.

Другим неприятным сюрпризом для консула Семпрония стало появление в его тылу двух тысяч конных и пеших карфагенян, выведенных Магоном Баркидом из засады. Они завершили окружение римской армии.

Началась настоящая бойня. Римляне поняли, что поражение неминуемо. Конечно, голод и холод тоже внесли свою лепту, но победа зависит в основном от гениальности полководцев и удачи. А этот день явно не был днем консула Семпрония.

В пылу сражения Тит Юний и Тиберий Фонтей оказались рядом: фланги римлян постепенно прижимались к центру. Все видели, что конец близок.

– Что происходит?! Где консул?! Где легаты?!.. – надрывал горло Юний, пытаясь перекричать стоящий вокруг шум боя.

– Не знаю! – крикнул в ответ Фонтей. – Кругом одни пунийцы! Возможно, их уже нет в живых!..

Он вертелся на своей лошади, прикрываясь небольших круглым щитом от стрел и копий.

– Будем пробиваться вперед и выходить из битвы! Остальные пойдут за нами! Только бы не было паники! – Отбив, летящий в его голову дротик, трибун перевел дух и крикнул: – Командуй – сдать назад, сомкнуть ряды! Надо вырваться из этой западни…

Он умолк и повернул лошадь, собираясь пробиться к другим манипулам, чтобы отдать такой же приказ выжившим центурионам.

С огромным трудом это ему удалось. Через некоторое время раздался сигнал главной трубы, подхваченный горнами центурий, и остатки манипул, подавшись назад, соединились, создали подобие грозных шеренг и снова ощетинились окровавленными щитами и мечами.

Но римляне не собирались уходить в глухую оборону. Звуки горнов погнали их вперед, и легионеры стали пробиваться сквозь ряды врагов, рубя, коля, круша, сметая все на своем пути.

Отчаяние и осознание того, что терять больше нечего, придало им мужества, сделало почти непобедимыми. Голодные и обессиленные римляне совершили чудо – вырвались из гигантской ловушки, оставив за собой сотни трупов галлов и иберов.

Их выжило немногим более десяти тысяч – четвертая часть некогда грозного войска. Однако они все-таки избежали гибели, которую в это холодное утро готовил им хитроумный Ганнибал.

Аришат была бесконечно счастлива. Причиной этому были два крохотных прекраснейших создания, на которых она не могла наглядеться. Ее сыновья - близнецы Карталон и Гелон.

Сейчас они восхитительно посапывали в своих кроватках в новом доме, который купил для Мисдеса управляющий Юбал.

С рождением близнецов жизнь Аришат совершенно изменилась. Она чувствовала себя настоящей матерью, главная задача которой – уберечь своих детей от всевозможных жизненных опасностей.

Когда дети спали, все в доме ходили на цыпочках, зная, что Аришат становилась почти невменяемой при одной мысли о том, что кто-то может потревожить их сон. Но все снисходительно относились к этим неудобствам и радовались за Аришат и Мисдеса. Потому что для карфагенян огромное счастье жить полноценной семьей, пусть даже и вдали от родины.

После появления на свет сыновей Аришат полюбила Новый Карфаген, ведь он стал родиной ее детей и родным городом для нее. Она уже никуда не хотела уезжать, тем более что Мисдес часто наведывался к ним. Он всегда находил причину, чтобы хоть на недолгое время вырваться из военного лагеря, и Гасдрубал Баркид снисходительно относился к этим отлучкам Мисдеса, а если случалась оказия, то отправлял с очередным поручением в Новый Карфаген именно его.

Аришат не теряла связь с родиной, благо регулярно прибывающие из Карфагена корабли доставляли почту. Здесь были письма от ее старшей сестры – Алфаи, заменившей ей в шестилетнем возрасте мать; редкие весточки от ее отца; послания от свекра, Гамилькона, Мисдесу, которые муж разрешал ей читать; но чаще всех ей писала безмерно полюбившая ее Рамона.

Она рассказывала, что почти привыкла к дому мужа, но сам Козленок ей по-прежнему не мил. У них родился сын – Абдосир, который пошел весь в отца и дядю, Ганнона, и не вызывал у Рамоны глубоких материнских чувств. И конечно, в письмах все дружно беспокоились об Адербале, ведь вестей от него не было давно.

Ганнибал не установил с метрополией устойчивое сообщение, поступавшая из Италии информация была неточной, основанная в основном на слухах.

После его ухода в Испанию пришли римляне во главе с Гнеем Сципионом. Они разбили небольшую армию карфагенян, но не переходили ранее установленной границы на реке Ибер, и в настоящее время жестоко усмиряли племена местных кельтов.

Их появление добавило Мисдесу забот. Прошло полгода, прежде чем он окончательно выздоровел и мог начать выполнять свои обязанности, но уже под началом Гасдрубала Баркида.

Отправляясь в поход, Ганнибал наказал брату прислушиваться к советам Мисдеса, касавшихся политики на полуострове, и полноценно использовать его талант военного дипломата.

Мисдес искусно ссорил и мирил испанские племена. Без «справедливого» слова Гасдрубала ни один из покоренных вождей не смел начинать распри с соседями, а Карфаген получал от этого политические дивиденды.

Сейчас Мисдес направлялся с заданием к хорошо знакомым ему Андобалу и Мандонию, чье племя было покорено в свое время Гнеем Сципионом.

Небольшой отряд кельтов, находившихся на службе у Гасдрубала, держал путь в Атанагр.

Какому-нибудь чужеземцу было бы трудно отличить Мисдеса от илергета: он облачился в местные одежды – темные штаны, куртка, поверх которой накинут льняной плащ, застегнутый на правом плече медной булавкой с изображением головы лошади; к седлу приторочен вогнутый вперед ободом круглый щит, двух футов в поперечнике; у пояса – любимая Мисдесом фальката. На голове шлем на илергетский манер, с тремя султанами, и даже конь – местной высокорослой породы. Ни дать ни взять – настоящий илергет.

За последние годы Мисдес хорошо усвоил искусство перевоплощения. Он мог внешне успешно изменять как национальность – стать кельтом, нумидийцем, греком, турдетаном, – так и общественный статус – быть купцом, банкиром, простым солдатом, моряком. Только смугловатый цвет лица мог выдать в нем карфагенянина, но и для этого всегда находились нужные объяснения.

Рядом с Мисдесом ехал Биттор, успевший за это время стать отменным воином, обученным карфагенскому военному искусству. Они не испытывали друг к другу теплых чувств, и поэтому весь путь провели в молчании.

Биттор не был дома более двух лет. По возвращению его ждала свадьба с Верикой, которой уже исполнилось семнадцать, и он был весь в предвкушении встречи и последующей брачной ночи.

Мисдес подозревал, что Биттор никого не любил и никогда не полюбит. Это был мрачный, жестокий молодой человек с большими амбициями. Верика представляла для него только цель, посредством которой он хотел выбиться в вожди; кроме того, она вызывала у него животную страсть. Хотя Мисдесу были понятны нравы илергетов, ему все же было жаль это прекрасное, умное, непорочное создание, коим являлась Верика.

Но вот отряд наконец-то достиг своей цели. Охрана на воротах, узнав Биттора, пропустила их без лишних вопросов, послав к вождям нарочного с предупреждением о появлении гостей.

Андобал вместе в Мандонием, как всегда, неразлучные, вышли на открытую террасу и стояли, наблюдая за прибывшими. Оба – высокие, сильные, с властными лицами, имеющими многочисленные отметины, оставленные вражеским оружием, своим видом они внушали почтение окружающим.

«Именно такие люди должны управлять непокорными кельтами», – довольно подумал Мисдес, глядя на них. Улыбнувшись, он приложил руку к груди.

– Привет тебе, Мисдес, – дружески сказал Андобал.

Вождям нравился этот пуниец. Они привыкли к нему за время его неоднократных визитов, хотя он и представлял интересы весьма опасного соседа, каким они считали Карфаген.

– Вылитый илергет! Может быть, ты решил сменить хозяина? – расплылся в улыбке Мандоний.

– Что привело тебя к нам в этот раз? – Андобал хитро прищурил правый глаз: ему была вполне ясна цель визита Мисдеса, но обычай требовал соблюдения формальностей.

– Я приветствую славных царей илергетов от имени правителя Испании Гасдрубала Баркида, и прошу принять подарки от моего господина в знак дружбы между нашими народами, – сделав легкий поклон, церемонно ответил Мисдес.

«Да, красиво сказано – правитель Испании… – подумал Андобал, наблюдая, как воины преподносят ему украшенное драгоценными камнями оружие – меч и кинжал работы карфагенских оружейников. – Нам-то он уже давно не правитель!..»

– Мы благодарны властителю Гасдрубалу за оказанную честь, – торжественно сказал он, – и рады видеть его посланника у нас в гостях. – И добавил, просияв улыбкой: – Особенно если этот посланник – ты, Мисдес!

– Приглашаем тебя отужинать с нами, – вставил Мандоний. – Сегодня, в узком кругу. А пока можешь располагаться: слуги укажут тебе покои и снабдят всем необходимым.

Мисдесу хорошо знакома особенность местных варваров – проводить все официальные встречи за едой и обильными возлияниями в надежде выведать у послов побольше. Они наивно полагали, что искусные переговорщики – обыкновенные люди, имеющие свои слабости. Но в Карфагене были свои вековые традиции дипломатии. Мисдес в течение года вел переговоры, прислушиваясь к советам писца Харидема, служившего еще Гамилькару Барке, но не являющегося носителем аристократической фамилии. Харидем научил его, как не пьянеть на пирах, как по невольным жестам и мимике определять искренность собеседника, как избегать смертельной опасности при объявлении противнику ультиматума и многому другому. Мисдес был хорошим учеником, усвоил все очень быстро, и сейчас был готов к переговорам с илергетами в любом состоянии.

Ужин проходил в ярко освещенной гостиной в доме Андобала. Впрочем, гостиной эту большую комнату можно было назвать с натяжкой – во всяком случае, по меркам Карфагена. Все указывало на то, что это жилище варваров: грубая примитивная мебель, отсутствие привычных Мисдесу украшений – мрамора, мозаики, скульптур, золотой вязи. Только не сочетаемые с интерьером дорогая греческая посуда, карфагенские украшения из слоновой кости, поделки иберских ремесленников из золота и серебра говорили о том, что это все же жилище царя.

За низким столом, у самого пола, расположились вожди и посланники. Лакомились жареной оленятиной, дичью, речной жирной рыбой и различными легкими закусками, обильно запивая все это вином.

Андобал и Мандоний не начинали разговора о делах, ожидая, когда Мисдес захмелеет, о чем усердно заботился доверенный виночерпий, не оставлявший его чашу пустой ни на мгновение. Когда, как им казалось, нужный момент настал, Андобал, вытирая руки об одежду, сказал, довольно отрыгнувшись:

– Говори же, посол, что нужно от нас славному Гасдрубалу?

– Может, вначале поблагодарим богов за славный ужин? – засмеялся Мисдес.

– Это у вас, у пунийцев, много богов, – невнятно пробубнил Мандоний, разрывая зубами большой кусок жареного мяса. – А у нас один, и тот безымянный… Он не нуждается в нашей благодарности, а требует жертв, которые мы принесем ему сегодня ночью, если переговоры пройдут удачно.

Он осклабился, обнажая крупные неровные зубы.

– Позвольте мне тоже поучаствовать, – попросил Мисдес. – Я должен отблагодарить вашего бога за то, что он свел меня с вами.

Он знал обычаи илергетов: варварские жертвоприношения отличались от принятых у цивилизованных народов. У них не было храмов, и скот резали ночью перед воротами дома, обращаясь к своему богу и водя хороводы.

Братья заулыбались, но не ответили, ожидая оглашения послания Гасдрубала

– Мой господин предлагает вам отвернуться от римлян, – наконец произнес Мисдес то, что от него ждали.

Наступило молчание. Затем Андобал снова принялся за еду, отломив бедро от куропатки.

– Зачем нам эти неприятности, – наконец осторожно ответил он, покачав головой. – Римляне сейчас очень сильны. Гней Сципион – достойный противник…

Мисдес молчал, ожидая, когда братья до конца поймут смысл его предложения. Подумав, царь продолжил:

– Илергеты не могут жить под чьей-либо чужеземной властью. – Андобал укоризненно посмотрел на Мисдеса, напоминая ему о захвате их территории Ганнибалом. – И мы докажем это римлянам … Но это будет позже…

– Карфаген готов официально извинится за недоразумения, возникавшие между илергетами и Ганнибалом, – опять вернулся к официальному тону Мисдес. В его голосе не было и намека на опьянение. – Мы готовы согласовать с вами вопрос о денежной компенсации за полученные неприятности,– добавил он.

– Деньги – это хо-ро-шо, – протянул Андобал. – Но они решают не все. На них не купишь новую молодежь – вместо той, которая сложит головы во время бунта.

Мисдес сделал вид, что не заметил сарказма.

– Римляне сейчас занимают территорию, согласованную довоенным договором, и поэтому нам не мешают, – пояснил он. – Но вам, в таком случае, придется воевать за свою свободу в одиночестве, без поддержки могущественного Карфагена. Гасдрубал же предлагает начать военные действия, объявить нас своими союзниками – тогда мы перейдем Ибер и поспешим к вам на помощь.

Мандоний, до этого молчавший, вступил в разговор:

– Как ты полагаешь, Мисдес, Сципионы получат подкрепления из Италии? Что слышно о Ганнибале?

– Ганнибал успешно перешел через Альпы, разбил римлян при Тицине и Требии, сейчас держит в страхе всю Италию. Вырезал не менее шестидесяти тысяч легионеров. Эти известия получены только что, от лазутчиков из стана римлян.

Мисдес удовлетворенно наблюдал, как вытягиваются от удивления лица вождей.