Тайна забытого дела

5

Лесю Скорик, стоящую около управления внутренних дел, подполковник узнал издали. Она никогда не обращалась к Ковалю, лишь провожала его печальным взглядом, словно приходила сюда только для того, чтобы посмотреть, как идет на работу подполковник милиции.

В это утро, снова заметив девушку, Коваль рассердился. Тревожный взгляд Леси исполнен был упрека. Ему и всему делу, которому он служит. Хорошо: девушка добивается истины. Но как она эту истину толкует? Односторонне. Только как милосердие. Но он ничего ей не может сказать, кроме того, что она уже знает.

Коваль остановился у крыльца, внимательно посмотрел на нее. Леся вспыхнула, подошла, поздоровалась. Он молча кивнул, указывая ей на парадную дверь, куда один за другим входили офицеры.

В кабинете посадил ее в кожаное кресло, в котором она сразу потонула, как накануне ее Василий, сам сел на тот же стул, на котором сидел вчера, разговаривая с Гущаком. Леся прикрыла сумочкой колени и не сводила с подполковника настороженного взгляда. Из глаз ее готовы были и хлынуть слезы, и посыпаться искры радости. Все зависело от того, что скажет Коваль.

— Ну, выкладывайте… Что вы хотите мне сообщить? — спросил он.

Что она хочет сообщить! Леся даже завертелась в кресле от негодования: это говорит он, человек, который решает их с Василием судьбу!

— Зачем же вы ходите сюда? Выстаиваете целыми днями под стенами управления. Это ничего не даст. И откуда у вас столько свободного времени?

— Каникулы…

— Да, — вспомнив Наташу, пробормотал Коваль. На мгновение вообразил, что очутился в пионерском лагере. Зеленый забор, алые полотнища транспарантов и знамен, дорожки, посыпанные песком, шум ветра и солнечные блики на высоких корабельных соснах. А на этом фоне растрепанная легким ветерком короткая мальчишеская прическа Наташки и ее теплые глаза. Как же он по ней соскучился!.. — Да, — повторил он, возвратившись мыслями к Лесе. — Каникулы — это хорошо. Но не надо (хотелось сказать «дочка») проводить время около милицейского подъезда. Уехали бы куда-нибудь, пока все уляжется. В студенческий отряд или в пионерский лагерь.

В глазах Леси появились слезы. «Как можно такое советовать!»

Коваль и сам понимал, что это тот случай, когда логика ничего не стоит, когда чувства изменяют и очертания предметов, и краски и мир становится торжественным, как этюды Шопена, или черным, как грозовая ночь.

Он уважал в человеке такие чувства, хотя и понимал, что они не всегда приводят к счастью. На мгновение увидел на месте Леси свою Наташку и рассердился на себя: идиотское сопоставление.

— У вас есть родители?

— А! — она махнула рукой, ей, мол, сейчас не до них.

И Коваль не без ревности подумал о том, что родители всегда на втором плане — и в радости, и в горе.

— Но ведь он не виноват! — упрямо воскликнула Леся. — Он не мог этого сделать!

— Кто это «он» и чего «не мог сделать»? — строго, официально спросил подполковник.

— Василий!

— Это установит следствие.

— Выпустите его! — В глазах Леси наивная мольба. — Я могу за него поручиться. Он ведь не виноват! И вы сами это знаете… — Она всхлипнула. — Зачем вы мучаете его?

— Не плачьте, пожалуйста, — сказал Коваль, наливая воды в стакан. — И не волнуйтесь. — Он и сам считал, что Суббота погорячился, добиваясь санкции на арест подозреваемого. — Я тоже надеюсь, что Василий скоро будет дома.

К удивлению подполковника, Леся только грустно покачала головой:

— Вам больше некого посадить.

«Ну и ну! — подумалось Ковалю. — Вот тебе и разъяснительная работа среди населения! Сколько людей приходит на беседы с работниками милиции, прокуратуры, суда, а столкнувшись с практикой, такая вот девчонка верит, что милиция «если не найдет преступника, то выдумает его». К тому же для нее все едино — и милиция, и прокуратура, и суд. Одна ошибка, один неосторожный шаг, и у человека на всю жизнь сложились ложные представления, которые, как инфекционное заболевание, передаются другим. И тогда уже ни к чему самая квалифицированная беседа».

Решил не объяснять ничего. Впечатление будет сильнее, когда сама жизнь опровергнет ее ложное убеждение. Сделал вид, что не обратил внимания на ее слова.

— В тот вечер Василий не рассказывал вам об этой трагической истории?

— Как же он мог рассказывать, если сам ничего еще не знал! На вокзале дедушка был еще живой!

— А на следующий день?

— Мы больше не виделись.

— Жаль. Как вы думаете, где он бродил в тот вечер? Перед тем, как встретиться с вами.

Леся пожала плечами.

— А с кем он дружит, кроме вас?

— Не знаю. Мы с Василием недавно дружим, с весны.

— Значит, несколько месяцев?

— Да.

— Вы весь вечер были тогда в институте на собрании?

— Да.

— Это было собрание студентов, которые на лето остались в городе?

Леся подняла на подполковника настороженный взгляд. Посмотрела на разноцветные колодки орденов и медалей, на знаки отличия. К чему он клонит? Она ведь все, что знала, рассказала, когда ее вызывали сюда.

— Повторим задачу, — сказал Коваль. — Василий Гущак в восемнадцать часов поехал со своим дедом на пригородный вокзал. Позже деда нашли в Лесной, на рельсах. По словам Василия, дед поехал в Лесную один, а он, Василий, вернулся в город, где встретился с вами около института в двадцать три часа. Так? Именно в это время закончилось собрание, на котором вы были и с которого не выходили. Он уже ждал вас?

— Сказал, что ждет давно. Даже сердился.

— Минут десять. Дольше?

— Точно не говорил. Но, видно, долго: очень уж нервничал.

Коваль улыбнулся:

— У влюбленных минуты ожидания очень длинные. Особенно если давно не виделись.

Леся наклонила голову, обвитую пышной русой косой.

— Мы и днем виделись, — сказала она. — Утром были на пляже.

— Гм… Он об этом не говорил.

— А разве это имеет значение?

— До которого часа вы были вместе?

— До обеда. Кажется, в третьем часу он поехал домой, а потом встретились уже вечером. Это тоже очень важно?

— К сожалению, не очень. Нам нужно знать, где он был от восемнадцати до двадцати трех часов. Очередной электропоезд прибыл из Лесной в город в двадцать два часа тридцать семь минут. До вашего института от вокзала две остановки троллейбуса. Можно и пешком успеть… Верно?

Леся не знала, что сказать, чувство обреченности охватило ее, и на глаза снова навернулись слезы.

— Поезда в тот вечер шли точно по расписанию, ни один не был отменен, — твердо произнес Коваль. — Что вы можете на это сказать?

Она и в самом деле ничего не могла возразить.

— Его видели с дедом на пригородном вокзале. Однако никто не видел, что он остался на вокзале и возвратился в город. Таких свидетелей у нас нет. Вы читали объявление у вокзала?

Леся кивнула.

— Василий говорит, что, проводив деда в Лесную, он бродил по городу. У него нет алиби, то есть доказательств неприсутствия в Лесной, на месте трагической гибели его деда в то время, когда она произошла, а у следствия есть кое-какие доказательства его вины. Хотя и не прямые. Понимаете? Другое дело, если бы нашелся человек, который видел его в это время в городе. Но он сам говорит, что никого из знакомых не встретил. Хотя это очень странно…

— Поверьте! — начала Леся, умоляюще складывая руки. — Я хорошо знаю Василия…

Коваль спросил:

— Днем на пляже он не говорил, что собирается поехать в Лесную?

— Нет.

— Поведение его было обычным? Может быть, вы что-нибудь заметили?

— Ничего такого.

— В прошлый раз вы говорили, что вечером он пришел к вам на свидание не просто сердитым, а разнервничавшимся. Не точнее ли было бы сказать «сам не свой»?

— Может быть. Не знаю.

— Прошу вас, — проникновенно, от всей души произнес Коваль, — говорите мне только правду. Будьте со мною откровенны. Это необходимо для того, чтобы снять подозрение с вашего Василия. Сам он почему-то не хочет этого сделать и всячески уходит от разговора о тех сомнительных часах в городе.

— Да, он был очень возбужден, говорил невпопад, задумывался, не слушал, что говорю я. Мы чуть не поссорились в тот вечер…

— И гуляли недолго?

— Нет. В двенадцать я уже должна быть дома. Он проводил меня до дома — и все.

— И вы не спросили, почему он такой… скажем, невнимательный?

— Спрашивала, но он ничего не ответил.

— Вот видите, Леся, не все здесь так просто, как кажется. Значит, что-то случилось в тот вечер, что-то необычайное, может быть, даже непоправимое, о чем он не хотел с вами разговаривать. Не будет ведь человек так переживать только потому, что долго ждал свидания с любимой.

— Нет, нет! Он не мог сделать то, что вы думаете! — Девушка прижала ладони к щекам. — Я не верю вам! — Она вскочила с кресла. — Вы хотите его засудить!

— Не торопитесь с такими выводами, — успокоил Лесю подполковник. — Я сейчас просто кое-что уточняю. Для меня, например, важно, что вы вообще встретились в тот вечер. Ведь алиби после одиннадцати ему не нужно было, мог и не прийти на свидание после…

— Не произносите этого слова! — перебила Леся. — Не надо, пожалуйста! Я найду людей, которые его видели…

Коваль взял девушку за руку и снова усадил ее в кресло.

— Наверное, иголку в стоге сена легче найти. Мы ищем, ищем все это время, — добавил он после паузы. — Но пока, к сожалению, безуспешно.

Леся зло посмотрела на него. Неужели он хочет лишить ее последней надежды?

— Вот так, — Коваль сочувственно взглянул на девушку. — Все-таки советую вам поехать куда-нибудь отдохнуть. Каникулы пройдут — пожалеете. А мы тем временем все выясним. — Он поднялся.

— До свиданья, — сухо сказала Леся.

Коваль снял трубку и позвонил часовому, чтобы он пропустил гражданку Скорик, которая сейчас выходит от него.

— И не стойте больше у входа. Если вам нужно будет увидеться со мной, позвоните по внутреннему телефону, который рядом с часовым, и я скажу, чтобы вас пропустили.

Он проводил девушку до двери.