Глава IX Любовная сцена

Кэллаген медленно въехал в гараж, вышел из машины, закурил и, выйдя из гаража, прошел вдоль восточной стены дома. Дойдя до угла, он остановился и посмотрел в сторону моря.

Было немного больше шести вечера. Лучи все еще яркого солнца скользили по склонам Марграуда и делали их похожими на золотистый бархат.

Кэллагену подумалось, что такой прекрасный вечер мог бы послужить изысканным фоном для каких-нибудь событий, характер которых ему был пока не совсем ясен. Он считал, что драматизм событий еще больше оттеняется соответствующей декорацией. Решив, что декорация вполне подходящая, и не хватает только драмы, он медленно направился ко входу в дом. В прохладном, полутемном холле он увидел Стивенса.

— Рад, что вы вернулись, мистер Кэллаген. Надеюсь, вы не слишком устали? Вам что-нибудь нужно?

— Можете послать мне в комнату бутылку виски, Стивенс. А где мистер Николлз?

Дворецкий сказал, что мистер Николлз отправился на рыбалку на Слэптонские пески. Поднимаясь по лестнице, Кэллаген пытался понять, чего это Винди вынюхивал там.

Когда полчаса спустя Николлз постучался и просунул голову в комнату Кэллагена, тот лежал в постели, одетый только в желтые шелковые шорты, попивая виски и глядя в потолок.

— Как рыбалка, Винди? — поинтересовался он.

— Не очень жарко. Я даже не простудился. — Николлз усмехнулся.

Кэллаген взял со столика у кровати бутылку и заткнул ее пробкой. Затем кинул ее Николлзу, который ловко ее поймал. Усевшись на стул, он налил себе виски, использовав для этого позаимствованный у Кэллагена стакан для зубных щеток.

— Что нового, Винди?

— Ничего. Кларисса чертовски загадочна. Шныряет по дому, чего-то подглядывает, все равно как главный агент гестапо или что-то в этом роде. Одри тоже где-то здесь. Выглядит так, как будто жизнь ни за что ни про что объявила ей войну, а вот Эсме…

— Что случилось с Эсме? — перебил Кэллаген.

— Почем я знаю, — сказал Николлз. — Эта дамочка или разучилась говорить, или что-то затеяла. Она жутко обеспокоена. Я на ней попробовал эту ерунду, что ты мне посоветовал, и постарался, чтобы она клюнула на мысль о том, что ты мне совсем не нравишься и что она может навеки положиться на малышку Винди, но она просто отказалась это купить. Она посмотрела на меня, как на мышь в зубах кошки, и смылась. По моему твердому мнению, я ей не нравлюсь и ты тоже, и вообще ей никто не нравится. И мне кажется, что она самой себе не нравится.

— Нормально, — произнес Кэллаген. — Не вижу причин, почему она должна нравиться самой себе.

Он поймал бутылку и налил себе еще виски.

— Рад, что ты вернулся, Слим. Было несколько тоскливо болтаться здесь одному.

— Ну больше тебе не будет одиноко, — пообещал Кэллаген. — Думаю, что в любую минуту здесь может что-то произойти.

— Это здорово. Мне нравится, когда что-нибудь происходит. Я никогда в жизни не занимался таким запутанным делом. Полагаю, у тебя не появилась мысль…

— У меня много мыслей, но главное, по-видимому, в том, что я их тут слегка расшевелил.

— Превосходно, — воскликнул Николлз. — Это все же лучше, чем ничего. И самое интересное начинается, когда их расшевелишь. Они тогда начинают говорить. Помню, я был знаком с одной дамой в Висконсине…

— Я тоже о ней помню с тех пор, как ты впервые мне о ней рассказал. Это та, у которой длинные ноги, не правда ли?

— Точно, — подтвердил Николлз. — Они были одним из ее выдающихся достоинств. Она на них шла по жизни, и у нее были стальные нервы…

И он вздохнул при этих воспоминаниях.

Кэллаген выпустил кольцо дыма и начал:

— Я вчера виделся с Валпертоном в Ярде. Он не любит частных детективов. А я его надул.

— Что ты говоришь? — произнес Николлз. — А если ему это не понравится?

— Ему это не понравится, если он об этом узнает, — сказал Кэллаген. — Но я не вижу, как он сможет это сделать. Я ему сообщил, что Рупи Феллинер живет здесь в коттедже за Ярд-Армом. Я ему рассказал и о Блейзе и намекнул, что на него есть досье. Думаю, что Блейз уже уехал или собирается это сделать. Рупи Феллинер тоже смоется. Я попросил Габби Вентуру намекнуть ему на это. Габби сделал вид, что ничего не знает о Рупи, но могу поспорить, что он уже с ним связался и приказал ему убираться отсюда как можно скорее.

— Понятно, — сообразил Николлз. — Валпертон или сам примчится сюда или кого-нибудь пришлет и обнаружит, что Рупи и Блейз исчезли. Он проверяет личное дело Рупи и обнаруживает, что оно такое же длинное, как платье невесты. После этого он придет к заключению, что и на Блейза должно быть кое-что, о чем сыщики пока не знают. Тогда он начинает думать, что кража в Марграуде была организована кем-то со стороны и организовали ее или Блейз или Рупи, или кто-нибудь из их приятелей.

Внезапно он поставил свой стакан и наклонился вперед.

— Послушай, Слим. А в чем заключается вся идея? Для чего ты подсунул этому парню липу?

Кэллаген усмехнулся.

— Что ты имеешь в виду?

Николлз пожал плечами.

— Если дельце было обстряпано кем-то из членов семьи, а это так, то какое отношение к этому может иметь Рупи? Он здесь находится всего несколько дней.

— Правильно. Но Валпертону нет необходимости знать все это.

Он выпустил в потолок еще одно кольцо дыма.

— Винди, — сказал он, — когда я взялся за это дело, я думал, что работаю на Ланселота Вендейна и семью Вендейнов. Ну а теперь я думаю, что работаю на семью Вендейнов, а не на Ланселота Вендейна.

— Что ты говоришь? Ты имеешь в виду, что работаешь на эту дамочку Одри? — спросил он и рассмеялся. — Я тебя не виню. Я и сам был бы рад заняться этой малышкой, но будет плохо, если об этом узнает Кларисса. Она думает, что ты волочишься за ней.

Кэллаген перебил:

— Не забивай себе голову Одри, Винди. Сконцентрируй свой могучий мозг на нашем деле. Я думаю, здесь начинают появляться кое-какие проблески.

— Да? — воскликнул Винди. — Ну, ты меня переплюнул. А мне это дело кажется таким же ясным, как бутылка с чернилами.

— Мы знаем, — продолжил Кэллаген, — что Габби прислал Рупи сюда, чтобы приглядеть за Блейзом. Ну, ты знаешь Габби так же, как и я. Он твердый орешек. Если бы Габби знал Блейза и знал, что он мошенник, если бы он когда-нибудь с ним раньше встречался, он бы не прислал сюда Рупи, а приехал бы сам и все бы выяснил. Но он ничего не знал о Блейзе и поэтому прислал сюда Рупи, воспользовавшись объявлением, которое Блейз поместил в газете.

— Это понятно, — сказал Николлз.

— Хорошо. Теперь, когда Габби прислал сюда Рупи? Он прислал его сюда после того, как была совершена эта кража, а не до того. Значит, Габби заинтересовался Блейзом только после этой кражи. Теперь видишь проблески?

— Не совсем, — не понял Николлз. — Послушай, ты пытаешься сказать мне, что это барахло стащил Блейз?

— А почему бы и нет? У нас обширная область для предположений. Во всяком случае, это моя версия.

— Блейз не придет сюда, чтобы опровергнуть это, — размышлял Николлз. — Ты можешь думать все, что хочешь, Слим. Но я все же думаю, что это Одри.

— Винди! Иногда мне кажется, что ты абсолютный тупица. Ты посмотри на Одри Вендейн и задай себе вопрос, можно ли действительно поверить, что эта женщина способна быть замешанной в воровстве.

От удивления брови Николлза поползли вверх:

— Черт побери! — воскликнул он. — Послушай, Слим, опыт учит меня, что любая баба может быть замешана в любом, даже чертовски грязном деле. Они же для этого созданы. Посмотри, было ли хоть одно дело в этом мире, в котором не была бы замешана какая-нибудь дама. И чем она благороднее, тем хуже неприятности. Поэтому почему бы и не Одри?

— Она просто не принадлежит к этому типу женщин.

— Я понимаю, значит, она не принадлежит к этому типу! Но она сделала парочку вещей, которые для меня выглядят весьма подозрительно.

— Согласен с тобой, — сказал Кэллаген. — Но это не тот случай. Поведение Одри может быть подозрительным. Она, может быть, сделала что-нибудь такое, что кажется подозрительным. Но это не означает, что она что-то знала об этой краже.

— Хорошо, — согласился Николлз. — Зачем тогда она дала тебе 300 фунтов, чтобы ты не участвовал в этом деле? Я полагаю, что она не лукавила.

— Винди, ответь сам на свой вопрос, — вразумлял Кэллаген. — Почему она должна была дать мне 300 фунтов, чтобы я отказался от участия в этом деле? Каков логический ответ на этот вопрос?

— Логическим ответом на этот вопрос является то, что она не хотела бы, чтобы это дело было расследовано, потому что она имела к нему отношение. Она просто испугалась.

— Хорошо, — согласился Кэллаген, — но это вовсе не означает, что она как-то связана с этим делом.

Николлз сложил губы и присвистнул.

— Ясно, я начинаю понимать. Ты думаешь, что она боится за кого-нибудь еще?

— Правильно, а если ты пошевелишь мозгами, то у тебя не уйдет много времени на то, чтобы понять, кто этот «кто-нибудь».

Николлз налил себе еще виски и опустошил почти весь стакан.

— Мне кажется, что это очень интересное дельце, — подытожил он. — Каждую минуту что-то происходит, а кроме Рупи, вероятно, никого и не посадят, а это никому не принесет вреда.

— Подойди к шкафу, — попросил Кэллаген, — и поройся во внутреннем кармане моего пиджака. Ты найдешь там копию письма. Это копия письма, которое Рупи написал Габби. Оригинал я нашел на столе у Габби… Ну прочти.

Николлз прочел письмо.

— Отличная работа, — отметил он.

— Неплохая, — согласился Кэллаген. — Ну, а теперь посмотри на те места в этом письме, которые могут быть нам полезны с точки зрения их информативности. Рупи говорит, что Блейз сообщает кому-то о том, что сделка липовая. Отметь слово «сделка». Значит, была какая-то сделка с кем-то, и она должна была быть между Блейзом и кем-то еще, потому что Блейз жалуется на то, что другое лицо, — кто бы это ни был, — подсунул Блейзу липовую сделку и надул его. Это может быть единственным объяснением, почему Блейз называет сделку липовой.

Теперь посмотри на другое место в этом письме. Блейз говорит, что собирается должным образом прихватить другую сторону. Что имеет в виду Блейз, когда он говорит, что собирается потянуть за собой другую сторону? Это означает, что он владеет чем-то, что дает ему возможность воздействовать на другую сторону, и он собирается этим воспользоваться. Вероятно, он подразумевает, что скоро все раскроется. И Рупи говорит, что все раскроется очень скоро, так как Блейз собирается пробыть здесь не больше двух дней. А писал он это два дня назад.

— Понятно, — произнес Николлз. — Значит, ты ожидаешь, что скоро по этому поводу будет организован салют?

— Правильно, — сказал Кэллаген.

Он встал с кровати, подошел к шкафу и стал одеваться.

— Где Эсме?

— Где-то здесь, — ответил Николлз. — Утром была дома. Последил пару дней, она все время крутится рядом.

— А ты не знаешь, где в настоящий момент находится Кларисса? — поинтересовался Кэллаген.

— Думаю, что в своей комнате, — ответил Николлз. — Я тебе уже говорил, что крошка тренируется для поступления в ОГПУ?

Кэллаген улыбнулся.

— Понимаю. Но в данном случае ОГПУ — это мы. Она работает на нас.

Николлз поднялся.

— Рад, что на нас кто-то работает. Может быть, нам это необходимо, пока мы не разберемся со всей чертовщиной. Если понадоблюсь, я буду тут рядом.

Кэллаген спустился по каменным ступенькам, которые соединяли нижнюю террасу с лужайкой. Внизу он повернул налево, прошел вдоль террасы и в конце ее свернул направо. Тропинка упиралась в летний домик, который находился у стены, отделявшей поместье от окружающих полей. Кэллаген подошел к домику, прислонился к стене, закурил и стал смотреть на видневшееся вдали море. Так он простоял минуты три-четыре, пока не услышал звук легких шагов по тропинке, расположенной за его спиной. Он не шевельнулся. Кто-то холодным голосом произнес:

— Мистер Кэллаген.

Он обернулся. На лице его была улыбка. Взяв сигарету в руку, он раскланялся:

— Добрый вечер, мисс Вендейн.

Она была смертельно бледна, руки у нее дрожали. Кэллаген понял, что она старалась подавить в себе неистовый гнев.

— У вас такой вид, как будто вы на меня за что-то сердитесь. Мне кажется, что я вам совершенно не нравлюсь. Мне интересно, почему?

— У вас хватает наглости удивляться почему, мистер Кэллаген? Во всяком случае, мне бы не хотелось обсуждать это с вами, но была бы рада, если бы вы для меня кое-что сделали. И это самое последнее одолжение, о котором я вас прошу. Мне бы доставило удовольствие, если бы вы упаковали свои вещи и уехали отсюда. Вам здесь больше нечего делать. Нет никакой необходимости в вашем пребывании здесь.

— А вот в этом вы ошибаетесь, — произнес Кэллаген. — Здесь еще масса вещей, которые мне нужно сделать, и я намерен остаться и сделать их. Но чем вызван ваш внезапный гнев?

— Я только что говорила по телефону с моим кузеном Ланселотом. Кажется, он наводит кое-какие справки о вас, мистер Кэллаген. Кажется, что вы пытаетесь изобразить, что работаете на мистера Вендейна и на нас. На самом же деле вы представляете интересы страховой компании.

Кэллаген приложил сигарету к губам и затянулся.

— Давайте зайдем в летний домик, — холодно предложил он. — Мне бы хотелось поговорить с вами. Я начинаю уставать от вас.

Она какую-то секунду с изумлением смотрела на него и затем прошла в дом. Кэллаген последовал за ней.

Он указал ей на грубо отесанную скамью, стоявшую у стены и приказал:

— Сядьте там и послушайте меня, потому что, как я вам уже сказал, я начинаю от вас уставать.

Она открыла рот, собираясь что-то возразить. Он поднял руку. Одри пожала плечами, а Кэллаген продолжил:

— За время моей работы частным сыщиком я встречал массу глупых женщин, но вы занимаете среди них первое место. Посмотришь на вас и подумаешь, что вы умны, а в следующий момент вы говорите такое, что начинаешь думать, что вы дура дурой. А теперь слушайте… вы только что обвинили меня в том, что я работаю на Ланселота Вендейна, на вашу семью и страховую компанию одновременно. Ну, а почему я не могу этого делать? Если все это дело чистое, то все заинтересованные стороны хотят одного и того же, — найти драгоценности Вендейна. И почему я не могу работать на страховую компанию, если ваша семья и Ланселот Вендейн вполне искренни?

— Как может быть неискренним Ланселот Вендейн? — спросила она. — Ведь именно ему нанесен наибольший ущерб…

— Я не думаю, что Ланселот Вендейн искренен. Вероятно, это вас удивит, — улыбнулся он. — Но, может быть, вы тоже думаете, что он неискренен.

— Что вы имеете в виду? — спросила она.

— Почему вы отказались от него? Вы однажды собирались обручиться с ним. А затем дали ему отставку. Вы благоразумная девушка, и я думаю, что Ланселот слишком умен для вас.

Кэллаген увидел, что ей с трудом удается сдерживать вспышку гнева. Ему захотелось узнать, какая часть этого гнева была вызвана злостью, и какая страхом. Но, в любом случае, он решил воспользоваться ситуацией.

— Я не думаю, что это имеет значение, благоразумна ли я, или слишком ли умен для меня Ланселот, или что-либо еще. Все это не ваше дело.

— Очень даже мое, — Кэллаген дружески улыбнулся. — Вы вскоре в этом убедитесь. Ваша беда в том, что вы испугались. Вы начинаете что-нибудь делать и не можете остановиться. Вы импульсивно мечетесь по дому и совершаете поступки прежде, чем вы подумаете об их последствиях. Вы ведете себя глупо. А если бы вы не вели себя глупо, то не поленились бы кое-что разузнать про меня прежде, чем пытаться подкупить, чтобы я отказался от этого дела. А если бы вы это сделали, то вы смогли бы узнать, что меня вообще невозможно подкупить… — он сделал паузу, — во всяком случае за деньги…

— Я понимаю. — В ее голосе слышался сарказм. — Я понимаю. Значит, великий и умный мистер Кэллаген в конце концов тоже имеет свою цену, хотя она выражается и не в деньгах. Ну, так в чем она выражается?

Кэллаген улыбнулся ей. Улыбка была приятной и, хотя холодноватой, но все же доброй. Он долго смотрел на нее и затем произнес:

— Угадайте.

Она покраснела, начала говорить, но остановилась и через некоторое время вымолвила:

— Я предпочитаю не понимать вас.

— Хорошо, — сказал Кэллаген. — Мы с вами прекрасно понимаем друг друга. Вы думаете, что я продажный сыщик, которого подсадила страховая компания, чтобы я тут все разнюхал, а я думаю, что вы глупая женщина, которая может быть умной, если захочет, но у которой в настоящее время голова забита такой ерундой, что она не знает, в какую сторону кидаться. А если бы у вас был здравый смысл…

Она перебила его, произнеся холодным тоном:

— Это могло бы быть интересно. Мне хотелось бы узнать поточнее, что я должна была бы делать, если бы обладала здравым смыслом.

— Я скажу вам. — Кэллаген стоял у двери, прислонившись к стене и глядя на нее сверху вниз.

— Если бы у вас был здравый смысл, вы бы поняли массу вещей. В первую очередь вы бы поняли, что, если бы я работал на страховую компанию в ущерб интересам Вендейнов, то я бы уже давно сообщил им, что вы пытались подкупить меня, чтобы я отказался от расследования. Только один этот факт лишил бы Вендейнов возможности вообще получить какие-либо деньги от страховщиков. Во-вторых, вы бы увидели, что после того, как я приехал сюда и вы решили, что я обманул вас с этими 300 фунтами, вы вступили в заговор с вашим отцом, решив объявить мне об отсрочке своего иска к страховой компании. Я не дал этой идее воплотиться в жизнь. Но, если бы вы хорошенько подумали, вы бы поняли, что я сделал это в интересах Вендейнов. Через минуту вы поймете, почему. Следующее заключается в том, что у майора Вендейна случился сердечный приступ. Я не виню его в этом, но, вероятно, сердечный приступ у него случился после того, как вы рассказали ему обо всем, что вас волновало, а затем, я думаю, он рассказал вам, что волновало его. Удивительно, что у вас тоже не было сердечного приступа!

Он достал портсигар и закурил, наблюдая за ней. Она смотрела на него таким взглядом, который свидетельствовал о том, что слова Кэллагена вызывают у нее интерес.

— Неплохо у меня все это получается? — спросил Кэллаген, затянулся и выпустил дым через одну ноздрю.

— Дело заключается в том, — продолжал он, — что когда я занимаюсь каким-то делом, мне нравится им заниматься и мне нравится на кого-нибудь работать. Мне не нравится болтаться где-нибудь и сшибать по копейкам деньги. Я обнаружил, что их можно зарабатывать больше другими способами. Что касается данного дела, то я не думаю, что здесь можно много заработать, но у меня есть другие интересы…

— Действительно? И могу я узнать, какие?

— Конечно, я расскажу вам. Мой самый главный интерес — это вы. Мне нравятся женщины вашего типа. Мне нравится, как вы одеваетесь, ваша походка и как вы себя, в общем, ведете. Даже несмотря на то, что вас иногда заносит и вы начинаете совершать глупые поступки, я все же думаю, что вы мне нравитесь… и даже очень.

— А я думаю, что вы самая наглая личность, которую я когда-либо встречала в жизни, — сказала она. — Ваше нахальство вызывает удивление. По-моему, вы считаете, что я должна быть польщена, когда говорите, что я вам нравлюсь. Ну… так вот, вы мне не нравитесь.

— Самое забавное заключается в том, что это не так, — возразил Кэллаген улыбаясь. — Я очень вам нравлюсь, и именно поэтому вы прилагаете немало усилий, чтобы доказать самой себе обратное. Поэтому вы так легко выходите из себя.

— Я не понимаю, для чего мы должны обсуждать психологические аспекты моего характера.

— Хорошо, не будем. Мы не будем обсуждать психологические аспекты вашего характера, мы даже не будем обсуждать психологические аспекты характера Эсме или другие интересные вещи, касающиеся вашей семьи. Мы будем обсуждать то, что должно произойти и то, что вы собираетесь делать. И когда я говорю, что вы собираетесь делать, я именно это имею в виду. Вы будете делать то, что я скажу, и вам придется смириться с этим. Вам понятно?

Она поднялась. На какое-то мгновение Кэллагену показалось, что она собирается ударить его.

— Как вы осмеливаетесь разговаривать со мной подобным образом? — произнесла она тихим голосом. — Я…

— Вы удивитесь, если узнаете, что я могу осмелиться сделать. Но я имею в виду именно то, что я вам только что сказал. Очень скоро здесь все должно раскрыться, и я хочу, чтобы это произошло по моему сценарию. Это единственный путь, при котором для вас все должно закончиться хорошо. В противном случае есть чертовски хороший шанс, что сюда заявится старший инспектор Валпертон, а он наиболее проницательный, способный и деловой офицер полиции, который найдет парочку таких фактов, которые лучше вообще не затрагивать. Вы сейчас находитесь перед выбором: или попасть в пасть дьяволу, или отправиться на дно морское. И даже, если я вам кажусь дьяволом, вы поймете, что мой вариант лучше, нежели отправляться на дно.

Чтобы успокоиться, она прикоснулась рукою к стене. Лицо у нее было необыкновенно бледным:

— Продолжайте…

Кэллаген выбросил окурок.

— Я был в Лондоне и провернул там парочку вещей, которые мне нужно было сделать. Самое главное — это то, что я встретился с Лейном, юристом вашего отца. Я убедил его написать письмо в страховую компанию и отозвать иск. Для страховой компании это совсем не будет подозрительным, так как, во-первых, считается, что я работаю на них, и во-вторых, мы заставили их поверить в то, что мы отзываем иск в связи с тем, что я узнал, где находятся похищенные драгоценности. Это устраивает компанию. Все, что они хотят — это не заплатить по иску, а если им не нужно будет платить, то их мало будет интересовать, кто и почему сделал то-то и то-то. Вам это понятно?

— Понятно, — сказала она.

Оторвав руку от стены, она вернулась к лавке и села. Все это время она неотрывно смотрела на Кэллагена.

— Следующий момент — это Ланселот, — продолжил он. — Ланселот собирается как можно больше навредить. Собственно, он уже начал, стараясь настроить вас против меня. Не забудьте, что именно Ланселот хотел, чтобы это дело было расследовано, и чтобы на страховую компанию оказали нажим. Могу поспорить, что он был у них, и они ему рассказали все, что думают по этому вопросу, и ему это не понравилось, принимая во внимание тот факт, что он решил, что я ему тоже не нравлюсь.

— А можно как-нибудь остановить Ланселота, чтобы он прекратил вредить, как вы это называете?

— Я найду способ как это сделать.

— Понятно, — очень тихо произнесла она, глядя в пол.

— Мне нужно найти способы, как сделать так, чтобы не случилась еще масса вещей. Но, если повезет, то я, может быть, найду их…

— Мы опоздаем к обеду, — она поднялась, направилась к двери, остановилась у выхода, глядя на тропинку, и внезапно обернулась.

— Было бы забавно, — произнесла она каким-то неестественным, сдавленным голосом, — но, если бы вы действительно были другом и не были бы таким… — ее голос осекся.

Кэллаген улыбнулся.

— Случались и более странные вещи. Во всяком случае, перестаньте волноваться. Ни к чему хорошему это не приведет, кроме того, это нелогично. Таким способом вам ничего не удастся ни предотвратить, ни осуществить. Не волнуйтесь, и ничего не предпринимайте. Я думаю, пора несколько легче относиться ко всему. В настоящее время вам нужно сделать одну или, возможно, две вещи.

Она обернулась.

— Какие же?

— Во-первых, расслабьтесь. Вы находитесь на грани обморока. Во-вторых, когда у вас появится время, спросите у самой себя, принимая во внимание все то, что я вам сказал, а не лучше ли считать меня не самым вашим злейшим врагом, а почти другом? Давайте назовем меня овцой в волчьей шкуре.

Он улыбнулся ей, и она еще раз отметила белизну его зубов и твердую линию подбородка. Неожиданно, сама не зная почему, она разрыдалась и вернулась в дом, закрыв лицо руками.

— Ну, перестаньте, Одри. Не нужно плакать. Уберите руки от лица и не глупите, — уговаривал он.

Она сделала, как ей велели, и сказала:

— Хорошо… что вам нужно?

Кэллаген взял ее рукою за подбородок, приподнял его вверх и поцеловал в губы.

— Вы лучше сядьте, приведите в порядок лицо и соберитесь с мыслями. Вам это необходимо. Мне нужно еще кое-что сделать. Скоро увидимся.

— Очень хорошо… — Достав из кармана жакета безукоризненной белизны платок, она промокнула им глаза.

— Удивляюсь, почему я это сделала… вернее, почему я разрешила вам это сделать, — произнесла она слабым голосом.

Он усмехнулся.

— А вы этого не делали, это сделал я. Но, надеюсь, в следующий раз автором этой идеи будете вы.

Он направился к двери и закурил.

— Я говорил вам, что у меня есть своя цена? — он улыбнулся. — Теперь вы понимаете, что она очень высока?

Затем он повернулся и пошел по тропинке, ведущей к дому.

Когда он скрылся из виду, она села на лавку, стараясь прийти в себя.

На это у нее ушло около пяти минут. Когда ей успешно удалось с этим справиться, она решила еще поплакать.

Загрузка...