Тайны мятеж-войны - Россия на рубеже столетий

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Повторение пройденного

- кризис Армии и Флота

От автора

В этой части речь идёт о военной реформе, и прежде всего о сокращении вооружений, что неизбежно вслед за сокращением личного состава в таких объемах, как декларируется Концепцией (основами) государственной политики в военном строительстве. Для М. В. Фрунзе такой проблемы не существовало: гужевой транспорт легко и просто находил применение в народном хозяйстве, а незначительное количество орудий и стрелковое вооружение без труда поддавалось длительной консервации в арсеналах и на конюшнях. К началу 1929 г., на вооружении Красной Армии насчитывалось около 26 тыс. станковых пулеметов, 7 тыс. орудий разных калибров, 200 танков и броневиков, 1000 самолетов старой конструкции, главным образом времен первой мировой войны. С помощью такого вооружения наша страна вряд ли сумела бы защитить себя даже в случае нападения на нее Польши, Финляндии и трех прибалтийских государств, имевших более мощное вооружение и лучшего качества. Хранение таких запасов вооружения требовало сравнительно незначительного людского ресурса в мирное время, а милиционная система комплектования удовлетворяла скромные требования создания военнообученного ресурса и в преддверии большой войны была быстро заменена кадровой армией, обеспечившей подготовку мобрезервов для РККА.

В настоящее время проблема хранения техники и формирования мобилизационных ресурсов представляется главной и пока неразрешенной. В связи с этим следует также вспомнить уроки Чечни, в ней брошенным вооружением немедленно воспользовались бандитствующие элементы и разразилась война.

Нечто подобное едва не произошло в Таджикистане, когда только самоотверженность русских офицеров не позволила разграбить вооружение целого корпуса из четырех дивизий, оставшихся без солдат и сержантов. Все они разбежались пол влиянием либерального душка хлынувшего в казармы в 1992 г.

Впрочем, если будет принято политическое решение, то и эти обстоятельства не могут рассматриваться в качестве препятствия для проведения реформ с коренным изменением облика ВС России в течение 10-12 лет.

Дороже всего люди расплачиваются за то, что пренебрегают простыми истинами.

Фридрих Ницше

... все содержание стратегии, по существу, размышление над военной историей.

А. Свечин

Оглавление:

Вместо введения

Глава первая. Какие войны ожидают Россию в первой четверти XXI столетия

Глава вторая. О связи политики и военной стратегии на примере советско-финской и Великой Отечественной войн СССР против Германии

Глава третья. Армия - живое воплощение души народа и русского государства

Глава четвертая. Будет ли Россия иметь "профессиональную и современную армию" к 2000-2005 году?

Глава пятая. Ломать - не строить, голова не болит.

Глава шестая: "К перевооружению через модернизацию"...?

Глава седьмая. Военная Доктрина РФ: утверждение - формальность, а исполнение - угроза безопасности

Глава восьмая. "Цели объявлены, задачи ясны..."

Глава девятая: Двадцать семь вопросов НГШ ВС РФ генералу армии А.В. Квашнину

Вместо заключения

Вместо введения

Ради приближения к истине зададим себе несколько неудобных для объяснения вопросов.

Например, почему в двух мировых войнах, в период между ними и, особенно в последнее время конфликты тесно сплетались с военными мятежами, военные мятежи - с локальными войнами? Почему их участниками все чаще выступают не только вооруженные силы, правительства и камботанты, полицейские силы и органы стратегического управления, полувоенные, так называемые "народные", движения и фронты, повстанческие формирования бандитского толка, полукриминальные, адаптированные под власть организации, принимающие все более легитимный характер? Почему этому сопутствуют: беспричинная злоба и жестокость, путаница идеологий и полная безыдейность, принципиальный протест и бессмысленный бунт?

Размышляя над этими вопросами, можно сделать весьма простой вывод: все это иначе как "мятежом" назвать нельзя, и сегодня мы оказались свидетелями появления новой формы военно-политических конфликтов - "мятеж-войны".

Последуем за рассуждениями полковника Генерального штаба императорской России Е. А. Месснера, предвосхитившего нашу действительность. Согласимся с тем, что "пушки большой войны умолкли в мае 1945 года, но мятеж ширился, развивался и, наконец, в наше время приобрел такие масштабы, силу, напряженность и "популярность", что не увидеть в нем новую форму применения вооруженной силы, "мятеж-войну"1 и "сражение за душу народа", невозможно..."

Для мятеж-войны уже давно нет различия между населением и вооруженными силами, правоохранительными структурами и бандитами, между государственным аппаратом и оргпреступностью. В каком бы "респектабельном и легитимном" виде они не выступали. Более того, наряду с прямой интервенцией, экспортом революций и мятежей, за современным миротворчеством, гуманитарными, антитеррористическими и иными "специальными операциями", за экономическими санкциями и наступлением криминалитета, за взрывами в мирных городах и политическими убийствами просматривается лик современной всемирной, в том числе глобальной информационной войны. Ее контуры явно обозначились в действиях НАТО, но военная стратегия для России остается не определенной доктринально.

Ни какими материальными благами не заменить военную доблесть, мужество и дух, которые народ развивает всю жизнь, всем бытом и самим ритуалом военной службы. В результате получается суворовская "надежда на себя", как основа храбрости, стойкости, чести и героизма. Всего этого до обидного мало в современном российском обществе и в армии. Еще меньше доблести в профессиональной армии США и не может быть чести в чеченских бандформированиях.

Не стоит требовать от русских участников мятеж-войны больших контрусилий, чем допускают их психологические свойства, характер и условия обеспечения внутренней безопасности. В этом нет ничего нового, все, как бы известно с древних времен. Ново лишь то, что сегодня присутствует небывалое ранее разнообразие субъектов войны, в числе которых не только "доблестные соединения" армии и бесчестные банд формирования, но и "народно-революционные фронты (движения)", которые никакого отношения к народу не имеют.

Президент, политик и военный стратег, особенно в России, должен с большой осторожностью направлять свой военно-политический воз. В условиях мятеж-войны военно-политическое руководство вдвойне должно опасаться свалить государственную машину своими неосмотрительными действиями и популистскими заявлениями.

Русский народ всю свою историю был воюющим народом и противодействие мятеж-войне требует продуманного обращения с его психикой, которая все же является главным фактором победы. Но "трагедия современных политиков как раз и заключается в том, что, игнорируя "главный фактор победы", они оказались "чужими среди своих и своими среди чужих".

Любая стратегия, не исключение и стратегия мятеж-войны, кроме того, всегда стоит перед выбором целей, средств и способов их достижения.

Очевидно, что формула "для войны нужны деньги, деньги и деньги", осмеяна еще в 16 веке Макиавелли и сегодня требует уточнения. Для современной войны нужны дух, мужество и... деньги в первую очередь для подрыва воли и духа народа.

Истощение были немаловажной причиной поражения России в войнах прошлого, а насилие над народом, всегда деморализует, ведет к деградации и упадку. Быть может подрыв духа является главной причиной разгрома СССР в настоящем и будет основным фактором полного поражения России в будущем.

Таким образом, в стратегия ведения контр борьбы России в мятеж-войне - это реализация ее собственных интересов, приоритет (престиж) духа и оборонное сознание.

Но насколько современные стратеги, сочиняя бесчисленные концепции и доктрины, бережно относятся к психике и духу народа?

Стратегия мятеж-войны - действительно отклонение от догм классического военного искусства, и поэтому требует анализа и неординарного прогноза ситуации и.

Но насколько современные аналитики, политологи и исследователи соответствуют требованиям новых и необычных форм ее ведения?

Глава первая. Какие войны ожидают Россию в первой четверти XXI столетия

Существует мнение, будто бы сегодня "России ничто не угрожает, и даже США уже давно не рассматривают ее в качестве объекта ядерного удара".

Допустим, что сегодня это так.

Но что будет спустя некоторое время, когда призрачная идилия взаимной любви Запада и дикой российской демократии будет нарушена, а интересы многомиллионного русского народа и мирового сообщества войдут в неразрешимое глобальное противоречие?

Кто даст гарантию, что не будет предпринята попытка окончательной денационализации некогда народного достояния на территории России, или, напротив, начнется процесс деприватизации?

Кто решится утверждать, что в этом случае не разразится внутренняя, разрушительная межусобица более похожая на мировую войну, чем на "русский бунт, кровавый и бессмысленный" в своей жестокости?

Какая она будет, ЭТА БУДУЩАЯ ВОЙНА ДЛЯ РОССИИ?

Очевидно, что ответ именно на этот вопрос должен стать одним, но не главным, основанием для формирования действительной, а не мнимой Концепции безопасности государства, плана реформирования и строительства ВС, наконец, военной стратегии России до 2020-2025 года.

Однако исследования строятся на принципе "чего изволите" и "не имеют динамичного прогноза", а концепции и военные доктрины именуются "временными", носят промежуточный и неопределенный характер. Проходят годы бесплодных исследований, демагогических заявлений и принятия судьбоносных решений и нереализуемых проектов. Между тем, "военный воз и ныне там"2.

В этих условиях невозможно определить перспективы формирования военной системы государства, а при наличии схоластических прогнозов план строительства ВС РФ носит характер фантазий и превращается в бесперспективную химеру.

Перспективы действительно нет.

Живем сегодняшним днем, реформы идут по необходимости. Оцениваем ситуацию в лучшем случае по свершившемуся факту, витаем в облаках надежды и соглашаемся с "экономическими реалиями" или, хуже того, занимаемся обоснованием уже утвержденных концепций развития и строительства ВС, но не далее чем "до 2005 года".

Впрочем, такая "перспектива" и образ мыслей верхов не удивляют. Даже в государственном строительстве, отсутствуют государственные целевые установки и какие либо ясно видимые стратегические ориентиры на среднюю и дальнюю перспективу. Складывается впечатление, что безмыслие и засилье начальственного мнения главные черты современной политики и военной стратегии.

В государстве без идеологии - трудно ожидать что-либо другое.

Предварительное резюме

В нарушение традиций, по поводу приведенных выше суждений уважаемого профессора предложу читателям предварительное резюме.

Во-первых. Даже если предположить, что формирование "постиндустриального общества", как некой "новой общественно-экономической формации" в России состоится, то это еще не означает неотвратимого "перехода к информационной эпохе" и к войнам "шестого поколения", тем более не подразумевает изменения общего характера войны. Если допустить появление "оружия на новых физических принципах и возрастание точности стрельбы в 30 раз", то следует заметить, что это в принципе отношения к общественному строю не имеет. Между тем экономическое развитие "большинства" стран мира и наиболее развитых государств (представляющих все же меньшинство) в обозримый период истории предопределит не только существенный отрыв последних в оснащении и в организации армий, но и способы применения вооруженных сил.

"Поляризация" в этом направлении будет углубляться, и навряд ли "принесет преимущества меньшинству, "передовой семерке" наиболее развитых стран мира, а "неоспоримые военно-технические преимущества постиндустриальных стран" могут превратиться в их недостатки.

Более того, прямое военное столкновение "высоко оснащенных" войск НАТО с войсками третьеразрядной державы - России, "ориентированной на войны пятого поколения", как ни странно, вполне может привести к поражению альянса. Одной из причин - может стать именно высокая техническая оснащенность, которая имеет свою "ахиллесову пяту" - высокую уязвимость системы управления в следствие ее зависимости от устойчивости ключевых объектов. Представим себе, что выведены из строя ПУ системы "НАВСТАР" и несколько наиболее важных компьютеров в системе ее обеспечения.

Дальше ошибки и сбои будут умножаться, до тех пор пока вся система ВС США, настроенная для работы в "автоматическом режиме", не будет поражена хаосом и неразберихой. От них, как говорят, "рукой подать" до паражения в борьбе с противником, действия которого не ограничиваются электроникой при сравнительно равных возможностях вооружения,. Это не значит, что нечто подобное будет правилом. Но Индию, Китай и Пакистан уже сегодня весьма сложно рассматривать в виде безусловно успешного объекта нападения для развитых стран. Нет сомнения в том, что условия применения вооруженной силы против этих стран уже в ближайшем будущем будут соответствовать условиям гипотетической войны с Россией сегодня.

Даже современные военные конфликты, в том числе война на Балканах, в военном смысле не могут рассматриваться как показательное для оценки будущего явление. Скорее всего, даже с учетом политических целей будущих войн это повод для сомнений в прогнозе содержания и характера военных операций первой четверти 21 столетия. В самом деле, достаточно представить себе продолжение операции НАТО против СРЮ в сухопутном варианте или не предвзято взглянуть на столкновение российской армии с "чеченскими бандами", как будет ясно, "только слабость порождает агрессию". Но так же верно то, что решительность способствует достижению победы там, где по расчетам формальных стратегов ее, казалось бы и быть не может.

Нет сомнения в том, что показательные войны на Ближнем Востоке, на Балканах и военные действия в других горячих точках уже по этим причинам не могут показаться столь уж "типичными" для среднесрочной и длительной перспективы, чтобы на их основе строить большую стратегию и планы строительства Вооруженных сил России. Но не учитывать такие перспективы просто невозможно.

В ближайшем будущем столкновение противников, оснащенных пока только экзотической и качественно иной, чем ныне, техникой "шестого поколения" вряд ли возможно. Очевидно, что масштабное применение массовых вооружений "шестого поколения" даже против слабого по оснащенности противника ничего не изменит в характере войны в ее обычном понимании. Более того, типичные для современных армий вооружения "четвертого-пятого поколения", которые останутся массовыми, по крайней мере, еще лет двадцать пять, не исключают, а предполагают проведение операций именно классического типа. В соответствии с этим вряд ли произойдет существенное изменение тактики и оперативного искусства, то есть способов применения вооружений. В подтверждение этой мысли рекомендую читателям обширную статью, взятую из журнала "Авиация и время", которая дает представление об организации воздушных операций во время второй мировой войны, т. е. более чем 50 лет назад. В связи с ее прочтением вопрос: "Что изменилось?", для разработчиков концепций и доктрин, возможно, покажется риторическимi.

Итак, характер войн первой четверти XXI столетия будет в первую очередь зависеть от целей военных действий при полном подчинении стратегии применения вооруженной силы государственной политике.

Впрочем, такая постановка проблемы тоже не бесспорна, если в качестве приоритета рассматривать политические, а не стратегические цели.

Во-вторых. При наличии ядерного оружия, которое все же останется важнейшим компонентом военной политики России в первой четверти 21 столетии, ее бессмысленно пугать "появлением к 2030 году 70 кораблей, оснащенных двумястами тысячами КРМБ и системой "НАВСТАР". При "определенных условиях" весьма вероятно появление в России аналогичных систем вооружения в комплексе с ГЛОНАСС, как противоядия "новым военным технологиям" Запада. Систем вооружений неуязвимых для стран НАТО и США. Например, дальнобойных противокорабельных средств СН в обычном снаряжении. Оснащение стратегических РК с головками самонаведения и существующих крылатых ракет средней дальности морского, воздушного и наземного базирования обычным зарядом при сохранении баллистики и точности не такая уж фантастическая вещь.

Это позволит достичь весьма неприятных для агрессора результатов неадекватными средствами и с меньшими затратами, поскольку для Америки и Западной Европы в первой четверти 21 столетия останется актуальной проблема ответного удара и повышенной чувствительности населения к потерям, в то время как нанесение ударов высокоточными боеприпасами по территории со слаборазвитой инфраструктурой может оказаться неэффективным. Именно поэтому широкое применение найдут традиционные средства и способы ведения войны.

Для России создание приемлемого соотношения сил для обороны обширных пространств пока представляется проблемой выбор между продолжением кардинальных реформ по западному образцу или консервацией современного облика ВС с учетом опыта содержания Армии и Флота СССР на основе идеи мобилизации и всеобщей воинской обязанности. Это при том, что фактически нет альтернативы постепенному переходу к содержанию ограниченной базы мобилизационного развертывания, с одновременным резким сокращением количества основного вооружения при многократном повышении боевого потенциала единичных образцов ВВТ. Естественно, что это потребует принятия энергичных мер по компенсации утраченного потенциала СОН, например, изменением стратегии применения оперативно-тактических ядерных средств.

Проблема современной России не только отсутствие необходимого ресурса на содержание ВС и средств на проведение дорогостоящих реформ. Дело даже не в продолжении реформе, а в необходимости обеспечения безопасного содержания запасов вооружения при ограниченной численности войск. Не секрет, что в ближайшее время предложено сократить ВС 1 миллиона военнослужащих. Как при этом обеспечить решение задач мобилизационного характера и содержание ВВТ без существенного уточнения или даже коренного изменения концепции строительства ВС?

В-третьих. Говорить о реформе в ВС России пока не приходится, потому что не вполне ясно к каким войнам и для достижения каких целей следует готовить войска. Может быть к очередной чеченской войне, или следует рассчитывать на звездные войны? Может быть, следует ориентироваться на войны классического типа или рассматривать ВС как элемент силы сдерживающей агрессию с выполнением эпизодических задач в специальных операциях?

Но не будет преувеличением сказать, что в принципе нет намеков на реалистическую оценку войн будущего и естественно нет замысла отражения возможной агрессии. Тем более нет даже примерно очерченных контуров реалистической военно-технической политики будущего. Вооружения конца 20 столетия и 5-6 поколения как основу для коренного изменения характера войны рассматривать пока не приходится. Более того, весьма неопределенными представляются среднесрочные перспективы разумных изменений в ВС и экономического обеспечения формирования по настоящему современной Армии на рубеже 2007-2010 гг. при этом о перспективе 2025-2030 годов никто даже не упоминает.

Определение оборонной стратегии России в целом и всякие общие рассуждения о "войнах третьего тысячелетия" с позиций миротворчества и "страшилок" звездных войн представляется беспредметным и мало что дает для принятия безошибочных решений на будущее. Однако военные угрозы имеют вполне реальную перспективу, а дальнейшее ослабление России ничего кроме агрессии вызвать не может.

Американцы безусловно блефуют, но за всякими безумными сегодня идеями просматриваются реалии будущего.

Впрочем, по поводу оценки и средств ведения и характера войн первой четверти 21 столетия приведу в сокращении несколько выдержек из послания министра обороны США У. Коэна, направленного президенту и конгрессу Соединенных штатов.

Итак, текст Посланияii с приложениями на 296 страницах следует, что вооруженные силы США должны быть готовы противостоять гораздо более комплексным угрозам. Для противодействия им ВС должны быть мощными, мобильными, готовыми отвечать на любые вызовы и побеждать. Эффективное использование новых информационных систем и передовых технологий (посредством применения новых оперативных концепций и организационных структур) позволит ВС США быть более оперативными и маневренными. Они будут обладать высокоточным оружием и будут лучше защищены. Все это будет происходить на фоне сокращения их общей численности.

В основе стратегии США и фундаментом военной мощи США останутся: хорошо подготовленный личный состав; боеготовые вооруженные силы; организация, доктрина и технологии, превосходящие возможности противника.

Предметом особой озабоченности является возрастание угрозы ракетного удара по территории Соединенных Штатов с использованием баллистических ракет. Угроза ракетного нападения, которая раньше считалась маловероятной, многократно возрастает по мере того, как страны, подобные КНДР и Ирану, продолжают разработку и экспорт баллистических ракет большой дальности. Более того, реальной, хотя и менее вероятной, остается возможность случайного или непреднамеренного ракетного пуска с территории России или Китая.

Руководство МО США считает, что "в настоящее время у Соединенных Штатов нет глобального соперника и вряд ли он появится, по крайней мере, до 2015 года. Однако существует вероятность того, что после 2015 года на международной арене может появиться региональная сверхдержава или даже соперник глобального масштаба. Китай и Россия по их потенциалам, видимо, могут стать наиболее вероятными такими соперниками, хотя будущее этих стран представляется весьма неопределенным. Россия может в предстоящие годы восстановить способность "проецировать" свои значительные наступательные военные возможности по периферии государственных границ, однако это потребует проведения крупных подготовительных мероприятий, которые не пройдут незамеченными для Соединенных Штатов".

В тоже время отмечается, что "в то время как Россия продолжает сохранять крупный арсенал стратегических и тактических ядерных средств, ее обычные военные возможности как с точки зрения "проецирования" силы, так и боеспособности существенно ослаблены".

Утверждение о том, что "у США в настоящее время глобальных противников нет" не вызывает сомнения как и то, что военное командование США рассматривает Россию в качестве вероятного противника в случае восстановления ее экономического и военного потенциала.

Военные стратеги США рассчитывают на создание подавляющего превосходства одновременно на двух ТВД.

Для этого процесс реорганизации планируется "начать с создания соединений переходного типа, но с характеристиками нового типа, в пределах доступных и появляющихся технологий. Считается, что внедрение новых технологий будет важным моментом для выполнения задач реформирования сухопутных войск, которое будет осуществляться по двум главным направлениям:

внедрение информационных возможностей в существующие системы тяжелого вооружения, таких как танк М-1 "Абрамс", боевая машина пехоты М-2 "Брэдли" и вертолет "Апач";

проведение мероприятий по усилению живучести и огневой мощи соединений легкого типа.

Эти направления работы "обеспечат повышение боевой готовности на оперативном и тактическом уровнях, возможностей к длительному ведению боевых действий, а также увеличение огневой мощи, живучести и способности к быстрому развертыванию войсковых формирований".

Первым соединением по освоению боевых возможностей сил XXI века будет 4 механизированная дивизия. Уже в 2001 году планируются ее учения для выявления боевых возможностей полностью автоматизированной дивизии с новой системой вооружения, созданной на основе цифровых технологий. При этом считается, что "дивизия будет иметь на 25% меньше боевых систем, но обладать большей огневой мощью за счет синхронного, точного ведения огня и одновременного маневра и благодаря возможности получать значительно более полную информацию о противнике. За счет сокращения количества боевых систем и повышения эффективности сил поддержки численность такого соединения сократится до 3000 чел. (сейчас штатная численность "тяжелой дивизии" около 16 тыс. человек, А.С.).

Как видим ничего сверх естественного в силах общего назначения ВС США не происходит. Но, по мнению специалистов МО США, при значительном повышении возможностей "новых автоматизированных дивизий" повышение боевого потенциала и степени его реализации позволит сократить численность боевых средств и личного состава соответственно на 25 и 80%.

Похоже, что "ведение войны на двух ТВД одновременно, создание супер качественных соединений сухопутных войск, так же как оснащение ВМС 250 тыс. высокоточных ракет большой дальности это американский блеф и фантазии российских исследователей.

Однако при американских ресурсах и желании обеспечить превосходство над любым "потенциальным противником эти идеи могут приобрести вполне реальные очертания уже к 2012-2015 году.

В середине января 2001 года новый Госсекретарь США, "герой Иракской войны", генерал К.Пауэл заявил: "Россия должна забыть, что у нее есть какие то интересы в других республиках бывшего Союза. Мы не позволим России вмешиваться в дела бывших республик бывшего СССР. Восстановление России не входит в планы правительства США". Далее Пауэл отметил, что деньги России будут выделяться только в трех случаях: на уничтожение стратегических ракет СС-18 и СС-20; на строительство хранилищ радиоактивных отходов; для поддержки друзей США на Северном Кавказе.

Он так же добавил, что "...проблема ПРО - это наше внутреннее дело. Мы будем развивать систему НПРО, не взирая ни на какие внешние обстоятельства, поскольку она обеспечивает безопасность не только США, но и всего западного мира".

В интервью представителям прессы К. Пауэл3 обмолвился, что весь бюджет России, в том числе ВС, - это "расходы за один год нью-йоркских наркоманов".

Военные эксперты США характеризуют ситуацию следующим образом: "современные военные возможности США отвечают критериям Пентагона по "ведению двух войн", то есть ВС США способны в настоящее время одновременно вести две победоносные войны на двух ТВД". Делается вывод: для администрации республиканца Д.Буша будет характерна ставка на военно-силовой фактор в обеспечении национальных интересов США, в отличие от политики "демократов" на глобализацию и "гуманитарную интервенцию".

Считается, что в отношении РФ республиканцы будут исходить из прагматических соображений военно-политического характера, с приоритетным условием поведение Москвы на международной арене, а не решения гуманитарных проблем внутреннего развития России. В этом смысле политика республиканцев в отношении РФ будет более предсказуема и прагматична.

Попробуем разобраться и ответить на вопрос, что может противопоставить Россия военной опасности в будущем и столкновению с более сильным противником.

Прежде всего, имеется в виду период, когда Северо-Атлантический альянс накопит высокоточные средства в количестве, необходимом для ведения масштабной войны, а Китай обретет возможность решения территориальных проблем с позиции силы и уверенность в достижении целей военными средствами.

Стратегический фон: прогнозы и предположения

Не вызывает особого сомнения то, что характер войны в в среднесрочной перспективе зависит не столько от доли качественных вооружений, сколько от количества наиболее массовых вооружений в боевом составе войск на момент начала войны. Для ведения локальной войны действительно имеют значение уже присутствующие, хотя и в незначительных количествах, серийные образцы ВТО. Но будет ли их достаточно много, что бы существенно изменить характер большой войны, если ее продолжительность и содержание операций будет определяется темпом "дрейфа" боевого состава ВС к более "примитивным" массовым вооружениям конца прошлого столетия и соответствующим способам ведения боевых действий?

Если к 2015 году на Западе действительно произойдет накопление качественно-новых вооружений, то это позволит НАТО вести более или менее длительные военные действия в масштабах сопоставимых с "региональной войной". И не случайно в военных кругах США идут дебаты о правильности стратегических установок на ведение двух войн одновременно. Американцы понимают, что полное перевооружение на качественно иные, чем сегодня средства.

Но исключит ли это применение традиционных средств общего назначения, которые останутся массовыми?

Даже если "профессионализация армий" объективно нивелирует такие понятия как "массовая армия военного времени", "мобилизация экономики" в странах НАТО и субъективно в России. Безусловно, проблема мобилизации в разной степени касается США и Турции. В целом масштабные военные действия действительно будут ограничены тем, что из вооружений и в каком количестве будет содержаться в штатах войск на начало конфликта или будет поставлено в строй при минимуме мобилизационных усилий в течение 2-3 месяцев4.

В этих условиях России вряд ли стоит рассчитывать на длительный угрожаемый период. К 2010 году Вооруженные Силы РФ, сокращенные по "экономической необходимости" до 800 тысяч, будут не в состоянии провести даже войсковую мобилизацию в течение года, а миллионная группировка "военного времени" не решит проблему ведения региональной, более или менее длительной войны в Европе.

Если речь все же идет о возможности прямой агрессии против РФ, то, исходя из оценки направлений научно-технического прогресса и развития военно-стратегической ситуации в мире, наиболее опасным для России будет период с 2010 по 2025 годы.

Парадокс современного положения заключается в том, что мобилизация является анахронизмом прошлого, без которого невозможно решение проблем обеспечения военной безопасности России в настоящем, и поэтому мобилизационная подготовка - комплекс задач сегодняшнего дня, в принципе - решение задач в будущем.

Сегодня вероятность развязывания ядерной войны действительно мала настолько, что ее обсуждение не заслуживает серьезного внимания. Однако массированное применение хотя бы 50 тысяч (!) крылатых ракет воздушного и морского базирования по военно-экономическим объектам в России будет равносильно нанесению обезоруживающего ядерно-ядерного удара. Но именно поэтому при наличии 300 ядерных зарядов в России, воздушно-космическая операция с применением крылатых ракет в таких масштабах представляется более чем нереальной. Уже на ранних стадиях войны это неизбежно приведет к неуправляемой эскалации военных действий с переходом к применению ядерного оружия. Мнение о том, что "новые военные технологии" обеспечат повышение порога ядерной безопасности и применения ядерных сил, в том числе оперативного назначения, в этих условиях представляется не совсем верным5.

Представим себе невероятное: с учетом ТТХ вооружений и противодействия ВС России из 50 тысяч КРМБ, примененных в ходе воздушно-космической операции, четверть достигнет целей. Это конечно не 1000 "томагавков" для Югославии, но и Россия не СРЮ.

Предположим, что в результате "преднамеренных ошибок", в соответствии с целями войны 30% КР и УБ с массой боевого заряда 250-500 кг будет подорвано в административно-хозяйственных густонаселенных и промышленных центрах, а остальные будут применены по войскам, силам флота и по другим военным объектам.

Не вдаваясь в подробности виртуального замысла операции и структуры возможных потерь, можно предположить, что в этом случае будет поражено от 4 до 12 тысяч объектов экономики, военной инфраструктуры, системы управления и войск. При этом безвозвратные потери мирного населения при "средней эффективности" одного боеприпаса составят до 100 человек убитыми и более 300 ранеными. (Вспомним последние терракты в Москве и Волгодонске) Всего это потери 1,5-1,6 миллиона человек. В войсках потери могут оказаться 600-700 тысяч человек, и до 20-30 тысяч единиц тяжелого вооружения. Можно предположить, что массовое применение обычных боеприпасов повысит потери еще на 20-25%, а если предположить невероятное - применение 100-150 тысяч "Томогавков"6 и управляемых лазерных бомб, то потери мирного населения могут увеличиться в 2-3 раза. Возможно, это и есть предел "стойкость населения" и мера жестокость правительства к своей армии при наличии ядерного оружия.

Допустим, что в странах Западной Европы и США чувствительность населения к потерям значительно выше, чем России. Но с учетом преобладания ударов по объектам экономики и "побочного террористического эффекта", 5-8 миллионов убитых и раненных, временной потери 25-30% экономического потенциала и снижения боеспособности Армии на 70% потребуется принятия решений о нанесении ответного удара ЯО уже на начальной стадии войны. И, конечно, не ожидая катастрофических последствий и "критических потерь",7. которые являются главной причиной дестабилизации обстановки в воюющих странах

Действительно, параметры операции на Балканах сегодня весьма неоднозначно оцениваются аналитиками НАТО, СРЮ и тем более России. Но именно это дает основания сделать вывод о том, что даже при наличии экономических возможностей накачка вооруженных сил США дорогостоящим высокоточным оружием представляется таким же тупиком, как и гонка вооружений в прошлом для СССР.

Однако, при наличие ядерного оружия в двадцати странах мира, мысль о хирургически точных ударах высокоточным оружием, как о преимуществе США, может оказаться не более чем блефом и вредным для определения реальной стратегии России заблуждением. То, что в США делают ставку на сохранение преимуществ в сфере информационных технологий, позволяет вполне определенно сомневаться в возможности применения Западом грубой военной силы, вооружений четвертого и даже пятого поколения, как главного средства достижения победы в Европе.

На Востоке ситуация будет не менее сложной, но по иным причинам. Если отбросить в сторону вполне возможную "добровольную ликвидацию российского военного присутствия" от Забайкалья до мыса Дежнева, то попытки удержать регион в орбите российского влияния силой представляются бесперспективными и, более того, обреченными на неудачу в силу несопоставимости ресурсов современной России и КНР, а возможно Японии при поддержке США.

Иллюстрировать ситуацию на Дальнем Востоке расчетом потерь при десятикратном превосходстве противника на стратегическом уровне (при равном качестве обычного вооружения) просто не имеет смысла. Напрашивается мысль о необходимости прямого повышения ресурса на ДВ на основе новой стратегии применения ОТЯС, СЯС и группировки сил общего назначения.

Ситуация в Центрально-Азиатском регионе при наличии трудно доступной "буферной зоны", естественно прикрывающей "мягкое подбрюшье" России, представляется не столь угрожающей8. Но это не означает, что нашими вероятными противниками и их союзниками Сибирское направление рассматривается как бесперспективное. Пример того идея "защиты в России (!) американских интересов военной силой для отражения атаки с Юга, в отсутствии дееспособной и управляемой "союзнической силы" на территории Сибири". Эта мысль уже была заложена в замысел учений сил быстрого реагирования США, проведенных на Аляске летом 2000 года.

Не смотря на видимую стабильность международной обстановки, для России как и в годы второй мировой войны представляет опасность перспектива войны на два фронта, что предполагает формирование совершенно новой оборонительной идеологии России в XXI столетииiii.

Можно сколько угодно говорить о партнерстве ради мира, о необходимости обеспечения экономической безопасности за счет снижения расходов на Армию и Флот, но парадокс военно-стратегической ситуации заключается в том, что в ближайшем будущем потребуется содержать две стратегические группировки ВС РФ для ведения операций совершенно разного характера. Создать их на пространстве от Чукотки до Калининграда при современном ресурсе и качестве ВВТ заблаговременно почти невозможно, а содержать в мирное время просто немыслимо. Более того, при растянутых на 9000 км коммуникациях на "пустом месте" даже с учетом маневра по внутренним операционным направлениям своевременно развернуть стратегические группировки сил общего назначения будет почти невозможно.

Таким образом, на Европейском ТВ необходимо ориентироваться на содержание стратегической группировки для отражения массированных ударов в рамках проведения воздушно-космической операции мощной группировкой НАТО. На Востоке, как минимум следует ориентироваться на содержание группировки разнородных сил, готовой к ведению сдерживающих действий ограниченными средствами с применением тактического ядерного оружия против многократно превосходящего противника.

Возможно, что приоритеты и характер операций, содержание и цели боевых действий по месту проведения (на Востоке и на Западе) могут поменяться на прямо противоположные. При этом в мирное время потребуется создание стратегических резервов СОН, в том числе для выполнения задач прикрытия на центрально-Азиатском стратегическом направлении в мирное время.

Очевидно, что в любом случае для осуществления реалистической оборонной стратегии ядерная составляющая ВС РФ до 2025-2030 года будет иметь решающее значение. И не только как фактор сдерживания агрессии, но и как возможность ее безусловного пресечения на приемлемых или даже выгодных для России условиях при минимуме затрат.

Для решения проблем безъядерной войны в любом из вариантов необходимо в ближайшие 10-15 лет сохранить боевой потенциал сил общего назначения на достаточном уровне за счет разумной модернизации существующих вооружений. Тем более это необходимо при условии сокращения численности тяжелых вооружений общего назначения в 3-4 раза. Но для сохранения приемлемого соотношения к 2025 году потребуется повысить боевой потенциал СОН как минимум в 10 раза. Рассчитывать на это можно только при условии планомерной поставки в войска качественно иных вооружений, чем известные ныне средства вооруженной борьбы конца ХХ, начала XXI столетия.

В этом состоит дилемма выбора приоритетов в развитии видов ВС РФ.

Но возможен ли какой либо разумный выбор при достигнутом ныне уровне боеготовности ВС и при современном состоянии оборонно-промышленного комплекса?

Некоторые особенности войн для России в первой четверти XXI столетия

Нельзя не учитывать то, что вполне вероятно развитие событий в худшем варианте и проявление прямой военной угрозы развязыванием на территории России двух-трех военных конфликтов. Они могут быть связанны общей логикой гражданской войны9, в том числе инициированной извне. В такой войне применение ядерного оружия для достижения военных целей будет просто "немыслимым и аморальным", а военные действия приобретут черты "специальной операции" и будут носить характер затяжной "войны малой интенсивности". По напряжению экономики, временному и пространственному размаху, по масштабам и характеру применения СОН такая война будет для России вполне сравнима с "региональной обычной войной".

Цели войны и мотивы участия в ней будут немедленно обоснованы, а соображения о благоразумии будут отброшены, так же как планы ведения "малых войн" роботизированными малочисленными армиями, хирургические удары" миротворческие действия и "гуманитарные" операций в духе американских технически продвинутых кинобоевиков.

Следует заметить, что террористический характер "наступательных действий", предпринятых коалицией стран в 1991 и НАТО в 1999 году, как и "стратегия победоносной войны" при эффективном и решительном отпоре со стороны объекта агрессии (например, России) может не оправдать оптимистических ожиданий Запада. Тем более, если в основе осуществления реальной военной стратегии России вплоть до середины 21 столетия останется принцип ядерного сдерживания и явно выраженное намерение применить ЯО в чрезвычайных для РФ ситуациях первыми.

Можно согласиться с тем, что существует тенденция "профессионализации армии". Но при этом и следует добавить, что для России представляется опасным неизбежное падение боевого потенциала СОН и резкое сужение мобилизационной базы до 25-30% от современного (потребного) уровня по каждому из показателей определяющих возможности ВС. Например, удельный ресурс личного состава на единицу основного вооружения "профессиональных" ВС в 5-6 раз превышает нормативы принятые в Российской армии сегодня, а следовательно при одинаковой численности состав ВВТ и потенциал по вооружению будут снижены не менее чем в 3-4 раза. Тем не менее, нельзя отвергать профессионализацию ВС, а следовательно необходимо готовить их к развертыванию массовой и по возможности современной армии военного времени. Принципы стратегического развертывания группировок, как и заблаговременная мобилизационная подготовка ВС к войне должны остаться в силе. Именно это существенным образом может повлиять на характер войн в первой четверти 21 столетия

Это не значит, что нужно превратит страну в "военный лагерь".

Последние 15-20 лет показали, что применение "новых средств и новых военных технологий" в современных условиях по существу нивелировало математически обоснованное полстолетия назад и хорошо известное специалистам в области ядерной стратегии понятие - "уровень критических потерь". Отчасти это произошло ужесточением войны, применением военной силы против населения и стратегии достижения целей прямым террором.

Нет сомнения в том, что террор против населения и есть основа "тонких военно-политических технологий будущего". К их реализации страны НАТО "будут полностью готовы к 2010 году". Но для этого НАТО не нужно 200 тысяч КРМБ (именно такое количество прогнозирует В. Слипченко). Вследствие недостаточных данных, анализ характера "будущих войн шестого поколения" на основе формальных (математических) критериев для их оценки пока представляется не вполне корректным. Тем более было бы неверным делать поспешные выводы о характере войны на основе дозированного применения ВТО против Ирака и Югославии или опыта проведения контр террористической операции в России. И это, не смотря на то, что "только 300 КР все решили в войне против Ирака", а корпусная операция в ЧР представляется сегодня как способ решения проблемы на Кавказе и явление вселенского масштаба.

Сегодня для принятия безошибочных решений представляется важным выстроить прежде всего общую "идеологию контрвойны для России" на основе логических критериев и здравого смысла. Именно общие подходы здесь более всего уместны (примером, такого рода общих, но крайне необходимых подходов могут быть приведенные ниже статьи А. Бобракова и В. Курсаковаiv). Но они не имеют прямой связи с ортодоксальной военной наукой, которая в принципе все давно разложила по статьям "Основ" и уставов. Поэтому исследователи погрязли в самокопании, мучаются терминологической тарабарщиной и естественно страдают научным бесплодием.

Выскажу кощунственную для корифеев военной науки мысль: как это ни странно применение термина "идеология войны" в рамках общих рассуждений для принятия решений не только допустимо, но и оправдано практикой стратегического планирования и десятилетием бесплодных попыток найти методологическую базу реформ ВС России.

Можно было бы привести весьма показательные в этом смысле примеры, хотя бы туманные изыскания профессора Академии военных наук В. Милованова10 и соображения официальных лиц, в изобилии появившиеся в НВО.

Нет сомнения в том, что характер войны будущего будет определяться состоянием современного "российского общества", НАЛИЧИЕМ ИЛИ ОТСУТСТВИЕМ НАЦИОНАЛЬНОЙ ОБОРОННОЙ ИДЕОЛОГИИ, верного понимания военно-политической элитой как минимум старых истин (одна из них девиз НВО) и задач Армии11.

С точки зрения исследования характера будущей войны, для России имеет существенное значение общий замысел стратегической обороны, подчиненный политической цели обеспечить мир. Не меньшее значение имеет народная идеология, и как бы отходит на второй план экономические соображения. Но эти соображения более чем уместны, если мы, ныне живущие, твердо намерены обеспечить безопасные условия обитания последующим поколениям единого народа на территории суверенной России.

Отступление первое.

О роли Генерального штаба в формировании стратегии и замысла войны. По мнению одного из публикаторов Лиддела Гарта С. Переслегина "содержанием мировой войны 1890-1914 гг. стал переход от индустриальной к информационной страте европейской цивилизации. Одним из элементов этой новой информационной линии войны была разработка германским Генеральным штабом и английским Адмиралтейством планов (замыслов) будущей войны".

Нельзя не согласиться также и с тем, что события 1914 - 1918 гг. следует рассматривать как результат столкновения двух тщательно разработанных непрямых стратегических планов, связанных с именами Альфреда фон Шлиффена, начальника германского Генерального штаба, и Джона Фишера, первого лорда Адмиралтейства. (Русский и австро-венгерский планы войны были инициированы логикой Фишера и Шлиффена и не могут считаться самостоятельными. Французский "План No17" не заслуживает в сущности даже критики. Недостатки, отмеченные Лиддел-Гартом, значения не имели: "План No17" был не более чем набором благих пожеланий, и выполнять его никто не собирался. Впрочем, трудно предложить что-либо осмысленное относительно Франции: идеологические соображения заставляли ее отказаться от оборонительной стратегии, а "расширенный лагерь Меца", на который опирались в своем развертывании германские армии, обрекал на неудачу любую наступательную стратегию".)

План Шлиффена целиком опирался на приоритет "континентальной стратегии":

1. В сложившихся политических условиях война с Францией должна стать войной на два фронта.

2. Единственная возможность выиграть такую войну - это разгромить войска противников по частям, что можно сделать, воспользовавшись преимуществом стратегии внутренних операционных линий.

3. Быстрая победа над русской армией невозможна. Следовательно, первый удар должен быть нанесен на Западе.

4. Французская армия должна быть полностью разгромлена до полного развертывания сил русских. Это может быть осуществлено только в рамках операции на окружение.

5. Ввиду нехватки сил маневр должен быть асимметричным.

6. Французская линия крепостей не может быть быстро прорвана и, последовательно, должна быть обойдена.

7. Такой обход можно провести только через нейтральную территорию Бельгии или Швейцарии. По условиям местности второй вариант неприемлем.

8. От русского фронта требуется сохранить целостность в течение 10-12 недель, что может быть достигнуто только наступательными действиями.

План Шлиффена подразумевал нарушение нейтралитета Бельгии и, как следствие, вступление в войну Великобритании, крайне негативную позицию США и иных нейтральных стран. К вооруженным силам противников Германии добавлялись шесть бельгийских дивизий и три крепостных района - Льеж, Намюр, Антверпен. "Сдавались" противнику Восточная Пруссия, Галиция, Эльзас с Лотарингией, Рейнская область. Однако "выигрыш темпа" в Бельгии трансформировался в реальные оперативные выгоды:

1. Шесть бельгийских дивизий попадали под удар 35-40 немецких и должны быть разгромлены. "Правое крыло" получало возможность пользоваться богатой дорожной сетью Бельгии и Фландрии.

2. В течение 10-12 дней движение армий правого крыла должно было осуществляться в оперативном "вакууме".

3. В этих условиях контрманевр противника, на стратегическом фланге которого развертывались три армии, неизбежно запаздывал, что должно было привести к беспорядочному отступлению на юг и юго-восток, при этом французская столица захватывалась без боя.

4. Итогом наступательного марш-маневра немецких армий должно было стать решающее сражение юго-восточнее Парижа. Это "сражение с перевернутым фронтом", начатое немцами в идеальной психологической и стратегической обстановке, должно было привести к разгрому союзных армий.

План Шлиффена был направлен прежде всего на подрыв психологической устойчивости противника и уже поэтому должен быть назван непрямым. Шлиффен исходил, конечно, из идей Клаузевица о желательности быстрой победы в генеральном сражении. Наступление, будучи непрямым стратегически, предусматривало прямые встречные бои в Бельгии и на франко-бельгийской границе, и здесь Шлиффен в гораздо большей степени, чем на Восточном фронте, полагался на превосходство в силах, на формальную мощь, на последовательное использование явного преимущества Германии в уровне штабной работы.

Джон Фишер, адепт "морской стратегии", начинал планирование там, где Шиффен его заканчивал:

1. Развитие политической обстановки с неизбежностью приведет Великобританию к войне с Германией.

2. Эта война начнется с разгрома Франции и оккупации ее территории. (Здесь интересы Фишера и Шлиффена сходятся. Шлиффену нужен разгром Франции, чтобы получить шансы в дальнейшей борьбе против всего мира. Фишера поражение Франции устраивает с точки зрения долговременных интересов Британской империи.)

3. Последнее обстоятельство благоприятно для Великобритании, поскольку дает возможность вернуться к прежней роли мирового лидера.

4. Для этого необходимо разбить Германию и восстановить Францию силами Британской империи и зависимых от нее стран.

5. Таким образом, речь идет о последовательном использовании господства на море для полного разгрома противника, неоспоримо доминирующего на континенте.

6. Уничтожение экономической и военной мощи Германии должно быть произведено таким образом, чтобы косвенно нанести урон Соединенным Штатам Америки и вынудить их согласиться с ролью младшего партнера (уровня Японии).

7. Таким образом, на суше Великобритания обязана удержать русский фронт, на море - разгромить флот противника и обеспечить последовательную экономическую блокаду Германии.

Эта блокада должна привести к коллапсу немецкой экономики и - по возможности - к ослаблению экономики американской. Потери русского "союзника" и длительность войны значения не имеют.

Оба плана - и фишеровский, и шлиффеновский - неявно подразумевали, что страна вступает в войну при благоприятной политической обстановке. Если Великобритании было жизненно необходимо получить в союзники Россию, то для Шлиффена столь же необходимы были Австо-Венгрия в качестве надежного союзника и содействие Италии.

Как "вторичный публикатор" оставляю за собой право комментировать соображения С. Переслегина и намеренно привожу обширный отрывок из сборника "Стратегия непрямых действий" не только как иллюстрацию сущности информационного противоборства, борьбы идей, в области большой и военной стратегии, но и для того чтобы показать значение ГШ, способного выдвинуть соответствующий целям политики замысел горячей войны.

И здесь вполне уместен вопрос: способен ли современный ГШ РФ выдвинуть подобный план в ответ на "замыслы" США и НАТО, которые, как мы видим, существуют в настоящем и представляются более или менее реализуемыми для осуществления в будущих сражениях финальной части "мятеж - войны"?

Для понимания современного состояния и соотношения политики и стратегии в качестве содержательной части в деятельности политического руководства и ГШ ВС, а так же реалистичности планов сторон стоит обратиться к истории большой войны 1939-1945 гг.

Глава вторая. О связи политики и военной стратегии на примере советско-финской и Великой Отечественной войн СССР против Германии

Думаю, что всем понятна никем в истории не опровергнутая лапидарная истина - "Хочешь мира, готовься к войне". Однако, кое что все же требует пояснений. Здесь уместно напомнить уже упомянутые малоизвестные истины - "агрессию порождает только слабость" и "жестокость - есть высшая форма гуманизма на войне". Сказано о Германии эпохи Бисмарка начальником германского генерального штаба Мольтке. Эти мысли дополнены Шлиффеном идей ведения молниеносной войны на два фронта, соображениями Гитлера о приобретении "жизненного пространства на востоке и немецкого превосходства во всех сферах, включая стратегию.

Нет сомнения, что в основу предвоенной, германской военной стратегии были положены не только вечные римские истины, прусские идеи и соображения гитлеризма, но и приведенные выше, не лишенные глубокого смысла, сентенции немецкого фельдмаршала, который 25 лет верой и правдой служил Германии. Эти сентенции Мольтке, идеи Шлиффена и соображения Гитлера в полной мере были реализованы Германией применительно к Франции и Польше 30-х годов, к СССР в 1941 году, а если не быть предвзятым, то они, как основательно забытые истины имеют отношение к характеристике положения современной России.

В то же время, не вызывает сомнения то, что в основе предвоенной советской военной стратегии и политики лежали не только идеи мировой революции, пролетарский интернационализм и опыт гражданской войны, но и "непонятые русские традиции ведения войны".

Почему не удалось предотвратить войну?

Одной из причин того, что война стала неотвратимой, на мой взгляд была вполне соответствующая политика по отношению к Германии и к ее союзникам по оси (антикоминтерновскому пакту) со стороны ее явных и потенциальных противников. Имею в виду предвоенные годы, и именно сложившееся состояние неотвратимости развязывания войны не только в силу временной слабости СССР, а в силу намеренно созданных мировым сообществом выгодных для Германии условий для развязывания агрессии на Восток, против СССР.

Очевидно, что без оккупации Польши и в отсутствии "обеспеченных флангов" ударной группировки вермахта на центральном участке советско-германского фронта не могло бы состояться нападение Германии на Советский Союз летом 1941 года и даже в более поздние сроки.

Если с Польшей все понятно - ее захват обеспечил Германии приближение и развертывание наступательных группировок Германии непосредственно к границам СССР, то в отношении "обеспечения флангов" необходимо вернуться несколько назад, и проследить динамику развития международных отношений СССР стран Северо-запада, Юга и Востока.

Именно для обеспечения флангов в 1940 году Германией была оккупирована Норвегия, а в результате достигнутого соглашения с Финляндией на ее территории создана корпусная, а затем армейская группировка немецких войск в Лапландии, нацеленная на Мурманск. Следует напомнить, что нейтрализация прогерманских настроений ряда государств на южном фланге Западного театра войны, потребовала развертывания отдельной армии ПВО для прикрытия Бакинского района, в последующем развертывания Закавказского фронта против Турции и содержания в Иране оккупационного корпуса советских войск. На восточном театре - для сдерживания Японии и нейтрализации ее Квантунской армии потребовалось практически в течение всей войны с Германией содержать многочисленную группировку РККА.

В среднем в течение Великой отечественной войны численность фланговых группировок РККА составляла: Закавказского Фронта (1941-1942 гг.) - 450-500 тыс. человек, в том числе иранский корпус 40-60 тыс.;

21, 23 армий правого крыла Ленинградского фронта (1941-1944 гг. - 130-190 тыс.);

Карельского фронта (1941-1944 гг.) - от 300 до 460 тыс. человек;

На потенциально опасном Восточном театре войны практически всю войну содержалась группировка численностью от 550 до 180 тыс. человек.

Итого, при численности действующей армии от 4,5 до 6 миллионов, группировки на второстепенных участках советско-германского фронта и на потенциальных ТВД достигали общей численности 700-900 тысяч человек, а в отдельные периоды войны и достигали и большей численности. В составе этих группировок насчитывалось от 30 до 45 общевойсковых дивизий, а их содержание требовало отвлечения значительных материальных ресурсов и сил, которые были необходимы для отражения германской агрессии на главном, Западном направлении.

Приведу данные по Северо-западу: численность Карельского фронта в среднем за весь период войны составляла 300 тыс., а при проведении наступательных операций в 1944 году доходила до 400 тыс. человек. Против финских и немецких войск в разные периоды войны на фронте в 1300 км было задействовано от 20 до 30 дивизий, объединенных в пять армий. За четыре года войны союз Финляндии и Германии стоил для СССР значительных потерь - 350 тыс. убитыми в боях и в три раза больше ранеными. Вместе с умершими в блокированном Ленинграде (более 600 тыс. человек и порядка 26-30 тысяч погибших из числа мирного населения в Карелии) общие потери СССР на северо-западе составили около 2 миллионов человек, в том числе: около миллиона убитыми.

Поддержание группировки РККА на Северо-западе в боеспособном состоянии требовало содержания в тылу общего резерва численностью до 900 тыс. в готовности к призыву и пополнению войск.

Таким образом, союз Германии и Финляндии оказался одним из условий для развязывания войны против СССР, а прямое участие Финляндии в агрессии на северо-западе (так же как участие в войне Румынии, Италии, Венгрии) позволило Германии успешно вести наступательные операции на главных направлениях Западного театра войны вплоть до 1942-1943 гг.

Можно ли было вывести Финляндию из войны?

Вопрос спорный, но без рассмотрения непростых русско-финских отношений, особенно в предшествующие Великой Отечественной войне годы и в первые дни после ее начала, не может быть дан более или менее правильный ответ. Напомню главное, изложенное выше с некоторыми существенными дополнениями.

Имею в виду некоторые странности в отношениях СССР и Финляндии в преддверии большой войны. Не углубляясь в "историческую динамику" русско-финских отношений, можно отметить следующее: по существу стратегическая незавершенность "зимней войны" 1939-40 гг. не позволила вывести Финляндию из состояния ожидания выгод заключения союза с Германией при изменения стратегической ситуации в пользу Финляндии. Вполне определенно об этом говорилось в первом капитуляционном приказе Маннергейма от 13 марта 1940 г. Следует отметить, что не произошло оккупации советскими войсками, по крайней мере, южной и северной Финляндии в 1940 году, и не было нанесено превентивного удара по ее территории и войскам в июне 1941 года, когда вполне ясно обозначились финские замыслы по отторжению части территории России.

Безусловно, в 1940 году в советских правительственных кругах присутствовали политические соображения, был расчет на благоразумие финских политиков и надежды на заключение прочного мира на взаимовыгодных условиях.

Такая позиция советского руководства была принята за слабость и породила надежды на осуществление планов аннексии Карелии и части Мурманской области в новой стратегической ситуации 1941 года. О твердом намерении финнов добиваться исполнения своих геополитических планов после "зимней войны" свидетельствует ответ на запрос внешнеполитического ведомства США (адресованный МИД Финляндии) в октябре 1941 года по поводу ее участия в агрессии против СССР на стороне Германии.

По существу вопроса финский МИД в ответной ноте США дал следующие разъяснения: "Финляндия стремится (в союзе с Германией - С. А.) обезвредить и занять наступательные позиции противника, лежащие далее границ 1939 года. Было бы настоятельно необходимо... предпринять такие меры уже в 1939 году во время первой фазы войны, если бы только ее (Финляндии, - С. А) силы были для этого достаточны". Это было сказано в то время, когда финские войска во взаимодействии с группой войск "Север" фактически блокировали Ленинград, стояли на рубеже р. Свирь, зап. берег Онежского озера, Медвежьегорск, Ухта, когда ими было полностью парализовано движение по Кировской железной дороге, когда финны были близки к овладению Беломорско-балтийским каналом от Повенца до Беломорска. Но то же было изложено в телеграмме посольствам Финляндии за рубежом в июне 1941 года (за несколько дней до начала агрессии против СССР). Перед этим были полтора года приготовлений и достижения договоренностей о мире не с СССР, а именно о союзе с Германией в расчете на оккупацию и последующее присоединение Карелии при изменении ситуации в целом на ТВ. (Об этом ясно дает понять, например, Кейтель, а также известно по документальным источникам датированным маем 1941 года)

Как водится, планы агрессии на северо-западе связывались с созданием "Великой Финляндии от моря до моря". Интересно то, что ни Маннергейм в своих мемуарах, ни ведущие финские политики не упоминают о приведенной выше ноте с разъяснениями финской позиции в отношении СССР. Наверное, упоминания об этом не было из простых соображений "не будоражить финскую общественность" и сохранить стабильность (или ее видимость) в послевоенном мире".

Но интересно то, что те же намерения и ожидания присутствовали в сознании советского военно-политического руководства не в послевоенных мемуарах, а в директивах войскам с началом агрессии Германии. Так, уже когда немцы бомбили территорию СССР и атаковали по всему фронту западную границу Советского Союза, утром 22 июня командование ЛенВО получило директиву НКО No02, в которой последний пункт гласил следующее: "На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать", подпись - Тимошенко, Маленков, Жуков (22.6.41 г., 7.15). Думаю, не приходится особенно сомневаться в том, что упомянутая Директива носила действительно больше политический, чем оперативный характер. Именно этим объясняется появление в ней подписи Маленкова.

Именно эти ожидания политиков, закрепленные в "оперативных директивах", необъяснимые для действующей армии и являются одной из причин наших поражений в первом периоде войны.

"Особых распоряжений" о бомбардировке объектов на территории агрессоров (Румынии и Финляндии), так и не последовало.

По признанию даже финских историков "территорию Финляндии фактически не бомбили" как, например, территорию Германии. Однако, как пишут финны "в феврале 1944 года состоялось три не самых сильных ночных налета на Хельсинки", но именно эти демонстративные по масштабам действия ВВС СССР, подвигли финское руководство к мысли о выходе из войны. В марте специальный представитель президента Финляндии - советник Паасикиви по договоренности с советским руководством выехал в Москву через линию фронта для выяснения условий заключения мира.

Однако, налеты оказались не достаточно "убедительными" для сейма Финляндии, чтобы решиться на разрыв с Германией. Война на северо-западе продолжалась до октября 1944 года. Только проведение двух стратегических наступательных операций наземными войсками СССР летом-осенью 1944 г. окончательно убедило руководство Финляндии в необходимости очистить оккупированную территорию Советской Карелии и Ленинградской области. Но это стоило РККА и флоту СССР 117-тысячных потерь в личном составе, в том числе около 30 тысяч убитыми.

Возможно, с точки зрения "гуманистического права" здесь не место рассматривать политические ожидания и последствия "ковровых бомбежек" или "превентивных ударов" в плане вывода из войны потенциального агрессора или прямого участника агрессии. Но очевидно, что "жестокость - есть высшая форма гуманизма на войне". И желательно, чтобы в будущем было поменьше жестокости к своему народу, а для того чтобы проявлять модный ныне гуманизм следует осуществлять жесткую политику к потенциальным агрессорам в интересах России и всеобщей безопасности.

Пока видим неоправданный гуманизм к агрессору, что оборачивается жестокостью к своим войскам и собственному народу.

Стоит ли удивляться, что борьба с бандитизмом требует массового героизма со стороны войск и невероятных жертв народа, а специфические приготовления организованных банд к ведению полномасштабных действий воспринимаются как безобидные действия мирного населения и миграция от ужасов войны?

Вспомним хотя бы образование 200 тысячного контингента беженцев на территории Ингушетии, по существу это было отселение бесполезного для войны чеченского населения из зоны боевых действий при условии его содержания противником. Можно напомнить уже основательно забытые терракты в Москве осенью 1999 года с целью оказания давления на психику народа и "сражение" 6 пдр 76 вдд в марте 2000 года. Действительно, слабость порождает агрессию, а ничем необъяснимый гуманизм к "условно мирному населению" - только жестокость к собственным войскам и русскому народу.

В России такие соображения стали каким то странным правилом стратегии и политики. Но соответствует ли подобное "правило" ее интересам?

Почему нас преследовали неудачи в первый период войны вплоть до конца 1942 года?

Можно найти объяснение этому "внезапностью нападения". Но внезапность может быть только тактической, когда тебя застали врасплох, неподготовленным к бою. Примеров можно привести множество от бомбардировки немцами целых авиадивизий на аэродромах базирования мирного времени, до обстрела казарм со спящим мирным сном личным составом наземных дивизий, не выведенных своевременно в районы сосредоточения или боевого применения.

Но все упорно переводится на "стратегическую внезапность", как будто война "грянула как гром с ясного неба". Так ли это? Наверное нет, - все понимали неотвратиость столкновения с объединенной гитлеровской Германией Европой. Но креститься начали после того как своевременно не были предприняты меры исключающие тактическую внезапность. На фоне общей неготовности страны и ВС к отражению агрессии многие по сию пору открещиваются от того, что была проявлена элементарная нераспорядительность в низовых звеньях управления в 1941 году.

Действительно, можно все ошибки свалить на политическое руководство и лично Сталина, который "не дал прямого указания на вывод войск по тревоге из военных городков".

Но так ли велика вина Сталина, при наличии ГШ и НКО, если в войсках Западного особого округа в результате нераспорядительности дело дошло до "стратегической внезапности и невосполнимых потерь личного состава в казармах"?

Для России действительно характерна "общая неготовность к войне" - такова ее специфика и особая стратегия отражение агрессии "массовой армией". Прежде всего в расчете на ее отмобилизование в течение 1-3 месяцев. Но факт и в том, что этого не произошло в ряде других округов и на флотах, которые встретили войну в боевой готовности и понесли минимальные потери, для них тактической внезапности не было.

Опыт войны и современных военных конфликтов показывает, что наша система тревог и степеней повышения боевой готовности не соответствует условиям и требует пересмотра примерно так же как это случилось в 1976 году. Правда, тогда обошлись "косметическими мерами" и ввели всего лишь "военную опасность", исходя из политических соображений и "собственного опыта войны". Тем самым правоприменение в силу непонимания общего замысла на низовом звене исполнителей было усложнено до предела, а одни и те же недостатки в боеготовности повторялись и повторяются по сию пору. То, что можно было услышать на разборе учений 30 лет назад слышится и сегодня, практически без изменений повторяются формулировки недостатков в процессе перевода ВС с мирного на военное время.

Положение ВС до крайности усложнилось, а проблемы приобрели характер неразрешимых противоречий по ряду позиций. Например, несоответствия численности и состава войск мирного и военного времени, условий содержания войск их комплектования и требований мобилизационного развертывания. Рассогласование средств и способов достижения целей в военно-экономической сфере настолько велико, что ни только об искусстве, но и самой стратегии говорить не приходится.

И тем не менее как в 1941 году так и сегодня вопрос заключается даже не в наличии или отсутствии руководящих указаний, а в практике применения предусмотренных мер повышения боеготовности в соответствии с обстановкой. Дело в инициативе, которая не связанна ожиданием указаний, в ответственности правоприменителей и нормальных условий применения войск, в отсутствии нормальной нормативно-правовой базы существования ВС, законов военного времени. Дело в общих подходах к решению проблем отражения агрессии с точки зрения интересов России, а не опасения спровоцировать войну или решения проблем миротворчества из гуманных соображений с оглядкой на интересы НАТО.

И речь не о том, что создание "профессиональной полностью боеготовой и компактной армии" неприемлемо для России. Напротив, можно согласиться с тем, что это перспектива развития ее ВС из современного состояния в духе мировых тенденций. Но есть ли возможность перейти к новому качественному состоянию ВС РФ в ближайшее время или надеяться на отражение агрессии Североатлантического блока, который в мирное время способен создать стратегические группировки объединенными вооруженными силами без всякого отмобилизования?

Однозначного ответа на вопрос нет.

Сегодня положение в целом весьма похожее на ситуацию 1940-1941 гг.

В связи с этим, следует остановиться на нескольких проблемах.

Во-первых, о продвижении НАТО на восток.

Во-вторых, о превентивных действиях для обеспечения обороноспособности России.

В-третьих, о военно-технической политике России на ближайшие 10-12 лет и в перспективе до 2025 года.

Что касается взаимоотношений с Северо-Атлантическим союзом, то здесь политика уступок и умиротворения без сомнения не может быть полезной для России и не принесет желаемых результатов мировому сообществу. Как бы не хотелось НАТО создавалось в качестве противовеса СССР и по большому счету России. Как в тридцатые годы процесс канализируется в восточном направлении. Более того, он приобретает действительно глобальный характер и речь уже идет не только о флангах.

В этих условиях для России есть только два пути.

Первый - безоговорочная капитуляция, и тогда нужно немедленно переходить к профессиональной немногочисленной армии, не мучая население рассуждениями о национальной безопасности России. О ней и речи быть не может при безусловном доминировании США при слабости России. Не нужно заблуждаться, через 2-3 года возможности для проведения самостоятельной российской политики не будет.

Второй путь - сильная политика, исходящая из интересов России, пока еще это возможно, имея ввиду, старую истину "агрессию порождает только слабость".

Следовательно, собравшиеся здесь ястребы, не должны пустословить об уроках войны. Они должны проводить стратегическую линию выгодную России, а не НАТО и США.

Отсюда, совершенно ясно, что все должны знать: в России есть все средства для отражения агрессии и в случае необходимости они будут неотвратимо применены в соответствии с масштабом угроз. А для того чтобы существующая военная опасность не превратилась неожиданно для народа в прямую угрозу уничтожения все должны знать о возможности нанесения превентивного удара. Безусловно это опасное, но одновременно наиболее сильное средство сохранения мира. Но средство доступное и не более опасное сегодня для России, чем многолетняя "холодная война", которая собственно привела к разгрому СССР. Никто наверное не забыл, что это была наша Родина, великое Отечество, большая Россия.

Нельзя допустить, чтобы началась новая гонка вооружений, и наверное мало кто в мире имеет намерение повторить подвиг США и СССР по наращиванию потенциала до безумных пределов.

Но нельзя не заметить, что на фоне все более уменьшающегося военно-экономического потенциала РФ выстраивается политика достижения выгодных условий мира для одной стороны (а именно США) с позиции победителя по отношению к слабейшему - России.

Для государственной политики стратегия действительно должна превратиться в искусство согласования средств и способов достижения политических целей России, а не НАТО под вывеской "партнерство ради мира".

Что касается военно-технической политики, то положение действительно представляется почти полной аналогией предвоенному, незавершенность войны в Чечне, реформирование армии на фоне падения ее технического потенциала, отсутствие сколько либо состоятельных союзников. В 1941 г. РККА едва оправилась от милиционной системы, именно это является одной из причин поражений при столкновении с заранее отмобилизованной гитлеровской машиной. В то же время, в полном смысле слова проявилось известное: "у России только два неизменных союзника - Армия и Флот, а также - "в политике нет союзников, есть только национальные интересы". Следует напомнить, что события в Югославии весной 1941 года и вынужденное отступление от интересов в 1991-2001 году было результатом отсутствия союзников и слабости стратегических позиций Сербии, потенциального союзника России.

Очевидно, что политика это улица с двухсторенним движением, однако все стараются ехать в кажущемся выгодным только для них направлении.

Вполне понятно, что гитлеризм был непримиримым врагом "советов и коммунизма". Но если бы два "диктатора договорились о мирном сосуществовании," то могло ли это устроить США и Англию? Скорее всего, нет, потому, что гитлеровская Германия на то время была авангардом мирового империализма, а его политическая цель без сомнения состояла в уничтожении стремительно набиравшей мощь России, как антипода созданной ныне западной цивилизации, назывемой в то время и сегодня свободным миром.

Что изменилось на рубеже столетий?

Только то, что немцам двумя капитуляциями в 1918 и в 1945 гг. "привито стойкое отвращение к завоеваниям чужих территорий военной силой".

Но разве разрушение СССР, на фоне объединения Германии и интеграционных процессов в мире и Европе не доказывает того, что цель мировой политики и НАТО в частности остается неизменной. И неважно, что будет причиной агрессии: польские притязания, немецкий реваншизм или американский глобализм, продвижение германских интересов на Украину или исламского фундаментализма на Волгу.

Суть этих явлений одна - разгром России и обеспечение якобы выгодных условий развития "мирового сообщества" активными действиями, в том числе занятием более выгодных стратегических позиций.

В 1939-40 гг. как и в 1944 году никакой политической альтернативы наступательному продвижению России на Запад за пределы границы СССР не было из стратегических соображений и, более того это было необходимо для обеспечения прочного мира и обретения союзников (в лице народных демократий стран центральной Европы). Если бы это было возможно, то эти проблемы должны были бы быть решены для СССР еще в 1941 году как ответ на германскую агрессию.

О нанесении превентивного удара

Осторожно отмечу, такие соображения, безусловно, присутствовали в правительстве и в Генеральном штабе СССР, - не утвержденная политическим руководством "карта-решение на превентивный удар" действительно была. Но ее существование не говорит о том, что советское руководство было озабочено "продвижением идей коминтерна и мировой революции в Европу" (к этому времени "коминтерн" прекратил свое существование, а идея мировой революции, говоря современным языком, превратилась в некое виртуально-идеологическое клише). Эти "соображения" о создании оборонительно-наступательных группировок для нанесения упреждающего удара естественно укладывались в рамки общепринятой военной стратегии, соответствуют ее принципам и никак не противоречили военно-политической стуации вокруг СССР в предвоенные годы.

Попытаюсь пояснить эту мысль примером из той же финской войны, как преддверия Великой Отечественной.

Досужие исследователи бесконечно задают вопрос: "почему большой Советский Союз три месяца возился с маленькой Финляндией, а первый период войны был более чем неудачным для РККА?

Простой ответ на него это наличие в руководстве "шапкозакидательских настроений" дурость сталинских генералов.

Однако анализ ситуации и фактов показывает, что не все было так просто.

Так оценивая группировку советских войск в октябре-ноябре 1939 года финский генштаб делает вывод о том, что она не превышает обычных нормативов характерных для обороны" и не способна решать задачи наступательной войны. Последующие действия показали, что финны не ошиблись в оценке исходного состава развернутых на ТВ войск ЛенВО.

Более того, не вызывает сомнения тот факт, что в составе ЛенВО только одна из четырех, а именно 7 армия была более или менее боеготовой. Она и наносила "главный удар" на Выборгском направлении, все остальные иммитировали активность, в расчете на скорое заключение перемирия. По сути это был превентивный удар ограниченными средствами, который не преследовал цель достижения полного разгрома ВС Финляндии и ее оккупацию.

Разумеется попытка решить наступательные задачи оборонительными группировками не могли привести к успеху, а потери войск превысили все допустимые пределы. Но следует напомнить, что 30 ноября в день перехода границы советскими войсками, правительством СССР было предложено финскому руководству возобновить мирные переговоры. На эти предложения последовал отказ в категорической форме и войска были вынуждены в течение месяца преодолевать предполье, на ходу проводить перегруппировку и перестраивать не только управление группировкой с образованием Сев.-Зап. Фронта и полноценной системы обеспечения, но и довести состав войск действующей армии до 48 дивизий при наличии в резерве не менее 10 соединений.

Замечу, что в условиях своеобразного ТВД и этого оказалось мало.

Однако факт заключается в том, что созданное только в конце войны 3-4 кратное превосходство по личному составу и проявившиеся преимущества в технике позволили средствами и способами военной стратегии добиться мира на условиях СССР, при чем без разгрома финских ВС и оккупации Финляндии. По существу это было главным результатом войны. И такие итоги не удивляют, поскольку они были естественным продолжением последовательной политики СССР на сохранение хотя и призрачного но мира. Дело другое, что расчет финских политиков строился на других основаниях. На противоположной стороне присутствовали надежды на помощь запада и скорое заключение выгодного союза с Германией, а так же соображения о возможности продолжения войны в новой стратегической ситуации.

В известной мере ожидания финского руководства оправдались. Но это не говорит о том, что подчиненная политике военная стратегия потерпела фиаско, и не о том, что сталинские генералы были дурные. Дело в том, что не оправдались политические ожидания руководства СССР о возможности наладить дружественные отношения с соседями на приемлемых для всех условиях.

В связи с этим, не лишнее задать вопрос: оправдаются ли политические ожидания сегодня, в новой для России стратегической ситуации. То что она является новой и весьма невыгодной для России сомнений нет, а продолжение политики с позиций слабости не сулит ничего хорошего ни с либерализованой экономикой, ни с военной стратегией в русле мировых тенденций при отсутствии средств на содержание ВС.

Играть в войну конечно не стоит, но прикидываться непонимающими о чем идет речь тоже не имеет никакой перспективы.

Так могла ли Красная Армия нанести превентивный удар в 1941 году?

Думаю, для нанесения такого удара по немецким войскам были все основания, но удар не состоялся и планы остались не утвержденными по нескольким причинам.

Во-первых, овладение временно инициативой в отсутствии достаточных сил, не могло привести к заключению даже сомнительного мира. Во-вторых, так же как в случае с Финляндией, это немедленно "толкнуло бы Германию в объятья мирового сообщества" - империалистов США, Англии и Японии. Расстановка политических сил в мире в связи с этим изменилась бы не в пользу СССР и привела бы к согласованной антироссийской стратегии объединенной Европы и США.

В этом смысле даже выигранное превентивное сражение с гитлеровской армией в 1941 г. было бы для СССР равносильно проигрышу войны с империалистическим окружением. Это прекрасно понимал Сталин. Потому планы ГШ остались на бумаге. Кроме того, в 1941 г. просто не было сил, нужно было ждать и всемерно оттягивать неизбежную агрессию Германии на более поздний срок. Именно поэтому "карта решение" не была утверждена.

Понимал ли ситуацию при всем его авантюризме Гитлер, когда решился развязать "превентивную войну" с СССР именно весной или в начале лета 1941 года? Безусловно. И здесь присутствовали не только прусские стратегические идеи, но и точный расчет при планировании войны на временную слабость СССР, вооруженные силы которого оказались на этапе, если хотите реформирования, в том числе в части переворужения и организационной неразберихи после ликвидации милиционной системы формирования РККА.

Германскому верховному командованию было известно состояние ВС СССР и перспектива встретиться с реорганизованной КА на нейтральной территории при весьма туманных надеждах достижения приемлемых условий послевоенного мира никак не устраивала Германию. Кроме того, прусская военная мысль не допускала возможности серьезно оспаривать тезисы Гитлера о "колоссе на глиняных ногах" и скорой победе "в краткосрочной компании". Во второй раз в июне-октябре 1941 г. в Германии успешно, но временно сработал авантюристический план ведения "победоносной войны на два фронта".

Исход известен, бесспорный военная успех и победа в приграничных, якобы, в "превентивных сражениях" 1941 г. по существу привели к стратегическому поражению и к полной капитуляции Германии в 1945 году. (Для полноты картины предлагаю читателям ознакомиться с выдержками и комментариями к "Сообщению" генерала Йодля, начальника оперативного штаба ОКВ, и к "Пояснениям" Главного командования вермахта, которые раскрывают стратегическое положение и перспективы Германии в конце 1943 годаv)

Выскажу собственное мнение: от разгрома и полного уничтожения Германию спасла не только капиталистическая солидарность, но еще в большей степени гуманизм советского народа, стратегия Сталина, и желание обеспечить длительный мир для России при наличии союзников в Европе. В рамках этой политики вполне объяснимо создание соцлагеря и ОВД, но одновременно это причина наших поражений, как следствие истощения собственных ресурсов в холодной войне с США.

Наверное не нужно напоминать о послевоенном состоянии СССР, ФРГ и ГДР. Если ФРГ это результат действия плана Маршалла для будущего союзника Америки, а ГДР "витрина социализма", то СССР - стал козлом отпущения для всего мира в "холодной войне" и потерпел сокрушительное поражение, несмотря на то, что была победа народа в самой жестокой схватке с передовым отрядом империализма.

***

Конечно худой мир лучше доброй ссоры", но "выигранное сражение в горячей войне не всегда ведет к победе и доброму миру". Западные страны извлекли из этого уроки и сделали вывод. Мы до сих пор не в состоянии оценить собственную стратегию. Более того, наша политика сегодня базируется на том, что вместе с разрядкой международной напряженности наступило благоденствие, "нам ничто не угрожает кроме терроризма и сепаратизма".

Но следовало бы понять, что терроризм и агрессивный сепаратизм всего лишь проявление превентивной и перманентной войны против Великой России. Эта война никогда не прекращалась, она только перешла в другую форму всеобщей и во всех сферах. Цель этой войны даже не уничтожение ВС России и людей в горячих сражениях, это война за душу воюющего народа, что для России во сто крат опаснее.

Военная стратегия сегодня действительно превращается в искусство согласования самых разнообразных средств и способов достижения политических целей, а именно - приемлемых для развития России или по крайней мере существования народа условий.

А если это война, то и стратегия должна быть серьезная, без игрушек в сражения, хотя бы и подобные тем, что мы видим 60 лет назад, в Ираке 1991 и в СРЮ 1999 года.

Думаю, не будет преувеличением сказать, что сегодня, том числе на фоне уроков войны, 1941-1945 гг. речь идет о формировании стратегии России на первую половину 21 столетия.

Вполне оправдано возвращение к истории начала и даже преддверия последней большой войны с учетом того, что во многом повторяется ситуация начала Второй мировой войны и локальной советско-финской, несправедливо забытой и мало исследованной историками. Ее коллизии во многом продолжение политики великих держав того времени. То что мы имеем сегодня порождение событий десяти-пятнадцатилетней давности с участием тех же мировых держав.

Разрешение проблем России и "неотвратимость" войн будущего во многом зависит от принятия сегодня безошибочных политических решений, от определения целей и стратегических направлений развития России в ближайшие годы.

Было бы большим заблуждением думать, что все известно и не должно быть никаких сомнений. Тем более в военной науке, которую движут только сомнения и сомневающиеся.

Как говорил Маршал Советского Союза Г. К. Жуков нельзя заниматься писанием водевилей там, где речь идет о величии подвига народа, о крови и потерях. Всякий кто пытается исследовать военную тематику, должен с величайшей осторожностью подходить к военной истории народа, тем более русского, поскольку он всегда был и остается воюющим народом.

Изложенное выше не может расцениваться как дезинформация или исторический водевиль. Некоторая вольность изложения фактов и сослагательность возможных вариантов развития ситуации вполне извинительны, поскольку целью было обратить внимание на некоторые видимые стратегические несуразности, которые все же находят объяснение в большой политике, а не в военной стратегии.

Думаю, что не ошибусь в предположении - сегодня ситуация развивается в весьма невыгодном для Росси направлении.

По существу выбор стратегии сделан.

Но будет ли он отвечать интересам России?

Не придется ли нам исправлять ошибки и платить большой кровью за допущенные сегодня просчеты?

Если бы нам в свое время давали основы стратегии в академии, сегодня было бы гораздо больше тех, кто понимает смысл и суть происходящих перемен. Не случайно, вам предложены старые, основательно забытые или неоцененные нашей наукой истины.

К сожалению многое из стратегических соображений начальников германского генерального штаба Мольтке, Шлиффена, Секста и Гальдера мы не знали. Еще меньше знали о "стратегии, как искусстве согласования средств и способов достижения целей государственной политики России".

А знать следовало, хотя бы для того, чтобы не повторять прошлых ошибок, со знанием дела принимать решения, и главное - добиваться приемлемых условий мира для развития России в настоящем и будущем.

Глава третья. Армия - живое воплощение души народа и русского государства

Приведу другой пример шараханья в определении основ военного строительства. В статье "Российская буря в горах", опубликованной опять таки в НВО No 7, ее авторы В. Бочкарев и В. Комольцев исходят из "проблемы ведения боевых действий" и "создания на всей территории вооруженного конфликта разведывательно-информационного поля в интересах нанесения эффективных ударов". На мой взгляд, не только делают поспешные выводы относительно характера будущей войны, но и выдают не отвечающие действительности рекомендации о направленности военно-технической политики России в первой четверти 21 века.

Как следует из статьи, основные выводы авторы извлекают из уроков военных действий в Чечне, а перспективные рекомендации обосновывают исходя из применения спектра вооружений, локализованных условиями специфической по содержанию антитеррористической операции с участием Вооруженных сил.

Думается, что в целом достойный анализ опыта локальных военных действий 90 тысячной объединенной группировки на Кавказе, наполовину состоящей из так называемых "специальных войск", это еще не основание для заявлений, что "структура ВВТ России требует радикального изменения военно-технической политики".

Похоже, что авторы статьи в своих выводах невольно исходят из соображений, ставших "стержнем военной стратегии на Кавказе". Имею в виду требование: "достичь целей операции при минимизации разрушений, потерь мирного населения и войск. Как говорят авторы, "теми средствами, которые имеем". По всей видимости, речь идет о "мере жестокости и "гуманизма". И здесь менее всего имеется в виду вооружение и способы его применения.

Поэтому (как утверждают и сами авторы) "выводы, полученные в итоге сравнения операций "Буря в пустыне" с локальным вооруженным конфликтом в ЧР оказались "достаточно тривиальными". Естественно, что и базовое утверждение "особенности современных отечественных вооружений таковы, что добиться поставленных целей без боевых потерь невозможно", вызывает сомнение.

Непонятые уроки и сомнительные параллели

Видимо никто не будет спорить с тем, что последние "чеченские войны" по характеру и содержанию не могут быть поставлены в один ряд с "локальными военными конфликтами" последнего времени в районе Персидского залива и на Балканах. Более того, "вторая чеченская война" имеет существенные особенности в сравнении с "первой". Не только по спектру применяемых боевых средств, но и по военно-политическим условиям проведения "войсковой операции" СВ и ВВС МО на территории России.

Рассматривая чеченскую войну как "социальное явление" нашего времени, нисколько не умаляя подвиг российского солдата, навряд ли можно сравнивать марш мотострелкового батальона из Ингушетии в Чечню с "переходом Суворова через Альпы", а боевые действия в Грозном с "битвой за Берлин". Отсюда и выводы статьи, несмотря на известные параллели, имеют немного общего с известными истории классическими операциям крупных группировок регулярных войск.

Действительно, "иррегулярными формированиями" войска НАТО, Ирака и СРЮ в упомянутой авторами операции "Буря в пустыне" и в войне на Балканах никак не назовешь, но и признаков "классической наземной операции" ни в том, ни в другом случае не было. И, тем не менее, результаты действий войск коалиции против Ирака и НАТО на Балканах указывают на проведение именно стратегических операций.

Это позволило аналитикам сделать вывод о применении "новых военных технологий" и средств вооруженной борьбы 21 века. Но эти "технологии" могут приобрести устойчивый характер стратегической операции, когда новые вооружения приобретут массовый характер, а новые технологии будут полностью соответствовать целям войны. Судя по темпам НТП в США и направленности стратегии НАТО изменение характера войны произойдет постепенно, по мере накопления ВВТ в нужных количествах и по мере приобретения опыта в ближайшие 15-20 лет.

Поэтому торопиться с выводами не стоит, но так же опасно не видеть будущего, "зарывшись в песок старых военных догм и ложных оценок".

И все же...

Представим себе, что войска коалиции в районе Персидского залива и НАТО на Балканах встретили такое же ожесточенное сопротивление регулярных СВ Ирака и СРЮ, какое оказали российским войскам бандформирования на Кавказе. Не трудно догадаться, к каким военно-политическим результатам могло бы привести применение наземных войск НАТО в этих условиях. Какие бы формы приобрела операция, и какие выводы последовали бы вслед за этим в 1999 году на страницах печати и в заявлениях пресс-центров?

Нет сомнения в том, что имеют существенные отличия операции российских войск на Кавказе во время первой и второй "чеченских войн". Одна из причин этого в том, что в 1999 году "боевикам все же была навязана "тактика дальнего, почти бесконтактного огневого боя", некого подобия применения войск и сил НАТО на Балканах. Но никакой речи нет, например, о ковровых бомбардировках, о применении боеприпасов объемного действия и графитовых бомб, тем более нет речи о "контрбатарейной борьбе" при наличии артиллеерии и достаточно эффективных средств ПВО в бандформированиях. Если бы что-либо подобное имело место, то ситуация, а вместе с тем замыслы общевойскового командования, вся идеология антитеррористической операции и ее содержание могли бы резко измениться.

Не приходится сомневаться в том, что "война" приобрела бы совершенно иной характер, а выводы исследователей на страницах популярных изданий могли бы быть не столь "тривиальными".

В связи с этим становится достаточно "прозрачной ситуация" с использованием возможностей Сухопутных войск и ВВС России в Чечне. Разумеется, и сегодня можно утверждать, что потери в живой силе, обусловлены причинами не только "военно-технического и тактического характера", но и "дозированным" использованием боевой мощи ВС.

Следовательно, выявленные авторами "тенденции необходимых (!) изменений системы ВВТ РФ" вряд ли в полной мере раскрывают суть проблемы реформирования СВ и не работают на перспективу. Даже при кажущейся "внушительности доказательств и основательности терминологической базы". Возможно и это все те же "отдельные деревья, за которыми не видно леса".

Нет сомнения в том, что в качестве задач для войск МО должны рассматриваться "не стрельба по воробьям" высокоточными модернизированными средствами и проведение специфических операций с позиций сомнительного "миротворчества", а "ядерное сдерживание" и возможности отражения полномасштабной агрессии при минимуме затрат силами общего назначения. Как принято сейчас говорить "адекватными средствами и мерами".

Достойные внимания проблемы и невольные заблуждения

Зададим себе вопрос: если военная стратегия и военно-техническая политика РФ сегодня уже сориентированы на "нейтрализацию угроз локального и внутреннего характера", то не будет ли это неисправимой ошибкой в будущем при отражении масштабной агрессии?

Анализ состояния и возможных вариантов развития ВВТ, представленный на приведенном рис.1 в виде графика изменения некоторых показателей ВС, дает основания судить о тенденциях изменения ресурсообеспеченности, боевого потенциала и боеготовности СОН. И особых пояснений здесь не требует.

Вполне понятно, что направления ВТП (сформулированные авторами НВО) давно известны, учитывают реальное состояние ВВТ и то, что в условиях неизбежной экономической депрессии в течение 10-12 лет ожидать улучшений в военно-технической области не следует. В этих условиях к 2012 году потенциал СОН может снизиться в 3-4 раза.

В то же время поправить положение можно только при условии реального, а не мнимого увеличения военного бюджета не менее чем в 5 раз. Но это проблема не ВС, а государства, и ее разрешение вряд ли возможно при существующем курсе экономических реформ. Поэтому выводы при всей их тривиальности приводят к беспочвенным фантазиям широкомасштабных "космических войнах" с применение боевых лазеров или к красивым фразам о "едином информационно-разведывательном поле" для эффективного нанесения ударов в рамках локального конфликта.

В дополнение хочу предложить читателям обратить внимание на Рис.1, который иллюстрирует идею "перевооружения российской армии через модернизацию" в период до 2025 года. Особенных возражений план вроде бы не вызывает. Но вместе с тем сравнение с изложенной ранее идеей командования ВС США "перетащить вооруженные силы через пятое поколение вооружений" и выйти сразу на качественно иной уровень вооруженности войск с достижением неоспоримых преимуществ над любым вероятным противником.

Даже при условии частичного выполнения плана перевооружения ВС США действительно смогут уже к 2012 году повысить потенциал войск в 3-4 раза, в то время как ВС России в лучшем случае сохранят 50% существующего потенциала при минимальных сокращениях вооружений. Именно это заставляет усомниться в правильности избранного МО РФ курса и сверьез задуматься над отечественным направлением осуществления военно-технической политики в период до 2005-2010 гг., исходя из следующего.

Россия с ее 17 миллионами кв. километров территории, это не Чечня, и вооруженная защита такого пространства глухой обороной по всему периметру или операциями мобильных сил в 2-3 военных конфликтах типа чеченского в расчете на мизерные плотности "имеющихся средств при минимуме потерь" - утопия. Вполне понятно, что структура ВВТ России должна формироваться с учетом доктринальных установок по подготовке Армии к решению задач отнюдь не локального характера. Возражать против того, что Армия должна иметь современное вооружение и в необходимом количестве, просто бессмысленно.

Вряд ли кто-либо из реалистически мыслящих политиков в здравом уме допустит создание на территории России "регулярной армии сепаратистов" с тяжелым вооружением и с эффективной ПВО, альтернативной регулярным войскам. И поэтому для выполнения задач по нейтрализации внутренних угроз может показаться вполне достаточным наличие весьма ограниченных по боевым возможностям "легких сил" - например ВВ и ВДВ в качестве "пожарной команды".

Но и это не основание, для того чтобы "с оперативно-тактических вершин", в "отсутствии прямой угрозы агрессии" сегодня вторгаться в область большой стратегии, которая имеет долгосрочный характер. Бездумно ломать "структуру", ради получения копеечной экономии, призрачных преимуществ и дешевой популярности не стоит. Пример этого сомнительное объединение ВВС и ПВО, неоднократная ломка ГШ и ЦА МО, создание РВСН в новом облике и прочие шаги12.

Действительно, уровень и качество "массовых вооружений" российской армии в какой-то мере не соответствуют требованиям и условиям чеченской войны. Странно было бы ожидать другое, если поставки нового ВВТ исчисляются единицам, а средств не хватает на модернизацию и текущий ремонт наличного вооружения. Эта война бесспорно далеко не рядовое явление. Но "войсковую операцию" корпусного масштаба в ЧР типичной для будущих войн не назовешь. Она лишь частный случай решения проблем вооруженными силами, которые в достижении целей спецоперации играют хотя и важную, но подчиненную политическим целям роль.13

Между тем, ни разработчики Концепции национальной безопасности (Военной доктрины) ни тем более авторы популярных военных изданий проблем реформирования ВС до 2025 года и в связке с экономической политикой хотя бы до 2010 года всерьез не рассматривают. В лучшем случае мы слышим о проблемах оперативно-тактического уровня с "техническим уклоном" на фоне исследования локальных конфликтов с эпизодическим применением ВТО или с учетом уроков войны пятидесятилетней давности. При этом не удивляет, что выводы в части военной стратегии более напоминают утопические фантазии о летающих танках и благие пожелания демократов14.

Проблема реформирования ВС заключается в том, чтобы в ближайшие годы сохранить боевой потенциал ВС на достаточном уровне, принимая во внимание их современное состояние и систему комплектования. К 2015-2020 году - нарастить возможности войск за счет перевооружения, сохранив на приемлемом для отражения агрессии уровне соотношение сил в расчете на безусловное обеспечение собственной безопасности и качественные изменение вооруженных сил вероятных противников.

Возможно ли это при современной экономической политике?

"Давно известное и основательно забытое"

Оперативно-тактические соображения, в том числе невольно поставленные в голову проблемы, вполне объяснимы не только реальными событиями, но и положениями действующей "Концепции национальной безопасности". Не вдаваясь в подробности, можно отметить только одну, но очень важную деталь - в качестве наиболее актуальной угрозы национальной безопасности России выдвигается возможность возникновения внутренних конфликтов. Внешние угрозы трактуются как маловероятные даже для среднесрочной перспективы.

Из этого как бы само собой разумеющийся следует вывод о том, что для нейтрализации этих "глобализированных из идейных соображений" внутренних угроз необходимо использовать ВС. При этом исследователи формируют угодные выводы и рекомендации о необходимости существенного изменения структуры войск и вооружений. Идея формирования "немногочисленной, хорошо вооруженной профессиональной армии" овладевает массами. Но при этом никто не дает ответ на вопрос - для чего нужна России? Способна ли такая армия решать задачи в области военной безопасности государства или она будет в состоянии только на локальные усилия в рамках проведения "совместных, антитеррористических и миротворческих операций"? Естественно напрашивается вопрос - будут ли ВС России при таких "взглядах" через 15-20 лет соответствовать задачам обеспечения безопасности государства? (Ответы на некоторые из этих вопросов читатель может найти в статье капитана первого ранга А.В. БОБРАКОВА "Профессиональная армия", приведенной в сноскеvi)

Давно известно, но основательно забыто то, что за страшными для обывателя картинками, за окопной грязью, привычной солдату, за мыслями исследователей, за руководящими, наконец, указаниями часто не видится или не обнаруживается то, что "Армия это живое воплощение не только государства, но души народа". И если это так, то подходить к оценке состояния и перспектив развития ВС России необходимо с учетом того, что Армия это не скопище более или менее современной техники и "профессионально подготовленного персонала", не "военная машина", буксующая по техническим причинам, и даже не государственный институт, утонувший в беззаконии власти, а действительно живой организм.

Армия России это воплощенная в действительность русская идея.

Но это тема отдельного разговора.

Глава четвертая. Будет ли Россия иметь "профессиональную и современную армию" к 2000-2005 году?

Все профессии, это заговор против профанов.

Бернард Шоу

Демократическимие СМИ широко распространяется мнение, что "современная армия" это профессионально обученный личный состав, новая или даже новейшая техника, это Вооруженные Силы, способные обеспечить безопасность России от военной агрессии. Более того, внушается мысль, что "профессиональная армия" это гарантия безопасности народу от войны и, естественно, - "возможность уклониться от военной службы" тем, кто не имеет желания служить Отечеству.

Используя официальную "фразеологию", следует добавить, что армия России в ходе "реформы" должна стать "мобильной, полностью профессиональной, немногочисленной, экономически посильной для государства". При этом практически все согласны с тем, что служба в вооруженных силах "является конституционной обязанностью граждан РФ", она должна быть престижной, с позволения сказать, даже "доходной" и почти абсолютно безопасной. Не имеет смысла доказывать , что обывательское мнение об армии складывается по ее "парадному фасаду", по личному и часто негативному, опыту службы в Вооруженных Силах относительно небольшой части граждан.

Практически всем известно о "высоком предназначении Армии". Никто не будет возражать против того, что Вооруженные силы должны ценой собственной гибели, буквально "лечь костьми", и обеспечить защиту народа и Отечества. В меньшей степени присутствует понимание того, что "лечь костьми на поле брани" способна только та армия, в которой служит "личный состав, вооруженный идеей защиты Отечества", понимающий свой профессиональный долг в буквальном смысле слов военной присяги. "Я гражданин...торжественно клянусь защищать конституционный строй..., по первому приказу готов выступить ..."

Однако оставим в стороне законодательные, демагогические и иные определения.

Обратимся к практической стороне военной реформы и ответим на вопросы: может ли России иметь "профессиональные ВС, будет ли это "современная Армия", будет ли она способна "защитить Отечество".

Нет сомнения в том, что понятие "современная армия для России" не поддается формальной оценке "количества и качества современного вооружения, степени "профессионализма" личного состава, наконец "престижности и даже доходности военной службы".

У всякого народа, как и у отдельных его представителей, есть свои понятия о чести, долге, о предназначении армии и ее задачах. Это обусловлено историей, собственным военным опытом, условиями организации обороны и возможностями государства, а так же морально-психологическим состоянием и социальным составом общества.

История вопроса, стратегия малых и массовых армий

Идея перехода на добровольную службу и создания "профессиональной армии" вместе с теорией "малых войн" родилась в межвоенный период. Британские военные теоретики, были не слишком озабоченных обороной своих островов, естественно безопасных от внешнего вторжения. В случае развертывания вооруженных сил для буржуазии Англии большую опасность представлял "вооруженный народ", как основа "массовой армии военного времени". Примерно таких же военно-стратегических взглядов придерживались политические деятели в США.

Были и другие примеры. Рейхсвер, а затем и Вермахт в Германии строились исключительно на основе всеобщей воинской обязанности граждан и высоком профессионализме воспитанного на прусских традициях офицерского состава. В основе стратегии Германии всегда была идея последовательного отражения агрессии с двух направлений активными действиями "высокомобильной во всех отношениях армией". Очевидно, что при наличии высокого мобилизационного потенциала в относительно невыгодных для стратегической обороны условиях континентальное государство Германия, сформировала свою единственно верную стратегию ведения войны массовой армией.

В результате к большой войне на континенте Англия и США оказались неготовы. В скоротечных кампаниях 1939 и 1940 годов Германия разгромила своих слабых противников, а "союзникам" потребовалось около четырех лет для создания многомиллионной "армии вторжения второго фронта" в 1944 году15. Первая неподготовленная, в том числе мерами мобилизационного характера, попытка "открытия второго фронта" состоялась 19 августа 1942 года. Операция была спланирована с грубыми ошибками и обернулась полным поражением. В районе Дьерпта немцы наголову разбили 4 канадскую дивизию - передовой отряд экспедиционных сил союзников. При минимальном превосходстве немецких войск за 7 часов боя канадцы, не поддержанные главными силами экспедиционного корпуса, потеряли 4 тысячи убитыми и все тяжелое вооружение.

Исходя из своего негативного опыта, военное руководство Германии и Франции сегодня резонно сохраняет систему всеобщей воинской обязанности. На этом принципе строят свою военную политику Китай, Турция, Иран, Ирак, Израиль и ряд других государств, вынужденных учитывать возможность прямой агрессии. Но морские державы, США и Англия, не без оснований строят свою стратегию исключительно на основе естественной безопасности, имеют профессиональные армии, способные только на локальные действия, не выдерживающие длительного напряжения и не рассчитанные на мобилизацию.

Такая стратегия ведущих стран НАТО объясняется так же и тем, что всю тяжесть "большой и маловероятной войны" на континенте предполагается возложить на союзников по альянсу. Кроме того, в мирное время общая численность вооруженных сил НАТО, намного превышает численность армий вероятных противников (например, России), а содержать мобилизационно готовые ВС представляется бессмысленным в связи с грядущим качественным изменением средств поражения, самого характера угроз и войны будущего.

Вполне естественно, что в этих условиях богатые и объединенные в союз государства НАТО рассчитывают решить проблемы в скоротечной войне по типу недавней Балканской. Исключительно применением "немногочисленных и профессиональных армий".

Не вызывает сомнения также и то, что сегодня большая по численности армия, вооруженная допотопной или времен второй мировой войны техникой, может просто не добраться до "поля брани" и останется не у дел в местах формирования. В лучшем случае она будет "пушечным мясом" и не выполнит свои задачи.

Следует констатировать тот факт, что полностью "профессиональные" т.е. проще говоря, наемные армии, в силу своей специфики и назначения бывали жестоко биты партизанами. И напротив армии полупрофессионального и "партизанского" типа, в конечном счете, одерживали победы в немыслимых с точки зрения "профессионалов" условиях.

Собственный опыт военного строительства в России

Военная история России и опыт строительства собственных Вооруженных Сил и показывает, что по причине разной мотивации службы и по морально боевым качествам, безыдейные "профессионалы-наемники" и "герои панфиловцы", вчерашние "партизаны"-призывники из запаса - вооруженный народ, не могут быть поставлены в один ряд.

Поэтому оценка "современности" армии для России не может быть сведена к тривиальным бухгалтерским оценкам "денежного содержания", насколько много или напротив мало платят личному составу в сравнении с другими государствами.

Действительно, если денежное содержание полковника российской армии составляет около 150 долларов в месяц, а солдата армии США 1,6-2,0 тысячи, то это не значит, что американские войска состоят сплошь из "профессионалов" в 20 раз более подготовленных, чем в среднем офицеры ВС России.

Исторически понятие "современная армия для России" (именно России) не может быть сведено к оценке состава и готовности ВС к выполнению "внезапно возникающих пожарных задач" в локальных военных конфликтах. Это понятие определяет способность армии "мирного времени", успешно выполнить не только локальные и стратегические задачи немедленно, но и масштабные задачи при условии ее полного перевода на штаты военного времени с увеличением численности в несколько раз. Иначе в условиях России быть просто не может.

Вполне оправданным для России экономически является известное: "Войну начинает кадровая Армия, а ведет до победы вооруженный народ". Для российского государства это было актуальным во времена Куликовской битвы и остается основой стратегии в наши дни. И главным было "не битье горшков" на поле брани, а осуществление стратегии непрямых действий в период подготовки и в ходе военных действий. Отсюда в понятие "современная Армия для России" должен вкладываться несколько иной, чем представляют себе современные реформаторы, смысл, поскольку для России это понятие носит исторический и даже морально-этический оттенок инструмента предотвращения войны.