Тайные общества смерти. Очерки истории террористических организаций

Безликие судьи и палачи

Организация под названием «Фемгерихт» была создана в средневековой Германии, чтобы вершить суровый и тайный суд во имя справедливости. Но с течением времени она превратилась в сборище корыстных и алчных убийц по найму. Три столетия спустя нацистские «ревнители немецкого духа» попытались возродить ее обычаи, чтобы скрытно творить бессудные расправы над теми противниками гитлеровского режима, известность и достойная репутация которых не позволяли подвергать их прямым репрессиям от имени «третьего рейха».

Повелитель средневековой Европы Карл Великий, чья держава — Священная Римская империя включала земли нынешних Франции, Германии и Италии, еще в VIII веке издал указ об-учреждении местных судов — «фрайгерихтов», призванных карать разбойников, грабителей и бунтовщиков. Участь подсудимых, представавших перед Фрайгерихтом, определял председатель суда — фрайграф.

При Карле Великом и его ближайших потомках фрайгерихты вполне справлялись со своими задачами, осуществляя действенное правосудие. Но феодальная раздробленность, охватившая средневековую Европу, постепенно превратила фрайге-рихты в декоративные судебные органы. Сверху их полномочия ограничивали местные феодалы — князья и бароны, вынуждавшие фрайграфов принять тот или иной приговор. А влияние самих «фрайгерихтов» на жителей областей, где действовали такие суды, было невелико из-за отсутствия у них реальных инструментов исполнения своих полномочий. Так, фрайгерихты имели право судить лишь тех преступников, которые сами соглашались предстать перед правосудием. Но если же подозреваемые даже в серьезных преступлениях уклонялись от явки во Фрайгерихт, то суд не был в состоянии принудить их к этому, в отличие от местного землевладельца-феодала, который мог задержать на своей земле любого лиходея (или же простить того за выкуп).

Но в конце XII века в охваченной беспорядками провинции Вестфалия на западе Германии появилась небывалая прежде форма судопроизводства — тайные суды, именуемые «фемгерихтами», или просто «феме». Скорее всего, это название происходило от немецких слов «Verne» — осуждение и «Gericht» — суд, однако позднейшие исследователи усматривали его корни в латинском языке, где «фама» обозначала молву и в то же время репутацию, либо даже в арабском, начальные знания которого попали в Германию после походов в Палестину немецких крестоносцев, где «фехм» значило «мудрость».

Считается, что юридической основой для создания фемгерихтов послужил подписанный в 1180 году указ императора Священной Римской империи, чьи границы пролегали тогда по землям нынешней Германии и Австрии, о предоставлении его вассалу, архиепископу Кельна и правителю Вестфалии, так называемого «блатбана» — права казнить и миловать любого от имени самого императора на вверенных ему землях. И, самое главное, кельнский архиепископ получил право выбирать себе помощников, необходимых для осуществления такого правосудия.

Именно тогда и стала формироваться структура фемгерихтов, чье судопроизводство отличалось от фрайгерихтов своей жестокостью, эффективностью и окружавшей эти суды тайной. Все эти качества обеспечивали заседатели фемгерихтов, именовавшиеся «шоппены» или «шеффены» и подчинявшиеся председателю суда, называемому «гауг-рафом», пожизненно назначаемому тайным распоряжением местного князя или епископа. В свою очередь, правитель той или иной местности уполно-мачивался назначать гауграфов от самого императора, приобретая тем самым в иерархии «феме» титул «штулгера» — главного судьи, тогда как шеффены (заседатели) и низовые служители суда «феме» — «фройботтены» (посланники) избирались из числа местных жителей уже с одобрения гауграфа.

Шеффенам, уже состоявшим на службе «феме», предписывалось тайно изучать своих соседей, определяя тех, кто мог бы стать их собратьями. Затем такой кандидат, а ими становились совершеннолетние мужчины христианского вероисповедания и законопослушного поведения, получал особую «повестку» для явки на суд. Неведомая рука втыкала в дверь его жилища кинжал с рукоятью, украшенной загадочным сочетанием букв SSGG. К кинжалу прилагалась написанное на куске пергамента или просто на двери нацарапывалось мелом сообщение о том, когда и куда должен явиться испытуемый.

В отличие от официальных судов — фрайгерихтов, тайные заседания «феме» изначально происходили под покровом ночной темноты на лесных опушках вдали от городов и больших дорог. Лица всех участников этих судилищ, кроме испытуемых кандидатов, скрывали темные капюшоны. По сигналу гауграфа, также именуемого «Господином Трибунала», новичка, называемого в этот момент церемонии «невеждой», ставили на колени под горящим факелом. За спиной у него становились двое-трое полноправных членов «феме» — обычно это были хорошие знакомые испытуемого по его повседневной жизни — и приносили клятву следующего содержания: «Мы клянемся, что этот невежда, представший перед священным трибуналом «фемгерихт», никогда не практиковал и не насаждал ересь, был предан императору и истинной вере, не нарушал данных им клятв и не занимался колдовством или маги-ей»[9].

Затем наступал черед дрожавшего от страха новичка. Стоя на коленях с непокрытой головой, он был обязан рассказать гауграфу всю историю своей жизни. По молчаливому кивку Господина Трибунала испытуемому протягивали обнаженный меч и веревочную петлю, свитую из волокон ивы. Касаясь их большим и указательным пальцами правой руки, новичок принимал Великую клятву: «Клянусь с этого дня помогать, поддерживать и прятать членов Общества Святой Феме от жены и от ребенка, от отца и от матери, от сестры и от брата, от огня и от ветра, от всего, над чем светит солнце и на что. льет дождь, от всего, что находится между небом и землей. Я клянусь представлять этому свободному суду, от которого полностью завишу, все, что найду в тайной юрисдикции императора, то, что увижу сам или узнаю от верного человека, все, что требует исправления и наказания, все, что ускользнуло от Феме, чтобы виновного судили или — по решению суда — помиловали. Наконец, я клянусь всегда действовать подобным образом и не сворачивать с этого пути ни ради любви или страха, ни ради золота, серебра или драгоценных камней. Я торжественно заявляю, что буду помогать святому суду и отправлению им правосудия всеми силами и этот долг я буду исполнять лишь из любви к справедливости. Клянусь, наконец, всегда почитать этот свободный суд и служить ему твердо и неуклонно, с Божьей помощью и помощью Святого Евангелия»[9].

Приняв эту клятву, испытуемый становился низовым служителем «феме» — фройботтеном, в чьи обязанности входило обеспечивать явку на суд фемгерихта истцов и ответчиков, охранять тайные заседания от чужих глаз. А главное — приводить в исполнение выносимые судами «феме» смертные приговоры. Если фройботтен успешно справлялся со своими обязанностями, то со временем он мог быть повышен в ранге до полноправного шеффена, которого также называли «виссенде», что по-немецки значит «знающий». В отличие от фройботтенов, шеффены имели право участвовать в фемгерихтах как судебные заседатели при гауграфе, а также озвучивать обвинения от имени «феме» в адрес того или иного подсудимого. Как правило, на округу с населением от двух до пяти тысяч человек приходилось семь-десять шеффенов и пятьдесят-шестьдесят фройботтенов.

Каждый служитель «феме», будь то фройботтен или шеффен, был обязан извещать свой фемгерихт о любом человеке, заподозренном им в проступках, подпадавших под юрисдикцию «феме». Так, согласно документу, принятому фемгерихтом города Аренсбурга в 1490 году, преследованию такого суда подлежал «тот, кто практиковал или насаждал еретичество, кто отошел от истинной веры и впал в язычество, стал клятвопреступником, занимался колдовством и магией или вступил в сговор с дьяволом и, наконец, тот, кто открыл тайны «Святой Феме».

Помимо преступлений против веры, суды «феме» судили и карали обвиняемых в таких преступлениях, как «умышленные осквернения церквей и кладбищ, кражи, изнасилования, государственные измены, разбои, тиранство, тайные или открытые убийства, бродяжничество и святотатство». Подозреваемые в этих деяниях также становились известны фемгерихтам благодаря добровольным доносчикам — «феменотам» из числа местных жителей, формально не считавшимися членами «фем», но служившие им за страх и на совесть.

Люди, заподозренные судами «феме» в каких-либо из перечисленных выше преступлений, получали такие же повестки, что и новобранцы «невежды». В дверные косяки их жилищ также вонзался кинжал с таинственными буквами SSGG. Оставивший этот страшный знак фрой-боттен должен был подтвердить перед гауграфом исполнение поручения о вызове обвиняемого на суд «феме», представив Господину Трибунала три кусочка дерева, вырезанные из двери жилища истца. Согласно обычаю, подозреваемый должен был явиться на суд «феме» через шесть недель и три дня после получения рокового извещения. Если же подсудимый сам был фройботтеном или же шеффеном, то для него отсрочка составляла уже девять недель и три дня. Считалось, что этого времени ему было вполне достаточно, чтобы очистить душу покаянием и молитвами, а также разобраться с мирскими делами — к примеру, вернуть числившиеся за ним долги.

Если подсудимый не решался предстать перед судом «феме», то разбирательство происходило в его отсутствие. В отличие от светских судов фрайгерихтов, фемгерихты не затрудняли себя сбором доказательств вины или же невиновности ответчика. Согласно их правилам, для вынесения обвинительного приговора было достаточно, чтобы один из шеффенов выступал с обвинением в адрес подсудимого и с его словами соглашались еще шестеро полноправных присяжных заседателей («знающих»), которые сами могли и не знать обвиняемого, но были на суде по его делу.

В свою очередь, обвиняемый имел право привести на суд «феме» тридцать своих друзей или же добровольных защитников. Считалось, что именно такое количество свидетелей защиты перевешивает заявления, озвученные семью представителями обвинения. Испытывая естественный страх перед фемгерихтом, как сам обвиняемый, так и его защитники, не скрывавшие, в отличие от шеффенов и гауграфа своих лиц, почти никогда не отказывались от личного присутствия на суде «феме». И не только из-за внушаемого им страха, но и веры в справедливость фемгерихта, независимой от местной знати. Не случайно в изложенной выше Великой клятве был упомянут император. Устроители фемгерихтов считали, что их суды стоят по своему значению сразу после монарха, независимо от существовавшей тогда светской и духовной иерархии.

…Заслушав выступления представителей обвинения и защиты, гауграф оглашал приговор, сидя за столом, на котором лежали символы «феме» — обнаженный меч и петля, сплетенная из прутьев ивы. В случае, если подсудимого признавали невиновным, он мог идти восвояси, поклявшись на священных предметах «феме» хранить в тайне все увиденное и услышанное им под страхом смерти. Если же вина подсудимого считалась доказанной, то, в зависимости от ее тяжести, фемгерихт мог приговорить ответчика к штрафу, к изгнанию из общины либо к смерти. В последнем случае осужденного объявляли «фембаром», то есть, подлежавшим наказанию со стороны «феме». В отношении его вступал в силу принцип, зашифрованный в таинственных буквах «SSGG», служивших сокращениями от слов «Strick Stein Gras Grun» («Петля и камень в зеленой траве»)… Если приговоренный присутствовал на суде, его незамедлительно вешали в соответствии с правилом «феме»: «Еретик лишается мира, и права, и вольностей, шея его отдается веревке, труп — птицам, душа — Господу Богу, если Он пожелает принять ее; да станет его жена вдовою, а дети пусть будут сиротами…» Под ногами повешенного обязательно оставляли воткнутый в землю кинжал с аббревиатурой «SSGG» как символ того, что казнь была осуществлена в соответствии с законами «феме».

Если же приговоренный фемгерихтом к смерти отсутствовал на судебном заседании, где решилась его участь, либо даже пускался в бега, то с этого момента любой служитель «феме» был обязан, встретив осужденного, повесить его на первом же дереве, заколоть кинжалом либо предать смерти любым иным способом. В этом «святом и богоугодном деле» добровольный палач был вправе рассчитывать на помощь всех прочих «братьев», даже если те относились к фемгерихтам, действовавшим в других округах. Таким образом, в отличие от светских судов — фрайгерихтов, приговоры фемге-рихтов со временем получили силу далеко за пределами судебных округов, где были впервые вынесены.

С конца XIV века любой фройботтен или шеф-фен, принадлежавший к той или иной «феме», мог обратиться к единомышленникам по всей территории Священной Римской империи, дабы совершить правосудие, то есть найти, задержать и казнить беглеца, скрывающегося от какого-либо из фемгерихтов. Юридической основой таких порядков был указ императора Венчеслауса от 1382 года, распространявший юрисдикцию судов «феме» на всю территорию Священной Римской империи. Практически они поддерживались благодаря единой для всех «феме» системе тайных знаков и символов, самым известным из которых была одна из разновидностей свастики — восьмиконечная звезда, из центра которой расходилось восемь лучей, загнутых на концах в крюки.

Для взаимного опознания служители «феме» из разных округов существовала особая система паролей. Так, попадая за общий стол, незнакомые друг другу шеффены и фройботтены как бы невзначай клали после еды вилки так, чтобы острия их зубцов обращались к центру стола. Увидев этот знак, закончив трапезу и помолившись, один из «братьев» подходил к еще незнакомому собрату, клал свою правую руку на его левое плечо и говорил: «Приветствую тебя, друг, во всех начинаниях». Ответом служил такой же жест, сопровождавшийся фразой: «Счастье да сопутствует тебе везде, где есть свободные шеффены». Наконец, окончательно удостовериться в личности собрата помогал единый для всех служителей «феме» тайный девиз: «Reinir dor Feweri» — «Очищенный огнем».

Вслед за Вестфалией, где фемгерихты утвердились к 1311 году, суды «феме» распространились практически по всей Германии. Так, во Франкфурте они появились в 1386 году, в Кельне — в 1387-м, в Любеке — в 1389-м. Тогда же полномочия шеф-фенов были существенно расширены. В случае, если трое шеффенов застигали преступника на месте совершенного им преступления, либо если эта троица располагала непререкаемыми (с их точки зрения) уликами против подозреваемого, то они имели право тут же казнить его — без отсрочки или приговора фемгерихта, ограничиваясь лишь последующим оповещением гауграфа об исполненном приговоре.

Именно это вновь приобретенное право открыло для шеффенов путь к злоупотреблениям. Поскольку имущество лиц, казненных «феме», подлежало обязательной конфискации в пользу фемгерихтов с последующей выплатой из него вознаграждений шеффенам и доносчикам-феменотам, то мишенью для корыстолюбивых «братьев» мог стать именно по причине своего достатка любой мало-мальски зажиточный обыватель. Но и в этом случае алчность «виссенде» поначалу сдерживали как минимум два обстоятельства.

Во-первых, как уже упоминалось выше, все шеффены сами подпадали под юрисдикцию фем-герихтов, дававших им не только расширенные права, но и обязанности. Так, если на суд «феме» не являлся подозреваемый, то заочно его могли и осудить, и оправдать, хотя последнее случалось реже. Для шеффена неявка на суд фемгерихта сама по себе считалась тяжелейшим преступлением и неизбежно каралась смертью. Такая же участь ждала «брата», выдавшего свою принадлежность к «феме» постороннему человеку. Подлежал смерти и тот шеффен, который пытался вымогать у постороннего деньги, шантажируя его угрозой обвинения перед гауграфом.

Во-вторых, изначально жестокость фемгерих-тов в какой-то степени уравновешивалась их ограниченной компетенцией. Так, эти тайные суды не имели права преследовать явных язычников, иудеев и цыган, «недостойных принадлежать к солидному и уважаемому обществу». Фемгерихты также считали, что не имеют права судить дворян и священнослужителей в силу их высокого статуса, а также женщин и детей моложе 12 лет.

Однако эти жестокие, но по-своему рациональные правила, по которым изначально действовали фемгерихты, с годами все больше и больше смягчались. Так, если изначально денежные средства, необходимые для нормальной деятельности судов «феме», поступали в их казну лишь в виде штрафов либо имущества тех подсудимых, которых тот или иной суд приговорил к смерти, то с XIV века гауграфы уже охотно принимали немалые пожертвования от германских дворян и епископов. С того же времени часть сверхдоходов «феме» уже шла на оплату услуг тайных доносчиков-феменотов, которые прежде трудились бескорыстно, на идейной основе. Опять-таки, если поначалу преследование и поимка людей, приговоренных «феме» к смерти, но пытавшихся спастись бегством, считались делом чести любого шеффена и не заслуживали какой-то особой награды, то уже в XIV веке гауграфы щедро платили «братьям», выискивавшим и казнившим беглецов.

Изменения в деятельности фемгерихтов отразились и на внешней стороне их обычаев. Чем дальше по времени, тем чаще эти суды собирались не в лесных чащобах, а в городах, входивших в зону их деятельности. Вот как описывает старинная хроника заседание фемгерихта в городе Брауншвейг в Нижней Саксонии: «…Фемено-ты, тайные доносчики, следили за всеми жителями города и доносили фемгерихту на тех, кто почему-либо казался им подозрительным. Если из их докладов следовало, что дело требует разбирательства, в городе назначалось заседание «Трибунала Святой Фемы». В полночь шеффены, пришедшие из различных уголков города и предместий, собирались в условленном месте и перекрывали все подходы к нему. На рассвете жители города узнавали, что грядет заседание суда. Это означало, что все они должны были собраться в назначенном месте.

Когда колокол звонил три раза, собравшиеся выходили из Брауншвейга через ворота Святого Петра в городской стене и следовали за шеффена-ми до места, называемого «ров Фем». Там они разделялись: гауграф и шеффены, бывшие членами суда, рассаживались между рвом и городскими воротами, а горожане — с другой стороны рва. В их толпе шныряли феменоты, подслушивая разговоры жителей города, а затем передавали полученные сведения — если в них был хоть намек на какое-либо правонарушение — специальному служащему, который облекал их слова в надлежащую форму и представлял фемгерихту.

Затем следовало рассмотрение дел. Если сумма ущерба не превышала четырех шиллингов, дело исключалось из рассмотрения. Обворованные представали перед судом первыми. У них спрашивали имя вора. Если они его не знали, то должны были поклясться всеми святыми, что говорят правду. Если жертва указывала на кого-нибудь, подсудимый — если это было его первое обвинение — мог оправдаться, принеся клятву в невиновности. Если на человека указывали во второй раз, он должен был привести шесть человек, готовых вместе с ним принять клятву. Затем он должен был вымыть руки и пройти испытание каленым железом: девять раз взяться за раскаленный докрасна железный прут. Если ожогов не оставалось, невиновность обвиняемого считалась установленной…»[9].

Если после касания раскаленного железа испытуемый получал ожог, то его дальнейшая участь, как правило, была печальной — ведь, в дополнение к краже, его признавали виновным еще и в клятвопреступлении перед фемгерихтом, что каралось уже смертной казнью. Поэтому сметливые люди, будучи обвиненными в воровстве, независимо от их реальной вины охотно сознавались «фем-герихтам» в краже, каялись, возвращали истцам понесенный теми ущерб, даже если и не были причастны к воровству, и, наконец, платили «феме» положенный штраф. А в итоге, наверное, полагали, что еще дешево отделались. Теоретически осужденный одним из местных фемгерихтов имел право после вынесения приговора подать апелляцию в Главный капитул Тайного трибунала Императорской палаты, заседавший в Дортмунде. Но, как уже было показано выше, зачастую хитрая процедура фемгерихта превращала мнимого вора еще и в «клятвопреступника», смертный приговор в отношении которого тут же приводился в исполнение. Разумеется, после этого любая апелляция уже теряла смысл.

Чем больше формальных прав получали фемге-рихты, тем меньше они скрывали свою деятельность. Так, в Нойкирхене суд «феме» в XV веке собирался во дворе городского собора, в Дортмунде — на рыночной площади под липой (бывшей достопримечательностью города до 1909 года, когда ее срубили при строительстве вокзала). Тайна, изначально окружавшая деятельность фемгерихтов, постепенно отмирала и в том, что касалось протоколов этих судов. Вопреки утверждениям некоторых исторических романистов позднейших времен, о которых будет упомянуто ниже, начиная с XV века бумаги фемгерихтов хранились в доступных для посетителей архивах тех городов, где действовали эти суды, благодаря чему они дошли до современных историков — как, например, собрания бумаг фемгерихта в вестфальских городах Гер-тфорт и Сеет.

Тогда же, в XV’ веке фемгерихты утратили былой авторитет «инструмента высшей справедливости». По едкому замечанию одного из авторов той эпохи, «те, кто вешал людей, едва могли считаться достойными быть свинопасами. Достаточно было бросить взгляд на их собственную жизнь, чтобы понять, что они сами не заслуживают ничего, кроме виселицы!». Но чем ниже падала репутация «феме», тем больше росли их амбиции. Если правивший Германией в начале XV века император Сигизмунд был назван служителями Тайного капитула в Дортмунде «истинным и совершенным шеф-феном», то один из его преемников, император Фридрих в 1470 году уже получил вызов на суд фемгерихта в качестве свидетеля, а в случае неявки его угрожали объявить «непокорным». Хотя Фридрих и не повиновался, ему пришлось снести это оскорбление. А вот его преемники, напуганные чрезмерным размахом деятельности фемгерихтов, пытавшихся утвердиться также и на граничащих с Германией землях Голландии, Лотарингии, Австрии и Швейцарии, пытались урезать их самовластие. Правители Германии начала XVI века уже торговали привилегиями, освобождавшими отдельных частных лиц и целые города из-под юрисдикции «феме».

Те области, где фемгерихты сохранили свою силу, особенно Эльзас и Дортмунд, приобрели печальную известность как регионы, где взяточничество укоренилось в самих судах «феме», чьи приговоры о казни или помиловании все меньше зависели от реальной вины подсудимых, и все больше — от суммы выкупа, который те могли внести за свою жизнь. Ярким, но печальным примером такого рода стала судьба жившего в конце XV века в городе Мюнстер богатого бюргера по имени Керстеан Керкеринк, который был обвинен местным фемгерихтом в… супружеской неверности. Поскольку такой проступок вообще не подлежал юрисдикции тайного суда, Керкеринк решительно отклонил намеки знакомых ему шеффенов на возможность замять его дело за энную сумму золотых монет. Тогда служители «феме» схватили его среди ночи без всякого предварительного предупреждения и отвели на пустырь для суда, который должен был состояться там на рассвете. Кер-керинк потребовал адвоката, в чем ему было категорически отказано. После краткого допроса фем-герихт приговорил его к смертной казни через повешение.

Несчастный обыватель просил отложить казнь всего на сутки, чтобы дать ему возможность уладить мирские дела и примириться с Богом. Тем временем слухи о пленении Керкеринка разнеслись по всему Мюнстеру, и горожане поспешили к месту суда, но были остановлены цепью охранников в темных капюшонах. Гауграф разрешил пленнику исповедаться перед присутствовавшим на суде местным священником — единственным из участников трагедии, кто не скрывал свое лицо. После чего, в знак «милосердия к раскаявшемуся грешнику», Керкеринка не стали предавать позорной смерти через повешение. Вместо этого палач отрубил ему голову длинным обоюдоострым мечом, на лезвии которого, по традиции того времени, была выбита надпись: «Всякий раз, опускаясь, я возношу к небесам человеческую душу». После чего служители «феме» разошлись, оцепление было снято, и взорам мюн-стерцев предстало лишь обезглавленное тело их земляка.

Совсем другой была участь герцога Ульриха Вюртембергского, правившего своим герцогством в начале XVI века. Он ухитрился совершить преступление от имени «феме», был уличен в нем, но так и остался безнаказанным. Узнав о том, что один из его приближенных, некто Ганс Хуттен, оказывал слишком много внимания супруге Ульриха, герцогине Сабине, и даже вовсю хвастал подаренным ею перстнем, герцог при первом удобном случае подловил Хуттена в лесу в разгар охоты, заколол его шпагой, а затем, для большей надежности, повесил на дереве. Когда родня Хут-тена подала на герцога Ульриха жалобу в императорский суд, убийца заявил, что казнил Ганса по приговору местного суда «феме», как злокозненного еретика. В итоге истина обнаружилась, но к тому времени ярость родных Хуттена поутихла, и герцог убедил их отозвать жалобу, пригрозив в противном случае натравить на истцов все тот же местный фемгерихт. Разумеется, семья Хуттена предпочла принять от Ульриха денежный выкуп — как и местный суд «феме», простивший за деньги властителю Вюртемберга произвол, совершенный им от имени фемгерихта.

Сильный удар фемгерихт как судебный институт получил в XVI веке с началом эпохи Реформации, пошатнувшей авторитет всей католической церкви и ее «силовых структур». По мере того как в Западной Европе, включая Германию, вновь укреплялась королевская власть и связанные с нею светские суды, обычаи «феме» все чаще входили в противоречие с ними. Практика внесудебных преследований постепенно прекращалась, фемге-рихты сворачивали свою деятельность, оставляя свои протоколы на хранении в архивах германских княжеств и герцогств. Правда, эти бумаги наглухо запечатывались в конверты с грозной надписью: «Ты не имеешь права читать это, если ты не судья «феме»!»

Средневековье XX столетия

Считается, что последний тайный суд «феме» состоялся в Вестфалии в 1568 году, однако практика назначения местных гауграфов как исторический обычай-курьез сохранилась до 1811 года, когда ее отменил особым указом тогдашний правитель завоеванной французами Вестфалии Жером Бонапарт — родной брат императора Франции Наполеона Бонапарта. Последний гау-граф Вестфалии умер в глубокой старости в 1835 году — в разгар эпохи романтизма, охватившего все области европейской литературы и искусства и щедро черпавшего вдохновение и сюжеты из средневековых легенд о фемгерихтах. Среди живописавших их многочисленных авторов можно вспомнить Гете с его поэмой «Гец фон Берлихинген», Вальтера Скотта с его романом «Анна Гиерштейнская или Дева Тумана», а также продолжившего эту традицию в музыке композитора Рихарда Вагнера. Вот лишь один из примеров таких мрачно-романтических фантазий, имевших мало общего с реалиями небогатой на выдумки, в том числе и технические, практики средневековых фемгерихтов.

«Говорят, что одно из подземелий, специально предназначенных для проведения ритуалов и тайных трибуналов «феме», находилось под Баденским замком. Людей, которые должны были предстать перед этим ужасным судом, спускали в подземелье в огромной корзине. Так же они поднимались обратно — если, конечно, им посчастливилось оправдаться. Таким образом, они не могли, даже если бы пожелали, найти потом место, где побывали. Судьи же проникали внутрь через длинный темный коридор, дверью в который служила плита размером с могильный камень, поворачивавшаяся на невидимых шарнирах. Эта дверь была подогнана так ловко, что ее невозможно было отличить от соседних плит. Вход открывался только снаружи с помощью потайной пружины. Коридор вел в зал, стены которого украшали крючья, наручники, клещи и другие орудия пыток. Слева была еще одна дверь, за которой находился зал ужасной «железной девы», о которой речь пойдет ниже.

Пройдя через анфиладу комнат, судьи оказывались в зале заседаний трибунала — высоком и просторном, квадратной формы, с обтянутыми черной материей стенами. В углу на возвышении находился алтарь, в нише стояло распятие. Здесь было кресло верховного судьи. Заседатели — «шеффены» сидели на деревянных скамьях, поставленных вдоль стен.

Если суд приговаривал обвиняемого к смерти, то жертва, якобы для очищения совести должна была пройти в соседний зал и поцеловать гигантскую статую «железной девы». Когда осужденный приближался к ней на расстояние вытянутой руки, в основании статуи распахивались две створки, открывая внутреннюю часть, усеянную острыми лезвиями. Таким же образом были оборудованы и створки, на каждой из которых на высоте человеческого роста было укреплено по пике, более длинной, чем остальные. Когда створки закрывались, подчиняясь действию секретного механизма, эти две пики прокалывали несчастному глаза, а в его тело вонзались десятки других острых лезвий. Примерно через полминуты под статуей распахивался специальный люк и полуживая жертва проваливалась в нижний подвал.

В подземелье приговоренного ожидали еще более страшные мучения. Под люком одна под другой находились три пары больших деревянных цилиндров, усеянных ножами. Между двумя верхними цилиндрами едва мог пробраться человек, следующие парные цилиндры находились все ближе и ближе друг к другу. Под этим ужасным аппаратом зияла дыра, через которую был слышен шум водного потока. Механизм, открывавший люк под статуей, одновременно приводил в действие цилиндры, начинавшие вращаться.

Таким образом, уже ослепленная и израненная жертва через люк падала на верхнюю пару цилиндров. Затем изуродованное тело попадало на вторую пару, где ножи пронзали человека насквозь, и, наконец, третья пара цилиндров изрубала жертву на мелкие куски, которые падали в подземный поток и уносились им, не оставляя ни малейшего следа совершенной жестокой казни»[13].

Комментируя эти фантазии, следует отметить, что средневековые суды «феме» практически никогда не применяли пытки — если не считать упомянутого выше «испытания железом». Выше также было отмечено, что сам факт казни того или иного приговоренного к смерти фемгерихтом никогда не скрывался от местных обывателей, как и тело казненного — в острастку и назидание потенциальным нарушителям законов и обычаев «феме». Наконец, первое документальное упоминание о пресловутой «железной (или бронзовой) деве» как об инструменте жестоких казней, датировано лишь 1515 годом, когда эпоха фемгерихтов была на исходе.

Считается, что эта «железная дева» впервые была применена в городе Нюрнберг (отсюда ее второе название — «нюрнбергская дева») для публичной казни некоего фальшивомонетчика. Будучи насажен на железные шипы, ввинченные во внутренние створки «статуи», этот несчастный умирал внутри «девы» еще два дня. Согласно легенде, «нюрнбергская дева» применялась для казней до конца XVIII века, затем была передана в городской музей и «погибла» там при бомбардировке Нюрнберга американской авиацией в 1944 году. Что касается других ее экземпляров, выставленных в музеях чешского города Брно и крепости Мдина на острове Мальта, то они представляют собой «новодел», созданный для привлечения туристов, и имеют столь же малое отношение к «феме», как и современная «металлическая» рок-группа «Iron Maiden», что в переводе с английского как раз и значит «железная дева».

Память о неумолимых тайных и страшных судах «феме» стала востребована и в XX веке. Но уже не людьми искусства, а политическими радикалами, охотно прибегавшими к насилию. После военного поражения Германии в Первой мировой войне и свержения монархии императорской фамилии Гогенцоллернов в возникшей на ее месте в 1918 году Веймарской республике быстро окрепли и проявили себя две силы, одинаково враждебные друг другу и установившейся в Германии «буржуазной демократии». С одной стороны, это были боевые красные отряды «спартаковцев», немецких большевиков, поднимавших целые восстания в Берлине, Баварии и Гамбурге, где в 1919 году на короткое время даже установилась Советская власть. Но их выступления были жестоко подавлены не столько рейхсвером, сокращенной по составу и численности армией Веймарской республики, сколько отрядами «фрейкоров».

Фрейкорами именовались вооруженные добровольческие отряды ультраправых сил, сформированные из бывших фронтовиков, боровшиеся и против «красных», и против «веймарских порядков» и при этом не останавливавшиеся перед политическими убийствами. Считается, что в 1919–1922 годах по всей Германии действовало свыше двухсот фрейкоров, руководящие органы которых называли себя «тайными политическими судами «феме». Именно следуя их решениям, боевики одного из фрейкоров убили в январе 1919 года во время волнений в Берлине лидеров немецких коммунистов Карла Либкнехта и Розу Люксембург.

Подробности этого преступления были преданы детальной огласке почти через 80 лет, когда немецкий журнал «Штерн» опубликовал воспоминания главного организатора убийств Карла и Розы — капитана Валдемара Пабста, скончавшегося в ФРГ в глубокой старости в 1970 году По его завещанию, через 25 лет после его кончины наследники обнародовали его мемуары. Правда, еще в разгар Второй мировой войны, в 1942 году имя Пабста было упомянуто в публикации с характерным заголовком «Убийцы „Феме"» в издававшемся на Кубе журнале «Богемия» («Bohemia»).

Как следует из записок Пабста, он действительно организовал убийства Либкнехта и Люксембург по решению Берлинского суда «феме» — и с ведома и одобрения тогдашнего военного министра Веймарской республики социал-демократа Густава Носке, сыгравшего в этом деле роль главного судьи — «штулгера». «Мы захватили Либкнехта и Люксембург 15 января и привезли их в нашу штаб-квартиру в берлинском отеле «Эден», — вспоминал Пабст. — Оттуда я связался по телефону с самим Носке, который велел нам предпринять против них необходимые меры. Тогда мы вместе с полковником Вайсом-Вогтыма и лейтенантом флота Германом Сушоном вывели Либкнехта из отеля и посадили в машину, сказав ему, что отвезем его в тюрьму «Моабит». На самом деле мы приехали в пустынный парк «Тиргартен», где убили Либкнехта двумя выстрелами и отвезли труп назад в отель «Эден», изобразив дело так, что Либкнехт пытался бежать, но был застрелен. Затем настал черед Розы Люксембург. Она была убита ударом свинцовой дубинки по голове прямо в комнате отеля, ее труп вывезли за город и бросили в канал». Либкнехт был похоронен вместе с другими жертвами беспорядков 31 января 1919 года. Тело Розы было обнаружено, с трудом опознано и предано земле лишь в июне, через полгода после убийства, за которое никто так и не был наказан.

Помимо Пабста и компании, достойными наследниками кровавых судов «феме» в Берлине проявили себя другого фрейкора — «бригады Эрхардта», названной так в честь ее лидера, отставного морского офицера и фанатичного националиста Германа Эрхардта и созданной им из бывших военных моряков в северных приморских районов Германии. В том же 1919 году «бригада Эрхардта» подавила еще одно выступление «красных» рабочих Берлина, уничтожив в общей сложности более 1200 человек.

В Мюнхене сторонники и последователи Эрхардта объединились во фрейкор «Организация Консул», также известный под сокращенным названием «О.К.». Если «бригада Эрхардта» была расформирована в мае 1920 года по подозрению к причастности к провалившемуся в Берлине так называемому капповскому путчу уже правых радикалов, то «О.К.» все это время росла и крепла, объединив к 1921 году уже 16 тысяч бойцов. В марте 1921 года в городе Дюссельдорф на тайном заседании руководства «Консула», обставленном в стиле средневековых судов «феме», было принято решение о переходе организации к террористическим действиям и намечены жертвы.

6 августа 1921 года боевики «Консула» — барон Манфред фон Киллигер и Иоганн Ульрих Клинч по личному приказу Эрхардта убили вице-канцлера Германии, одного из лидеров католической партии Маттиаса Эрцбергера, считавшегося одним из авторов «предательского мирного соглашения 1918 года». 24 июня 1922 года два других боевика «О.К.» — 24-летний Эрвин Керн и его товарищ Фишер в центре Берлина средь бела дня ранили выстрелами из пистолетов и добили брошенной гранатой главу МИД Германии Вальтера Ратенау — того самого, который в апреле 1922 года подписал от имени Германии большой экономический договор с СССР.

Керну и Фишеру удалось скрыться с места преступления, но берлинская полиция сумела арестовать нескольких их единомышленников — ветеранов «бригады Эрхардта». Среди них в сети полиции попал бывший морской офицер Тилессен, участвовавший в подготовке убийства Эрцбергера и неудачного покушения на первого канцлера Веймарской республики Филиппа Шейдемана. При обыске полицейские обнаружили в его бумагах не только документы «Организации Консул», но и протоколы заседаний секты «Святой Ефимии» — самого секретного из руководящих органов «О.К.», среди «служителей» которого упоминались убийцы Вальтера Ратенау — Керн и Фишер. Правосудию так и не удалось взять их живыми. В ночь с 17 на 18 июля 1922 года оба боевика, застигнутые полицейскими в деревушке Саалек в горах Тюрингии, совершили самоубийство, застрелившись по очереди из одного и того же пистолета.

В отсутствие главных обвиняемых начатый было в Берлине процесс над 26 активными членами «О.К.», подозреваемыми в причастности к убийству Ратенау, увенчался очень мягкими приговорами. Деятельность секты «Святая Феме» там не рассматривалась вообще, несмотря на то, что в период между перемирием 1918 года и днем убийства Ратенау в июне 1922 года дотошные немецкие полицейские зарегистрировали 354 случая убийств по политическим мотивам, ко многим из которых были причастны посланцы возрожденных судов «феме».

Об активности «феме» в начале 1920-х годов упоминается в протоколе допроса бывшего коменданта концлагеря «Освенцим» Рудольфа Хесса, выступившего в апреле 1946 года на международном Нюрнбергском судебном процессе над главными нацистскими военными преступниками в качестве свидетеля:

— Чем вы занимались после войны?

— Вступил во фрейкор лейтенанта Россбаха, где состоял с 1919 по 1921 годы и подавлял выступления коммунистов в Прибалтике и Верхней Силезии. Затем я учился на агронома в Силезии и Мекленбурге до 1923 года, когда был арестован за участие в убийстве по приговору «феме».

— Кто был убит?

— Школьный учитель Вальтер Кадов, выдавший французам Альберта Шлагетера. Тот активно боролся против французских оккупантов в Рурской области, за что был казнен ими в 1923 году. Предатель Кадов одно время был членом фрейкора «Россбах», затем внезапно исчез из Силезии и объявился в Мекленбурге, где пытался убедить железнодорожников не препятствовать французам вывозить из Германии оборудование в счет военных репараций.

— Кто принял решение об убийстве Кадова?

— Все мы, участники фрейкора «Россбах», кто жил тогда в Мекленбурге. Мы собрались в местечке Пранц и вынесли приговор. Собранием руководил я»[14].

К показаниям Хесса следует добавить, что вместе с ним в убийстве Кадова 31 марта 1923 года участвовал будущий личный секретарь Гитлера и второй человек в руководстве НСДАП Мартин Борман. Состоявшийся над ними суд в мае 1924 года признал убийство Кадова «непреднамеренным», но приговорил Хесса как главного из убийц к пожизненному заключению, а Бормана как «пособника» к И месяцам тюрьмы. Однако Хесс был освобожден по амнистии уже в 1928 году, вступил в СС в 1930 году, служил в охране концлагерей Дахау, Заксенхаузен и Освенцим с 1934 по 1945 годы. Он был повешен в апреле 1947 года как военный преступник в том же Освенциме по приговору Высшего народного суда Польши.

К середине 1920-х годов многие активисты фем-герихтов, включая и тайных убийц вроде Хесса, уже состояли на службе в штурмовых отрядах Гитлера — в СА, а затем в СС. После прихода фюрера к власти в 1933 году люди из его ближайшего окружения — тот же Борман и Гиммлер, убедили Гитлера в необходимости создания, в дополнение к мощной машине государственного террора, особого внесудебного органа для расправы над людьми, чей авторитет и положение в рейхе затрудняли применение к ним узаконенных видов репрессий. Так, в Третьем рейхе в дополнение к охранным отрядам СС, тайной государственной полиции гестапо и СД — службе безопасности нацистской партии НСДАП, возник так называемый Верховный партийный трибунал.

Боевое крещение этого нового аналога судов «феме» состоялось в «Ночь длинных ножей» 30 июня 1934 года, когда по всей Германии было арестовано и вскоре уничтожено свыше трех тысяч руководителей штурмовых отрядов СА, представлявших угрозу единоличной власти Гитлера. Так, 2 июля 1934 года глава Верховного партийного трибунала, бывший участник фрейкора «Баден» и, что также важно, тесть Мартина Бормана Вальтер Бух по личному распоряжению фюрера участвовал в расстреле вождя СА Эрнста Рема.

За последующие дни после этой расправы по приказу Гитлера и с санкции Буха без всякого суда и следствия были убиты бывший военный министр Веймарской республики генерал-полковник Курт фон Шлейхер и его адъютант генерал-майор Фридрих фон Бредов. Эти видные представители немецкого офицерского. корпуса вполне разделяли идеи национал-социализма, но, на свою беду, были слишком близки именно к руководству СА. А главное, они слишком много знали о финансовых махинациях НСДАП в ходе увенчавшейся победой Гитлера избирательной кампании 1933 года. Именно Шлейхер был одним из распорядителей «черной кассы» национал-социалистов, пополняемой крупнейшими германскими промышленниками. Если бы Шлейхер предал эти сведения огласке, они всерьез пошатнули бы позиции Гитлера и, соответственно, сыграли бы на пользу Рему. Поэтому генерал был расстрелян в собственном доме вместе с женой — подобно тем несчастным средневековым германцам, которых казнили за разглашение тайн Святой Феме.

Близость к вождю при отсутствии абсолютной преданности ему погубила в июле 1934 года и Грегора Штрассера, который в середине 1920-х годов считался «вторым человеком в партии» после самого Гитлера. Официальной причиной его смерти было названо «самоубийство», как и в случае с убитым 30 июня 1934 года лидером объединения католиков и замминистра в министерстве путей сообщения Германии доктором Эрихом Клаузе-нером.

За последующие 11 лет, которые история отпустила Третьему рейху, при загадочных обстоятельствах, наводящих на мысль о причастности нацистских «фемгерихтов» образца XX века, погибло еще несколько видных государственных, военных и партийных деятелей гитлеровской Германии. Так, бывший до 1938 года главнокомандующий всеми сухопутными силами вермахта генерал-полковник Вернер фон Фрич, подвергавший резкой критике вмешательство Гитлера в руководство армией, погиб 22 сентября 1939 года при оккупации Польши «от случайного выстрела в спину». Другой критик чрезмерного влияния фюрера на военные дела, один из руководителей Люфтваффе (ВВС рейха) генерал-полковник авиации Эрнст Удет, самый результативный ас Первой мировой войны, имевший на счету 62 сбитых самолета, якобы застрелился в Берлине 15 ноября 1941 года.

К череде загадочных смертей, приписываемых «феме», дополняется внезапная кончина статс-секретаря МВД и главы «Имперского ведомства спорта», главного устроителя Берлинской олимпиады 1936 года, графа Ганса фон Чаммера унд Остена, скоропостижно скончавшегося в возрасте 46 лет в марте 1943 года после беседы все с тем же Вальтером Бухом. В том же месяце при столь же загадочных обстоятельствах в одной из клиник Мадрида скончался немецкий посол в Испании, 59-летний Ганс фон Мольтке — кадровый дипломат и правнук знаменитого германского полководца XIX века. По настоянию вдовы Мольтке испанские врачи сделали вскрытие, показавшее смерть от отравления, но официальной причиной кончины Мольтке в Германии был назван «перитонит от запущенного аппендицита». Примечательно, что накануне смерти Мольтке общался с так и оставшимися неизвестными приезжими из Берлина, а его вдова наотрез отказалась вернуться в фашистскую Германию.

Отравление стало возможной причиной смерти царя союзной Гитлеру Болгарии — 49-летнего Бориса I, внезапно скончавшегося 28 августа 1943 года. Всего за неделю до смерти Борис был вызван в Германию для личной встречи с Гитлером, крайне встревоженным известиями о тайных переговорах Джорджа Ирли — личного посланника президента США Рузвельта с болгарскими дипломатами в нейтральной Турции. Якобы в ходе этих переговоров болгары сообщили американцам о намерении Бориса I полностью эвакуировать войска из оккупированных районов Греции и впредь придерживаться полного нейтралитета. Неизвестно, удалось ли Борису оправдаться перед Гитлером — но его брат принц Кирилл, объявленный после смерти Бориса регентом при 6-летнем наследнике престола Симеоне (с 2001 года Симеон Саксен-Кобург-Готский является премьер-министром Республики Болгария), заявил в 1945 году накануне начала Нюрнбергского военного процесса над нацистскими преступниками, что его брат был отравлен эсэсовцами, намеренно подсунувшими ему неисправную кислородную маску при полете на высотном транспортном самолете из Берлина в Софию.

Точно известно, что яд стал причиной смерти одного из лучших полководцев Третьего рейха генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля. 17 июля 1944 года Роммель, командовавший тогда немецкими войсками во Франции, был тяжело ранен при бомбежке в разгар высадки союзников в Нормандии и эвакуирован в Германию. Три дня спустя в ставке Гитлера «Волчье логово» в Восточной Пруссии заговорщики из немецкого генералитета устроили неудачное покушение на фюрера, который уцелел при взрыве мины, заложенной в штабном здании. Следствие по делу о заговоре, начатое ведомством Гиммлера, выявило причастность к заговорщикам «героя рейха» Роммеля. Но даже его арест мог бы вызвать недовольство у многих боевых генералов, считавших Роммеля своим кумиром и учителем.

Поэтому 14 октября 1944 года Роммеля, поправлявшегося после ранения в своем доме в Ульме, посетил генерал пехоты Вильгельм Бургдорф, занимавший весьма скромный пост замначальника Управления кадров Верховного командования сухопутных войск (ОКХ). С собой он привез ампулу с ядом и два предложения на выбор Роммеля — либо тот кончает самоубийством, либо предстает как подсудимый перед верховным трибуналом по государственным преступлениям — Народной судебной палатой, которая наверняка вынесет ему смертный приговор. Вопреки ожиданиям Бургдорфа, Роммель предпочел выйти на суд. И лишь когда ему пригрозили, что в этом случае будет репрессирована вся его семья, фельдмаршал принял яд. Официальной причиной его смерти было объявлено «кровоизлияние в мозг». Вот как вспоминал об этом несколько десятилетий спустя сын фельдмаршала, обер-бургомистр немецкого города Штутгарт Манфред Роммель:

«Утром того дня отец сказал, что вероятно, уже сегодня его не будет в живых. Когда за ним пришли, он попросил дать ему десять минут на прощание с семьей. Ему это позволили. Он сказал мне, что его обвиняют в заговоре против Гитлера и в списках заговорщиков он якобы являлся кандидатом на пост премьер-министра. Но я думаю, что даже если бы ему предложили какой-то пост в новом правительстве, он вряд ли согласился бы.

Моя мать настаивала на том, чтобы до прихода союзников я никому не рассказывал об этом разговоре. Люди, забиравшие отца, сказали нам, что будет телефонный звонок из госпиталя — с сообщением о его смерти «в результате кровоизлияния в мозг». Дальше все происходило очень быстро. Мы вышли на улицу, где нас ожидала машина. Дом был оцеплен подразделением службы безопасности СД. Отца увезли. И через двадцать минут нам позвонили..»[15].

Роммель был похоронен с пышными государственными почестями. Что касается Бургдорфа, то после своей миссии он был назначен шеф-адъютантом вермахта при фюрере и оставался в его бункере под берлинской Имперской канцелярией вместе с Мартином Борманом до самого самоубийства Гитлера 30 апреля 1945 года. После чего Бургдорф исчез, как и друживший с ним Борман. Но если экспертиза 1998 года показала с большой долей вероятности, что Борман погиб 2 мая 1945 года при попытке прорваться из Берлина на Запад, то, в отличие от приписываемых ему останков, тело Бургдорфа, якобы покончившего жизнь самоубийством в том же бункере Рейхсканцелярии, так никогда и не было найдено.

Тесть Бормана, председатель Высшего партийного суда Вальтер Бух — один из самых осведомленных о деятельности нацистских «фемгерихтов» чинов Третьего рейха, был арестован в 1945 году союзниками, приговорен всего к пяти годам заключения, но почему-то покончил жизнь самоубийством незадолго до полагавшегося ему освобождения из американского лагеря в ноябре 1949 года. И унес с собой в могилу все подробности деятельности «феме» в Германии XX века.