Текучая Вода

Глава XXXVI. Пленник

Когда охотник окончил свой рассказ, мрачное молчание наступило в хижине.

Снаружи свистел с силой ветер, дождь лил ручьями. Дымящее пламя факела, волнуемое ветром, распространяло неясный свет на бледные лица этих людей, сердца которых невольно сжимались мрачным предчувствием.

Владелец гасиенды первым подавил овладевшее им волнение. С высоко поднятой головой, с нахмуренными бровями он с самым решительным видом быстрыми шагами подошел к пленнику и, отбросив сильным движением руки сарапе, прикрывавшее нижнюю часть его лица, с минуту глядел на него с непередаваемым выражением горя и гнева.

— Итак, это правда, — произнес он, наконец, глухим голосом. — Человек, которого я считал таким преданным, — изменник! Я один был слеп, когда все кругом его обвиняли. Говори, что ты сделал, презренный?

— На это я отвечу! — сказал граф, делая шаг вперед и кладя свою руку на руку дона Аннибала. Тот посмотрел на него с удивлением.

— Вы, господин граф? — спросил он.

— Я, дон Аннибал, явившийся сюда сообщить вам ужасную новость и произнести против этого человека страшное обвинение.

Долу Аннибалу показалось, что его сердце разорвется при этих, проникнутых невыразимой печалью словах.

— О! — вскричал он. — Что хотите вы мне сообщить? Боже мой!

Дон Пелажио, остававшийся до сих пор неподвижным и задумчивым, опершись локтями на стол, встал между обоими мужчинами и посмотрел на них по очереди с выражением горестного сострадания.

— Остановитесь! — сказал он сильным голосом. — Остановитесь! Именем бога, именем отечества, я приказываю вам! Как бы страшно ни было открытие, которое вы готовы сделать, сеньор граф, как ни велико ваше нетерпение узнать границы вашего несчастья, дон Аннибал де Сальдибар, здесь не место и не время для таких объяснений: честь приказывает вам обоим переждать несколько часов. Нам следует немедленно ехать, час настал: несколько минут промедления могут погубить плоды всех наших трудов, всех наших усилий. Чего опасаетесь вы? Этот человек в вашей власти, он не убежит, и скоро вы получите возможность наказать его по заслугам.

— О! — горестно вскричал дон Аннибал. — Как бы этот презренный не обманул наше мщение, мой друг! Я предчувствую ужасное несчастье.

Граф и охотник печально опустили глаза.

Отец Сандоваль тихо положил свою руку на плечо дона Аннибала, упавшего на стул, и охватил руками его голову.

— Мужайтесь, друг! — сказал он кротко. — Правосудие божье никогда не дремлет. Вспомните закон, начертанный в сердце всякого честного человека: “исполняй свой долг, что бы ни случилось”.

Но его собеседник отвечал заглушенным рыданием.

— Вы не принадлежите более себе. — продолжал горячее священник. — Ваше сердце и рука принадлежат нашему отечеству… Будьте мужчиной, каково бы ни было ваше горе, поддержите себя, не теряйте силы для предстоящей борьбы. У каждого здесь своя чаша, которую он выпивает до дна. Идите, друг мой, идите, куда призывает вас долг: завтра вы будете думать о себе!

Дон Аннибал, невольно подчиняясь этому влиятельному голосу, машинально поднялся, надвинул шляпу на глаза и молча вышел.

Священник проводил его нежным взором.

— О! — произнес он. — Как должен страдать этот железный человек, чтобы дойти до такого состояния!

Повернувшись к графу, он прибавил с улыбкой:

— Сеньор граф, вы мой пленник на двадцать четыре часа!

— Я вас не покину, пока дело, для которого я приехал не будет окончено! — отвечал граф, вежливо кланяясь.

— Эй, молодец, — продолжал священник, обращаясь к Диего Лопесу, во время всей предыдущей сцены остававшемуся неподвижным в своем углу с глазами, устремленными на пленника, — мой тюремщик освободит тебя от обязанности сторожить этого человека.

— Это будет большим удовольствием для меня, ваша милость!

— Хорошо! Передай же ему мой приказ прийти сюда живее. Пленник хорошо привязан, не так ли?

— Сам сеньор Клари связал его.

— Тогда я спокоен, идите!

— Тем более, что я буду зорко следить за этим негодяем! — сказал Оливье, заряжая пистолет.

— Хорошо! — сказал Диего Лопес.

Он вышел.

— Ваши лошади в состоянии сделать длинный путь, кабальеро?

— Гм! — отвечал канадец. — Не слишком!

— Очень хорошо! Вы выберете из моих, полковник Клари: ваш полк, который вы найдете в полном порядке, предназначен сегодняшней ночью для прикрытия.

— Значит, мы должны ехать? — спросил граф.

— Сию минуту.

— А!

Мексиканский генерал ударил в ладоши. Вошел офицер.

— Велите немедленно оседлать лошадь, капитан! Обернули ли ноги лошадей, как я приказал?

— Да, ваше превосходительство!

— Хорошо. Через десять минут мы едем. Идите!

Офицер поклонился и вышел.

— Мы отправляемся в экспедицию? — спросил канадец.

— Да! — лаконично отвечал генерал.

— Carai! — вскричал охотник, радостно потирая руки. — Вот что я называю удачей: приехать прямо к экспедиции.

— Которая будет, вероятно, серьезной! — вставил генерал.

— Тем лучше. Значит, будет нажива.

В этот момент сержант, сопровождаемый Диего Лопесом, показался в дверях хижины. За ним следовала дюжина солдат.

— Кабальеро, — сказал генерал, — поручаю вам этого пленника, за которого вы мне отвечаете. Слышите?

— Вполне, генерал, — отвечал почтительно сержант. — Ну-ка, вы! Возьмите этого негодяя!

Солдаты окружили мажордома.

Пока индеец оставался в хижине, он все время был холоден и невозмутим, как будто все, что делалось кругом, не касалось его.

Выходя, он бросил ироничный взгляд на присутствующих и презрительно улыбнулся.

— Нужно наблюдать за этим плутом, — произнес про себя охотник. — Он, наверное, замышляет какую-нибудь индейскую хитрость!

Шум приближавшихся лошадей, смешанный с бряцаньем оружия, известил генерала о том, что его приказания исполнены.

— Едем, сеньоры! — сказал он.

Все вышли.

Когда генерал и его эскорт были в седле, отец Сандоваль переместился во главу колонны.

— В путь, кабальеро! — сказал он твердым и громким голосом. — С божьей помощью!

Всадники помчались галопом, молчаливые и быстрые, как фантастические наездники немецкой баллады. Во время проезда через лагерь охотника очень удивило одно обстоятельство, о котором он не осмелился расспросить: повсюду горели бивачные огни, непрерывно выбрасывая блестящие снопы пламени, между тем как не видно было ни одного часового. Полнейшая тишина царила повсюду. Люди, пушки и багаж — все исчезло. Лагерь представлял совершенную пустыню.

Окопы были брошены, ни один часовой не кричал: “Кто идет?” Никто не остановил отряд.

Это было непонятно. Мексиканская армия, казалось, обратилась в дым.

Эскорт выехал из лагеря, и его быстрый аллюр стал еще быстрее. Отряд направился к горам, рисовавшимся при слабом утреннем свете темными и пасмурными громадами. Немного позади улан следовал отряд из пятидесяти солдат, составлявший, так сказать, второй арьергард. Этими солдатами были подчиненные сержанта. Среди них, привязанный к лошади и впереди сидящему всаднику, находился мажордом.

Сотавенто или Олень — смотря по тому, называть ли его мексиканским именем или индейским, — казалось, не потерял ни уверенности, ни мужества. Его лицо было спокойным, а глаза блестели по временам, как у дикого зверя.

По правую и левую руку его ехали два солдата с ружьями наготове и внимательно следили за ним.

Уже скакали около трех часов. Небо стало менее мрачным, различные детали пейзажа начали проявляться в темноте и рисоваться черными силуэтами на горизонте.

Отряд сделал минутную остановку. Он прибыл на берег одной из тех безымянных речек, какие встречаются часто в этих лугах и через которую следовало переправиться вброд.

Вдали, на другом берегу, виднелись последние ряды улан, пропадавших галопом в каньоне, массивные и почти отвесные стены которого были покрыты жалкой и редкой растительностью.

Со связанными на груди руками и телом, стянутым ремнем, Сотавенто был, кажется, лишен всякой возможности к бегству. Поэтому стражники не сочли полезным подвязать ему ноги под животом лошади.

Однако мажордом, далекий от того, чтобы впасть в недостойное его отчаяние, серьезно задумал убежать и хладнокровно перебирал в своем уме все шансы на побег. Мы должны сознаться, что эти шансы были очень ограничены.

Между тем, чего бы это ни стоило, индеец хотел бежать. Он хорошо знал, что весомые подозрения в его адрес лишат его уверенности, а это приведет к неминуемой смерти.

Смерть не пугала индейца. Но если он умрет, то что станется с мщением?

Итак, все его мысли сосредоточивались на одном — на бегстве!

Как тигр настороже, он собирался с мыслями. Его глаза пронизывали мрак, стараясь не пропустить удобного, но не предоставлявшегося пока случая.

Наконец, этот долгожданный случай, по-видимому, явился, и он приготовился им воспользоваться.

Хотя ночь подходила к концу, и первые лучи утренней зари начинали уже ложиться на небо широкими перламутровыми полосами, окрашивавшимися понемногу во все цвета радуги, темнота, однако, была еще довольно густой, так что окружающие предметы с трудом различались даже на близком расстоянии.

В продолжении всего пути Сотавенто был хмур и молчалив, с опущенной на грудь головой, опасаясь подать солдатам повод удвоить их бдительность. А между тем, он HI оставался бездеятелен. Его показная неподвижность скрывала за собой постоянную и трудную работу: индеец острыми, как у дикого зверя, зубами тихо рвал ремни, стягивавшие его руки.

Когда отряд достиг берега реки, ремни были уже перегрызены, хотя с виду руки оставались связанными.

Сержант, послав сначала для исследования брода солдата, перешел на другой берег с половиной отряда. Берега реки, за исключением места, где совершалась переправа, были обрывисты и круты, образовавшись из нагроможденных беспорядочно обломков скал.

Отдан был приказ перевести пленника через реку.

Солдат, позади которого тот был привязан, пустил лошадь рысью и приблизился к берегу.

Брод был слишком узок, чтобы трое могли проехать рядом, так что только один из двух стражей сопровождал пленника.

Сотавенто приготовился действовать. Он понимал, что если не воспользоваться случаем теперь, то другой уже не представится.

Лошади вошли в реку и скоро оказались в воде по брюхо.

Солдат, позади которого находился мажордом, старался направлять свою лошадь точно по броду и охранять в то же время свое оружие от воды. Таким образом, он лишь слегка следил за своим пленником.

Вдруг, почти на середине реки, солдат получил страшный толчок и полетел в воду без всякого крика, таким быстрым было падение.

Сотавенто решительно бросился в воду, увлекая его за собой.

Завязалась страшная борьба, длившаяся несколько секунд.

Солдат, видя свою гибель и цепляясь изо всех сил за жизнь, ослабил веревку, привязывавшую к нему пленника, и вынырнул на поверхность воды, чтобы передохнуть.

— Alerte! Alerte! — закричал другой солдат, останавливая свою лошадь. — Пленник бежал!

Этот крик произвел тревогу в отряде, который рассыпался во всех направлениях, устремив глаза на реку.

Но тут произошло ужасное событие.

Солдат, испустивший первым тревожный крик, почувствовал, что его сталкивают с лошади и упал в воду, напрасно стараясь освободиться от разъяренного мажордома, который схватил его за горло и безжалостно душил.

Затем индеец с быстротой дикого зверя вынул нож, носимый солдатом за сапогом, потряс им над головой врага и скальпировал его. Потом он хлестнул лошадь, с торжествующим криком потрясая шевелюрой и, покинув брод, где произошла эта сцена и где оба врага бились по пояс в воде, пустился вплавь по течению среди пуль, летавших над его головой.

Лошадь, направленная твердой рукой, отважно плыла, держась середины реки.

По обоим берегам скакали всадники, перекликаясь друг с другом и тщетно пытаясь приблизиться к берегу, защищенному, как мы уже сказали, непроходимыми обломками скал.

Но если массивные берега представляли препятствие для преследователей, то они мешали и мажордому выйти на сушу.

Его лошадь начинала задыхаться, ее силы истощались, она плыла с трудом. Индеец бросал кругом беспокойные взгляды, мало заботясь о солдатах, и с ужасом замечал, что чем далее он продвигался, тем неприступнее становились берега.

Несмотря на неоднократные приказы сержанта, солдаты, пытавшиеся достичь беглеца, убедились в бесполезности своих усилий и отказались от преследования. Индеец был один. Однако, ускользнув от врагов, он опасался за свою жизнь. Но в ту минуту, когда лошадь начала, несмотря на все его усилия, погружаться и бить воду передними ногами, когда всякая надежда пропала для беглеца, он радостно вскрикнул. На самой середине реки показался маленький островок, к которому легко было пристать и который находился метрах в шестидесяти от индейца.

Сотавенто не раздумывал. Опустив удила своей лошади, он сошел с нее и отважно поплыл к острову.

Животное, освобожденное от тяжести всадника, казалось, встрепенулось и, направляемое инстинктом, тоже двинулось к этой земле, где оба — и животное, и всадник — нашли спасение.

Через четверть часа человек и лошадь вместе взбирались на песчаный берег острова.

Они были спасены!