Сюита из комедии «Соловьиный сад»
ПРОЛОГ
Лесистая возвышенность с бескрайними далями. Слышен топот копыт. Блок, высокий, стройный, в белом кителе, соскочив с лошади, взбирается наверх и оглядывается.
Б л о к
В лесу все те же папоротники,
Ажурные, в росе и пятнах света,
Реликты первых весен на земле,
Пугающие таинством цветенья,
Как и стоячие недвижно воды,
Сияющие блеском глаз, но чьих?
А там луга зеленые цветут,
Как место, выбранное для веселья,
С тропинками неведомо куда.
И тут же дали без конца и края,
Шоссейная дорога и река,
И те ж несбыточные повороты,
В которых я бывал всегда один,
Боясь неведомого в детстве страшно,
Но в юности с отвагой несся вскачь,
В союз вступая с тем, чье имя вряд ли
Кто ведал, я ж — Великое — прозвал.
Единое, быть может? Всеединство?
Мне нет нужды до терминов. Но тайна
Неведомой осталась бы в душе,
Внушая страх, как вечность в искрах звездных,
Когда бы не явилась Ты, как в яви,
И в яви, и во сне моих стремлений
К Великому. И Ты причастна к тайне,
Хотя и спишь. Проснись, веди меня
К блаженству и страданиям навстречу!
Нечто розовое, как одеяние, мелькает среди деревьев, и возникает розовая девушка с книжкой и вербеной в руках. Перед нею бескрайние дали. Слышен топот копыт.
1
С.-Петербург. Квартира Иванова В.И. и Зиновьевой-Аннибал Л.Д. в доме по Таврической улице. Большая полукруглая комната мансардного типа с окнами на звездное небо. Слева площадка с изображением храма Диониса, справа смежные комнаты при входе, где гостям вручают полумаски и маскарадные костюмы.
Входят Мейерхольд, Блок, Чулков, Любовь Дмитриевна, дамы, художники, литераторы.
Ч у л к о в
На Башне философских словопрений
Об Эросе и таинствах любви
Задумано — глядите! — представленье.
М е й е р х о л ь д
Речей и о театре прозвучало
Немало здесь. От слова к делу, к действу
Иванов призывает перейти.
Б л о к
Кто знает, что задумано представить?
М е й е р х о л ь д
Да нечто, кажется, в античном вкусе.
Вот вам венок из лавра; вы сойдете
За Аполлона.
Б л о к
В сюртуке?
М е й е р х о л ь д
А что?
Не мог же он явиться обнаженным
В стране гипербореев, да зимой.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
(в белом хитоне)
А я могу ль сойти за Афродиту?
М е й е р х о л ь д
О, да! Но вас под именем иным,
Как Вечной Женственности воплощенье,
Воспели, кажется, и свято чтут.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Положим. Но, придя на вечер масок,
Могу предстать в обличье новом я.
Б л о к
Хозяин-то Диониса играет!
На площадку выходит Хор масок в древнегреческих одеяниях во главе с Дионисом и Сивиллой в пурпурном хитоне.
Ч у л к о в
Ну, значит, вакханалии? Чудесно!
Я сам охотно бы вступил на сцену
Сатиром…
1-я д а м а
Да, раздевшись догола,
Весь в волосах, с рогами и в копытцах,
О чем мужчины только и мечтают.
Ч у л к о в
О чем мечтают женщины?
2-я д а м а
О том же!
Предстать на празднестве в лесу вакханкой,
Плясать и петь, в безумие впадая.
(Пляшет.)
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
(застенчиво)
Когда здесь таинство — позора нет,
Не правда ли?
Б л о к
(с безмятежным видом)
Для посвященных только.
Кузмин с обликом сатира садится за рояль. Звучит музыка.
Д и о н и с
Друзья! Поклонники Киприды
На берегах Тавриды.
Подружки милые! Любимец ваш Эрот
Вам отовсюду стрелы шлет,
И нет ни днем, ни ночью вам покою.
Что делать нам с оказией такою?
С и в и л л а
Когда любовь — прельстительный обман,
Спасает лишь мистический туман.
Ведь вам нужна такая малость,
Что всякой твари — в радость.
Д и о н и с
И древний Эрос. Песнь в крови —
Лягушкам вторят соловьи
И мириады насекомых
В тонах до одури знакомых.
Итак, вступает Хор.
Да явим мы Собор.
Х о р м а с о к
О Вакх! О Вакх! В венке из винограда,
Веселье наше и отрада,
Приди к нам на зеленый луг
Священный мистов круг.
Мы предадимся пляскам
Безустали, как ласкам
Вакханок молодых
В венках цветочных и нагих.
(Пляшет.)
Пусть молодеет кровь у старых,
И нет годов усталых.
На луг выходит молодежь,
В веселой пляске всяк пригож.
И кровь поет, как сок в деревьях,
Весенние поверья
Таинственных дриад,
И полон соловьиной трелью сад.
Хор пляшет, вовлекая и публику в хоровод.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Он здесь!
Б л о к
Бугаев?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Да, Андреем Белым
Прозвался он, как мист, родившись вновь,
А все подвижен, как мальчишка Боря.
Б л о к
К тому ж влюбленный.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Помнишь ли, в кого?
Б л о к
Да, в милый образ твой Пречистой Девы.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Ты ж наигрался в эти игры…
Б л о к
Нет!
Здесь вечное. Конец же есть у вьюги,
Что застит нам глаза и разум сердца.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Он в вьюге? Тем, наверное, хорош.
Б л о к
(с улыбкой)
Уйдешь?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
О, нет! Поет он ту же песню,
Что соловей один уже пропел,
Чьим щелканьем мне уши заложило.
Б л о к
Уж лучше бы ему влюбиться просто.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
(невольно рассмеявшись)
А знаешь, милый, мне ведь не до шуток.
Иль хочешь, чтоб и я пропала с ним?
Б л о к
(с той же полудетской улыбкой)
Когда вам это в счастье, ради Бога.
Ведь он мне друг и брат.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
А я-то кто?
Твоя жена или сестра?
Б л о к
Пожалуй.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Нет, что пожалуй? Право, мне досадно.
Когда б не знала, как меня ты любишь,
Пускай из вьюги выйдя после свадьбы,
Я б не цвела все ярче и могучей,
Ядреной бабой, как зовут в деревне.
Но быть сестрою может надоесть.
Б л о к
Так поспеши, войди же в хоровод.
(Уходит в сторону.)
Подлетает Белый, снимая маску сатира.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
(вместо детского выражения на ее лице лукаво-мудрое)
Чей это взор эмалевый, как пламя
Из печи изразцовой пышет жаром?
Ах, это вы! Я думала, паяц
Иль танцовщик, подвижный и печальный.
Б е л ы й
Прекрасной даме мой привет горячий!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
(как бы касаясь пылающих щек)
Нет, мне и так уж явно жарко, сударь.
Умерить пыл прошу, слегка остыть,
Чтоб можно было говорить прилюдно.
Б е л ы й
Умерить пыл! Свет загасить нездешний?
Когда слова мои вам недоступны,
Умолкну я, но только мысль и чувство,
Оставшись втуне, вопиют в тоске,
И в танце я кружусь, в безмолвной песне,
Как козлоногий в таинстве у древних.
Белый надевает маску и пляшет, а с ним и Любовь Дмитриевна.
Х о р м а с о к
(сопровождая Блока)
Поэт женился на Прекрасной Даме,
Воспетой им, как Данте,
В стихах, таинственных, как сон,
Любви весенней в рощах звон.
Д и о н и с
Как счастлив он, должно бы!
С и в и л л а
О да! О да! Еще бы!
Но только песней соловей
Исходит все звончей,
И ничего ему не надо,
Чему жена не очень рада.
Х о р м а с о к
Да, грустно ей до слез,
А все цветет благоуханней роз —
С тоской в крови до звона,
Пречистая мадонна!
Блок отходит в сторону с каменным лицом; Хор масок устремляется за Белым с ее спутницей.
Х о р м а с о к
Смотрите! Друг-поэт колени преклонил
Пред женщиной неоцененной,
В живую жизнь влюбленной,
И тоже несказанно полюбил.
Он, мистик и мыслитель,
Шлет письма — не взыщите, —
Как гений, что сошел с ума,
Весь погружен в мистический туман.
(Пляшет.)
Как разобраться в этой амальгаме
Видений и страстей Прекрасной Даме,
Как Беатриче, не сошедшей в мир иной,
Со скромной долей быть женой
Поэта чистого при бурях века,
С достоинством высоким человека?
Любовь Дмитриевна, превесело смеясь, вырывается из круга масок и возвращается к Блоку.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
О, милый, что с тобой?
Б л о к
Маской смерти
Покрылось вдруг лицо, не правда ли?
Плясать я не умею в хороводе,
Что водит сам Дионис в исступленьи,
В безумие ввергая нимф и женщин.
Вот зрелище! Изнанка красоты!
Его не вынес и Орфей. О, Феб!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Ах, что привиделось тебе такое?
Здесь вечеринка, легкая игра
И вместо ваших философских бдений.
М е й е р х о л ь д
Театр не форма жизни, только символ.
Ч у л к о в
Анархия и мистика в единстве —
Вот новая поэзия и правда!
Д и о н и с
Все свято в таинствах Эрота.
Ищите все полета
В едином действе трех,
А, может быть, и четырех,
С открытым пламенем во взоре
Сойдитесь во соборе!
Ч у л к о в
Призыв хорош! Но вряд ли нов.
Б е л ы й
Что, эврика? Соборная любовь!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Ах, что бы это значило? Театр?
Мистерия любви? Или забава?
Б л о к
Да, подзаборная, никак иначе.
Б е л ы й
(про себя)
Как весело и ясно улыбнулась
С телодвиженьями вакханки милой
Обычно тихая жена поэта
И молчаливая — под стать ему.
(Оживляясь, с лукавым видом)
Призыв Диониса нашел в ней отклик,
Как я заметил по ее вопросам
И взрыву смеха до смущенья позже.
(Исполняя танец журавля)
Любовь к Пречистой Деве быть иной
Не может быть. О, боги! О, Дионис!
2
Петербургская сторона. Просторная квартира полковника Кублицкого, отчима Блока, в Гренадерских казармах. В гостиной с новыми корзинами цветов у куста гортензии Андрей Белый, Александра Андреевна, Любовь Дмитриевна и Блок.
Б е л ы й (сидя у рояля). Мне вспомнилось мое первое посещение Шахматова.
Б л о к (прохаживаясь с безмятежным видом). Цветы навеяли.
Б е л ы й (рассмеявшись). Странно: я удивился вам, Александра Андреевна, почти так же, как удивился Александру Александровичу при первом свидании с ним. Я не подозревал, что мать Блока такая.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (доверчиво). Какая?
Б е л ы й. Да такая тихая и простая, незатейливая и внутренно моложавая, одновременно и зоркая, и умная до прозорливости, и вместе с тем сохраняющая вид "институтки-девочки".
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (с улыбкой). Прозорливы вы, Борис Николаевич.
Б е л ы й. Впоследствии я понял, что причина этого впечатления — подвижная живость и непредвзятость всех ваших отношений к сыну, к его друзьям, к темам его поэзии, которые привели меня в скором времени к глубокому уважению и любви (и если осмелюсь сказать, и дружбе), которые я питаю к вам.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Это очень мило. И я вас люблю. Но почему вы заговорили обо мне?
Б е л ы й. Помнится мне, что впечатление от комнат, куда мы попали, было уютное, светлое. Обстановка комнат располагала к уюту; обстановка столь мне известных и столь мною любимых небольших домов, где все веяло и скромностью старой дворянской культуры и быта, и вместе с тем безбытностью: чувствовалось во всем, что из этих стен, вполне "стен", то есть граней сословных и временных, есть-таки межи в "золотое бездорожье" нового времени, — не было ничего специфически старого, портретов предков, мебели и т. д., создающих душность и унылость многих помещичьих усадеб, но не было ничего и от "разночинца", — интеллектуальность во всем и блестящая чистота, всюду сопровождающая вас.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Прекрасно. Но будет обо мне.
Б е л ы й (обращая взор с эмалевым сиянием на Блока и Любовь Дмитриевну, сидевшую с ногами в кресле). Вас не было. Вы ушли на прогулку. Мы вышли на террасу в сад, прошлись по саду и вышли в поле, где издали увидали вас. В солнечном дне, среди цветов, Любовь Дмитриевна в широком, стройном розовом платье-капоте, с большим зонтиком в руках, молодая, розовая, сильная, с волосами, отливающими в золото, напомнила мне Флору, или Розовую Атмосферу, — что-то было в ее облике от строчек Александра Александровича: "зацветающий сон" и "золотистые пряди на лбу"… и от стихотворения "Вечереющий сумрак, поверь".
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Ах, вот к чему речь шла!
Б л о к (уходя к себе). Ну, мне пора вернуться к занятиям школяра.
Б е л ы й. А Александр Александрович, шедший рядом, высокий, статный, широкоплечий, загорелый, кажется, без шапки, поздоровевший в деревне, в сапогах, в хорошо сшитой просторной белой русской рубашке с узорами, напоминал того сказочного царевича, о котором вещала сказка. "Царевич с Царевной" — вот что срывалось невольно в душе. Солнечная пара!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Ну, довольно об этом.
Б е л ы й (обращаясь к Александре Андреевне). Помнится, в тот вечер, уже на закате, мы пошли на закат: по дороге от дома, пересекавшей поляну, охваченную болотами и лесами из стихов поэта, через рощицу, откуда открывалась равнина, за нею возвышенность и над нею розовый, нежно-розовый закат. Любовь Дмитриевна в своем розовом платье цвета зари выделялась таким светлым пятном перед нами. Александр Александрович сказал мне, протягивая руку: "А вот там Боблово". — "Я жила там", — сказала Любовь Дмитриевна, указывая на небо, сама цвета розового неба.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (смущенно поднимаясь). Однако я с вами засиделась. Простите. (Уходит во внутренние комнаты.)
Б е л ы й (ударяя по клавишам с отчаянностью и болью). Моя тема!
Любовь Дмитриевна поднимается, детское выражение на ее лице сменяется лукаво-мудрым; отскакивает от рояля и Белый.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Скажите, хорошо ли ежедневно
Цветы мне присылать… Как примадонне
В часы ее триумфа и побед?
Б е л ы й
Вы примадонна на вселенской сцене,
Которую воспел поэт-теург.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Здесь есть двусмысленность, и денщики,
Столь вышколенные, исподтишка
Смеются, и хозяйка уж не рада.
Да это стоит денег. Вы богаты?
Б е л ы й
Ах, главное, цветы вам в радость. Да?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Цветы-то, да! Но разве о разрыве,
Заспорив с Сашей, вы не объявили?
Вернули почтой лилии мои,
Засохшие, связав их черным крепом.
Б е л ы й
То символ горький о погибшем мифе.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Сожгла я их, чтоб не хранить впустую.
Цветы ведь хороши пока живые,
Как молодость, чем ныне мы прекрасны.
Что ж не сожгли вы сами?
Б е л ы й
Да в огне
Душа моя сгорела б заодно.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Поскольку от меня вы отреклись,
Надеюсь, душу вашу не спалила.
Б е л ы й
Не я отрекся, а поэт-теург.
Теперь уж в "Балаганчике" яснее
Предстали и для вас мои упреки.
Как совместить призыв к Прекрасной Даме
В его стихах, чем нас он всех пленил,
Как Данте иль Петрарка новых дней,
С его отказом не от мистики,
Пускай он заявляет: "Я не мистик!",
А смысла высшего любви, что в вас
Его поэзией воплощено?
Я ж предостерегал: "Куда идешь?
Опомнись! Или брось, забудь ты — Тайну,
Врученную тебе, как видно, даром.
Нельзя одновременно быть и с Богом,
И с чертом".
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Знаю, письма я читала.
Всю эту заумь, лестную когда-то,
Я — Вечной Женственности воплощенье,
Сказать по правде, не взлюбила я.
Б е л ы й
Так, что ж вы оскорбились за него?
Не он ли вас воспел, чтоб ныне бросить
И в небесах, сходящую на землю,
И на земле, несущуюся ввысь?!
И где тут ложь? И я ли в ней повинен?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Вы кружитесь вокруг меня, как бес.
Остановитесь, ради Бога.
Б е л ы й
Правда!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Что вы хотите мне сказать? Нельзя ль
Ясней, попроще, как глаза сияют
Фарфоровые ваши, аж слепят;
Да и ресницы чудны… Как у женщин,
Густые, длинные, на зависть…
Б е л ы й
Боже!
Я думал, помирились мы и вместе
Все можем жить и в братстве, и в любви.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
И в братстве, и в любви? Что ж это будет?
Соборное сожительство на Башне?
Мужчин и женщин — меж собой и всеми?
Нет, это даже не смешно для нас.
Б е л ы й
Вы образумили меня, как Блок.
В душе моей, когда я вижу вас,
Нет ни религии, ни мистики, —
Я думал, тут конец моим восторгам.
О, нет! Начало новой жизни здесь!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Я знаю: вы весьма переменились.
Б е л ы й
Я вижу вас во сне и на яву:
Высокая и статная, о, Боже!
Вся в золоте волос и мощи женской,
Что Тициан запечатлел впервые
В Италии, природа повторила
В краях родных, откуда родом вы.
(Забегав вновь.)
Прощай, Средневековье! Здравствуй, мир,
Взошедший вновь в эпоху Возрожденья!
Вот как люблю я вас.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Здесь снова символ?
Б е л ы й
(опускаясь на колени)
Любовь земная, как в "Декамероне".
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Смеетесь?
Б е л ы й
Никогда. Серьезен слишком.
Вы кружите мне голову улыбкой,
Какой я прежде не видал у вас,
И смысл ее — растроганная нежность,
Что просит и пощады, и награды.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
(отступая назад)
Прошу вас, поднимитесь и скорей!
Б е л ы й
Отцовское имение готов
Продать я, — это тысяч тридцать, —
Чтобы в Италию уехать с вами.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Большие деньги.
Б е л ы й
Мир объехать можно.
Еще останется. Решайтесь!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Боже!
Вы любите меня? Скажите просто.
Вы любите меня, какая есть?
Или идею?
Б е л ы й
Во плоти, конечно!
Сошедшую на землю красоту.
Прекрасную мадонну Рафаэля.
Земную женщину в красе небесной.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Все те же речи…
Б е л ы й
Нет, слова, но смысл
Исполнен жизни, как любовь во взоре
Сияет вашем, жаждущем признанья,
И вот я жизнь мою вам отдаю, —
Продлить ее иль прекратить — вы вправе.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Все это было, да я помню. Нет ли
Записки о самоубийстве? Нет?
Ну, значит, все слова, слова, слова.
Б е л ы й
О, как жестоки вы!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Нет, нет, жестоки
В игре страстей и умственных затей
Со мною вы. Хотите сбросить наземь?
Я верила в единственность любви
Моей и Блока, с вознесеньем в небо;
Вы вторили ему, как паж премудрый,
Готовый соблазниться по-земному.
(Уходя к себе.)
В Италию уехать? О, мечта!
Б е л ы й
Упрек ее, лукавая улыбка —
Как это совместить? Я буду счастлив!
Да, вторил я ему, как паж премудрый,
Готовый соблазниться по-земному.
(Усаживается за рояль, озираясь вокруг в тревоге и радости.)
3
Квартира Ивановой В.В., разубранная соответственно для костюмированного вечера. Столовая, гостиная с розовыми диванами и камином, со шкурой белого медведя на полу, комната, освещенная разноцветными фонариками.
В столовой чествуют режиссера и автора пьесы "Балаганчик". У камина два актера в масках.
1-й а к т е р (разливая вино по бокалам). Я ко всему был готов, признаться, но чтобы поднялся такой невообразимый шум и свист, такого и представить не мог.
2-й а к т е р. Да, сколько ни играю на сцене, подобный прием публики вижу первый раз.
1-й а к т е р (поднимая бокал). Это, брат мой, успех!
2-й а к т е р (поднимая бокал). Это слава! Не прогорим.
М е й е р х о л ь д
Ей нездоровится; в игре и в жизни
Комиссаржевская горит свечой,
Высоко вознесенной, среди звезд.
1-й а к т е р
(входя в столовую)
Сказала: "Веселитесь, молодежь!"
И в а н о в а
(в желтой маске)
Да, вопреки всему, что происходит
У нас, в России, молодежь права
В исканиях своих и жажде жизни.
Ведь юность даже во время чумы —
Веселый праздник жизни на мгновенье
Перед личиной всемогущей Смерти.
1-й а к т е р
Пусть нам сопутствует отныне
На нашей жизненной пустыне
Скандальный, с барышем, успех,
Со свистом смешанный веселый смех.
М е й е р х о л ь д
Да, редкая удача мне досталась.
Поэт, столь чуждый веяньям эпохи,
Поэму набросал с усмешкой злой,
С ремарками для режиссера будто,
И мне открылся новый путь в искусстве.
Б л о к
Но мне-то этот путь, боюсь, заказан.
Восславим ли чуму, за нею Смерть,
Погрузимся ли в мистику иль Эрос,
Мы вновь у бездны на краю, и нет
Ни счастья, ни отрады, ни спасенья.
Ч у л к о в
Итак, восславим мы любовь,
Пока кипит в нас кровь!
К у з м и н
Да город весь и в экипажах гулких,
И в дальних темных закоулках —
Кто усомнится в том? —
Один большой публичный дом.
Ч у л к о в
Приличья, стыд — все это вздор.
С мистерией объявим мы собор!
Переглянувшись, все смеются, превращая сомнительные декларации в шутку. Все переходят в другие комнаты.
Волохова в длинном со шлейфом светло-коричневом бумажном платье, с диадемой на голове, и Блок, всюду следующий за нею.
Б л о к
Был уговор всем перейти на "ты".
Но в сердце страх, не смею, точно ласки
Мне хочется иль приласкать мне вас
При всех.
В о л о х о в а
Единым словом?
Б л о к
В слове — мир,
Весь мир твоей души и облик вещий,
Суровый и ликующий, как солнце
На небе предзакатном…
В о л о х о в а
(с победоносной улыбкой)
Солнце к вам
Ужель сурово?
Б л о к
Нет, сурова Дева
С улыбкой темной лучезарных глаз,
Вся соткана из вьюги и снежинок.
В о л о х о в а
Снегурочка?
Б л о к
Нет, та из детской сказки.
У Снежной Девы роль иная, верно.
В о л о х о в а
Какая же?
Б л о к
Не знаю; потому-то
Объятый страхом, я люблю ее.
В о л о х о в а
Напрасно. Можно ведь замерзнуть в вьюгу.
Б л о к
О, в грезах о несбывшемся забыться
В снегу глубоком было б славно.
В комнате с разноцветными фонариками. Две дамы.
1-я д а м а
За розовою маской домино
Спешит, нашептывая ей с оглядкой…
2-я д а м а
Ах, не на нас, скорее мужа дамы.
1-я д а м а
А кто же это? Неужели Белый
Инкогнито явился из Москвы,
Влюбленный до безумия поэт,
Отвергнутый как дамой, так и другом,
С последнею надеждой на союз
Мистический, соборный, иль житейский…
2-я д а м а
К примеру, как у Мережковских, да?
1-я д а м а
Боюсь, сыграли с ним дурную шутку,
Затеяв сватовство на треугольник
По образу своих предначертаний
На синтез в рамках Третьего Завета.
2-я д а м а
Оставь! Я будто слышу бубенцы…
1-я д а м а
Ах, это Арлекин из пьесы Блока!
Он, видно, взялся разыграть поэта.
2-я д а м а
Да вот пойми — которого из них,
Иль Белого, иль Блока?
1-я д а м а
Что же будет?
Театр и жизнь соединились здесь.
И то-то волшебством чудесным веет,
С преображеньем женщин в раскрасавиц,
Богинь воздушных из миров иных.
Любовь Дмитриевна в легком розовом платье из лепестков тонкой бумаги и розовой маске усаживается на диване, Чулков в домино рядом с нею.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Вы ныне что-то очень смелы, сударь.
Ч у л к о в
Был уговор всем перейти на "ты".
Ведь бал бумажных дам, то есть картонных,
Задуман для игры с сердечным пылом…
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Во что?
Ч у л к о в
Во что?! Смелее, Коломбина!
Не слышишь бубенцов? Я — Арлекин!
Умчу тебя я в розовые дали…
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Ну, если Коломбина я, то, значит,
Я бедного Пьеро невеста, да?
Его я не оставлю никогда.
Ч у л к о в
А этого не нужно, в том вся штука!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Надеюсь, сударь, это шутка.
Ч у л к о в
Да,
Веселый розыгрыш самой природы,
И дети мы ее, послушны ей.
Ага! В глазах-то смех. О чаровница!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Ты хочешь шуткой залечить мне раны,
Я понимаю, о, благодарю.
(Опуская глаза, гладит рукой край оборки.)
Ч у л к о в
И ревность, и сочувствие недаром
В нас возбуждают страсти до отваги.
Входят в комнату Веригина, одетая в красные лепестки мятой бумаги, в красной маске, Волохова в лиловой маске и Блок весь в черном и черной маске. Веригина с удивлением, почти с испугом смотрит на Любовь Дмитриевну, та, выпрямившись, замирает на мгновенье. Волохова опускается в кресло недалеко от дивана, рядом с нею остается Блок. Любовь Дмитриевна встает, снимая со своей шеи бусы, и надевает их на лиловую маску. Веригина переглядывается с Блоком.
Б л о к
(с улыбкой)
Валентина! Звезда, мечтанье!
Как поют твои соловьи.
По комнатам проносится хоровод масок; все так или иначе присоединяются к нему.
В е р и г и н а
(Блоку)
Вы предводитель масок. Хоровод
Ведите.
Б л о к
Хорошо. За мною, маски!
1-й а к т е р
В сердце — легкие тревоги,
В небе — звездные дороги,
Среброснежные чертоги.
2-й а к т е р
Сны метели светлозмейной,
Песни вьюги легковейной,
Очи девы чародейной.
В о л о х о в а
Взор мой — факел, к высям кинут,
Словно в небо опрокинут
Кубок темного вина!
Тонкий стан мой шелком схвачен,
Темный жребий вам назначен,
Люди! Я стройна!
Я — звезда мечтаний нежных,
И в венце метелей снежных
Я плыву, скользя…
В серебре метелей кроясь,
Ты горишь, мой узкий пояс —
Млечная стезя!
Хоровод масок словно бы выбегает на улицу в сугробах под звездным небом.
Ч у л к о в
Над бескрайними снегами
Возлетим!
За туманными морями
Догорим!
К у з м и н
Птица вьюги
Темнокрылой
Дай мне два крыла!
Чтоб с тобою, сердцу милой,
В серебристом лунном круге
Вся душа изнемогла!
М е й е р х о л ь д
Мы ли — пляшущие тени?
Или мы бросаем тень?
Снов, обманов и видений
Догоревший полон день.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Не пойму я, что нас манит,
Не поймешь ты, что со мной,
Чей под маской взор туманит
Сумрак вьюги снеговой?
Ч у л к о в
И твоя ли неизбежность
Совлекла меня с пути?
И моя ли страсть и нежность
Хочет вьюгой изойти?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Тайно сердце просит гибели.
Сердце легкое, скользи…
Вот меня из жизни вывели
Снежным серебром стези…
Б л о к
Нет исхода из вьюг,
И погибнуть мне весело.
Завела в очарованный круг,
Серебром своих вьюг занавесила…
В о л о х о в а
В снежной маске, рыцарь милый,
В снежной маске ты гори!
Я ль не пела, не любила,
Поцелуев не дарила
От зари и до зари?
Я была верна три ночи,
Завивалась и звала,
Я дала глядеть мне в очи,
Крылья легкие дала…
Так гори, и яр и светел,
Я же — легкою рукой
Размету твой легкий пепел
По равнине снеговой.
В снежных вихрях маски взвиваются ввысь.
4
Квартира Блока на Галерной. Четыре комнаты, вытянутые вдоль коридора, в конце которой кабинет поэта с той же старинной мебелью, что и на Лахтинской. В небольшой гостиной Любовь Дмитриевна и Волохова усаживаются на диване; Блок, легкий, стремительный, то куда-то исчезает, то почтительно останавливается у двери.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Саша, что ты забегал, как Андрей Белый?
Б л о к. Разве? Впрочем, с кем поведешься, от того и наберешься. (Уходит.)
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. После всех баталий в письмах и публично, вплоть до вызова на дуэль, теперь уже со стороны Саши, они съехались в Киеве, приглашенные туда на литературные вечера. Ну и разъехались бы — до новых баталий, нет, Саша, добрая душа, зовет Борю с собой в Петербург, поселяет в "Англетере", в двух шагах от нас. Зачем?
Б л о к (появляясь в дверях). Ночью в гостинице в Киеве Боря заболел. Я сидел у него, мы боялись холеры. Утром пришел врач и никакой холеры не обнаружил. Просто человеку плохо и одиноко. Я и предложил: "Едем вместе в Петербург". — "А как же Люба?" — с испугом спрашивает. "Все глупости. Едем!" (Уходит.)
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Он его пожалел! А меня?
В о л о х о в а. Что же он, Бугаев, не остыл все еще — по отношению к вам?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Ах, Наталья Николаевна! Каков он был, таким и остался — по отношению к Блоку, ко мне. Насколько увлекался нами, любил нас, настолько теперь кипит враждой. А моя историйка с Чулковым, — теперь она всем известна, благодаря его стихотворению "Месяц на ущербе", — лишь подлила масла в огонь, я хочу сказать, в кадильницу Андрея Белого, и, боюсь, он-то с меня спросит, а не муж, который лишь брезгливо поморщился и отвернулся. Правда, смерть отца и грандиозные похороны заслонили все.
В о л о х о в а. Однако это все-таки удивительно.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Это был прекрасный повод для развода, не правда ли? А мы даже не разъехались. Нет, это независимо от вашей истории.
В о л о х о в а. Моей истории?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Здесь две, даже три линии, которые, похоже, совсем нигде не пересекаются. Горько было бы мне потерять его, но мысль о независимости мне ныне дороже всего.
В о л о х о в а. Да, я понимаю вас.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. И все же последнее решение, чего бы я ни выкинула, конечно, за ним. Весной я одна уехала в Шахматово — с тайной мыслью очиститься. В кустах, как вечер, пела зорянка. Стояла на балконе, и так близки, так живы были наши поцелуи в такие вечера, а потом, когда мы затихали в моей комнате, зорянка продолжала свою милую, одну и ту же, без конца песню, так громко, под окном. У меня дыхание захватило, когда все это ожило…
В о л о х о в а. Прекрасно! Как я ни дорожу поклонением поэта, я скажу от чистого сердца: "Дай Бог, чтобы эта линия никогда не прерывалась в вашей жизни!"
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да, и он (Находит письмо.) писал мне: "Ты важна мне и необходима необычайно; точно так же Н.Н. - конечно, совершенно по-другому. В вас обеих — роковое для меня. Если тебе это больно — ничего, так надо. Свою руководимость и незапятнанность, несмотря ни на что, я знаю, знаю свою ответственность и веселый долг. Хорошо, что вы обе так относитесь друг к другу теперь, как относитесь… и не преуменьшай этого ни для себя, ни для меня. Помни, что ты для меня необходима, я твердо это знаю".
В о л о х о в а (наклоняясь к письму). Письмо написано не по-русски?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. А что?
В о л о х о в а. Звучит местами, как плохой перевод. Что это значит: "Свою руководимость… веселый долг"?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Все свыше идет для него, и даже мы, какие есть, как бы ниспосланны свыше, и он верен нам, помня об ответственности перед тем, что выше нас.
В о л о х о в а. Хорошо. А "веселый долг"?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Это вполне может быть и любовь. В ней для него заключен несомненно и долг. Но вообще это его призвание.
В о л о х о в а. Веселый долг?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Долг — это что-то тяжелое, трудное, да? Но это может быть и нечто освободительное. Творчество — это его долг. А творить, если к тому расположен, подвигнут, весело, пусть даже здесь и мука, и спад неминуемый сил, до смерти.
В о л о х о в а (поднимаясь). Да, понимаю. Это, как у Пушкина: "Есть упоение в бою…"
Разносится колокольчик; в дверях показываются Андрей Белый и Блок.
В о л о х о в а
Ну, мне пора!
Блок следует за гостьей к выходу; Белый и Любовь Дмитриевна останавливаются в дверях.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Вы закружились было
Вокруг актрисы; но она едва
На вас взглянула…
Б е л ы й
Даже свысока;
Высокая и тонкая, как стебель
Из трав прибрежных иль болотных топей,
Шуршащих на ветру, с отливом темным…
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
То шелковою юбкой прошуршала.
Б е л ы й
В глазах крылатых, как сказал поэт,
Не Нику торжествующую вижу,
А темень облаков, — то крылья ночи, —
И он ее боится, как полета
Над бездной…
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
То-то и влечет его?
Да нет, она скорее вас пугает,
А он бесстрашен, в том-то все и дело.
Б е л ы й
Черноволосая и вся-то в черном,
И черноглазая, — да это символ!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Какой?
Б е л ы й
"И в кольцах узкая рука".
Да это же его же Незнакомка,
Что вызвал к жизни как поэт-теург,
Хотя не хочет быть он таковым.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Не хочет? Нет, здесь тайна, и ее
Хранит он свято от непосвященных.
Ведь и меня он прежде сотворил
Из света зорь и в жизни воплотил,
Священнодействуя, как маг, в деревне
И в городе четыре целых года.
Б е л ы й
И что теперь? Что если он уйдет?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Ушел он и давно, всегда в пути.
Но ей неведомо, куда идти.
И высоты она поверх подмостков
Боится или просто знать не хочет.
Скорее я уйду.
Б е л ы й
Как! Вы? Куда же?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Я поступлю на сцену. Мейерхольд
Готов зачислить в труппу для гастролей
По югу, по Кавказу.
Б е л ы й
С нею в труппе?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Конечно. Вот и Саша говорит,
Последует за нами.
Б е л ы й
В самом деле?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Я думаю, он шутит. Вряд ли. Нет.
Тем более меня на сцене видеть
Ему бы не хотелось. Но за нею
Он мог бы и последовать, но тут
Нашла коса на камень. Даже искры
Летят — о том меж ними спор идет.
Пожалуй, первая размолвка.
Блок и Наталья Николаевна разыгрывают весьма выразительную пантомиму. У нее повелительные движения и жесты, он почтителен и почти неподвижен.
Б е л ы й
Рады?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Чему? Мне ныне дорога на свете
Одна лишь вещь — свобода!
(Уходит к себе, Белый за нею.)
Б е л ы й
Боже мой!
Что с вами приключилось? Я боялся
Одной лишь встречи с вами, молчаливой
И величавой в красоте своей,
Все снившейся мне в Мюнхене, Париже…
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
И вы о снах своих рассказывали
Всему Парижу с Эйфелевой башни?
Б е л ы й
Я думал все о вас и рад был встрече
Хоть с кем-то, кто вас знал иль слышал лишь,
И, радуясь, как весточке от вас,
О ком я мог, о чем заговорить,
Как не о вас, касаясь раны в сердце.
Пускай и больно, боль — моя любовь,
Отвергнутая вами вероломно.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
А броситься на землю не тянуло?
Б е л ы й
Смеетесь вы! Как это не похоже
На ту, чья женственность объята негой
И тишиною лучезарных зорь…
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
С любовью несказанной в мир сходящей?
О, песню эту знаю наизусть!
Не я ль предстала в ней Прекрасной Дамой,
В сон погруженной в замке, как в тюрьме?
Придумайте хоть что-нибудь свое,
Друг рыцаря, точнее, паж нескромный!
Б е л ы й
Обманут и отвергнут — крестный путь
Не страшен для влюбленного, но как же
Сыграли вы такую злую шутку
Над ним и над собою с Арлекином?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Да в хороводе это все легко.
Б е л ы й
Все это он творит, поэт-теург,
В союзе с чертенятами из топей.
О, посмеяться невозможно злей!
Любви не надо, нам разврат милей.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
То посмеялся предводитель масок,
О, не над вами, надо мной скорей.
Как бросилась я в омут, содрогнулась
Россия вся — скончался мой отец.
А я все хохотала с Арлекином…
Б е л ы й
О, боги! В самом деле Коломбина!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Зачем же было брать вам роль Пьеро?
Б е л ы й
(заговариваясь и убегая)
Теперь я знаю, кто вы. Кукла! Кукла!
Любовь Дмитриевна смеется до слез.
5
Шахматово. Идет дождь. В гостиной большого дома Александра Андреевна беспокойно прохаживается; входит Мария Андреевна с книжкой в руке.
М а р и я А н д р е е в н а. Детки вернулись с прогулки, совершенно мокрые и очень веселые.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Не прояснивается?
М а р и я А н д р е е в н а. Нет, мне кажется, только начинается. Там, где просвет, быстро надвигаются тучи и молнии блещут, как над полем Куликовым.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Грома не слыхала.
М а р и я А н д р е е в н а. Далеко же — и во времени, и в пространстве. Саша на радостях, что написал нечто получше, чем "Песня Судьбы", не усидел в Шахматове, уехал в Петербург, я боялась, прости меня, пьянствовать.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Я тоже так думала. Оказывается, он ожидал возвращения Любы, будто она забыла дорогу в Шахматово.
М а р и я А н д р е е в н а. Мне кажется, они условились. Может быть, Люба уже не собиралась сюда ехать. Объяснившись, приехали вместе, как ни в чем не бывало.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Нет, что-то случилось. Саша серьезен до торжественности и вместе с тем весел.
М а р и я А н д р е е в н а. Ну, это у него такой характер.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Да, как у меня. Когда по-настоящему трудно, я подбираюсь, и пустяки меня не волнуют.
М а р и я А н д р е е в н а. А Люба? Что означали ее отчаяние и намеки? Ничего не было?
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Ведет себя так, как ничего не было, то есть, как прежде, в лучшие минуты, этакая детская непосредственность, под стать Саше, когда он дурачится.
М а р и я А н д р е е в н а. Но это теперь не выходит у нее до конца.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Еще бы! Нельзя вечно играть девочку, будь ты настоящей актрисой в жизни и на сцене. Она беременна, и Саша это знает, но точно сговорились не думать пока об этом и не говорить мне. Игра в прятки, но природу не обманешь.
Входят Блок и Любовь Дмитриевна, свежие, как после купания, и задумчиво-серьезные до грусти.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (вздрагивая и уходя в сторону). Добрый вечер.
Б л о к. Как! Уже вечер? (Огорченно.) Мы опоздали на обед?!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (переглянувшись с Марией Андреевной). Ну, начинается!
Блок с деловым видом, как бы совершая что-то очень важное, молча и торопливо принимается прибирать в гостиной, делая все навыворот: хватает стенную лампу и ставит под рояль; пыхтя и что-то бормоча про себя, поднимает тяжелое старинное кресло, вызывая вскрики и смех, и ставит на стол; продолжая чинить беспорядок, наводя как бы порядок, замирает перед вырванными с места диванными валиками и начинает обращаться с ними, как с детьми, называя их "Гога" и "Магога".
Вскрикивая и пугаясь, все смеются, не замечая, как устанавливается напряженная атмосфера, как перед грозой.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (смеясь до слез). Хватит, Саша, хватит! Идем! Ты навел порядок, уложил спать деток, пора и восвояси.
Блок, упираясь, делает вид, что ударяется о косяк двери.
М а р и я А н д р е е в н а. Ах!
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (усаживаясь на диван). Ну-с, детки! Расшалились! Никак не могу привыкнуть к его дурачествам, что он клоун.
М а р и я А н д р е е в н а (выглядывая в дверь). Валится с ног, тыкается головой о мокрый шиповник… И как не поцарапается?
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. В дурачествах своих Саша безошибочен, как лунатик.
М а р и я А н д р е е в н а. Люба, обессилев от смеха, с трудом удерживает его и тащит.
Доносится женский смех. И вдруг блеск молнии озаряет дом и разносится гром. Александра Андреевна прибирает мелкие вещи.
М а р и я А н д р е е в н а. Да уберут сами. (Уходит к себе.)
Вбегает Любовь Дмитриевна с виноватым видом, ставит кресло на место.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (усаживая свекровь в кресло). Простите меня. Уже месяц, как я приехала с Сашей в Шахматово, и все не было дня, чтобы я не замечала вопроса в ваших глазах. Спасибо за молчание, я уже не говорю о Саше. Вы, может быть, спасли мне жизнь. И ребенку.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (вцепившись руками о подлокотники). Значит, это случилось.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да, не от Саши. Я была в отчаянии, хотела вытравить, да поздно. А Саша его принимает; ну, он и будет у нас.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Он сам ребенок.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Он ангел. Никакая грязь его не касается.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Я это говорю.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Саша еще хочет, чтобы я даже маме не говорила о всем горьком, связанном с ним. Это было одним из самых неразрешимых для меня вопросов — найти тут правду, по-настоящему простой, правдивый, без вызова и надрыва образ действия.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Да, да.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Я думаю, Саша прав. С какой стати будут знать другие, что все равно не поймут, а унижать и наказывать себя — так ведь в этом наполовину, по крайней мере, вызова и неестественности.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. О, да, конечно.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Мне хочется, как Саша решит. Пусть знают, кто знает мое горе, связанное с ребенком, а для других — просто у нас будет он.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Я знала. Поди к себе. Я тебе не судья. (Заговариваясь про себя.) Вытравить ребенка. Какая безумная жестокость!
Любовь Дмитриевна, выпрямившись, удаляется.
6
Квартира на Галерной. В большой после ремонта комнате (убрана стена между двумя маленькими) Любовь Дмитриевна, спокойная и тихая, как прежде, и Евгений Иванов. На звонок выходит Блок.
Б л о к (заглядывая в дверь). Письмо от мамы. Пойду допишу ей письмо. (Уходит к себе в кабинет.)
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Мне было страшно. Если бы не Саша, я не знаю, как бы я все это вынесла? Страшно было взглянуть в зеркало, наблюдая гибель своей красоты. Впрочем, Саша очень пил в эту зиму и совершенно не считался с моим состоянием.
И в а н о в. Простите, я бы не сказал. Он пил один, когда вас не было, блуждая по городу и заглядывая в кабаки. А тут он выписал из "Анны Карениной": "Но теперь все пойдет по-новому. Это вздор, что не допустит жизнь, что прошедшее не допустит. Надо биться, чтобы лучше, гораздо лучше жить".
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да, он обрадовался рождению мальчика, с удовольствием назвал его Дмитрием. Он был светел, раздумывая, как его растить, как воспитывать. Но жизнь не допустила.
И в а н о в. Бог дал, бог взял. Вы оба еще очень молоды.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Молоды? А вот что он пишет. (Берет в руки тетрадь.)
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Всё миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
И в а н о в. Убрал?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а (смахивая слезы). Ведь мы уезжаем. Все убрано, запаковано. Сюда уж больше, наверное, не вернемся.
И в а н о в. Но вы уезжаете вместе, в Италию, куда давно собирались.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да. Но то денег не было, то ему было не до меня. Я продала Русскому музею этюды Александра Иванова из отцовского наследства и рада, что Саша наконец побывает в Италии.
Б л о к (за письменным столом). А вечером я воротился совершенно потрясенный с "Трех сестер". Это — угол великого русского искусства, один из случайно сохранившихся, каким-то чудом не заплеванных углов моей пакостной, грязной, тупой и кровавой родины, которую я завтра, слава тебе господи, покину… Изо всех сил постараюсь я забыть начистоту всякую русскую "политику", всю российскую бездарность, все болота, чтобы стать человеком, а не машиной для приготовления злобы и ненависти. (Вскакивает с громким возгласом.)
Любовь Дмитриевна и Евгений Иванов прибегают к Блоку.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Саша!
Б л о к. Что, заговариваюсь? Я считаю теперь себя вправе умыть руки и заняться искусством. Пусть вешают, подлецы, и околевают в своих помоях.
И в а н о в. "Мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв"?
Б л о к. О, да!
И в а н о в. Прекрасно. Я пойду, а завтра, само собой, приеду вас проводить в благословленную Италию. Только, прошу, не надо поносить Россию, как всякий русский, покидая ее пределы.
Б л о к (с улыбкой). Не Россию я проклинаю, а упырей.
И в а н о в. Да и упыри наши.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Ну, начинается?
И в а н о в (убегая). Мне пора. Прощайте!
Б л о к (следуя за ним). Это, наверное, один из упырей под видом Жени. Да, не будем мы спать. Вскоре уже ехать на вокзал.
Блок и Иванов бегают по всей квартире, Любовь Дмитриевна смеется. И тут разносится утренний колокольный звон с Исаакия.
ЭПИЛОГ
Шоссейная дорога вдоль лесистой возвышенности с бесконечными далями. Хор масок и ряд действующих лиц, за ними следует Блок, погруженный в думы.
Б л о к
Над черной слякотью дороги
Не поднимается туман.
Везут, покряхтывая, дроги
Мой полинялый балаган.
Лицо дневное Арлекина
Еще бледней, чем лик Пьеро,
И в угол прячет Коломбина
Лохмотья, сшитые пестро…
Тащитесь, траурные клячи!
Актеры, правьте ремесло,
Чтобы от истины ходячей
Всем стало больно и светло!
В е р и г и н а
О, весна без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
М е й е р х о л ь д
Черный ворон в сумраке снежном,
Черный бархат на смуглых плечах.
Томный голос пением нежным
Мне поет о южных ночах.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
В легком сердце — страсть и беспечность,
Словно с моря мне подан знак.
Над бездонным провалом в вечность,
Задыхаясь, летит рысак.
В о л о х о в а
Страшный мир! Он для сердца тесен!
В нем — твоих поцелуев бред,
Темный морок цыганских песен,
Торопливый полет комет!
Хор масок пляшет, вовлекая в хоровод и актрис, и Мейерхольд их уводит за собой. Блок выбегает на луг.
Б л о к
О, я хочу безумно жить:
Всё сущее — увековечить,
Безличное — вочеловечить,
Несбывшееся — воплотить!
Пусть душит жизни сон тяжелый,
Пусть задыхаюсь в этом сне, —
Быть может, юноша веселый
В грядущем скажет обо мне:
Простим угрюмство — разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь — дитя добра и света,
Он весь — свободы торжество!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги