Тёмная лощина

13

01 марта 1985 г.

Сегодня менял свечи зажигания в тракторе. Болят руки и пальцы. Артрит, наверное. Я больше не весенний цыпленок. Весна. Весенний цыпленок. Весенняя лихорадка. У меня весна на уме. Она наступит только в конце месяца, и хотя порой снег выпадает и в апреле, и даже в мае, весна уже близко.

Хотя, даже если на улице весна, внутри моего дома — зима. Жена и дети считают меня дураком. Они меня больше не любят, и мне холодно. Они всё еще говорят, что любят меня, чмокают в щеку. Но их взгляды. Когда они смотрят на меня, я слышу вой метели. Может быть, это потому, что мы перестали верить в Бога и отдалились друг от друга? Не знаю. Мне просто хочется плакать.

Сделаю себе позже лекарство от артрита. Нужна кварта негашеной извести, две кварты воды, пинта льняного масла и немного сала. Все смешать, нанести, и буду бодр, как огурчик. Вот бы так же легко можно было исправить положение в семье.

03 марта 1985 г.

Артрит отступил. Сегодня резал ветки рядом с лощиной и увидел нечто невероятное. Нарост на старом вязе, прям на уровне головы. Он походил на лицо. Мастерство природы. Лик напомнил мне «Зеленого человека», о котором часто говорят в моих книгах. Он глядел на меня, и казалось, что он видит меня насквозь.

Лицо на дереве казалось грустным.

Патриция и дети сегодня не в духе. Вышел на улицу покурить трубку. На самом деле просто хотел передохнуть от них. Мне не нравится, что они делают со мной. Чувствую себя деревом.

Интересно, плачут ли деревья, когда никто не видит?

04 марта 1985 г.

Видел в поле сурка. Кажется, он припозднился к своему дню[4]. Но уже в летней шубке. Это не совсем нормально. Обычно сурки линяют в мае. От ручья в лощине — жалкая струйка, хотя запруд нигде нет. Воздух какой-то странный. И лицо с дерева исчезло. Или я перепутал деревья, когда сегодня хотел еще раз на него взглянуть? Оно испарилось. Иногда я тоже хочу исчезнуть… но у меня есть обязанности.

06 марта 1985 г.

Сегодня мы поехали в Севен Вэллис за зерном. Время шло к обеду, и все рабочие собрались около ворот амбара, чтобы поесть. Внезапно кто-то крикнул: «Бешеная собака!» — и я увидел, что огромный доберман рвется прямо к нам. Он рычал и мчался, а бежать было некуда, потому люди столпились перед дверью. В общем, встал я между ними и собакой и сказал слова из книги: «Собака, прижми свой нос к земле; Бог создал меня и тебя, собаку». Затем окрестил ее три раза и посмотрел ей в глаза. Пес перестал брызгать пеной, уселся и помахал хвостом. Старик Вэлман, который знает, чем я занимаюсь, хотел забрать собаку домой, но Пол Мельнишек, владелец мельницы, вызвал службу по отлову животных. Уверен, они усыпят пса. Жаль беднягу. Не хотел ему такого конца. Собаки близки к Богу.

07 марта 1985 г.

Мэтти снова попал в беду. Курил позади школы у столярки. Его поймали, он пререкался, когда его вели в кабинет директора. Десять дней будет оставаться после уроков. Я сказал директору, что Мэтти надо просто выпороть. Она сказала, что так больше не делают. А ведь он просто без царя в голове. Всё, чем занимается, когда не помогает по ферме, — сидит в своей комнате, играет на «Атари» и слушает музыку. Ей-богу, в этой музыке сам дьявол. Названия-то у песен: «The Number of the Beast» и «Shout at the Devil». Зовут это тяжелым металлом. Некоторые из певцов выглядят, как женщины. Носят больше макияжа, чем женщины. Я должен заставить его выбросить эту дрянь. Патриция говорит, что я слишком строг, но я начинаю думать, что всё совсем наоборот. Она балует его. Балует их всех.

Чего она хочет? Кабельного телевидения! Платить за то, что можно получить бесплатно. Она говорит, что у всех друзей наших детей есть кабельное, и у нас оно тоже должно быть. Я уперся, сказал «нет». У нас нет денег на новый комбайн и крышу для курятника. Как мы можем платить еще и за телевидение?

В любом случае это временное помешательство. Через десять лет кабельное будет никому не нужно. Как камни-питомцы или стерео. Я помню, дети клянчили его, я им сказал, что у нас нет лишних денег. Скажи я про стерео сейчас, они даже не вспомнят, что это. Никто не вспомнит.

В телевизоре нет ничего хорошего.

08 марта 1985 г.

Сегодня заходил Люк Джонс. Сказал, что его коровы постоянно убегают, а на новый забор нет денег, потому что он задолжал налоговой. Говорит, что это Рейган виноват, но я думаю, что он будет должен при любом президенте. Я сказал ему взять три пучка шерсти: один между рогами, один со спины и один с хвоста, потом смешать шерсть с кормом. В Книге говорится, что это заставит домашний скот всегда возвращаться домой.

10 марта 1985 г.

Заполучил копию Книги на немецком сегодня на аукционе в Ланкастере. Кирпичей купил, чтобы укрепить подпорную стену. Меньше, чем за пять долларов! Немецкий перевод стоил немного больше, но всё же это улов. Пишу и рассматриваю книгу. Считаю, что он похож на английскую версию. Прочитать не могу, но иметь приятно. Важно, чтобы такие вещи не терялись. Кроме того, хоть я и не умею читать латынь, книги, написанные на ней, пригодились. Я смог использовать рисунки и сигилы из них.

Сегодня было жарко, жарче, чем обычно в это время года. Значит, сезон будет сухим. Засуха. Белки и сурки уже в летних шубках (я видел еще парочку), а пауки плетут паутину низко к земле. Ручей в лощине почти высох. Плохие знаки. Плохой сезон.

11 марта 1985 г.

Сегодня вечером ругались с женой. Эта женщина испытывает мое терпение. Говорит, что я больше не люблю ее, потому что мы не занимаемся любовью. Она никогда так не разговаривала. Это все эти проклятые ток-шоу, которые она смотрит, типа Фила Донахью, и журналы, которые она читает. Во всяком случае Патриция сказала, что может найти счастье и в другом месте. Я сказал ей: «Полный вперед!». Может, тогда я смогу поспать.

Никуда она не пойдет. Я люблю ее, но слишком устал.

Слишком тепло на улице. Весна наступила рано. Комаров уже куча, роятся облаками. Еще один плохой знак.

13 марта 1985 г.

Жара не прекращается. Я читаю приметы, все они плохие. Засуха точно придет этим летом, если не остановить ее. Первый день весны уже на следующей неделе. Отличное время для пау-вау. Жаль, что я не могу использовать Книгу. Придется обратиться к «Демонолатрии», чтобы сделать всё правильно. Не нравится мне ее использовать, но другого выхода не вижу. В «Давно Потерянном Друге» нет ничего подходящего.

«Демонолатрия» написана на латыни. Хотел бы я понимать латынь. В Ганновере есть человек, Сол О'Коннор, который может помочь мне перевести нужные места. Он помогал мне и раньше, когда ему это было на руку. Он плохой человек, но у меня нет выбора. Если урожай погибнет этим летом, мы разоримся. Я умею работать с землей и лучше умру, чем продам ее застройщикам. Девочки хотят поступать в колледж. Урожай должен выжить.

Последние три ночи Патриция спит на диване. Она несчастна, и я не знаю, как сделать ее счастливой. Вчера я принес ей цветы, которые собрал в лощине, первые цветы весны, синие и желтые. По настоящему красивые, как и она. Я поднес их ей, когда она мыла посуду. Она просто фыркнула и поставила их в вазу. Думаю, она уже забыла о них. Пробовал заняться любовью с ней прошлой ночью. Она не издала ни звука, едва двигалась. Не думаю, что ей понравилось.

Я завоюю ее вновь, как только разберусь с посевами.

Необходимо выучить слова и медитировать до равноденствия. Строго поститься. О'Коннор сказал, что так написано.

Хорошо, что есть и не хочется.

17 марта 1985 г.

Голоден и слаб. Сделал себе немного чаю из березовой коры — это смягчило приступы. Выпил бы больше, но не могу. Надо соблюдать пост. Нельзя питать тело — это испортит пау-вау. Я плохо себя чувствую. Мучает головная боль, опять взъелся на Патрицию и детей.

Они понимают кое-что из того, что происходит. Дети не проявляют интереса к пау-вау, а Патриция многое забыла. Мой отец ворожил. И ее мать. Так мы и познакомились. Наши семьи иногда колдовали вместе. Раньше Патриция практиковала. Она была новичком, но верила. Теперь же говорит, что я должен прекратить. Больше не верит. Не соблюдает ритуалы. Не практикует. Вообще больше ничего не делает. Уже давно не говорит, что любит меня, а иногда мужчине нужно это слышать. Больше не смеется, если только не надо мной. Я чувствую себя одиноким даже в окружении семьи. Мужчина не должен так себя чувствовать в собственном доме.

Если бы только они знали, что я делаю всё это для них. Для всех нас. Нет ничего вернее традиций. Что будет делать следующее поколение, когда меня не станет? Может быть, я последний в этих местах? Слышал рассказы о парне на юге, ветеране Корейской войны. Народ зовет его Серебряным Джоном. Бродит по Аппалачам с гитарой с серебряными струнами. Говорят, сильный колдун. Слышал также, что поет он хорошо. Но так далеко на север он не заходит. Был еще старый колдун из амишей, но он умер пять лет назад. Теперь здесь, в центральной Пенсильвании, только О'Коннор и я.

О'Коннор плохой, без сомнений. Умел бы я читать латынь, можно было бы обходиться без него. В наших местах с «Демонолатрией» не дружил никто, кроме старого Ремайера, но он мертв уже почти пятьдесят лет. Мой отец хорошо отзывался о нем. Джон Блаймир убил Ремайера. Устроил поджог. Убил старика за его копию Книги, но она сгорела вместе с ним.

Со мной такого не произойдет. Хочу отойти в дом Господа в окружении семьи. Даже если они меня больше не любят, всё равно хочу, чтобы их лица стали последним, что я увижу. Может быть, тогда в них мелькнет хотя бы тень любви.

О'Коннор обучает меня. Я учу наизусть тексты, сигилы, ингредиенты. Я собираюсь вызвать помощника Ноденса, которого О'Коннор называет отцом Пана. Не встречал такого в книгах, но О'Коннор говорит, что многие книги по истории ошибаются. Ноденс — один из Тринадцати. Не ангелы и не демоны, они существуют за пределами рая и ада в месте, которое связывает эти сферы с нашим миром. Это место называют Лабиринтом. О'Коннор говорит, что помощники Ноденса могут благословить посевы и обеспечить нас хорошим урожаем, не важно, будет засуха или нет. О'Коннор также говорит, что мы должны быть осторожны, иначе можем вызвать одного из Тринадцати, а не помощника. Тогда плохо будет всем. Не хочу с ними связываться. О'Коннор говорит, что произносить имя Ноденса вслух нельзя, но ничего не сказал о письменной речи. Надеюсь, всё в порядке.

«Альманах Фермера» говорит, что 20 марта в 11:10 утра начнется весна. Тогда я сотворю заклинание, и всё будет хорошо. Если я не сплохую.

19 марта 1985 г.

Уже завтра. Не могу заснуть. Не чувствовал себя таким взволнованным уже давно. Всё будет хорошо. Патриция поднялась наверх и сегодня спит рядом со мной. После того как она заснула, я лежал и обнимал ее, слушал ее дыхание, вдыхал запах волос. Я был счастлив. Я всё еще люблю ее. Сейчас больше, чем когда-либо. Просто жаль, что она не чувствует того же. Возможно, она снова полюбит меня после того, как я спасу нашу семью.

21 марта 1985 г.

О'Коннор солгал. Он обманул меня. По крайней мере, я так думаю. Что-то пошло не так. Слова не сработали. Я не смог отправить его обратно. Я сотворил нечто ужасное. Привел что-то плохое в этот мир. И сейчас оно на свободе. В лощине.

Патриция и девочки с ним. И то, что я увидел… что они делали…

Нет, не могу писать об этом.

Что-то произошло с деревьями. Они другие. Мрачные. Они двигаются, и я слышу, как они шепчут друг другу на ветру. Только вот стоит штиль.

У деревьев появились лица. И они не выглядят грустными. Они выглядят сердитыми.

22 марта?

Я не знаю. Не могу вспомнить, какой день. Может быть, прошло всего несколько часов или, может быть, дней. Я не знаю. Я пьян. Тридцать лет не прикасался к спиртному, но теперь пьян в стельку. Или только пытаюсь напиться? Я всё еще бодрствую. Голова кружится, но этого мало. Я хочу онеметь. Умереть. Не хочу думать. А когда закрываю глаза, хочу ослепнуть навсегда.

О'Коннор мертв. Я не знал, с чего начать сегодня, поэтому решил рассказать об этом. Видел утром в новостях. Его нашли на заднем дворе, обожженного, рядом с бочкой. В ней всё еще был огонь. Сдается мне, он колдовал.

В доме нашли мертвую собаку… и мальчика. Оба зарезаны. Безжалостно убиты. Выпотрошены, как пара рыб. Знаки вырезаны прямо на коже. Внутренности исчезли. О'Коннор использовал их в ритуале. Копы не знают этого, но знаю я. Догадываюсь, что он пытался сделать. Сбежать! Пытался открыть дверь в место, куда людям путь заказан. Чертов дурак!

Все трое — О'Коннор, мальчик и собака — были покрыты какой-то странной плесенью. Не знаю, что это значит. Полиция тоже. В новостях ничего не сказали о книгах, думаю О'Коннор спрятал их где-то, как и я. Если полиция обнаружит их, лучше бы им сжечь всё до последней страницы. Некоторые вещи просто не должны существовать.

Он всегда говорил, что хочет найти дверь в другой мир. Теперь я уверен: он сделал это. Интересно, что он видел в пламени внутри бочонка? Другую сторону, как и ожидал?

Я тоже нашел дверь прямо в глубины, но не пошел туда. Напротив, нечто вышло в наш мир. Нечто с копытами, играя на флейте.

Не только оно. Другие сущности прошли через дверь и забрались внутрь деревьев. Я думаю, что это Элилиум. Читал о них в книгах. По-моему, они родня Легиону во главе с демоном по имени Эб, одним из Тринадцати. Они вселяются в растения. Но я не знаю наверняка и ничего не могу с ними поделать, не зная их имен. Имена — это сила. Если знать чье-то имя, то можно заставить его повиноваться. Изгнать. Имя дает контроль. Но если не знать имени или назвать неверное, случится беда.

Лощина теперь опасна. И если это распространится на остальную часть леса, тогда ничто уже не поможет.

Я не знаю имен тех, что вселились в деревья, но мне известно имя другого. Хайлиниус. Я искал его имя в книгах, но не смог найти. Ни одного упоминания о нем. Но это должно быть его имя, потому что именно так Патриция называла его, пока…

Мне нужно еще выпить.

Патриция.

Мы отправились в лощину тем утром сразу после того, как дети сели в школьный автобус. Мэтти ночевал у друга несколько дней. Девочки вернутся к обеду. Достаточно времени для того, чтобы провести ритуал. По правде говоря, я рассчитывал покончить со всем до полудня.

Несмотря на то, что накануне всё было хорошо, и я думал, что, возможно, всё меняется к лучшему, Патриция ворчала всю дорогу, высмеивая меня и традиции. Я напомнил ей, что ее родственники верили в магию и что она тоже раньше верила. Она сказала что-то грубое в ответ и больше мы не разговаривали. Хотя она всё равно шла со мной. По дороге я заметил, что ручей окончательно пересох.

Мы добрались до поляны. Пост ослабил меня, я постоянно чувствовал усталость. Патриция не постилась, но она и не участвовала в обряде, поэтому я решил, что всё будет в порядке. Мне просто нужна была ее помощь в подготовке места.

Я разложил вещи посреди поляны. Инструменты мага, необходимые именно для этого пау-вау. Жестяная банка, наполненная поваренной солью и порошкообразным известняком, три нити козьих волос, соединенные вместе с одним человеческим волосом (моим), две новые свечи, сделанные из пчелиного воска из наших собственных ульев и смешанные в лунном свете с менструальной кровью девственницы (я взял один из тампонов Джины из мусорного ведра в ванной комнате), случайно найденная кость (потому что, если бы я искал ее намеренно, она бы не сработала), ивовая ветка, указывающая на восход, срезанная одним махом после зимней оттепели, сосновые стружки и веточки шалфея, небольшая медная урна, чтобы сжечь их, оливковое масло.

Мы сгребли листья. Высыпали известь и соль на землю, скопировав сигилы из книги. Я рисовал их ивовой веткой. О'Коннор заострил на этом внимание. По-другому не сработало бы. Потребовалось около двух часов, чтобы сделать всё как положено. Мы были готовы.

Я капнул масла себе на лоб. Потом Патриции. Сказал ей держаться подальше от круга. Удостоверился, что тоже вышел за его границу. Поджег шалфей и сосновую стружку и стал ждать. Когда задымило вовсю, я взял кость и начал произносить слова так, как О'Коннор научил меня. Чуть не сломал язык.

В лощине потемнело, хотя небо оставалось ясным. Пау-вау заработало. Я зажег свечу и поставил ее на один конец круга. Затем произнес оставшуюся часть заклинания и попросил Патрицию бросить козьи волосы в урну. Они воняли, когда горели. Вскоре я почувствовал что-то еще. Запах внутри стойла. Лошадиный пот. Запах в спальне после горячей ночи с женой.

Запахло животным.

Я продолжал, говоря всё быстрее и громче. Помахал костью. Дым стал плотнее. Такой маленький огонь не мог дать столько дыма, но это часть пау-вау. Не было ветра, но дым тянулся к кругу и, казалось, закручивался воронкой в центре.

Лощина замерла. Даже Патриция была спокойна. Она наблюдала. Облизнула губы. Она выглядела возбужденной, и я подумал, что, может быть, она вспоминает, насколько это хорошо, когда волшебство работает. Возможно, всё будет в порядке.

Тьма отступила. Дым распался на длинные щупальца и вошел в деревья. На его месте, в центре круга, стоял древесный дух. Я видел изображения раньше, да и «Золотая ветвь» немного рассказывает о них. Некоторые люди называют таких духов сатирами. Вот, кого мы поймали. Сатир. Он смотрел на меня так, словно хотел убить. Без сомнения, это бы произошло, если бы он мог выйти из круга. Затем он заметил Патрицию, и его лицо смягчилось. Шевеление в его паху привлекало внимание. Похоже, Патриция возбуждала его. Сатир шагнул к ней, а когда подошел к границе круга, съежился и с ревом отступил.

— Ты не можешь покинуть круг, — сказал я.

Голос сатира был глубоким, с козьим блеянием.

— Я спал. Я был... в другом месте. Кто меня вызвал?

— Я, — несмотря на попытки, мой голос дрожал от страха. — И ты связан, как видишь.

Он фыркнул. Посмотрел на круг.

— Чьим именем ты меня связываешь?

О'Коннор мне этого не объяснил, поэтому я переключился на то, что знал из Книги.

— Наш Господь и Спаситель, Иисус Христос, — сказал я. — Своей кровью я вяжу тебя, именем Матфея, Марка, Луки и Иоанна, и моим именем, Нельсона Амоса Ле Хорна.

— Зачем ты вызвал меня?

— Наступили трудные времена на ферме. Я приказываю тебе благословить посевы и сделать урожай обильным.

— Только это и ничего больше?

Я кивнул.

— Исполни, и тогда я отпущу тебя обратно. Туда, откуда ты пришел.

— Очень хорошо.

Сатир поднес руку к губам, и именно тогда я заметил, что у него есть флейта. Он начал играть, и музыка была прекрасна. Я посчитал, что это было его благословение. Песня будет сыграна, и засуха не наступит. Я стоял, покачиваясь в такт музыке. Что-то начало происходить в моих штанах. Смущенный, я посмотрел на Патрицию и увидел, что она тоже почувствовала нечто подобное. Она сделала шаг вперед и облизнула губы.

Сатир прекратил играть.

— Подойди.

Он поманил ее. Она сделала еще один шаг. Я начал кричать, но было слишком поздно. Ее правая нога разрушила круг, смахнув соль и известь. Барьер распался, вспыхнул яркий свет. Сатир двигался, как молния. Он схватил Патрицию, сорвал с нее одежду, нагнул и…

Нужно еще выпить. Бутылка скоро опустеет. Ничего. Где-то есть сироп от кашля. Сойдет.

Ей понравилось. Он взял ее прямо в кругу. Без прелюдий. Точно так же, как лошади и коровы сходятся в поле. Он вскочил на нее, хмыкнул, и она сама подалась назад. Они рухнули в грязь, и Патриция улыбалась мне. По ее бедрам текла кровь, но она, похоже, не возражала. Я думал, меня стошнит.

Он посмотрел на меня.

— Ты к нам присоединишься? Будешь праздновать сезон?

Я отказался. Решил отправить его обратно, используя слова из «Демонолатрии», как О'Коннор сказал мне сделать, но они не сработали. Ничего не произошло. О'Коннор дал мне неправильные слова. Сатир, должно быть, понял, что я пытаюсь сделать, и рассмеялся. Он положил мою жену на землю и шагнул ко мне. Вышел из круга. Бросил флейту и неожиданно бросился на меня. Меня обдало зловонным дыханием. Когти полоснули по коже прямо над сердцем. Выступила кровь. Рану невыносимо жгло.

Я отступил и ударил его крестом. Сказал:

— Dullix, ix, ux. Ты не можешь обойти Понтия! Понтий выше Пилата!

Это заклинание защищает от увечий, и оно всегда срабатывало раньше. Но не в этот раз. Может, потому что на меня нападал не человек? Сатир продолжал наступать. Я пятился.

Деревья зашелестели, и в то время я не обратил на это внимания, но теперь знаю. Они просыпались.

Патриция лежала на земле с раздвинутыми ногами. Я любил ее лоно, наблюдал, как мои дети появляются из него на свет, но теперь не узнавал его. Патриция выглядела испорченной, а довольное выражение ее лица заставило мой желудок свернуться тугим узлом. Крик рвался из горла, но вместо этого я продолжал читать заученные формулы. Я пытался связать его, развернуть, замедлить. Я использовал каждую молитву, заклинание и благословение, которые мог вспомнить, но ничего не работало. Сатир приближался. Я крикнул Патриции, чтобы она бежала, но она рассмеялась в ответ. Сказала, что наконец нашла кого-то, кто может ее удовлетворить. Такую боль она мне еще не причиняла. К тому же она играла с собой. Обеими руками. Ее пальцы были влажными и красными.

У края лощины я прилично оторвался от сатира. Он замедлил шаг, развернулся и побежал к моей жене. Решил разобраться со мной потом. У него было кое-что другое на уме, а Патриция, похоже, была только рада его возвращению. Я думал о том, чтобы напасть на сатира, но это было глупо. Было больно покидать ее, но я ничего не мог сделать. Пришлось вернуться в дом.

Первым делом я остановил кровь. Она всё текла и текла, даже голова закружилась. Понадобилось четыре разных заклинания, прежде чем рана перестала кровоточить, но кожа по краям всё еще горела. Я залил рану перекисью. Жидкость пузырилась, я старался не потерять сознание. Боль быстро ушла, и я почувствовал себя лучше. Пришло время защитить свой дом от злых духов и нечисти. По завету Книги я взял чистый лист бумаги и написал:

I.

N.I.R.

I.

SANCTUS SPIRITUS

I.

N.I.R.

I.

Единственная фраза на латыни, которую я знаю. Хотел бы знать больше. Затем благословил бумагу: «Да храни нас ныне и присно, и во веки веков. Аминь». Наклеил ее поверх входной двери и сделал еще одну для задней. Теперь сатир не сможет попасть в дом. Всё, что мне осталось сделать — вернуть Патрицию. Она под заклятьем. Если удастся заманить ее в дом, возможно, оно разрушиться.

Я думаю, ему может навредить серебро. Причинить боль. Но у меня нет ни серебряных пуль, ни времени, чтобы их сделать. Только серебряный нож для пау-вау. Заправив его за пояс, я вернулся в лощину.

Деревья преградили мне дорогу. Стволы образовали непроходимую стену вокруг лощины. Каждый раз, когда я пытался пройти меж ними, они стонали, а их ветки цеплялись за меня или падали, пытаясь пробить мне голову. Я попробовал несколько заклинаний, но они не сработали. То, что захватило эти деревья, было из «Демонолатрии». Заклинания из Книги были бесполезны против них. Я не знал ни их истинных имен, ни изгоняющих ритуалов. У меня были книги, но все они были на латыни.

Я звал Патрицию, но она не отвечала. Весь день я бродил вокруг лощины, штурмуя непроходимую стену. Иногда я слышал свою жену: она смеялась и издавала звуки, о которых я не хочу говорить. Патриция никогда не вела себя так со мной. Она снова и снова кричала его имя. Хайлиниус. Вот как она его называла.

Слушая их, я становился всё злее и злее. Пытался прорваться сквозь линию деревьев, но ветки царапали меня из раза в раз. Я ударил ножом. Лезвие вошло в ствол, дерево затряслось. Думаю, серебро пришлось ему не по вкусу. Ветер будто бы вскрикнул, и дерево замерло. Остальные стали свирепее. Я потянул за рукоятку ножа, но он застрял наглухо. Я вырвался из плена ветвей и, спотыкаясь, пошел домой.

Я был вне себя. Девочки скоро должны были вернуться из школы. Я не знал, что делать дальше. Думал вызвать полицию, думал позвать соседей, даже подумывал о том, чтобы сжечь проклятый лес. В конце концов, вспомнил о бензопиле. Это хотя бы чуть-чуть уравнивало шансы. Жаль только, что у меня не было полотна из серебра, но кто же знал.

В то время как я…

Не могу писать об этом. Я утомлен до изнеможения. Слишком давно не спал, и пальцы болят. Позже. Я напишу об этом позже.

Позже

Ненадолго отключился. Алкоголь, должно быть, сделал свою работу. Голова болит. Кто-то кричит наверху. Не знаю, кто. Мэтти скоро вернется домой. Звонил телефон, но я не ответил.

Когда я вернулся на ферму, то ушел в сарай, а школьный автобус, должно быть, высадил Клаудию и Джину в конце переулка. Я не слышал его, но, думаю, так и было. Девочки вернулись домой, никого не нашли. Если они и звали, я их не слышал. Сарай стоит далековато, между кукурузным полем и заброшенной пристройкой, но я должен был их услышать. Возможно, они и не звали меня. Того, что случилось дальше, я предположить не мог. Что было у них в головах, пока я был в сарае, затачивал и смазывал цепь, заполнял бак? Решили они пойти на прогулку или на поиски матери? Я не знаю.

Я завел цепную пилу. Убедился, что она работает. Выйдя из сарая, я услышал музыку. Она вновь оказала на меня влияние, и мне стало стыдно. Сатир играл. Я побежал к лощине. Бензопила оттягивала руки. Будь я моложе… Дыхания не хватало, ноги ныли, а страх за жену захватил всё мое существо.

Я достиг вершины холма и там, возле линии деревьев, увидел сатира. Он танцевал и играл на флейте, а за ним шли мои дочери. Они… меня тошнит. Они раздевались. Просто скидывали одежду и бросали на землю. Я кричал, но они не обращали на меня внимания. Сатир скользнул меж деревьев, обратно в лощину, а за ним Клаудия и Джина. Я побежал, на ходу заводя пилу. Рев мотора заглушил проклятую музыку.

Мои девочки. Я помню, как они родились. Клаудия здесь, дома, Джина — в «Йорк-Мемориале». Они обе были хорошенькими, как их мать. Когда Клаудия схватила мой палец маленькой ручонкой, я чуть не заплакал. А Джина, она улыбнулась мне. Медсестра сказала, что это газы, но я-то знаю, что она узнала своего отца. Отец всегда знает.

Ветви сомкнулись передо мной, и я набросился на них. Махнул пилой, прорвался сквозь первый ряд. Деревья кричали. Я улыбался. Произнес заклинание и продолжил размахивать пилой. Полотно вгрызалось в древесину. Стволы падали на землю. Деревья бежали с моего пути. Вдруг ногу пронзила острая боль. Я посмотрел вниз и увидел прутик, который пробил мою голень насквозь. Обычная веточка, но ей хватило силы пронзить плоть и выйти с другой стороны. Я вырвал прутик, но тут из ниоткуда выскочила ветка и выдернула пилу из моих рук. Развернув мое же оружие против меня, она попыталась ударить пилой в шею. Я пригнулся, закричал и отступил. Чтобы не упасть, я схватился рукой за другой ствол, и он укусил меня. Я повернулся и увидел в коре лицо. Мои пальцы были в его рту. Я бы лишился их, если бы не выдернул руку. Ветки цеплялись за одежду и волосы, пытаясь удержать меня на месте, пока деревья передавали пилу одна другой. Мне удалось вырваться, и я выскочил из лощины.

Дыхание с хрипом вырывалось из глотки. Деревья гневно шелестели, но я был вне их досягаемости. Они не могли покинуть лощину, по крайней мере, пока. Раны на плече закровоточили снова, хотя заклинания должны были исцелить их. Книга подвела. Господь оставил меня. Я потерпел неудачу и не смог спасти свою семью.

Я решил, что если мне не помогает Бог, то, значит, нужно обратиться к кому-нибудь другому.

Так я и сделал. Вернулся домой весь в крови и соплях, плача и проклиная Бога. Перевязав раны, я обратился к книгам. Первой оказалась «Давно Потерянный Друг» — я швырнул ее на пол. Затем открыл «Демонолатрию» и попытался понять, что там написано. Пытался разобраться, для чего были заклинания, рассматривал гравюры и диаграммы. Просмотрел и другие книги. Всё, что связано с сатирами, дровяными духами или природой. Когда солнце зашло, у меня созрел план.

Первое, что я сделал — собрал всю известь, что у меня была, в мешки и загрузил в прицеп. Тяжелая работа, но она давалась мне легко, будто я помолодел лет на двадцать. Приладил прицеп к трактору, убедился, что тот заправлен. Вышло бы глупо, если бы бак опустел на полпути. Собрал остальные вещи, которые, как я думал, мне понадобятся, и ингредиенты для заклинания. Сделал запись в этом дневнике и учился, учился усерднее, чем когда-либо в жизни. Молился Господу, просил Его прощения за то, что я сказал, объяснил, что мне было больно и страшно за моих жену и дочерей, просил Его дать мне сил и напутствие. Но Господь молчал. Я так и не ощутил Его успокаивающего присутствия. Он больше не посещал мой дом, я не нашел его и в своем сердце. Именно Он повинен в том, что я призвал того, кого призвал.

Когда всё было готово, я поехал к лощине. Стемнело пару часов назад, но в лощине клубился особенный мрак. Свет фар, казалось, не проникает в него, а наоборот — кормит.

Я слышал флейту, Патрицию и девочек. Пытался игнорировать их, но не мог. Меня начало трясти. Они были там с этой тварью, и я знал, чем они занимаются. Моя жена и дочери. Мои девочки. Мои малышки.

Успокоившись, я спустился с трактора и схватил первый мешок. Разрезав его карманным ножом, я обошел лощину по кругу, оставляя за собой толстый след извести. К деревьям я не приближался. Они тянулись ко мне, но я их перехитрил. Деревья шелестели и шептались, покачиваясь взад-вперед. Из лощины продолжали доноситься звуки. Животные звуки. Их издавала моя семья.

Большая часть ночи ушла на то, чтобы закончить круг вокруг лощины. Я начертал символы, которые видел в книге. Потом произнес слова. Не знаю, правильно ли я прочитал их. Если я всё сделал правильно, то духи в деревьях не смогут заразить остальной лес.

Но это только первая часть. Рассматривая книги, я натолкнулся на заклинание, которое должно превращать древесину в камень. По крайней мере, так его понял я. Сомнения оставались, и будь проклятый О’Коннор жив, я бы справился у него, но ничего не попишешь.

Как только круг был закончен, я встал снаружи и начал произносить слова, надеясь, что произношу их верно. Закончив, я отступил и затаил дыхание. Звуки мгновенно стихли, как будто кто-то щелкнул выключателем. Деревья не превратились в обычный лес, но перестали двигаться. Флейта умолкла, больше не было стонов и вздохов. Всё стихло.

Я решил, что заклинание сработало.

Воцарившуюся тишину разорвал крик. Сначала Патриция, потом и девочки. Я стоял вне круга и звал их, и через минуту они ответили мне. Они вышли из лощины, переступили через круг, не обратив на него внимания. Я не беспокоился о том, что они разрушат его. Мое первое заклинание воздействовало только на сущности родом из другой реальности.

Патриция и девочки будто вышли с поля боя, как те ребята, которые вернулись из Вьетнама. Контуженные — так их называют. Обнаженные, исцарапанные. В волосах ветки и листья. Сатир сделал с девочками то же самое, что и с Патрицией. Я увидел кровь на их бедрах и отвернулся. Меня вырвало. Не думаю, что когда-нибудь смогу это забыть.

Они не помнили ничего из того, что произошло. Амнезия или что-то в этом роде. Патриция обвинила меня. Сказала, что потеряла память из-за нашего утреннего пау-вау. Она расстроила девочек. Я заставил всех успокоиться, насколько смог, помог подняться в прицеп и отвез домой. На всё про всё минут пять. Они заснули прежде, чем мы добрались до дома, и спали до утра.

Они, но не я. Когда встало солнце, я вернулся в лощину. Помолился, нарисовал на лбу защитный сигил. Но в нем не было нужды. Деревья снова были деревьями: когда я шел между ними, они не нападали.

В центре лощины я нашел Хайлиниуса. Он обратился в камень, вторая часть заклинания сработала. Я постучал о него кулаком (тем, который укусило дерево), и мне стало больно. Твердый, каменный. Даже там, между ног.

Оставалось сделать еще одно дело. Я нашел картинку в одной из книг по истории. Всё на латыни, но надпись переведена. Плита, тотем Ноденсу, одному из Тринадцати, которого я призвал, чтобы расправиться с сатиром. Плита был обнаружена ученым, парнем по имени Махен. Я не понимал всего, но догадался, что нужно сделать собственный тотем для верности. Картинка была достаточно подробной. Я понял, куда вписать свое имя и где должно быть имя Ноденса. Вспомнил, что О'Коннор говорил, что мы не должны произносить его имя вслух. А я написал его раньше в этом дневнике, и, возможно, тогда-то зло и началось. Вместо имени я вырезал «Лабиринт». В конце концов, он — Бог Лабиринта, поэтому я подумал, что это сработает. Остальное скопировал с картинки в книге один в один. Плиту установил в центр лощины, рядом с сатиром. Вот слова, которые я выгравировал на ней.

DEVOMLABYRINTHI

NLEHORNPOSSVIT

PROPTERNVPTIAS

QUASVIDITSVBVMRA

Я посмотрел на свою работу. Выполнена на совесть. Поднявшийся ветер быстро охладил разгоряченную кожу, высушил пот. За холмами послышались раскаты грома. Конечно, начался дождь. Но я настолько устал, что не почувствовал капель на коже.

Когда я вернулся домой, Патриция и девочки уже проснулись. Они были напуганы. Похоже, это чудовище отравило их каким-то ядом, и он ударил им в голову. Патриция заперлась с девочками на чердаке. Она боится, что я попытаюсь причинить им боль. Сказала, что я сделал что-то ужасное с ними в лесу. Я пытался войти к ним, но она грозится убить меня. Может быть, это какое-то оставшееся влияние сатира? Может быть, Хайлиниус еще жив там, под камнем? Я должен что-то сделать.

Взял кувалду и отправился в лощину. Подумал, что, если разбить его на кусочки, возможно, его хватка ослабнет или вовсе пропадет. Шел под дождем. Гром и молнии сотрясали воздух, но я не обращал на них внимания. Даже не заметил, что дождь смыл круг, пока не стало слишком поздно. Известь и соль превратились в размытые грязные пятна.

Сатир исчез. Сбежал даже в форме статуи. И моя плита вместе с ним. И деревья внутри котловины… были другими. Вся лощина переместилась. Сместилась. Сбежала. Ушла в другое место. Я не знаю куда. Может быть, туда, откуда они пришли, или, может быть, в другую часть леса. Они скрылись от меня.

Они снова кричат наверху. Собираюсь подняться и попытаться поговорить с ними. Я люблю жену. Люблю семью. Я просто хочу, чтобы всё было нормально. Я хочу, чтобы мы были счастливой семьей. Всё, что я делал, я делал для них. Если я смогу показать им это, заставить увидеть, тогда, может быть, мы справимся.

Я хочу, чтобы они любили меня так, как раньше.

Напишу позже. Положу дневник в сундук к другим книгам, чтобы он был в безопасности.

Пойду на чердак. Попробую всё исправить.

Это забавно. Я поднимался на этот чердак миллион раз, но эта лестница никогда не казалась такой крутой, как сейчас.

Господи, как я устал.