Тёмная лощина

4

Когда мы вернулись домой, ноги и руки покалывало, будто я их отсидел. В ушах звенело, к горлу подкатывала тошнота. По спине побежал холодный пот, и меня охватила дрожь, несмотря на теплую погоду. И тут меня настиг запоздалый шок. Перед глазами всё поплыло, я чуть не упал прямо во дворе. Спотыкаясь, я дошел до двери и попытался прийти в себя.

— Ладно, мы этого не видели, — сказал я Большому Стиву, а затем повторил мантру для себя. Но это не сделало увиденное менее настоящим.

Стоило отцепить поводок, как Большой Стив ринулся на кухню. Его миски для еды и воды стояли на полу рядом со старинным сервантом, в котором хранился фарфор бабушки Тары. Пока я вешал поводок и закуривал следующую сигарету, Большой Стив погрузил морду в плошку и жадно залакал. Он так старался, что расплескал воду вокруг. Я вытер пол бумажным полотенцем. Закончив пить, Большой Стив подошел к стойке. На ней стояла плетеная корзинка с собачьими лакомствами. Он выжидающе посмотрел на меня и помахал хвостом.

Я рассмеялся и, как только это сделал, почувствовал, что немного расслабился. Несмотря на всё, что сегодня произошло, Большой Стив придерживался привычного распорядка. Каждый день, возвращаясь с утренней прогулки, первое, что я делал — давал ему косточку. Обычно он жевал ее под моим столом, когда я садился работать. Это занимало его где-то полтора часа. После он обычно дремал.

Я усмехнулся.

— Хочешь косточку?

Он подпрыгнул и завертелся волчком. Бывало, я жалел, что не застал его щенком. Держу пари, он был милашкой.

Я вытащил из корзины кость и дал ему, не заставляя делать трюки (сидеть, трястись, ложиться, перекатываться и вставать). В конце концов, после всего, через что он сегодня прошел, было бы нечестно заставлять его работать за лакомство. Большой Стив умело поймал кость на лету, а затем, гарцуя с высоко поднятой головой, отправился в кабинет. Там он свернулся калачиком под столом и радостно захрустел.

Я решил последовать его примеру и избавиться от впечатлений странного утреннего происшествия. Я включил кофеварку, затем ноутбук и, наконец, стереосистему в режиме случайного воспроизведения. Мне нравится писать под музыку, но я убавляю громкость почти до минимума, оставляя ее на уровне фонового шума. Заиграли Queensryche, затем Water Boys. Я довольно эклектичен в плане музыки. К тому моменту, когда кофе оказался в кружке, а я — в кабинете, компьютер был готов к работе. Щелчок мыши, и вот новый документ уставился на меня пустой белой страницей.

Новый роман. Могу писать всё что хочу. Предварительный синопсис не связывал мне руки. Пределов нет. К тому же роман нужно сдавать только в середине июля. Легко.

Я продолжил ежедневный ритуал: подвигал головой из стороны в сторону, расслабляя шею, хрустнул суставами пальцев. Это может показаться забавным, но так я начинал работу каждое утро. Новая сигарета, глоток кофе, глубокий вдох и выдох. Кружка тихонько стукнула по столу. Пальцы парили над клавиатурой в беспокойном ожидании.

Компьютер издал звук, и я подумал, что он похож на звук флейты. На заднем плане Water Boys пели о великом боге Пане, который всё еще бродит по нашей планете.

Пан. Какое-то время я перебирал в памяти с чем это имя могло быть связано. Пан. Бог из греческой или римской мифологии, если я правильно вспомнил. Сатир.

— Вот дерьмо.

Мои руки и губы задрожали, им вторил кончик сигареты.

Как приливная волна, вернулись воспоминания: Шелли на четвереньках сосет член окаменевшего сатира. Статуя оживает, камень превращается в плоть. Смех существа эхом отзывался в моей голове вместе с чарующей мелодией. И эта странная каменная плита с неразборчивыми словами. Мало похоже на правду, не так ли?

Я начал прокручивать в голове воспоминания. Каменная плита: коснувшись ее, я ощутил вибрацию в кончиках пальцев и чувствовал ее, пока счищал грязь. Под ногтями чернела земля — значит, это не было выдумкой. Кто вырезал надпись и что там делала плита, я понятия не имел, но она там определенно была. Хоть я и не понимал, зачем. Может быть, дети поставили ее там, сделав что-то вроде бутафории для Хэллоуина, а может, это был указатель на секретный штаб в лесу.

Я обдумал это и перешел к сатиру. Именно тогда мой разум стал умолять меня остановиться, дошел до точки и решил отдохнуть, пока я не вернусь к более прозаическим мыслям.

Увиденное нами сегодня не было похоже на случай в школьные годы, когда что-то в лесу разрушило мои планы забраться в трусики Бекки Шрам. То, что мы испытали в ту ночь, легко объяснялось оленем, медведем или каким-нибудь деревенским пьянчугой. Сегодняшняя история была совсем другой. Сатиры — мифические существа. Их не существует. И всё же, несмотря на этот досадный факт, я видел одного. Видел воочию, как статуя сатира ожила прямо передо мной, что в принципе невозможно. Но всё же произошло. Что оставляло мне мало места для маневра. Во-первых, я или сошел с ума, или был близок к этому. Такое положение дел мне не нравилось. Может быть, я отключился посреди леса и мне всё приснилось? Но в это я не верил. Походило на никуда не годный сюжетный прием из романа, за который редактор застрелил бы меня, случись мне написать что-либо подобное. И кроме того, Большой Стив тоже это видел и явно реагировал на происходящее, а его в отсутствии здравомыслия упрекнуть невозможно.

Однако статуи просто так не оживают, так что, возможно, это была не статуя. Может быть, это был просто парень, одетый в костюм сатира? Сначала я думал, что он просто волосатый человек, пока не увидел рога, уши и копыта. Но могли же это быть реквизиты?! Их достаточно легко сделать! Годом раньше я посетил слет любителей ужасов, фэнтези и научной фантастики и видел весьма убедительные костюмы: люди, одетые как эльфы, рыцари-джедаи и даже клингоны. В любом тематическом магазине за несколько баксов можно купить накладные уши, как у вулканцев из «Звездного Пути». У Шелли просто появился новый парень, которому по вкусу предаваться утехам на открытом воздухе! Один из тех, кто любит наряжаться в животных и участвовать в оргиях. В СМИ их зовут «фурри». Наверно, они заранее планировали встретиться в лесу. Думали, что лощина — красивое, уединенное место, где они смогли бы развлечься без свидетелей. Если только не учитывать меня и Большого Стива, случайно наткнувшихся на парочку прямо посреди минета.

«Или золотого дождя», — подумал я, вспомнив, как он мочился прямо на лицо Шелли. А потом и на свое. Еще он мог быть бисексуалом или увлекаться сексом втроем. В конце концов, он пригласил меня присоединиться. Кстати, еще один важный момент: он говорил на чистом английском. Что касается камня, превратившегося в плоть, наверное, это была игра света. Мираж. Там, откуда я наблюдал, было довольно темно, а в лощине ярко светило солнце, так что глаза вполне могли меня обмануть. В этих объяснениях был смысл.

В итоге я сказал себе, что это просто чувак в костюме. Хотя и не поверил ни единому слову.

Тем не менее нужно было двигаться дальше. У меня была задумка книги, которую следовало воплотить в жизнь. На стерео играл «Achtung Baby» от U2. Я попытался забыться в мелодии, услышать слова, но ничего не произошло. И хотя руки перестали трястись, пальцы всё еще не двигались. Я налил еще одну чашку кофе, глубоко вздохнул и сел. Курсор моргал, как глаз.

Я показал ему средний палец.

К тому времени Большой Стив догрыз кость и улегся, свернувшись калачиком, под столом. Вскоре он глубоко задышал. Быстро же он уснул. Видимо, для себя он уже решил, что мы сегодня видели.

Я снова хрустнул костяшками пальцев, а затем набрал: «ГЛАВА ПЕРВАЯ».

— Прекрасно, — сказал я своей музе. — Начало великолепное. Дальше что?

Пятнадцать минут тупого сидения, гипнотизирования курсора и сигареты за сигаретой. Я не верю в творческий кризис, термин, используемый авторами для описания дней, когда они не могут найти слова или идею. Творческий кризис — не что иное, как удобное оправдание лени. Напоите меня и запустите в комнату, полную писателей или редакторов, и вы услышите, как я говорю это снова и снова. Если вы пишете как я, пишете, чтобы оплачивать счета, иметь крышу над головой и еду на столе, вы не можете позволить себе творческий кризис. Это похоже на любую другую работу — вы появляетесь, свистит звонок, и вы начинаете работать, хотите того или нет. В противном случае вы просто ленивая задница, которая полагается на веру, что супруга принесет домой бекон.

Я не верил в творческий кризис, но, черт возьми, я не смог ничего написать этим утром. Я пытался пойти напролом, но слова не шли. Все мысли о гражданской войне, которые у меня были и которые я обдумывал всю зиму, испарились. Я не мог вспомнить ни одной, и когда мозг истощился, осталась только головная боль. В конце концов, после продолжительного периода бездействия включилась экранная заставка.

Смирившись с тем, что слов сегодня не будет, я вышел в Сеть и проверил электронную почту.

Ничего нового. Несколько читателей поделились мнением о моих книгах. Я ответил каждому: благодарил за добрые слова; извинялся, если истории им не понравились, и предлагал дождаться моего следующего романа. Написала редактор. Спрашивала, когда она сможет прочесть что-нибудь новенькое от меня. Я солгал, ответив, что всё замечательно, работа кипит, и я буду рад выслать первые три главы в ближайшее время.

Головная боль усилилась до такой степени, что не удавалось сосредоточиться даже на электронной почте. Я застонал от раздражения. Большой Стив открыл один глаз, посмотрел на меня и снова заснул. Я вновь открыл файл и попытался что-нибудь написать, но единственным, что двигалось на странице, был курсор. Он моргал.

— Да пошло оно.

Я выключил компьютер, вышел на улицу и спустился к заправке на углу купить сигарет. Погода всё еще радовала, но мое настроение уже испортилось.

Динамик сверху защебетал, когда открылись двери. Лесли Вандеркамп стояла за кассой точно так же, как и в любой другой будний день с восьми до пяти. Каждый месяц она красила волосы в новый цвет. Еще вчера ее шевелюра была рыжеватой, а сегодня уже ярко-розовой.

— Эй, Адам, — она улыбнулась и надула пузырь из жвачки.

— Классные волосы, — сказал я.

— Благодарю. Покрасила вчера вечером.

— Весьма розово.

Она рассмеялась.

— Уже начал писать новую книгу?

Я открыл холодильник и взял бутылку лимонада.

— Лучше не спрашивай.

— Так плохо, да? — она рассчитала клиентку, покупающую лотерейные билеты и бензин, а я встал в очередь. Мне нравилась Лесли. Она была матерью-одиночкой в свои двадцать с хвостиком, ее сыну было два года. С его отцом она познакомилась в одном из баров Мэриленда — это была их единственная встреча. Он погиб в автокатастрофе спустя два дня, накачанный алкоголем похлеще, чем пивоваренный завод.

Лесли читала все мои книги, и с годами она превратилась для меня в источник сюжетов. Кроме того, она продавала сигареты, что сделало ее третьей самой важной женщиной в моей жизни после жены и редактора.

Наконец-то клиентка ушла, и Лесли снова обратила на меня внимание.

— Творческий кризис?

— Да, — кивнул я. — И весьма тяжелый.

Она удивилась.

— Я думала, ты не веришь в творческий кризис.

— Теперь верю.

Лесли подошла к стойке и на автомате вытащила две пачки сигарет, даже не спрашивая марку. Как я уже сказал, она была хороша. Деньги за соду и курево легли на стойку. Лесли нахмурилась, отсчитывая сдачу.

— Ты в порядке, Адам? Выглядишь не очень...

— По моему я заболел, — соврал я. — Простуда или что-то в этом роде.

Она глянула на улицу.

— В такую-то погоду? Отстой. На улице так хорошо. Почти лето!

Мы поболтали еще пару минут. Лесли волновалась. Она рассказала о свидании, на которое собиралась в среду вечером с парнем по имени Майкл Джитлсон. Она купила новый наряд и попросила маму посидеть с ребенком.

Вошел постоянный покупатель, старик по имени Марвин. Он взял газету, увидел, что мы с Лесли разговариваем, и улыбнулся.

— Следи за тем, что говоришь этому парню, Лесли. Он наверняка напишет об этом в своей следующей книге!

Он рассмеялся, а я вежливо улыбнулся и мысленно пожелал ему подавиться свежими новостями. Писатели постоянно слышат подобные обвинения, и это раздражает. Я сказал Лесли, что зайду завтра, попрощался с Марвином и ушел.

Вернувшись домой, я понял, что всё равно ничего не напишу, и решил подстричь газон. На самом деле лужайка была в порядке, но есть нечто в первом весеннем покосе, что заставляет чувствовать себя лучше: запах свежескошенной травы, тяжесть косилки в руках и аккуратные симметричные линии. Я подумал, что старый-добрый труд перезагрузит печатную машинку в моей голове.

Убедившись, что в газонокосилке достаточно масла и бензина, я выкатил ее на подъездную дорожку. Хватило двух попыток, чтобы мотор громко затарахтел. Видел бы это старина Мерл, точно чертыхался бы весь оставшийся день. Особенно после возни с собственным инструментом.

Вспомнив ругань соседа, я вернулся мыслями к происшествию в лесу. В тот момент всё казалось таким естественным. Жизнь текла своим чередом. Брань Мерла, Пол Легерски с рычащей машиной и орущей музыкой — обычные дела. Все это создавало ощущение безопасности и никак не сочеталось с тем, что я увидел в лесу.

Задним числом я понял, что даже в тот момент уже были странности. Я ведь слышал флейту примерно в то же время, что и Мерла с Полом.

Я косил на автопилоте, толкая газонокосилку вверх и вниз по двору. Насекомые разбегались с моего пути, первые весенние одуванчики падали замертво, скошенные безжалостными лезвиями. Запах травы наполнил воздух, прохладный ветерок щекотал лицо, но наслаждение так и не приходило. Ручка газонокосилки вибрировала в полную силу, но я почти не чувствовал этого. Мысли уводили меня в другое место. Шелли, обнаженная и на коленях… Пришлось напрячься, чтобы выкинуть эту картинку из головы. Член опять набух.

Закончив три круга, я начал четвертый, как вдруг кто-то дотронулся до моего плеча. Тело подбросило вверх, будто пружиной. Ладони соскользнули с предохранителя и газонокосилка заглохла.

Сердце пустилось в галоп, я резко обернулся. Позади стоял Мерл. Он смеялся, его пивной живот дрожал, как хлебное тесто.

— Извини, Адам, — сказал он, переводя дыхание. Мясистое лицо старика было красным, как свекла. — Не хотел довести тебя до сердечного приступа.

— Похоже, тебя самого сейчас кондратий хватит, — ответил я. — Уверен, что смех — лучшее лекарство в твоем случае?

Годом раньше Мерлу вшили стент в сердце, сразу после развода. Это был второй сердечный приступ за пару лет. Первый случился, когда его жена Пегги сказала, что уходит к инструктору по тхэквондо. Парень был на двадцать лет моложе Мерла.

Несмотря на испуг, я улыбнулся и рукавом вытер пот со лба.

— Если умру сейчас, — пошутил Мерл, — мне не придется больше платить алименты.

Мерл Лафман жил через два дома от нас. Слегка за пятьдесят, он был большим, веселым человеком. Любил поесть, выпить и особенно — посмеяться. Логично, учитывая его фамилию[2]. Он продавал антиквариат прямо из дома, часть которого переделал под магазин. А всё благодаря новому градостроительному закону относительно Мэйн-стрит. Несколько лет назад город решил привлечь туристов и поэтому разрешил совмещать жилые и нежилые помещения. Теперь многие дома обросли настоящими витринами. Мы с Тарой и сами подумывали открыть магазин подержанных книг, но так и не собрались с духом. А вот у Мерла кроме антикварного магазина была еще столярная мастерская, где он делал мебель. Немного громкий, самоуверенный шутник, каких поискать, Мерл был хорошим парнем и отличным соседом.

Между домом Мерла и нашим стояло здание, которое разделили на квартиры: одна наверху, другая внизу. Кори Питерс жил на первом этаже. Неплохой парнишка, около двадцати, высокий и худой, со следами подростковых прыщей на лице, склонностью носить бейсболки задом наперед и слишком низко спускать джинсы. Он забросил учебу и работал в местном «Уолмарте», где частенько давал нам скидки на бакалейные товары. Кори слишком много играл в видеоигры и коллекционировал фильмы о Джеймсе Бонде на DVD. А еще он хуже всех имитировал британский акцент. Хуже всех в мире!

Над ним жил Клифф Свансон. Клифф был дважды разведенным убежденным холостяком сорока лет. Он работал на мебельном заводе в Балтиморе и ездил на «Харлее», если позволяла погода. Клифф держал свой байк в нашем гараже просто потому, что в его доме не было места для мотоцикла. У Клиффа были длинные волосы, всегда собранные в хвост, и сексуальная жизнь, которым я завидовал, а также мрачное одиночество, наблюдая которое, я радовался всему, что имею. Иногда я размышлял, чья жизнь лучше, но так и не пришел к однозначному ответу.

Среди наших соседей был и Дейл Хобнер, живущий в доме справа от нас. Он был отставным инженером, только-только перевалившим за шестьдесят, с неизбывным желанием подкинуть мне идею-другую для рассказа. Откровенно говоря, он и его жена Клодин стали для нас кем-то вроде суррогатных родителей. Летом я помогал Дейлу с лужайкой, зимой — со снегом. Хобнеры частенько делились с нами овощами со своего огорода и присматривали за Тарой и Большим Стивом, когда мне приходилось уезжать в очередной писательский тур или ехать в Нью-Йорк на встречу с издателем. Мы настолько доверяли друг другу, что у нас были ключи от домов друг друга.

Это был хороший район, и у нас были хорошие соседи. Конечно, Мерл брал у меня фильмы и не возвращал, а иногда слишком грубо шутил, Клифф любил напиваться, а потом гонять на «Харлее» по аллее, или хвастаться своими дикими сексуальными подвигами, Дейл каждую субботу вставал ни свет ни заря и приступал к своим отнюдь не тихим занятиям, не обращая внимания на пытающихся выспаться соседей, а у Кори была дурная привычка сообщать людям, что он не только на короткой ноге с Адамом Сенфтом, писателем детективов, но и знает, где тот живет (Тара и я ценим нашу частную жизнь, но из-за того что Кори тяжело держать язык за зубами, к нам несколько раз стучались незнакомцы — охотники за автографами). И больше всего соседи любили донимать меня во время выборов, так как все они были республиканцами, а я — демократом (кроме Кори, которому на последних выборах был трудно назвать даже одного из кандидатов, не говоря уже о том, чтобы размышлять о предвыборных программах). Но это мелочи, и, несмотря на них, а, может быть, и именно благодаря им, мне очень нравились наши соседи. Сегодня вам повезло, если вы знаете хотя бы фамилию людей, которые живут по соседству. Может быть, вы улыбаетесь и киваете, когда проходите мимо друг друга, обмениваетесь приветствиями или новостями, но этим всё и ограничивается. В нашем же случае соседи были друзьями, и мне нравилось жить рядом с ними. Мы были маленьким счастливым сообществом на углу Мэйн-стрит.

Смех Мерла закончился вздохом. В руках он держал две банки пива.

— Я тут подумал завлечь тебя одной из моих подружек.

— Правильно подумал, — я взял банку. Она была холодной и влажной, а тихий хлопок прозвучал как музыка для моих ушей. Одним махом влив в себя половину, я приложил металлическую стенку к разгоряченному лбу.

— В точку.

— Нет ничего лучше холодного пива в теплый весенний день, — согласился Мерл, сделав хороший глоток. — И до чего же тепло! Не помню, когда в последний раз жара приходила так рано. Почти лето!

Я кивнул.

— Да, да. Надеюсь, холода уже не вернутся.

— Поверь мне, это будет странная весна, — он сделал еще один глоток и рыгнул.

— Да неужели? — спросил я.

— Конечно. В «Фермерском альманахе» так написали, а там никогда не ошибаются.

— И ты в это веришь?!

«Фермерский альманах» — это толстый ежегодник, в котором печатают сборную солянку из фольклора, отчетов об урожаях и советов по садоводству. Очень популярное чтиво в таких сельских городках, как наш.

— Конечно, — сказал Мерл. — Зима была ветренная, а это значит, что весна будет теплой. Были и другие признаки. Помнишь луну на прошлой неделе? Такая ясная, белая. Это знак. Сверчки просыпаются рано, и паутина в траве по утрам. И мои рододендроны.

— Что с ними? — я попытался скрыть ироничную усмешку.

— Они уже цветут. Листья полностью раскрылись. Верный признак теплой погоды.

— Согласно «Фермерскому альманаху»?

Он кивнул.

— Да, это и другое. Старожилы знают.

— Как? — спросил я. — Пау-вау?

Мерл подмигнул.

— Ага. Когда я был ребенком, я помню, бабушка ворожила. И она никогда не ошибалась.

Я знал всё об искусстве пау-вау. Центральная Пенсильвания — это культурный «плавильный котел», заселенный в основном немцами, англичанами и ирландцами. Одной из самых заметных особенностей этих людей была вера в пау-вау. Это своего рода деревенская мешанина из белой и черной магии, фольклора и Библии. На Юге нечто подобное называют «худу» (не путать с «вуду»), но здесь — пау-вау. Я уже рассказывал историю про мою бабушку: она заставила меня съесть листочек ядовитого плюща, и теперь я невосприимчив к его укусам. Пример небольшого пау-вау. Вероятно, такая ворожба похожа на пережитки дремучего прошлого, но она всё еще практикуется в некоторых отдаленных уголках страны.

Коренные жители нашего района, индейцы Саскуеханнок, практиковали шаманизм. Прибывшие немецкие поселенцы принесли свою форму волшбы — магическую дисциплину браухери. На протяжении многих лет они смешивались и в итоге стали известны как пау-вау. У него даже есть свод правил — «Давно Потерянный Друг» Джона Джорджа Хомана. Книгу напечатали в 1819 году, и она стала Священным Писанием пау-вау. Мне приходилось встречать копию этой книги: она была очень дорогая, к тому же хранилась за стеклом, так что творение Хомана я так и не прочел.

Предположительно книга ссылалась на разные источники, включая еврейскую каббалу, африканские племенные верования, немецкий мистицизм, цыганские знания, церемонии друидов и древнеегипетские учения. Она представляла собой странную энциклопедию, в которой были собраны рецепты лекарств, заклинания и оберегов. Знахари, которые лечили пациентов по методикам «Давно Потерянного Друга», были распространены в округе до конца шестидесятых годов, и даже сегодня некоторые из пожилых жителей сначала обращались к ним, а потом уже к квалифицированным врачам.

— Значит, адепты пау-вау способны предсказывать погоду? — спросил я.

Мерл пожал плечами.

— Думаю, да. Я знаю, что моя бабушка могла.

— Да ладно, — я сделал паузу, чтобы прикурить. — Не нужно практиковать магию, чтобы предсказывать погоду. У моего отца был осколок в ноге со времен Вьетнама, и он говорил, что рана всегда болела перед грозой.

— Да, — согласился Мерл. — Можно и так.

Я пригладил волосы и вытер пот со лба.

— Ну, в одном ты прав: сегодня жарко.

— Смотрю, сегодня не пишешь, — заметил Мерл, кивая банкой на газонокосилку. — Наверное, тебе стоит вернуться к работе.

— Да нет. Не думаю, что смогу сегодня закончить хоть что-то.

— Почему?

Я вздохнул.

— Странное утро.

Настала одна из тех неудобных пауз, когда слушатель хочет узнать больше, а рассказчик не особо настроен рассказывать. Мы заполняли тишину, потягивая пиво. Я копнул землю ногой.

— Слушай, Мерл, хочу тебя кое о чем спросить?

— Валяй.

— Ты знаешь Шелли Карпентер, живет на Форрест-авеню?

Его лицо посветлело.

— Девушка? Бегает здесь каждое утро? С симпатичной задницей?

— Та самая.

Мерл снова рыгнул.

— Ну и?

— Есть ли... Не знаешь, есть ли у нее парень?

Он нахмурился.

— Парень? Мы с ней не так хорошо знакомы, Адам. Я просто смотрю на ее задницу, когда она бегает.

— Ну ладно.

Я закончил свое пиво и смял банку.

Мерл уставился на меня с похабной полуулыбкой.

— А что? Она тебе нравится? Собираешься попасть в списки бестселлеров и завести себе молоденькую цыпочку?

— Нет, — я ощетинился. — Не будь мудаком. Я просто видел ее вместе с парнем в лесу этим утром. Выглядело странновато.

Мерл засунул указательный палец в нос и вытащил «приз». Он вытер его о рубашку и посмотрел на меня.

— Что ты делал в лесу? И коль на то пошло, что она там делала?

— Я гулял с Большим Стивом, как обычно. Не знаю, что там делала Шелли. Поэтому и спрашиваю.

— Не знаю, приятель, — Мерл нахмурился. — И не хочу знать.

— Что ты имеешь в виду?

— Это значит, что я не хочу знать, кто с кем спит на этой улице. Это не мое дело, и ни к чему хорошему такое любопытство не приводит.

— Мерл… — я стиснул зубы. — Перестань. Я не вожу шашни с Шелли Карпентер. Я же сказал, мы с Большим Стивом видели ее с парнем этим утром. Мне просто было любопытно.

— Не знаю, зачем ты вообще ходишь гулять в этот лес. Меня он пугает.

Я был удивлен. За все годы, что я знал Мерла, я никогда не слышал, чтобы он признавался, что боится чего-то еще, кроме адвокатов бывшей жены.

Он огляделся.

— А где Большой Стив?

Я указал на дом.

— Внутри. Скорее всего, спит под столом. Он ленивый.

— Да, но он славный пес. Мухи не обидит.

Я вспомнил как Большой Стив вел себя утром в лесу.

— Эй, — раздался голос во дворе, — вас, ребята, подзаправить?

Мы с Мерлом обернулись. Дейл Хобнер шел к нам, неся еще три пива.

— Это частная вечеринка, — спросил он, — или можно присоединиться?

Мы с благодарностью приняли пиво. Не то, чтобы я планировал напиться в середине дня, но согласился ради хорошей дружеской беседы. Тара вернется с работы через несколько часов, да и я уже смирился с тем, что ничего сегодня не напишу. Мерл и Дейл и поодиночке были отличной компанией, а вместе, да при участии пива — от такого нельзя отказываться.

— Ну, что нового? — спросил Дейл.

— Мы созвали совет, — сказал Мерл, открывая банку. — Собираемся тебя выселить, а затем сдать твой дом женской команде по волейболу.

Дейл нахмурился.

— Посмотрим, угощу ли я тебя еще хоть раз пивом, толстый ублюдок.

Разговор шел на моем участке, поэтому мы решили переместиться во внутренний дворик. Иногда я писал там, когда стояла хорошая погода. Во дворике были гриль и круглый стол с четырьмя пластиковыми стульями под зонтиком. Мы устроились поудобнее и не торопясь потягивали пиво. Я стряхивал сигаретный пепел прямо на землю.

— Эй, Дейл, — сказал Мерл, — ты знаешь ту красавицу, которая бегает по аллее каждое утро? Карпентер?

Я подавил стон. Последнее, чего я хотел, чтобы все соседи узнали, что я расспрашиваю о Шелли. Если такие разговоры дойдут до Тары, то проблемы у меня появятся раньше, чем я смогу убедить ее в своих благих намерениях.

— Шелли? — Дейл положил ноги на пустой стул. — Конечно знаю. Даже работали вместе с ее отцом.

— Она замужем? — спросил Мерл.

— Понятия не имею, — сказал Дейл. — Но ты для нее староват, Мерл.

— Это не для меня, а для Адама. Тем более ради такой девушки я уж постараюсь кое-кого поднять. К тому же у меня встает каждый раз, когда я вижу Лесли на заправочной станции. И мне не нужна виагра, как некоторым старым пердунам, о коих я умолчу.

Дейл проигнорировал его и, обеспокоенный, повернулся ко мне.

— У вас с Тарой проблемы?

— Нет! — Я хлопнул банкой пива о стол сильнее, чем намеревался, и оба моих гостя подскочили на своих местах.

— Извини, — сказал Дейл.

— Нет, — повторил я снова, на этот раз мягче. — Я видел ее со странным парнем этим утром, и мне стало любопытно.

— Он был в лесу, — объяснил Мерл, ткнув большим пальцем за спину. — С собакой гулял.

— У меня мурашки от этого леса, — сказал Дейл.

Мерл кивнул.

— Я ему то же самое сказал. Уж лучше выгуливать пса по Мэйн-стрит.

— Почему? — спросил я, умолчав об ужасе, пережитом утром. — Что плохого в этих лесах?

— Ну, — Мерл вздохнул. — Во-первых, если зайти достаточно глубоко, они сливаются с лощиной Ле Хорна.

— Да, — согласился я, — но эти леса шириной более двадцати миль, а лощина прямо в центре. Так что мы довольно далеко от нее.

— Не так уж и далеко, — сказал Мерл. — Леса, кукурузные поля и всё остальное, окружающее ее, относятся к владениям пяти разных городков. Земля принадлежит множеству людей: фермерам, бумажной фабрике, местным органам власти, даже государству. Но все они связаны между собой, Адам. Лощина Ле Хорна похожа на сердце, и, как у сердца, у нее есть вены, которые пронизывают лес.

Писатель внутри меня впечатлился его аналогией, о чем я тут же не преминул сказать.

— Ты должен попробовать написать книгу, Мерл.

— И отказаться от моего неудачного антикварного бизнеса? Держи карман шире. Хотя в одном ты конечно прав: вышла бы отличная книга.

— Ужасы, — пробормотал Дейл.

Я допил свое пиво.

— Не уверен насчет ужастика, скорее уж хороший детектив или криминальный роман. Ле Хорн убивает свою жену, а затем исчезает. Людям такое нравится.

Дейл молча смотрел на свою банку, а Мерл уставился на что-то во дворе. Их молчание смущало, и я подумал, что сказал что-то не то.

— Ну чего молчите, сами же начали?

— Там гораздо больше, чем просто убийство, — тихо сказал Дейл. — Не обижайся, Адам, но ты намного моложе нас. Большая часть этой истории произошла тогда, когда ты еще пешком под стол ходил.

— Большая часть какой истории? Ты о чем?

— О лесах, — ответил Дейл. — Люди говорят, что они прокляты.

Я не был уверен, шутка это или нет, поэтому подыграл.

— Прокляты? Ты имеешь в виду там есть привидения?

Дейл кивнул.

— Для начала. Но это только верхушка айсберга. Там случались всякие странности.

— Например? — теперь мне стало по-настоящему любопытно. Я, конечно, слышал страшные истории о том, что призрак Патриции Ле Хорн бродит по фермерскому дому ночью, да еще был мой опыт в старшей школе. На этом всё.

— Помнишь, мы говорили о пау-вау? — спросил Мерл.

— Ну.

— Так вот, Нельсон Ле Хорн был чернокнижником. Практиковал черное пау-вау. Говорят, это мощная вещь.

Лицо Дейла тронула могильная тень.

— Об этом лесе всегда ходила дурная молва. Индейцы считали, что он проклят. Называли его «плохим местом» и отказывались жить рядом с лощиной. Есть записи о том, что они не преследовали раненую дичь в пределах леса, потому что считали, что он заражен демонами. Думали, что внутри лощины есть портал в другой мир. Я читал, что они изгоняли своих преступников и сумасшедших в лес. И, видимо, это работало, потому что они не возвращались.

Мерл беспокойно пошевелился.

— Я думал, что всё это бред, пока Ле Хорн не убил свою жену.

— Ну, — сказал Дейл, — все, о чем я читал, произошло задолго до того, как предки Нельсона Ле Хорна прибыли в Америку. Это может быть правдой, а может и нет. С легендами так всегда. Истина и вымысел смешиваются, становясь неразличимыми.

— Что с ним случилось? — спросил я.

Дейл прошептал:

— Говорят, Нельсон Ле Хорн всё еще в лесу. Скрывается и колдует.

Я играл с зажигалкой, вращая ее по поверхности стола.

— Да ладно. Ты правда думаешь, что он еще там?

— Нее, — Дейл покачал головой. — Я полагаю, что он либо мертв, либо давно свалил в Мексику. Надо быть конченым идиотом, чтобы жить рядом с местом своего преступления. Но есть и другие свидетельства. Люди видят свет по ночам. В лесу. «Блуждающие огоньки», кажется, так их называют. Странные звуки: рычание, шепот и тому подобное. Круги на полях.

— Круги на полях? — я сдержал смешок. — Летающие тарелки?

— Я говорю о кругах на полях, — сказал Дейл. — Я не хочу даже думать о том, кто или что их делает. Были и другие странности. Еще в девяностые какие-то исследователи из Пенсильвании обнаружили непонятные магнитные аномалии в почве, разбросанные по всему лесу. Они так и не выясняли, что вызвало их появление. Один псих, повернутый на нью-эйдж, сказал, что это места пересечений лей-линий, что бы это ни значило. А еще люди рассказывают о большой черной собаке с огненно-красными глазами, которая ночью ходит по лесу. Прозвали ее Адской гончей.

— И деревья двигаются, — добавил Мерл. — Идут себе люди по тропинке, а как развернутся — нет ее больше, а вместо нее деревья, которых там раньше не было.

Я вспомнил, что утром мне показалось, что деревья хотят навредить мне и Большому Стиву.

— Вы что же, действительно верите в это? — спросил я, даже не стараясь скрыть сарказм. Мой голос дрогнул.

Оба соседа пожали плечами.

Дейл встал.

— Схожу за пивом.

Он медленно пересек двор, будто разговоры о лесе истощили его.

Я списал это на артрит и аномальную жару.

Стоило Дейлу скрыться, Мерл сказал:

— Это не просто болтовня, Адам. Люди пропадали в этих лесах.

— Когда? Сколько?

— О, я знаю о паре десятков. Охотники на оленей. Туристы. Молодежь, забредшая в поисках развлечений глубже, чем следовало. Даже лесоруб с целлюлозно-бумажной фабрики. Некоторых нашли, а некоторые… ну а некоторые как в воду канули. Помнишь парня по имени Чалмерс? Его нашли примерно два года назад.

Я покопался в памяти, и через мгновение в голове всплыл образ.

— Крейг Чалмерс? Растлитель детей? Который похитил маленькую девочку в Севен Валлис через три дня после того, как досрочно вышел из Кэмп-Хилла?

Мерл кивнул.

— Тот самый. Для начала им вообще не следовало выпускать этого сукиного сына из тюрьмы. Никогда. Помнишь, после похищения он отвел девочку в лес, и полиция штата выслеживала его? Так вот, когда они его нашли, он без умолку трещал о демонах. Говорил, что лес полон чудовищ и что они пытались его убить.

Пока я размышлял об этом, всплыли кое-какие детали.

— Погоди, разве его не в лощине поймали? Он же прямо в ней лагерь разбил.

— Да, я знаю, о чем ты думаешь, и ты ошибаешься. Это не лощина Ле Хорна. Тот же лес, но другое место. Эти леса полны лощин, и если ты спросишь меня, то я скажу, что каждая из них — плохое место. Говорил же уже: лощина Ле Хорна пустила корни повсеместно. Может быть, она заражает остальную часть леса.

Я подумал о лощине, в которой был сегодня. Сколько еще таких в лесу? Стоят ли там странные каменные плиты? Есть ли там статуи сатиров?

Мерл умолк, а я снова удивился тому, как обыкновенный страх раскрасил речь моего простоватого соседа-работяги. У меня возник вопрос.

— Кроме Патриции Ле Хорн, кто-нибудь еще там умирал?

— Как я уже сказал, люди исчезали. Ты хочешь знать, находили ли тела?

Я кивнул.

Мерл прошептал:

— Фрэнк Леман, мой хороший друг, умер там несколько лет назад. Что касается тела…

Он прочистил горло, сплюнул на землю и откинулся на спинку стула. У меня сложилось впечатление, что Мерл собирается с мыслями. Он попросил сигарету, а ведь Мерл не курил с последнего сердечного приступа. В том, как мастерски и тактично он обращался с зажигалкой легко читался бывший курильщик, который скучает по вредной привычке. Наконец он продолжил говорить. Голос был исполнен горечи и волнения.

— Мы с Фрэнком вместе учились в средней школе. Играли в футбол, были хорошими приятелями. Вместе выпивали на Мэриленд Лэйн по пятницам. Несколько лет назад он отправился на охоту на оленя со своими сыновьями Марком и Гленом и их друзьями Смитти и Люком. Фрэнк попал под эту гребаную химку, «агент оранж», во Вьетнаме. Долгие годы всё было в порядке, а потом внезапно — рак. Он умирал. Врачи не могли помочь. Поэтому они и пошли охотиться на оленя. Предполагалось, что эта поездка станет последним выездом вместе. У Фрэнка был охотничий домик в миле от владений Ле Хорна. Они поехали туда в пятницу вечером, и это был последний день, когда их видели живыми.

Он затянулся.

— Черт, как же я скучаю по куреву. Гребаные доктора…

— Тебе не обязательно об этом говорить, если не хочешь, — сказал я. — Если это слишком тяжело…

— Всё в порядке, — он махнул рукой, останавливая меня. — Они доехали до домика. Мы знаем об этом, потому что один из парней, Марк, позвонил жене, чтобы сказать, что они добрались без проблем. Больше на связь они не выходили. В субботу вечером пожарные из шести разных городов сражались с лесным пожаром. Сгорело около тридцати акров, прежде чем они справились с огнем. Расследование показало, что пожар начался в домике, но никто не уверен, как он начался. Ронни Снеддон был там с ребятами из Нью-Салема. Он сказал, что то, что они обнаружили, походило на ядерный взрыв. Домик не просто сгорел. Он был уничтожен. Все деревья вокруг обратились в пепел. Никаких улик и зацепок, некого опознавать. Не осталось ничего, даже скелетов. Непотушенный окурок или опрокинутая керосиновая лампа не вызвали бы такого пожара.

— А что его вызвало?

Мерл пожал плечами.

— Никто не знает. Мы, наверное, никогда не узнаем. Просто еще одно зло, порожденное этим лесом. И пять человек, которые остались там навсегда.

Облако закрыло солнце, во дворе потемнело и стало холодно.

Мы сидели молча, пока я думал о том, что услышал. Дейл вернулся с холодильником из пенополистирола, наполненным льдом и пивом, и разговор съехал на житейские темы: налоги на недвижимость, люди, которые заходит в магазин Мерла, шансы «Иволг» в этом году (мы жили достаточно близко к границе штата, и поэтому могли открыто болеть за команды из Мэриленда), война в Ираке и, наконец, что все хорошие телевизионные шоу были только на кабельном.

В конце концов мы услышали как захрустел гравий под колесами автомобилей. Клодин и Тара вернулись с работы с разницей в доли секунды. Несмотря на то, что Дейл и Клодин вышли на пенсию, она каждый день добровольно помогала в библиотеке. Тара посмотрела на меня, на пустые банки из-под пива, но ничего не сказала. Они обе присоединились к нам, но вскоре стали мягко намекать, что пора бы и честь знать. Мерл засобирался домой, выглядел он задумчивым. Я представил, как ему хочется, чтобы у него была жена, которая бы отвлекала его от мужских посиделок.

Когда мы с Тарой зашли в дом, Большой Стив вылез из-под стола, потянулся и подбежал к ней. Он тщательно обнюхал ее туфли, будто пытался разгадать, где сегодня довелось побывать их хозяйке. Она погладила его, и в ответ Стив помахал хвостом, высказывая одновременно любовь и счастье.

Я тоже был рад, что она дома.

— Так, что у нас на ужин? — с улыбкой спросила Тара.

— Э… Я потерялся во времени, прости. Даже с газоном не закончил.

Ее улыбка стала шире.

— Я заметила. Может, попросишь Мерла и Дейла помочь? Если вам, конечно, удастся держаться подальше от пива.

Я коротко обнял ее.

— Как дорога? Как добралась?

— Чудовищно. Как твои похождения?

— У меня была длинная прогулка от кофейника к компьютеру, — я усмехнулся. — Как твои ноги?

— Убивают меня, — она вздохнула. — Я говорила, как сильно ненавижу чулки?

— Пару раз.

— Хочу задушить того парня, который их придумал.

Я усмехнулся.

— Откуда ты знаешь, что это был парень?

— Потому что женщина никогда бы не причинила такого зла своим сестрам. То же самое касается высоких каблуков. — Она наклонилась и потерла лодыжку.

— Усаживайся поудобнее, — предложил я. — Сделаю тебе массаж.

— Идет.

Мы вошли в гостиную и сели на диван. Большой Стив улегся между нами. Тара скинула туфли, откинулась назад, положила ноги на спину Большого Стива. Я массировал ей стопы. Тара закрыла глаза и вздохнула.

— Боже, как хорошо.

— Чудесно, — отозвался я, почувствовав, как она начала расслабляться.

— Как прошел твой день?

— Ничего, кроме головных болей. Как твой? Начал новую книгу?

— Не совсем, — признался я. — Старался изо всех сил, но так и не смог ничего из себя выжать. Наверное творческий кризис.

Тара нахмурилась.

— Ты же не веришь в творческий кризис.

— Ну, как я и сказал Лесли сегодня, похоже он всё-таки настиг меня.

Она поморщилась.

— Ну и чем же вы со Стивом занимались весь день?

Я не знал, что и сказать. Происшествие в лесу меньше всего подходило для вечернего рассказа жене. Тара или подумает, что я схожу с ума, или разозлится из-за того, что я видел Шелли Карпентер голой.

— Собирал данные, — солгал я. — Рылся в интернете и изучал историю, чтобы лучше представлять эпоху. А потом косил, пока Мерл не отвлек меня.

— Ммм… — она пошевелила пальцами ног, когда я потер ей пятку. — А потом они с Дейлом силком удерживали тебя от работы весь оставшийся день?

— Да, они практически держали меня под прицелом. Возможно, нам придется переехать.

Она рассмеялась, наклонилась вперед и поцеловала меня.

— Я люблю тебя, мистер Сенфт.

— Я тоже тебя люблю, миссис Сенфт.

— Честно? — ее голос изменился. Ей вдруг стало грустно.

— Конечно, — сказал я. — Почему ты спрашиваешь? Что случилось?

Она пожала плечами и начала гладить Большого Стива.

— Сегодня я снова думала о ребенке. Наш администратор, Робин Хармич, беременна. Она рассказала нам за обедом. Я хотела порадоваться за нее, но не смогла. Это… должна была быть я, понимаешь?

Я обнял ее и поцеловал в лоб.

— Я знаю. И ты станешь матерью.

— Стану ли? — спросила она. — Не знаю, Адам. Может быть, со мной что-то не так. Может быть, у меня вообще не будет детей.

Я заговорил тихо и мягко.

— Тара, мы ведь уже прошли через это. Врачи считают, что ты абсолютно здорова, и, скорее всего, тело отвергает зародыши, потому что с ними что-то не так. Это не значит, что это повторится.

— А если повторится? Я не хочу проходить через это снова. Я просто не смогу.

Одинокая слеза скатилась по ее щеке, и я прижал ее к себе сильнее.

Большой Стив зашевелился. Грустными карими глазами он посмотрел на Тару, потом на меня, снова на Тару. Он понимал, что что-то происходит. Он осторожно положил холодный нос под руку Тары и засопел.

Тара рассеянно погладила его.

— Что, если снова будет выкидыш?

— Не будет, — пообещал я, понимая, как глупо это звучит. — В следующий раз, сама увидишь. Через год нас будет четверо. Ты, я, Большой Стив и ребенок. А может быть и пятеро.

Она всхлипнула.

— Я просто боюсь. Я знаю, что мы не... долго не были близки, и сама переживаю из-за этого. И тебя это беспокоит.

— Совсем нет! — я лгал, конечно. Меня это беспокоило, но я не собирался вываливать свои переживания на Тару. Ей совсем не нужно было знать, что ее муж сексуально не удовлетворен.

Она вытерла нос рукавом блузки.

— Просто каждый раз, когда мы пытаемся, я думаю о выкидыше. Мне страшно пробовать снова.

— Всё хорошо, — сказал я. — Я понимаю. Помнишь, что сказал психолог? Это нормально.

— Но не так же долго. Я беспокоюсь.

— О чем?

— Обо всём. Что ты пойдешь на сторону. Найдешь другую женщину, заведешь роман с одной из поклонниц или с другой писательницей, возможно, на одном из этих собраний или в туре. Я беспокоюсь, что ты оставишь меня, потому что я не могу дать тебе ребенка и потому что мы больше не занимаемся сексом.

— Тара… — я не знал, что сказать.

— Может быть, это глупо, я знаю. Но мне страшно.

Я мягко взял ее лицо в свои ладони.

— Послушай меня. Я никуда не исчезну. Я люблю тебя. Я никогда не изменю тебе и не променяю на другую женщину. Ты должна это знать.

— Я знаю. Прости. Я просто устала чувствовать себя плохо. Я хочу двигаться дальше, но просто не в силах этого сделать.

— Всё хорошо, — повторил я. — Мы справимся. Вместе. Обещаю.

Мы долго сидели обнявшись, я шептал ей на ухо ласковые слова, гладил по голове, вытирал слезы и успокаивал. Когда ей стало лучше, Тара поднялась наверх переодеться, а я разогрел вчерашний мясной рулет. Мы поужинали, а затем смотрели телевизор и играли в видеоигры. Мы больше не говорили о выкидышах, нашей сексуальной жизни — о чем-либо тревожном вообще. Мы притворились, что в нашей жизни всё хорошо.

Перед сном я вышел с Большим Стивом. Мы пропустили его обычную вечернюю прогулку, потому что я пил пиво и слушал соседские россказни о привидениях.

В небе висел месяц, звезды казались холодными и далекими. С верхушки дуба было слышно уханье ушастой совы. Из квартиры Кори доносились басы песни Wu Tang Clan и звуки визжащих шин и выстрелов. У Клиффа свет был выключен. Я в очередной раз удивился тому, что он может спать, не обращая внимания на шумного соседа.

Большой Стив медленно вел меня к переулку. Когда мы дошли, он остановился и впился взглядом в черные очертания леса. Хвост спрятался между ног.

Я потрепал его по голове.

— Всё в порядке, дружище.

Большой Стив даже не шелохнулся. Я дотронулся до него кончиками пальцев — его тело будто окаменело.

Проследив за его взглядом, я посмотрел на лес. Несмотря на сияние фонарей на автостоянке Дома Пожарников, линия деревьев оставалась слишком темной. Я вгляделся в эту непроницаемую тьму, и вдруг меня охватил страх. Большой Стив зарычал на что-то, чего я не видел.

События этого утра вновь завертелись в голове. Я пытался убедить себя, что просто видел Шелли с бойфрендом. Но в глубине души я в это не верил. Поежившись я развернулся и посмотрел на свой дом. На втором этаже, в спальне, горел свет. Он был теплым и буквально излучал безопасность.

— Пошли, приятель. Пойдем баиньки.

Он бросил последний взгляд на лес, а затем потрусил рядом со мной, помахивая хвостом и обнюхивая землю так, как будто всё было нормально. Мы зашли в дом. Я выключил свет и свернулся клубочком рядом с Тарой. Большой Стив лежал между нами, повернув голову к двери спальни, охраняя нас. Он заснул, и я последовал его примеру.

Это была последняя по-настоящему хорошая ночь, которую я помню.