Темное разделение

Глава 17

Звук, который сопровождал ее падение, был похож на ночной ветер, свистящий в древней пещере, или поезд, проезжающий через тоннель среди ночи. Перепуганной Симоне показалось, что он длился целую вечность, но, как раз когда она начала бояться, что он никогда не прекратится, он грубо оборвался, и раздался тяжелый глухой удар. И затем — тишина.

Симона не имела никакого представления, что теперь делать. Ее все еще шатало после нападения Сони; ей не было больно, но казалось, что когда она перестанет дрожать, то по-настоящему испугается.

Самым страшным было то, что тишина вокруг не была полной. Как только она начала осторожно идти в сторону колодца, послышались тихие вздохи и скрипы. Она подумала, что, если вслушаться, можно услышать голоса в этих вздохах. Это призраки шепчут друг другу, как старые сплетницы или как дети, которые хихикают и обмениваются секретами в углу детской площадки? Возьмем эту?.. Да, она вполне подойдет, правда?.. Давайте возьмем ее и заставим шить саваны и тереть полы вместе с нами… Она такая ухоженная, и упитанная, и хорошо одетая — давайте покажем ей, каково быть нищим; ничейным ребенком, нежеланным, нелюбимым…

Да, если она что-то слышит, то это призраки. Но я не буду слушать, твердо подумала Симона. На самом деле призраки вреда причинить не могут.

Разве? Ты уверена в этом, Симона?..

«Я не слушаю, — мысленно сказала Симона призракам. — Я постараюсь узнать, что случилось с Соней, а затем подумаю, что делать дальше».

На самом деле она хотела одного — убежать из Мортмэйна так быстро, как только понесут ее ноги, и разрыдаться у себя дома, и услышать, как мама скажет, что все в порядке. Ей было до ужаса страшно, что Соня умерла, но если она только покалечилась и «скорая» сможет быстро приехать… Симона знала, как вызывать «скорую»: она знала, что нужно набрать 999. Она пыталась вспомнить, есть ли телефон где-то по дороге, и не смогла. Она перегнулась через край шахты колодца.

— Соня! — позвала она осторожно и затем немного громче: — Соня! Ты меня слышишь? Ты можешь говорить?

Колодец завладел словами, завертел их и вернул ей.

Соня, Соня… Говори, Соня, говори, говори…

«И что ты сделаешь, — раздался вопрос в голове Симоны, — если Соня заговорит? Что ты сделаешь, если ее голос эхом прошепчет из темноты: Да, я умерла, и я умерла потому, что ты убила меня, Симона»?..»

Прошло очень много времени, прежде чем Симона наконец смогла отползти от колодца и пробраться через всю комнату в коридор. Задыхаясь от страха и паники, она бежала через пустую темноту Мортмэйна, и, пока она бежала, казалось, что все призраки выползли из темных углов и бежали рядом с ней.

Бесполезно бежать, Симона… Мы знаем, что ты сделала… Мы все видели… Мы знаем то, что есть, и то, что было, Симона… И куда бы ты ни убежала, мы найдем тебя… Ты убийца, Симона… Убийца…

По узким коридорам с наблюдающими железными печами в углах и через трапезную с печальным эхом. «Я почти выбралась, я почти дошла до выхода, и эта дверь ведет наружу…»

Не уходи, Симона… Останься здесь, с нами…

Тени теперь были очень темными, словно черные костлявые пальцы гоблинов, и в любую минуту они могут дотянуться и схватить ее за колени… Симона бежала, молясь о том, чтобы она выбрала правильное направление. Однажды она не туда свернула и поняла, что проход ведет в никуда. Широкие полосы паутины свисали с низкого потолка, собирая пыль из воздуха, которую поднимал ее неистовый бег, они покачивались, как тонкие пальцы призраков, гладя ее по лицу. Она содрогнулась и оттолкнула их и затем побежала назад по следам, в этот раз выбирая проход почти наугад, но тут с облегчением увидела знакомые очертания центрального холла со сгнившей лестницей и треснувшим полом.

И полуоткрытая дверь, выходящая на холм.

Мама была на кухне, она помешивала в большой сковороде мясо со жгучим перцем, что было самым-самым любимым блюдом Симоны на ужин по пятницам, учитывая, что к этому прилагались кусочки французского батона, который они обмакивали в изысканный соус.

Она хотела улыбнуться, когда вошла Симона, и начала спрашивать, как прошла репетиция, как вдруг замерла. Симоне подумалось, что она, должно быть, выглядела ужасно: вся в грязи и в паутине, ее школьная юбка порвалась, и она продолжала дрожать так сильно, что ей казалось, что она разобьется на тысячи мелких осколков.

Мама сказала своим волшебным голосом — голосом, что изгонял все плохое и заставлял Симону чувствовать себя в безопасности:

— Сим, дорогая, что-нибудь не так?

И Симона, которая до этого мгновения изо всех сил старалась не заплакать, опустилась на табуретку, положила голову на кухонный стол, от которого пахло помидорами, пряностями и домом, разрыдалась и сказала:

— Я кого-то убила.

Много времени ушло на объяснения, ведь было довольно трудно рассказать маме о том, что она знала Соню, и о том, что она разговаривала с ней все эти годы. Но она сделала все, что смогла, и говорила быстро, потому что нужно было бежать на помощь Соне, которая могла быть еще жива.

Мама внимательно слушала, только иногда перебивая, чтобы задать вопрос. Казалось, ее больше интересовало то, что Симона разговаривала с другим ребенком в своем сознании. Она спросила:

— Когда это началось? О чем говорила девочка?

Мама не слишком-то спрашивала о несуществовавшей репетиции, и Симона подумала, что она, должно быть, вспомнит немного позже. И вдруг мама сказала:

— Ах, Сим, почему ты мне раньше не рассказала все это?

И Симона только пробормотала в ответ, что она не хотела, чтобы ее сочли сумасшедшей, потому что только сумасшедшие слышат голоса в своей голове.

— Не обязательно. Мама поставила чайник.

— Давай-ка выпьем по чашке чая, и лучше с сахаром, сахар помогает при стрессах. И еще выпей аспирин.

Она поднялась с места, и Симона поняла, что раз мама хочет заварить чай и развести аспирин — это значит, что ей нужно время подумать. Приготовив чай и достав лекарство, мама сказала:

— Дело в том, что у тебя редкое, чрезвычайно развитое воображение, и всегда было так, Сим. И потому возможно, что временами реальность смешивается в твоем воображении с тем, чего не было на самом деле. Это не страшно, хотя мы могли бы поговорить с кем-нибудь, кто знает об этом больше, чем мы с тобой.

— Я не выдумала то, что случилось в Мортмэйне сегодня.

Симона выпила чаю и почувствовала себя лучше. Настолько, что отважилась сказать:

— И я думаю, что нужно вызвать полицию и «скорую помощь», потому что Соня, может быть, еще жива.

Мама наливала себе чай, но вдруг застыла на месте. Глядя поверх стола, она спросила таким голосом, какого Симона никогда не слышала прежде:

— Соня? Симона, ты сказала Соня!

— Да, это ее имя, разве я не говорила?

— Нет, не говорила. О господи, боже мой, — сказала мама, и ее лицо побледнело так, что Симоне показалось, что она сейчас упадет в обморок или ее стошнит. Она схватилась за край стола, как будто была готова упасть, если не ухватится за что-то твердое.

Симона с беспокойством ждала, но после короткой паузы мама сказала:

— Я в порядке.

И затем она повторила это еще раз, как если бы заставляла себя поверить в это. Симона сказала нервно:

— Мы говорили о Мортмэйнс.

— Да-да, мы пойдем в Мортмэйн сейчас, только ты и я, но сначала ты смой всю эту грязь с себя, прими душ, а потом надень джинсы и свитер. Я должна тебе кое-что рассказать.

Симона сказала, выказав нетерпение:

— Но у нас нет на это все времени — на разговоры, мытье и джинсы. Мы должны вернуться в Мортмэйн.

— У нас есть время.

В голосе матери прозвучали такие нотки, которые Симона почти никогда не слышала прежде.

— Хорошо, мама, — сказала она и покорно поднялась наверх.

Когда она вернулась, чувствуя себя еще немного лучше — после горячего душа и от приятного запаха мыла и шампуня, — мать сидела в той же самой позе за кухонным столом, глядя в пустое пространство перед собой. Но она обернулась, когда вошла Симона, и сказала опять странным, чужим голосом:

— Подойди и сядь. И не бойся, мой совенок. Я приготовила тосты с медом. Мясо еще не готово, а тебе бы надо поесть.

Она подождала, пока Симона намазала мед на ломтик тоста, и затем сказала:

— Я хочу тебе кое-что рассказать. Я думала, что сделаю это позже, когда ты будешь старше, но раз уж это случилось — то, что ты рассказала мне, — мне кажется, тебе надо знать это сейчас.

И сделав паузу, она продолжала:

— Когда ты была маленькой, у тебя была сестра. Сестра-близнец. Но она умерла, когда была совсем еще крошечной.

Симона почувствовала, как ледяной кулак сжимает ее желудок. Ей показалось, что внутри нее будто что-то сорвалось со своего места и затем неверным круговым движением возвращалось назад. Наконец ей удалось выговорить:

— Ее звали Соня. Ты ведь это хочешь сказать?

— Да, но Соня не выросла. Она умерла много лет назад.

Ярко и весело освещенная кухня, с приятными запахами готовящейся пищи, казалось, омрачилась, как если бы в нее вошла темнота Мортмэйна. Соня. Соня. С трудом осознавая услышанное, Симона осторожно произнесла:

— Если она умерла…

— Да, она умерла.

— Тогда, — сказала Симона, превозмогая ужас, — кто же это разговаривал со мной все эти годы? И кто держал меня за руку сегодня в Мортмэйне?

— Я не знаю. Я не могу объяснить. Иногда встречаются очень необычные, особенные люди, которые могут…

— Говорить с призраками?

Симона пожалела, что сказала это, поскольку лицо мамы исказилось от боли. И она спросила:

— Ее правда звали Соня?

— Да, я назвала ее Соней в честь моей бабушки, так же как тебя я назвала в честь моего отца — Саймона, — сказала мама, и Симона подумала, как таинственно, странно звучит то, что мама говорит о Соне так, как будто близко ее знает. Но она внимательно выслушала рассказ о том, как Соня умерла, когда была совсем малюткой, и все мамины скудные воспоминания о ней.

Соня была прелестной малюткой, при том что она была копией Симоны. Они спали в одной кроватке — Симона обратила на это внимание, поскольку нечто особенное зазвучало в голосе мамы, — но, несмотря на то, что внешне они были так похожи, по характеру они были совсем разными. Даже в те дни Симона любила смотреть за игрой света и теней, любила контрасты, а Соня была больше восприимчива к звукам, к музыке.

— Я приучила себя к мысли, что ты пойдешь по артистической линии, Сим, — да, и я по-прежнему так считаю, — а Соня будет заниматься музыкой. Я строила планы на будущее, представляла себе, как вы обе вырастете…

Голос мамы был так печален, был наполнен такой тоской, что, услышав это, Симона чуть не заплакала. У мамы была мечта, и она не знала, что Соня не вырастет такой, не знала, что она будет лукавой и скрытной и не такой уж симпатичной. Она тайно злорадствовала по поводу бедных безумных людей, запертых в подземельях Мортмэйна. Она хотела, чтобы у них с Симоной была общая тайна — открыть старый колодец и ждать, пока кто-то в него упадет. Но Соня умерла, говорил разум Симоны. Она умерла много, много лет назад. Она не могла сделать ничего такого.

— Что с ней случилось? Почему она умерла?

Поколебавшись, мама ответила:

— Вы были сросшимися, Сим, дорогая. Вы родились сросшимися…

Сросшимися. Симона тупо уставилась на мать:

— Я не понимаю, о чем ты… Ах! Ты говоришь — как сиамские близнецы?

— Да, но теперь это называют сросшимися или соединенными близнецами. Вы были соединены с одной стороны — твоим левым боком и правым боком Сони.

Симоне показалось, что чья-то рука обхватила ее.

— Но не было ничего ужасного или некрасивого, Сим, в этом не было решительно ничего отвратительного, клянусь тебе. Вы были очень красивыми младенцами, всегда рядом друг с другом, в объятиях друг друга. Ваш доктор все время говорил, до чего вы прекрасны, и все медсестры обожали вас.

Симону охватил ужас. Я была соединена с другим человеческим существом, и этим существом была Соня — Соня с этими лукавыми глазками и злым языком. Я была соединена с ней, кожей, костью — всем. И они разрезали нас надвое, и мы стали двумя отдельными людьми, но затем моя половина умерла — вот что случилось на самом деле, но мама не хотела мне об этом говорить.

И может быть, я не полный, не целый человек сейчас, в ужасе думала она. Может быть, я только половина чего-то. Половина уродца. Сама мысль была невыносимой и омерзительной. Но внутри ее охваченной ужасом души еще жило воспоминание о том удивительном чувстве, которое охватило ее, когда Соня взяла ее за руку, — как будто вернулась на место какая-то недостающая, давно утраченная часть. А еще она очень хорошо помнила, что Соня выглядела немного кривобокой, словно правая и левая стороны ее тела были разными.

— Иногда случается, что близнецы рождаются сросшимися, — сказала мама. — Не слишком часто, но и не так редко, как считают. Была сделана операция, чтобы разделить вас…

— А что у меня за родимые пятна? — спросила Симона, уставившись на нее. — Ты всегда говорила, что это родимые пятна, а ведь это неправда?

— Нет, не родимые пятна, но ты была такой крохой, когда делали операцию, что ты не помнишь.

— Но я помню, как была в больнице. Я помню, что лежу в палате, и вокруг меня полно докторов.

— Они делали пересадку кожи, вам двоим, и ты, может быть, это помнишь. Это делалось для того, чтобы избавиться от шрамов предыдущей операции. Через пару лет они могут сделать еще одну пересадку, если это тебя беспокоит.

Симона не знала, беспокоит это ее или нет. Она не задумывалась над этим, это всегда было неотъемлемой частью ее внешности. По крайней мере до того, как она решит надеть купальник или позагорать на пляже с нудистами, никто не увидит ее шрамов. Она сказала, очень тихо:

— Так она умерла при разделении?

Мама собиралась с ответом очень долго, по крайней мере, Симоне так показалось. Наконец она сказала:

— Она умерла не во время операции, но очень быстро после нее.

Помолчав немного, мама продолжила:

— В то время вокруг нас поднялась страшная шумиха. Газеты хотели писать про вас статьи, телевидение собиралось снять документарный фильм. Разными уловками мне удаюсь избежать большую часть всего этого, но нас так и не ставили в покое, поэтому мне пришлось сменить фамилию.

— Ты сменила фамилию? А какая моя настоящая фамилия?

— Андерсон.

— А-а.

— Именно поэтому мы столько раз переезжали.

— Отрываясь от журналистов?

— Ты правильно догадалась, это было главной причиной. Когда ты была маленькой, они все время старались что-то вынюхать, или, — сказала мать довольно сухо, — мне казалось, что они что-то вынюхивают. Может быть, просто сдавали нервы, а может, так оно и было. Эта история была очень привлекательной для газетчиков. Думаю, вряд ли кто-то сейчас захочет об этом писать, но вполне вероятно, что какой-нибудь репортер займется этим в будущем. Скажем, когда тебе исполнится восемнадцать или двадцать один или если ты будешь выходить замуж. Нам придется задуматься об этом тогда. И также…

Мама умолкла, и Симона посмотрела на нее, потому что по маминому голосу она поняла, что есть еще нечто или некто, кого им следует опасаться. Но мама молчала, и тогда Симона сказала так резко, как только могла:

— Я думаю, что она где-то похоронена, так ведь? — Она была раздражена тем, что не может произнести имя Сони вслух.

— Ты говоришь о Соне?

Мама, конечно, смогла произнести это имя, и она произнесла его легко и естественно, как произносят имя хорошо знакомого человека. Симону охватило холодное, неприятное чувство от осознания того, что был и другой ребенок, которого мама знала и любила и для которого она была такой же мамой, как и для Симоны.

— Да, она похоронена, но это очень далеко отсюда, — сказала мама, и ее голос был столь безрадостным, что Симона поняла, что мать только что впервые рассказала ей все это, что сердце ее переполнялось тоской, и это воспоминание о другом, таинственном близнеце, который умер, — это воспоминание было больше, чем мама может вынести.

Симона удивлялась тому, что Соня умерла почти одновременно с ее отцом; мама никогда не упоминала о нем, не считая того раза, когда она сказала, что он погиб от несчастного случая, когда Симоне было всего несколько месяцев, и рассказ об этом приносил ей столько огорчения, что Симона никогда не решалась расспрашивать о деталях. Она собиралась спросить о Сониной могиле и о том, смогут ли они посетить ее, но, взглянув на мать, она решила, что лучше не спрашивать.

Затем мама сказала, вдруг оживившись:

— А сейчас, Сим, мы должны полностью удостовериться в том, что сегодня в Мортмэйне с тобой никого не было.

Она взяла в свои руки руки Симоны, их пожатие было теплым и успокаивающим.

— Я верю всему, что ты рассказала мне. Честное слово. Что была маленькая девочка, которая разговаривала с тобой. Я не знаю, как это объяснить, но я думаю, что нечего бояться. Странные случаются вещи время от времени, и не всегда можно это объяснить логически. И у близнецов бывает иногда сильная связь друг с другом — нечто вроде телепатии. Это хорошо известно.

«Даже после смерти одного из них?» — подумала Симона, но не сказала об этом вслух.

— Если бы я была сильно религиозной, я бы могла говорить о жизни после смерти либо о том, что сущность, или душа, продолжает жить в других обличьях. Но, послушай, если даже мы точно узнаем, что сегодня в Мортмэйне с тобой была девочка и что она погибла, то это не твоя вина. Очень важно помнить об этом.

Симона задумалась, а потом спросила:

— Но ты ведь считаешь, что никого не было, да?

— Я думаю, что нам нужно полностью убедиться в этом.

— То есть нам обеим?

Мама выключала конфорку под сковородой с мясом, но при этих словах быстро повернулась и внимательно посмотрела на Симону:

— Да, я думаю, нам обеим. Это не займет много времени, и мы возьмем пару мощных фонарей.

«Она считает, что я это выдумала, — размышляла Симона, когда мама вышла за курткой и ключами от машины. — Она хочет показать мне, что в Мортмэйне ничего не было».