Тёмное солнце

Встреча с Темным

Они вывалились из крошечного прохода под лучи яркого двойного солнца. Где-то далеко остался замок элементалов, поверженный, но непобеждённый Эрлан, продавший душу, или что там было у него внутри, Посмертнику.

Варвар пересчитал своих воинов, его лицо было сумрачным и угрюмым, светлые волосы выпачкались в чужой крови, а на теле появились дополнительные порезы, из которых до сих пор сочилась алая жизнь. Он нагнулся и зачерпнул горсть земли, намереваясь приложить её к ранам, чтобы после вознести слова своим богам об исцелении.

— Не делал бы ты этого, парень, — сдвинул брови дварф. Ветрис упрямо поджал губы.

— Это ещё почему? — спросил он.

— Земля тут отравлена, по ней шли чумные мертвецы гнилостного короля. Думаешь, стоит после такого совать себе в дырки на шкуре всю эту погонь?

Ветрис с досадой отбросил землю и вытер руки о штаны. Лаитан и Киоми встали рядом. Женщины устали, их запасы магии почти истощились, да и перед встречей с элементалом им так и не удалось пополнить силы на отдыхе. Киоми смотрела на Ветриса с каким-то странным прищуром. Лаитан вспомнила, что они дрались на разных фронтах, но рядом. Служанка, наверное, оценила боевую прыть Коэна. Медноликая мысленно усмехнулась. Личная гвардия и охрана госпожи оставалась девственной до смерти, если не получала разрешения на продолжение рода, чтобы гены воительниц не утратились во времени. Киоми пока что даже не интересовалась мужчинами, считая их чем-то вроде жизненной неприятности и суровой необходимости для продолжения рода.

Лаитан запахнула плащ поплотнее. Приобретённая змеиная шкура саднила и болела, отшелушиваясь и падая на землю блестящими чешуйками. Медноликая только что обратила на это внимание.

— Мы должны двигаться, нас скоро найдут, — сказала она. — Киоми, собери сестёр, мы должны покинуть Трёхъязычье до полудня.

Служанка преданно кивнула госпоже и звякнула браслетами. Украшения самой Медноликой весь путь оставались невидимыми для посторонних глаз, прячась под одеждой. Длинные, перевитые золотыми нитями и кольцами косы волос она убирала под плащ, стараясь всегда носить на голове капюшон.

— Пойдём неспеша, нам нужно отыскать для передвижения каких-то лошадей. На одной магии мы далеко не доберёмся, — резонно возразил варвар. Лаитан и сама это знала, но молча указала на землю, выпачканную её чешуёй, как блестящими звёздами.

— Нас найдут, — повторила она. Варвар издал гортанный звук, вслед за ним заворчали и другие его люди.

— Господин, из-за неё мы далеко не уйдём, — высказался кто-то поблизости. Ветрис обернулся к своему человеку и что-то сказал ему. Тот кивнул, приложил кулак к груди и исчез. Лаитан знала, чего ждёт варвар. Он дожидался своих разведчиков, которые уже наверняка знали о произошедшем, чтобы не попасться в ловушку обезумевших народов этой местности.

— Идём быстро. Доберёмся до леса, там можно затеряться. Мой народ веками совершенствовал искусство скрытности и жизни в лесах и долинах.

— Гнилолесье это тебе не Долина, — возразил дварф, покручивая в руках секиру. — В нем немногие выживают… даже из нас. А мы уж точно не какие-то там изнеженные людишки или правители долин и империй, — не сдержался он. — Ладно, мне пора убивать своих мёртвых братьев и сестёр, — горько покачал он головой, — а вам я желаю побыстрее унести отсюда ноги. И то, что на них крепится сверху.

Лаитан попрощалась с дварфом и первой шагнула вперёд. Её окружили служанки и охранницы, приготовив оружие и резервные запасы силы на случай врага поблизости. Позади Лаитан затянутое кроваво-чернильными тучами небо раскололось на две половины, когда из рухнувшей башни дворца в него ударила кривая молния. Всполохи огня, выплеснувшиеся из резных окон и воздушных каменных балконов, выбросили вниз тела. Они градом попадали вниз, ломаясь и разлетаясь частями, если проходили через выступающие террасы дворца, соединяющие соседние постройки. От пышных садов, фонтанов и полотен мозаики из прозрачных разноцветных самоцветов не осталось почти ничего. Земля дрожала под ногами Медноликой, и она понимала, что война идёт не только здесь, но и во владениях дварфов. Каменные феи, те, кому удалось спастись, стайками мохнатых комочков прыскали по кустарникам, молча, и неизменно слаженно, убегая прочь. Это была не их война, и не их забота, как они решили. Лаитан знала, что больше в этом мире нет чужих бед и забот. Посмертник не пощадит никого живого. Заключив союзы, он лишь использует тех глупцов, вроде Лорда Эрлана, чтобы их руками разобраться с другими противниками и проблемами. А после он спляшет танцы смерти на костях своих же союзников, поднимая их из мёртвых для вечной посмертной службы ему. Армия, какой не видывал этот мир никогда. Армия, способная пройти по головам родных и близких, в панике бросающих оружие и не в силах поднять его на своих детей и матерей.

Лаитан чувствовала боль мира. Боль, скорбь и стоны умирающих. Крики и отчаянные молитвы богам тех, кто уже ушёл, но не сумел покинуть пределов мира живых, навечно заключённых в своей клетке мёртвых костей и облезающей плоти.

Души плакали, трогали Лаитан за полы одежды, цеплялись к ней, будто малые дети, завидевшие свою мать. Мать матерей — Лаитан.

Внутри неё невыносимые, физически ощутимые скорбь и боль боролись с неистовством ярости и злости.

Коэн выслушал своих разведчиков и поспешил вперёд, к Лаитан. Киоми, следовавшая бок-о-бок со своей сестрой, мрачно посмотрела на него, но не стала вынимать клинка.

— Владетельница, мои воины обнаружили впереди нечто странное, — сказал он, коротко кивнув. На вежливые раскланивания и славословия времени и сил уже не оставалось. — Там огонь и человек подле него. Один.

Безымянные, памятуя об опасности Гнилолесья, не стали подходить ближе, но вождь смотрел их глазами, и видел то же самое — костёр, бросающий отсветы на сидящую возле него фигуру с мечом у пояса. Совершенно обыденное зрелище воина на привале, если бы не выбранное для этого место и время.

— Один человек? Вам мерещатся ужасы даже от одного путника? — фыркнула Киоми. Лаитан посмотрела на нее долгим взглядом, под которым служанка съёжилась и сдавленно пискнула. Ярость Медноликой редко сдерживалась до нужного уровня, и она могла убить в гневе даже самую близкую служанку.

— Гнилолесье не самое лучшее место для отдыха, — кивнула она варвару. — Но я думаю, если путник выжил там один, мы тоже не пропадём.

— Владетельница, это странно. Один человек, пусть и при оружии, в таком месте, — снова попытался урезонить женщину варвар. Лаитан видела, как сильно она его раздражает своей заносчивостью, и потому не собиралась сдаваться.

— Он может кого-то ждать, — сказала Киоми осторожно.

— Да. Он ждет нас, — прошипела сквозь зубы Лаитан. Она уже уловила потоки силы, исходящие от путника за много минут от нее. И то, что она увидела, заставило её потерять человеческий облик. Лаитан скользнула в тень так быстро, что поток схлопнувшегося воздуха на месте исчезновения сбил с ног служанок.

Медноликая знала, что тени не спасут её от леса. На границе с ним теряла силу любая магия. Кроме одной — силы черного властелина севера. И потому спокойно сидеть у огонька в одиночестве мог себе позволить только этот гнусный, замшелый властелинишка, который был убит её матерью, и воскрес снова. В памяти Лаитан встал образ того, кем был властелин тогда, в прошлом, и она засомневалась. Да, правительницы Империи тоже менялись, и в этом был их секрет. Но что тогда мешало измениться властелину? Тот ли это человек или уже нет? Подумать над этим она не успела, Гнилолесье встретило её стеной невидимых стражей, сорвавших с Лаитан покровы силы и разорвавших одежду. На границе леса мелькнул гибкий силуэт женщины. Солнце, словно опасавшееся заглядывать в лес, стеной света отсекало его от прочих земель, погружая в полумрак навечно. Огненные волосы Лаитан, заплетённые в косы, скреплённые медными и золотыми зажимами, блеснули в лучах и пропали. Как и её тело, украшенное десятками широких и узких браслетов, расписанных гравировками силы и мудрости Мастера Мастеров. Лаитан вела ненависть, скопившись за время долгого пути в вынужденной компании варвара и его людей. Остальные быстро её догонят, но время ещё было.

Морстен сидел у костра, флегматично помешивая ложкой варево в небольшом котелке, чтобы оно не пригорело и испарялось равномерно. То, что на небольшой полянке, вдоль окружавших её невысоких кустов, были набросаны трупы местных обитателей, походивших на помесь змей и оленей, его не смущало. Наоборот, ему было приятно размяться с противниками, которых можно было рубить, не сдерживаясь.

Испарения из котелка преследовали только одну цель — лишить силы любого из Мастеров, подошедшего слишком близко. На время, за которое нужно было донести до того, кто будет первым, что владыка Севера — не враг ему. Гравейн размышлял, кто это будет, варвар или Мать Матерей. И склонялся к тому, что придёт именно Мать. Варвар, несмотря на свою наглость, сквозившую в умах его людей, иногда проявлял осторожность. А значит, придётся готовиться к визиту Змеи. Той самой, что отправила на смерть одного наёмника…

За спиной шелестнул раздвигающийся воздух, и из кустов донеслось позвякивание браслетов, сопровождаемое почти неслышными проклятьями. Кажется, кто-то запутался своими длинными волосами в колючих ветвях.

— Подходи к огню, путница, — не оборачиваясь, произнёс Морстен, продолжая глядеть в пламя. В отличие от обычных людей, он мог это делать невозбранно, зрение не теряло время на приспособление к резкому переходу от света к темноте и обратно. — Садись. Я ждал тебя.

Лаитан высказала то, что думала про этого человека. Она узнала голос, пусть и полустёршийся в памяти. Слишком много прошло времени, слишком много было войн с тех пор, как и рождённых в тайне ото всех матерей Империи. Но знать об этом врагу не стоило. Язык имперцев, исполненный достоинства, мог при желании превращаться в гортанную брань. Лаитан выпуталась из кустов, шагнула к властелину и уперлась в него взглядом горящих зеленью глаз. Медные браслеты блестели в огненных всполохах, как и её чешуя на бронзовой коже. Она оставалась почти нагой, не считая нескольких кусков ткани шелка на теле.

— Стоило бы догадаться, что ты заявишься сюда и встанешь на моем пути, — прошипела она в лицо спокойно сидящему мужчине. Тот медленно и с какой-то незаинтересованной ленцой ощупывал её взглядом, не задерживаясь ни на чем, кроме одного места. Он долго смотрел на ключицы Лаитан, будто пытаясь на них что-то отыскать. Мерно мешавшая варево ложка замерла, и от котелка почти сразу потянуло едким дымом подгорающего зелья.

В голове властелина промелькнуло воспоминание о том, как он умер. Рука, принёсшая смерть, и крошечное родимое пятнышко на левой ключице Медноликой. Пятна на месте не оказалось. Но властелин не понимал, подвела ли его память или что-то ещё.

Покачав головой, Гравейн помешал в котелке. Засевший в его памяти образ очень сильно отличался от того, что он видел. За пять сотен лет могло многое измениться, и что такое родимое пятно для того, кто владеет трансформацией тела и высшими ступенями Мастерства? Если он сам мог изменить себя, пусть и при помощи Замка, то почему Мать не могла? Другое дело, что Гравейн не хотел избавляться от шрамов. Они служили напоминанием.

— Садись, не стой, в ногах правды нет, — ввернул он старую пословицу тхади. — Преломить хлеб не предлагаю, как и варево — оно отпугивает местных обитателей. Не люблю разговаривать и махать клинком одновременно. Это отвлекает.

Владетельница Империи, Мать Матерей, повелитель миллионов жизней подданных, смерив его обжигающим взглядом, немного поколебалась, но приняла приглашение. И осторожно присела на стоящий с другой стороны костра камень.

Тёмный Властелин, подозрительно следивший за каждым её движением, все ещё стараясь найти знакомые ему черты, отмечал лишь, что за пять столетий Мать стала двигаться, словно помолодела и обрела ещё более высокую скорость реакции. «Никто не стоит на месте, — усмехнулся он своим мыслям. — Кроме меня, должно быть. Хранитель Севера, драный уккун мне под седло».

Он надеялся, что усмешка выйдет достаточно оскорбительной, и владетельница оскорбится.

— Куда ведёт тебя твоя дорога? — спросил он напряжённую медноволосую женщину, смотревшую на его лицо так, словно она его видела впервые.

— Если ты здесь, ты знаешь ответ, — пренебрежительно бросила Лаитан. Неприятное лицо и темные провалы глаз казались ей ужасной посмертной маской восставшего трупа. Голос у властелина был таким, что им удобно было отдавать приказы сжигать города и деревни, или командовать пленными копать ямы для своей родни. Странный голос, лишённый всякой лжи, да она была и не нужна властелину. Он был мерзкой тварью, ужасным злом и порождением противовеса таким, как Лаитан. В мыслях женщины просквозила едва уловимая нотка сомнений. Мать матерей не была образцом света и добра. Свет Империя утратила очень давно. И за те десятки лет, что Лаитан жила на свете, она ни разу не видела и не слышала даже намёков на то, что удалось открыть утерянные секреты мастерства заново. От тьмы остался хотя бы он, человек в шрамах и с подозрительным взглядом черных глаз. А от её Империи? Что осталось от её владений? И что останется после? Ничего. Так было предрешено, и Лаитан смирилась. Но всеже, в минуты покоя, когда сухой горячий воздух Империи, остывая к ночи, залетал в открытое окно ее спальни, она подолгу стояла рядом, чувствуя обнаженной кожей его ласки, и думала. Мысли о великолепии созданного за тысячи лет, о величие и красоте высоких резных арок, сотканных словно из полупрозрачных каменных нитей, хрупкой картиной истории отпечатывались на ее сознании. Потерять все было судьбой, но расстаться с этим в один миг, осознано и решительно закрывая книгу жизни своей рукой… где-то в глубине души ей было жаль потерять творения прошлого, обреченные на ветшание и исчезновение под пластами истории. И сердце матери матерей замирало всякий раз, едва ее посещали мысли о том времени, когда Империя снова станет песком и камнями, из которых и возродилась однажды руками первых ее жителей.

— Зачем ты ждал меня, властелин севера? — спросила она, уже слушая, как трещит кустарник позади. Варвары и жрицы пробирались следом за ней и должны были вот-вот оказаться здесь. — Говори, или я убью тебя твоей же ложкой, — произнесла Медноликая. Угроза, впрочем, не возымела действия. Ответом на неё была кривая и совершенно мерзкая улыбка властелина, который, казалось, издевается над Лаитан, стараясь разъярить её ещё больше.

— Полагаю, что ты и твои ручные варвары движешься в сторону побережья, — кивнул он, прислушиваясь к тем же звукам, что и Лаитан. Варвары и Сестры наткнулись на остатки полога тёмного пути, и теперь пробирались сквозь него, не понимая, что топчутся на месте. Котелок опустел наполовину. «Не знаю, что именно я хотел увидеть в ней, — подумал он. Мысли о мести, которые когда-то владели новоиспечённым хозяином Севера, помогая ему осваивать искусство тьмы, теперь сосредоточились на совершенно другой цели. — Империя уже не та, что прежде. И её повелительница тоже изменилась». — Я же совершенно случайно оказался в этих краях, но направляюсь примерно в ту же сторону. И подумал, что путешествие в такой интересной компании будет приятнее, чем идти в одиночку.

Наблюдение за тем, как внутри Матери вздымается сначала негодование, потом ненависть, которую сменяет ярость, позабавило Морстена.

— Я предлагаю пройти часть пути вместе, — опередив собиравшуюся сказать что-то резкое Мать, произнёс он. И снова неприятно улыбнулся, дёрнув уголком рта.

— Ни я, ни сопровождающие меня люди не нуждаемся в твоей отвратительной компании, властитель Замка, — произнесла Лаитан. К ней уже вернулись её спокойствие, расчётливость и твёрдость, но при виде этой нагло ухмыляющейся морды, назвать лицом которую не получалось при всем желании, Лаитан была близка к новому взрыву ярости. Усилием воли подавив этот порыв, она кивнула властелину и встала, чтобы уйти.

— Пока что мы прекрасно справлялись без тебя, — произнесла она, отлично понимая, что лжёт. Сидящий перед ней человек внезапно засмеялся. Это так сильно задело Лаитан, что на кончиках пальцев у неё вздрогнули тени. Черные глаза уставились на Лаитан, но она знала, что он не может подчинить себе её разум и прочесть мысли. Как не может и забраться в него, иначе давно бы уже знал все, что хотел. «Так ли уж прекрасно мы справлялись?» — прокралась убогая и жалкая мыслишка в разум Медноликой.

— Так ли уж прекрасно вы справлялись без меня? — будто сумев прочесть эти мысли, спросил властелин севера. Лаитан знала его имя, но вытаскивать его из памяти, как и произносить его, не желала. Не хотела пачкать им язык и гортань. Да и уже начала сомневаться, тот ли это человек. Разум усиленно подбрасывал ей омерзительную картину прикованного к железному трону получеловека, чья нижняя половина отсутствовала напрочь. На лице у него была маска из чего-то черного, и Лаитан не могла бы узнать Морстена при всем желании. Двойственное ощущение, будто они встречались, но явно не в момент знакомства в Замке, преследовало и тормошило неуверенность в душе Медноликой. Ее это злило и сильно досаждало ей. Позади послышались крики ярости и бессилия.

— Тебе нечего мне предложить, кроме своей омерзительной компании, — дёрнула она плечом, на руке в ответ вздрогнули гулким звоном браслеты.

— Моя, как ты выразилась, омерзительная компания, все же лучше, чем та, которую ты покинула не столь давно, — резким движением Морстен выплеснул из котелка синеватую жидкость, моментально впитавшуюся в грязную серую почву, оставив в воздухе только резкий аромат. — Впрочем, если предпочитаешь мертвецов, я не против. Уважаю свободу воли.

«Особенно, если эта свобода не идёт в разрез с моей собственной, — подумал он. Оставалось дождаться вождя варваров, после чего поговорить с ним. Замок был прав, владетельница слишком застыла в своих представлениях о собственной мощи. Вряд ли молодой Коэн окажется лучше старой змеи, и вряд ли он согласится принять мой ответ на свое предложение. Он хотел встретиться после пробуждения Отца. И думает, что знает, как его пробудить…»

Завеса тёмного пути, удерживаемая в воздухе запахом зелья, стремительно рассеивалась, и из кустарника стали выныривать одна за одной Сестры. Все такие же смертоносные, как и полтысячи лет назад. Варвары-Безымянные отстали ненамного, оказавшись лишь чуть неповоротливее в зарослях.

Ему стало скучно. Память Замка подсказывала, что ситуация повторялась раз за разом: Тёмный Властелин, который, несмотря на общее мнение, не нуждался в смерти всего и вся, приходил к людям, предлагая помощь в избавлении от опасности, но ему плевали в лицо. После чего, правда, массово гибли, но, когда он приходил сам, принимали помощь, чтобы потом обгадиться и ударить в спину. В самый неподходящий для Тьмы момент, как всегда. И этот раз ничем не отличался от прошлых, если бы не эта Лаитан.

«Может быть, мне просто нравится её злить», — подумал Морстен. Неожиданно он почуял присутствие слуги Посмертника, совсем рядом. Дёрнув носом — он сам когда-то попросил Замок сделать так, что твари и прислужники Властелина Ничего вызывали у него ощущение дикой вони — повелитель Севера, не вставая, выбросил руку в сторону одной из Сестёр, заходившей слева. Небольшой метательный нож, разрезав податливый воздух, вонзился ей в плечо, вызвав вспышку темноты, разорванную диким рёвом. Одежды служанки, разорванные изнутри, разлетелись клочьями, а вместо худощавой женщины с двумя клинками появилось здоровенное белёсое чудище. Оно походило на человека разве что наличием двух искривлённых ног, двух длинных когтистых рук и отвратительной головы, состоявшей из утыканной зубами пасти.

Оно попыталось прыгнуть к костру, но яд, созданный для уничтожения существ посмертия, уже сделал своё дело, и прыжок завершился ударом о землю. Когтистая лапа дёрнулась раз, другой, и замерла, покрываясь инеем.

— Мне кажется, что у нас с тобой и Коэном-варваром — один враг, госпожа Империи, — медленно опустил руку Гравейн. С его спины соскользнули два или три метательных ножа, брошенные кем-то из сестёр или варваров, но не пробившие кольчугу под балахоном. — И он опережает вас на два шага.

Киоми, уже оторвавшаяся от ветки дерева, на которую взобралась быстрее змеи, была отброшена в сторону мягким усилием силы Лаитан. Приземлившись прямо перед Ветрисом, служанка разозлилась от непонимания поступка своей госпожи. Она припала к земле, ею овладел азарт охотника, чья добыча ускользнула прямо из пасти. Киоми, зажав в зубах острый клинок чёрной стали, развернулась и изготовилась для следующего прыжка. Лаитан и замерший в странной позе властелин севера посмотрели на подошедших варваров и на Киоми.

— Не надо, — жестом остановила её прыжок Лаитан. — Он нас спас все же. Будет невежливо не дождаться, когда гость сам решит умереть, — тихо добавила она на родном языке. Униженная и оскорблённая Киоми, которая никак не могла взять в толк, почему её госпожа, сильная и смелая Медноликая, собирает вокруг себя откровенных кровных врагов, отошла в сторону, в полголоса понося всех на бранном имперском. И если с варваром она почти смирилась, то наличие в компании властелина Замка уже не укладывалось в голове жрицы.

— Моя госпожа, мне кажется, это лишь хитрый ход, чтобы отвлечь вас и остальных от его истинных намерений! — в отчаянии крикнула она.

— Да, ты права, это именно так, Киоми, — кивнула Лаитан. — Но ты только что поняла, что намерения меня убить не входят в этот длинный список дел, который, наверняка, имеется у властителя севера.

Она смерила взглядом черного властелина. Тот выглядел сбитым с толку всего пару секунд, когда Лаитан отвела прыжок служанки от него, от непокрытой головы закованного в кольчугу воина. Он цинично хмыкнул, пожав плечами и уселся обратно, явно ожидая, что скажет Ветрис. Варвар не сделал попытки разговора, хотя прекрасно знал, что властелин ждёт его реакции.

— Госпожа Лаитан, мы не можем идти дальше в такой компании. Чёрный хозяин Замка обязательно попытается убить вас, — твёрдо сказала Киоми.

— Если бы его целью была моя смерть, он бы просто подождал, пока со мной справится то, что он только что убил. Он, а не ты, Киоми.

Взгляд Лаитан стал осуждающим. Служанка поняла свой промах и залилась краской стыда. Она молча исчезла среди других сестёр, а Лаитан сложила руки на почти обнажённой высокой груди, ожидая продолжения разговора. Её вид не смущал госпожу. Империя была жарким и засушливым царством, и голым телом там можно было удивить, пожалуй, только приезжих. Варвару было явно не до прелестей тел, а властелин не интересовался такими глупостями, как плотские утехи. И все же… Все же он что-то высматривал на её теле. Будто искал нечто, знакомое только ему. Лаитан внутренне похолодела. Вырождение империи вело не только к разбавленной крови и снижению способностей, но и к наличию различных отметин. Ничего особенного, но если он встречался с предыдущей Медноликой и запомнил что-то…И ещё Лаитан подумала о том, что теперь Посмертник не действует, как раньше. В церемониальном зале перехода он подчинил воле её слуг, убив их и воскресив снова. Они были лишены магии, но умело пользовались сталью. Здесь имела место другая вещь: трансформация материи, которая есть всюду, но бывает разделена на невидимые частицы. Посмертник сумел разгадать секрет трансформации, которым владели немногие, в том числе, и Мастера стали в Империи. Последнюю надежду и козырь Лаитан только что использовал её враг. Она впервые с начала похода задумалась, не так ли далёк проигрыш, как ей бы хотелось.

Морстен пристально смотрел на Ветриса, пока варвар делал вид, что изучает останки твари, стремительно разлагавшиеся и уходившие в землю. Но Коэн не горел желанием обсуждать возможности союза с олицетворением тьмы, и тут Гравейн его понимал. Став выше человеческих условностей, бывший наёмник сохранил память о том, как любят люди загонять самих себя в клетки ограничений и запретов. Самые старые из них относились как раз к использованию врага в качестве союзника. Долго решаясь, и испытывая при этом много моральных мучений, после согласившиеся на такие противоестественные связи, союзы и отношения не колебались уже ни секунды. Ни тогда, когда принимали победу из рук союзника, ни тогда, когда разворачивали войска и били в спину тем, кто помогал им недавно.

— Будем считать, что мы договорились. Что бы вы ни хотели найти у Дома Отца, до него ещё нужно добраться, — Гравейн повёл рукой над угасавшим пламенем, и из него соткалась картина долгого пути до побережья. Сам берег океана почему-то не отобразился, и Морстен недовольно прищёлкнул языком. Огонь застыл, рисуя непроходимую чащобу, на восточной стороне которой они находились. После неё, прерываемой участками удивительно ровной дороги, проглядывавшей даже сквозь заросли, шли скалистые пустоши. Дорога, то появляясь, то исчезая, вползала в ущелья, пересекала пропасти и в одном месте даже ныряла в скалу, пробивая её насквозь. После этого местность на карте стремительно понижалась, нисходя к лежащему за пределами картины Соленморью. — Здешние места и раньше были дикими и малонаселёнными, а уж сейчас…

Он сардонически улыбнулся, наблюдая, как варвар тщательно осматривает карту, стремясь найти на ней неточности. Тщетно. Это был отпечаток, извлечённый Замком из разума дракона, пролетавшего высоко в небесах, и отклонившегося от своего обычного охотничьего маршрута. Разумеется, совершенно случайно.

— Здесь проходит дорога, — Ветрис посмотрел на Тёмного, продолжавшего держать руку над костром. — Может быть, стоит держаться ее?

В голубых прозрачных глазах варвара Морстен отметил работу мысли, и про себя похвалил долинца. Лаитан, конечно, сразу же воспротивится этой идее, но попытка была хорошей.

— Думаю, это отличная идея, мой долинный друг, — посмеявшись, сказал он, и заметил на лице Коэна проскользнувшее отвращение. Но гримаса была не такой уж и сильной. «Да, с ним получится договориться. Смертеносец или степняки, но Долине придётся туго без союзников. Если только слухи о попытке посвататься к Лаитан правдивы, то варвару и его народу припекло зады так, что они готовы на все. Или почти на все». — Можно срезать путь, там, где дорога пролегает слишком уж извилисто, но те места, где она пересекает горы, реки или, например, эти чащобы, лучше следовать по ней. Тракту пять тысяч лет, и он неплохо сохранился для своего возраста. Разумеется, я и моя Твердыня немного обновили ее, кое-где подчистили, залатали ямы и поправили провалы, — скучающим тоном продолжил он, вызвав у варвара выражение лица человека, много дней мучающегося болезненным запором.

Морстен бросил взгляд на Лаитан, которой что-то нашёптывала на ухо её служанка, едва не сломавшая себе шею при попытке прыгнуть на Гравейна с дерева. Владычица сидела прямо, как статуя, и по её обнажённой медной коже, кое-где покрытой отслаивающимися чешуйками, бегали отсветы укрощённого пламени. Непроницаемое лицо Госпожи ничего не выражало, но по тусклому свету зелёных усталых глаз было понятно, что она измотана и явно не совсем понимает, куда попала и как с этим быть.

Тхади должны были закончить переброску к следующему выходу тёмного пути в течение дня. За это время можно было добраться до него пешком, если не терять времени.

Лаитан думала. Она никогда не покидала Империю больше, чем требовали визиты в отдалённые поселения, где иногда все ещё находили чистокровных детей, рождённых в замкнутых поселениях. На сотню изуродованных родственными браками ребятишек находился один, чья сила становилась великой к пятнадцатому лету. И до этого времени его требовалось обучить и подыскать место в рядах слуг или служанок Медноликой.

Лаитан поскребла кожу, от неё отпали новые чешуйки. Кожа под ними была чистой, слегка светлее обычного бронзового цвета, приобретённого под палящими лучами солнца в Империи.

Киоми все ещё пыталась убедить госпожу не доверять никому, но это было излишне. Лаитан перестала верить другим тогда, когда узнала правду о себе. Даже верная Киоми не знала всех тайн, а ближе неё служанок у госпожи не было.

Единственное, что знала госпожа, она обязана добраться до Соленморья. И в этом деле Медноликая должна была проявить себя, как госпожа, которой больше тысячи лет.

— Мы идём к переходу и к дороге, — произнесла она. Все замолчали. Повисла тишина, в которой не слышалось ни единого звука. Лес был пуст изначально, выжить в нем могли только такие твари, которые шумят громко и без опаски.

— Но, госпожа… — попыталась Киоми, непонимающе глядя на Лаитан. Она повернулась и попыталась поискать поддержки варвара. Ветрис казался сомневающимся, но не спорил, будто был рад, что эти слова произнесла Лаитан, а не он.

— Мои люди будут настороже, владетельница, — наконец произнёс варвар, подтверждая таким образом своё согласие. Киоми сникла. Властелин молчал. Кажется, Лаитан удалось его удивить. Она мысленно отметила это для себя. Путь предстоял долгий, и любая информация о враге, пусть и временно ставшим союзником, была бы не лишней.

— Горделивая и надменная Медноликая принимает союз с тьмой? — наконец со злой радостью спросил он. Лаитан скользнула по нему взглядом.

— Мы идём до дороги и по ней, властелин Замка. Веди и показывай путь, — только и сказала Лаитан. Где-то в этом месте должны были ждать болота и топи, предательские ямы, заросшие вьющейся травой по поверхности, в которую провалился не один путник, чтобы найти на дне этих ям свою смерть от голода или клыков местных тварей. Но хуже всего было то, что Гнилолесье само рождало силу, против которой силы Лаитан были ни к чему. Сталь и тьма — союзники леса. И тут Лаитан придётся верить новому попутчику.

Морстен, удовлетворённо кивнув, бросил на Медноликую короткий пронизывающий взгляд, задумчиво почесав щеку, от чего его тонкие светлые брови сошлись у переносицы, и резко поднялся со своего камня. Костер, освобождённый от его воздействия, вспыхнул ярко, осветив лица собравшихся. Окинув взглядом блестящих черных глаз Сестёр, Безымянных, Лаитан и Коэна, Тёмный Властелин отметил все гримасы и выражения лиц, от брезгливости и до тщательно скрываемого желания вогнать ему в живот клинок. Только Мать и её служанка остались бесстрастны. А во взгляде Ветриса таился тщательно скрываемый интерес.

— Тогда хватит разговоров. Двигаемся быстро, не растягиваясь. Я не могу спасти всех, и, честно говоря, не хочу. Задерживать движение группы ради одной жизни, если это не жизнь Лаитан или Ветриса, я не собираюсь. К исходу следующего дня мы доберёмся до места, где можно сделать привал, и, возможно, найти средства передвижения, — искривив губы, произнёс он, не обращая внимания на разгоревшуюся в глазах людей ненависть. Для него это было естественно. Не носить же каждого золото- или серебрянокрового на руках. Сами справятся. — Лаитан, Коэн, следуйте за мной.

Он погасил костёр взмахом руки, и, вытащив меч, уверенно направился к зарослям, перешагнув через сведённые судорогами объятий смерти тела ящероленей. Морстен повёл носом, принюхиваясь, но, кажется, все звери разбежались от поляны на несколько лиг, а вонью силы Смерти несло едва заметно. Она пропитала тут всё, но нигде не была сильна настолько, чтобы представлять опасность. Не оглядываясь, Тёмный Властелин раздвинул кусты, и скользнул в переплетение ветвей, расступившихся перед ним.

Властелин был страшен и обладал великой силой, как и положено хозяину Замка. Но было в нем нечто неправильное, будто оживший труп ничуть не утратил человечности, а только приобрёл дополнительную защиту от таких неприятностей, как смерть. Медноликая посмотрела на него украдкой, вспоминая встречу некоторое время назад. Её служанки пытались убить его, как и варвары, но оружие упало, не причинив вреда. Насколько знала Лаитан, в прошлый раз его получилось одолеть только с помощью магии, прорвавшись сквозь толпы наёмников и слуг. Сейчас стоящий перед ней властелин был одет в длинный плащ, под которым скрывалась кольчуга или нечто подобное. «Вот почему Киоми целилась в голову, — поняла Лаитан, — он уязвим для стали, а не только для энергий. Почему бы могло быть так? Прошлый раз все решила сила колдовства, а не сталь». «Или нет?» — нахмурилась она.

Лаитан смотрела на властелина, стараясь угадать по его страшной гримасе ответ. Она не заметила, как размышления сменились воспоминаниями. Шёпот крови внутри стал громче, перед глазами промелькнули картины прошлого. Замок, тронный зал, крики, кровь и всплески силы вокруг. Безымянные наёмники, грудой сминавшие жриц Империи, трупы и части тел под ногами, крики умирающих и боевые кличи жриц. Лица, всюду мелькали лица, старые и совсем юные. Призванные властелином люди с короткими волосами, облачённые в железо и кожу, с оружием и амулетами против имперцев…

«Короткие волосы, — подскочила внутри себя Лаитан, — волосы состригают приговорённым и наёмникам, продажным людям и нелюдям, чтобы каждый мог отличить их в толпе и не мараться о продажные души». Лаитан открыла глаза и снова вперилась взглядом в мужчин. Светлые волосы властелина странно контрастировали с остальным обликом, сбивая с мысли Медноликую. Она взмолилась всем прошлым матерям, чтобы те дали ей ответ. Перед глазами мелькнуло сражение, в котором в её руке блистало оружие. Оно было в крови, но все ещё острое и смертоносное. Лаитан смотрела глазами той, кто приходил в Замок за жизнью властелина. Трон с прикованным к нему хозяином мелькал где-то впереди, его заслоняли все новые и новые воины в броне. Лаитан, а точнее, та, кто приходил тогда, убивала врагов, но теряла силы. Перед лицом возник человек с занесённым над головой мечом. Лаитан взглянула в его лицо…

— … двигаемся быстро, — резанул голос властелина по ушам, и Лаитан потеряла сосредоточение. Она успела подняться на ноги, оставив после себя россыпь чешуек и двинулась вперёд, когда Киоми, жестом подозвав кого-то, сунула в руки Лаитан новую одежду. Широкие варварские штаны, подпоясанные простой верёвкой, чтобы не спадать с её тонкой талии, рубаху и короткий плащ. Медноликая не сумела подавить выражение брезгливости на лице, представляя, чего стоило Киоми попросить эти вещи ради неё у пришлых. А потом взгляд Лаитан скользнул по жрицам и воительницам. Каждая, кроме нескольких, отвела взгляд, делая вид, словно это вовсе не страх и сомнения, а всего-то почтительность и подобострастие. Лаитан проследила за взглядом одной из жриц, быстро совладавшей с собой, но все же недостаточно споро. Ее люди смотрели, искоса и осторожно, на опадающие с нее чешуйки. Именно это стало причиной взять одежду у варваров, а не позаимствовать у своих же воительниц. И, кажется, Киоми была с ними согласна, если молча пошла на унижения вместо приказа поделиться плащом и штанами с Лаитан.

— Спасибо, — тихо шепнула она служанке, показав, что та прощена за недавний промах. Киоми кивнула и отошла. Когда верёвка на штанах затянула талию Лаитан, она поспешила вслед за властелином Замка. На ходу Медноликая пыталась обдумать новое для себя ощущение потери авторитета и власти. Ее боялись и перед ней трепетали и раньше, но брезгливости или опасения заразиться пока что не проявлял ни один подданный Империи. Впрочем, в виду последних событий с чумой Посмертника это не сильно удивляло. Однако, осадок оставляло приличный, неприятно скребло внутри злостью и заставляло задуматься о том, что будет дальше.

Морстен почти сразу вышел на заброшенный тракт, построенный ещё до создания Империи, и дальше много часов подряд придерживался этой прямой, как стрела, дороги. Даже похороненный под слоем корней, прелых листьев и серой, как небо над пустошами, почвы, покрытый ровными плитами чуть шероховатого камня, путь был надежнее, чем заболоченная и заросшая колючими кустами земля за его пределами.

Чтобы произвести впечатление и пробудить интерес в Лаитан, Гравейн истратил массу сил. Запасы даже тёмного властителя не были беспредельными, а его когда-то мёртвое тело удерживало энергию словно дырявая кружка — воду. Но в этих краях тьмы было гораздо больше, чем смерти, и потому восстановить силы он надеялся достаточно быстро. «Даже если зверье полезет чаще, — вытаскивая меч из осклизлой плоти мохнатого червя с длинными клыками и туловищем толщиной с лошадь, подумал он, — на стоянке будет накопитель. Тхади скрупулёзны в мелочах.»

Он посмотрел на Лаитан, медленно опускавшую руки. Под ногтями госпожи ещё светились остатки золотистой энергии, выплеснувшейся, едва чудовище выломилось на них из чащи. Не растерявшаяся владычица Империи ослепила червя вспышкой, и готовила что-то более смертоносное, но Морстену было довольно и такой паузы. Все же он был раньше мечником, и неплохим, а за пять столетий можно очень хорошо развить навыки.

Выглядела Лаитан очень усталой, а варварские шаровары и короткий нелепый плащ скрывали её тело, не давая рассмотреть поближе. Тёмный все ещё не был уверен, что узнает или не узнает Мать. В бытность наёмником он видел её несколько раз во время священных празднеств, но с расстояния, на котором все превращалось в размытую круговерть золота, белой ткани и серебряных вспышек от зеркал, которые держали вокруг владетельницы её служанки. Двигалась она с грацией молодой женщины, но для этого достаточно иметь много сил и Мастерство, регулярно применяемое к телу. То же относилось и к родимому пятну — такую отметку, как он уже размышлял ранее, могли свести даже в отдалённых поселениях. Оставалось только уповать на разговоры и обмен информацией, пусть даже в виде колкостей.

Но усталость брала своё. Морстен протёр тёмное лезвие меча куском шкуры, и вложил его в ножны у пояса.

— В следующий раз просто отступи назад, — сказал он Лаитан. — Здесь достаточно мечей и рук, их держащих, чтобы не тратить силу. Эти твари почти не опасны, — он стрельнул глазами в сторону ворчащего ругательства Ветриса, выползающего из колючих объятий кустов, — если не позволять им сбить тебя с ног.

— В следующий раз я милостиво позволю тебе защищать себя только тогда, когда ты станешь моим жрецом, — устало отозвалась Лаитан. В ответ она получила ещё одну мерзкую улыбку, и ей показалось, что властелин действительно сильно старается сделать её наиболее отвратительной ради неё. Лаитан не впервой было встречать мужчин, готовых ради неё на многое, но упорно изображать наимерзейшие гримасы казались ей чем-то новеньким. Она чувствовала усталость властелина, но больше всего её беспокоило другое — она теряла силы слишком быстро. Пока что Лаитан списывала это на лес, чужеродную энергию и невозможность отдохнуть. Надежда оставалась на стоянку, сон и пищу, но если это не поможет… Если не поможет, тогда Лаитан придётся признать очевидное — сила не восстанавливается. А теряется так быстро и неравномерно, что даже подозрительно. Будто кто-то забирает ее, невидимо и неслышно.

Она переступила через конечность убитого животного и шагнула вперёд, в темноту, не совсем понимая, что делает. Хотелось сесть, а лучше бы, прилечь и выспаться. Солнце закатилось уже давно, или просто тьма леса настолько высосала её изнутри, что эта бесконечная темнота заставляла принимать день за ночь. Лодыжки Лаитан что-то коснулось, она попыталась отдёрнуть ногу, но цепкие жгуты впились в плоть, прорезая её до крови. Почуяв алое, трава и лишайники отшатнулись, но тут же набросились с новой силой со всех сторон. Руки, ноги, шея Лаитан оказались в тисках гибких трав, чьи острые листья резали плотную ткань и кожу в тех местах, где не осталось прозрачной чешуи. Панцирь из чешуек не поддавался, каркасом обнимая тело матери матерей и не продавливаясь дальше.

Рот залепили плотные мясистые листья, упавшие сверху на толстых стеблях. Лаитан повисла, будто муха в камне, не в силах двинуться или даже позвать на помощь. Стена темноты отсекла её от властелина и остальных, а к ней уже подбирались все новые и новые плотоядные травы и ползучие корни, на которых распускались тошнотворные цветы с острыми прозрачными зубами. Лепестки кровавого цвета схлопывались, будто раззявленные рты, пытаясь добраться до плоти Медноликой. Что-то кольнуло её сразу в несколько мест на шее и на бёдрах, в крови жрицы потёк яд, сознание затуманилось и собранные, будто ожерелье на нитку, слова заклинаний застыли в разуме, став вялыми и тусклыми, как все остальные мысли.

— Вот же… — чертыхнулся отвлёкшийся на пару мгновений Морстен, помогавший варвару подняться. — Куда делась эта ваша госпожа? Отошла присесть под кустик? Здесь это может плохо кончиться…

Почему-то так получилось, что в тот момент, когда Лаитан исчезла, все смотрели в другую сторону. И это сразу показалось Гравейну подозрительным. Его чутье, хоть и улавливало слабую вонь смерти, но не ощущало её в достаточной концентрации, чтобы бить тревогу.

— Я почти не чувствую госпожу, — мрачно произнесла злющая Киоми, потирая одной ладонью висок, а другую положив на рукоять меча. — Ты заманил её в ловушку, исчадие тьмы! И…

— Я постоянно находился рядом с вами, — тяжело ответил сосредоточившийся на поиске Лаитан Морстен, — не заговаривайся. А то можешь докатиться до обвинения меня в потёртостях ног и укусах насекомых, цапнувших тебя за чувствительное место.

— Ш-ш… Заткнитесь оба, — шикнул Ветрис, не обращая внимания на то, кому он это говорит. — Там что-то есть.

Варвар указал в кусты, по левую сторону от дороги, и вгляделся, присев на корточки. В серой траве блеснула чешуйка отмирающей брони Лаитан. И Коэн поднял ее, показывая Тёмному, как монетку на ладони.

— Она ушла туда.

Морстен бросил им: «ждать здесь», и вломился в кусты, оставляя на них обрывки тёмного балахона, из-под которого тускло блестели кольца доспеха. Тратить силы на показуху он уже не мог, и не хотел. Золотая кровь, текущая в жилах владетельницы, не отзывалась на поиск, словно её уже не было в живых. «Скорее всего, это экран, — зло подумал Гравейн, услышав, как за ним рванули варвар и служанка. — Вляпалась Мать, словно молодая ящерка. Даже я не знаю, что за твари тьмы тут водятся».

Поменяв параметры поиска с чуждой для его природы силы золотой крови на привычную тьму, он удовлетворённо кашлянул. Впереди и чуть справа, в небольшой низинке было скопление какой-то непонятной массы, похожей на раскинувшееся на много метров в стороны растение. От него исходила аура темноты и ощутимо воняло смертью.

Властелин темноты ускорился, веером хлеща на бегу лезвием меча по тугим ветвям. Под хруст и чавканье неожиданно мясистых стеблей он вырвался на ничем не примечательную прогалину, заросшую шевелящейся в полном безветрии травой и пушистыми кустами. Дерево, стоявшее посреди прогалины, привлекло его внимание сразу — неестественно раздутый ствол, покрытый крупными кожистыми листьями, казался живым и вызывал настороженность. Морстен резко переместился вбок, и не зря — несколько лиан хлестнули по тому месту, где он стоял, а трава, попытавшаяся заплести ноги, распалась жирным пеплом. Он здорово разозлился на бездумную кровожорку, разросшуюся в благоприятной для него местности Гнилолесья до размеров дуба, и, мгновенно оказавшись у ствола, взмахнул мечом.

Морстен целился как можно ниже, чтобы отделить ствол от корней, и со второго удара ему удалось перерубить проклятое дерево. Неожиданно тяжёлое кровососущее растение, лишённое поддержки и опоры, завалилось назад, с хрустом и чавканьем выдирая длинные лианы из крон окружающих его мёртвых серых деревьев. Из гладкого сруба, пронизанного волокнами-мышцами и кольчатыми сосудами, вытекала красноватая жидкость, ударившая по чувствам Гравейна растворенной в ней золотом Матери.

— Твою же мать, — понял всю глубину ситуации он, примеряясь, чтобы рассечь сокращающийся ствол погибающей кровожорки. Лаитан была внутри.

Варвар Коэн, вырвавшийся из объятий бьющейся в судорогах травы, и утирающий окровавленное лицо, подбежал, прихрамывая, к Гравейну, и обнажил свой меч. Киоми, рубившая брызгавшие красным кусты, вымещала на них злобу, и это было хорошо. Служанка могла все испортить.

— Не трогай, — коротко сказал Ветрису Тёмный, и несколькими тонкими разрезами обозначил выпуклость на стволе, все ещё дёргавшимся в агонии. Из раскрывшейся полости, поросшей острыми усиками, вывалилась бесчувственная Лаитан. Все её тело покрывали мелкие кровоточащие точки, кроме тех мест, где ещё держались чешуйки.

Морстен подхватил показавшуюся ему неожиданно тяжёлой Лаитан на руки, и шумно харкнул на истекающий кровью, перемешанной с жидким древесным соком, ствол плотоядного растения. Ветрис отшатнулся в сторону от мгновенно вспыхнувшего жарким бесцветным пламенем чудовищного обитателя Гнилоземья, и с уважением посмотрел на нахмурившегося повелителя Тьмы.

— Придётся сделать небольшой привал, чтобы остановить кровь, — мрачнее тучи, досадуя на задержку, ответил на незаданный вопрос варвара Гравейн, уже направившись к дороге. — И распутай Киоми, или как её там зовут. Деревья умирают долго.

Ветрис, которого задвинули на роль помощника служанки, рыкнул вслед властелину, словно волк на ускользнувшую добычу. Киоми, помогая варвару себя освободить, взъерошенная и расцарапанная, с застрявшими в волосах колючками, зло посмотрела на Ветриса. Она проследила его взгляд в ту сторону, куда унесли Лаитан. Потом их взгляды встретились, и внезапное понимание, проскользнувшее между ними, зародило союз, прочнее любых слов. Они оба чувствовали, что у них забрали нечто ценное и принадлежащее только им. Будущий супруг смотрел вслед своей невесте, а верная служанка и лучшая из воинов — вслед своей госпоже.

— Мне одной кажется, что властелин севера проявляет неожиданно много беспокойства для злодея и угнетателя? — осторожно высказалась Киоми. Ветрис, подавший ей руку, легко поставил женщину на ноги и ответил:

— Он бережёт свой вклад в поход и не хочет лишиться козырей до его окончания. Не верь, этот человек, если он вообще человек, может в любой момент убить каждого.

— Он как-то не похож на того, кто несёт её убивать, — ворчливо стряхнула с себя траву и корни служанка. Они снова посмотрели друг на друга, и варвар поджал губы.

— Лаитан знает, что союз с Долиной неизбежен. Тебе не о чем беспокоиться.

Он развернулся и зашагал прочь. Киоми, проводив его взглядом несколько секунд, пошла следом, тихо обронив:

— Да за ваш союз я меньше всего беспокоюсь, глупый ты варвар.

Лаитан поняла, что такое, когда уходит жизнь. Утекает вместе с кровью, впитывается в землю, кормит подземных червей и падаль, питает мёртвое живым. Она чувствовала, как иссыхает, как уходит из неё чёткость памяти всех её предшественниц, взывающих к ней и её силам, когда с каждой каплей они пропадали в пучине ненасытного растения. Матери матерей кричали беззвучно внутри Лаитан, разрывая ей душу и стискивая голову тисками. Она пыталась ухватиться за образы в мыслях, удержать их, не дать им распасться, но те утекали песками Империи сквозь мелкие проколы в теле Лаитан.

Самая яркая картина, смерть властелина, лицо наёмника, перемазанное кровью и сажей, занесённый меч для удара. Оружие взлетает над головой, падает вниз, рубящим ударом отшвыривая мать матерей прочь, ломая ей кости и дробя их. Чёрная сталь выпадает из ладони, но ещё остаётся второй клинок, ещё есть надежда. Искажённое злобой и ненавистью лицо противника, секущие удары, колющий сверху вниз, пока мать матерей пытается подняться на ноги, ускользая в обрывках теней в светлом от огня вокруг тронном зале. Оскальзываясь в лужах крови имперцев и чужаков, врагов и союзников, она пытается достать до кого-то рядом. Лицо служанки, первой и доверенной, мёртвые глаза цвета ночного неба, смотрящие в никуда, и длинная алебарда в её руках… Мать матерей ловит на рукоять второго клинка удар наёмника, отшвыривает его с диким рёвом, наваливаясь всем телом, зажимая измотанного врага, и наносит подлый удар снизу вверх чистой энергией золота, расплавленного металла, бьющегося в крови жрицы. Наёмник запинается и падает, она заносит над ним алебарду, целясь в сердце…

— Эй, глупая женщина весом с единорога, выспаться можно на привале, — раздался голос. Неприятный сначала, странный в конце фразы.

В рот полилось нечто невообразимо противное, обжигая глотку. Лаитан закашлялась, из глаз потекли слезы, она хватала ртом воздух, не в силах что-то сказать в ответ. Нутро жгло огнём, будто в нем плавал горячий вулканический камень.

— И постарайся удержать зелье в себе хотя бы пару минут, — добавил Морстен, смотря на бледное лицо Матери, на котором яркими пятнами выделялись зелёные глаза. Взгляд ещё оставался мутен, но он надеялся, что её скоро отпустит. Чем-то это напоминало его собственные погружения в память Замка… — Другого способа быстро восстановить силы и кровь у меня нет, а лекарей в этом лесу как-то не наблюдается.

Они так и остались на дороге. Ветрис с Киоми сидели неподалёку, о чём-то переговариваясь. Служанки и Безымянные, помрачневшие после исчезновения правительницы Империи, всматривались в окружающие заросли. Труп червя начинал вонять гнилью распада, и следовало бы сниматься поскорее. «Придётся нести, — подумал он. — И откуда в таком небольшом теле такой вес? Золото в крови — это лишь выспренное обозначение, но не буквальная же истина».

Гравейн ещё раз вгляделся в лицо Лаитан, пользуясь возможностью изучить её поближе.

— Я сражался тогда на твоей стороне, Мать. Но все наёмники носят короткие волосы, а залитые кровью доспехи похожи один на другой. Потому, когда меня добила ты своей алебардой, я… очень разочаровался, — тихо, едва слышно проговорил он, и в его словах не было привычного слегка издевательского тона. Была горечь, и к ней примешивалось непонимание, так и не развеявшееся за все эти годы. Ты не знаешь всей истории, и сейчас ещё не время об этом говорить, но у меня личные и очень давние счёты к Посмертнику. И к тебе тоже. Но тут сложнее. Мне кажется… ты не совсем похожа на себя. Слишком молода, слишком рьяно рвёшься вперёд. Недостаточно жестока. Слишком быстро устаёшь. Но последнее нормально — вдали от наших твердынь мы все становимся больше всего людьми. Даже твой ручной варвар, несмотря на то, что он пыжится изо всех сил. А вот твоя мягкость… с годами становишься циничнее и проще относишься к жизни.

Услышав его слова, Медноликая мысленно возмутилась. Она помнила, как все было, видела случившееся, и слова властелина, несомненно, были лживой попыткой переврать правду, исказить ее в свою пользу. «Тьма никогда не врет, для нее в этом нет нужды, ибо правда ранит сильнее и вернее льстивой, сладкой лжи», — вспомнились ей слова ее няньки о Тьме и северных пределах. Лаитан мысленно встрепенулась, но все ее естество отвергало глупые попытки властелина Замка обвинить ее в своей смерти. Он был жив, и это противоречило его словам, что бы там не случилось в прошлом с Посмертником и северной Твердыней. Он лгал, и это было очевидно для Медноликой. Но… Но где-то внутри кровь стучалась в висках, разгоняя сердце и учащая его ритм. Где-то внутри Лаитан отчаянно боролась с искушением спросить версию событий с точки зрения властелина. «Он лжет тебе, лжет! — кричали ее предки голосами матерей. — Тьма лжет всегда! Ты же помнишь, ты — это мы!»

Ты — это мы. И кто же тогда она сама? Кто такая Лаитан, если кроме олицетворения конца Империи ее имя не значит почти ничего? Если она — плоть от плоти таких же, как она, ушедших в историю и оставшихся в крови взвесью золота? Какая могла бы быть у нее судьба, случись ей родиться в любое другое время, любым другим человеком, самой по себе, без груза ответственности и принятия ее. Лаитан почувствовала себя пустым мешком, в который ссыпали по горсточке всех круп и прочих продуктов на дорогу. Важность оболочки для транспортировки еды никто не отменял. Без мешка путнику трудно идти дальше и носить свои вещи. Но вытряхни его на дорогу, съешь все припасы и износи одежду — что останется тогда? Рваная тряпица в пятнах сала или крови.

Морстен оторвал взгляд от порозовевших щёк Лаитан, закрывшей глаза где-то на середине его тирады. Она дышала размеренно, но слишком часто для спящей. «Притворяется». Он посмотрел на едва заметное сквозь серое и чёрное переплетение мёртвой листвы и ветвей небо. Едва изменившийся оттенок низких облаков подсказал ему, что скоро рассвет.

Он легонько похлопал её по щекам, а потом потянулся к шее проверить, как бьётся пульс. Но его руку остановила ладонь Лаитан, крепкая и уверенная.

— Не время избавляться от меня, властелин, — прохрипела она, — добить можно потом, если сил хватит.

Картины прошлого заставили Лаитан присмиреть и избавиться от напыщенного тона властительницы.

— Морстен, — добавила она. Имя пришло само, вместе с памятью предшественницы, вместе с кровью, вместе с обмороком. Она слышала, как его звали по имени. Где, когда? Тогда, сотни лет назад? Здесь и сейчас? Но тогда кто? Кто тут знал его имя, если его не знала даже мать матерей?

Он посмотрел на неё слишком долгим изучающим взглядом. А через секунды взгляд снова затянулся непроницаемой плёнкой цинизма и отрешённости. Кажется, он понял слова Лаитан по-своему. Особенно, когда она произнесла его имя. Тихо, слишком тихо даже для своих жриц. Он услышал ее, она знала точно, но понял по-своему. Лицо властелина выражало удовлетворение, будто он ждал, что она его вспомнит, чтобы слова о смерти не пропали даром, легли на благодатную почву, пробудили память. И чтобы месть, дрожащая в нем, будто биение чужого сердца, была слаще и дольше.

— Ветрис не мой ручной зверь. Он волк Долины, мой союзник в этом походе.

Лаитан обходила стороной слухи о помолвке. На это были причины. Ветрис предложил ей военный союз, но его слова теряли бы смысл, дойди они до океана и найдя там ответы и лекарство от чумы Посмертника. А ещё он предложил смешать народы, чтобы усилить их, спасти от вымирания и грязнокровия браков с обычными людьми. Лаитан не хотела обрекать Империю на смерть, но она должна была умереть. Мать матерей не сказала «да», но она и не сказала «нет». Все зависело от итогов похода. Теперь, как ей казалось, не просто все, а что-то еще, чего она не могла пока понять.

Морстен ненавидел её. Ненавидел, но пока что нуждался в ней, бросаясь спасать и охранять. Ему это было по силам, да и смерть, как видела Лаитан, не берет человека дважды, если не участвует Посмертник.

— Кто ты такая? — сузив глаза, все же спросил властелин, не надеясь на ответ.

— Я Медноликая мать всех матерей, Лаитан, жрица и Мастер Мастеров Империи, — сказала она, пытаясь встать. После спирта в зелье её шатало. Перед глазами все плыло и двоилось. Властелин толкнул её в бок, выравнивая положение тела в пространстве. Лаитан пошла к своим людям, где её подхватила подоспевшая Киоми, а Морстен зажал в кулаке одну из чешуек с тела Лаитан. Он чувствовал, что с ней что-то не так. Спрятав чешуйку подальше, он плюнул на поляну, оставив в месте плевка небольшую выжженную прогалину чёрной золы и пепла. Сунув меч за спину, он пошёл прочь, размышляя о своём.

Впервые за долгое время он испытал странное тягучее чувство неуверенности. Несовпадение памяти и поведения, странные слова о союзе с Долиной и уход от ответа о том, кто такая Лаитан — все это натолкнуло его на мысль, что Империя гораздо больше походит на химеру. На металлическую статую, покоящуюся на глиняном фундаменте, который подпорчен годами, дождями и ударами стихии. И стоит толкнуть её посильнее, и она рухнет, погребая под собой все остальные народы. Мать Матерей, сколько бы ей лет не было, была кровью от крови своей страны, в гораздо большей степени, чем все остальные владыки, завися от состояния дел в ней. Только Тёмный Властелин и, пожалуй, Посмертник были свободны от этой связи, установленной давным-давно, ещё до того, как образовались страны и союзы народов. У Морстена, являвшемся всего лишь очередной тенью на тёмном престоле, не было государства, но был народ. Повелитель Жизни После Смерти, как выспренно именовал себя этот выползок могильного червя, не имел народа, но охватывал своей прежде кратковременной властью весь мир. Если не лгал, конечно.

«Империя неизлечимо больна, — понял Гравейн, обернувшись к Лаитан, опиравшейся на руку Киоми и о чём-то с ней жарко спорящей. Голубые глаза Ветриса, стоящего рядом с ними, словно два клинка, резанули его взглядом. Варвар наклонил голову и обнажил клыки. Морстен выдержал угрожающий взгляд Коэна, не поменявшись в лице. — И её владычица страдает и гибнет вместе со страной. Долина, Трёхъязычье, великая Степь, княжества Золотого пояса, сателлиты и данники Империи, города-государства Юга — они все на грани смерти. Мир умирает, медленно и постепенно. Словно кто-то выпивает из него жизнь, по капле, неощутимо. Посмертник? Неужели он так силен?»

На границе между ночью и моментом, когда краешек солнца показывается над горизонтом, сила тьмы усиливается многократно, хотя и не краткий миг. Он ждал этого момента, чтобы отыскать своих тхади, которых должен был перебросить сюда верный Замок. И он ощутил их далеко впереди. В эхе их простых мыслей были странные нотки, пахнущие поражением и позором. Далеко на севере пошевелился зверь-Замок, почувствовав прикосновение сознания своего хозяина-симбионта, но солнце встало над туманным краем мира, и связь прервалась.

— А, зараза… — Морстен поморщился, и, покопавшись в поясе, достал небольшую склянку. Глотнув отвратительной на вкус жидкости, он прислушался к себе, чувствуя, как снова наливаются силой и магией мышцы и кости тела. Теперь он мог без остановки отмахать чуть ли не полсотни лиг, и не испытать усталости. Все-таки, Мать Матерей, несмотря на все её попытки показать самостоятельность и силу, придётся нести. Остальные пока способны выдержать бросок.

Вернувшись к потрёпанному отряду, он объявил, морщась от горечи бодрящего отвара, оставшегося на языке:

— Мать Лаитан, времени у нас мало. Если в ближайшие часы мы не доберёмся до лагеря моих слуг, у нас не будет ни транспорта, что ещё можно стерпеть, ни отдыха, что уже печальнее, ни ресурсов и запасов, что почти смертельно. Я понесу тебя. Остальным придётся держать темп бега без перерыва. Отставшие могут попробовать догнать нас после.

Лаитан потеряла дар речи. Она бросила взгляд на варвара, но тот вместо того, чтобы оспорить решение властелина, просто смотрел на него ненавидящим взглядом. И только тогда, когда Морстен подхватил на руки Лаитан, Коэн опомнился и попытался встать между ними, но опоздал.

— Я сам справлюсь со своей будущей женой, властелин севера! — рыкнул он. Морстен одарил его таким насмешливым взглядом, что даже Киоми, обычно острая на язык, растерялась.

— С ней и сам мир мёртвых не справится, выплюнет обратно, как после ужина на дереве, — буркнул властелин и подхватил Лаитан на руки, прижимая к себе. Та попыталась было сопротивляться, но замерла, не ощущая привычного биения сердца за одеждой и броней. Воспользовавшись этим, властелин севера бросился прочь, уволакивая свою добычу, будто голодный дракон, тащивший к себе жирную корову на ужин.

Лаитан испытала двойственное чувство. Ей была противна сама мысль прикасаться к этому человеку больше необходимого, но слова варвара задели её самолюбие. Ветрис уже решил, что союз неизбежен. И не военный, а личный. «Не в этом ли была его цель? — подумала Лаитан. — Не его ли вообще это дело, с Посмертником и чумой? Как же все не вовремя сложилось один к другому, как же невовремя». Остальные бросились в погоню. Уязвлённый в самую суть гордости долинника, Ветрис мчался быстрее всех, за ним, отставая на полшага, бежала Киоми. Лаитан ощущала холод брони Морстена, но не слышала его сердца. Словно его не было вовсе. Но так не бывает. Если он мёртв, он должен быть на стороне Посмертника. Но он вступал против повелителя смерти, и это пугало Лаитан. Её страшила загадка и странные слова властелина о его прошлой гибели.

Острые ветки норовили хлестнуть по телу, разрывая одежду и тормозя бегущего человека. Руки владыки Замка были заняты, но Лаитан не требовалось рук, чтобы помочь и себе, и, что особенно отвратительно, властелину. Она соткала из воздуха, который отдавал гнилью и порчей, прозрачную сферу и опустила её над головой. Ветки отскакивали прочь, трава и ползучие лианы приминало к почве невидимой силой, воздух, стоячий и густой, рассекался о преграду. Но вскоре деревья кончились и начался подлесок. Мелкие деревца и кустарники, переходящие в высокую траву и редкие группки стоящих тут и там сплетённых в вечном поцелуе могучих стволов без листвы. Блеснувшее за пеленой Гнилолесья солнце, высветило на небе тёмные крылья приближавшихся существ. Киоми что-то закричала, взмахнула рукой. Ветрис выкрикнул призыв к своим людям, и рядом с ним тут же появились Безымянные, сверкая клинками и накладывая толстые стрелы на тетивы луков. Лаитан посмотрела вверх, взгляд скользнул по шее Морстена, задержавшись на тонком темном шраме поперёк горла. Медноликая сглотнула слюну, горькую после зелья и такую же тягучую.

— Птицы! — крикнула она ему. — Сверху!

Морстен не отвечал. Впереди показались спасительные заросли леса, прогалина должна была скоро кончиться, но птицы были быстрее.

Первые стальные перья упали вниз, заставив группу людей рассыпаться по местности и начать петлять на бегу, как зайцы. Острые, ядовитые клинки безупречно-серого цвета врезались в землю, зарываясь в неё почти полностью. Те, кому не посчастливилось попасться под них, умирали в жутких муках, пригвождённые к земле, будто букашки на иголках. Помочь им было уже невозможно. Лаитан, поняв намерения властелина, собралась с силами. Пусть идти или бежать она была не в состоянии, но магия в ней ещё оставалась. Она крикнула приказ Киоми, и та жестами и звуками собрала сначала своих людей, а затем и варваров.

— Мы все подставимся под один удар! — крикнул Коэн Медноликой. — Зачем ты хочешь погубить нас, великая мать?

Лаитан не ответила, раскинув руки в стороны и накрыв куполом энергии всех людей. Стальные перья процарапали невидимый купол и соскользнули вниз. Едва атака повторилась, купол прогнулся и начал проседать. До леса оставалось совсем немного, птицы кружили над бегущими людьми, щелкая клювами и топорща новые стальные острия перьев. Лаитан запела. Сначала тихо, потом — все громче и сильнее. Её голос со словами древнего напева летел прочь, уносимый ветром, поднимался вверх и сплетался в кружево. Толстые браслеты на руках налились жаром, потяжелели и сдавили руки до локтей. Лаитан скрестила предплечья и чиркнула звонким металлом о металл. Вспышка золота, поднявшаяся вверх, ударила в птиц с такой силой, что их расшвыряло на многие лиги в стороны. Щит лопнул, жрица устало хватала ртом воздух.

Властелин бросил на неё взгляд, в котором читалось его мнение о глупости поступка Лаитан и попытке спасти остальных. Жрица ответила ему взглядом медно-золотистых глаз, из которых пропала на время вся их зелень. Медь оседала, золото осаживалось в крови, и взгляд снова стал похожим на человеческий.

— Глупо, — покачал он головой. — Лишняя трата сил. Мы бы успели добраться до леса.

— Ты не думаешь о других, и в этом твоя ошибка, Властелин Севера, — проговорила Лаитан. Её мутило от усталости и траты энергии. Запасы тела подходили к концу, и ещё пара таких фокусов грозили оставить Империю без своей Матери несколько ранее, чем планировалось. — Мы с тобой бы успели. Ветрис и Киоми — наверняка. Но почти два десятка сестёр и братьев…

— Какое мне до них дело? — с немалым удивлением спросил Гравейн, внимательно вглядываясь в глаза Лаитан. — Они сами могут о себе позаботиться. Увернуться от перьев не так сложно, как кажется, а под полог леса птицы не сунутся.

— Но лес скоро кончится, — упрямо ответила Медноликая, — и что нам делать потом, сидеть и ждать?

— Нет, плеваться косточками, — зло ответил Морстен. — У меня целый пакет в подсумке, — он заметил недоуменное выражение в глазах Лаитан, и пояснил на ходу: — небольшие косточки снежной лозы, попав в тепло тела, моментально оплетают его. Птицы очень горячие, и лоза спеленала бы их мгновенно.

— Тёмный властелин, увлекающийся растениеводством, — хмыкнула Мать Матерей, прикрыв глаза от усталости и подступившей к горлу тошноты. — Надо же.

Морстен ничего не ответил, только прибавил шагу, стараясь не трясти свою ношу. Он уже ощущал своих верных тхади, и сильные колебания силы ездовых уккунов. Эти мохнатые зверюги с торчащим изо лба рогом, использовавшиеся на Севере вместо лошадей, волов и быков, а также — как резервный источник силы, сейчас были обеспокоены и напуганы.

Под ноги Гравейну шаг за шагом ложились отрезки пути, прочные сапоги отталкивались в размеренном ритме бега от камней древней дороги, корней деревьев, чьих-то костей и куч земли, разрытой неведомыми животными. Позади него слышалось свистящее дыхание бегущих бок-о-бок Ветриса и Киоми, а за ними уже тянулись цепочкой варвары-безымянные, помогающие служанкам Лаитан. Властелин на бегу отслеживал окружающую ситуацию, и размышлял, кто посмел напасть на хорошо вооружённых тхади, которых было больше сотни. Вряд ли это были звери, пусть даже и поддавшиеся порче Посмертника. Мысль перескочила на Лаитан, которая вела себя не совсем так, как он ожидал от Мастера возрастом в несколько тысяч лет.

Морстен почувствовал, что он что-то не учёл, или ошибся в предпосылках, но размышления прервались ярким солнечным светом, ударившим в глаза. Они вырвались из-под серого полога леса, стучавшего помертвевшими ветвями за спиной. Перед ними расстилалась заросшая высокой травой с синеватым отливом низинка, посреди которой возвышались две невысокие скалы, источенные ветром и дождями. Между ними и располагался ближайший к океану выход тёмного пути Замка.

Между красноватыми скалами, окутанными сероватой дымкой, стоял наскоро возведённый частокол из обугленных для прочности стволов деревьев Гнилостного леса. Орки тёмного Властелина, приходя куда-либо, обустраивались на совесть, и не зря. Вокруг частокола, оставив полосу вытоптанной травы, колыхалась какая-то белёсо-серая масса, показавшаяся Морстену одним целым. Но приглядевшись и втянув воздух носом, он выругался, сильно тряхнув Лаитан:

— Жезл Океана мне в зад! Твари Посмертника.