Тёмное солнце

Отец

Полукруглый холм-остров, казалось, вырастал из замершего в стекле моря по мере приближения к нему. Туман рассеялся почти полностью, оставив только тонкую молочно-белую взвесь в воздухе. Словно туман был живым, и не ушел прочь, а затаился, поджидая удобного случая, чтобы накинуться на беспечных путников.

Но беспечностью больше не страдал никто из решившихся на этот переход. Варвары, горцы и имперцы догнали ушедших вперёд Морстена и Лаитан, и смотрели на них с мелькающими во взглядах ненавистью, уважением и страхом. Демон, нападавший из тумана, унес несколько жизней, но, судя по всему, Тёмный и Медноликая как-то смогли с ним справиться. Как именно — осталось скрытым туманом и неверными звуками в нем.

Поросший лесом остров казался Морстену ненастоящим. Искусственным. В знаниях отсутствовали упоминания о строительстве чего-то подобного, но, зная Замок, северянин предположил, что тот не передал эту информацию, чтобы не портить предстоящего действа. Внутри у Тёмного что-то сжалось, словно от волнения. Он впервые соприкоснулся с чем-то грандиозным, непонятным и древним, оставшимся в наследство от тех, кто привел его народ в эти земли. Но благоговения Морстен не испытывал. Вспоминая то, что насовал в голову Крес, властелин Севера мог только беззвучно ругаться, и сдерживаться от плевков, понимая, как много лишнего наворотили их предки. Лишнего, ненужного и, чего уж там, откровенно глупого.

А еще он понял, что чувство сжатости возникает от ожидания удара в спину, нападения или какой-то иной подлости Посмертника. Присутствие повелителя смерти ощущалось как никогда сильно. И Лаитан… «Я не знаю, как ей помочь, да и не знаю, хочу ли я этого, — признался себе Морстен. — И, кажется, никто не знает. Даже Крес».

Мост впереди упирался в сплошную скалу, на которой были вырезаны символы двойного солнца и луны, обведённые залитым темной краской кругом. Внизу, на уровне груди человека среднего роста, выделялись три небольших углубления, напоминавших следы ладони, если надавить ею на застывающий строительный раствор или размягчившийся камень, обработанный зельями дварфов.

Вход окружали узловатые корни деревьев, пробившиеся сквозь толстый слой почвы, и напоминавшие клубки змей. Высохшие, они были мертвы, как и засохшие стволы над скалой. С искривлённых ветвей давным-давно осыпались листья, хотя в нескольких десятках шагов деревья выглядели здоровыми и полными сил, несмотря на условия жизни и морской климат.

— И что дальше? Выломать ее не смогу даже я, — обернулся к Лаитан Морстен. Шаман, которому он помогал идти, глухо кашлянул, но смолчал, внимательно смотря на дверь. Гравейн нахмурился, поглядев на углубления с недоверием. Слишком просто все было.

Медноликая подошла ближе, покачиваясь. На ее бледном лице, замершем, словно маска, была написана решимость.

Упругая волна сжатого воздуха мягко толкнула ее в грудь, словно ладонь, не преграждающая путь, но остановившая шаги на время. Чужие голоса стали невыносимыми, заполнив голову полностью и создав неразбериху в ней. Они звучали все сразу, перебивая друг друга, перекрикивая слабеющий голос разума самой Лаитан. Она сжала зубы до скрипа, зажмурившись и с усилием делая последний шаг за черту, у которой остановился северянин. «Заткнитесь, — приказала Лаитан мысленно, — замолчите!» — и голоса унялись, послушавшись. Разум стал чист и пуст, и внутри головы разорвался пузырь безмолвия. Медноликая подошла вплотную к скале и посмотрела по сторонам.

Ветрис тоже подошёл ближе, оскалив зубы в вызывающей улыбке. Знаком он приказал Киоми оставаться на месте, и та беспрекословно послушалась беловолосого варвара. На лице Коэна проступали выражения насмешливой злобы и темного вызова. Лаитан обратила внимание, что Безымянные, прежде везде сопровождавшие своего лидера, сейчас остались позади, вместе с горцами и их предводителем, который не стал соваться вперед, предпочитая позицию наблюдателя.

Лаитан приложила ладонь к углублению посередине, резко мотнув головой в сторону.

— Встаньте рядом и сделайте так же, — глухо сказала она. Голос был сосредоточенным, ладонь замерла, едва не касаясь углубления. Морстен с просветлевшим от понимания лицом разгадки, и Ветрис, напрягшийся так, что вздулись вены на его висках, шагнули вперёд синхронно, вытянув ладони вперёд. А Лаитан вдавила свою в углубление.

Кожу пронзила резкая боль, словно ее сначала опалило огнём, а потом залило кислотой. Лаитан едва не отдёрнула ладонь, но удержалась, чувствуя, как боль перешла в покалывания сотнями иголочек. Скала вздрогнула, сверху посыпались камешки и листья сухих деревьев. Выемки под ладонями окутались светом. Серебристый и золотой мерцали ярко, тогда как тёмный оставался непроницаемым пятном, расползающимся вокруг руки Морстена. По лицу варвара скатились капли пота, он прикрыл глаза, и что-то прошептал. Северянин стоял спокойно, только его пальцы на скале мелко подрагивали. Лаитан закусила губу.

И тут скала вздрогнула, мягко расходясь в стороны и обнажая зев темноты, откуда дохнуло затхлостью. Воздух с шипением всосался внутрь, заполняя собой пространство, и чей-то безликий голос сказал оттуда:

— Приветствую капитана и первых помощников на борту ковчега. За время вашего отсутствия происшествий нет. Системы готовы к запуску.

Мужчины рядом сначала отпрянули от звуков, но после ступили один за другим в темноту, оставив Лаитан позади. И Медноликая, глядя, как они пропадают в зеве скалы, где уже зажигались крошечные светлячки огней по стенам, подумала, что все вышло слишком просто. Чересчур просто после того, как они претерпели столько трудностей на пути. Она оторвала ладонь от выемки с некоторым усилием, недоумевая, почему у других это вышло проще и быстрее. Лаитан посмотрела на свою кожу и в ужасе шагнула назад. Кожа на ладони была покрыта кровоточащими язвами, в которых виднелись тёмные пятна, исчезающие под взглядом, всасываясь в кровь. Рука начала пульсировать, когда по ней растекался яд.

«Яд Посмертника», — догадалась Лаитан. Осторожно натянув перчатку на руку, она пошла вслед за остальными, кивком приказав людям и тхади двигаться за ней.

Лаитан решила промолчать о том, что произошло. До цели оставалось несколько шагов, и тогда последняя шутка Посмертника уже не будет такой весёлой. Умирать все равно придётся, но пугать своих жриц для этого не обязательно.

А тем временем правая рука уже повисла плетью, теряя чувствительность и нагреваясь, словно по ней растекалось расплавленное золото. Антитела в крови Лаитан пытались избавиться от заразы, но безуспешно. По лицу покатился пот, шаг стал нетвёрдым, взгляд затуманился.

Мысли, однако, стали наоборот ясными и чистыми. И одна из них, пробившись через другие, чётко и безупречно встала на свои места.

Посмертнику не нужно было препятствовать последним шагам Лаитан и остальных. Он и сам хотел убраться подальше отсюда, но без потомков капитана Литана и других у него бы это никогда не вышло. Загнав их в это место, он лишь подстраховался, отравив систему распознавания и встроив в идентификатор ядовитые субстраты. Иглы, кольнувшие кожу, чтобы собрать генетические метки с Лаитан, впрыснули отраву сначала в кожу, а затем и в кровь. Теперь у Посмертника был ковчег спасения, навигатор и тот, кого не сложно будет устранить, посулив власть и кресло капитана Ветрису.

Лаитан даже не задумалась, как легко перешла на мысленный ряд, свойственный ее далёкому предку. Но больше ее эти изменения не волновали. Впрочем, ее больше ничего не волновало, кроме цели: дойти до мостика и запустить систему подготовки к эвакуации, развернув над планетой щит против убийственного света умирающего солнца. Тысячи законсервированных спутников на орбите планеты проснутся и создадут единую сеть, формирующую прочный щит, послав сигналы на древние устройства под поверхностью планеты. Он просуществует достаточно, чтобы собрать на борт все разумные формы жизни и погрузить их в долгий анабиоз перед стартом и выходом из системы….

Лаитан прислонилась к стене, слушая, как мимо проходят остальные, испуганно и недоверчиво оглядываясь по сторонам и тихо переговариваясь друг с другом. Она закрыла глаза, левой рукой поглаживая жёсткую шерсть огромного черного зверя, улёгшегося у ног и тихо поскуливающего от скорби и боли. Замок оплакивал её, как когда-то оплакал и оставил свою Улу Литан Варгейн Крес.

Морстен осознал, что отравлен, не так быстро. Уколы в ладонь были частью мудреной системы распознавания генетического кода, бравшими образцы кожи и крови для установления родства с экипажем. Это он понял, опираясь на знания Креса. Подозрения, плававшие в его разуме, теперь оформились в окончательный вывод чуть раньше болезненных ощущений, охвативших предплечье.

«Да, папа, — сардонически усмехнулся он, представляя себе Замок, точнее — Варгейна Креса, в его человеческом обличье, — ты оберегал меня все эти годы, учил и, наверное, наслаждался этими очень человеческими ощущениями. Система признала меня, пропустив внутрь приемного зала Ковчега. Как пропустила Ветриса и Лаитан. И это стало доказательством моего родства с одним из тех, кто затеял всю эту чехарду с прятками в темноте. Вырви мне глаза, но Посмертник, кажется, переиграл нас всех».

После того, как Кирин впервые запустил невидимые когти своей болезни в его тело, Морстен ни разу не ощущал такой отвратительной слабости. Сейчас его металлическое сердце колотилось, словно им забивали сваи в чистый лед старых ледников, от которого отскакивали порой даже самые твердые стальные крючья. В груди что-то лопалось, кровь стучала короткими тугими толчками в висках, и подступала тошнота. Мельчайшие живые клетки в крови боролись с заразой, и побеждали. Замок умел учиться на ошибках, в том числе и на тех, что допускали его противники.

Гравейн чувствовал, что в скором времени сможет перебороть болезнь, которая сломила Ветриса почти сразу, словно он уже был заражен, и недоставало лишь мельчайшей малости до полного подчинения. Лаитан тоже досталось, как он мог судить — Медноликая выглядела живым трупом, и только яркие глаза на ее лице говорили, что она жива и в своем уме. Самого же Морстена задело только краешком. Краем отвратительно воняющего разложением и трупным ядом сознания Пеленгаса Кирина, Владыки Ничего.

«Кажется, ты не ожидал от меня такого тонкого расчёта, малыш? — издевательский шепот возник в разуме Морстена, заставив его сбиться с шага, и едва не уронить шамана. — Нет, признайся, ты же восхищаешься мной. Ну, не ты, так твой опекун. Через ворота нельзя не пройти, не коснувшись углублений, в которых таится множество тонких игл… Достаточно смазать десяток-другой моей замечательной сывороткой, которую я разрабатываю всю свою, кхе-кхе, жизнь — и даже сильнейшие из сильных подчинятся моей воле. Рано или поздно и ты тоже станешь мне служить. Гордый, неприступный и холодный Темный властелин. Знаешь, я доволен собой. И даже те фаги, что сейчас пытаются в твоей крови сожрать всех моих маленьких посланцев, не расстраивают меня. Кресу все равно не понять этой сферы знания, как ни старайся, тут нужен талант. Но я отвлекся. Слушай меня внимательно. Теперь твоя задача…»

Голос Посмертника потонул в бульканье и шуме, заглушившем его шепот так же верно, как скрип несмазанных петель делает неслышным грохот телег с камнем, проезжающих через ворота большого города.

«Увы, он прав, — услышал он Замок. — Пеленгас, старый ублюдок, действительно оказался хитрее всех, и почти въехал в рай на чужом горбу. Этого выражения ты не знаешь, но это неважно. Но и делать то, что он хочет, тоже не следует. У тебя еще есть время, и прошу, воспользуйся им с умом. Лаитан должна передать информацию и запустить Щит. После этого она будет свободна. И от чумы Кирина тоже. Ты должен…»

«Я буду поступать так, как сочту нужным, — Морстен с трудом распрямился, вдыхая прохладный воздух, пахнущий солью, металлом и почему-то листвой. Тонкая нотка тлена только оттеняла эту смесь, придавая ей тошнотворность. — Клянусь Тьмой. Дальше я должен сам. Хотя и выслушаю твои советы, и приму помощь. Но остальное — я сам. Кирин должен явиться сюда, чтобы насладиться плодами победы и произнести речь перед своими новыми слугами. Но его ждет некоторая неожиданность».

«Слышишь, мальчик? — скрипучий и одновременно булькающий голос Пеленгаса стал сильнее и приобрел звучность, словно его хозяин стоял за спиной Морстена. — Не забудь. И тогда я буду выпускать тебя попастись на, кхе-хе, травке во время путешествия. Не бойся. Это только сначала больно».

Гравейн распрямился, почувствовав, как его рука пульсирует. Вены вздулись, потемнев, и кожа посерела, начиная с ладони. Он сжал пальцы в кулак, и тихо выпустил воздух между зубами. Бросив взгляд назад, в золотистые тени высокого коридора, он заметил Лаитан, молча стоящую возле самой стены, и подошел к ней, намереваясь помочь идти. Выносливости северянина хватило бы и на троих Змей.

— Помоги мне добраться до командного центра, — увидев перед собой размытую фигуру северянина, произнесла Лаитан, протягивая руку. — Сейчас же.

Она отёрла пот со лба, поджав бескровные губы.

Морстен приоткрыл было рот, чтобы спросить, что такое командный центр, но потом ненадолго замер, и кивнул в ответ. Теперь он вспомнил, получив доступ к памяти Замка, расположение всех помещений внутри огромного корабля, спящего в толще скал и превращенных в стекло вод. Пять тысяч лет брошенный у побережья скелет прежнего ковчега медленно обрастал сначала броней, потом и внутренностями из металла. Машины размером от пылинки до Замка тратили свои жизни и силы на то, чтобы создать простирающийся на десятки лиг корпус судна, способного оторваться от поверхности планеты, и, танцуя на огненных столпах, прорваться сквозь небеса, унося к новому дому всех жителей этого обреченного мира. Полусфера острова Отца-Океана была всего лишь шлюзом, теперь Морстен это понимал. Мост, по которому они с такой опаской шли, мог раздвинуться в стороны, и пропустить одновременно пять повозок в ряд, а площадка, к которой сходились все коридоры этого уровня, проваливалась вниз, доставляя людей и грузы в непредставимые объемы трюмов и помещений для холодного сна. Он отогнал горькие воспоминания Креса, связанные с покрытым инеем телами, и четко представил путь своего следования.

Гравейн подхватил было ее на руки, но потом чуть не уронил на металл пола, когда пальцы разжались. С трудом удержавшись на ногах, Лаитан бросила взгляд на злого властелина, так напоминавшего сейчас Креса, и не сдержала улыбки. Ответом ей стал тяжелый, почти ненавидящий взгляд. Вторая попытка стала удачней. Он приобнял ее за талию и повлек прочь, по тускло освещенным коридорам и гулким переходам. Нижние уровни упирались в подъёмники, оживавшие перед ними, будто ожидая гостей. Свет, разливавшийся по темноте, выдавливал ее в стороны, загоняя в тёмные углы до очередного случая, когда ей будет чем поживиться. Лаитан перебирала ногами, ощущая растущий внутри ком бурлящей лавы, сжигающей мозг и клетки тела. Морстен упрямо тащил ее вперёд, откуда-то зная дорогу. Впрочем, если его готовил Замок, в этом не было ничего удивительного.

Лаитан старалась помогать, как могла, но толку от неё было все меньше и меньше. За ними следовали остальные, сбившись в кучу, и уже не деля людей и тхади на своих и чужих. Опасность и угроза объединили всех, заставив наконец-то забыть о вражде и сделать выбор в пользу общего выживания. Лаитан с горечью подумала, что для такого простого шага потребовалось уничтожить две трети отряда, выбравшегося в долгий путь изначально.

Морстен остановился только один раз, перед широкими дверями, за которыми оказался последний подъёмник до верхних ярусов. Масштабы ковчега до сих пор оставались для Лаитан скрытыми, но она предполагала его размеры. Исполинские, невообразимо огромные и раскинувшиеся на долгие мили под толщей почвы, они пустили корни и ждали ее возвращения целых пять тысяч лет. И теперь она не могла предать это ожидание, цепляясь за жизнь из последних сил.

Двери мягко скользнули в стороны, пропуская их двоих в широкую кабину лифтового механизма. Яркий свет больно резанул по глазам, на которых тут же выступили слезы. Морстен крепко прижимал ее к себе, хотя у него уже дрожали руки, а по лицу катились крупные капли пота.

— На верхнем ярусе ты усадишь меня в кресло на возвышении, — сказала она, пока лифт неслышно поднимал их на невероятную высоту. — Затем ты и Ветрис откроете контейнеры в соседнем помещении, где находятся лекарства. Но перед тем, как ты уйдёшь, ты должен выполнить обещание.

Морстен моргнул, не понимая, чего хочет от него эта женщина. Лаитан скрипнула зубами от невыносимой боли в костях, которые, казалось, просто плавились под действием яда Посмертника.

— Через две минуты с половиной по корабельным часам ты убьёшь меня, если я до сих пор буду жива, — закончила Лаитан. — Не хочу умирать долго и стать игрушкой Посмертника, — пояснила она. В глазах северянина что-то опасно блеснуло. Их взгляды встретились, и Морстен упрямо качнул светлой головой.

— Я все сделаю быстро, — произнес он. Иногда обещания утрачивали свою актуальность, если менялись обстоятельства, но некоторые клятвы оставались навсегда. — Это все, что я могу для тебя сделать.

— Спасибо, — на ее губах появилась нерешительная улыбка. — Этого времени хватит, чтобы произвести идентификацию моих клеток. Пожалуйста, — добавила она с мольбой в голосе. Северянин отвернулся. Лифт как раз остановился, и двери разошлись, выпуская их в огромный светлый зал, две стены которого занимали черные, будто ночное небо, поблёскивающие стеклом экраны. Лаитан не сразу поняла, что это и есть обзорные иллюминаторы. Сейчас затемнённые, укрытые под толщей почвы и щитов внешнего сегмента судна, они отражали их двоих, шагнувших вон с площадки лифта. Бледная, с сероватым оттенком кожи, помятая и покрытая ссадинами Лаитан, под глазами которой залегли черные тени, казалась призраком самой себя, дрожащей куклой замерев в руках упрямого Морстена, чьей фигуре придавало внушительности одеяние и кольчуга под ним. Сам Гравейн смотрелся мёртвым рыцарем, тащившим в свой замок очередную добычу.

Связь Морстена с Замком прервалась, и он перестал слышать даже ту тонкую песню, неслышно звучащую на границе сознания, которая сопровождала его всю жизнь. В черных стёклах отражались бледная Лаитан, едва стоящая на ногах, но неуклонно движущаяся к моменту своей гибели, и он сам. Черные глаза, покрытые плёнкой фагоцитов, расправлявшихся с последними остатками болезнетворных агентов Посмертника, не добавляли ему шарма или привлекательности, и превращали лицо в подобие маски демона имперского праздника Всех Предков.

Гравейн понимал, что Лаитан, при всей возникшей к ней у него симпатии, уже не свернёт со своего пути. И заканчивался он на золотом троне капитана. Хотя, согласно задумке создателей ковчега, последний потомок Литана должен был не только запустить систему старта, но и управлять кораблем в последующие годы, но Лаитан не годилась на эту роль. Слишком сильно исказился генетический код, слишком много поколений давило на ее сознание, и передавшаяся по наследству от первого капитана болезнь, поражавшая мозг, не позволяла ей выжить. В любом случае. Теперь убийство казалось даже благом. «Мне не нужно оправдывать себя, — подумал он, — но понимать необходимо. Иначе я был бы просто слепым орудием в руках Империи, Ветриса, Посмертника… А это мне отвратительно».

Лаитан напомнила себе крошечную птичку, взмокшую и растрёпанную после встречи с хищником и побывавшую под дождём. Морстен шагнул вперёд, но тут же Лаитан отбросило в сторону, и она покатилась по полу, ударившись лбом об угол лифтовой шахты. Из рассечённой брови закапала кровь. Странно густая и тёмная, вымаравшая лицо и одежду. Перед ней, когда она подняла взгляд, по полу катались две фигуры. Светлые волосы Ветриса растрепались, лицо его было искажено злобой и ненавистью. Морстен казался тенью самого себя, и от того еще более злым, чем обычно. Привычная сосредоточенность и отрешённость слетели с него, уступая место тупой злобе и решимости если не убить, то сильно покалечить навигатора.

— Пеленгас даст мне вакцину, если я помогу ему избавиться от тебя и этой мерзкой вырожденки, — хрипел варвар, трясущимися руками пытаясь затянуть на напрягшейся шее Морстена обрывок серого жгута. — Он сделает меня капитаном, и от вас ему не придётся искать помощи. Оба станете игрушками в его руках…

— Ты умрёшь, — прошипел Гравейн, подсунув пальцы под необычно прочный серый жгут, топорщившийся на концах разноцветными жилами проводов. «Кажется, этот идиот вырвал откуда-то кабель, — всплыло в сознании Морстена, вместе с разноцветными кругами перед глазами. — Коэн ополоумел». — Пеленгас не из тех, кто оставляет таких ненадёжных слуг в живых. А ты ведь раб, Ветрис. И всегда им был. Крес рассказал мне о твоих планах по захвату власти.

Потрясённый навигатор на секунду ослабил хватку, или, может быть, чума Кирина нанесла удар — но результат устраивал Морстена в любом случае. Разжавшиеся пальцы Коэна позволили сделать еще один вдох, и северянин, проклиная про себя так не вовремя подвернувшегося Ветриса и овладевшую им болезнь, нанёс короткий и мощный удар под ребра варвару. Тот дернулся, и отпустил жгут. Последовавший прямой удар в челюсть, сопровождённый лязгом зубов, отбросил его назад, и Морстен не удержался от того, чтобы пнуть врага ногой. К сожалению, удар пришелся в бедро. Ветрис застонал, зажимая разбитый рот.

Лаитан попыталась подняться на ноги. Впереди, за мечущимися фигурами дерущихся мужчин, она видела высокое кресло на возвышении. Кажется, оно осталось прежним с тех пор, как первые поселенцы ступили на эту планету. Вера в это была наивной и детской, но Лаитан представляла его себе именно таким. Высокая спинка должна была мягко опуститься, чтобы сидящий в кресле человек принял лежачее положение. Затем кресло скользнёт вниз, ремни безопасности спеленают ее тело, и над головой выдвинется прозрачная крышка, образуя из места капитана герметичный саркофаг. Десятки иголок вопьются в тело Лаитан, опробуя ее на вкус и с урчанием скрытых механизмов высосут последние капли жизни. Ее память, мечты, наивное представление о мире и людях, прошлое и настоящее, чужая любовь и своя боль утонут в бесстрастном и независимом анализе ее клеток, которые дадут жизнь ковчегу. Золотая кровь потечет по трубкам, распадаясь на плазму и эритроцитарную массу, напитывая жизнью ожидавшие тысячи лет внутренности корабля. Каждая ее клеточка станет строительным материалом для последующих жителей судна. Память вольётся в банки хранилищ, чтобы воскреснуть в кристаллах корабельного искина, а ткани будут уничтожены, как не выдерживающие долгих перелётов и вахт. Судно учло ошибки прошлого, и теперь три фигуры, мерцающие по углам комнаты с креслом, шагнувшие из стен гигантскими образами двигались к Лаитан, намереваясь огородить ее от глупых человеческих проблем. Она отползла в сторону, ужаснувшись увиденному. Образ Ветриса, Креса и сияющего золотом колосса Империи с лицом Сэла Литана протянули к ней руки.

Лаитан осторожно ползла прочь, двигаясь по стенке, помогая себе одной рукой и стараясь убраться подальше от всех, включая Морстена и даже Надиру. Она приближалась к трону в середине помещения.

Темный поднялся на ноги, потирая разодранные костяшки. Ветрис, корчившийся на золотистом металле, остался позади, когда Гравейн, протянув руку в воздух, достал оттуда черный меч. Теперь, обладая нужными знаниями, он полностью контролировал это оружие, не позволяя клинку овладеть разумом, и даже подарить ложную уверенность в неуязвимости. В чем-то меч превосходил излучатели экипажа, один из которых сейчас поднимал свой тупой серебристый ствол, дрожа в неверных окровавленных руках Ветриса, в чем-то был хуже, но все равно оставался всего лишь инструментом.

Луч, вырвавшийся из излучателя, протянулся к шагнувшему в сторону и выставившему перед собой клинок Морстену. Дальнейшая траектория выстрела пролегала через голову Лаитан и золотой капитанский трон, грозя разрушить весь план спасения. Противоречивый, безумный — но допустить его срыв не мог позволить себе никто. Даже Посмертник.

Гравейн скривился, когда меч в его руках раскалился, вбирая разрушительную энергию выстрела, окутываясь темнотой. Соблазн обратить силу древнего оружия против навигатора был велик, но Морстен поступил проще, выбив излучатель коротким ударом без замаха. Ветрис отлетел назад, проехав по скользким плитам пола, и замер, словно сломанная кукла.

Морстен повернулся к замершей Лаитан, которая со страхом смотрела на него, и кивнул.

— Делай, что должна, а я выполню, что обещал.

И в этот момент свет, мигнув сотнями ламп, погас. Тишина, навалившаяся на капитанский мостик, отсекла все звуки. Три светящиеся фигуры по углам задрожали, пошли рябью и пропали из видимого спектра.

— Литан! — пронесся над головой крик северянина, в чьем голосе прозвучало отчаяние и злость. — Литан!

Она хотела что-то ответить, крикнуть, позвать его, но сильный удар под ребра вышиб из нее все слова и голос. Удар последовал снова. Потом еще и еще один, они посыпались на Медноликую с такой частотой и проворством, что ей не оставалось ничего иного, как попытаться спрятаться хоть где-то. Пытавшийся уничтожить ее противник ничего не говорил. Просто бил ее, старательно метя в голову и уязвимые части тела, вышибая дух и разрывая ткани точными болезненными тычками. Во рту стало солоно от крови, в ушах звенело. Лаитан слепо шарила пальцами по скользкому полу, на котором оказалась, в тщетных попытках отыскать хоть что-то, способное ее спасти. Пальцы с обломанными ногтями, покрытые рваными ранами и синяками скребли пустой пол, не находя ничего, способного помочь или защитить. Лаитан выставила вперед руки, скрестив их, закрывая лицо, и следующий удар пришелся в предплечья, покрытые оставшимися браслетами. Те вздрогнули и раскололись, осыпаясь вниз.

— Отдай мне пусковой ключ, — зашипел в самое ухо неприятный голос, преследовавший ее в кошмарах. — Ключ старта системы, тварь!

Сам Пеленгас пожаловал за тем, в чем нуждался больше всего. Лаитан, ошеломленная, дезориентированная, избитая до полусмерти, совершенно не представляла, о чем он говорит. Какой ключ, если ключом была она сама? Что еще ему от нее может быть нужно, когда ей оставалось два шага до саркофага капитана, чтобы все, включая и Пеленгаса, смогли убраться отсюда подальше?

Пальцы Посмертника сомкнулись на ее шее, поднимая вверх, заставляя ноги оторваться от пола. Лаитан вцепилась в корявые ладони Пеленгаса, затрепыхавшись в его хватке, как пойманная добыча в ядовитых силках. Но Посмертник держал крепко.

— Ключ на старт, выродок Сэла! — заорал он в самое лицо Лаитан, обжигая ее зловонным дыханием, от которого хотелось долго и не переставая блевать.

— Не… знаю… — выдавила она из себя, когда он чуть ослабил хватку. Из глаз текли ручьями слезы удушья, сломанные кости терлись друг о друга, причиняя нестерпимую боль, страх и ужас, нахлынувшие на нее в первые секунды драки, уступили место слабости и панике.

— Свет! — рявкнул голос Варгейна Креса, и рубка озарилась ярким свечением. Хватка Пеленгаса ослабла, и Лаитан, как бы сильно ей не хотелось сейчас оказаться подальше, зажмурилась от яркости, и что есть силы пнула Посмертника ногой. Пальцы разжались, и она упала на пол. Она судорожно вздохнула, закашлялась и начала быстро отползать прочь, стремясь укрыться за большим ящиком оборудования поблизости от капитанского кресла. Стоящий перед ней Пеленгас резко обернулся, и Лаитан успела заметить только дернувшиеся на нем полы длинной одежды, рваной и перепачканной гнойными выделениями. Проморгавшись, Медноликая посмотрела в спину Посмертника, перед которым тенью возник Морстен, резко вогнавший меч в живот врага.

— Мальчишка, — презрительно сплюнул на пол Пеленгас, отпихивая северянина с такой силой, что тот отлетел на десяток шагов. — Да если бы эти глупые игрушки Креса могли мне навредить, — он рывком достал из себя оружие властелина, отбросив его подальше, — разве стал бы я столько лет жить в этом дряхлом обличие!? — заорал он, вихрем проносясь по помещению. Удар ноги отбросил поднимавшегося Морстена еще дальше. — Разве стал бы я искать способ владеть этим гребаным ковчегом?! — Пеленгас ударил ногой в лицо противнику, и Лаитан услышала отчетливый хруст костей. — Разве не принял бы я смерть еще тогда, когда меня предал сам капитан? — уже спокойней сказал он, сгребая за шиворот оглушенного Морстена и начав колотить им о стену, будто куклой. — Не без твоего участия, конечно, сукин выродок!

По стене за Морстеном протянулись длинные кровавые мазки, а Пеленгас все долбил и долбил телом Морстена обо все, что попадалось на пути, отбивая его, будто кусок мяса. Последний раз шмякнув им о какой-то прибор, он отбросил его прочь, развернулся на пятках и размашисто зашагал к Лаитан, приросшей к полу от увиденного. Оставшийся лежать Морстен не шевелился, под ним расползалась кровавая лужа.

— Ключ! — рявкнул тщедушный старичок с искаженным отгнева серым лицом, вытянув вперед руку. Лаитан поняла, что это конец.

— Я не знаю, о чем ты! — со слезами в голосе крикнула Лаитан. Пеленгас остановился так резко, будто напоролся на невидимую стену. Потом он запрокинул голову и расхохотался. Через непродолжительное время смех перешел в хриплый кашель, и на пол полетели склизкие комки мокроты, смешанные с гноем и кровью.

— Тупая мелочь, ты даже не знаешь, что носишь на себе с рождения! Вообразила, поди, что тут нужна ты? — он решительно подошел к ней и бесцеремонно попытался снова ухватить ее за шею. Лаитан взвизгнула и забилась дальше под приборы, отпихиваясь и отбиваясь. — Тупая дура, я сам найду ключ на тебе. Ты вообще не нужна здесь. Подойдет любой твой близкий родич, если у него есть ключ. Достаточно просто золотой крови, идиотка! — рявкнул Пеленгас в лицо Лаитан, ухватив ее за ногу и выволакивая на яркий свет. Он встряхнул ее и потащил к креслу капитана, срывая куски одежды и обшаривая руками тело. Лаитан трепыхалась и пыталась вырваться, но иссушенные пальцы Посмертника оказались такими сильными, что с тем же успехом можно было бороться с твердостью камня или остротой стали Империи. Сорвав с Лаитан промокшую от крови куртку, он рванул рукава ее рубахи. Белесые, затянутые морочной пленкой глаза Посмертника алчно блеснули, когда он увидел тонкий золотой браслет на запястье Лаитан. Тот самый, с которым она не пожелала расстаться в пути, подаренный ей в день рождения, закрепленный на ее руке с первой минуты жизни. Крючковатые пальцы Пеленгаса сгребли браслет и рванули его на себя. Лаитан закричала, когда золотая цепочка резанула ей кожу. Кровь закапала на пол, сделав браслет скользким и юрким.

— Ты все равно не получишь желаемого! — крикнула Лаитан. — Крес не даст тебе уйти отсюда! Он живет в этом судне, у тебя ничего не выйдет!

— Он тебя не слышит, девчонка, — отмахнулся от нее Пеленгас. — Он уже никого не слышит, — гнусная улыбка Посмертника стала широкой и самодовольной. — Поверь, у меня была масса времени обдумать все это. Когда мое убежище, мой дом, мой мир умерли, я не уснул. Я выбрался, выжил, чтобы найти себе новых носителей. Примитивные — они не могут долго удерживать меня, но системы ковчега, пожалуй, подойдут мне. Я хочу жить! — закричал он, почти срывая голос. — Хочу жить сейчас, как хотел всегда! Но кто-то… Кто-то решил, будто я не достоин этой мелочи. Твой отец и его верная шавка, Варгейн Крес, любовничек Улы. Они договорились уничтожить мое хранилище, похоронить меня заживо. Только вот просчитались в этом. Я оказался умнее их всех! Поняла, бесполезная ты вырожденка?

Он снова поймал браслет пальцами и попытался сорвать с руки Лаитан.

— Я всегда ее слышу, Кирин, — разнесся голос позади Пеленгаса. Тот выпустил Лаитан, оглянулся и тут же отлетел в сторону от удара кулаком Морстена в лицо. Лаитан хватило одного взгляда, чтобы понять: перед ней не совсем Гравейн. Черные глаза не поменялись, изменился их взгляд. И голос… словно бы звучащий через века, сдвоенный, натужный и немного чужеродный. Губы Морстена открывались, но слова были не его. Острый и внимательный взгляд, брошенный на Лаитан помятым и окровавленным человеком принадлежал Кресу. Его губы тронула едва заметная улыбка, но в ту же секунду он развернулся к ней спиной и схватил Пеленгаса за запястье, с хрустом выламывая руку из сустава. Посмертник не издал ни звука. Тогда морстен, чью голову полностью занял образ Креса на время, вывернул ему вторую руку, почти оторвав ее вовсе.

— Убить нельзя, расчленить можно, — с холодной логикой в голосе произнес Крес. Пеленгас только сплюнул отвратительным комком слизи.

— Хочешь разобрать меня на части? — с издевкой в голосе спросил Посмертник. — Давай, вперед! Я все равно останусь жить в каждом кристалле, в каждой клеточке, в каждом микроне этого судна! Здесь все принадлежит мне! Уничтожь мою оболочку, и я скажу тебе только спасибо! Меня ты все равно не уничтожишь.

— Не в этом цель, — ответил Крес в теле властелина. Он дернул головой в сторону, и Лаитан, проследив его взгляд, увидела Мору, стоящую у дверей лифта. Рядом с ней сгрудились остальные, не решаясь вступить в схватку. Или просто охваченные ступором и страхом. В руках северной ведьмы что-то мелькнуло. Через секунду это оказалось в руке северянина, блеснув в ярком свете острием серебряного наконечника пики. Лаитан поняла, зачем Замок позволил Море следовать за Гравейном. Она принесла ту самую пику, смазанную ядом ледяных скорпионов, и кто его знает, чем еще с подачи Креса. Морстен перехватил пику поудобней и с силой всадил ее в грудь Пеленгаса. Тот закричал. Впервые за все время схватки. Закричал от всей души, от боли, от невыносимого страдания. Тогда Крес медленно вытащил пику из тела Пеленгаса, уронив его на пол, и пригвоздил ею снова, ударив в глаз Посмертника. Тот дернулся несколько раз, но острие пробило даже покрытие пола, что дало Лаитан понять — сплав был сделан вовсе не из серебра, что бы там не утверждал в свое время Морстен. Пеленгас затих и обмяк.

Крес отошел от него на шаг, продолжая буравить взглядом ненавистного врага, и только потом перевел его на Лаитан.

Они смотрели друг на друга долгих несколько секунд, а затем Морстен мигнул, избавляясь от непрошеного союзника в голове, и взгляд его стал диковатым. Он непонимающе посмотрел на тело Посмертника, слабо подергивающегося и пытавшегося что-то булькать в адрес Креса, посмотрел на стоящих у лифта людей, от которых уже отделился Семь Стрел, намереваясь подойти ближе, а после посмотрел на Лаитан.

— Пора, — выдавила она, когда он оказался совсем рядом. — Давно было пора прощаться.

На губах Лаитан заиграла безумная улыбка, и в груди Морстена прокатилась жгучая волна сожаления и осознания — он не властен над этим мигом.

Она ухватилась за него, и он помог ей добраться до трона посреди рубки.

— Что с Ветрисом? — спросила она, усаживаясь на свое место. Морстен пожал плечами.

— Был жив, когда я его видел в последний раз, — в свойственной ему манере отозвался он, стараясь не смотреть на Лаитан.

— Я позабочусь о том, чтобы его голову почистил его создатель, — сказала она, чувствуя, как на нее накатывают волны слабости, холодные и вязкие, как смертные ветра.

— Литан, мне жаль, что я… — торопливо начал Морстен, но она закрыла глаза, не в силах видеть его чужое лицо после того, как только что видела Варгейна.

— Мне тоже жаль, что это ты, — перебила его она и позволила креслу принять свое тело в мягкие объятия.