Темнокожий мальчик в поисках счастья

ЗДРАВСТВУЙ, ТИФЛИС!

Повозка, в которой ехал Мухтар, следовала на почтительном расстоянии за Исламовым, восседавшим на заднем сиденье фаэтона.

Мальчик с большим интересом смотрел на людей, магазины с железными шторами, оборванных ребятишек — продавцов газет и воды. Он пытался читать разноцветные вывески, написанные русскими или латинскими буквами. В глаза бросилась огромная реклама: «Доктор Тер-Айрапетянц». «Неужели это брат того маузериста? — подумал он. — Если брат, то, наверно, очень много берет за лечение… Нет, если я выучусь на доктора, буду лечить больных без денег!»

Лошади остановились перед двухэтажным домом с балконом на главную улицу. На ажурной железной решетке по-русски и по-французски было выведено: «Номера Гранд-Отель».

Исламов занял номер из двух огромных комнат. Когда вещи были размещены, он сказал, обращаясь к Мухтару:

— Ты будешь спать в первой комнате, у выхода. — Он указал на ковер.

— Как будет угодно хозяину, — ответил мальчик и спросил: — А пока можно посидеть на улице, возле двери?

— Не успел приехать, уже бежишь на улицу, — помолчав, буркнул хозяин. — Ладно, иди, но ни с кем ни о чем не говори.

— Так и будет, эфенди.

Дав указания жене и служанке, Исламов ушел к своим попутчикам, а Мухтар спустился вниз и сел у входа в гостиницу. Мимо него проходили голодные дети, слепые старики. Их губы все время шевелились — они просили милостыню. От голода и грязи лица маленьких детей были покрыты болячками. Через некоторое время, убедившись, что никто на него не смотрит, он быстро перебежал улицу, торопливо разглядывая магазины, дома и прохожих. Дойдя до конца улицы, он тут же вернулся обратно и сел у двери гостиницы, делая вид, будто никуда не отлучался.

Жара становилась сильней с каждой минутой. «А где же те русские холода, — подумал он, — которыми меня еще в Индии пугали?»

Вышел швейцар-армянин и, сердито взглянув на мальчика, спросил:

— Чего сидишь? Здесь не подают! Убирайся!

Мухтар растерянно посмотрел на швейцара, затем, высунув язык и пальцем показав на него, жестами ответил, что не понимает.

— Хитрец ты, значит, по-нашему не понимаешь? Ты что — турок? — спросил он на чистом турецком языке.

— Я араб. Но могу говорить по-турецки.

Взгляд армянина стал не таким суровым.

— Ты османец?

— Нет, я араб, — повторил Мухтар.

Словно не веря мальчику, он переспросил:

— А не врешь? Ты настоящий араб?

— Клянусь аллахом, говорю правду. Я родился в Багдаде. Мой хозяин купец. Он живет в этой гостинице. Мы сегодня приехали из Тебриза.

Армянин понимающе закивал, и его лицо расплылось в доброй улыбке.

— Так, значит, твой хозяин гуляет с гостями, а ты здесь стоишь, как собачонка, да глазеешь по сторонам?

— Он разрешил мне здесь стоять.

— И много он тебе платит?

— Ничего. Только кормит.

— Только кормит? — повторил армянин. И, задумавшись, сказал: — Твой хозяин — добрый человек. Хлеб теперь дороже золота.

Швейцар стер с лица капельки пота и, сочувственно глядя на мальчика, добавил:

— Я не счастливее тебя — тоже работаю за одну кормежку, а семье отношу то, что в кухне остается. Правда, мой сын немного подрабатывает на вокзале, он носильщик, но сейчас все сами носят свои вещи… Поезда теперь ходят редко. А будет еще хуже, если грузины и армяне начнут между собой драться… Разве наши правители думают о народе?!

— И генерал Деникин с ними? — спросил Мухтар.

— Откуда ты знаешь Деникина? — удивился он.

— Слышал в вагоне.

Немного помолчав, швейцар со вздохом произнес:

— Раньше в России был один царь — Николай. А теперь их десяток. И Россия превратилась в настоящую барахолку. Шайтан-базар.

Мухтар рассмеялся. Но, вспомнив о наказе Исламова, он настороженно замолчал.

— Твой хозяин надолго приехал в Эривань?

— Нет, мы должны ехать в Тифлис.

— О, в Тифлис, — сокрушенно протянул и покачал головой швейцар. — Вряд ли сейчас ему удастся туда попасть. А ты, чем маяться у дверей, пойди в магометанскую Гой-мечеть. Там очень красиво и много молящихся. Эту мечеть построили двести лет тому назад.

— Хозяин не велел мне отлучаться.

— Если так, то стой и смотри. Он строгий?

— Очень, — ответил Мухтар. — Но что поделаешь: далеко от родины, а друзей рядом нет. Вот и приходится подчиняться, как невольнику.

— Правильно делаешь, надо быть послушным. Видишь, что творится вокруг? Сколько на улице голодных, беспризорных детей! Ты ешь горький хлеб. И все-таки благодари судьбу и не отчаивайся. Этим злодеям не долго наживаться на людских слезах… Настанет день, когда солнце согреет и нас с тобой.

Расстались они друзьями. Первая ночь для Мухтара прошла спокойно. Горничная сжалилась и принесла ему матрац. Исламов ночевать не пришел.

Утром Исламов прокатился на вокзал: навестить знакомых и заодно узнать — есть ли вести из Тифлиса. Вскоре после его отъезда стало известно, что причиной задержки поезда была вражда между меньшевистским правительством Грузии и руководителями партии дашнаков Армении.

Исламов и другие купцы с помощью иранского консула начали хлопотать о том, чтобы всех транзитных пассажиров из Тебриза доставили хотя бы на границу Грузинской республики.

А на второй день Мухтар стал свидетелем события, которое на всю жизнь осталось в его памяти. Хозяин занимался делами своих единоверцев, а Мухтар, получив разрешение его жены, спустился вниз. Город был охвачен тревогой и волнением. Во все стороны скакали дашнакские кавалеристы. Многие магазины были закрыты. Мальчишки — продавцы газет, громко покрикивая, бойко продавали свой товар.

Стало известно, что прошлой ночью по всему городу были расклеены листовки. В них говорилось о предательской политике дашнакского правительства. О том, что его руководители — Хатисов, Казачнули и Оганджанян — тайно получают оружие для войны с Советской Россией, что правительство Ллойд Джорджа в Лондоне дало согласие на снабжение сорока тысяч солдат обмундированием, а Франция выделяет десять тысяч винтовок. И дашнаки обязались поддерживать войну Деникина и Врангеля против большевиков.

Разоблачая предательскую роль дашнаков, патриоты Армении призывали народ к восстанию: «Армения совершенно опустилась как экономически, так и политически. Она гигантскими шагами идет в пропасть… Под властью бандитов-маузеристов рабоче-крестьянские массы Армении окончательно терроризированы. Спасение Армении — в свержении дашнакского режима и установлении советской власти, в союзе и дружбе с Советской Россией!»

В полдень Исламов вернулся в гостиницу. Увидев Мухтара на балконе, он крикнул:

— Марш в комнату!

Мальчик, опустив голову, вернулся в номер и сел на свое место, в углу у окна.

— Надо скорей выбираться отсюда, — сказал Исламов, обращаясь к жене. — Прошлой ночью по городу расклеивали листовки, и власти считают это делом рук тех большевиков-иранцев, которые вчера прибыли с тебризским поездом… На вокзале обыск наших людей… Возможно, и нас не оставят в покое.

— Ну и пусть обыскивают. Что нам волноваться. Не мы же листовки наклеивали, — возразила жена. — Лучше садитесь обедать…

— Они всех подозревают.

— К чему так волноваться и трястись за чужие грехи…

— Армянские маузеристы свирепствуют. На улицах останавливают и обыскивают всех без исключения.

Пообедав, он опять исчез.

Беседа Исламова с женой привела мальчика в дрожь. Он с трудом скрывал свое волнение. «Если придут с обыском, как бы и меня не арестовали, — подумал он. — Может быть, убежать от Исламова?» Может, никто не обратит внимания: разве мало на улицах черномазых беспризорников?!

Но оставить Исламова было сейчас не так легко, Мухтар не знал языка местных жителей, а без языка далеко не уйдешь.

Наступил вечер. На небе пылал багровый закат. Исламов вернулся поздно. Вытирая складки жирной шеи, он объявил:

— Собирайтесь, едем! Договорились с Тифлисом, нас довезут до границы Грузии, а потом поможет аллах.

Хозяин говорил, задыхаясь от возбуждения и жестикулируя. Волнение хозяина передалось мальчику, и он быстро собрал вещи. Внизу их ждали извозчики.

— Пусть духи дьяволов сожрут этих разбойников! Только за отправку поезда пришлось уплатить десять тысяч рублей! — возмущался Исламов. — А что будет дальше?! Так мы сделаемся нищими!

— К чему сейчас-то, мой повелитель, об этом думать! — успокаивала его жена. — Хорошо, что поедем.

— Нет, так больше продолжаться не может, — говорил он. — Кто-то должен навести порядок в России.

На эриванском вокзале уже стоял состав из восьми вагонов: три вагона третьего класса, остальные — товарные. Тем не менее состав громко называли «спецпоездом». Возле каждого вагона дежурили два-три дашнакских солдата, которые должны были сопровождать поезд до границы Грузии.

Как всегда, места в вагонах распределялись в соответствии с социальным положением пассажиров. Состоятельные купцы и иностранные подданные ехали в вагонах третьего класса, а мелкие торговцы с иранскими паспортами были довольны и тем, что разместились в товарных вагонах. Исламов со своей семьей занял целое купе в вагоне третьего класса. Все вагоны были переполнены. Поезд стоял еще долго. Только в полночь раздались долгожданные звонки, за ними хриплый гудок, и поезд тронулся, направляясь к границе Грузии.

Ехать в товарных вагонах было тесно и неудобно. Лечь было негде. Люди спали сидя. Немногим лучше было и в вагонах третьего класса. Чтобы не задохнуться, двери вагонов держали открытыми.

Больше суток стучали колеса вагонов по армянской земле. Перед заходом солнца поезд дошел до пограничной станции Санаин. Отсюда начиналась территория Грузинской республики. Пассажиров, высыпавших на перрон, тотчас окружили крестьяне, мелкие торговцы — наперебой предлагали свои товары. Снова началась таможенная проверка вещей и личные обыски… Пассажиры запротестовали.

— Не рассуждать! — прикрикнул пожилой армянин в очках и мундире банковского чиновника. — Вы должны знать, что здесь государственная граница, и все обязаны подчиняться установленному порядку!

— Государство… граница… — забормотал разозленный Исламов. — В одной России сто границ развели.

— Вам что, наши законы не нравятся? — вскинулся на Исламова безусый армянин в чипе ефрейтора. — Ну-ка, посмотрим документы, узнаем, что вы за персона!

Исламов почувствовал себя неважно. Холодный взгляд ефрейтора в лихо надетой набекрень каракулевой шапке не сулил ничего хорошего. Он покорно растопырил руки, пока тот обшаривал внутренние карманы его пальто и пиджака. Когда в руках ефрейтора засиял серебряный портсигар, купец инстинктивно потянулся за ним, но тот хладнокровно опустил портсигар в карман своей шинели и тихо проговорил:

— Разве жизнь не дороже?

Исламов затравленно взглянул на него и ничего не ответил. Отвисшая нижняя губа его мелко дрожала.

— Эта вещица будет напоминать мне о вас! — нагло улыбнулся ефрейтор и подчеркнуто вежливо козырнул Исламову.

«Я тебя, подлеца, тоже никогда не забуду, бандит проклятый», — подумал Исламов.

Наблюдая, как строго и придирчиво обыскивают пассажиров, Мухтар понял: показать страх или волнение — значит умереть! И когда один из солдат подошел, чтобы его обыскать, Мухтар не задумываясь снял с себя рубашку и протянул ее солдату. Стал было снимать брюки, но тот, рассмеявшись, остановил:

— Не надо, видно, что у тебя одни вши, — и вернул рубашку.

Мальчик облегченно вздохнул.

Путешествие продолжалось. Дорога шла в горах, вокруг свистел ледяной ветер. За ночь Мухтар закоченел. Он вертелся на жесткой скамейке, пытаясь согреться, но ничего не помогало. Особенно холодно стало к утру. Но Мухтар утешал себя тем, что не только ему, а всем холодно — что поделаешь! Даже Исламов, уж на что был тепло одет, и тот продрог. Усевшись завтракать, хозяин налил себе и жене по полной чашке вина, они выпили и закусили куском курятины. Заметив, что Мухтар посинел от холода и дрожит, он налил полчашки и протянул ему.

— Что это? — стуча зубами, спросил Мухтар.

— Вода зем-зем! — смеялся Исламов.

— Спасибо, ага, но я уже пробовал ее в Мекке.

— Эта лучше той, пей! Эта вода не соленая, она согреет тебя.

— Исламов, что вы делаете? — укоризненно сказал сидевший рядом старик. — Во-первых, он еще ребенок, а во-вторых, мусульманин, к тому же ходжа.

— Ну, тогда я выпью за твое здоровье, ходжа! — рассмеялся купец и налил себе очередную чашку.

Исламов заметно захмелел. Он попытался еще раз угостить Мухтара вином.

— Нет, нет… Не буду! — отклоняя протянутую ему чашку, мальчик нечаянно толкнул руку Исламова, и вино пролилось купцу на пальто. Исламов со злостью выплеснул остатки вина в лицо Мухтару, а левой рукой с размаху ударил его по щеке.

Все дорожные обиды и унижения всколыхнулись в Исламове. А беззащитность мальчика только подливала масла в огонь.

— За что? — воскликнул Мухтар, закрывая лицо руками. — За что? — в сердцах повторил он.

В ответ Исламов с расчетливой жестокостью ударил его еще и замахнулся в третий раз, но почувствовал, что кто-то схватил его за руку. Это был молодой светловолосый армянин, по виду рабочий, он сел в вагон на одном из полустанков и ехал всю дорогу стоя. Исламов обернулся к нему:

— Что тебе надо? Кто ты такой?

— Не смейте бить мальчишку! — грозно сказал светловолосый незнакомец.

— Посмотрите на этого защитника, — воскликнул распаленный Исламов. — Он мне указывает! — Исламов встал, сверля армянина огнем пьяных глаз. — А ты знаешь, как дорого я за этого паршивца заплатил?! Он мой нукер, мой слуга. Захочу — живым в землю закопаю!

— Смотри, как бы самому в земле не оказаться, — спокойно проговорил незнакомец. — Слуга, а не твой раб!

— Именно раб. Я купил его!

— Ничего, скоро мы избавим рабов от таких господ, как ты, толстопузая сволочь, — ответил заступник Мухтара.

— Мусульмане, посмотрите на него, это же большевик! — завопил Исламов. — Я тебя сдам кому следует.

— Руки коротки! — ответил незнакомец.

Мухтар боялся подать голос. Он сидел на полу вагона, уткнувшись подбородком в колени, дрожал от страха и холода.

Исламов озирался, пытаясь найти поддержку у окружающих, но все отводили глаза, явно не желая вмешиваться. Он вернулся на свое место, но еще долго бормотал про себя ругательства и продолжал пить. Когда завтрак был закончен, он вспомнил о Мухтаре, сунул ему кусок чурека и брынзы и коротко бросил:

— На! Жри!..

На одном из разъездов молодой человек почти на ходу спрыгнул и спокойно зашагал к будке обходчика.

В вагон вернулись конвоиры. Встретив недовольный взгляд купца, они, улыбаясь, переглянулись между собой. Один из них, помоложе, встал у окна и протяжно, печально запел:

Солдат пел долго. Мухтар очень жалел, что не понимает слов его песни. Он смотрел на солдата, на его молодое, смуглое лицо, кустистые брови и черные строгие глаза, и он казался ему добрым, отзывчивым человеком. На солдате была простая грубая одежда, самодельная обувь мехом наружу и мохнатая папаха. Подобные парни почти на каждой станции попадались ему на глаза. «Наверно, он с гор», — думал Мухтар.

Вид этих суровых людей с загорелыми лицами и руками, огрубевшими от тяжелой работы, вызывал у Мухтара симпатию. Ему хотелось подойти к молодому солдату, заговорить с ним, сказать какие-то хорошие слова и шепнуть: «Брат мой, помоги мне убежать от Исламова!» Но он не знал армянского языка, да и боялся рисковать.

Уже сутки, как поезд стоял на станции Санаин. У пассажиров лопнуло терпение: из Тифлиса должны были отправить поезд, который забрал бы транзитных пассажиров-иностранцев. Но его не было, и когда будет — никто не мог сказать.

Доведенные до отчаяния люди стали возмущаться. Но дашнакские чиновники и сами не знали, почему грузинская сторона не принимает эриванский поезд.

— Мало ли что в Эривани была договоренность с Грузией! Здесь государственная граница. Грузия отказывается пропустить поезд. У нее свои права. Конечно, вы хотите, чтобы мы пропустили состав, а кто будет отвечать за вас, если поезд встретят пулеметным огнем? — кричал худощавый подтянутый таможенник с нервным лицом. — Мы проверили, слава богу, у вас все в порядке: нет ни контрабандного товара, ни золота, ни опиума, ни оружия…

И правда, во время таможенной проверки придирчиво обыскивали всё: чемоданы, постели, продуктовые сумки, карманы. У пассажиров отнимали золотые часы, браслеты. На все протесты был один ответ: «Золото — это фонд республики. Получите квитанции о конфискации». Стало понятно: все разговоры о законе — пустая болтовня. Каждому, у кого отбирали то, что приходилось по душе чиновникам, выдавали квитанцию, дающую право после войны потребовать от дашнакского правительства стоимость вещей.

Вечером, когда чуть стемнело, из Эривани пришел приказ: пассажиров из вагонов высадить, а состав поставить на запасный путь. Опять началась суматоха. Покинув вагоны с вещами, люди расселись прямо на платформе. Они со страхом смотрели на тех оборванцев, которые бродили по перрону, на конвой, которому было поручено следить за тем, чтобы никто из пассажиров не скрылся.

Весенние ночи в Армении прохладны, а в гористой части холод особенно ощутим. Он донимал людей все сильнее, но укрыться от холода было негде. Вокруг, кроме здания таможни, ни единого строения.

Исламов отправил Мухтара поискать поблизости каких-нибудь досок, чтобы развести костер. Мальчика долго не было. Наконец он вернулся с охапкой небольших досок и бросил их перед хозяином.

Мухтар с трудом отыскал острый камень и расколол доски на части. Ему стали помогать разводить костер. Вспыхнули и ярко запылали сухие щепки. Женщины и дети собрались вокруг костра, радуясь живительному теплу. Глядя на огонь, Мухтар вспомнил те далекие уже дни, когда он с Зейнаб брел по пустынным дорогам Сирии, Турции и Ирана с одним желанием: попасть в Россию.

У мальчика запершило в горле. «Бедная, несчастная Зейнаб, — думал он. — Если бы ты знала, как мне тяжело сейчас… Почему аллах такой жестокий? Почему он не сохранил твою жизнь? Почему?»

Желая скрыть свои слезы, Мухтар хотел уйти, но Исламов остановил его:

— Ты куда?

— Хозяин, мне надо отлучиться, — робко сказал мальчик, пряча от него лицо.

В этот момент издали послышался окрик:

— Стой! Кто идет?

Раздались беспорядочные выстрелы. Мимо костра пробежала группа дашнаков в высоких папахах с револьверами в руках. Один из них, стреляя, орал:

— Держите его!.. Держите партизана! Держите большевика!

Мухтар замер.

«Они преследуют большевика! Значит, дашнаки — враги большевиков. Они их убивают». Мальчику стало страшно…

В это время к костру подбежал маузерист.

— Кто посмел разводить костры?! — закричал он в бешенстве. — Это что, сигнал партизанам? Хотите погубить и себя и нас?

Солдаты бросились тушить костер. На мольбы пассажиров не оставлять их в такой холод под открытым небом без огня дашнак грубо заорал:

— Какой черт дернул вас отправляться на край света в такое тревожное время?! Сидели бы дома, и вам и нам было бы спокойнее.

На робкий вопрос Исламова: неужели и в таких диких горных селениях есть большевики — он зло бросил:

— Глупый человек, а где нет этой заразы… Они всюду… Стерегут каждый наш шаг…

Исламов показал на женщин и детей:

— Сжальтесь хоть над ними!

— Попробуйте пойти вон в ту харчевню, — смягчившись, указал дашнак на мерцающий вдали огонек. — Может быть, там найдется место, хотя все равно всех вас там не разместят.

Оставив жену, служанку и Мухтара, Исламов ушел со спутниками, едущими с ним из самого Тебриза. Спотыкаясь в темноте, они медленно направились на огонек харчевни. Хозяин ее, толстый армянин в белом фартуке и засаленной суконной шапке с раздвоенным козырьком, разводил чадящий самовар и ставил на него чайники с чаем. В глубине помещения двое каких-то людей играли в карты, а на низких нарах сидел седой старик, похожий на бродячего музыканта, и что-то оживленно рассказывал окружившим его слушателям.

— Аллах сахласин! Пусть аллах вас бережет! — остановившись в дверях, произнес Исламов.

— Саг-ал!.. Здоровье вам! — послышался ответ.

Исламов объяснил хозяину причину их прихода. Тот покачал головой и, показав на пары, сказал:

— Здесь с трудом разместится человек десять, а вас больше сотни. Пусть простит меня дева Мария, ничем помочь не могу.

Исламов и его спутники выпили чаю, вина и навеселе покинули харчевню.

— До чего дожили! — возмущался он по дороге. — Раньше, при царе, в России была одна граница. Куда хочешь, туда я поезжай, лишь бы был паспорт и деньги, а сейчас у нас сотни границ: армянская, грузинская, бакинская и бог весть еще какая! Скоро из деревня в деревню нельзя будет пройти без пропуска…

— Зато у каждого народа своя власть! — весело ответил кто-то из спутников.

— Какая там своя?! — возразил другой. — Сейчас даже о собственной голове трудно сказать, что она твоя: захотят англичане или американцы и снимут с плеч… Делают ставку на одного, не угодит — тут же меняют его.

— Ничего, пройдут эти времена, и снова можно будет свободно передвигаться по всей России, — сказал Исламов уверенно. — А у армян, грузин и других народов будет свобода, независимость и союз с Россией и Западом.

— И ты веришь?

— В этом не может быть сомнения. Подумай сам: неужели может продолжаться так долго анархия? Кончится же когда-нибудь драка между армянами, грузинами и азербайджанцами, русские тоже между собой примирятся. — Исламов некоторое время помолчал. — Во всем мире такая же неразбериха, как в России. И немцы прогнали своего Вильгельма… и Ахмед-шах наш уйдет.

— Вах! Кто же будет нашим шахиншахом?

— Великий кукольник. Найдут кого-нибудь! — воскликнул Исламов, показав рукой на небо.

— Кто же этот ваш Великий кукольник? Аллах?

— Капитал! — не задумываясь ответил Исламов. — Он управляет жизнью, вселенной, судьбами людей, королями, султанами и шахиншахами…

Никто не ответил.

— Не верите мне? — сказал Исламов. — Разве не убедились за эти дни, что золото открывает все ворота? — Сделав паузу, он воскликнул: — Потерпите еще немного и убедитесь в верности моих слов!