Тёмные Воды. Зимний апокалипсис

Глава восьмая

Утром Томка выглядела гораздо лучше, чем накануне, лоб был прохладным, и мы решили ехать. Тем более, что езды тут было, как сказал Марат, меньше часа. Мы надеялись, что вышли за пределы зоны, откуда автомобили не могли выехать, и доберёмся до Полян без приключений. Напрямик, уверял Марат, до Полян было не больше семи-восьми километров, но они с Рустамом, чтобы не продираться через лес, сделали крюк в десяток километров, а чтобы проехать, нужно было объезжать ещё дальше.

В микроавтобусе я сел лицом назад и, когда мы отъезжали от домика, в котором нашли пристанище, сразу же снова увидел то, что уже наблюдал в Каюжном: пространство в нескольких метрах позади на моих глазах почернело и вывернулось наизнанку. Это произошло за доли секунды, но я видел всё в подробностях. Сначала в воздухе появилась вертикальная трещина и в ней чернота — чернота не в смысле цвета, а в смысле обнуления в ней чего-либо вообще. Это была ломающая пространство бездна. Марат, сидевший спиной, казалось, затылком почувствовал происходящее и оглянулся.

Затем трещина разверзлась, из небытия вырвалось нечто демоническое, и моих спутников охватил неземной ужас. Вырвавшаяся сущность не была чем-то материальным — мы просто почувствовали присутствие абсолютного Зла. Образ, возникший в сознании, выглядел как грозное лицо, полное гнева и жажды возмездия. Лицо Марата исказилось до неузнаваемости. Переведя взгляд на Игоря, я увидел, что и его черты изменились, а сам я был словно отстранён от происходящего, наблюдая за катаклизмом как бы со стороны. «Это и есть то самое шестое чувство?» — успел подумать я, когда сущность растворилась в нашем пространстве, а небытие продолжило извергаться в наш мир. Трещина превратилась в чёрную пропасть и далеко-далеко вдали этой пропасти вспыхнул свет. Это не был свет в прямом смысле слова как поток фотонов. Скорее, это была ещё одна сущность, которая открывала нам себя, оставаясь в небытии. Она не вторгалась в наш мир, но словно пронизывала его насквозь, сама оставаясь снаружи.

Одновременно я почувствовал изменение хода времени. Сначала меня бросило в прошлое, и вся жизнь промелькнула, словно в замедленной съёмке. Говорят, похожие образы видит умирающий человек, летя сквозь светлый тоннель и просматривая свою жизнь как в кинотеатре. Затем меня закружило и перенесло куда-то ещё, возможно это было будущее. В нём я увидел картину, похожую на сцену из моего путешествия по Тёмным водам — те же безмятежность и радость наполняли её, и здесь были дети. Я узнал в них наших малышей из Полян — Аську, Иринку с Максимом, Ваньку…

И тут же меня мотануло обратно — в коллапсирующее настоящее. Происходящее буквально выглядело как разрыв ткани, а в разрыве — ничего, пропасть! Нет, даже не пропасть — именно ничего!

Мне показалось, что небытие надвигается на нас и вот-вот поглотит. Со мной это происходило уже во второй раз, но на этот раз на мне не было амулета, который спас меня от безумия в Каюжном. Однако я не чувствовал того парализующего ужаса, который поразил моих спутников. Откуда-то взялся иммунитет к гипнотизму преисподней.

— Марат, едем! — заорал я.

Никакой реакции. Я оглянулся. Марат сидел на водительском месте, обхватив руками голову. Напротив меня в той же позе сидели Игорь и Люся. Взгляд мой упал на Томку. Она по-прежнему безмятежно спала на матрасе, который мы для неё постелили. Я открыл дверь и вышел из машины.

Пространственная лакуна была в каких-то метрах от нас, и неумолимо приближалась. Вывернутое наизнанку пространство сворачивалось то в трубку, то в спираль, образуя немыслимые геометрические формы. Это разрушительно действовало на рассудок, и отключение сознания было защитной реакцией, помогавшей уберечься от безумия.

Я обошёл микроавтобус и начал перетаскивать Марата с водительского сиденья на пассажирское. Он был тяжёлым, этот здоровенный татарин, сил мне не хватало, и я совсем отчаялся, когда почувствовал, что он помогает мне. Благодаря этому я, наконец, столкнул Марата с водительского места, он упал на соседнее сиденье и распластался на нём, оставив ноги на моей стороне.

— Марат, переваливайся! — заорал я снова, и он, едва шевелясь, освободил, наконец, водительское место полностью.

Бездна приблизилась к нам почти вплотную, когда я завёл машину. Дом, где мы переночевали, уже наполовину был поглощён, и нам самим до погружения в неё оставались секунды. Я резко газанул и микроавтобус, дёргаясь как в руках неопытного новичка, начал движение вперёд. Через несколько секунд я оглянулся — небытие позади исчезло, и к нам быстро приближался пейзаж, окрашенный в светлые, солнечные тона. После приключений по пути в Каюжное, я уже понимал, что это значит — нас догоняет прошлое.

Как раз тут и очухался Игорь, у которого подобный опыт тоже имелся.

— Стой, Генка… — простонал он. — Пойдём посмотрим.

— Нечего там смотреть, — ответил я, не оглядываясь. — Застрянем ещё здесь, надо уматывать побыстрее.

Но автомобиль решил иначе. Двигатель пару раз буркнул что-то и заглох. Попытки завести его ни к чему не привели.

— Тьфу, чёрт, — ругнулся я и вышел из кабины. — Ну и как теперь?

Я полез под капот. Через пятнадцать минут мне стало понятно, что мы приехали, без мастерской это не отремонтировать. Даже если бы мы сейчас были в Полянах, я бы с такой поломкой ничего не сделал.

Пока я ковырялся, прошлое нас настигло, и теперь мы стояли на ярко освещённой полуденным солнышком улице. Вокруг бегала деревенская детвора.

— Ух ты, я такую ещё не видел! — восхищённо нарезал круги вокруг нашего «Форда» пацан лет десяти. — Дядь, дай порулить. — И тут же, без паузы, загудел, видимо, засомневавшись в моей сговорчивости: — А чё, я у бати всегда рулю в тракторе!

— Сломался я, шкет, — ответил я. — Садись, порули.

И я одним рывком усадил мальчишку на водительское место. Пацан вцепился в руль, зарычал, изображая работу мотора, со знанием дела давил на педали, потом опустил правую руку на рычаг скоростей и, не найдя под рукой ничего, посмотрел вниз.

— Дядь, а как ты трогаешься-то, — удивился пацан и посмотрел на меня.

— Коробка автоматическая, — не задумываясь, ответил я.

— Это как, дядь? — пацан оказался пытливым и ждал ответа, не сводя с меня глаз.

«У них такая, наверное, пока неизвестна», — подумал я.

— Как звать тебя? — спросил я у шкета.

— Геныч, — ответил пацан.

Я посмотрел внимательно на мальчишку и протянул ему руку:

— И я Геныч. Ген, а какой год-то сейчас?

— Ты чё, дядя? — обалдел мальчишка. — Кукухой поехал? Шисят седьмой, а чё?

— Да проверял, умеешь ли ты считать, — объяснил я. — А батя дома сейчас?

— Батя на работе в совхозе. А этот, что — пьяный? — пацан показал рукой на Марата, который по-прежнему был в маловменяемом состоянии.

— Он заболел, — объяснил я. — Но пришлось ночью вести машину, потому и вырубился.

Марат, услышав, что говорят о нём, открыл глаза и уселся на сиденьи поудобнее. Игорь с Люсей вышли из машины и подошли к нам. Люсю покачивало.

— А тётя почему на полу валяется? — спросил мальчишка.

— Тоже болеет, — буркнул я. — Батя-то тракторист?

— Ага, комбайнёр, — ответил Геныч.

— Отведёшь меня к нему?

— А тебе зачем?

— Любопытной Варваре…

— …знаю — на базаре нос оторвали, — закончил за меня пацан и выпрыгнул из кабины. — Ладно, пошли, тут недалеко.

Я махнул Игорю с Люсей и пошёл за мальчишкой. Пацан был разговорчивый, и всю дорогу рассказывал мне, как отец работает в совхозе, мать тоже, она доярка, а детей в семье четверо, да ещё вот неделю назад приехала Валька из Рязанской области.

— Откуда же из Рязанской? — спросил я просто, чтобы поддержать разговор.

— Из Хорошёвки, — сказал Геныч. — А ты что — бывал там?

Как раз в этот момент нас догнал Игорь.

— Из Хорошёвки? — спросил он.

— Ага, — подтвердил Геныч. — Там деревня, Валька, она — совсем колхоз.

— А ты-то что — городской, что ли? — усмехнулся я.

— Мы сельские. У нас совхоз, — с гордостью сказал Геныч. — А у них там колхоз. Маленький… так, говорить не о чем…

— А ты чего от машины ушёл? — спросил я у Игоря.

— Марат очухался, они с Люськой там посмотрят, — ответил он.

Минут через пятнадцать мы пришли к совхозному ангару. Геныч сказал нам ждать, а сам умчался.

— Председатель заругает, — деловито объяснил он. — Не любит, чтоб посторонние…

Мы с Игорем отошли в тенёк, чтобы укрыться от полуденного зноя.

— Надоели эти временные скачки, — сказал Игорь. — Вот как теперь назад, когда?

— Ну, если эти временные катаклизмы идут полосой, то либо мы из неё выскочим, либо она сама пройдёт, — сказал я. — Так ведь всегда бывает.

Игорь кивнул. В это время из ангара выбежал Геныч, а позади шёл мужик моего возраста. На ходу он протирал ветошью руки. Подойдя, протянул руку и представился:

— Серёга. Чего надо?

— Генка, — ответил я.

— Игорь, — назвал себя Игорь.

— Помоги машину отремонтировать, — сказал я. — Там кое-что заменить надо.

— А что за машина? — спросил Серёга.

— «Форд», — ответил я.

— «Фо-о-орд»? — удивлённо протянул мужик. — А я думал, сынок сочиняет про какую-то небывалую машину, — он посмотрел на Геныча. — Ну пошли посмотрим.

По пути Серёга посмотрел на нас:

— Жрать-то, поди, хотите…

— Да нет, — пытался соврать я.

— Да ладно, нет… — проворчал Серёга и толкнул сына: — А ну беги вперёд, пусть там Валюха на стол соберёт.

Геныч умчался, а Серёга продолжил нас расспрашивать:

— Вы откуда сами-то?

— Из Полян, — ответил я.

— Из Полян? — покосился на меня он. — Так тут недалече, а как к нам попали?

— В область ездили по делам, — коротко сказал я. — Да вот сломались по пути, кое-как сюда дотянул…

— Понятно… — сказал мужик и замолчал. До самого дома он больше не сказал ни слова.

Дом у Серёги был крепкий пятистенок с кучей пристроек.

— Отец мой начал строить, когда с войны пришёл… — пояснил он. — Батя-то уж помер пятнадцать лет как… старые раны догнали. А я, как женился, начал пристраивать, да так вот и строю до сих пор. Мама здесь живёт, а двум хозяйкам на кухне не ужиться, вот я и…

Мы вошли в дом. На кухне суетилась девочка лет четырнадцати-пятнадцати. Услышав, что мы вошли, она обернулась, и мы с Игорем замерли — на нас смотрела Сюзанна.

— А ты здесь откуда? — вырвалось у Игоря, но услышал его только я.

— Чего застыли? — неодобрительно посмотрел на нас Серёга. — Девок молодых не видели? А ну проходь, за стол садись.

На столе стояло большое блюдо с картошкой в мундирах и такая же большая миска окрошки на квасе, на краю стола лежали несколько деревянных ложек.

Мы расселись и начали есть.

— Это племянница моя, Валька, — пояснил Серёга. — Приехала в гости издалече.

— Из Хорошёвки, — ляпнул Игорь.

— Да, из Хорошёвки, — подтвердил Серёга. — А ты откедова знаешь?

— Это я им сказал, пап, — ответил Генка, который крутился тут же.

— Валя, — обратился к ней Игорь, — А ты в Хорошёвке знаешь таких — Илью Григоровича и Анфису Васильевну?

— Илья мой брательник… старший, Валюха наша племянница, и моя, и его — сказал Серёга. — А ты знаком, что ли, с Илюхой-то?

Игорь кивнул.

— Встречались, — пробормотал он. — Я и сына его знаю, — непонятно зачем ляпнул он.

— Сыну его четыре года минуло, — сказал Серёга, и наступила тишина.

— Странные вы какие-то… — продолжил он после паузы. — Вот ты… — он посмотрел на меня. — Говоришь, что ты из Полян, а у меня жена оттуда, мы тама свадьбу гуляли, а чтой-то я тебя такого там не вспоминаю.

Он прищурился и посмотрел на меня, потом на Игоря.

— И ты тоже. Говоришь, что сына Илюхина знаешь, а что тебе в нём? Он же ещё малёк, а ты о нём заговорил.

Я начал думать, что соврать, но Игорь сделал проще. Он полез в карман и извлёк оттуда пожелтевшую фотку. Положил её перед Серёгой.

— Это вот я, — показал он на фотографию. — А это твой брат.

— Да тут старик какой-то, — сказал Серёга и присмотрелся. — А вообще похож, больше даже на батю моего похож.

— Это через семнадцать лет, — сказал Игорь и перевернул фотографию.

Серёга прочитал надпись и недоверчиво посмотрел на Игоря:

— Написать можно хоть девятьсот пятый…

— Я не вру, — коротко ответил Игорь.

— Вы оттуда, что ли? — из восемьдесят четвёртого? Во времени переместились? — спрашивал ошалевший Серёга.

— Не то, чтобы из восемьдесят четвёртого… — ответил я. — И не то, чтобы переместились… Но в общих чертах — скорее, да, чем нет.

Он посмотрел на нас с недоверием. Цепкий взгляд, который он переводил то на меня, то на Игоря, показывал, что он считает нас скорее жуликами, чем путешественниками во времени.

— Мне кажется, вы врёте, — наконец, сказал Серёга. — Не могу только понять, зачем.

К этому времени мы уже перекусили, и я встал со стула:

— Спасибо, хозяева, за гостеприимство, но нам пора, — затем я помолчал несколько секунд и продолжил: — Серёга, пошли всё-таки с нами, сам всё увидишь.

Меня грызла совесть, что мы наелись, а Марат с Люськой там голодные. Марат рассчитывал обернуться за пару часов, поэтому не взял с собой из Полян никакой еды.

Я покосился на остатки обеда. Серёга проследил мой взгляд, достал откуда-то обёрточную бумагу и быстро завернул в неё несколько картофелин. Затем он посмотрел на меня и сказал:

— Ну пошли, показывай.

Наш микроавтобус стоял буквально в двухстах метрах от дома, на соседней улице. Серёга подошёл к нему, со знанием дела осмотрел кузов, затем залез под капот, заглянул под «брюхо» и резюмировал:

— Да, такой я ни разу не видел… шустры буржуи, умеют…

Он посмотрел на меня внимательно и продолжил:

— Ну вот что: я не знаю, откуда вы взялись, может, шпиёны какие… только кажется мне, что вы не стали бы мне голову морочить.

Он снова помолчал.

— Девка-то у тебя в салоне лежит — живая, что ль?

— Живая, — ответил я. — Пройди, посмотри. Без памяти она.

Серёга кивнул.

— Не пойду я глядеть-то. И помочь в ремонте не смогу: тут надоть движок перебирать, а толку? — у нас таких деталев нету. Но могу трактором подцепить, да отогнать вас куда надоть — хоть и в Поляны, тут рядом. А там уж как хотите.

Он развёл руками и вопросительно посмотрел на меня.

На том и сошлись. Серёга ушёл, и через двадцать минут вернулся на старом тракторе «Беларусь». Игорь, вспомнив, начало нашего путешествия, шепнул ему, чтобы он не удивлялся, если вдруг не увидит за рулём микроавтобуса водителя. Через пять минут «Беларусь» уже тянула нас по грунтовой дороге в сторону шоссе.

По мере приближения к Полянам, у меня защемило душу: шестьдесят седьмой год — бабушка Маруся с дедом ещё живы, ведь увижу, и они меня увидят — как пройдёт? Не говорить же мне им, что я их внук? Они и сами ещё молодые, пожалуй за психа примут. Да и каково это вообще — увидеть бабушку с дедом аккурат в год рождения мамы? Мама летом родилась, сейчас лето… Эх, не спросил я какое число нынче. А может бабушка как раз в роддоме?

Вспомнилась мама. «Генкин, подь», — любила она говорить, подзывая к себе, и я бежал к ней на маленьких ножках, а потом и на больших бежал. «Генкин, подь»… А сейчас она мертва и приходит только в странных видениях другого мира. А зовёт всё так же — «Генкин, подь».

Так за воспоминаниями я и не заметил, как мы свернули к Полянам и очнулся, уже когда показались домики. Не доезжая до них, Серёга выскочил из кабины и быстро снял свой трос. Мы вчетвером вышли поблагодарить его, а он сказал:

— Я дальше не поеду, а то сейчас знакомые увидят, поить станут, а мне работать ещё.

Потом он посмотрел на нас исподлобья и добавил:

— Хорошо, что предупредили… а то бы я со страху сбежал — пустые машины буксировать ещё не доводилось. И как это так получается?

Люся ответила:

— Получается, что мы внутри как будто в другом времени, понимаете?

— Нет, не понимаю, — сердито сказал Серёга. — И не хочу понимать… чертовщина какая-то. Поехал я назад, а вам удачи и вернуться туда, откуда прибыли.

Он забрался в свой трактор и, ловко объехав нас, быстро покатил по дороге от Полян.

А я ещё раз словно услышал Люсины слова: «мы внутри как будто в другом времени» и ударил себя по лбу:

— Ну точно! Эта вся закавыка из-за машины. Не хотят нас Тёмные воды обратно впускать на ней обратно. Либо по пространству гоняет туда-сюда, либо по времени. Парни, — обратился я к Игорю и Марату, — давайте доставать Томку из салона. Понесём дальше на руках.

Отойдя от машины метров на двадцать, мы снова оказались в уже привычном нам полумраке. Тут я и вспомнил рассказы Егорыча и других стариков о странном автомобиле, который появился однажды за околицей. Увидев нас, из крайнего дома выскочили Катя с Полиной. Томку немедленно уложили в постель у них в доме и оставили на их попечение. Я пришёл домой, лёг и тоже моментально вырубился.

Выспавшись, я пошёл к Игорю и попросил фотоальбом из Хорошёвки. Мы стали внимательно просматривать страницы. Фотографии были старые, в начале альбома отдельно от всех лежали два снимка начала двадцатого века на плотном картоне, такие были распространены — на одном был коллаж — женщина, сидящая на полумесяце, второе фото было семейное — красивая немолодая уже женщина сидела на стуле, а у неё за спиной стояли два добрых молодца в военной форме и со щегольскими усами. Один из мужчин положил руку на плечо женщине. В правой части фотографии стояла девушка.

Дальше шли несколько фотографий времён Гражданской войны, а затем три или четыре снимка танкового экипажа. Потом следовали фото мирного времени.

— Вот она, — сказал Игорь, перевернув очередную страницу.

Я всмотрелся в лицо девочки лет четырёх-пяти, которая сидела на коленях у мужчины. Девочка была очень похожа на нашу Сюзанну. Игорь достал из альбома фотографию и прочитал на обратной стороне: «Племяшка Валька с Серым, март 1958».

На следующих фотографиях Валька встретилась нам ещё раз — уже повзрослевшей, с двухлетней девочкой на руках и подписью «Валька с дочкой, 1974». Имя дочки не называлось. Но ещё через несколько страниц с фото, подписанного «Сашка, внучка Дашка, и Егор, 1982» на нас смотрела глазастая девочка лет десяти, имевшая общие черты с Сюзанной.

— Это, похоже, Сюзаннина бабушка, — задумчиво прокомментировал Игорь. — Может, тут и мама найдётся?

Но мамы не нашлось. Дальше шли только фотографии Ильи Григоровича, Анфисы Васильевны и их сына. Сын, похоже, много фотографировал, пока не ушёл в армию. А вот после нескольких фото из Афганистана и вплоть до начала нового столетия не набралось и двух десятков снимков.

Мы взяли альбом и понесли его к Маше с Егором. Маша, увидев в альбоме копию своей Сюзанны, даже прослезилась. Егор рассматривал фотографии молча и только поджимал губы с удивлением.

— Вот эту Валю, — Игорь показал им фото, — мы вчера встретили в деревне всего в десятке километров отсюда. Она тут гостила у дядьки, а сама оттуда, из Хорошёвки. Судя по всему, это прабабушка Сюзанны…

— Правду говорят, что только гора с горой не сходится, — задумчиво сказала Маша. — Вот ведь какие встречи…

В это время с улицы зашла Сюзанна, которая ходила к Людмиле в клуб на киносеанс.

— Ну как кино? — не поднимая глаз, спросила Маша.

— Никак, — ответила Сюзанна. — Телевизор не показывает. Дядя Артём сказал, что это из-за электричества, какие-то нестабильности… я толком не поняла.

— Ну починит, — сказала Маша и посмотрела на дочь.

Та уловила во взгляде матери тревогу.

— Мам, что случилось? — взгляд её упал на фотоальбом.

Она быстро подошла и начала его листать. Маша помогла ей, сама открыв страницу на фото с Валей.

— Ух ты! — воскликнула Сюзанна. — Как на меня похожа!

— Похоже, что это твоя прабабушка, — сказала Маша.

— Прабабушка? То есть твоя или папина бабушка? — Сюзанна стала переводить взгляд то на Машу, то на Егора.

— Сюзанна, — сказала Маша, глядя на неё, — ты совсем не помнишь своё детство?

— Где-то лет с пяти помню… — сказала Сюзанна. — Да что случилось-то?

— Мы тебе не родные родители, — выдавил из себя Егор. — Ты просто пришла к нам в общину десять лет назад.

— И мы с папой взяли тебя к себе как дочь, — продолжила Маша.

Мы с Игорем почувствовали себя неловко, присутствуя при семейной сцене.

— Ну ладно, ребята, — сказал Игорь. — Мы пойдём, пожалуй. Альбом я вам оставляю — он к вам имеет большее отношение, чем ко мне.

Мы вышли. Одному в доме мне было тоскливо. Стас строил новую жизнь с Алёной, мне к ним идти не хотелось. И я напросился к Игорю попить чайку на часок. Как раз через час к нему зашла Маша.

— Сюзанна рассматривала альбом и вспомнила Илью Григоровича и Анфису Васильевну, — сказала она. — И ещё нескольких человек вспомнила. И ещё она сказала, что ушла из дома с каким-то человеком, который привёл её к нашей миссии в Каюжном и исчез.

— Что за человек? — спросил я, хотя я не видел большого смысла в этом расследовании.

— Она плохо помнит. Говорит только, что он светился.

— Светился?

— Ну да… светился и вызывал доверие.

— Хм… похитители детей часто вызывают у них доверие, но тут ведь не похищение, — вслух поразмышляла Люся. — Вернее, похищение, но какое-то бесцельное — увёл ребёнка и привёл к вам.

— Понять бы, что значит «светился», — сказал Игорь.

— Сюзанна точнее ничего сказать не может. Она самого человека не помнит, только свет.

— Ну ладно, чего об этом голову ломать, — сказал я. — В прошлое мы всё равно не вернёмся…

— Как сказать, — мгновенно отреагировала Люся.

Люся была, конечно, права. Прошлого у нас в жизни хватало.

— Ну я в том смысле, что мы не можем намеренно туда попасть. Тем более, до Каюжного три сотни километров, а у нас не осталось никакого транспорта. Не пешком же идти туда. К тому же там дикие псы…

— Это сейчас они там, а тогда-то их там не было, — сказал Игорь.

— Нам это ничего не даёт, — сказал я. — Мы живём сейчас, а не тогда и управлять временем не умеем, оно нас стихийно накрывает своими пертурбациями. И вообще, неизвестно, есть ли там сейчас что-то, — добавил я, вспомнив поглощающее Каюжное небытие.

В этот момент раздался звук распахнувшейся входной двери, и в комнату без стука влетела запыхавшаяся Полина. Она смотрела на меня:

— Там… Томка…

— Что Томка? — вскочил я, мгновенно обезумев от тревоги. Мне в голову полезли самые чёрные мысли.

— Глаза открыла, смотрит…

Я вскочил, схватил куртку и кинулся к двери.

— Генка, с тобой можно? — крикнул вслед Игорь.

Я махнул рукой на бегу и умчался.

Когда я прибежал, Томка сидела на постели. Вид у неё был здоровый, разве что немного усталый. Она посмотрела на меня, потом перевела глаза на Марата и Катерину, которые зашли в комнату со мной, и попросила:

— Мне нужно с Геной тет-а-тет. Хорошо?

Марат сразу вышел, а Катерине, судя по всему, это не понравилось, она подошла к Томке, прикоснулась ко лбу, затем присела рядом, взяла её за запястье, считая пульс. Потом встала и, поджав губы, вышла из комнаты. В дверях она остановилась и, повернувшись, сказала, обращаясь ко мне:

— Недолго, ей нельзя утомляться. Ещё вчера она полумёртвая была.

После этого она, наконец, вышла, закрыв за собой дверь.

Я присел на корточки рядом с Томкой. Она положила мне руку на голову, провела, затем второй рукой ласково потрепала за ухо.

— Ты там тоже был. Я видела, мне тебя показали.

— Да, Томка, — ответил я и взял её за руки. — Я рад, что они отпустили тебя, и всё закончилось.

— Нет, дорогой, — ответила моя жена. — Всё только начинается. Меня отпустили поговорить с тобой, а потом я снова усну на много лет, возможно, даже столетий.

— Как столетий? — поразился я. — Зачем?

— Ген, успокойся, — сказала Томка и обняла меня за шею. — Мы ничего не можем изменить, разве что повлиять немного можем. Ты можешь, — поправилась она. — Или вы.

Я молча смотрел на неё.

— Встань, милый, — нежно сказала она. — И сядь рядом. Тебе так неудобно будет слушать.

Я послушался и пересел на кровать.

— Ты помнишь, мы с тобой говорили о том, что изначально аппарат мышления не был предназначен для мышления, а являлся органом интуиции, шестого чувства, которое помогало поддерживать связь с божественным?

Я кивнул.

— А затем люди захотели стать как боги… и почти полностью утратили интуицию, обретя способность мыслить…

Я снова кивнул.

— Ну вот, всё примерно так и оказалось. Тёмные воды показали мне всю историю развития человеческого рода…

— Мне тоже, — сказал я. — Я видел, как уничтожалось поколение за поколением.

— Да, дорогой, я знаю, — Томка положила подбородок мне на плечо. — У тебя была краткая экскурсия. А у меня подробная. Мне показали всё что было, что есть и что будет.

— И что будет?

— Будет ещё много бед, Гена, — сказала Томка. — Будет уничтожено всё. Всё, что может напоминать людям о любых научных достижениях. Этот путь — ложный, он приводит к уходу от реальности, жизни среди иллюзий. В результате, разрушается сам мир, в котором существует человечество. Человеку была дана свобода воли, но из-за его сумасбродства мир регулярно становится на порог духовной гибели. Чтобы сберечь мир, приходится уничтожать его физически. Цикл, который сейчас подходит к концу — уже шестой. И каждый раз новое человечество утрачивало духовность, отказываясь от сакрального в пользу материального на всех уровнях — от бытового до научного.

— Я только одного не пойму — чем это плохо, Тома? Если человек сам о себе может заботиться, не нуждаясь в помощи сверхъестественных сил!

— Гена, есть такая притча: слона ощупывают семь слепцов, каждый свою часть и описывают слона — один как канат, другой как столб, третий как веер, четвёртый как копьё… Ты ощупываешь ухо слона, Гена, и считаешь, что слон — это веер. Если бы ты мог увидеть всего слона разом, то понял бы свою ошибку.

— А ты увидела его целиком? — спросил я.

Томка помолчала немного, потом сказала:

— Я думаю, что пока увидела половину этого слона. То, что тебе кажется полезным — все эти механизмы, которые, вроде как, помогают жить, не только бесполезны, но и вредны для мира, если рассматривать его в комплексе. Человек присягнул материализму и отверг духовность. И столетиями уничтожает её, грозя тем самым уничтожить Творение в целом, ради своего кажущегося, да, Гена — кажущегося! — повторила Томка, увидев, что я что-то собираюсь возразить, — благополучия. Посуди сам — мы в одно мгновение лишились почти всех благ этой цивилизации и не только сумели выжить, но и стали счастливее, чем были. Если задуматься, то вся разумная деятельность имеет не созидательный, а разрушительный характер. Причём, даже в узком, материалистическим смысле, а общий план, где эта деятельность губительнее на порядок, люди даже не видят. Не способны увидеть, потому что, желая стать богами, пали на животный уровень.

Я молчал.

— Сейчас у вас отобрали автомобили, все три автомобиля, — продолжила Томка. — Дальше у вас отберут и электричество, которое вы здесь пытаетесь устроить…

— Похоже, уже начали, — сказал я, вспомнив слова Сюзанны о пропаже электричества в клубе.

— У вас, Гена, заберут всё. Всё, что будет связывать вас со старой цивилизацией. Солнце сожжёт все города, расплавит все человеческие фантазии, уничтожит все уцелевшие островки цивилизации на Земле. Затем космический холод и снова адская жара. Один-два цикла и всё исчезнет.

— Всё-всё-всё? — переспросил я. — И Поляны?

— Поляны и ещё несколько мест на Земле останутся. Отсюда начнёт возрождаться новое человечество. Вы нужны, чтобы вырастить новое поколение, которое уже не будет привязано к цивилизации. Оно будет растить своих детей, которые будут всё ближе к природному и духовному. Должно пройти множество поколений прежде, чем новый человек утратит способность к разумной деятельности в том смысле, в котором вы её понимаете, а взамен обретёт утерянное миллионы лет назад шестое чувство, которое по-настоящему и делает его человеком. И ещё, Гена, — Немезида изменяет пространство, время, но не только их. Немезида — это воплощение принципа: «Мне отмщение, а аз воздам». Она уничтожает заблудшее человечество, но для сохранения его островков вытягивает в вашу реальность Тёмные воды — то, что называют бессознательным — среда, где живут все эти боги, герои, призраки… словом, мифы. Когда-то человек сам обитал в этой среде, но отказался от неё. Теперь же Немезида возвращает вас в неё…

— Возвращает? — спросил я. — А разве не наоборот? — не Тёмные воды вторгаются в нашу реальность? И почему ты говоришь «вас», Томка? А тебя? Ты разве не с нами?

Она вдруг отстранилась от меня.

— Уже нет, дорогой. Меня уже немного… — она запнулась. — Немного переделали. Я вижу больше вас, знаю больше вас, лучше вас понимаю происходящее.

— То есть ты теперь с богами? — саркастически сказал я. — И мы тебе больше не чета?

— С полубогами, — серьёзно ответила моя жена. — Вы мне нужны, я вас люблю. Потому меня и прислали к вам, именно меня. Чтобы я своей любовью объяснила тебе, а ты остальным, — неизбежность и необходимость слома всего, за что вы всё ещё изо всех сил держитесь.

Она взглянула на меня.

— Да и ты, Гена, тоже уже изменился. Ты единственный здесь, чью волю не парализует небытие — это подарок Мары. Кроме того, Тёмные воды открыли тебе себя, ты можешь посещать их, а остальные могут только наблюдать их присутствие…

Я внимательно посмотрел на неё. Томка изменилась за эти дни, она стала яркой и соблазнительной, я словно впервые видел её. Когда мы познакомились с ней в сквере, она выглядела как тихая училка. Теперь же передо мной сидела Клеопатра и царица Савская в одном лице…

В полумраке комнаты её глаза необычно блестели, даже сверкали. Она вдруг положила мне на шею левую руку и потянула к себе. Я прикоснулся губами к её губам, перед глазами почему-то мелькнула сначала Алёна, затем ещё кто-то и, наконец, Мара. Потом мы с Томкой оба провалились в наше бессознательное…

Через час, натягивая штаны, я посмотрел смущённо на Томку:

— Да ты у меня просто богиня, Томка. Почему мы раньше так не делали?

— У Актеона выросли рога после похожего приключения, — как будто не слыша меня, сказала Томка. — А потом он превратился в оленя и был растерзан собственными псами. Его друзья долго пировали, пожирая его плоть…

— Это ещё что за сказочка? — игриво спросил я.

— Это о том, как один слишком болтливый охотник встретил богиню Диану на берегу водоёма.

— И зачем ты мне это рассказываешь?

— Так… — неопределённо сказала Томка. — Чтобы ты знал, что богини мстительны.

Затем она поднялась с постели и стала одеваться. Я любовался её фигурой — ещё одно свидетельство произошедших в ней изменений.

— Ты должен построить грот над родником, — сказала Томка тоном, которого я раньше никогда от неё не слышал. — Подробное описание ты найдёшь на чертеже у нас дома. Необходимо всё сделать точно по указаниям.

— А зачем это, Тома? — спросил я, ещё не остыв от её ласк, и потому удивлённый её неожиданной строгости.

Её ответ меня ошарашил.

— Вы положите там меня.

Она посмотрела на меня, оценила мой ошарашенный вид и сказала:

— Всё-таки ты, Генка, тупица.

Сказано это было очень серьёзно, хотя она и рассмеялась в конце фразы. Я попытался было возмутиться, но Томка посмотрела на меня так, что я счёт за лучшее промолчать.

— Следить за мной будет Сюзанна. Она — посвящённая жрица, которая пока не раскрылась внутренне. Я объясню ей всё сама. Сначала она не будет понимать, что делает, но со временем всё постигнет. Рассказать тебе, почему Сюзанну никто не искал, когда она появилась в Каюжном? — я кивнул, и она продолжила: — Сюзанна до трёх лет жила в нашем мире, а потом переместилась в мир Егора и Маши. В их мире девочка, которая должна была стать её бабушкой…

— Даша? — спросил я.

Томка посмотрела на меня удивлённо:

— Верно, Даша. А вы молодцы, время не теряете. Она погибла под колёсами автомобиля. Поэтому в мире Егора и Маши она не родилась. Некого было искать… Теперь же Сюзанну вернули, чтобы помочь Тёмным водам.

Томка помолчала с минуту и закончила:

— Поколения будут меняться и, в конце концов, человечество вернётся в своё первозданное состояние. Этим людям будут нужны боги. Тогда я и приду к ним со своим супругом…

— Со мной? — совсем обалдел я.

— Только если ты изменишься, дорогой. А если нет, то с другим. Ты же изменил мне с Алёной.

Откуда она узнала про Алёну? Томка опять улыбнулась.

— Не ревнуй, Гена. Это будет духовная связь. В Тёмных водах физической любви нет. А про Алёну… всё тайное становится явным, дорогой. Тёмные воды знают всё. Так вот… в конце концов, люди вернут себе шестое чувство. Когда они будут готовы к обретению сакральной Истины, она к ним придёт, как уже приходила в облике то Иисуса, то Будды, то Кришны, то Моисея… а перед тем им нужна буду я.

— Для чего?

— Чтобы провести их к этой Истине.

Томка снова села рядом и обняла меня. Я был разомлевшим и расслабленным.

— Ген… ты должен знать ещё кое-что.

Она подняла лицо и заглянула мне в глаза. От этого взгляда у меня мурашки пробежали по телу.

— В Тёмных водах есть силы, которые противостоят возрождению мира, им нужен человек — раб вещей. Они очень сильны, и обязательно будут сбивать вас с пути. И, конечно, будут желающие помешать. Ты понимаешь, любимый?

Я не понимал.

— Ты должен будешь противостоять таким попыткам, ты встанешь на пути у этих сил. Вплоть до… теперь понимаешь?

Теперь я понимал. Мне поручалась охрана неких неизвестных мне сакральных принципов бытия. Я заметил, что мне уже не приходится отвечать. А присмотревшись к Томке, я понял, что она и не говорит ничего. Она просто сидела, прижавшись ко мне, от этого было комфортно и безмятежно. А её мысли попадали в меня минуя уши, напрямую.

— Том, это телепатия?

— Что-то вроде, милый. Но я чувствую твои колебания. Скажи, я могу на тебя рассчитывать?

Я не знал, и это вызвало вспышку гнева у моей тёплой, уютной Томки. Внезапно я почувствовал удар. Это была словно оплеуха, но не снаружи, а изнутри. Удар был настолько сильным, что сознание моё ненадолго помутилось. И Томка вдруг преобразилась. На короткий миг я увидел грозное лицо, глаза, пылающие гневом, и смертельный ужас вошёл в меня. Это было похоже на ощущение, которое я испытал, когда демон из небытия воздействовал на моё сознание. Но тут же черты её снова смягчились, и в меня вернулось умиротворение.

— Прости, Генка, — сказала она вдруг вслух. — Я не всегда ещё могу себя контролировать, вот тебе и досталось. Ты понимаешь, это необходимость. Мне больше некому верить, ты всегда был у меня таким рыцарем… и я всегда могла на тебя положиться. Продолжай быть героем, дорогой…

Она прямо обволакивала меня словами. Её руки снова касались моего тела, и я снова почувствовал желание.

— Скажи, дорогая, ты стала ведьмой? — спросил я, посмотрев ей в глаза.

— Можешь считать и так, если тебе это понятнее, — серьёзно ответила Томка.

— Но почему ты, Томка? Почему ты? И почему я? Чем мы отличаемся от остальных?

— Вот этого я не могу сказать, дорогой. Просто не знаю. Я много чего не знаю. Например, ты обращал внимание, что все мы здесь, в Полянах, сироты? Нас собирали здесь по определённым критериям, и одним из них явно было отсутствие родителей.

— Чтобы воздействовать на нас через них? — задумчиво сказал я.

— Ну ты-то просто непосредственно через это прошёл.

— И всё-таки хорошо бы понять этот выбор. Мы с тобой такие же как все. Почему именно тебе пришлось стать воплощением богини… И как вообще понять что-то о Тёмных водах?

— Мифы, Генка. О них исчерпывающе рассказывают мифы.

— Мифы? Это же сказочки…

— Мифы — это история Тёмных вод, Генка. Их биография, если хочешь. Образы мифов — это наши первообразы, из них сотворён человек. В Библии есть хорошая аналогия — Ева сотворена из ребра Адама. Это прямое указание на то, что человек создан их каких-то начальных элементов…

— Томка, — вспомнил я. — Ты сказала, что останутся Поляны и ещё несколько мест. Что это за места? И почему именно они? Почему, например, Поляны?

— В Полянах есть место с нуминозной энергетикой — родник Селги. Это не из-за Селги возник родник. Энергетика этого места породила и Селгу, и родник. Она защитит это место и от небытия, которое будет наступать отовсюду и поглотит всё вокруг, кроме Полян. А энергетика была создана язычниками задолго до обращения Селги. Так что, расправляясь с Селгой, язычники были по своему правы — ведь его деятельность могла разрушить эту энергетику. Чтобы наверняка сохранить здесь колонию, было поселение в Каюжном — как страховка. И ведь пригодилось…

— А Селга — это Юхым?

— Скорее да, чем нет. Так вот, энергетика этого места позволяет создавать локацию для сущностей Тёмных вод — это, в числе прочего, и некий портал, связывающий вашу реальность с инобытием. Можно было бы обойтись и без неё, но для этого нужен медиум — человек с развитым шестым чувством. Родник позволяет нам находиться здесь, получая энергию от него.

— А в других четырёх местах — тоже родники?

— Необязательно. Вулкан, гейзер, водопад… То, что движется.

— А где эти места, Тома?

Жена внимательно посмотрела на меня.

— Тебе пора идти, Генка. Я снова усну. Не забудь про грот над родником.

— Как? Уже? — испугался я. — А я думал…

Она прикоснулась указательным пальцем к моим губам.

— Что ты думал? Что я вернулась навсегда? Нет, тебе же сказали, что я останусь там. Когда придёт время, я вернусь. И те, кто пойдут с нами, снова обретут свой Эдем. Всё, иди, милый. Я устала, мне нужно спать. Перенесите меня к роднику. И никому не пересказывай наш разговор.

Затем она привстала и поцеловала меня в щёку. Внезапно я осознал, что это наше последнее свидание и почувствовал горечь. Я сделал было движение, чтобы попрощаться, но Томка махнула рукой, указывая на дверь.

— Иди. И обо всём, что я тебе сказала, не надо болтать. Помни об Актеоне.

Последняя фраза прозвучала угрожающе. В дверях я обернулся. Томка спала.

Автор ждёт читателей, желающих задать вопросы, в своей группе в Telegram: Тёмные воды Алексея Черкасова (https://t.me/AlexCherckasov)