Тёмными тропами

I. Энакин

Энакин – воплощенный кошмар.

Мастера и магистры вздрагивают, когда он проходит мимо. Рыцари отступают с его пути. Падаваны и юнлинги кричат от ужаса, трясутся, прячась в укрытиях. Где угодно, но только не рядом с ним.

Он выглядит ребенком, не больше десяти на вид, у него золотые волосы и ясные голубые глаза. Слишком яркие для человека. Он веселый, умный, проницательный, шебутной и энергичный. Он – ребенок, но джедаев не обмануть.

Они видят скрытую под оболочкой из мяса и костей кошмарную суть.

Энакин – это стихия. Он – солнечная корона, выбрасывающая протуберанцы в черноту космоса. Он – холодный свет звезд, несущийся сквозь пространство тысячи лет. Он – первый вздох. Он – буря в пустыне. Он – шквал и извергающаяся из вулканов магма.

Мейс Винду белеет от ужаса, встретившись с Энакином глазами. Он вскакивает, судорожно зажигая меч, и дрожит, с трудом удерживая себя от броска вперед, чтобы убить, уничтожить, стереть с лица галактики эту угрозу.

Он боится.

Йода тоже боится, как и остальные магистры, но находит в себе силы успокоить Совет. Они смотрят на ребенка, стоящего в середине зала, как на чудовище, только и ждущее момента их сожрать. Они смотрят и видят, как распахиваются одно за другим крылья. Дым и гарь, свет и тьма, жар и пепел. Энакин слегка склоняет голову в недоумении, а они видят, как моргают тысячи глаз. Он улыбается… Робко. Они отшатываются от пасти с сотнями зубов. Он протягивает руку… Они едва удерживаются от крика, когда сотни щупалец с присосками заполняют комнату. В середине каждой присоски хищно изогнутый коготь, блестящий от яда.

Они смотрят на него, и в глубине разумов воют от ужаса.

Оби-Ван стоит за спиной чудовища и не боится.

Его душа – дым и пепел, пожарище, окутанное горем и болью. Его мастер погиб, и пусть магистры чествуют его, пусть Орден рукоплещет, восхищаясь победой над ситхом, пусть все, от мала до велика восхищаются им… Убийцей Ситхов… Кеноби все равно.

Ему больно, но он не боится. Он готов кусаться и царапаться, защищая Энакина, даже зная, кто он есть, даже видя его жуткую суть. Квай-Гон Джинн попросил Оби-Вана защитить Энакина, воспитать, обучить, и будь проклят Кеноби, если он этого не сделает.

Он не боится, ибо его страх умер вместе с его мастером.

Совет совещается, и назначает Кеноби мастером Скайуокера, присваивая вчерашнему падавану звание рыцаря. Оби-Ван только кивает, сжимая ладошку мальчика, бестрепетно глядя в бездну его глаз.

– Идем, ученик.

– Да, мастер!

У Энакина слишком острые зубы. Он кивает, расправляя призрачные крылья, и щупальца обвивают Кеноби, впиваясь когтями в душу. Это привязанность. Вчерашний падаван только смиренно вздыхает.

Он не боится.

Совет с ужасом смотрит им вслед.

II. Вейдер

Шив Палпатин с восторгом смотрит на сидящее напротив существо, маскирующее под человека. У парня волосы цвета меда, глаза – как сапфиры: слишком яркие, слишком сверкающие… У людей таких не бывает. У него искренняя и задорная улыбка, притягивающая окружающих, словно свет – мотыльков. Он красив и элегантен, порывист и умен.

Дарт Сидиус смотрит вглубь, видя то, что спрятано за этим фасадом.

В глазах парня бездна, полная звезд. Там океан, покрытый штормами и водоворотами. За его спиной тысячи крыльев, находящихся в постоянном движении. В его волосах шевелятся змеи, шипящие на ситха, когда он пробует диктовать свою волю.

Сидиус отступает. Он умен.

Он чувствует благоговейный восторг, понимая, что причастен каким-то образом к воплощению этого чуда в плоть и кровь.

Мужчина улыбается и отступает, молниеносно меняя тактику. Он добр и заботлив, предлагает помощь и всегда выслушивает жалобы, он готов помочь и направить это несведущее в человеческих отношениях существо.

У Энакина своя собственная логика, ввергающая окружающих в ступор и только Оби-Ван Кеноби, его наставник, хоть как-то его понимает и направляет. Ситх впечатлен… И решает избавится от джедая. Он слишком опасен.

Он кружит рядом с Энакином… Вейдером, подталкивая, направляя, привязывая его к себе, и не вздрагивает, когда его обвивает первое щупальце, а крылья парня окутывают подошедшего поближе мужчину тяжелым плащом, полным дыма и пепла. Он улыбается, получая в ответ ласковый оскал, полный клыков, он нежно касается змей, выстреливающих острыми раздвоенными языками, пробующими его руки на вкус, он не отшатывается, когда Избранный наклоняется ближе, испытующе глядя ему в лицо.

Галактики рождаются и умирают, пока они смотрят друг на друга, а затем Энакин… Вейдер смыкает веки в молчаливом одобрении и отворачивается, делая шаг назад.

Сидиус помимо воли облегченно выдыхает, мысленно решая накинуть на парня еще один поводок… Что и делает, окончательно привязывая, приковывая его к себе.

Орден пытается бороться, пытается выжить… Бесполезно. Они мертвы и разобщены, Кеноби исчезает невзирая на все усилия, а Вейдер только кивает в ответ на горькую констатацию факта: Падме мертва.

Он отворачивается, а торжествующая улыбка Сидиуса меркнет, когда он осознает маленькую странность… Вейдер спрашивает о своей супруге, но совершенно не интересуется судьбой ребенка. Впрочем, возможно это очередное проявление его странной логики?

Сидиус пожимает плечами, выбрасывая лишние мысли из головы, он победил, и Избранный склоняется перед ним, признавая Мастером. Легко и непринужденно.

III. Люк

Кеноби слушает, как завывает ветер за пределами его пещеры, и делает глоток. Алкоголь растворяется в его крови, молниеносно, не давая возможности опьянеть, но мужчина продолжает пить, утешая себя ложными надеждами.

Где-то там Беру качает малыша, успокаивая и напевая колыбельную, а Оби-Ван вспоминает слишком яркие для человека голубые глаза. В них пустота черных дыр и вечность.

У Люка Скайуокера золотые волосы, в завитках которых вспыхивают протуберанцы, он сияет, словно сверхновая, сжигающая своим светом все вокруг. За его спиной хлопают невидимые остальными крылья, их перья – это тысячи заточенных до неимоверной остроты лезвий, они звенят и гудят сейберами, сталкивающимися друг с другом в черноте ночи, и Кеноби отворачивается, не в силах видеть разноцветные вспышки.

Он скользит по песку, и все живое убирается с его пути, визжа на все лады от ужаса, тускены обходят ферму по широкой дуге, джавы никогда не воруют, и даже крайт-драконы, этот бич Татуина, никогда не появляются там, где живет Люк.

Он пытается дружить, но люди инстинктивно сторонятся, избегая его при малейшей возможности, и только Оби-Ван иногда скрашивает его одиночество… Джедай смотрит, как растет мальчишка, и страшится того дня, когда придет пора наставлять это существо. Хотя… Что он может сказать?

Сила поет вокруг Люка, она всегда с ним, она окутывает его коконом, разливается океаном… Тихим и спокойным. Там нет прячущихся в глубине чудовищ, как у Энакина, там не бурлит жизнь, там нет биения сердец… Кеноби страшится заглянуть в бездонную глубину, прозрачную, туда, где на дне лежат костяки, белоснежные, как первый снег.

Когда Беру и Оуэн погибают, Люк кричит, но не плачет. Его глаза равнодушные и чистые, как драгоценные камни, и Кеноби теряется, не зная, что сказать. Он выворачивает правду наизнанку, пытаясь найти хоть что-то, чем можно прошибить эту неестественно спокойную глыбу, мерно взмахивающую хрустальными крыльями, отблески которых слепят глаза. Ему кажется, что удалось найти верные слова, когда щупальца пробираются ему под кожу, впиваясь когтями, врастая, не отпуская, он чувствует их, когда стоит перед Вейдером, вдыхая запах гари, он надеется, что все это наконец-то закончилось, облегченно закрывая веки, не пытаясь уклониться от взмаха алого меча.

Он видит застывших в напряжении Люка и Лею, но не обращает на девушку внимания, она того не стоит, ведь Лея – копия матери, всего лишь человек.

И единственное, что смущает, это проблеск несоответствия – Люк кричит, протестуя, но ничего не делает, а потом щупальца вырывают джедая из его тела, когти держат слишком цепко, чтобы вырваться…

В улыбке Люка слишком много зубов и торжества, и совсем нет сочувствия.

И Кеноби вынужден наблюдать, как Скайуокер летит, парит, несется на истребителе сквозь хаос боя, как мерно взмахивают хрустальные и металлические крылья, стабилизируя полет, как машина скользит к намеченной цели, как взмывает вверх, он слышит ликующий вопль, а затем в космосе распускается огненный цветок, Сила наполняется болью и ужасом, смерти полутора миллионов людей рвут пространство на части, и Скайуокер хохочет, наслаждаясь каждым мгновением.

Кеноби плачет, не в силах видеть, как Люк окончательно сбрасывает с себя шелуху человеческой морали.

IV. Люк и Вейдер

Вейдер стоит на мостике, глядя сквозь панорамное окно в черноту космоса, полную звезд. Офицеры ступают неслышно, словно тени, опасаясь нарушить его покой. Мужчина молчит, отпуская свою Силу, растекаясь океаном на сотни парсеков.

Щупальца танцуют вокруг него, исполняя невидимый окружающими танец, руки трогают звезды, перебирают трассы и гиперпути, крылья мерно взмахивают, поднимая и гася ураганы. Он полон гнева, сожалений, ярости и боли, вокруг него кружатся искры страха, оседая в сердцах окружающих.

Он ждет, и его губы растягиваются в нежной улыбке, когда разума касается чужая мысль.

Он делает несколько шагов, потом замирает, и когда двери распахиваются, ситх удовлетворенно кивает.

Люк Скайуокер идет к нему, гордо развернув плечи, и штурмовики сглатывают, их руки, сжимающие оружие, трясутся, а офицеры облегченно выдыхают, когда он проходит мимо.

Они встречаются на середине мостика, окруженные сотнями испуганных глаз, и одновременно склоняют головы, признавая друг друга.

– Отец.

– Сын.

Их крылья распахиваются, касаясь кончиками плеч друг друга, щупальца свиваются клубками, змеи в волосах Люка приветственно шипят, танцуя.

Они смотрят друг на друга – золотые глаза и голубые.

В золоте вспыхивают пожарища и растет трава, там ревут океаны, там рождаются ураганы и хлещут ливни, дарующие жизнь искалеченным войной планетам. Там боль, и ярость, и гнев, и счастье, и радость, и все чувства, присущие живым существам.

Сила Вейдера ревет водоворотами, грохочет водопадами, сжигает и окутывает нежным теплом. Это лучи солнца, дарующие надежду умирающим, это свет звезд, направляющих путников… Это все биение жизни, наполняющей галактику.

Голубые глаза Люка Скайуокера – это бездна, наполненная черными дырами и потухшими звездами, это вечность и бесконечность, это холод, убивающий все живое, это песчаная буря, стирающая горы с лица планеты, это кислотные дожди, это ядовитые испарения вулканов, это яд, испепеляющий все вокруг.

Его Сила наполнена тишиной и агонией миллионов, она холодна и прозрачна и наполнена милосердием смерти, приходящей к каждому.

Они смотрят друг на друга, и улыбаются, понимая друг друга без слов. А потом их руки встречаются, и будущее умирает и рождается в этом мгновении.

Кеноби падает на колени, не в силах вынести увиденное, и только рука его мастера, лежащая на плече, не дает ему сойти с ума… Призраки смотрят, как два ангела обнимают друг друга трепещущими крыльями, а потом Вейдер отдает приказ следовать на Корусант.

Их ждет император.

Люк кивает и бросает на так и не ушедших в Силу джедаев веселый взгляд, и Джинн смиренно прикрывает глаза, прозревая грядущее.

Когда-то Орден Джедаев пал, теперь пришла пора ситхов…

– Равновесие, – шепчут Идущие по Небу, улыбаясь. Корабль несется сквозь гипер, небо раскалывается, когда он выныривает над столицей, и отец и сын идут по мостику, готовясь нанести визит.

Джинн кланяется, когда они проходят мимо, а потом смотрит им вслед, усмехаясь.

– Мы будем править, как отец и сын, – в голосе ситха течет лава Мустафара, и Люк сжимает его плечо.

– Конечно.

Император встречает их в тронном зале, погруженный в свои иллюзии, забывший за годы кажущейся покорности, кто на самом деле носит черные доспехи.

Двери смыкаются, и Жизнь зажигает алый, словно кровь, клинок, а Смерть следует за ее левым плечом.

Жизнь, Смерть и…

Корабль-мир разваливается на куски, и Люк прикрывает в экстазе глаза, полыхающие небесно-голубым светом. Крылья делают взмах – и обломки закручиваются в вихре, дробя друг друга. Сотни щупалец сжимают все еще живых обитателей уже погибшего корабля, высасывая жизнь – и это восхитительно.

Его торжествующий рёв ломает пространство, сминает, дробит на части.

Огромный «разрушитель», матово-черный, гладкий и изящный, скользит в тишине космоса, словно рыба в океане – легко и непринужденно. Люк улыбается, и дыхание холодит его клыки, сотни глаз обшаривают все вокруг в поисках жертв, а руки перебирают звезды и туманности.

Он смотрит сквозь транспаристиловое окно, и ярко-зеленый луч распыляет на атомы пытающихся удрать. Далеко впереди и совсем рядом плывет корабль его отца – снежно-белый «Палач», и Люк прикрывает веки, чувствуя, как щупальца Вейдера ерошат его волосы.

Сила наполнена смертями тех, кто отверг ее, и Скайуокеры брезгливо кривят изящно очерченные губы. План вонгов провалился, и пусть погибло множество живых существ, пусть планеты превращены в кошмарное месиво, захватчики уничтожены.

Вейдер ухмыляется под шлемом – он уже давно ему не нужен, эта примитивная скорлупа, однако ситх продолжает носить доспех – разумеется после полной реконструкции. Он ловит мысль сына, и кивает.

Время пришло.

Люк идет по коридорам дворца, и все живое склоняется перед ним. Шаг за шагом, коридор за коридором, дверь за дверью… Он чувствует пульсацию света, манящую путеводную звезду, зовущую его к себе.

Дверь распахивается, медики разбегаются к стенам, пряча глаза. Молодая рыжеволосая женщина с трудом поворачивает голову, прижимая к себе крошечное тельце. Люк нежно улыбается, подхватывая младенца на руки. Змеи в его волосах шипят приветственную песню, протуберанцы танцуют в восторге, крылья распахиваются, звеня и сверкая бритвенно-острыми краями. Он разворачивается и уходит, а тело женщины обмякает и растворяется в свете – подарок той, что привела в этот мир еще одного Скайуокера.

Он ласково целует дитя в щечку, и смеется. В его смехе – агония умирающих, взрывы сверхновых и коллапс звезд. Там вой бури и мертвая тишина безжизненных пространств, треск раскалывающихся гор и осыпающихся скал, грохот и шипение вырывающейся из недр магмы, плеск накатывающего цунами.

Вейдер протягивает руки, Люк передает ему младенца, испускающего первый крик.

У него слишком яркие для человека глаза – невероятно голубые, и в них прозрачность неба и глубина океанов, сияние звезд и шепот волн. Там все закаты и восходы вселенной, там нежность влюбленных, ярость защищающих потомство матерей и отцов, решимость воинов, идущих вперед из любви к родине, праведная ярость вождей, оберегающих народы.

Малыш смеется, и крошечные змейки в детском пушке цвета солнца изгибаются, жмуря глазки и подставляют спинки под ласковые пальцы Вейдера. В его смехе – ликование живых существ, встречающих еще один день, там радость от встреч, там грусть расставаний, там ревность и бесконечное терпение, там ласка и чудовищная жестокость, там тотальная самоотверженность и бесконечное собственничество.

Крошечные крылышки трепещут, расправляясь. Они – сжигающий все живое свет, милосердная тьма, утирающая слезы, тень, прячущая тайны в своих складках, кромешный мрак и бездна, полная звезд.

Люк поднимает своего сына, и младенец агукает, восхищенно разглядывая бесконечный космос через панорамное окно.

– Это – наша вселенная, сын, – шепчет Люк, и Сила окутывает его кладбищенскими туманами, расползаясь по «Затмению».

– Это – наша вселенная, внук, – грохочет Вейдер, и сотни щупалец раскрываются вокруг него чудовищным цветком, поблескивая ядовитыми когтями, а крылья пронзают пространство, когда он расправляет плечи.

Жизнь гордо улыбается, окутывая тяжелым черным плащом своего сына – Смерть, и его ладони подхватывают малыша, последнего из их семьи, завершающего триаду.

На их руках лежит самое прекрасное чудовище и самое кошмарное чудо – Любовь.