Тени старого мира (СИ)

День 7. Долг

Пузатый бокал из тонкого голубоватого стекла чужеродно смотрелся на столе из грубо отесанных досок. Мебель давно стоило бы сделать новую, или заказать у мастеров в ближайшем селении, но Винник никак не решался. Возложенная на него Миссия звала уходить от Гранитного как можно скорее, без оглядки. Изгой топил ее голос, опрокидывая в себя бокал за бокалом едва разбавленного спирта. Закусывал он рассыпанными по столу чищеными дольками чеснока, горьким зеленым луком и петрушкой.

Перед стариком лежала раскрытая книга, та самая, что Босой принес от Ирмы: «Объект „Гранитный“: наука на страже интересов государства». Толстые иллюстрированные страницы заполняли пафосные тексты, полные цифр и технических характеристик, а еще фотографий. Со старых снимков смотрели люди, свято верившие в светлое будущее человечества. Многие из них положили жизнь за эту идею, кто на научном поприще, кто на службе в секретных зарытых в землю объектах. Они знали, что современники о них не узнают. Даже на обложку книги с их фотографиями поставят гриф «Совершенно секретно». И все же они работали, зачастую без выходных и отпусков. Потому что знали, для чего живут. Потому что были людьми того, старого мира.

Винник мог многих назвать по именам, и далеко не только тех, перед именами которых стояли слова «начальник», «руководитель» или «генерал». Например, на сто двадцатой странице на фото строительного участка № 24Ц — Василий Андреевич Фомин, гениальный буровик. Винник помнил, как ездил за ним на якутские прииски, и как пришлось вызывать военных, когда тамошнее начальство прознало, кто и кого у них увозит.

Еще через две страницы — фото из механической мастерской. На ней Кононов Олег Иванович, сварщик от бога. Он был способен сварить конструкции любой сложности под водой, на глубине в пятнадцать метров, и при этом не запыхаться. Бригада Кононова отвечала за все сложнейшие конструкции объекта «Гранитный». Если бы не они — не было бы ни «Гранитного», ни его уникальных характеристик.

Лист переворачивалась за листом. Имена всплывали в памяти и пропадали. Спирт потихоньку пьянил, дурманил голову, но Винник знал, что не успеет напиться до того, как дойдет до главного для него в книге снимка, смотреть на который было слишком больно, но и не смотреть не получалось.

— Ты опять не ушел?

Входная дверь отворилась. В дом ввалилась, под старческие покряхтывания, большая корзина, наполненная подсохшими ветками буевика, колючего кустарника, обильно росшего у старицы Чернушки, сразу за лесом. За корзиной вплыла Любава, а за ней — брюхатая Парашка. Женщины весь путь от Чернушки тащили корзину за ручки вдвоем, едва передвигая ногами, и каждые сто метров останавливаясь. Виннику стоило помочь им, но он чувствовал, что если выйдет из дома — уже не найдет сил вернуться. Голос зовущей в путь Миссии звучал слишком громко.

— Не ушел, дорогая сударыня.

Каждый день они с травницей говорили об одном и том же. О том, что он все никак не уйдет. Поначалу Любаве нравилась хоть какая-то компания. С некоторых пор же она его откровенно гнала из дома.

Любаве не нужна была его вежливость, его бесконечные удивительные рассказы о происходящих в мире чудесах. Она хотела лишь, чтобы меченый покинул ее дом и побыстрее. Чуть больше недели назад она впустила Винника лишь потому, что он всегда на следующий день уходил. Изгоя звала Миссия, и он ничего не мог с этим поделать. В этот же раз старик остался, каждый день напиваясь принесенным из Гранитного спиртом, и тон травницы становился все раздражительнее.

— Все дни только пьешь и в прошлое пялишься! Хоть бы сарай поправил, — Любава взглянула мельком, но и этого ей хватило, чтобы понять, на каком месте открыта книга.

Ей очень хотелось перелистнуть еще одну страницу и увидеть на снимке себя — молодую, с большой крепкой грудью, горящими глазами и ученой степенью, наличие которой тогда еще что-то значило. Теперь это лишь поднимало из глубины памяти пену болезненных воспоминаний. Любава схватилась за книгу и со злостью захлопнула ее.

— Убирайся!

Винник осторожно высвободил книгу из ее рук.

— Книга такая же моя, как и твоя.

— Тогда убирайся вместе с ней!

— Да не могу я уйти! Не хочу!

— А как же твоя миссия?

Старик опустил голову.

— К черту миссию. Душа болит.

Травница удивительно шустро обогнула стол, вцепилась пальцами в лицо Винника и подняла его, так, чтобы смотреть прямо в глаза.

— У тебя нет души. Ни у кого из вас нет души. Хватит цепляться за прошлое. Хватит меня мучить. Уходи!

Старик не стал вырываться, только скосился на испуганно забившуюся в угол за печкой Парашку. Девка еще не привыкла к свободной жизни и не сомневалась, что гнев в итоге сорвут на ней. Да и татуировку на ее шее травница еще не свела. Для этого и ходили на старицу, и тащили оттуда полную корзину буевика. Кору с него следовало несколько часов отмачивать, а потом кипятить в той же воде, пока вся не выпарится до густой жижи. Полученная мазь немилосердно выжигала кожу, но шрамов после ожогов совсем не оставалось.

Любава поняла взгляд старика без слов, отошла к корзине, перебирать и очищать от листьев принесенные ветки. Винник же упрямо открыл книгу на той же странице.

— Я уйду. Но только после того, как узнаю, что решил Босой.

— Как будто бы у него есть выбор, — усмехнулась травница, — вы же не сказали ему, что если он пробудет в гарнизоне хотя бы две недели, то уже никогда не сможет уйти за его пределы? Сколько ему осталось? Четыре дня?

Винник кивнул.

— Впервые за столько лет я чувствую, что совершаю ошибку.

— Я исправлю ее за тебя, старый дурак, — Любава подняла корзину за лавку, — если Босой выживет в Большой битве, я вытащу его оттуда.

— Ты что, — удивился старик, — все еще ходишь туда?

— Как будто бы у меня есть выбор. Иди давай, помогай.

Варка мази заняла все время до вечера. К стиранию татуировки приступили, только когда взошла луна. Ее голубоватый свет проникал в комнату сквозь стекла, отражался в зеркале, стеклянных бокалах, в до блеска начищенной посуде.

Парашка разделась до полной наготы, встала в широкий таз. Винник и Любава в четыре руки намылили ее и терли мочалками, пока кожа не начала скрипеть. Татуировку ненадолго обложили льдом из погреба, а потом растертой до волокон ивовой корой. Природное обезболивающее и в сравнение не шло с прежними лекарствами, но все же лучше, чем ничего.

— Будет очень больно. Тебе придется потерпеть, — Любава провела ладонью по щеке рабыни, — мы могли бы тебя положить на постель, и даже привязать. Поверь мне, вступать в новую жизнь лучше без страха, стоя, с горделивой осанкой, а не связанной по рукам и ногам. Я и прежде сводила рабские татуировки. Поверь, человек, что не способен достойно вытерпеть боль новой жизни, остается рабом даже без татуировки. Ты меня понимаешь?

Парашка обхватила обеими руками выпирающий живот и испуганно закивала. Она только сейчас осознала, что ей будет больно, и может быть лучше и дальше Ирма порола бы ее на конюшне, чем это вытерпеть. Ребенок не позволял ей повернуть назад. Ради него она не только хотела, но и должна была пройти через любые муки.

Любава снова обложила татуировку завернутым в тряпицу льдом, но теперь только по краю. И перед тем, как приложить к татуировке жгучую мазь, спросила:

— Как тебя звали до того, как ты стала рабыней.

Парашка вздрогнула от пробившихся через ее оторопь воспоминаний.

— Анна. Мама звала Анькой.

— Пусть будет Анна. Какая ты теперь Анька? Взрослая женщина. Без пяти минут мать. Свободная женщина. Анна. Хорошее имя. Так мы будем звать тебя в новой жизни. Думай о новом имени. Иди к нему. Прежний мир уходит. Приходит новый.

Любава приложила мазь. Кожа вскипела пузыриками. Из горла девушки раздался сиплый тихий стон. Ее кулаки сжались, из глаз полились слезы, но она сумела сдержать крик.

Стрелковый полигон Гранитного прежде располагался в одной из горных долин. Из-за опасности засветиться перед гррахами его пришлось частично перенести в один из вырезанных в скале коридоров для погрузки. На дистанцию до ста метров тренировались внутри. Более далекие мишени устанавливали снаружи, но стрелок при этом стрелял из глубины горы.

Приказа обучать гостей гарнизона стрельбе из огнестрельного оружия от командования пока не поступала, но отбиться от Зои оказалось делом не простым. Тем более, Сурков чувствовал себя обязанным перед девушкой, вместе с друзьями потратившей немало сил для его спасения.

— Ногу не так положила! Попу подвинь! — снайпер пытался уложить девчонку у оружия в правильную позу.

Потеряв терпение, он схватил ее и попытался передвинуть сам.

— Попу мою не трожь! — взвилась Зойка.

— Так ложись нормально!

— Ты скажи нормально, как нормально, я и лягу нормально!

— Я сказал уже! Линия оружия должна проходить через тебя до самого колена. А ты изгибаешься как ящерица.

— Ящерица?

— Ложись назад или мы уйдем.

— Я не ящерица… — обиженно буркнула под нос Зоя, но все же легла и даже позволила себя подвинуть в нужную позу.

— К прицелу не прилипай. Смотри с расстояния, так, чтобы обзор в прицел был полным, без темных ореолов. Да не трогай ты его руками! Не дергай оружие! Вот так. Можешь, когда хочешь. Видишь цель?

— Какую из них?

— Самую ближнюю.

— Я хочу дальнюю! — возмутилась девчонка.

— Ты не попадешь.

— Тогда дай мне свою винтовку. Из нее попаду. В ближнюю не интересно.

— Мою нельзя. Я не имею право передавать свое оружие в чужие руки. Да и попасть из нее тебе будет только сложнее. Снайперское дело — штука не простая. Сейчас ты стреляешь из самой простой винтовки, что есть у нас на складе. Это общевойсковая винтовка Стрельникова, принятая на вооружение северной группировкой войск Азиатской федерации в 2158 году. Прицельная дальность — всего полтора километра, но уверенно можно стрелять только метров на семьсот. Стандартное оружие для снайпера, выполняющего задачу по огневой поддержке отделения. При стрельбе используется стандартный общевойсковой патрон калибра 7.62. ОСВС не предназначена для выполнения специальных задач, зато предельно проста и надежна. Как раз для тебя. Из моего «Предвестника» ты и прицелиться вряд ли сможешь.

— Давай хотя бы на двести метров.

— Попадешь на сто — дам выстрелить на двести.

— Легко!

Зоя заученным заранее движением загнала патрон в патронник. Раздался выстрел. Пуля цокнула по камням далеко в стороне от мишени.

— Ай! — испуганная девчонка бросила винтовку и вскочила, держась за глаз.

— Почему ты выстрелила без команды?!!

— Я не стреляла!

— Я же сказал, стрелять только по команде!

— Я не стреляла!

— А кто стрелял?

— Она сама!

— Понятно, что сама, но на спусковой крючок же нажимала ты.

— Нет!

— А к прицелу ты зачем прижалась?

— Я не прижималась! Твоя гадкая винтовка сама стреляет и дерется еще!

— Раз прицел ударил тебя по глазу, значит во время выстрела ты держала голову слишком близко.

— Я не стреляла!

Сурков обескураженно опустил руки.

— Хорошо, давай попробуем еще раз. Не трогай спусковой крючок, пока не будешь уверена, что прицелилась.

Выстрел звучал за выстрелом, но пули ложились в стороне от мишени. Зоя дергала оружие и дергалась сама. Синяк у глаза темнел и ширился.

— Ты знаешь теорию, — Сурков задумчиво почесал затылок, — но никак не сделаешь все правильно. Промахнуться из этой винтовки на сто метров намного сложнее, чем попасть. Ты просто не хочешь этого по-настоящему. Как ребенок, который назло родителям делает все не наоборот. Я тебе говорю — держись дальше от прицела. Ты прижимаешься. Я говорю — стрелять на выдохе, ты стреляешь на вдохе.

— Я стараюсь… — Зою давно покинула строптивое упрямство.

— Стараешься. Но недостаточно. Есть в мире человек, которого бы ты хотела убить? Оружие, оно ведь создано не для развлечения. Оно призвано убивать. По-настоящему убивать, не понарошку.

Ответила Зоя на удивление уверенно.

— Я много кого хотела бы пристрелить. Почти всех.

— Ты так сильно не любишь людей?

— Я их ненавижу.

— Всех?

Зоя пожала плечами совсем без злости, как будто говорила о вещах простых и понятных каждому человеку.

— Почти. А за что их любить? Я не встречала еще ни одного, кого стоило бы пожалеть.

— А мама с папой?

— Они мертвы.

— Братики, сестренки?

— Были бы они у меня, я бы здесь не лежала.

— Друзья? Подруги?

— Друзья это кто? Мальчишки? Ха! А подруги закончились, как только нашли себе парней. Да и что-то никто из подруг не вступился, когда меня отдавали в рабство. Была бы моя воля, сожгла бы весь поселок к чертям собачьим. Нет там людей. Одни только тени.

— Ты не слишком дружелюбна. Для девочки.

— А я и не девочка. Я воин.

— Тогда стреляй, воин. Кого ты представишь на перекрестье?

Зоя некоторое время раздумывала.

— Я бы хотела увидеть там убийцу моего отца, но Ласка так и не смогла определить его по запаху. Тур, женишок мой несостоявшийся, козел, но он же в меня влюбился. Жалко дурачка. А вот папочка его, Серп — отличный вариант. Но лучше — эту вашу Ирму, которой вся округа пятки лижет. Вот тут бы я ни минуты не размышляла.

— Даже не буду спрашивать, чего она тебе сделала.

— С ногами у нее проблемы.

— Болеют?

— Раздвигаются не к месту.

На этот раз пуля попала точно в центр мишени, и еще одна сразу за ней.

— А ты хороший учитель, — обернулась Зоя, — не то, что этот противный Березкин.

— Господи, а этот тебе чем не угодил?

— Вот ты знаешь, что такое дроби?

— Что-то припоминаю. Кажется, ими в средневековье пытали красивых девочек.

— … Хоть ты меня понимаешь!

— Кстати, — Сурков стоял напротив ведущего к основному корпусу коридора и кивнул в его сторону, — Березкин идет сюда. И судя по его лицу, ты прогуляла математику.

Зоя испуганно ойкнула, отскочила к стене и пропала.

— Хуже. Я прогуляла физику. И еще чистописание. Ну, и математику тоже, если честно. Не сдавай меня! — просьбу она произнесла умоляющим шепотом.

Березкин прошел сразу на середину стрелкового рубежа, посмотрел на брошенную винтовку и оставшийся после девчонки силуэт на тканой подстилке рядом.

— Ну, и где она?

— Тут никого нет, — как можно искренне ответил Сурков.

Березкин вздохнул.

— Как дети, ей богу.

Он прошел к пожарному щиту, набрал полную горсть песка и широкой дугой развеял его у дальней стены. Песчинки отчетливо обозначили фигурки девочки и рыси.

— За мной, шагом марш! — скомандовал Березкин и, не оглядываясь, зашагал к коридору.

— Отстань от девчонки, — окликнул его Сурков, — видишь же, не нравятся ей дроби. А стрелять нравится. Пусть стреляет.

— Ее обучение — приказ командования, — отрезал Березкин.

— Так пусть учится здесь.

— Программа обучения новичков также утверждена приказом. Когда придет время обучения стрельбе, я тебе ее приведу.

— Да брось ты, не будь таким занудой.

При этих словах Суркова приунывшая было Зоя с надеждой посмотрела на учителя и активно закивала. Но Березкин и не думал уступать.

— Ты предлагаешь мне нарушить приказ?

Сурков не нашел, что ответить, и только когда они почти уже скрылись в коридоре бросил вслед.

— Уставная колода! Не умеешь учить, не берись.

Березкин развернулся всем корпусом.

— Это ты мне?

— Тебе.

— Это мне говорит раздолбай, умудрившийся напороться на коготь уже мертвого патриарха?

— Это тебе говорит убийца патриарха.

— Сидеть весь бой в норке, а потом издалека добить ничего не подозревающего врага — не значит быть убийцей.

— Уж лучше, чем читать книжки в кабинете за толстыми стенами!

— Вот именно! — подтвердила Зоя. — Мы — герои. Особенно я. А книжки для трусов.

— То есть я — трус? — Березкин казался невозмутимым, но в его голосе подрагивали нотки возбуждения.

Не дожидаясь ответа, он как пушинку поднял один из ограждающих рубеж мешков с песком, высоко подбросил, и когда он, падая, поравнялся с уровнем чуть выше человеческого роста, резко ударил. Раздался треск прорываемой материи. Кулак пробил мешок насквозь. С рукава Березкина сыпался песок.

Он же по-прежнему спокойным тоном произнес.

— А теперь, детки, слушайте сюда. Ты, прогульщица, сейчас идешь в класс и до отбоя не показываешь оттуда нос. А ты, грозный воин, после отбоя приходи вниз, на третий склад.

— Это вызов? — кровожадно улыбнулся ничуть не испуганный Сурков.

— Так точно. Вызов. И приведи с собой секунданта, чтобы было кому кишки со стен соскребать.

Зоя выглядела по-настоящему испуганной, хотя от Рины и не могли скрыться блуждающие в глубине глаз огоньки гордости. Девчонка уже знала, что это такое, когда тебя хотят добиться любой ценой, но впервые за нее вступили в противоборство мужчины, которые ей нравились. Причем, оба.

Рина, слушая рассказ подруги, задумчиво молчала, и когда Зоя закончила, мрачно констатировала:

— Дело плохо. Все беды мира из-за тупой самовлюбленной мужланской спеси. Но ты хотя бы можешь это предотвратить.

Зоя нахмурилась.

— А что ты не сумела предотвратить? Ты о лейтенанте Лебедеве и Босом?

Рина кивнула.

— Обоих разрывало желание показать, кто лучше и умнее. Допоказывались.

— Думаешь, они тоже хотели… Ну… Дуэль?

— Дуэль — не дуэль, а закончилась все ужасно.

Ночник позволял видеть лишь силуэты. Зоя не могла точно сказать, какое сейчас у подруги выражение лица, но ей казалось, что от Рины веет тоской и болью.

— Лебедев тебе нравился?

— Какая теперь разница? Он погиб.

— Ну, скажи.

— Я и задуматься об этом не успела. Мы были рядом всего несколько часов. Но в нем не было того, что я терпеть не могу в мужчинах — желания подмять под себя весь мир, несмотря ни на что. Когда он рассказывал об отце и братьях, он и сам сожалел, что не смог их тогда остановить. И больше всего хотел вернуться к их могилам и остаться жить там, где жили его предки. А не вот это вот все.

— Мама говорила, что мужчины тем и отличаются от женщин, что хотят изменить мир под себя, а не приспособиться к нему.

— И твой отец был такой?

— Да. Папа никогда ничего не боялся.

— И к чему это привело?

Зоя привстала на локте.

— Зато он был хороший. И любил меня.

— Да уж, — согласилась Рина, — больше нас они любят только войну. Но любят ее намного сильнее.

— И что мне делать? Что мне-то делать? Они же переубивают друг друга. Ты бы видела их глаза, особенно у этого гадкого Березкина.

— Ты же говорила, что он тебе нравится.

— Это когда⁈ — возмущению Зои не было предела.

— Да вот буквально вчера.

— Это было вчера. Ну, нравится слегка. Он умный и спокойный.

— Зачем тогда называть его трусом?

Зоя обиженно нахмурилась.

— Мне очень не хотелось идти на математику.

— Ну вот, теперь вместо математики пойдешь на похороны.

Зоя в отчаянии сложила руки в умоляющем жесте.

— Так что делать-то?

Рина вздохнула.

— Когда, ты говоришь, они собрались драться?

— В три часа ночи.

Рина демонстративно отвернулась лицом к стене.

— Еще есть время поспать. Иди на свою кровать.

Зоя обеспокоенно потрепала подругу за плечо.

— Так что мы будем делать?

— Пойдем и растащим их по углам.

— А если не получится?

Рина не поленилась обернуться, чтобы Зоя увидела ее самодовольную ухмылку.

— Еще не родились на свете волки, которых не смогла бы растащить волчица. Особенно если она дочь вождя.

Дежурный по кухне не пожалел для героя дня мяса, тем более, Босой заверил — оно нужно для дела. На хозяйственном складе с такой же готовностью выделили нужное количество грубой мешковины, а на оружейном — несколько пустых контейнеров для сборных бомб. Последний запрос, судя по всему, и стал причиной доклада командованию, хотя ловчий и не взял ни единого грамма взрывчатки, только корпуса.

Кремнев нашел его у Моста. Босой забрался высоко на камни, но от человеческого взгляда не таился. Командир гарнизона поднялся в его укрытие и с интересом разглядывал приготовления.

— Думаешь, как уничтожить монстра?

Ни для чего другого в холодную влажную пещеру приходить не имело смысла.

— Наблюдаю. Провожу разведку. Пытаюсь его понять.

— Подружиться хочешь?

— Было бы очень даже недурно, — несмотря на ухмылку Кремнева, Босой ответил вполне серьезно, — представь, если бы в сражении с гррахами такая силища выступила на нашей стороне.

— Может, нет его там? — Кремнев вгляделся в толщу воды.

Сделал он это автоматически, зная, что ничего не увидит. Сколько Сыны не старались, так и не смогли найти способ распознавать, у моста чудище или нет.

Для Босого это не составляло проблемы. Навык поиска слабого места противника показывал огоньки через воду также четко и ясно, словно ее не было. И открывавшаяся перед ним картина захватывала дух.

Монстр не просто прятался в реке. Он словно был рекой. Его тело тянулось из конца в конец пещеры. Щупальца разной длины вразнобой колыхались, как водоросли по течению. «Слабых» мест на его теле интерфейс отмечал столько, что Босой начал всерьез подозревать, что если раскромсать чудище на части, каждая из частей сможет стать полноценной особью.

Босой замотал в ткань кусок мяса со спрятанными внутри когтями кошмаров. Швырнул в реку. По поверхности разошлись круги. Сам спрут внешне себя никак не проявил.

Но как только кусок погрузился в воду, он был подхвачен монстром и отправлен в «рот», расположенный в нижней половине туловища.

Некоторое время ничего не происходило. Босой начал думать, что у спрута иммунитет к яду, но монстр неожиданно вздрогнул, потом еще раз. Его трясло и, судя по судорогам, чудище «рвало». Яд с когтей кошмаров не парализовал монстра, но явно доставлял ему кучу неудобств. Босой ждал, что спрут будет постепенно выдавливать из себя отравленный сгусток, но произошло неожиданное. Один из боков монстра будто прорвался. Мясо с когтями выпало. По воде потянулась струи «крови», и каждая клеточка светилась крохотным огоньком, словно была живым существом со своим слабым местом.

Каждая капелька крови была отдельным живым существом.

Несмотря на вполне овеществленную форму, спрут представлял из себя квинтэссенцию жизни, точно также, как туманный кошмар олицетворял неизбежную смерть.

Босой ошарашенно смотрел на светящуюся реку и понимал, что ему придется найти способ убить монстра, убивать которого совершенно не хотелось. Да и будет ли от этого польза, если каждая клетка его тела способна родить новую жизнь?

В очередной раз новая фауна планеты восхитила ловчего своими масштабами и размахом. Преследуя лишь цель саморазвития, раса гррахов создавала то, к чему природа не пришла и за миллионы лет эволюции. А может быть и за миллиарды, если верить тому, что жизнь зародилась на других планетах и на Землю попала пассажиром астероида.

Земля создала гррахов, гррахи создали нанитов, наниты же разгулялись на полную, конструируя жизнь в самых замысловатых вариациях.

— Почему вы думаете, что гррахи — наши создатели? — Босой подумал, что самое время сейчас начать с комендантом разговор на давно волновавшую тему. — Я не силен в истории, но вроде бы людям не больше ста тысяч лет, а гррахи исчезли с планеты миллион лет назад.

Кремнев не удивился вопросу. Скорее всего, ждал его с первого дня.

— Как ты мог заметить, я не ученый. Экспериментов я не проводил, землю в поисках старых костей не копал. Но я знаю, что это они создали нас. Просто знаю. Можешь назвать это верой. «Безверное войско учить, что перегорелое железо точить». Так говорил Суворов. Меня греет вера в то, что мы встретили наконец тех самых богов, что создали нас когда-то. Встретили и вступили с ними в смертельную схватку.

— Скорее это они вступили в схватку с нами.

Кремнев презрительно скривился.

— Они смахнули нас, почти не заметив. Представь, что ты вернулся в заброшенную лабораторию и обнаружил, что ее заселили мыши, над которыми ты перед уходом ставил эксперименты. Они понастроили домиков и даже прогрызли стены, в надежде распространить свою популяцию за пределы одного только здания, но тебе их проблемы неинтересны. Ты берешь веник и выметаешь все: их самих, их семьи, маленьких мышат, их домики — выносишь все на свалку без малейшей жалости. Тебе и в голову не приходит задуматься, стоит ли цивилизация мышей того, чтобы оставить ее нетронутой, или хотя бы частично живой.

— Но некоторые мыши все же сумеют избежать гибели?

— Почему бы и нет? Ты же не станешь топтать каждую их них кованой подошвой? Едва лаборатория очистится, ты забудешь о проблеме мышей ровно до того момента, пока они снова не доставят тебе хлопот. Они же останутся жить на мусорке, в кустах, под полом, а еще в прозрачных боксах, где и жили раньше.

Босой слушал командира гарнизона с удивлением.

— Зачем же тогда мышам устраивать восстание? Разве не стоит им сидеть как можно тише, а еще лучше — найти заброшенный дом и начать в нем все с начала?

— Мы не мыши, — покачал головой Кремнев, — и мы не можем ждать. Пройдет еще два поколения, и шанс на возрождение цивилизации будет утерян. Ты и сам это прекрасно понимаешь.

Босой бросил в реку второй ком завернутого в тряпицу мяса с когтями. Одно из щупалец схватило его, поднесло ко рту и тут же выбросило.

— А он не дурак, — поделился ловчий наблюдением с Кремневым.

— Ты думаешь, мы бы не справились с ним, будь он дураком? Что, со второго раза уже не стал есть заразу? Кинь-ка ему третий такой же ком.

Босой насыпал когтей кошмаров, завернул их в мясо, а мясо в ткань, как и предыдущие два раза. Бросил. Из воды взметнулось тонкое щупальце, схватило ком, размахнулось и запустило в обратную сторону. Босой едва успел увернуться.

Знавший, что произойдет, Кремнев довольно хихикал. Босой недовольно буркнул:

— Шутите?

— Какие уж тут шутки, — на лице коменданта и правда не было улыбки, — представь, если бы это была граната. Мы тогда двух парней едва откачали. Знай, взрывать его бомбами занятие не только бесполезное, но и опасное. Отчаявшись убить его, мы однажды зарядили столько взрывчатки, что от гидроудара вышла из строя наша система водоснабжения, а из-за нее — системы охлаждения и вентиляции. Форпост Гранитный едва не исчез с карты. Но ты молодец, что пытаешься его изучить. Суворов говорил: «Никогда не презирайте вашего неприятеля, каков бы он ни был, и хорошо узнавайте его оружие, его образ действовать и сражаться». А еще он говорил: «Беспрерывное изучение врага сделает тебя великим полководцем. Никакой баталии в кабинете выиграть невозможно.»

— Будем изучать. Я чувствую, что в его поведении что-то есть.

Босой бросил в сторону реки одно только мясо, без начинки и обложки, но примерно того же размера. Больше всего его интересовало, распознает ли монстр опасность, если когти кошмара или гранату зашить в живот тварям из Зала истины и выпустить их на мост. Вот только Кремнев точно не даст добро на этот эксперимент. Ведь если спрут начнет считать клякс опасными и перестанет их жрать, Сынам придется искать новые способы преодолевать Мост без потерь.

Щупальце схватило кусок мяса без опасной начинки и швырнуло его обратно в ловчего.

Босой бросил в реку камень, по размерам точь-в-точь совпадающий с комками мяса. Спрут полностью проигнорировал снаряд, даже когда он погрузился под воду и скатился по щупальцам на дно. Мясо и камень он различить мог, а вот распознать, есть ли яд внутри мяса, или оно чистое — нет.

— И все-таки, вы не знаете точно, не уверены, что гррахи — наши создатели? Лишь верите в это?

— А какие тебе нужны доказательства? Оглянись вокруг. Они создали новых, невиданных прежде существ. Они заставили их жить по строгим законам. Каждое логовище — это маленький мир, и выйти за его пределы невозможно. Внутри же — продуманная система, способная дать фору нашему армейскому устройству. Куда уж до них гражданским.

— Но что это доказывает?

— Ты слышал о таком чудо-животном как утконос? Удивительная тварь, создать которую основанная на естественном отборе эволюция не могла. Но твари эти существуют и даже умудряются давать потомство, словно бы всему миру назло. А слышал про такого зверя как медоед? Нет, это не наш медведь. Тот зверь намного меньше, но почти такой же опасный.

— Нет, не слышал.

— Впервые я прочитал о нем в отчетах британской армии начала двадцать первого века из иракской Барсы. Ты же выучил, что существовали такие страны как Британия и Ирак? Отлично. Барса, как ты уже понял, это город в Ираке, но это не имеет никакого значения. Так вот, я нашел в отчетах британской армии упоминание о покупке у одного из местных фермеров трех десятков медоедов. Я никогда прежде не слышал о таком животном, и потому заинтересовался, зачем они британцам. Залез в книги по зоологии, и понял, что ничего интереснее в жизни не видел. ТТХ плазменной пушки танка Т-713Б и те не такие захватывающие.

Кремнев оперся спиной о скалу, достал фляжку с водой и смочил горло. Взгляд его сфокусировался на чем-то далеком, за пределами пещеры.

— Ростом эта тварюга с крупного барсука, и даже зовется почему-то лысым барсуком, хотя совсем не лысая. Медоед по праву считается самым смелым и отчаянным зверьком во всем мире. Он не боится никого, без раздумий вступает в бой с несколькими львами и легко обращает их в бегство. Знаешь, кем питается медоед? Ядовитыми кобрами, чей укус может свалить слона. Если же кобра укусит его, то медоед не умирает, нет. Он ложиться спать. Поспит, просыпается, и продолжает есть укусившую его кобру. Потому что перед сном он конечно же ее убьет.

— Это какой-то монстр, а не барсук. Даже кляксы из Зала истины ему в подметки не годятся.

Кремнев с готовностью согласился.

— И не только они, ловчий, не только они. Главное преимущество медоеда в бою — его уникальная скрытая под короткой шерстью кожа. В толщину — больше сантиметра. По структуре же она не панцирь, а скорее вязкая древесина. Удары и уколы она не сдерживает крепостью, а скорее связывает. В коже медоеда вязнут не только стрелы, но и копья. Ее не разрубить даже ударом мачете! Клинок просто застрянет. Но даже если кому-то удастся схватить пастью эту тварь за корпус — битва вовсе не окажется выигранной. Медоед внутри панциря своей кожи очень подвижен. Ты все еще будешь держать его, а он извернется и исполосует тебя своими страшными длинными когтями на широких сильных лапах. Хищнику, который схватил его пастью, медоед способен в мгновенье выцарапать глаза. А еще у медоеда такие мощные челюсти, что он разгрызает панцири черепах! Ты можешь себе представить чудовище, которая питается панцирями черепах?

— Я и черепаху-то ни разу не видел, но я понимаю, о чем вы.

— А знаешь, почему отчаянно смелую тварь, которая способна отобрать добычу у стаи львов, зовут всего лишь медоед? Потому что у него невероятный иммунитет к ядам. Он без страха разоряет подземные гнезда ос, которых называют осами-убийцами. Они способны одним укусом свалить насмерть человека, вдвоем — убить корову. Медоеду плевать. Он приходит, и забирает, что ему нужно. Но если ты думаешь, что знаешь все, то ты глубоко ошибаешься. На манер твоей Зойки, что пестует ручную рысь, у медоеда есть собственный помощник. Это птички-медоедки, которые отыскивают для своего хозяина подземные осиные гнезда и садятся там, где копать. Медоед разоряет гнездо, съедает большую часть, но обязательно оставляет долю для птички. Сытые и довольные, они отправляются на поиски дальше.

— То есть он еще и умен?

— Невероятной сообразительностью медоеда ученые занимались отдельно. Ученые его сажали в комнату, из которой, приложив интеллект, можно было сбежать. У комнаты не было части потолка, но забраться наверх можно было только с использованием предметов, которые находились в комнате, в стенах были прорезаны выходы с хитрыми замками. В результате эксперимента медоед не просто выбрался из комнаты, но и нашел для этого больше способов, чем устраивали для него ученые.

Кремнев о чем-то задумался и смолк, из чего Босой сделал вывод о том, что невероятные факты об удивительном звере закончились.

— Так зачем они понадобились британской армии?

— Армии? Ах, да. Их кормили трупами убитых противников. Иногда не трупами. Знаешь же, что получается из хищника, поевшего человечины?

— Хищник-людоед.

— Верно. Они выпустили их возле города, чтобы ограничить возможные действия заговорщиков и партизан. Вышло отлично. По ночам горожане не высовывали нос из своего жилища.

— Так в чем соль истории? Вы хотите сказать, что естественный отбор не мог создать такое абсолютное оружие, как медоед?

— Как раз-таки мог. Естественный отбор столь хорош, что на свет появится медоед. Вот только как тогда на свет появился утконос — самое бездарное и безобидное существо на свете? Да японская панда страшнее их в сто раз. Она хотя бы может обескуражить своей милотой. Или случайно сесть на тебя.

— То есть эволюцией на земле управляли гррахи?

— Почему бы и нет? В теории эволюции слишком много белых пятен. Всегда чувствовалось, что в ней не хватает чего-то или кого-то, кто заполнил бы собой все эти пробелы. И теперь, когда мы видим, на что способны гррахи, все вопросы отпали.

— Поэтому вы и верите, что они боги?

— Много веков люди верили в странных богов, которых никогда не видели, и которые никогда не показывались из облаков, или где они там жили. Часто эта вера оспаривалась, терпела насмешки и гонения, но люди верили несмотря ни на что. И вот теперь, когда боги сами спустились на землю, когда их можно увидеть, услышать, потрогать руками, понюхать и даже убить — почему мы должны продолжать верить во что-то иное?

— Слишком уж эти боги злы.

— Ты плохо знаешь богов. И, черт побери, слава… богам. Однажды, если верить святым книгам, один из главных богов, которому молилась едва ли не половина человечества, разозлился и всех убил, кроме одной семьи и нескольких животных. Всех утопил и женщин, и детей, и стариков. Гррахи по сравнению с ним — милые добряки.

— Но зачем?

— Люди получили шанс на обновление. Как и мы сейчас.

— Кто же сейчас новые люди? Мы? Или Ирма со Стрыгой?

— Я воин, а не философ. Может быть будущее за такими как мы с тобой — за симбиозом человека и пыли. Может быть оно за поколением крестьян, прошедшем огонь и воду, познавшем боль утраты, голод и нищету. За людьми, научившимися ценить по-настоящему важные вещи. Они вырастут и научат своих детей, а они — своих. И может быть следующее нашествие богов мы сумеем пережить без краха цивилизации. И если нам с тобой, людям с пылью в крови, предстоит лишь послужить этим новым людям и сгинуть на свалке истории — черт с ним, я готов на эту жертву.

Босой покачал головой, словно отметая все предположения подполковника.

— Гррахи не могут быть нашими богами. Они же исчезали на миллион лет.

— Возможно, они уходили не все. Скорее всего, у них есть крупные кланы, которые непрерывно друг с другом воюют. Может быть, один из кланов гррахов остался на земле и все это время жил среди нас, изменив облик или оставаясь в невидимости. Если это было так, то становится понятно, почему найденный людьми в космосе гррах ценой своей жизни сразу вызвал подмогу. Он понял, что стоит ему прийти в себя, и он будет захвачен противоборствующим кланом.

— И те гррахи, что пришли из космоса, на самом деле напали не на людей, а на наших покровителей? А нас смели с планеты случайно, чтобы не мешались?

— Видишь, как все складывается, если допустить, что гррахи — наши создатели? Не остается ни одного вопроса без ответа.

— И все же вы планируете не только поднять бунт, но и победить?

Кремнев резко поднялся на ноги.

— Ты должен кое-что увидеть. Думаю, время пришло. Только нам нужно перебраться через мост, а лишних клякс у нас под рукой нет. Надо послать кого-то в Зал истины. Черт как же не хочется тревожить ребят. Сейчас как раз отбой.

— Не надо никого тревожить, — остановил подполковника Босой, — кажется, я кое что придумал. Не уверен, что сработает, но нужно попробовать.

Он заснул мясо в один из корпусов для взрывчатки и, не закрывая крышку, бросил в реку. Спрут без труда вытащил мясо из емкости. Босой проделал тоже самое снова, но теперь контейнер был закрыт. Он ожидал от монстра хитрых манипуляций, но тот ограничился одним нажатием щупальца. Контейнер лопнул. Спрут добрался до мяса.

Грубость, с которой монстр разобрался со сложной задачей, разочаровала Босого, хотя и мало что меняло в его планах. Он запаковал еще один контейнер, только теперь внутрь мяса засунул когти кошмаров. Спрут «распаковал» емкость, но перед тем как сунуть в «рот» мясо, он «обнюхал» его и обнаружил яд. И с этого момента отбрасывал любые контейнеры, не важно с каким наполнением.

— Скажите, подполковник, а вы давно экспериментировали с гранатами?

Плотная кожаная куртка, штаны и ботинки после тщательной доработки стали похожи на дуршлаг. В каждую дырку Босой вставил коготь кошмара и стал похож на бритого ежика, который заточил каждую из своих подрезанных иголок. На голову зам по тылу майор Толстых посоветовал надеть шлем с автономной системой дыхания и запасом кислорода на пять минут — для работы в опасных зонах. После недолгого обсуждения от него было решено отказаться. Спрут без труда сминал конструкции из рельс и крошил бетон. Шлем лопнул бы и изрезал ловчему голову, а то и раскроил ее пополам.

— Мне все еще не верится, что ты всерьез, — Кремнев попытался удержать Босого, когда они пришли обратно к мосту. До сих пор подполковнику казалось, что ловчий лукавит и у него припасен в рукаве какой-то хитрый поворот, и что он не договаривает.

Босой же, приняв решение, старался не думать о возможных последствиях. Он уже не раз проверял логическую цепочку произошедших и будущих событий, критически осмысливая каждое звено.

Спрут — типичный представитель новой фауны. Он — враг, который создан, чтобы быть врагом. Его главная и единственная цель — уничтожать всех, кто появляется на территории его логовища, но как и любое другое чудище, он имел своеобразный тип мышления и реакций.

Те же «дымки» мирно паслись, не нападали без причины и не имели главаря. Желтые тритоны тоже не нападали, и старались убежать от нарушителя границы логовища, пока его присутствие не станет слишком навязчивым. Все, чего хотел спрут — это жить вечно, и в течение всей вечности кушать побольше и повкуснее. Такой вот странный противник, способный в одиночку разрушить средневековый замок, но при этом хватающий налету даже небольшие вкусные кусочки мяса.

Он вообще не желал убивать людей. Пусть они хоть истопчут мост, лишь бы перед этим принесли вместо себя в жертву других живых существ.

Босой хотел поменять правила игры, точнее слегка скорректировать их.

— Давай на всякий случай попрощаемся, — предложил Кремнев, — или пусть вместо тебя в жертву себя принесет кто-нибудь из моих бойцов. Ты сейчас — самая полезная боевая единица в гарнизоне.

— Они не смогут, — отмахнулся Босой, — у них нет того, что есть у меня.

Он надел Жабье кольцо и легкомысленной походкой, убеждая себя этим, что ему вовсе не страшно, двинулся к мосту. Сразу три щупальца взмыли на высоту двухэтажного дома. Спрут не хотел по случайности упустить столь жирную и безмятежную добычу. Кольца щупалец сомкнулись на Босом, сминая его сразу во всех направлениях. Боевой нож, который он держал в руках, погрузился глубоко в плоть монстра, но тот не проявил ни малейшего смятения. Иконка навыка, который давало кольцо, мигнула и посерела. Стоило спруту разжать кольца и сжать снова — и ловчий так и не узнает, сработал ли его план. Но чудище слишком хотело его заполучить, настолько, что игнорировало даже яд кошмаров.

Над головой сомкнулась холодная темная вода. Босой почувствовал, как движется сквозь нее со скоростью ракеты. А потом окончательно стемнело. Воду сменили мягкие подрагивающие от возбуждения внутренности чудовища. Босой хотел бы, но не мог рассмотреть, какие они изнури. Только чувствовал кожей, как льется из пор кислое и жгучее, как сокращаются вокруг шершавые бугристые стенки. Сыны потом расскажут, что прошло всего несколько секунд. Для ловчего же они показались вечностью.

Обиженный монстр выплюнул его из пищевода и вышвырнул из воды мощным «пинком». Он мог позволить горстке отравленных шипов отмокать на дне реки, но не хотел терпеть в своем царстве существо, столь же большое, скользкое и ядовитое.

Сыны бесстрашно бросились к берегу, оттащили ловчего вглубь тоннеля.

Им не пришлось бросать жребий и мучиться выбором. Все знали, что дальше делать, и ближайший боец без приказа вышел на берег и вступил на мост. Поверхность воды даже не колыхнулась. Монстр хорошо соображал и имел прекрасную память, чтобы больше никогда не связывать с ядовитой добычей.

К лаборатории № 615 имели допуск двенадцать человек. Трое из них работали в правительстве Азиатской федерации, двое в правительстве России, четверо служили на благо Родины в командовании северной группировки войск и еще трое находились непосредственно в Гранитном. Ни Абаканский государственный университет, в котором официально числилась Любава Васильевна, ни директорат научной станции Гранитного понятия не имели о том, какие работы ведутся в рамках проекта «Журавль-34».

— Любава Васильевна, распишитесь.

Ксин Ли хоть и имел черты типичного южного китайца, на русском разговаривал отлично. Он выполнял функции компьютерщика, работал с прибывающими грузами и материалами, монтировал и настраивал оборудование, вел учет материальных средств. Откуда взялся этот парень, владеющий тремя языками и способный при этом заменить сразу нескольких специалистов, Любаве знать было не положено, да и не особенно-то хотелось. Иначе мысли лезли в голову мрачные и пугающие. Усугубляла подозрения тема проекта, над которым в обстановке строжайшей секретности работала Любава, а еще то, что Ксин Ли в своем возрасте имел к ней полный доступ.

Тут у взрослой-то тетки ум за разум время от времени заходил. А китаец вчера только должен был выбраться из завихрений пубертата и юношеского максимализма.

Любава взяла из рук помощника объёмный список принятых за сегодняшний день грузов, пробежалась по их секретным индексам, по количеству каждого из наименований. Сделала она это не из желания проверить подчиненного, а только лишь чтобы быть в курсе. Никто кроме нее за наличием материалов и оборудования не проследит. Некому. Отпечатком пальца она завизировала приходник.

— Любава Васильевна, запускать Марину?

Третьей сотрудник лаборатории № 615 работала в полном неведении о том, что в ней происходит, хотя и имела звание лейтенанта службы госбезопасности и, наверняка, служила в отделе контрразведки. Любава и Ксин звали ее просто — Марина, и единственная ее обязанность состояла в поддержке помещений и оборудования в стерильной чистоте. А еще в том, чтобы не задавать вопросов. Ни одного.

Для того, чтобы впустить Марину в любое помещение лаборатории использовался уже не отпечаток пальца, а сканирование сетчатки глаза. Любава подала знак. Ксин поднял к уровню ее глаз планшет. Распознавание заняло не больше секунды. Из ниш над потолками на боксы с экспериментальными образцами опустились короба из несгораемого бронепластика. Мониторы потухли. Провода мониторов, ведущие к серверу, физически отсоединились от сети. Двери в соседние помещения лаборатории № 615 заблокировались. Выход остался только один — в шлюз, а оттуда в тоннели и к главному корпусу Гранитного.

— Пойдем, поедим, Ксин?

— Время обеда, Любава Васильевна. Самое время для приема пищи.

Поднявшись на лифте, они прошли мимо складов, генераторной и залов с промышленным оборудованием. Везде кипела работа. Местами уровень секретности снижался до нуля, но Любаве и в голову не могло прийти задавать рабочим вопросы. Да и времени на досужую болтовню никогда не оставалось.

Она тащила «Журавль-34» одна, а нужно было не только работать с образцами, но и правильно интерпретировать и систематизировать результаты, вести отчетность и, главное, делать выводы и планировать дальнейшие эксперименты. Дело для одного человека неподъёмное, но о расширении штата кураторы из правительства и говорить не хотели. Слишком секретный был проект, и слишком трудно было найти людей, готовых в нем работать. А еще, иногда Любаве казалось, что никто из ее кураторов не заинтересован в результате. Словно все они спят и видят, чтобы «Журавль-34» закрылся, а все данные о нем навсегда исчезли с серверов.

Любава исподтишка взглянула на Ксина. Если бы не этот энергичный вечно улыбающийся китаец, ей работалось бы намного спокойнее. Уж слишком он был бодр и весел, хотя ничего кроме работы в своей жизни не видел. Не было у него ни девушки, ни друзей, только лаборатория, провода и складские документы. Даже происходящее с опытными образцами его словно бы совсем не волновало. Любава вот чем дольше работала над проектом, тем чаще видела кошмары, просыпалась в холодном поту, а потом до обеда ходила смурная. И кофе не помогал. А Ксину хоть бы хны. Как будто, так и надо.

— Любава! Я тут! Идем сюда!

Из-за столика у окна, как сумасшедший размахивал руками Михаил Игнатьевич, заместитель начальника отдела строительства и ремонта. Мужчина столь же ответственный и профессиональный, сколько и импульсивный. Вот какой смысл махать руками, если Любава сама забронировала стол в столовой и указала роботам-официантам, какие блюда на него поставить. Михаил Игнатьевич знал о месте и времени ее обеда, и пришел в назначенный час. А руками машет, как влюбленный юнец. Ксин Ли такого себе никогда не позволял.

— Любава, смотри, что я тебе принес, — Михаил торжественно и потому комично поднес ей небольшой белый цветок.

— Leontopodium nivale? — искренне удивилась Любава. — Только не говори, что ты за ним сам лез на вершину?

— Почти, — Михаил покраснел от смущения, — летал на одноместном вертолете из гарнизонного парка. Забудь, это не важно. Ведь ты так его хотела.

— Что ж, — Любава осторожно коснулась губами щеки мужчины, — это хорошо, что ты выполняешь свои обещания, даже самые безумные. Сейчас это особенно важно.

— Почему? — Михаил все еще улыбался, хотя уже чувствовал, что Любава намного серьёзнее, чем обычно на их встречах, даже за обедом.

— Потому что я беременна.

Обратно в лабораторию № 615 она вернулась с пятнадцатиминутным опозданием, впервые за все время работы в Гранитном. Ксин Ли покорно ждал ее у двери.

Шлюз открылся. Марина уже покинула помещение, короба уже втянулись в потолок, открыв образцы к обзору. Сверившись с планом работ, Любава коснулась панели управления на стеклянном колпаке над нужным столом. Колпак откинулся, открывая лежащую на спине женщину. Лицо ее выглядело расслабленным, ровным и спокойным, тело находилось в беспрерывном контролируемом сне, ноги же были разведены для удобства доступа к детородным органам. Любава провела пальцами по промежности подопытной. Ровная гладкая кожа, для удобства работы лишенная всех волос. Идеальная чистота и стерильность. Простота и при этом — божественная функция по рождению новых людей.

Человечество давно освоило внешнее оплодотворение и выращивание плода «в пробирке». Для проекта «Журавль-34» эта технология не подходила.

Теперь, когда внутри самой Любавы жил зародыш будущего ребенка, она по-другому смотрела на проект. Но он стал не сильнее ужасать. Скорее наоборот, она как никогда чувствовала, что дети не должны расти в пробирке. Лучше такая вот, генномодифицированная, специально выращенная для эксперимента, никогда с рождения не просыпавшаяся, но все-таки мать. Плод будет чувствовать ее, получать от ее организма информацию о том, как расти и развиваться.

Любава вручную опустила внутрь образца аппарат для оплодотворения. Осечки не будет. Все рассчитано идеально. Заполнив данные карточки, она отошла к следующему столу. Этот образец находился на второй недели беременности и необходимо было проконтролировать реакции плода на направленные облучения. В этом году Любаве кровь из носу нужно было вырастить и достать из чрева матерей младенцев с заданными параметрами.

Любава окинула взглядом разделенные стеклянными стенами помещения лаборатории. Сотни образцов на разной стадии беременности лежали на сотнях столов. Не всем из них предстоит родить здоровых детей. У некоторых плод погибал на стадии зародыша. Тогда его изымали и после восстановления организма снова оплодотворяли чрево.

Задыхающемуся от сытости, лености и безответственности миру нужны были новые люди.

***Кремнев провел Босого через Мост, Лужу и склады, в самый дальний угол логовища кошмаров, за станки и уходящие под потолок ряды металлических контейнеров. Там, в одном из неприметных закоулков, пряталась шахта неработающего лифта. Подполковник спрыгнул в нее. Внизу громыхнула крыша лифтовой кабины.

— Прыгай, тут безопасно!

Высота и вправду была небольшая, проще спуститься по лестнице. Но, видимо, в Гранитном считалось хорошим тоном самые секретные места комплекса начисто лишать лестниц и запасных выходов. За лифтом находился просторный накрепко запертый шлюз. Кремнев активировал планшет на стене. Коснулся его пальцем, подставил лицо для сканирования сетчатки.

— Круто, да? — подмигнул он обалдевшему ловчему. — У планшета атомная почти вечная батарейка. Люди умели их делать, но из-за сложности технологии выпускали в ограниченных количествах. А сканирование я могу пройти только потому, что хорошо знал прежнюю хозяйку этого места.

Лаборатория № 615 осталась единственным местом за Мостом, до которого не сумели добраться чудища. Двери открылись. Пахнуло сухим затхлым воздухом с легкой примесью гнили.

Кремнев недовольно повел носом.

— В телах столько медицинской химии, а воздух здесь так сух, что некоторые до сих пор немного подгнивают. Сейчас включится дополнительная вентиляция и ароматизация воздуха.

Босой шагнул за порог шлюза. Вверх, под потолок уползали десятки больших с человеческий рост пластиковых контейнеров, открывая то, над чем люди работали в лаборатории до нашествия гррахов.

— Старый мир бережно хранит свои секреты, — Кремнев прошел вдоль столов с выбеленными временем костями, — о многих из них нам еще предстоит узнать.

Босой подошел к ближайшему столу. Скелет когда-то лежавшего на нем человека скорее всего принадлежал женщине. О чем говорил еще и небольшой скелет возле ее ног. Она была беременна и нерождённый ребенок погиб вместе с ней. Как и со всеми остальными женщинами на десяткам столах вокруг.

— Это инкубатор, — донесся с другой стороны зала голос подполковника, — жуткое место, да? Пошли дальше. Впереди ясли. В следующем зале столы стояли поменьше и занимали не всю площадь комнаты. Часть ее огораживали невысокие тканевые перегородки, разделявшие покрытый мягкими матами пол на множество отсеков. Почти в каждом отсеке лежат детский скелетик.

— Кому это было нужно? — Босой, едва вошел в комнату, встал как вкопанный и не хотел идти дальше. — Что это за место?

— Не только гррахи однажды поняли, что главный тормоз развития человечества — наша физическая оболочка. Она так нежна и уязвима, что люди в их изначальном виде обречены быть навсегда запертыми на родной планете. Ни тебе серьезных исследований космоса, ни экспансии на иные планеты. Нам нужен был прорыв. Прорыв в области, которая во все времена строго табуировалась, а люди, посмевшие на нее покуситься — жестоко наказывались.

— Но зачем… — Босой беспомощно огляделся. — Почему именно так?

— Уже сформировавшуюся жизнь, прошедшую период зачатия и формирования, изменить почти что невозможно. Гррахи сумели этого добиться, но и они наверняка проходили стадию работы с зародышами.

Подполковник прошелся вдоль отсеков, разделенных тканевыми перегородками. Ему приходилось говорить громче обычного, потому что Босой как застыл на входе, так и не желал сделать больше ни шагу.

— Видишь, тут разделение по цвету? Красные отсеки для подвергавшихся радиационному воздействия. Голубые — волновому. Зеленые — химическому. Серые имели в теле наниты. Вроде нашей пыли, но несравнимо слабее. Они отличались от гррахской как капля воды от мирового океана.

— А дальше что? — Босой показал на дверь в противоположном конце зала. — Там дети еще старше?

— Нет. Там утилизатор. Подавляющее число образцов погибало через полгода после рождения. Единицы выживших отправляли в другие лаборатории. Тут занимались только зачатием и первыми тестами. Проект назывался «Журавль-34». Знаешь пословицу про журавля в небе? Изменение не просто генотипа, но самой природы человека всегда было столь же запретной, сколько и недостижимой мечтой. В нее не верили, но к ней стремились. Задыхающемуся от сытости, лености и безответственности миру нужны были новые люди: честные, работоспособные, защищенные от болезней и генетических искажений, со здоровой устойчивой к любым стрессам психикой. Люди, способные проектировать не только свою жизнь, но и свое тело.

— У них получилось?

— Определенных результатов достичь удалось, и все же до уровня гррахской пыли нам было далеко.

— Вам? Ты участвовал в проекте?

— Нет. Я родился незадолго до нашествия.

— Откуда же ты столько знаешь?

— Проектом «Журавль-34» руководила моя мать — Любава Васильевна Кремнева, в девичестве Колосова, жена Михаила Игнатьевича Кремнева, моего отца. Ты знаешь его под именем Винник.