Пепел перемен, Том 6: Тень железной руки

Глава 21

Драм затаил дыхание и прислушался к тишине, стремясь уловить малейший звук, но услышал только биение собственного сердца и обычные для Сияющей рощи звуки: тихий стрёкот крохотных насекомых, когда они перелетали с одной светящейся колонны на другую. Он был облачён в плащ, а капюшон и повязка полностью скрывали лицо. Так же выглядели его спутники — пятеро этельдиар, подле которых стояли носилки, накрытые плотной тканью.

Эльфы ждали, молча и неподвижно. Любое слово, любое движение могло их выдать. Даже запах мог сыграть против них, поэтому каждый нанёс на тело особый состав, чтобы даже самый чуткий нос не отличил их от окружающих грибов и ковра из лишайника, мягко сияющего под ногами. Тем же составом были пропитаны их одежда и обувь.

Грибной аромат щекотал Драму ноздри. Сияющая роща навевала воспоминания о детстве, когда мир был куда больше и удивительнее, а они с сестрой бегали между исполинских грибных стволов…

Но вот он ощутил, как Элона прикоснулась к его руке. Драм осторожно поднял взгляд на сестру, она подмигнула левым глазом. Это был знак. Они приближаются. И действительно, не прошло и минуты, как из-за стволов показались несколько гоблинов, во главе которых шагал особенно рослый и крепкий, однако и он едва ли доставал эльфу до подбородка. Его плечи украшала мантия из сшитых между собой шкур сквойлов, к тому же он, в отличие от остальных, носил не набедренную повязку, а самые настоящие штаны. Гоблины шли, ссутулившись и озираясь по сторонам, но их вождь, Грмнук Величайший, шагал с гордо поднятой головой. Вот только теперь её не венчала причудливая корона из панцирей и камешков.

Вождь остановился в десятке шагов от эльфов. Окинул надменным взглядом сначала их, а потом тележку.

— Кажется, в этот раз оружия меньше, чем обычно, — недовольно проговорил он. — Не так я представлял наше сотрудничество с Верессаром. Дайте хоть взглянуть, на что он расщедрился.

Драм кивнул. Его спутники выдвинули носилки вперёд и поставили перед гоблином. Тот небрежно сдёрнул ткань и обомлел, увидев совсем не то, что ожидал: копья с наконечниками из клешней, кинжалы из кусков панциря, дубинки из высушенной грибной древесины.

— Это что, шутка? — возмущённо воскликнул он. — Где оружие этельдиар? Где клинки? Где ножи из закалённого обсидиана? Вы привезли мусор! Всё это мои недоумки могут сделать собственными кривыми руками!

Эльфы по-прежнему хранили молчание.

— Ну уж нет, так дела не делаются… — гоблин бросил тряпку на груду оружия. — Ничего из этого мне не нужно! Скажите Верессару, что если так пойдёт и дальше…

— А может, скажешь ему сам? — проговорил Драм, выйдя вперёд, и открыл лицо.

Вождь гоблинов побледнел в один миг. Его губы затряслись, а кончик носа нервно задёргался. В глазах Грмнука Величайшего, умнейшего из гоблинов, отразился неподдельный животный страх.

— Д-драм? — спросил он дрожащим голосом, пытаясь изобразить улыбку. — Ты здесь, значит Верессар…

— Да, твой хозяин мёртв. И если хочешь ему что-то передать, я могу предоставить такую возможность.

— П-погоди… П-пожалуйста. Он мне никакой не хозяин и никогда им не был! Верессар лишь предложил мне сделку: я помогаю вам пробраться в город, а он снабжает моё племя своим оружием…

— Это было не его оружие, гоблин, — процедил Драм. — Он продавал вам клинки, сделанные мастерскими моего дома, которыми бесчестно завладел. Теперь же я хочу вернуть украденное.

— Не уверен, что это удастся… Многие клинки уже разошлись по Подземью, по другим племенам…

— Значит ты найдёшь и вернёшь их. Все до одного. Не забывай, я знаю, где стоит лагерь твоего племени. И наши следопыты знают. Нам ничего не стоит убить тебя прямо здесь и сейчас, а после наведаться туда и вырезать каждого паршивого гоблина.

— Нет! Я не могу умолять на коленях, — прошипел Грмнук и кивнул на стоящих позади гоблинов, — они перестанут меня уважать. Но если бы мог, то непременно так бы и сделал. Пощади меня! Не рушь всё то, что я так долго строил. Я оступился, признаю. Связался не с тем этельдиаром, совсем не с тем! Мне было плевать на его планы, я лишь хотел помочь народу гоблинов стать чем-то большим. Чтобы когда-нибудь в будущем этельдиар и гоблин могли встретиться на равных и создать нечто прекрасное.

За спиной Драма раздались сдавленные смешки.

— Понимаю, вам сейчас непросто в это поверить, но я делаю всё возможное. Учу их возделывать грибные поля, чтобы не приходилось красть у вас скот. Обучаю языку… Шлыг! Помнишь Шлыга? Недавно он попытался писать стихи на языке этельдиар!

— Должно быть, занятно вышло, — усмехнулся Драм. — Хорошо. Я не убью тебя. По крайней мере, сейчас. Но ты виноват передо мной, моей сестрой и всем нашим домом.

— И готов искупить эту вину!

— Не сомневаюсь. Для начала, как я уже говорил, ты вернёшь всё оружие, что Верессар передал тебе. А после мы подумаем, как ты можешь нам пригодиться. Хочешь приблизить гоблинов к этельдиар? Сотрудничай с теми, кто не ведёт свой народ к гибели.

— Спасибо тебе, Драм! — Грмнук расплылся в широкой улыбке. — Уверяю, ты не пожалеешь…

— Надеюсь на это, — сказал эльф, после чего резко приблизился к уху гоблина и прошептал: — А задумаешь разочаровать меня… Помни, я знаю, где ты живёшь.

Грмнук нервно усмехнулся и судорожно сглотнул.

— Можно хоть оружие забрать? — тихо спросил он. — Вон то, что вы принесли?

Драм кивнул, и вождь тут же приобрёл то надменное выражение лица, с которым пришёл сюда. Горделиво вскинув нос, он обернулся к гоблинам, щёлкнул пальцами и указал на носилки. Спустя минуту они уже скрылись из виду.

— Думаешь, это правильно, — спросила Элона на обратном пути. — Этот мелкий засранец работал на Верессара.

— Ему не повезло, что Верессар оказался единственным, кто пошёл ему навстречу.

— И теперь это решил сделать ты. По-твоему, Грмнук действительно сумеет вернуть оружие?

— Понятия не имею, — пожал плечами Драм. — Но в обоих случаях мы останемся в выигрыше. Если он попытается отнять клинки силой и потерпит неудачу, то настроит гоблинов против себя. Племена перегрызутся, Грмнука убьют, и всё станет по-старому. Однако если ему удастся решить дело миром, он докажет, что способен вести их за собой. И, быть может, когда-нибудь презренный народ и в самом деле перестанет быть презренным.

— А если он соберёт коротышек под своим началом? Объединит племена против нас?

— Век гоблинов короток. Грмнук проживёт ровно столько, чтобы заложить в головы соплеменников те идеи, которые пойдут нам на пользу. И если направить их в нужное русло, быть может, в будущем Подземье станет не настолько опасным и гиблым местом. К тому же у меня есть мысли, чем ещё этот изворотливый червь может быть нам полезен…

Элона на мгновение задумалась, и её губы сложились в лёгкую улыбку.

— Надо же, — усмехнулась она. — Мой бестолковый брат становится мудрым.

Весть о предстоящем поединке, божьем суде, взбудоражила умы обитателей Чёрного замка и высокородных господ из числа горожан. Состоятельные торговцы, главы ремесленных гильдий и владельцы красных домов с изумлением обсуждали небывалое прежде событие и лишь немногие, самые начитанные из них, могли припомнить, что такое уже случалось прежде. При короле Эйермунде Эркенвальде, который ещё будучи живым получил полуироничное прозвище «Святой».

Помимо сжигания книг и самосожжения на огромном костре в конце жизни, он прославился любовью к судебным поединкам. Король устраивал их столь часто, что к последним годам его правления традиционные суды проводились только по мелким делам, где всё можно было уладить штрафом или денежной компенсацией.

Турнирное ристалище, на котором ещё недавно сражались благородные рыцари, ещё не успели разобрать, и теперь оно сделалось ристалищем судебным. Разве что разноцветные знамёна участников на столбах и оградах сменились алыми полотнами с изображением железного кулака и железной короны над ним. Подобное знамя красовалось и на королевской ложе, только с вышитым серебряной нитью узором из корон по краю.

Колёса кареты стучали по брусчатой дороге, ведущей к западным воротам Чёрного замка. В ней ехало двое: его священное величество Эдвальд Одеринг и сир Гильям Фолтрейн, новый командующий королевской гвардии. Рыцарь со скучающим видом глядел в окно, подперев голову кулаком.

— Волнуетесь, сир Гильям?

Услышав вопрос короля, тот словно очнулся ото сна, потянулся и зевнул.

— Ничуть, ваше величество. Разве должен?

— Хладнокровие — благодетель для рыцаря, но всё-таки ваш противник владеет магией.

Сир Гильям вздохнул и вновь взглянул в окно.

— Дело не в хладнокровии, ваше величество, — ответил он. — За свою жизнь я успел сразиться со столькими противниками, что они все словно слились в одного безликого ублюдка, которому снова и снова выпускаю кишки. Надеюсь, на этот раз хотя бы будет интересно. С магами я дела ещё не имел. К тому же использовать щит мне непривычно.

— Вчера вы недурно обращались с ним, во время испытаний, — заметил король. — Да и сегодня утром тоже.

— Он оказался удобнее тех, что я держал раньше. И куда легче, даром что обит металлом.

— Спасибо господину Велендгриму. Гномы большие мастера делать доспехи и щиты, а он уверял, что обратился к лучшим из них. И всё же, — добавил Эдвальд, — осознаёте ли вы ответственность, что легла на ваши плечи, когда вы согласились за меня сражаться?

— Я не ощущаю её тяжести, ваше величество, — как бы между делом ответил Фолтрейн. — Сейчас она не больше, чем когда вы сделали меня командующим или когда приняли в гвардию семь лет назад. И уж точно не больше той, что я взвалил на себя, когда согласился за вас воевать, вопреки воле отца.

— Тогда вам было нечего терять, теперь же вы рискуете если и не жизнью, то хотя бы рыцарской честью.

Гильям Фолтрейн вскинул брови, взглянул королю прямо в глаза и спросил, прищурившись:

— А что такое «честь», ваше величество?

Теперь удивлённым выглядел уже Эдвальд.

— Странно слышать такой вопрос от рыцаря, — усмехнулся он.

— Хотите узнать, что я думаю о чести? — сир Гильям чуть наклонился к королю, но всё же сохранил почтительное для разговора расстояние.

— Поведайте. Раз вы теперь командующий гвардии и полноправный член Тронного круга, мне важно ваше мнение на этот счёт. Кучер не спешит, так что, полагаю, с десяток минут у нас ещё есть.

— Хорошо, ваше величество, — сир Гильям пригладил волосы. — Я никогда не был хорошим рассказчиком, но, если уж вам угодно… Задолго до того, как меня посвятили в рыцари, я служил оруженосцем у одного ригенского мешка с дерьмом, сира Сигизмунда. Они с моим отцом были давними друзьями, так что он с радостью отдал меня учиться премудростям рыцарской жизни. Мальчишкой я мечтал, что меня научат сражаться на мечах, лихо же скакать верхом и разить врагов без устали. Грезил о чести. Мне тогда даже казалось, будто б я знаю, что это такое. Но в жизни всё оказалось иначе. Сир Сигизмунд разрушил мои детские представления одно за другим. И осушая очередную кружку кислого пойла, вытирая пролитое со своей засаленной бороды, этот жирный боров каждый раз говорил мне: «Вот она, жизнь рыцаря, сынок! Подрастёшь, поймёшь!» И я действительно понял, что для сира Сигизмунда быть рыцарем означало пьянствовать, щупать баб и засыпать на полу постоялых дворов в им же самим созданной луже. Сколько раз я тащил его тушу в комнату, пока он бормотал что-то о рыцарской чести… Но самое гадкое было, когда я узнал, что эта свинья ничем не заслужила ни свой титул, ни свой образ жизни. Отец посвятил его в рыцари за какую-то давнюю услугу, да ещё и постоянно давал в долг, прекрасно понимая, что обратно денег не получит.

— Как я помню, ваш отец в те годы был верен Эркенвальдам? — между делом спросил Эдвальд.

— Да, был. Просиживал задницу в Кроуке и вечерами поднимал тосты за здравие его величества. А всякий раз, когда в замок приезжал сир Сигизмунд, они напивались до беспамятства и вспоминали былое. Как приезжали в деревни и брали всё, что хотели «по праву силы». Но что эти два увальня знали о силе? — сир Гильям с остервенением плюнул в окно. — День посвящения в рыцари стал одним из самых дерьмовых в моей жизни — мне пришлось приклонить колено перед сиром Сигизмундом. Когда дело было сделано, он сказал, что истинный рыцарь должен быть чист телом и душой. Я едва не сдержал смех, ведь не раз видел, как он не соответствовал ни тому, ни другому. А потом грянуло ваше восстание.

— И вы решили, по сути, предать своего отца и короля? — вкрадчиво спросил Эдвальд.

— Когда мы приезжали в Чёрный замок, я видел, как мой отец и его верный подхалим целуют королю руки и соревнуются в том, кто лучше вылижет ему задницу. Они не служили королю, они прислуживались. Поэтому от одной мысли, что я буду воевать на одной стороне с ними, делалось тошно. Будь я поэтом, сказал бы, что сир Сигизмунд приложил все усилия, чтобы идеалы его оруженосца потонули в моче и прокисшем пиве.

— Помню, как удивился, когда доложили о твоём прибытии. Кто-то даже пошутил, что лорд Фолтрейн отправил в твоём лице все войска, что у него были.

— А потом случилась битва у переправы через Эрберин, — улыбнулся рыцарь. — И я вспоминаю этот день, как один из светлых в моей жизни.

— Мы проиграли её, — нахмурился король.

— Да, ваше величество, проиграли. Но когда во время боя я увидел накидку со знакомым символом, то ринулся к ней. Навсегда запомню лицо этого жирного ублюдка, сира Сигизмунда, когда я пронзил его брюхо мечом. Этот растерянный взгляд, который не может поверить в случившееся… То была моя первая битва, ваше величество, и первый убитый в бою противник. Ощутил ли я, что это придало мне чести? Наверное, нет. Но я испытал удовольствие, которое с тех пор ищу в каждой битве и в каждом поединке. Помните, я сказал, что все, с кем я сражался, будто слились в одного безликого ублюдка? Наверное, это всё же неправда. У них всех лицо сира Сигизмунда. Во всяком случае, мне так думать приятнее.

— Но всё же, сир Гильям, что же, по-вашему, такое честь?

— Не знаю, ваше величество, — пожал плечами рыцарь. — Наверное, это пустая болтовня, которой такие ленивые сволочи пудрят мозги глупым мальчишкам, чтобы оправдать свою гнусность. Да, я сам совершал многое, что можно счесть гнусным, но, в отличие от них, я оправдываю это правом силы. Сир Сигизмунд говорил мне, что недостойные поступки пятнают честь рыцаря, однако ему самому это ни разу не мешало. Так почему же это должно мешать мне? Я брал от войны, да и от жизни в целом, то, что мне причитается, потому что заслужил это. Потом и кровью. И вы даёте возможность подтверждать такое право снова и снова. Поэтому если для этого нужно будет вновь стать остриём вашего меча, прикончить очередного ублюдка по вашему приказу, не важно, кого именно, то так тому и быть.

На лице короля появилась одобрительная улыбка. Карета добралась до ристалища, и лошади остановились по команде кучера. Дверь открыли, и его величество в сопровождении нескольких стражников проследовал к ложе, где его уже ждала матриарх в белоснежных одеждах. Увидев короля, она улыбнулась и почтительно склонила голову.