Пепел перемен, Том 6: Тень железной руки

Глава 5

Весть о турнире в Энгатаре быстро облетела всю страну. Конечно, из-за недавней войны и мятежах на западе королевства, желающих поучаствовать было не так много, как в былые годы, но всё же в столицу съехались многие рыцари Тимбермарка и Хартланда, как наиболее близких к ней владений.

Десятки лучших и благороднейших воинов королевства стягивались в столицу. Они доблестно оккупировали лучшие комнаты гостиниц, бесстрашно атаковали красные дома и яростно штурмовали погреба харчевен. Не обходилось и без курьёзов. Порой безземельные рыцари, выходцы из низов или просто промотавшие своё состояние, устраивали тренировки прямо на улицах города. Нередко их жертвами становились простые горожане бедных районов, посмевшие бросить неободрительный взгляд на защитника Энгаты или случайно преградить ему путь.

Впрочем, в таких случаях Железные руки быстро наводили порядок. Понадобилось всего несколько сломанных рёбер и выбитых зубов, чтобы подобное сошло на нет. Среди рыцарей даже прокатился слух, что безобразный магистр ордена самолично побывал в аду, где его лицо обожгло пламя преисподней. И где бы тот не появлялся, даже самый буйный дебошир вдруг становился покорнее овечки.

На следующее утро ссоры с братом Альбрехт, помимо завтрака, получил приглашение на турнир в качестве почётного гостя, чем был немало удивлён, но отказаться не посмел. Слугу, доставившего приглашение, маг спросил, может ли он прийти туда не один.

— Его величество предполагал такой вопрос, — невозмутимо ответил тот, — а потому вам позволено взять сопровождающего.

Когда Альбрехт остался один на один с ароматным густым жарки́м из кролика, он задумался, кто же может пойти с ним на турнир? Приглашать приехавшего с ним Юргента Драйберга смысла не было — банкир терпеть не мог подобных развлечений. О Карле и речи идти не могло, поэтому из всех, кого он знал в этом месте, оставалась только юная Рия.

Альбрехт вздохнул. В словах брата была доля правды. Маг и впрямь принимал слишком мало участия в жизни семьи своего сына. Но это вовсе не значило, что он этого не хотел. Слишком крепко Аркентальский университет держался за талантливого волшебника, слишком редко правление давало ему возможность покинуть город хотя бы на несколько дней, чтобы тот мог добраться до Аймха и обратно. Даже эту поездку в Энгату он практически вырвал зубами, пригрозив, что в противном случае покинет Аркенталь навсегда.

Впрочем, быть может, так и стоит сделать? Профессор Эльдштерн не бедствовал. За время работы в университете он получил не только статус и уважение, но и заработал достаточно, чтобы не знать нужды до конца своих дней. Да и у Риенны осталось приличное наследство в Ригене, нужно только уберечь его от цепких лап Иды Морнераль. Но и на неё найдётся управа, в этом Альбрехт не сомневался.

Рия, как и в прошлый раз, была занята в лечебнице Чёрного замка. Когда туда пришёл Альбрехт, она меняла окровавленную повязку на руке какому-то бедняге. Тот морщился и стонал от каждого движения, но девушка сосредоточенно и аккуратно делала свою работу. Альбрехта она заметила только когда отошла от койки.

— Прости, дедушка, не заметила тебя, — Рия поправила фартук, испачканный чем-то давно засохшим. — Думала, ты с дядей Карлом. Разве ему не нужна помощь?

— Понимаешь, — вздохнул маг, — мой брат… упрямый человек. Думаю, нам просто нужно время, чтобы вновь поладить.

— Понимаю, вы снова поссорились, — теперь девушке пришла очередь вздыхать, и её вздох был куда печальнее. — Мне очень хочется, чтобы моя семья… То, что от неё осталось… Не разваливалась ещё больше.

— Можем поговорить об этом, если у тебя будет время. Его величество пригласил меня на турнир и великодушно позволил взять тебя с собой.

Рия улыбнулась, но тут же вновь нахмурила брови.

— Я, конечно, не особенно люблю такие… Забавы. Да и отпустят ли меня? С тех пор, как уехал господин Гальн, здесь порой творится самый настоящий хаос. Вчера одна из сестёр перепутала снадобья, и один бедняга весь день не покидал нужника. И это со сломанной ногой.

— Действительно, незавидная участь, — усмехнулся Альбрехт. — Что же до тебя, я поговорю с… Кто здесь сейчас всем заправляет?

— Матушка Анета. Но к ней я лучше пойду сама. Она не особенно любит имперцев, а господина Гальна, выдающегося врача, так и вовсе за глаза называла ригенским мясником.

— Стало быть, тебя она послушает? Постой, ты сказала Гальн? Эббен Гальн?

— Верно, — кивнула Рия. — Ты его знаешь?

— Слышал о нём. Он, кажется, хирург из Мерцбурга? В академических кругах подобные люди на слуху. Не знал, что Гальн в Энгате. Пусть Эдвальд Одеринг и прогнал отсюда имперскую власть, но ригенские люди по-прежнему слетаются сюда, как мотыльки на огонь. Энгата, как и прежде, остаётся тем диким краем, где всегда представится случай проявить себя.

— Чего это вы там про его величество говорите, имперцы? — недобро проворчал лежащий на койке рядом мужчина, которому Рия меняла повязку.

Он был молод, об этом говорили редкие чёрные усики над губой и искреннее возмущение, с которым он задал этот вопрос. Альбрехт только сейчас осознал, что при привычке обратился к внучке на ригенском, и всё это время они продолжали говорить на родном языке. Рия не нашлась, что ответить, но, к счастью, маг нашёл выход из положения.

— Его величество пригласил меня на турнир, а я предлагаю внучке пойти со мной, — непринуждённо сказал Альбрехт.

— Ааа, — мрачная усмешка человека была похожа на скрип плохо смазанной двери, — счастливые люди. А мне туда теперь уже путь заказан. Да и какой толк глядеть на то, в чём сам поучаствовать не сможешь? Расстройство одно. Ну его… Сам виноват.

— Сир Брандон сломал руку на тренировке, — пояснила Рия Альбрехту.

— Да какая там тренировка… — он, видимо, по привычке махнул рукой в повязке, и тут же простонал от боли. — Что я за рыцарь буду, если не признаю собственной ошибки? Вчера скучно стало, чёрт дёрнул в кабак пойти, а там эти, с Моирвена, лужёные глотки. Ну, мы и надрались до неприличия, а после состязаться вздумали. Так я и рухнул с коня, как мешок с дерьмом. Глупая история. Буду вам признателен, леди, и вам тоже, иноземный господин, если она не покинет этих стен.

— В таком случае вы легко отделались, — покачала головой Рия. — Пару дней назад сюда принесли беднягу со сломанной шеей. Тоже с лошади упал. Увы, прибыл сюда он уже мёртвым.

— Бесславная кончина! — горько воскликнул рыцарь. — Впрочем, в моей истории тоже чести мало. А ведь с самой Могилы эльфа сюда приехал. Только бы лорд Гвил не прознал…

— Обещаю, кроме нас об этом никто не узнает, — уверил Альбрехт. — Вы надеялись победить или просто решили поучаствовать?

— Победить, разумеется, — обиженно ответил сир Брандон. — А как иначе? Тот, кто одолеет всех противников в серии поединков в конце турнира, станет новым командующим королевской гвардии. О большем простой рыцарь, вроде меня, и мечтать не смеет.

— Но ведь вы, не сочтите за грубость, так молоды, — улыбнулся Альбрехт.

— Дэйну Кавигеру из Лейдерана было всего двадцать три, когда он получил столь престижный титул, — парировал рыцарь. — Да и потом, чего стоит наша жизнь без мечты?

Искренне пожелав молодому парню удачи, Альбрехт условился встретиться с Рией вечером, чтобы узнать, получилось ли у неё отпроситься. После заката девушка радостно сообщила об успехе. Решая, в какой из трёх дней турнира лучше всего использовать этот выходной, они выбрали последний, в котором определится новый командующий гвардии: просить матушку Анету отпустить её больше, чем на один день, Рия не посмела.

На следующий день Альбрехт имел честь лицезреть церемонию открытия. Пусть и отправиться туда предстояло в одиночку, но не воспользоваться королевским приглашением маг счёл невежливым. Всё необходимое для турнира — ристалище, трибуны и шатры — соорудили к западу от Чёрного замка, за пределами его стен, а охраняли всё это люди в серых балахонах, вооружённые шипастыми палицами. Орден Железной руки, как уже успел узнать Альбрехт. Он заранее занял место, не слишком близко и не слишком далеко от ограды бранного поля, после чего, наверное, с час наблюдал, как трибуны медленно заполняются людьми. Последней перестала пустовать королевская ложа, что стояла с торца ристалища.

Место короля в ложе представляло собой деревянный трон под плотным навесом, защищающим от палящего летнего солнца. Альбрехт сидел достаточно близко, чтобы хорошо видеть ложу: голову его величества венчает та же корона, что и на переговорах, венец из серого металла с обращёнными к небу зубьями клинков.

По правую руку от короля чинно восседала женщина в светлом церковном одеянии, матриарх Агна, которую Альбрехт уже видел на переговорах. Слева же ёрзал тучный мужчина с чёрной бородой, густыми курчавыми волосами и беспокойным лицом, облачённый в зелёное. «Должно быть, один из лордов», — подумалось Альбрехту. Всё-таки хорошо, что он не растерял остроты зрения за годы жизни в отличие от брата, привыкшего трудиться при дрянном освещении.

Чуть ниже находились места членов тронного круга. Правда, из пяти мест занято было всего три, и одно из них — верховным книжником Илберном. Он сидел со скучающим видом, то и дело утирая платком лысую голову.

На ристалище вышел полнотелый черноусый герольд со свитком в руке, облачённый в просторную накидку, разделённую на две разноцветные половины. На красной половине одеяния красовался грифон, вышитый золотой нитью, на чёрной же — сжатый кулак, вышитый серебром. Герольд развернул длинный свиток и принялся громогласно зачитывать имя каждого участника турнира.

Десятки рыцарей из разных краёв Энгаты, несущие щиты с собственным гербом, один за другим вышагивали по длинной размеченной площадке под взглядами сотен глаз, в сопровождении торжественной меди труб и чеканного стрёкота барабанов. Подле каждого из них шёл оруженосец, сжимающий знамя дома, которому служил тот или иной рыцарь. Впрочем, некоторые знамёна изображали тот же герб, который нарисован на щите, говоря о том, что их обладатель не имел ни постоянного сюзерена, ни земель, которые тот мог бы ему даровать. Прочие участники турнира глядели на них со смесью жалости и пренебрежения, ведь как гласила старая поговорка: жизнь рыцаря стоит столько, сколько стоит его знамя. А чего она стоит в нынешние неспокойные времена, если на нём нет символа могущественного дома?

Лишь когда длинный список подошёл к концу, герольд перешёл к правилам турнира. В первый день доблестные рыцари состязаются в стрельбе из лука, во второй проведут верховые поединки, а в третий — поединки пешие. Также говорилось о групповом сражении оруженосцев и, что заинтересовало Альбрехта куда больше, битвах магов. Последним, что объявил герольд, было имя управителя турнира. Им, милостью его величества, был назначен Бреон Ашербах, кастелян Чёрного замка. Худой и убелённый сединами, он встал со своего места прямо у ограждения ристалища и склонил голову, выражая почтение зрителям.

Когда с церемониалом было покончено, Эдвальд Одеринг встал со своего места и поднял железную руку, заставив тем самым трибуны погрузиться в благоговейную тишину.

— Люди Энгаты! — провозгласил король. — В этот знаменательный день, пред ликом богов и людей, Троих и многих, и владыки нашего, Калантара, я объявляю начало Железного турнира! Только земля, окроплённая потом и кровью, рождает сильных людей, достойных пережить эти непростые времена. Но лишь сильнейшие из них достойны вести остальных в славное и счастливое будущее. Так увидим же, как из сильных под звон стали куются сильнейшие!

Рокот рукоплесканий прокатился по трибунам. Что и говорить, речь у короля и впрямь получилась впечатляющей. Хотя Альбрехта насторожило имя Калантара. Аркентальский университет, в отличие от Академии Вальморы, где отдавали предпочтение практическому применению магии, изучал саму её суть, а также природу источников, откуда она проистекает в мир смертных. Альбрехту было известно строение миров, их взаимодействие и космологические принципы, главным из которых был: вера — пища богов.

К сожалению, он знал, что за божество Калантар, каковы его сущность и стремления. Но что произойдёт, если последователей у такого бога станет слишком много? От одной мысли об этом магу стало неуютно. Если Эдвальд Одеринг встал на путь служения сущности тирании, то его цель, несомненно, схватить мир за горло железной хваткой.

Тревожные мысли Альбрехта прервал оглушительный звук горна. Герольд возвестил об открывающем турнир состязании лучников и подробнее разъяснил правила. Тем временем на противоположном от королевской ложи конце ристалища размещали соломенные мишени в виде человеческих фигур. За попадание в разные части чучела начислялось разное количество очков, но ценнее всего была стрела, угодившая точно в голову. Десяток разномастных стрелков встали на изготовку у положенной прямо на землю красной ленты, а к каждой из стрел была привязана цветная ленточка поменьше, чтобы не ошибиться, если лучник попадёт в чужую мишень.

— Да будут руки ваши крепче стали, а глаза острее клинков! — провозгласил король. — Разите без промаха!

Трибуны замерли. Герольд скомандовал: «Залп!» и десяток стрел сорвались с тетивы, устремившись в цель. Специальные люди сразу же неслись к мишеням, после чего бежали к управителю. Он подсчитывал результат, после чего герольд объявлял его во всеуслышанье.

Их сменила другая группа стрелков, и так повторилось ещё несколько раз, после чего пришёл черёд стрелять по второму кругу. Зрители начали откровенно скучать. Сидящий слева от Альбрехта разодетый в бархат человек в разноцветном головном уборе, расшитом золотой нитью, зевнул и поинтересовался у мага, не знает ли он, сколько ещё времени будет проходить сегодняшняя часть турнира. Альбрехт ответил, что не знает, человек же на это печально вздохнул, извлёк откуда-то небольшую бутыль и, изрядно отхлебнув, предложил магу.

— Благодарю, но я не пью, — вежливо отказался тот.

— Вы, никак, трезвенник? — сощурился человек и тут же добавил, усмехнувшись. — А-а, имперец. Не знают в Ригене толк в доброй выпивке…

Альбрехт решил ничего не отвечать на это. Он считал себя выше мелочных склок с необразованными людьми. Его сосед же, сделав ещё пару глотков, довольно крякнул.

Маг уже успел погрузиться в собственные мысли, как вдруг почти одновременный вздох ужаса всех зрителей турнира заставил его обратить взгляд на ристалище. Всё произошло быстро. Один из лучников, натянув тетиву для очередного выстрела, после команды герольда внезапно развернулся к королевской ложе и с криком: «Смерть еретику!» отпустил тетиву. Мгновение, и стрела с ярко-жёлтой лентой застряла в спинке деревянного трона, едва не задев корону на голове его величества.

Неудачливого убийцу тут же скрутила стража. Трибуны сковала тишина. Эдвальд Одеринг поднялся с места. Ни единый мускул на его лице не дрогнул, а беспощадный жестокий взгляд был обращён на застывшего лучника, обездвиженного множеством рук.

— Метко стреляешь, — произнёс он достаточно громко, чтобы все могли услышать. — Но, видно, недостаточно метко. Как твоё имя?

Рыцарь глядел на короля с отвращением и молчал.

— В тебе достаточно смелости, чтобы выпустить в короля стрелу, но ты боишься назвать своё имя?

— Сир Беррин, — сказал стрелок и повторил громче. — Беррин из Кроука!

— Из Кроука? — король удивлённо вскинул брови. — Стало быть, ты служишь Фолтрейнам. Скажи, это твой сюзерен надоумил тебя на столь безрассудный поступок?

— Нет, — твёрдо ответил тот, — я спланировал всё сам. Хотите знать, почему?

Один из стражников ударил лучника в живот, отчего того словно переломило надвое.

— Пусть говорит! — скомандовал король.

— Это… это неправильно, — ловя ртом воздух и дрожа от боли говорил стрелок. — Вы изменили церковь… корону… Вы… Втаптываете нашу страну в грязь!

— Довольно! — его величество встал с места. Он выдернул застрявшую в троне стрелу и провёл пальцем по наконечнику. — Покушение на короля — величайшее из преступлений, мальчик. Совершив его, ты навлёк позор не только на свою семью, но и на своего сюзерена. К счастью, здесь присутствует сир Гильям Фолтрейн, сын лорда замка Кроук. Пусть смерть предателя от его руки смоет позорное пятно со славного дома Фолтрейн.

Из числа ожидающих своей очереди рыцарей вышел рослый мужчина с угрюмым лицом и чёрными лоснящимися волосами, зачёсанными набок. Его щёку разрезал уродливый шрам, а взгляд не выражал ничего, кроме предвкушения расправы.

Он встал перед сиром Беррином, положив пальцы на рукоять меча, и скомандовал «на колени!» Стражники поспешили выполнить требование и отошли на несколько шагов, а сир Гильям обернулся на короля, ожидая приказа. Его величество кивнул. Рыцарь-палач вынул клинок из ножен, взял стрелка за волосы и в следующую же секунду, не раздумывая, пронзил его голову насквозь. Раздался отвратительный звук. Гарда меча Гильяма Фолтрейна находилась у самого рта, а окровавленный клинок выходил из затылка.

Исполнив дело, рыцарь отработанным движением вынул меч обратно, уперевшись ногой в плечо сира Беррина. Бездыханное тело стрелка упало на землю, разливая лужу крови, а Альбрехт не мог оторвать взгляда от лица сира Гильяма. В нём читалась грусть. Подобно той, какая возникает у обжоры, когда на столе съедено всё до последней крошки.

Только сейчас маг осознал, что творилось на трибунах. Зрители роптали. Сидевшая неподалёку девушка упала без чувств, кто-то распрощался с завтраком, а сосед в разноцветной шляпе сидел бледный, как мраморная статуя. Самого Альбрехта мутило.

Нарастающее смятение остановил оглушительный рёв труб, он подействовал на зрителей, словно пощёчина, заставив утихнуть и обратить внимание на ристалище. Тело поспешно уволокли, оставив кровавый след на земле, а герольд провозгласил, что, по решению управителя, в определении победителя турнира будут учитываться только результаты первых выстрелов каждой группы участников.

После этой речи было объявлено представление жонглёров. Альбрехт не верил своим глазам: те зрители, что несколько минут назад не находили себе места от увиденного, теперь как ни в чём не бывало смеялись, глядя, как долговязый жонглёр шариками споткнулся о подкравшегося сзади карлика. Маг поглядел на довольное, хоть и бледноватое лицо своего соседа в цветастом костюме, и на мгновение ему показалось, что все просто сошли с ума. Либо же с ума сошёл он сам. В любом случае, подобное зрелище основательно отбило желание посещать оставшиеся два дня турнира.

На ристалище вышли оруженосцы, разбитые на две группы, но дожидаться окончания сражения Альбрехт не стал. Он вернулся в свои покои и не покидал их до самого вечера, а потом долго не мог уснуть. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним оказывалось… Нет, не мёртвое тело неудавшегося убийцы короля, а лицо того, кто его казнил. В нём не было ненависти или злобы, не было сомнений. То было лицо мясника, для которого человеческая жизнь — не более, чем очередная туша на разделочной доске.