Тень скандала

Глава 8 Главная улика

С сигарой в руке лорд Рутвен спустился по старой каменной лестнице в подвал, тускло освещенный настенными светильниками. Члены клуба и прислуга совершали это путешествие по несколько раз на дню, поскольку в этих темных помещениях с каменными сводами Белкади хранил запас лучших европейских вин, а доктор фон Алтхаузен устроил здесь свою лабораторию.

Дальше по коридору имелись другие помещения, но их редко использовали. В основном они предназначались для церемоний, молитвы и медитации. Рутвен вошел в первую комнату справа, длинную и узкую, с забранными решеткой окнами, располагавшимися высоко над полом.

Лорд Бессет, сидя за рабочим столом, спускал вниз рукав рубашки. Лицо его осунулось, под глазами залегли тени. Рядом стоял доктор фон Алтхаузен, склонившись над электрическим генератором с инструментами в руках.

— Есть успехи? — спросил Рутвен, опустившись на один из свободных стульев.

Бессет покачал головой.

— От меня никакого толка, — сказал он, бросив удрученный взгляд на доктора. — Похоже, видения не могут быть воспроизведены электрически.

— Терпение, мой друг, терпение. — Доктор поднял глаза, нахмурившись при виде сигары Рутвена. — Рутвен, вы что, хотите взорвать нас всех? — рявкнул он. — Не все, знаете ли, склонны к самоубийству.

— Этим? — Рутвен поднял руку с болтающейся между пальцами сигарой. — Она едва дымится.

— Это лаборатория, черт побери! — резко бросил доктор. — Сейчас же погасите ее!

Бессет перевел усталый взгляд на Рутвена.

— Мне нравится, когда доктор отчитывает вас. Никто больше не осмеливается.

Рутвен приподнял бровь.

— Разве? — осведомился он, потушив сигару. — Вы неважно выглядите, мой друг.

— Тяжелая ночь. — Бессет застегнул манжету и встал. — Вы знаете, как это бывает, старина, — сказал он, натягивая сюртук.

— Мозг! Мозг! — пробормотал доктор, набросив кусок прорезиненного полотна на свое изобретение. — Все в мозгу. Это не может быть ничем иным, кроме электричества. Гальвани это доказал.

— Но Бессет не дохлая лягушка, — заметил Рутвен. — Вы не можете испытывать на нем условные рефлексы, словно…

— Я когда-нибудь учил вас выполнять вашу работу, Рутвен? — Доктор обернулся, свирепо сверкнув глазами.

— У меня ее просто нет, — невозмутимо отозвался Рутвен.

— Вы один из Посвященных, — огрызнулся доктор, нагнувшись, словно что-то искал под столом. — Это важная миссия…

— Да, но не работа, — возразил Рутвен. — Если помните, я дипломат в отставке.

— Вы шпион в отставке, если вас интересует мое мнение, — парировал Бессет, снова усевшись. — Но ее величество, конечно, вправе называть вас как пожелает. — Он повернулся к фон Алтхаузену. — Доктор, у вас не найдется что-нибудь выпить?

— Конечно, — отозвался тот, роясь в ящике для инструментов. — В буфете.

Рутвен встал.

— Сидите, старина, пока не свалились, — сказал он. — Я принесу.

Порывшись в буфете, он нашел бутылку коньяка и три почти чистых бокала. Вернувшись к столу, маркиз наполнил бокалы, наблюдая краем глаза за своим молодым другом. Джефф лишь недавно стал лордом Бессетом, и новое положение лежало на его плечах тяжким бременем. Причин было несколько, но главной из них был тот факт, что он никогда не рассчитывал унаследовать графство.

В отличие от Рутвена, которого воспитывали как наследника титула и состояния его отца, Бессет стал наследником, когда его сводный брат внезапно умер. Горе еще больше осложнило его и без того непростую жизнь. Еще до получения наследства он сделал себе имя и состояние как партнер в фирме его отчима. Помимо своих многочисленных метафизических дарований, он был талантливым архитектором и художником.

Когда доктор тоже уселся за столом, Рутвен поднял свой бокал.

— За «Братство»!

Они молча выпили. Рутвен украдкой изучал тени под глазами Джеффа. Несмотря на случавшиеся порой размолвки, он был привязан к молодому человеку. Они были знакомы как члены «Братства» и случайно встретились в Северной Африке, где Джефф работал над проектом строительства, осуществляемого французской колониальной администрацией.

Рутвен и Лейзонби наткнулись на Джеффа в марокканском борделе, где того обчистила пара сомнительных французов. Собственно, это была первая встреча Рутвена с Лейзонби. Они оба пребывали в полубессознательном состоянии, лежа, голые, на обтянутых красным шелком кушетках, с кальяном посередине и двумя красотками, в сонном удовлетворении после того, что можно было назвать оргией.

Вышло так, что Рутвен, случайно посмотрев на своего партнера по кутежу, когда тот приподнялся, потянувшись за рубашкой, обнаружил на его теле отметину, которую нельзя было ни с чем спутать.

Эмблему Стража.

Голос Джеффа прервал его воспоминания.

— Нас попросили принять послушника, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Из Тосканы.

Рутвен нахмурился.

— В связи с чем?

— За парня ходатайствует один из адвокатов, — пояснил Джефф. — Синьор Витторио. Доктора говорят, что он умирает.

Рутвен бросил взгляд на фон Алтхаузена.

— Доктора часто предсказывают события, — заметил тот, — которые не сбываются.

— Он тяжело болен, — возразил Джефф, — и в Тоскане смутные времена.

— Идут разговоры о войне против Австрии, — добавил доктор, — и свержении герцога Леопольда.

— Совершенно верно, — кивнул Джефф. — Витторио решил, что парню лучше перебраться сюда.

— У него есть Дар?

— Как я понял, только потенциал, но достаточный, чтобы Витторио опасался, что юношу могут использовать.

Рутвену не понравилась эта идея. Слишком часто молодые люди, подобно Лейзонби в молодости, не были готовы посвятить себя «Братству». Или были слишком ожесточены, подобно ему самому. Некоторые приходили к этой жизни, как Джефф, смирившись с судьбой и пройдя обучение у своей бабки, шотландской ведуньи. Лучше вообще не принимать эту миссию, чем принять, но не всем сердцем.

— Нужно проголосовать, — сказал Джефф. — У меня три голоса. Лейзонби и Мандерс отсутствуют. Вы не прибегнете к вето?

Рутвен задумался. В свое время при основании Общества Святого Якова было предусмотрено двенадцать голосов с правом вето. Им повезло привлечь в «Братство» маститых ученых — подобных доктору фон Алтхаузену, — но голосование и ответственность за решения возлагались на Основателей.

— Он посвящен? — требовательно спросил он. — Есть ли у него отметина?

— Не знаю, — сказал Джефф. — Но он приедет сюда через несколько месяцев с сопроводительными бумагами от Витторио.

— Белкади это не понравится, — предупредил Рут-вен. — Он не любит итальянцев.

— Белкади не любит половину человечества, включая вас, — невозмутимо отозвался Джефф. — К тому же он не является Основателем.

— А итальянцы ненавидят Лондон, — подхватил Рутвен. — С его сыростью и промозглым воздухом. Кто-нибудь предупредил парня?

Фон Алтхаузен хмыкнул.

— Какая муха вас сегодня укусила, Рутвен? — пробормотал он. — Вам следовало бы принять его. Кто знает, кто из нас и когда понадобится? Лейзонби застрял в Шотландии, а Мандерс занят своими политическими делами.

В словах доктора был смысл. К тому же Витторио был достойным человеком, который служил «Братству» задолго до рождения Рутвена.

— Когда он родился? — спросил он.

— Четырнадцатого апреля, — ответил Джефф.

Рутвен отодвинул свой пустой бокал.

— Ладно, — сказал он. — Но сообщите Лейзонби.

— Непременно. — Джефф допил свое бренди и сделал движение, собираясь встать.

Рутвен удержал его за локоть.

— У меня сегодня скверное настроение. По-хорошему, меня следовало бы выпороть.

Джефф улыбнулся.

— Я бы занялся этим, но уже тысячу лет не спал. Сил нет.

Это была пытка, которую они с Джеффом разделяли — в отличие от Лейзонби. Тот спал как ребенок, а после пьянок храпел как паровоз. Рутвен указал головой на потолок.

— У меня наверху есть лекарство от бессонницы.

Лицо Джеффа приняло непроницаемое выражение.

— Боюсь, я покончил с этой привычкой еще в Марокко, старина.

Рутвен пожал плечами:

— Это не опиум.

— Опиум, гашиш… Все это губит мозги, Рутвен.

— Возможно, — отозвался Рутвен, — но как-то надо выживать.

Доктор поставил свой бокал.

— Могу только повторить, что это химические вещества, изменяющие состояние мозга, — сказал он, бросив предостерегающий взгляд на Рутвена. — Их нужно использовать исключительно для обрядов — и только если они способствуют извлечению информации, а не подавляют ее, — что не является вашим случаем. Я бы посоветовал вам отказаться от них.

— И напиваться до бесчувствия подобно половине лондонских джентльменов? — Рутвен резко поднялся. — Не вижу особой разницы.

— Как хотите, — отозвался доктор. — Но лучше не идти на поводу у собственных демонов.

— Вы говорите как человек, который их не имеет, — посетовал Рутвен.

Но правда заключалась в том, что он начал подозревать — друзья правы. Впервые за долгое время Рутвен усомнился, что его проблемы сводятся к бессоннице и видениям.

После приезда Аниши и Лукана с мальчиками стало еще хуже. В доме, полном близких ему людей, он чувствовал себя еще более одиноким, чем обычно. Возможно, потому, что ему приходилось держать их на расстоянии. Это стало его второй натурой — потребность отгородиться стеклянным экраном от тех, кого он любил. Он перестал понимать самого себя.

А теперь в его доме поселилась мадемуазель Готье. Красивая, элегантная девушка, заставлявшая его желать, чтобы это стекло разбилось, возбуждавшая все его защитные инстинкты и ничего не дававшая взамен. Отчасти потому, что он не знал, как попросить. Да и, честно говоря, не осмеливался.

Вначале это казалось захватывающим — отделять вожделение от увлечения. Он никогда не встречал женщину, мысли которой не мог прочитать, хотя одни были более прозрачными, чем другие. И было несколько женщин, подобных Анджеле Тиммондс или его жене Мелани, от которых он мог закрыться на время усилием воли. Пока не разовьется глубокая и искренняя привязанность.

В юности Рутвен не понимал этого. До него не доходило, пока не стало слишком поздно, что чем сильнее любовь, тем шире открываются врата царства теней. Что он и объект его желания становятся подобными паре зеркал, висящих напротив друг друга в коридоре, позволяя ему заглядывать — все глубже и глубже — в бесконечность.

О, он женился на Мелани отнюдь не по любви. В двадцать три года он был слишком неопытен, чтобы сражаться с собственными демонами. Но Мелани, с ее мягкими белокурыми локонами и огромными голубыми глазами, была красива, и ее хрупкая женственность будоражила его чувства. Более того, положение ее отца — одного из самых могущественных людей в Ост-Индской компании — подвигло его отца заключить сделку даже раньше, чем Рутвен понял, что он и сам этого желает.

Вначале он радовался легкости, с которой ему удалось закрыться от Мелани, пока не понял, увы, слишком поздно, что все с точностью до наоборот. Увлеченный своей карьерой, он лишь через несколько недель осознал, что это она эмоционально отгородилась от него, предпочитая тихо горевать по молодому армейскому капитану, за которого отец запретил ей выйти замуж. Она неохотно принимала его ласки, скорее терпела их.

Но к тому времени они были уже женаты. А ее любимый вообще не стал тосковать о Мелани. Круг общения в Калькутте был узок, и он утешился с другой красавицей с богатым приданым.

Он женился на сестре Рутвена.

Но Рутвен продолжал грести на тонущей галере своего брака, видя надежду там, где ее не было. Сочувствие к Мелани, с ее розовыми надутыми губками и мерцающими глазами, завело его так далеко, что — глупец — он умудрился влюбиться в нее.

До своей женитьбы Рутвен пользовался большим успехом у женщин. Одинокие жены сотрудников компании и армейских офицеров явно находили его темные глаза привлекательными. А его Дар придавал его прикосновениям необычайную, завораживающую энергию. Без особых усилий он мог ввести женщину в состояние чувственной летаргии, которую он даже сейчас едва ли понимал.

Рутвен рано усвоил, что если он тщательно выберет партнершу, не будет питать к ней особых чувств и крепко закроет свой мозг, то успеет получить высвобождение раньше, чем его мозг взорвется. Он также заметил, что гашиш, а позже опиум, притупляет его восприятие, не подавляя чувственное желание, сжигавшее его изнутри.

Но с Мелани… чем больше она отгораживалась от него, тем больше ему хотелось заглянуть в ее внутренний мир.

И однажды ночью занавес приподнялся.

Он лежал поверх нее, глядя в полумраке, на котором она всегда настаивала, на свою жену с зарождающимся трепетом любви. И вдруг его мозг озарился подобно молнии в ночном небе. На одно ужасное, ослепительное мгновение он увидел — не только ее отринутые мечты, но и то, что произойдет с ними.

Он отпрянул, выплеснув свое проклятое семя на простыни.

Но слишком поздно…

— Рутвен?

Резкий стук в дверь вернул его к реальности. Он огляделся по сторонам, осознав, что Джефф ушел, а доктор смотрит за него, сидя напротив.

— Ответьте, ради Бога, — проворчал тот.

Рутвен встал и открыл дверь. В коридоре стоял Белкади, безупречный в своем черном костюме и белоснежной рубашке, словно он только что надел ее.

— Прибыл посыльный из Скотленд-Ярда, — негромко сообщил он, — с весьма коротким сообщением.

— Проклятие! — выругался Рутвен. — Что там?

— Сюда едет комиссар Нейпир. И просит вас уделить ему внимание. — Белкади на секунду замялся. — В общем, я подкупил парня. Он говорит, что это связано с француженкой, которая остановилась у вас. Дочерью Готье.

Рутвен снова выругался. Визит Нейпира был последним, что ему требовалось в данный момент. И конечно, он не сказал никому в клубе, что Грейс переехала в его дом. Но человек со способностями Белкади не нуждался в ясновидении, чтобы знать, что происходит в Лондоне. Именно по этой причине — не считая искренней симпатии — Лейзонби привел его в «Братство». Белкади был настоящей реинкарнацией Макиавелли.

Пальцы Рутвена крепче сжали ручку двери, пока он лихорадочно размышлял, испытывая острую потребность защитить Грейс.

— Где был Нейпир на прошлой неделе?

— У смертного одра богатого дяди, — ответил Белкади. — В Бирмингеме.

Рутвен указал головой в сторону лестницы и закрыл за ними дверь.

— Пусть его проводят в мой кабинет. Я буду там.

Наверху царила тишина. Рутвен миновал библиотеку, где Сатерленд корпел над пухлой Библией, наверняка одолженной у какого-нибудь ничего не подозревающего семейства под бог знает каким предлогом. Сатерленд верил, что Всевышний простит его маленькие прегрешения.

Проходя мимо открытой двери курительной комнаты, он помедлил. У окна сидел лорд Стаффорд, бывший лейтенант Александер, повесив трость на рукоятку кресла. Александер, один из протеже отца Рутвена, был еще одной жертвой войны, в данном случае — гибельного отступления британцев из Кабула.

Рутвен тоже был там с дипломатической миссией, пытаясь выяснить позицию Акбар-хана. В день его приезда афганский шах и его приспешники буквально воткнули нож в сердце индийской армии. Даже дурак мог предвидеть, чем это кончится. Рутвен видел это во всех ужасающих подробностях.

Но увы, такие видения не были привязаны к календарю. Ничего не добившись от британского командования, Рутвен в отчаянии, посреди афганской зимы, направился в Джелалабад, чтобы просить о помощи. Он ехал в сопровождении небольшого отряда и лейтенанта Александера.

Это была тщетная попытка и, пожалуй, самая большая неудача Рутвена. Они лишь на пять дней опередили исход британцев из Афганистана. Но они с лейтенантом выжили в отличие от тех, кто шел следом. Шестнадцать тысяч британцев — в основном женщин, детей и вольнонаемных — замерзли до смерти или были изрублены противником.

Странно, что он вспомнил об этом сейчас. Видимо, это имело какое-то отношение к Грейс, но он не мог сообразить какое. Вздохнув, Рутвен двинулся дальше. Его тревожила предстоящая встреча с Нейпиром. Чтобы комиссар полиция явился в клуб? Это было совсем не в его духе.

Погода стояла ясная, и окна библиотеки были распахнуты, несмотря на вечернюю прохладу. Рутвен хотел закрыть их, но передумал. Ни к чему создавать Нейпиру удобства: чем скорее он уйдет, тем лучше.

Вместо этого он налил себе бренди и остановился у открытого окна, глядя на вход в заведение Куотермейна. У дверей стоял Пинки Ринголд, весело болтая с Мэгги Слоун, известной в лондонском полусвете, в частности — своей связью с Куотермейном.

Не обнаружив ничего любопытного, Рутвен прислонился бедром к подоконнику и обвел взглядом кабинет. Хотя это была его любимая комната в клубе, он ни разу не был здесь после встречи с Грейс Готье.

Возможно, это было преднамеренно. В его сознании это место навсегда связалось с ней. Даже сейчас, стоило ему закрыть глаза, он ощущал ее аромат. Он досконально помнил, как она выглядела в тот день, сидя на диване напротив окна, с руками, изящно сложенными на коленях. Несмотря на панику в глазах и следы горя на лице.

Он не знал, что делать с ней. Поверить ей на слово или — когда она упала в обморок в его объятия — просто поцеловать. Но одну вещь он знал точно: она не любила Холдинга. Знал, потому что спросил ее об этом, причем довольно бессердечно. Даже тогда его влекло к Грейс.

В последние дни ему потребовалась вся его выдержка, чтобы держаться от нее подальше, доверив заботу о ее благополучии и безопасности своим домочадцам. Рутвен ограничился парой записок, где рассказал ей то немногое, что ему удалось узнать, продолжая вести существование отшельника в своем номере в клубе. Хотя никто не назвал бы его монахом.

Дверь открылась, впустив лакея, за которым следовал Нейпир. Слуга молча поклонился и вышел, оставив комиссара полиции стоящим на турецком ковре.

Рутвен поднял свой бокал.

— Добрый день, Нейпир, — произнес он ровным тоном. — Не присоединитесь ко мне?

Тот резко повернулся к окну.

— Рутвен, — раздраженно бросил он, — какого черта вы вмешиваетесь в дела полиции? И не делайте вид, будто это дружеский визит.

— При всем уважении, Нейпир, не могу представить себе обстоятельства, при которых мы с вами могли бы подружиться, — отозвался маркиз, отойдя от окна. — Тем не менее я предлагаю вам выпить.

— Дьявол вас подери, Рутвен! — рявкнул Нейпир, шагнув вперед. — На этот раз вы зашли слишком далеко.

— Разве? — улыбнулся маркиз. — Что бы я ни натворил, старина, я предпочел бы выслушать нотацию сидя.

Нейпир последовал за ним к креслу, сжав кулаки.

— Вы, сэр, не джентльмен, — заявил он. — Вы хитрый ублюдок, который использует Скотленд-Ярд в своих целях, который лгал мне в лицо и который пытается спасти от петли очередного…

Рутвен поднял руку, останавливая поток его красноречия.

— Ублюдка я вам прощаю, но с обвинениями во лжи не согласен. В чем я солгал вам?

— У вас с самого начала были собственные планы насчет этой француженки — я понял это, как только услышал об этом чертовом молитвеннике, — а теперь вы имеете наглость утверждать…

— Но в чем я солгал? — перебил его Рутвен. — И о каком молитвеннике идет речь?

Нейпир запнулся на мгновение.

— Вы утверждали… вы явились в мой офис и сказали…

— Что один из бывших служащих Холдинга обратился ко мне, — перебил его Рутвен.

— Вы дали понять, что это слуга! — рявкнул Нейпир. — А не невеста покойника!

— Вообще-то гувернантка — служащая, — спокойно отозвался Рутвен. — Она несколько месяцев прослужила у Холдинга.

— Чисто номинально, и вы это отлично знаете! — заорал Нейпир, правый глаз которого начал зловеще подергиваться. — А теперь вы прячете беглянку.

Рутвен приподнял брови.

— Беглянку? — небрежно отозвался он. — Это серьезное обвинение, старина. Видимо, у вас есть ордер на арест мадемуазель Готье.

Лицо Нейпира побагровело.

— Нет, но я могу получить его, как только пожелаю.

Рутвен задумчиво глотнул бренди.

— Вы уверены? — поинтересовался он. — В таком случае почему бы вам не попробовать?

— Клянусь, я бы отдал свою правую руку, чтобы узнать, на чем держится ваше влияние в верхах, — скрипнул зубами Нейпир.

Рутвен улыбнулся:

— Если вы сможете доказать, что мадемуазель Готье — убийца, я преподнесу ее вам на серебряном блюдце.

— В таком случае надеюсь, что у вас оно имеется, — буркнул Нейпир и, вытащив из кармана сложенный листок бумаги со сломанной восковой печатью, протянул Рутвену.

Маркиз осторожно взял листок, стараясь не смотреть в глаза комиссару и не касаться его пальцев. И тем не менее его сердце тревожно забилось. Даже не читая, он знал, что там написано. Знал на подсознательном уровне, не понимая, как и почему, без всяких видений.

Прочитав письмо, он резко поднялся, подошел к окну и прочитал его снова. Он не смотрел на Нейпира, который последовал за ним, пока не взял себя в руки.

— Когда это было написано?

— Ради Бога, там есть дата! — огрызнулся комиссар. — Холдинг написал это чертово письмо за неделю до своей смерти. Видимо, вовремя опомнился.

— Где вы его нашли?

— Один из моих сотрудников обнаружил его под фальшивым дном ее шкатулки для писем.

— Она никогда его не видела. — Рутвен сложил листок и вернул его Нейпиру.

— Что значит «не видела»? — недоверчиво переспросил тот. — Оно было среди ее вещей.

— Кто-то засунул его туда.

— Вы рехнулись? — вытаращил глаза Нейпир.

— Холдинг был в отъезде. — Рутвен сделал медленный вздох, стараясь подавить панику. — Накануне своей гибели он провел две недели в Ливерпуле. У вас ничего нет, Нейпир, кроме письма без конверта, адреса и печати. Как улика это ничего не стоит. Хуже того, это попахивает подставой.

— Вы считаете полицейских законченными дураками? — сердито бросил Нейпир. — Мы расспросили его делового партнера, Крейна. Он сказал, что Холдинг писал этой особе каждый божий день, когда был в отъезде. И всегда вкладывал свои личные письма в один конверт с деловыми, чтобы сэкономить деньги. Так все делают.

— Крейн видел это конкретное письмо?

— Нет, потому что…

— Я так и думал.

— Потому что он оставлял запечатанные письма на столе в холле каждое утро, — огрызнулся Нейпир. — У него не было ни времени, ни привычки читать чужие письма. Эта женщина опасна, Рутвен, и явно мстительна. Если я еще колеблюсь относительно ее ареста, то лишь в слабой надежде, что в конечном итоге она зарежет вас кухонным ножом.

Рутвен напрягся, свирепо сверкнув глазами.

— Вы не арестуете ее, — заявил он. — Если вы попытаетесь это сделать, я добьюсь, чтобы вы лишились работы. А если я не преуспею в этом, то оторву вам голову…

— Вы… Вы не смеете угрожать представителю ее величества!

— Я только что это сделал, — возразил Рутвен. — Вы не арестуете Грейс Готье. Вы дадите мне время самому разобраться в этом деле. Или пожалеете о том дне, когда появились на свет. Вы меня поняли, комиссар?

— Да пошли вы… — Нейпир шагнул к двери, распахнул ее и вышел в коридор.

Рутвен последовал за ним вниз по лестнице.

— Найдите Сент-Джайлса, — бросил он проходившему мимо лакею. — И подайте мою карету.

Они продолжали препираться, не замечая лиц, которые высовывались из дверей, провожая их удивленными взглядами.

— Это дело нуждается в дополнительном расследовании, Нейпир, — мрачно заявил Рутвен. — Мы явно что-то упустили.

— Мы? — загремел Нейпир. — Кстати, Рутвен, вы в курсе, что у вашего образца добродетели есть пистолет?

— Едва ли это запрещено законом, — парировал маркиз, хотя этот факт явился для него неожиданностью.

— Как и мышьяк, но невинные женщины не прячут пистолеты в ящиках для нижнего белья. — Комиссар схватил свое пальто и вышел наружу.

Рутвен последовал за ним.

— Не будьте наивным, Нейпир, — сказал он. — По вашему собственному утверждению, Холдинг писал ей каждый день в течение двух недель. Разве это похоже на человека, который, как вы сказали, опомнился?

Сквозняк захлопнул за ними дверь. Нейпир обернулся.

— О, вы полагаете, что видите всех насквозь, с вашими особыми талантами, — сказал он, презрительно скривив губы. — Думаете, я не слышал, что говорят об этом месте, где мы с вами находимся? Клянусь, будь у меня хоть крохотный шанс, я прикрыл бы эту лавочку, поставив жирную точку на вашем так называемом Обществе Святого Якова.

Люди пытались это сделать на протяжении четырнадцати столетий, подумал Рутвен. «Братство золотого креста» подвергалось жестоким гонениям, но не распалось, и вряд ли комиссар преуспеет больше, чем его предшественники.

— Вы слишком самонадеянны, Нейпир… — Он протянул руку, чтобы удержать комиссара за локоть, но нечаянно схватил за запястье.

Его голову словно пронзила молния вместе с мучительной болью. Каждая эмоция Нейпира вспыхнула как сухие дрова, охваченные пламенем: ярость, презрение и жгучая ненависть, свернувшаяся в его мозгу как змея. Рутвен попытался сосредоточиться, убеждая себя, что результат стоит мучений, но озарения не пришло. С Нейпиром это редко удавалось.

— Что, черт подери, с вами происходит? — словно издалека донесся до него голос комиссара.

Рутвен отдернул руку и сделал глубокий вздох, подавляя вспышку эмоций.

— Иисусе, Рутвен, у вас зрачки размером с полпенни, — пробормотал Нейпир. — Вы выглядите как ненормальный.

— Ради Бога, прислушайтесь ко мне! — отозвался маркиз, глядя ему в глаза. — Я только что видел опасность. А вы игнорируете ее на свой страх и риск.

Нейпир отвел взгляд и сделал знак проезжавшему мимо кебу.

— Знаете, Рутвен, таких, как вы, раньше сжигали на кострах, — сказал он, но в его голосе слышался испуг. — Командуйте своими «братьями». Я думаю, что вам скоро понадобится их помощь.

Рутвен в бессильной ярости наблюдал, как комиссар полиции забрался в кеб и укатил. Но когда экипаж отъехал, его взору открылось не менее неприятное зрелище.

На противоположной стороне улице стоял Джек Колдуотер, а рядом с ним — ухмыляющийся Пинки Ринголд.

— Вот оно, проклятие открытых окон, — произнес Колдуотер издевательским тоном. — Похоже, вы опять поцапались со стариной Роем.

Рутвен перешел через улицу.

— Колдуотер, — угрюмо сказал он. — Пора вам научиться уважать тех, кто старше и лучше вас.

Колдуотер сделал вид, будто защищается от удара.

— Ваше знаменитое хладнокровие опять дало слабинку, Рутвен? — отозвался он. — Это как-то связано с Лейзонби? Говорят, вы отослали его в Эдинбург под каким-то предлогом.

— Какое, черт возьми, вам дело, Колдуотер? — прорычал маркиз. — Может, Лейзонби изнасиловал вашу матушку в тюрьме?

На лице молодого человека мелькнула неприкрытая ненависть, и он сделал выпад. Но Рутвен схватил его за грудки и прижал к стене.

— Спокойнее, — процедил он.

Пинки перестал ухмыляться и втиснулся между ними.

— Остынь, Джек, — сказал он, упершись ладонями в грудь каждого. — Отпустите его, милорд. Подумайте, как это выглядит со стороны.

Рутвен сдался. Не хватает только, чтобы его призывал к порядку Пинки Ринголд.

— В один прекрасный день, Колдуотер, — он помедлил, чтобы в последний раз встряхнуть репортера, — я вас придушу.

— Если Лейзонби не доберется до меня первым, — парировал тот.

Пинки ткнул Рутвена локтем в живот. Выругавшись, маркиз отпустил Колдуотера, и тот кинулся прочь, вслед за кебом Нейпира.

Рутвен повернулся к Пинки.

— Спасибо, — произнес он, натянуто кивнув. — Могло быть хуже.

Пинки плюнул ему под ноги.

— Не благодарите меня, — отозвался он. — Он надоедливый сосунок, но мне он нравится. В отличие от некоторых слишком много мнящих о себе, учитывая, кто они есть на самом деле.

Рутвен улыбнулся:

— Намек на моих предков, Пинки? Или всего лишь на Белкади?

— Решайте сами, — буркнул тот, войдя в холл и захлопнув за собой дверь.

Спустя пятнадцать минут карета Рутвена остановилась перед его городским домом. Спустившись на землю, он отдал несколько коротких указаний Брогдену и вошел внутрь.

— Где мадемуазель Готье? — отрывисто спросил он у Хиггенторпа.

Дворецкий взял у него трость и шляпу.

— В оранжерее, милорд.

Проследовав по длинному коридору в оранжерею, Рутвен обнаружил там Анишу, которая сидела в своем любимом плетеном кресле с попугаем, пристроившимся у нее за спиной, и их новой гувернанткой, расположившейся рядом.

— Британский пленный! — приветствовал его попугай. — Помогите!

— Раджу! — Аниша отложила свое вышивание и поспешила ему навстречу. — Какой сюрприз!

Грейс встала и учтиво присела.

— Аниша. Мадемуазель. — Он поклонился каждой.

— Что это у тебя? — спросила Аниша, глядя на предмет, который он держал под мышкой.

— А, это. — Он чуть не забыл про жестяную коробку с лимонными леденцами. — Это для Тедди и Тома. Конфеты уже несколько дней дребезжат у меня в карете.

Глаза Аниши удивленно расширилась.

— Ты купил такую огромную коробку? Для двух маленьких мальчиков?

Рутвен исподлобья посмотрел на сестру, испытывая досаду. Он хотел как лучше, черт побери.

— Разве дети не любят конфеты?

Аниша улыбнулась.

— В следующий раз попроси, чтобы тебе взвесили кулечек, — сказала она. — Ладно. Я спрячу ее и буду выдавать им понемногу.

— Как пожелаешь, — буркнул Рутвен, хотя и понимал, что сестра права, и переключил свое внимание на Грейс. — Мадемуазель Готье, вы ездите верхом?

Та резко вскинула голову.

— Я? — В ее глазах мелькнула паника. — Да, а в чем дело?

— Я хотел бы, чтобы вы покатались со мной.

— Неожиданная идея.

— В парке, — коротко бросил он. — Вам хватит четверти часа, чтобы переодеться?

Грейс бросила неуверенный взгляд на Анишу, затем кивнула:

— Да, милорд. Я буду готова через пятнадцать минут.

— Спасибо, — сказал он.

Он повернулся и вышел, чувствуя взгляд Аниши, прожигавший его спину.

Грейс оказалась верна своему слову. Когда Рутвен сбежал вниз по лестнице, облаченный в сапоги и бриджи, с хлыстом под мышкой, она уже ждала его внизу, одетая в простой черный костюм для верховой езды и белую блузку с жабо впереди. На голове у нее лихо сидела черная шляпка с тремя перьями, завязанная под подбородком большим бантом.

Несмотря на мрачное настроение, Рутвен оставался мужчиной, способным оценить женскую красоту, а Грейс, несомненно, была усладой для глаз. Более того, она обладала чисто французской элегантностью, которая могла затмить даже самые роскошные наряды.

По поручению маркиза Брогден позаботился о том, чтобы из конюшни привели жеребца Рутвена и гнедую кобылку. Грейс чувствовала себя уверенно и вскочила в седло практически без посторонней помощи. Они развернули лошадей и двинулись в сторону Гайд-парка.

Как только они оказались за пределами слышимости конюхов, Грейс повернулась к Рутвену с обеспокоенным видом.

— Что случилось?

— Я хочу поговорить с вами, — коротко отозвался он. — Вне дома.

Спустя несколько минут они добрались до парка. Рутвен пустил коня резвой рысью, и вскоре они оказались вдалеке от экипажей и других всадников.

Бросив взгляд на Грейс, он увидел, что ее губы крепко сжаты, лицо побледнело, контрастируя с черным шелком шляпки, словно она собиралась с силами. Чего она боялась? Разоблачения? Или просто плохих новостей? Впервые в жизни Рутвен отчаянно хотел прочитать чужие мысли.

Но зачем ему это, когда достаточно спросить, и девушка сама скажет всю правду. Не будь он в этом уверен, ни за что не взялся бы помогать ей.

Тем не менее после прочитанного письма, которое показал ему Нейпир, аналитический ум Рутвена требовал: он должен учесть возможность того, что почти неодолимое влечение к Грейс туманит его мозги. Неужели там, где его Дар бессилен, он не способен судить о человеческой натуре? Он не верил, что Грейс убийца. Но вдруг она что-то скрывает? Вдруг в этой истории есть нечто такое, что она ему не рассказала? Его тревожило, как отчаянно он желает знать правду. Рутвен чувствовал себя слепым, как и сказал Анише.

Как, во имя Господа, обычные люди строят свои отношения? Как мужчина может доверять женщине, не зная, что она думает на самом деле? Мысль о том, что он никогда не сможет заглянуть в душу Грейс, была столь же воодушевляющей, сколь… и гнетущей.

Даже поцелуй, на который он соблазнил Грейс, явился для него новым, безумно волнующим опытом. Раньше, за редкими исключениями, когда Рутвен начинал ухаживать за женщиной, он с самого начала знал, что та отвечает ему взаимностью. Но Грейс пробудила в нем инстинкт охотника, и когда она трепетала от его прикосновений, его душа и тело наполнялись ликованием. Боже милостивый!

Неужели он ухаживает за Грейс Готье?

Это никуда не годится. Даже если Грейс не девственница, она определенно неопытна. Более того, он не собирается повторять ошибку с женитьбой. Когда их отношения начнут развиваться, он сможет постигнуть ее душу, узнать, о чем она думает, к чему стремится. Но рассудок быстро отступал под натиском страсти. С того жаркого поцелуя в Уайтхолле Рутвен потерял способность ясно мыслить. Его бессонные ночи превратились в пытку. Он жаждал Грейс всей душой или тем, что осталось от нее. И хотя нашлось бы немало женщин, готовых его утешить, Рутвен даже не задумывался о такой возможности. Он устал совокупляться подобно животному, когда его мозг лишь наполовину участвует в процессе.

Впереди виднелось несколько деревьев с лужайкой внутри. Когда они добрались до нее, Рутвен свернул с верховой дорожки. Грейс двинулась следом, поравнявшись с ним.

— Что случилось? — поинтересовалась наконец она.

Маркиз оторвал взгляд от жилки, пульсирующей у нее на шее.

— Грейс, — тихо спросил он, — у вас есть оружие?

Ее лицо едва заметно дрогнуло.

— Что? Нет! — Она замолкла, колеблясь. — Вообще-то да. У меня сохранилось оружие моего отца.

— Это интересно!

— Набор револьверов системы Кольта, подарок мамы по случаю юбилея. Но у меня нет патронов, так что мальчики не могут случайно… — Она нахмурилась. — О Боже! Что произошло?

От облегчения Рутвен на мгновение прикрыл глаза. Это пистолеты ее покойного отца. Понятно, что она возит их с собой. Вполне возможно, что в тех потертых сундуках, которые доставили в его дом, содержится все ее достояние. Ведь она дочь военного.

Рутвен спрыгнул на землю и помог спуститься Грейс, придерживая ее за талию, такую тонкую, что у него мелькнула мысль, не святым ли духом она питается.

— Спасибо, — сказала она.

Вместо того чтобы отпустить, он притянул ее ближе, вдыхая ее аромат и скользя глазами по ее лицу. Руки Грейс задержались на его плечах, затем скользнули вниз. Это был знак — возможно, от Бога. Рутвен заставил свои пальцы расслабиться и отпустил ее.

— Грейс, — сказал он, — вы знали, что Итан Холдинг собирался разорвать вашу помолвку?

Она замерла.

— Прошу прощения?

— За неделю до возвращения из Ливерпуля, — объяснил Рутвен, — Холдинг написал вам письмо, где сообщал, что передумал жениться на вас.

Она медленно моргнула.

— Это что, шутка? — прошептала она. — Кто вам это сказал?

— Нейпир.

— Он ошибается. Не было никакого письма. И отношение мистера Холдинга ко мне не изменилось. Я уверена.

— Грейс, вспомните записку, которую подсунули вам под дверь в ту ночь, — настойчиво произнес Рутвен. — Ту, которая показалась вам странной.

— Да-да, я помню. — Она прижала к губам дрожащие пальцы. — Там говорилось, что он хочет объяснить… нет, извиниться.

— И он назвал вас «мисс Готье», — напомнил Рутвен. — Вы сказали, что это было необычно. Он обращался к вам столь официально.

— В письмах он называл меня нужными словами, — согласилась она.

— Но все могло измениться в том случае, если он решил разорвать помолвку, — настаивал Рутвен. — Тут уж не до нежностей.

— Пожалуй. — Она уронила руку в явном замешательстве. — Нет-нет. Я бы сразу почувствовала. И потом, за обедом явно ощущалось бы напряжение.

Рутвен и сам не знал, что думать.

— Вы говорили, что мистер Холдинг поссорился с Крейном?

Грейс нахмурила лоб.

— Разве? Они действительно обменялись раздраженными словами. Но я не назвала бы это ссорой.

Рутвен принялся расхаживать по крохотной опушке, задумчиво постукивая хлыстом по голенищу сапога и придерживая Грейс рукой за талию.

— Нейпир показал мне письмо о разрыве помолвки, — сказал он наконец. — Может, кто-то не смог передать его вам? Или скрыл? Другое объяснение — подделка, но это означало бы, что вас хотели подставить.

Грейс покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Я очень хорошо разбираюсь в мужчинах. Но если вам нужны доказательства, пожалуйста. После того как мы решили пожениться, он по прибытии домой сразу направлялся в классную комнату. Целовал девочек, а затем… — Она замолкла.

— И что затем? — спросил Рутвен.

— А затем он устраивал целый спектакль, склоняясь над моей рукой, — сказала она дрогнувшим голосом. — Он целовал ее и объявлял, что я его королева, а его дочери — принцессы. И что мы все будем счастливо жить во дворце. Чепуха, конечно, но девочкам это очень нравилось, и мы все смеялись. Все это он проделал… и в тот день. В день своей смерти.

Рутвен подавил нелепую вспышку ревности. В голосе Грейс явственно слышалось горе. И хотя она сказала, что не любила Холдинга, впервые после смерти Мелани он поймал себя на том, что наблюдает за выражением лица женщины, ловя каждый намек на ее истинные чувства.

Лейзонби уверял, что чувства отражаются в глазах, мимике и жестах человека, и нет нужды читать его мысли, достаточно наблюдать. Более того: он утверждал, что для этого нужен талант. Что бы это ни было, Рутвен вдруг пожалел, что не обладает им.

— Иисусе, все это слишком сложно, чтобы понять, — пробормотал он.

На лице Грейс промелькнула боль, быстро сменившаяся гневом.

— Значит, вы мне не верите, — произнесла она бесстрастным тоном.

— Я этого не утверждал, — возразил Рутвен.

— А по-моему, это очевидно! — резко бросила она.

— Просто… я не все понимаю.

— Тут нет ничего сложного, — отозвалась Грейс. — Либо вы доверяете человеку, либо нет. Без всяких гарантий.

Она была права. В ее мире все обстояло именно так.

Пока Рутвен пытался найти слова, чтобы объяснить свое поведение, Грейс заговорила более резко, чем он когда-либо слышал.

— Итак, позвольте подвести итог, — сказала она. — Полиция нашла отцовское оружие в моих вещах и сделала вывод, будто я вынашивала план преступления. И кто-то подделал письмо мистера Холдинга, чтобы у меня обозначился мотив для убийства.

— Грейс, я не говорил…

— Но если все это так, — перебила его она, повысив голос, — почему я не застрелила беднягу? Зачем возиться с ножом? И подсовывать под дверь записку? — В ее голосе послышались истерические нотки. — Хорошо, что я оставила папину саблю у его брата. Один Бог знает, в чем еще меня могли бы обвинить.

Рутвен схватил ее за локоть.

— Грейс, они нашли письмо среди ваших вещей, — сказал он.

Девушка замерла, вглядываясь в его лицо.

— О Боже. Это… невозможно.

— Нейпир сказал, что оно было спрятано в вашей шкатулке для писем, — сказал он. — Под фальшивым дном.

— Где-где? — прошептала она. — Какая чушь! Моя шкатулка отделана бархатом. Нижняя панель давным-давно отклеилась, но называть ее «фальшивым дном»?..

— Грейс, я…

Она подняла на него глаза, огромные и испуганные, как у дикого зверька, попавшего в ловушку.

— О Боже! — Девушка нервно сжала руки. — Кто-то действительно хочет, чтобы меня обвинили в этом убийстве. Кому-то нужно подставить меня…

Она попятилась, испуганно глядя на маркиза. Рутвен покачал головой.

— Успокойтесь, Грейс, — мягко сказал он. — Надо все тщательно обдумать.

— Вы уже подумали, — возразила она. — И я тоже. Теперь я вижу, как это выглядит. Вы не знаете меня. И не знаете, чему верить.

Рутвен протянул к ней руки.

— Грейс, мне кажется, что я знаю вас, — тихо произнес он.

— Вам кажется. Но вы сомневаетесь. — Она схватила поводья своей кобылы. — Я хотела бы вернуться. Пожалуйста, отвезите меня назад. Мне нужно собрать вещи.

Рутвен схватил ее за локоть и повернул к себе так резко, что лошадь отпрянула.

— Не валяйте дурака, Грейс. Я не просил вас уехать.

— Значит, вы тоже не отличаетесь умом, — прошептала она. — О, как я сожалею о том дне, когда решила вернуться в Англию! И о том дне, когда встретила вас.

— Грейс! — Он схватил ее за предплечья и притянул ближе. — Что вы несете?

— Я не была готова к встрече с таким человеком, как вы. — У нее вырвалось рыдание. — Я не верила, что могу… О, не знаю! Я всего лишь хочу вернуться к тете Абигайль. Прошу вас.

Он явно задел ее чувства. Он что-то значит для нее.

Впервые в жизни Рутвен понял, что ему придется сделать выбор, не полагаясь ни на что, кроме своего сердца. Ему придется довериться Грейс — слепо, без оглядки. Ибо даже сейчас, когда он держал ее достаточно близко, чтобы поцеловать, он не чувствовал ничего, кроме огромного желания ее защитить.

— Грейс! — Он крепче сжал ее руки. — Я доверяю вам. Я ни на секунду не помышлял, что вы могли причинить вред другому человеку. И если вы утверждаете, что Холдинг не разрывал помолвку, то, значит, так оно и было.

— Нет, — прошептала она. — Вы только хотите верить мне, а это не одно и то же.

Внезапно ему захотелось сжать ее в объятиях, опьянить ласками и показать, что он испытывает к ней, физически и духовно. И все-таки для него сейчас важнее было другое — чтобы Грейс поверила ему, поверила сердцем, а не умом, затуманенным испугом. Поэтому Рутвен притянул ее к себе и крепко обнял. На мгновение она напряглась, противясь, но в конечном итоге приникла к его плечу.

Он сдернул с головы девушки шляпку и прижался губами к ее макушке.

— Проклятие, Грейс, не говорите мне сейчас ничего, — сказал Рутвен, касаясь губами ее волос. — Хорошо? Я доверяю вам. И обязательно выясню, кто стоит за всем этим. Обещаю.

— Но вы… не можете остановить Нейпира. Это не в ваших силах.

Он пригладил выбившиеся пряди у нее на виске.

— Уже остановил, — отозвался он, ощущая свинцовую тяжесть во всем теле. — Вам придется самой написать ему — только тогда он появится на нашем пороге. Иначе не осмелится.

«На нашем пороге…»

Да, теперь Грейс принадлежит ему. Она живет под его крышей и пользуется его покровительством — в том единственном смысле, который имеет значение для джентльмена. Будь она святой или грешницей, он поклялся защищать ее. И впервые в жизни Рутвен не задумывался о том, правильно ли поступает.

Повисло молчание, нарушаемое только птичьим щебетом и шорохом листьев, раскрашенных первыми осенними мазками.

— Грейс, прошу вас, успокойтесь. — Он приподнял ее подбородок пальцем.

— Спасибо, Рутвен. — Она подняла на него полные слез глаза. — Спасибо.

Он отпустил ее и отступил на шаг, помня свое обещание, данное ей. И себе.

— Пойдемте, пока я не забылся снова, — хрипло произнес маркиз, отвязав вожжи от ветки дерева. — Давайте прогуляемся, и вы расскажете мне все, что знаете, о каждом из обитателей Белгрейв-сквер.

Она одарила его трепетной улыбкой.

— Попробую.

Они неспешно двинулись через опушку, ведя в поводу лошадей.

— Начнем с дворецкого, — сказал Рутвен. — Разве не они всегда оказываются виновными?

Грейс рассмеялась.

— Только не бедный Трентон. Я обожаю его.

— Серьезно, Грейс, нужно составить список подозреваемых. Пусть Белкади проверит их и вытрясет все скелеты, которые прячутся в шкафу. Если понадобится, я сам поговорю с каждым.

— Но с какой целью? — спросила она. — Что они скажут вам, чего не сказали мистеру Нейпиру?

Очень много, подумал Рутвен. Он уже страшился этого.

Они прошли почти через весь парк, пока Грейс перечисляла, одного за другим, всех домочадцев, ни один из которых явно не отличался, к счастью — или к сожалению, — склонностью к убийству.

Ближе к Парк-лейн толпа стала гуще. По аллеям катили кареты вперемежку со всадниками, а на обочинах и лужайках прохаживались няни с детскими колясками. В этой обстановке Грейс почувствовала себя немного лучше.

Увы, ненадолго.

У пруда плотная невысокая блондинка наблюдала за двумя девчушками, кормившими хлебом уток в пруду. Позади них на расстеленном одеяле стояла корзинка — видимо, с остатками пикника.

Одна из уток проскочила между девочками. Старшая, восторженно взвизгнув, кинулась за птицей, которая, хлопая крыльями и обиженно гогоча, вернулась в воду.

Но девочка уже забыла об утке.

— Мадемуазель! — крикнула она, бросившись к Грейс. — Мадемуазель! Постойте!

— Анна! — Глаза Грейс засияли. Она уронила вожжи и присела, заключив девочку в объятия. — Как чудесно вы выглядите! Я так скучала по вас!

Девочка отстранилась, дрожа от возбуждения.

— Мадемуазель, у меня теперь есть пони! — сообщила она. — И маленькая повозка. Тетя разрешает мне править самой.

На лице Грейс промелькнула боль, но она улыбнулась.

— Правда? — сказала она, глядя на младшую девочку, которая робко приблизилась. — О, Элиза! Дай мне посмотреть на твои косички. Какая элегантная прическа!

Девочка просияла, продемонстрировав недостающий зуб.

— Это мисс Эффингер меня причесала.

— Мадемуазель, вы не могли бы навестить нас? — нетерпеливо воскликнула Анна. — Пожалуйста! Я покажу вам своего пони.

— Он такой хорошенький, и мы назвали его Какао, — радостно сообщила Элиза. — Он такого же цвета.

Но блондинка уже спешила к ним с испуганным выражением на лице.

— Анна! Элиза! — воскликнула она с сильным акцентом. — Успокойтесь!

Грейс отпустила девочку и выпрямилась.

— Прошу прощения, — сказала она, протянув руку. — Я Грейс Готье. Я была их гувернанткой.

Улыбнувшись, блондинка пожала ей руку, но в ее улыбке не было тепла.

— Добрый день, — отозвалась она. — Я мисс Эффингер.

— Рада познакомиться, — сказала Грейс. — Миссис Лестер не скупится на похвалы в ваш адрес.

— Она очень добра.

Рутвен подступил ближе, держа за спиной руку с хлыстом.

— Лорд Рутвен, к вашим услугам, — представился он, поклонившись. — Я друг мадемуазель Готье.

Грейс залилась румянцем.

Мисс Эффингер учтиво присела, хотя ей не удалось полностью скрыть свое удивление.

— Очень приятно, милорд, — промолвила она. — Надеюсь, вы извините, нас ждет экипаж за углом.

— В таком случае позвольте мне свернуть ваше одеяло, — предложил маркиз, вручив вожжи обеих лошадей Грейс, которая засыпала гувернантку вопросами.

— Девочки хорошо себя чувствуют? — спросила она с тоскливыми нотками в голосе. — Как они спят? Вернулись к учебе?

— С ними все в порядке, — заверила ее мисс Эффингер. — Сельский воздух явно пошел им на пользу.

— Там есть большой двор, с фонтаном посередине, — восторженно вставила Анна, — где мы катаемся на пони. Но Элизе не разрешают править. Только мне.

— Значит, вы приехали погостить на Белгрейв-сквер? — спросила Грейс, гладя девочку по голове.

— Да, повидаться с мисс Крейн, — сообщила мисс Эффингер прохладным тоном, — и забрать кое-какие вещи из классной комнаты. Миссис Лестер решила, что девочкам лучше погулять, пока еще погода позволяет.

— Очень разумно, — сказала Грейс, улыбнувшись, и отступила на несколько шагов, но Рутвен видел, чего ей стоило держать себя в руках. — Уверена, что вы полюбите Анну и Элизу, как я.

— Разумеется, — отозвалась гувернантка с натянутой улыбкой, взяв у Рутвена корзину с одеялом. — Спасибо, милорд, весьма вам обязана.

Троица двинулась прочь, но девочки все время оглядывались. Старшая помахала рукой с грустным видом.

— До свидания, мадемуазель Готье!

Рутвен чувствовал, что Грейс колеблется.

— Мисс Эффингер! — окликнула она гувернантку.

Та обернулась.

— Да?

— Могу я написать девочкам?

Женщина неуверенно кивнула.

— Это будет очень мило с вашей стороны, — сказала она. — Но возможно, вначале вам следует написать миссис Лестер?

Это был отказ, сделанный в самой мягкой форме из всех возможных, но сердце Рутвена сжалось от боли за Грейс.

Они стояли на небольшом возвышении, провожая взглядом троицу, направлявшуюся к выходу из Гайд-парка. Там ждала большая карета, рядом с которой стояли две хорошо одетые дамы.

— Смотрите, это Фенелла! — воскликнула Грейс. — И миссис Лестер.

Она подняла руку, собираясь помахать им, но женщины демонстративно отвернулись. Одна из них открыла дверцу кареты, видимо, собираясь забраться внутрь. Рутвен придвинулся ближе к Грейс и сжал ее руку в своей ладони.

Это был жест утешения, один из тех, которых он обычно избегал. Но с Грейс физический контакт казался естественным. Это был слишком тревожащий знак, чтобы Рутвен позволил себе размышлять над ним.

Впрочем, в данный момент его заботила только Грейс. Он знал, что порой тысячи мелких порезов — нанесенных бездумными замечаниями, холодным пренебрежением и снисходительными взглядами — более мучительны, чем удар ножом. И сожалел, что не может защитить Грейс от неприятностей.

Конечно, она не причиняла вреда Итану Холдингу. Это было просто невозможно — хотя бы потому, что она не могла так поступить с его детьми, на которых смотрела с такой любовью. Ему было стыдно, что он когда-то сомневался в ней.

Из горла Грейс вырвалось приглушенное рыдание.

— Они кажутся такими счастливыми, — сказала она. — Правда? Больше всего я хочу, чтобы они были счастливы.

— Думаю, с девочками все в порядке, — заметил Рут-вен. — Семья позаботится о них. Дайте время.

Внезапно на лице Грейс отразился страх, если не ужас.

— Mon Dieu, а вдруг они узнают? — Ее голос упал до шепота. — Дети любят подслушивать.

Рутвен не стал притворяться, что не понял ее.

— Вряд ли кто-нибудь станет открыто обвинять вас, Грейс, — сказал он, молясь, чтобы это было правдой. — Они не посмеют. И уж точно не в присутствии детей. Пойдемте, пора возвращаться домой. Становится прохладно.

Он помог ей забраться в седло, и они выехали из парка в молчании. У Грейс был такой вид, словно она потеряла всякую надежду. Как будто из ее груди вырвали сердце. Она очень любила детей, понял Рутвен. Возможно, это и было главной причиной ее помолвки с Холдингом. Тем печальнее для нее.

Но что он может предложить ей? Ничего. Остаток пути маркиз провел в размышлениях на эту тему.

Но, прибыв домой, они обнаружили, что их ждет еще один сюрприз.