Тень воина

Глава 10

Игнациус приходил в себя тяжело, словно складывался из частей после глубокого похмелья. Одна часть к другой, другая — к третьей…

Мыслями он был ещё там, на поляне, среди запахов травы и коней, но нескладное тело уже неуютно устроилось на лавке. Болела спина, жгло лицо. Перед глазами всё искрилось, словно он стоял в шаге от освещённого полуденным солнцем фонтана, но кожа почему-то не ощущала прохлады. Брызги были колючими и кололи кожу. Он откинулся назад, и только когда голова ударилась обо что-то твёрдое, понял, что сидит, а не стоит.

Прямо перед собой он увидел горку блестящей крошки. Она походила на горсть соли — крупной, шершавой и сверкающей как свежий снег. Маг готов был по-детски лизнуть её, но в голове тяжело заворочалась мысль, что не может быть тут соли — неоткуда ей тут взяться.

«Тут? — подумал он — А где это тут?»

Лицо продолжало гореть и оттуда на столешницу падали и падали крупинки. Игнациус провёл ладонью по лбу. Кровь. Голова от этого движения стала работать яснее. Сразу за кучей непонятно чего стоял знакомый рыбий хвост. Подставка. Маг выругался. Злость сразу вернула его в реальный мир, заставив вспомнить и где он, и что с ним произошло…

Проклятый волхв! Он лишил его Шара!

Маг ткнул пальцем в кучу стеклянной крошки, вытащил оттуда крупинку покрупнее, покатал её между пальцами. В пальце кольнуло и крошка рассыпалась в мелкую пыль.

Однако, какая сила!

Сам он такого сделать не мог, да и не слышал никогда, чтоб это мог сделать кто-то другой, а вот Белоян…

Да-а-а-а-а-а. Одно это знание стоило всех нынешних неприятностей, а к тому же он сейчас обладал не только им. Не вставая с лавки, он толкнул створку окна.

Ночь. Луна заливала светом город дикарей и небо, скрывая звёзды.

— Река, — сказал сам себе Игнациус. — Река и дорога… И не так уж и далеко…

Он взвесил свои силы и честно признался себе. — Найду конечно…

Сняв с шеи мешочек, он растянул завязки и с наслаждением вдохнул резкий запах. Губы сами собой улыбнулись. Ничего, что он сейчас слаб. Сейчас слаб — завтра силён… Ничего. Его сила всегда с ним… Поковырявшись в глубине мешочка двумя пальцами он достал корешок и сунул его за щеку. Горечь принесла силу, и избавление от боли. В голове словно ветер пронёсся, выдувая оттуда сумерки и впуская лунную ночь.

Он рассмеялся и рукавом смахнул на пол осколки стекла.

Теперь здесь его ничего не задерживало. Конечно он не узнал главного — где колдун, но половину главного всё-таки разузнал. А значит узнает и всё остальное. Рано или поздно Митридан появится рядом с мешком со колдовскими вещами. В этом он был уверен.

Покидав вещи в мешок и прихватив ковёр, он выбрался на крышу.

Серебристый свет, где-то далеко ласкавший крыши Вечного города проливался на деревянные крыши, истоптанные дождями и иссечённые снегом. Мелкие деревянные плашки под этим светом казались чешуёй огромной рыбы, а Луна — огромным рыбьим глазом с безразличием взирающий на суетный мир людей.

— Да, — прошептал маг. — Придётся посуетиться…

Когда-то (сколько же лет назад?) в детстве он любил ловить рыб. Толстых, глупых рыб, которые любили толстых глупых червяков. Ни те ни другие не знали, что в мире, где жили они, именно он был главным. Он распоряжался их жизнью и смертью. Теперь предстояла ещё одна рыбная ловля, в которой роль червяка и рыбы досталась этому незнакомцу и Митридану. А дальше всё должно было пойти так же гладко, как проходило в детстве.

У него уже был план — догнать безвестного путника и вместе с ним дождаться Митридана. Но ожидание это начнётся не сейчас, а только тогда, когда он выберется из этого города. Это тоже могло оказаться непростой задачей. Не откладывая возможных неприятностей, он расстелил ковёр, уселся на нём, зажав мешок между ног, и произнёс заклинание…

…Что происходило совсем рядом. Близко — близко.

Хайкин вздёрнул голову, отвёл взгляд, но Круторог ударил кулаком по столу, возвращая его внимание к себе.

— Как это не сгорел? А черепки?

— Черепки — не черепа…Да и не кости…

Волхв попытался отстраниться от этого мира, увидеть то, что происходит совсем рядом, в мире, где Слово и Сила переплелись между собой, но Крутого в сердцах швырнул в стену кубок и стало вовсе уж не до этого.

— Где же он тогда?

— Змею на груди ты пригрел, князь… Гада. Умного гада…

Хайкин говорил спокойно, стараясь, всё же, сквозь княжеское недовольство, мысленно нащупать то, что в это мгновение творилось где-то по соседству. Глаза бы прикрыть, прислушаться, да куда уж тут…

— Ты не жмурься, не жмурься… В кота со мной не играй…

Волхв открыл глаза. Перед лицом висел княжеский кулак, а из него торчало чёрное перо.

— Гад, говоришь? А что ж ты его не одолел? Что ж ты только перья по карманам и можешь совать?

Увидев перо, Хайкин, словно и не с князем говорил, вдруг отшатнулся в сторону и ладонью по княжескому кулаку саданул. Князь, ещё не понявший что случилось, охнул, разжал пальцы и перо, выскользнуло из них, упало на стол. Зашипев что-то по сарацински, волхв проворно взмахнул рукой, словно муху ловил, но не вышло у него. Неожиданно тяжело, словно превратилось в железо, перо шлёпнулось на стол и раскололось на несколько частей. Хайкин, уже понимая что сейчас произойдёт, дёрнулся назад, а вот князь, словно бес какой в спину толкал, наоборот — наклонился над ним.

— Белое было, — сказал он озадаченно. — Кто подменил?

Хайкин отвечать не стал — не до того было. Любопытство княжеское могло им обоим дорого стать. Осколки, что разлетелись по столу, в один момент каким-то непостижимым образом рассыпались порошком. Круторог перевёл взгляд на волхва. От княжеского гнева уже и следа не осталось. Он смотрел, не понимая что происходит, а вот выпученные глаза волхва лучше всего говорили, что этот-то понимает, что тут творится.

А порошок на столе уже исходил чёрным, блескучим дымом, словно в сырой костёр кто-то вдруг вздумал пригоршнями бросать золото. Князь заворожено смотрел на расточаемое незнамо кем богатство, а волхв вдруг заорал не своим голосом. Не заорал даже, а заблеял:

— Берегись, князь! Назад!

Стол вдруг ожил, изогнулся дугой.

Хайкин, словно предвидел это, обеими ногами отбросил его от себя и князя и, ударившись о стену, тот распался на куски, как будто изнутри его изъели жуки-древоточцы.

Князь сидел на месте, не зная, что делать. Если б сеча! Если б враги кругом да меч в руках! А вот волхв — этот сразу понял, что к чему. Не церемонясь, он вырвал из другого княжьего кулака кубок и запустил им в окно. Посыпались осколки. Они ещё звенели, опадая на пол, как волхв уже стоял около окна и метал за оторванную раму куски, занявшегося весёлым сиреневым пламенем стола во всё горло крича одно только слово:

— Пожар!

Князь воспрянул духом.

Пожар! Пожар — это уже понятно. Оторопь соскочила с него, и он закричал, что было силы:

— Люди! Пожар!

Дверь тут же вынесло от мощного двойного удара, и в горницу мешая друг другу ввалились дружинники, что стоя у дверей, оберегая покой князя. Этим мгновения хватило, чтоб разобраться, что к чему. Вбросив ненужные мечи в ножны, они стали срывать со стен уже дымившиеся шкуры.

— Стол не трогать! — крикнул волхв, прервав сарацинское бормотание. — Со столом я сам…

На обычный огонь он внимания не обращал. Он хватал и выбрасывал дерево, оплетённое волшебными сиреневыми языками. Когда последний кусок улетел за окно волхв свесился вниз и прокричал.

— Песком его, песком… От стен оттаскивайте… Пусть сам выгорит…

Несколько мгновений он стоял, приглядываясь, как выполняют его приказ, потом повернулся к князю.

— Что это? — грозно спросил князь.

— Пожар, — устало ответил волхв, косясь на лавку. Князь намёка не понял и снова спросил.

— То, что это пожар я и сам понял, без волховской помощи… Это что?

Он ткнул ногой в ворох шкур, что лежали прямо перед ним, как раз в то место, где только что стоял стол. Поняв, что разрешения не дождёшься волхв сам уселся.

— Это? Это мне привет от твоего колдуна…

Княжеские брови поползли друг к другу, словно две тучи. Он услыхал в словах волхва скрытый упрёк.

— Я перо от тебя получил…

— От меня ты белое получил, — поправил его Хайкин. — А принёс какое? Чёрное?

Князь кивнуть не кивнул, но по глазам было видно, что согласился с волхвом и тот продолжил:

— Он моё колдовство пересилить не смог, а вот своё туда втолкнуть исхитрился…

— Чёрное?

Волхв засмеялся. Теперь-то, конечно, всё это казалось смешным.

— Скорее сиреневое…

Князь не понял, и Хайкин совершенно серьёзно сказал:

— Колдовство оно и есть колдовство. Цвет тут не причём…

Несколько мгновений князь молчал, приводя мысли в порядок, а потом спокойствие соскочило с него, словно крышка с вскипевшего котелка:

— Хайкин! Ты найди его мне! Найди!

… Теперь луна не казалась ему безразличным рыбьим глазом. Волчий вой, что изредка долетал до него с тёмной земли, живо напоминал об опасностях, стерегущих его там. И слава Богам, что только там! Небо вокруг было пустым — даже звёзды исчезли, залитые небесным светом, зато внизу всё было видно как на ладони. Первое время он держался глазами за дорогу, боясь заблудиться, но потом осмелел и стал посматривать по сторонам. Если небо, в котором он был единственным путником, дремало, то земля спала. Если днём она просто пустыней, то ночью она гляделась пустыней безжизненной — не было там ни огней, ни городов. Напоминанием о богатстве этого края серебром блестела в темноте листва деревьев, да и сама луна трижды драгоценным слитком отразилась в огромных озёрах, что промелькнули под ним.

Светлая лента дороги, словно отражение млечного пути, плавно изгибалась среди блестящей черноты леса, пролегла между ними.

«Как найти? — подумал Игнациус, — Как подойти, чтоб не спугнуть?…»

Мысли, конечно, не бежали, перепрыгивая друг через друга, но суета там какая-то наблюдалось. Слишком много зависело от первой встречи.

Конечно, самое простое — сказать Слово послушания, но что-то глупее этого было трудно придумать. Митридан, когда придёт на встречу с этим оборванцем обязательно почувствует, что тот находится под заклятьем. Нужно было придумать что-то иное, что не насторожило бы хитрого колдуна. Только что? Пока в голову ничего путного не пришло. Ладно. Завтра утром что-нибудь придумается. Ночь — хорошая советчица.

Реку он увидел издали и сразу узнал место — две берёзы и ёлку, что торчали около брода, он хорошо запомнил.

Над знакомым местом он снизился. Темноты внизу не было, и он сразу нашёл поляну. Пустую поляну. Теперь на ней не было ничего, кроме крови и следов, оставленных людьми и лошадьми. Князь, или кто он там был, забрал с собой всех. Даже песиголовцев.

— «Аккуратен, — подумал Игнациус. — Дальновиден. Головой думает, не сердцем… Всё себе в заслугу поставит…»

Он князя отлично понимал. Оставь он их тут — завтра же кто-нибудь увидит и слух пустит, что кругом песиголовцы тысячами. От этого жизнь в округе замрёт, купцы товары попрячут и шкуру драть княжеским сборщикам будет не с кого… А привезёт их с собой на чей-нибудь двор, вывалит на обозрение — так сразу он и победитель песиголовцев и спаситель этого медвежьего угла. И купцам — никакой помехи… Пусть ходят где хотят, ездят, двигают золото из одного конца державы в другой…

Купцам?

Он подумал, подумал и кивнул, соглашаясь, сам с собой. Конечно же, купцам…

Костёр горел не призывно, а просто так. Вроде как сам по себе. Дым от него Гаврила увидал ещё из-за поворота. Сперва страшно стало — вдруг разбойники, но потом сообразил. Разбойники у дорог не ночуют, им бы чащобы, буераки какие-нибудь и оттого смело прошёл вперёд.

Выплывающий из кустов жидкий дымок пушился ветром, и его таскало то в одну сторону, то в другую. Глядя на него, Гаврила подумал, что и жизнь у него сейчас такая вот точно — неопределённая, тёмная и скверно пахнущая. Мысли в голове копошились насквозь грустные. У него не было ни денег, ни еды. Может быть, для кого-нибудь это и было мелочью, но не для Гаврилы. У него не было даже смелости, чтоб добыть себе и то и другое. Был у него, правда, мешок, даденный колдуном, и кто знает, что там такое он спрятал, но Гаврила себе скорее руку откусил бы, чем заглянул в него. Ему хватило позавчерашнего дня, чтоб понять, что не его это судьба — ходить рядом с колдунами.

«Куда же мне теперь? — подумал он, с завистью глядя, как дым расплывается в вышине и становится бесцветным, почти невидимым. Дыму было лучше, чем ему. Мало того, что он был почти невидимым, он ещё никому и не был нужен. — Куда?»

Словно издёвка Судьбы, из кустов донёсся тот же вопрос.

— Куда?

Гаврила опешил, остановился, схватившись руками за голову. Это уже было чересчур. Не хватало ещё при всех неприятностях в добавок и с ума сойти.

— Куда? — снова проквохтало из кустов, и Гаврила, чувствуя, как холодеет спина, начал пятится назад. Страх схватил его, словно враг за волосы. Он ещё не понял, что там такое твориться, но его страху не нужна была иная причина. Достаточно было этого голоса в кустах, треска, что раздался сразу за вслед за ним, и грубого рёва:

— Стой, тварь! Стой!

Он остановился, не зная, что делать дальше. Страх приморозил ноги к земле. Гаврила не успел как следует испугаться, как у самой земли кусты раздвинулись, и ему прямо в ноги бросилась…курица.

— Кудах… Кудах… — орала птица, спасаясь от чего-то страшного. При виде курицы Гаврила воспрянул духом. Сами собой руки стали делать нехитрую деревенскую работу. Он наклонился, качнулся в бок, и, как только курица подумала, что ей удалось сбежать, ухватил ту за крыло. Она заорала так, словно догадывалась о своей судьбе. В кустах затрещало ещё громче, но курица в руках как-то примирила его с действительностью.

В обнимку с ней было не так страшно ждать неприятностей.