Время уходило как вода сквозь пальцы.
Как Игнациус не старался сделать всё как можно скорее, а всё ж чтоб достать траву Вишну, ушло у него полных двенадцать дней. Можно было, конечно попробовать сделать это быстрее, не купить, а отобрать, но это был путь Силы и в своём положении он не рискнул им воспользоваться. Маги Хиндустана славились не только златолюбием, но и скверным характером и злопамятностью, поэтому Игнациусу пришлось потратить время, чтоб собрать золото. Хорошо ещё, что помог в этом новый товарищ, а то…
Его пленник всё это время лежал в круге Силы не способный даже пальцем пошевелить.
Сама процедура Джян-бен-Джяна заняла не так уж много времени. Начав утром, к обеду маг уже так основательно покопался в памяти колдуна, что ни одна из стоящих хоть чего-то тайн не осталась неоткрытой. Теперь он знал всё — от того как пользоваться его Шаром, до того как звали первую кормилицу его поверженного врага, но первым делом, конечно, он узнал про «Паучью лапку».
То, что талисман оказался у Гаврилы, его даже обрадовало. Задача не усложнялась, а наоборот, становилась только проще. Не нужно было искать кого-то нового, неизвестно что из себя представляющего, а следовало найти и выкупить из рабства старого знакомого.
А можно и не выкупать, а только сговориться с хозяином и отобрать волчевку. В том, что Гаврила с ней не расстанется, Игнациус был уверен — помнил, как тот держался за княжий подарок.
Да и с хозяином, честно говоря, сговариваться не было особой нужды — просто отобрать одёжку — и дело с концом, или того проще, припугнуть стражника, чтоб одежонку вынес. Вобщем всё было понятно и теперь, когда впереди маячила только одна дорога, ему оставалось решить единственный вопрос. Что сделать с поверженным врагом? Можно было бы навсегда убрать его со своего пути, развоплотить, сделать пылью, прахом, звёздным светом, но развоплощение мага дело скучное, которое ещё неизвестно чем закончиться может. Колдун, предвидя возможные неприятности, мог позаботиться об этом и как-то себя обезопасить на такой случай, как и сам он себя обезопасил.
— Чтоб мне с ним такое сделать, — вслух подумал маг, — чтобы на всю жизнь запомнил?
Митридан лежал перед ним, и только глаза его вращались в глазницах, напоминали подземные ключи, выбивающиеся на землю в обосоченном бочажке. Маг пнул врага носком сапога, но тут же вспомнил, что напрасно. Не чувствовал сейчас Митридан ничего и значит пользы от удара никакой не было. Правда душа его всё ещё была при нём, а значит, вместе с ней у него был страх.
«Пусть подрожит, — подумал маг. — Понимает ведь, что не убью… Или всё-таки убью?»
Ничего тот, конечно сейчас не понимал. Лежал безучастный как бревно и ждал, каким будет его будущее.
Конечно, проще всего было не развоплощать, а укупорить того в кувшин или в камень, и сунуть, куда подальше от любопытных глаз, но изысканности в этом не было никакой.
Для того, кто сидел в кувшине, тысячелетия проносятся единым мигом. Сам он это отлично помнил. Точнее не помнил. В памяти от его недавнего заточения в кувшине остались только два момента. Первый, когда он почувствовал чужую силу рядом с собой и второй — холод воды, когда он очутился посреди реки. Промежутка между этими ощущениями не было. Одно и без перехода сразу другое. Кроме того, на каждый кувшин всегда находился свой камень. Это тоже было правилом этой жизни.
Так что лучше было бы превратить его во что-то живое, что могло чувствовать боль, и ощущать течение времени.
А можно было бы оставить его прямо тут, и никто никогда более не вспомнил бы о сгинувшем где-то колдуне. Один удар меча и всё… Вон шейка-то какая тонкая и жилка на ней…
Игнациус прикинул, как это будет выглядеть и покачал головой. В этом было что-то людское, человеческое.
Смерть, как расплата за неприятности так же была в ходу у колдунов и магов, как и у людей, но особого шика в этом не было. Смертью врага нельзя будет похвалиться меж своими. Лучше придумать что-то такое, что когда-нибудь можно будет ввернуть в разговоре, и вызвать зависть товарищей по цеху. Он задумался, глядя в бегающие глаза пленника, перебирая свои возможности. Нет, нет, нет… А вот это? Это, пожалуй, подходило… Он засмеялся, закатывая широкие рукава. Такого, пожалуй, никто не делал. Только бы вспомнить всё, не перепутать…
Митридан произнёс заклинание, и тело колдуна зашевелилось, прямо на глазах рассыпаясь на части. Несколько мгновений каждая часть двигалась сама по себе — дрыгались ноги, рука, цепляясь пальцами за траву пыталась уползти в сторону… А потом, в мгновение, сквозь колдуна проросла трава, и он превратился в… кучу грибов.
Они стояли рядом друг с другом отличимые от настоящих грибов только вылупленными на Игнациуса от удивления глазами. Он и сам этому удивился, правда удержался и глаз не вылупил. Что-то он недоучёл. Да ладно…
— Хорошо получилось, — похвалил себя Игнациус. — Про глаза я, правда, не подумал, но и с ними тоже ничего вышло… Красавец.
Получилось самое то, что нужно! И живой, и не сбежит в добавок.
Оглянувшись, он пододвинул к себе мешок.
— Ты теперь гриб, — назидательно сказал маг, упиваясь победой. — А значит, людские привычки на грибные менять придётся… К тому же ты теперь к колдовству неспособный, а значит всё это…
Игнациус похлопал рукой по мешку.
— Это всё тебе без надобности, так что справедливым будет, если всё это я себе заберу, поскольку рядом оказался и мимо проходил.
Митридан, наконец, понял, ЧТО с ним стало, и заплакал. Маг, хмыкнув, нагнулся и утешительно погладил ближайший гриб по бархатной шляпке.
— Да ты не волнуйся, — утешил он его. — Ты думаешь, я насовсем беру? Нет! Что ты! Я только попользуюсь лет триста, а потом верну… Ну, если конечно ты сам к этому времени расколдуешься и если тебя за это время в суп не пригласят.
В глазах грибов мелькнула злоба, но Игнациус им только пальцем погрозил, как ребенкам.
— Как хорошо вышло, что у тебя глаза вылезли, а не зубы. А то загрыз бы? А? Загрыз?
Наверняка ведь было этим грибкам что ответить, только нечем.
Хоть ушей у гриба не было, но он и без ушей всё понял. Понял, но… Что он мог сделать? Только глазами сверкать. Такому как он даже зубами не скрипнуть…
Повернувшись к поверженному колдуну спиной — глаза не зубы — Игнациус достал Шар, подставку и жаровню. Теперь предстояло самое простое — отыскать разбойничью волчовку и её несчастного владельца.
Не прошло и десятка вдохов, как Шар стал рыжим, словно растёртая в пыль глина или прокалённый солнцем песок…
Горы песка тут имели своё название — барханы.
Они тянулись окрест, и только вдоль реки, по самому берегу, неширокой полосой, шагов в пять всего, лежал слой глины. Там и сям из неё торчали какие-то то ли ветки, то ли кусты, но даже они выглядели словно неживые — не зелёные, а коричневые какие-то и пахло от них…
Гаврила смотрел на всё это и ёжился с непривычки. Ни с лесом, ни с лугом, ни тем более с пашней это и рядом ставить было нельзя.
— Пустыня, — перехватив его взгляд, сказал Марк. Этому всё нипочём было. — Место тихое… Да и что рядом с водой идём, тоже хорошо. Не жарко.
Врал купец. Или ошибался. Разве это была вода, то, что текло в реке? Гавриле было с чем сравнить, повидал уже кое-что — и Смородинку, и Брызчу, и Днепр, конечно. Вода — это прозрачная прохлада, струйка к струйке, чистота, ленивое колыхание водорослей, тени стрекоз над песчаным дном, голавли да окуни, а тут… А тут муть какая-то.
В середине потока, правда изредка появлялись круги — жил там, верно, кто-то: то ли рыбы, то ли водяной с русалками, но и им, бедным, похоже, тошно было от такой воды.
А уж если её человеку пить…
На зубах скрипнул песок.
Но из этого пользу извлечь можно было. Масленников подумал, что кабы эту воду, да на поля… Ох, лучше не думать… Ни полей, ни людей поблизости не было. Второй десяток дней пошёл с той памятной всем схватки с чудовищем с двумя хвостами и освобождением невольничьего каравана и с каждым днём всё реже и реже замечал Гаврила присутствие людей окрест. Волшебник, похоже, был человеком нелюдимым. Забираться в такую глушь нормальному человеку было бы не за чем, но волшебник — он волшебник и есть. Какой с него спрос? Правда, слава Богам, конец путешествия был уже рядом. Если, конечно и тут купец не врал и не ошибался.
Хотелось пить, от сопевшего позади Марка пахнуло потом и Гаврила, зажав ноздри, подвинулся от греха. Помахав рукой перед лицом, сплюнул и спросил.
— Долго ещё?
Изморённый жарой купец прохрипел в ответ.
— Потерпи… Ещё до вечера стены увидим.
Гаврила воспрянул духом.
— Смотрите!
Вытянувшиеся длинной цепочкой люди, словно кто-то за одну верёвку дёрнул, повернулись, вытянули головы. Там, где река поворачивала, и её русло загораживала огромная гора песка, по воде что-то двигалось. Мгновение помедлив, Гаврила сообразил, что размером эта неожиданность то ли с утопленника, то ли с покойника. Скоре всего, всё-таки с покойника — из спины у пловца торчали три стрелы. Это определённо что-то означало.
— У-у-у-у, — озадачено протянул Гаврила, — а ты говорил, что место тут тихое…
Марк, провожая тело озабоченным взглядом, отозвался.
— Конечно тихое… Можно подумать этот поёт или пляшет.
Купеческое обещание отыскать в этой пустыне волшебника никак не исполнялось. То ли волшебник это был не такой уж великий, то ли, наоборот, пустыня слишком велика. Но как бы то ни было, Гаврилу это уже злило.
— Дурак.
Купец вертел головой и шмыгал носом, принюхиваясь.
— А то сам умный…
Гаврила посмотрел зло и купец поспешил сказать:
— Да тут он где-то, рядом.
Только сказал он это как-то не убедительно. Что-то его беспокоило, что-то было не так. Выдержав подозрительный взгляд Масленникова он добавил:
— А место конечно, тихое. Вон убили человека, и хоть бы кто всполошился.
Он пальцем подозвал из-за спины Мусила.
— Сходи, посмотри…
Тот проверил, как вынимается меч из ножен, и легко обогнав их, стал подниматься на бархан. Не добравшись нескольких шагов до вершины, встал на четвереньки и так осторожно добрался до самого верха. Он высунул голову только раз и тут же замахал рукой, подзывая к себе остальных.
Внизу, не то что прямо под ними, а поприща на три в сторону, стояли люди. И не просто люди, точнее сказать военный лагерь. Квадраты белых шатров, впритык стоящие друг к другу, четырёхугольник рыжей, утоптанной земли.
— Разбойники?
— Это посерьёзнее люди будут… — пробормотал Марк. — Войска…
По лагерю бегали оружные люди, поднималась и падала на пологи походных шатров пыль из-под копыт куда-то спешивших всадников.
— Точно, — подтвердил Мусил. — Вон лагерь, вон кухня, вон места отхожие — от них и несло. Имперская пехота.
— А вон и замок волшебника… — Гораздо веселее сказал Марк. — Аккореб!
Он ткнул пальцем в бок. Совесть его сразу стала чище. Гаврила, позабыв всё, повернулся. Совсем не далеко, не у винокрая, а так, что дойти своими ногами можно — никаких сапогов-скороходов не нужно — стоял… стояло… стояла… Наверное это всё-таки с самого начала это была скала, из которой не иначе как колдовством, волшебник сотворил себе жилище.
Гаврила видел большие дома только в Киеве, но и там они были из дерева, а тут… Камень застывшей волной поднимался в небо. Приглядевшись, заметил — волна не была сплошной. Как волна складывалась из капель, так и она состояла из кирпичей, наводивших всё же на мысль, что это не волшебство, а человеческих рук дело. Хотя кто их, волшебников, разберёт?
Замок огораживала высокая стена, с проломом, а за ней поднимались башни, сложенные из камня. На стенах и башнях, едва заметные отсюда, копошились люди.
— А ведь тут война, — сказал вдруг озадачено Мусил. — Ей-ей война!
Что-то он там углядел, около стен, но поделиться узнанным не успел. Рядом порывом ударил ветер, поднял песок. Марк чихнул.
— Будь здоров!
— Тихо ты, — шикнул Мусил, повернувшись к Гавриле, но только через мгновение сообразил, что голос пришёл сверху. Холодея от недоброго предчувствия, он перекатился на спину. Пискнул придавленный Марк, но Мусил не обратил на хозяина внимания. Прямо над их головами, неспешно взмахивая крыльями, висел в воздухе золотистый от солнца поджарый хищник с мускулистыми когтистыми лапами. За клювастой птичьей головой виднелась вторая — человеческая. Она внимательно и недобро смотрела на них из-за натянутой тетивы. Если б в высоту можно было шагать, то до него было бы шагов двадцать.
Мусил разжал кулак, и песок потёк сквозь пальцы. Песок в такую вышину не забросить, да и что толку? К ним уже подлетали трое таких же зверей с всадниками.
Не отпуская тетивы, первый свистнул, и товарищи его застыли над Гавриловыми спутниками, оставшимися у подножья бархана.
— Медленно встали, — сказал всадник, — и не спеша, пошли вниз. К лагерю.
— А чего нам там делать? — спросил Марк миролюбиво. Он поднялся на ноги и отряхнулся, словно не видел вокруг ничего удивительного. — Вы люди военные, а мы — купцы. Мы не к вам, а к волшебнику…
— А кто разговаривать будет, тому первая стрела, — сообщил сверху всадник. — Пошли.
Гаврила смотрел на него, не зная, что делать. Страха перед оружием у него у него уже не было, а зверь… Зверь оказался не страшным, а красивым. Отливающие чистым золотом крылья взмахивали совсем рядом, и даже увитые мускулами лапы не казались у него лишними.
— Всё равно нам вниз, — рассудительно сказал Мусил. — Мы своей дорогой пойдём, а ты давай рядом лети… Если хочешь.
У подножья бархана они встретились с товарищами и толпой пошли к лагерю.
Они подходили к лагерю всё ближе и ближе, и Масленников видел, как на глазах мрачнеют Марк и Мусил. Лагерь уже перестал казаться ему красивой игрушкой, как это было на бархане. Теперь, вблизи, видно было, что никакая это не игрушка, а обычное воинское стойбище. Появилась грязь, запах еды и человеческих тел. Там и сям стояли в пирамидах копья и дротики, лежало какое-то военное железо, от которого веяло смертью. С каждым шагом их участь становилась Гавриле всё яснее.
— Убьют? — шёпотом спросил Масленников у Марка. Ждать чего-нибудь хорошего от людей, осмелившихся противостоять волшебнику, да и ещё успешно противостоять, было бы ошибкой. Купец косо посмотрел, отрицательно покачал головой, снимая камень с Гавриловой души.
— Нет. Тут, похоже, люди хозяйственные. Зачем им добро переводить?
Гаврила, собравшийся уже облегчённо выругаться, обрадоваться не успел — Марк высказал мысль до конца. Он кивнул в сторону не столь уж далёких замковых стен.
— Скорее уж нас волшебник убьёт, раз тут у них такое.
Гаврила проследил за взглядом Марка. Сразу за границей лагеря начиналась вытоптанная сотнями, наверное, людей дорога, сквозь пески ведущая к замку. Народу по ней прошло… Только б знать кто назад вернулся? Он как-то внезапно осознал, что они тут далеко не первые.
— Они воюют, а на войне любая помощь впору.
Гаврила посмотрел на замок. То, что одна из стен была расколота никак не умаляло его мощи. К тому же башни под островерхими крышами. По пролому видно было толщину стены — никак не меньше десяти шагов.
— Да какая тут может быть война, с волшебником?
Марк пожал плечами.
— Был бы волшебник, тогда и войны бы не было. Тут что-то другое…
Гаврила нахмурился, но Марк быстро сказал.
— Не тужь голову. Сейчас нам всё объяснят…
Купец шёл, бросая по сторонам любопытные взгляды.
— Больно ты умный… — сказал Гаврила. Ему очень не хотелось, чтоб тот оказался прав. — С твоим умом только в предсказатели.
— Тут большого ума и не требуется. Догадливость только.
Марк быстро оглянулся, втянул полную грудь воздуха, поморщился.
— Вон несёт отовсюду. Значит, давно стоят тут. Значит, замок взять не могут. Песен не слышно, значит дела не так уж и хороши… Видно, что волшебника в замке нет, а сидит там кто-то такой же как и они. Им люди нужны…
— Им воины нужны, — поправил его Гаврила, понимая всё же, что тот прав.
Марк и не думал возражать.
— И воины, конечно тоже, но и простые люди сгодятся.
Гаврила понял, что сейчас купец скажет о том, что их ждёт.
— А эти-то зачем?
Он посмотрел на Гаврилу и криво как-то, не весело улыбнулся.
— Чтоб у врагов стрелы побыстрее закончились.
Сказал это спокойно, словно это само собой разумелось, и не было в этом ничего необычного. Словно и сам поступал так когда-то.
Гаврила его, наконец, понял. Вместо того, чтоб посылать на сечу своих воинов, хороший военачальник поставит перед ними живым щитом пойманных беглых рабов…
И ничего ведь против не скажешь.
Марк смотрел на журавлевца, и в его взгляде чувствовалась житейская мудрость.
— Он легко и просто пошлёт нас на смерть.
— Мы же просто прохожие, — слегка покривил душой журавлевец. Страха у него не было, но только безмерное удивление. — У кого на такое совести хватит?
Марк кивнул в сторону шатра, стоявшего на особицу. Он был и выше и шире тех, что они видели тут и одного взгляда, даже издали хватило Гавриле понять, что живёт тут не простой человек. Масленников придержал шаг, но тут же получил древком по спине.
— Чем шатёр лучше, тем совести у человека меньше. А на такое совести много и не нужно.