То был мой театр

Очень шумные "Зори"

Этот спектакль – ровесник "Гамлета", премьера состоялась в 1971 году, 6 января. Этим спектаклем, наряду с "Гамлетом", заявил о себе в полный голос выдающийся художник нашего Театра Давид Боровский – "царь Давид", как окрестил его один из многочисленных таганских шутников. В этом " спектакле с наибольшей силой раскрылся острохарактерный дар Виталия Шаповалова в роли старшины Васкова. На этом спектакле в зрительном зале в открытую ревут солидные мужики.

"Зори" – единственный спектакль Таганки, полностью записанный на грампластинки. Спектакль, подобно кинофильму, тиражировали – воспроизводили постановку и сценографию в десятках театров самых разных городов. "Зори" имели и до сих нор имеют шумный успех. Появление фильма С.Ростоцкого на том же литературном материале не смогло убить массовый – повторяю, массовый интерес к этому спектаклю. И мне хотелось бы верить, что этот спектакль ещё будет жить долго, несмотря на уход Шаповалова и несмотря на то, что в 1985 г. театр выпустил новый спектакль на военную тему – "У войны не женское лицо".

А началось всё с того, что в 1970 году журнал "Юность" напечатал эту повесть. Её прочел Борис Глаголин и увидел в ней будущий таганский спектакль. С журналом в руках пошёл к Юрию Петровичу – тот прочёл и с мнением Бориса не согласился, поначалу не увидел ничего, кроме приличной литературы. А Глаголин тем временем на свой страх и риск сделал инсценировку, показал её Боровскому. Тот начал думать о сценографии.

Поначалу, отталкиваясь от реплики Васкова: "Эх, лучше нет времени для дум, как дрова колоть. А дум набралось много – кубометра на два, не меньше…" – проигрывали варианты с поленницами, располагали их так и сяк. Не получался символ… И тогда пришла идея грузовика, собственно не грузовика даже, а кузова, тёмно-зелёного кузова полуторки военных времён. В этом кузове приедут, покачиваясь на ухабах, в расположение васковского охраняемого объекта девчонки-зенитчицы. Тот же кузов трансформируется и в сарай, где они живут, и в баньку, и – поднятый на дыбы, расчлененный на широченные доски, станет непролазным лесом, сквозь который пятеро девчат с винтарями да старшина с пистолетом пойдут ловить немецкий десант. И неравный бой, и самую смерть на этом же фоне примут. А ещё в сцене прохода через болото – зацепят эти доски с одного конца крюками на тросы, слегка, на полметра, приподнимут, и на шатком том помостье создадут таганские актрисы полную иллюзию прохода через топь…

Когда всё это было придумано, начали репетировать. Показали Юрию Петровичу, мысли которого в то время были заняты, в основном, "Гамлетом", – и он загорелся. Рукой Мастера добавил свои краски в речевой и музыкально-звуковой строй спектакля, впрягся в тягло репетиций. За 48 дней – рекордно короткий для Таганки срок – был подготовлен и выпущен спектакль, где так по-русски и так по-тагански сплелись трагическое и смешное, героика и "бытовуха". Дозировано все было точно в соответствии с авторским и режиссёрским замыслом. Бытового и смешного – лишь минимум, для контраста. В целом же делали и играли народную музыкальную драму, в которой через кусок (кусочек!) жизни и гибель пятерых девчонок, через нелегкую исповедальную простоту характера старшины Васкова, Федота Евграфыча, вырастала тема общенародной трагедии, тема неимоверно высокой цены, заплаченной страной в ту войну.

Как обычно, с вешалки начинался театр в зоревые вечера. И с фойе. Однако ровно в семь средь публики появлялся мужчина в сапогах и гимнастёрке без погон (время действия 1942 г., погон ещё не было), с какой-то непонятного назначения железякой в руках. Это Васков – артист Виталий Шаповалов. Крутил ручку, и по театру вместо умеренно мелодичного звонка раздавался вопль сирены – тревожный, неприятный.

Двери в зал наполовину занавешены армейскими плащ-палатками.

На тёмной сцене – кузов грузовика с символическим номером: ИХ 16-06. Таким будет соотношение сил в единственной для Сони Гурвич, Галки Четвертак и Лизы Бричкиной первой и последней их боевой операции… За кулисами непонятный звук – не то отдаленная россыпь выстрелов, не то усиленный микрофоном ропот накручиваемой ручки армейского телефона. Телефонный голос: "Сосна, я – Сосна, вызываю Третьего… Третий, ответьте Семнадцатому… "И уже знакомый немолодой солдат из фойе басит в телефонную трубку: "Товарищ Третий, докладываю обратно…"

У другой трубки на противоположном краю сцены моложавый майор – артист Иван Бортник. Выслушал очередное донесение Васкова – Шаповалова, наморщил лоб, недовольный, и принял решение, как отрубил: "Ладно, будут тебе непьющие!" И но залу, чеканя шаг, пошли два десятка девчонок с винтовочками образца 1898/1931 года – первое и второе отделения третьего взвода пятой роты отдельного пулеметно-зенитного батальона… Подгоняемые майором, влезли в кузов, расселись рядами спинами к зрителю. Заурчал мотор, качнулись спины и винтовки. Команда: "Запевай!" – и: "Утро красит нежным светом…" – пошёл спектакль!

Едут девчоночки на "объект" старшины Федота Васкова (в первой шеренге – героини З.Пыльновой, Т.Жуковой, М.Полицеймако и В.Радунской).

Майор (И.Бортник): "Будут тебе непьющие!.."

Соня (З.Пыльнова): "Рожденные в года глухие.."

Васков (В.Шаповалов): "А девчонки, они – кто? Матеря будущие.

Женя (Н.Шацкая"): "Не обстрел. Расстрел".

Приехали в расположение – одновременно всё в том же кузове – повернулись лицом к зрителю – и к Васкову. На лице у шаповаловского героя – полная растерянность: "Нашёл, значит, майор непьющих…" Но вмиг овладел собой – служба есть служба, и только предательское, влезающее то и дело не к месту словечко "обратно" выдаёт растерянность…

Сюжет повести (и инсценировки) предельно прост. Объект, охраняемый старшиной Васковым и его девчоночьей командой, расположен отнюдь не на переднем крае. Карелия с её лесами, озёрами и болотами. Где-то неподалёку проходит Кировская железная дорога и Беломоро-Балтийский канал. Изредка пролетают на восток немецкие самолёты, и тогда: "Отделение, к бою! Население, в щели! По первому "мессеру", упреждение два силуэта, огонь!"…

Сделано это чрезвычайно простыми свето-звуковыми средствами: фонограмма, четыре соединенных прожекторных луча, мечущихся над залом… Да ещё в старом здании были под потолком пропеллеры вентиляторов – их и высвечивали "пулеметы" со сцены. Но создавалась иллюзия достоверности – очень точно, театрально точно, в выверенном истинно армейском, фронтовом ритме делалось всё. И оттого зрителю передавалась радость молоденьких, не бог весть каких умелых зенитчиц, когда однажды на протяжении спектакля удалось-таки им сбить один вражеский самолёт. (Нарастающий пикирующий звук и дальний взрыв напоследок.)

А потом старшая из девчат – младший сержант Осянина докладывает Васкову, что видела в лесу двух немцев с тяжёлым грузом. Старшина решает: это диверсанты, и ловить их – двоих -снаряжает пятерку солдатиков-девчат, да сам – бывший десантник, бывший охотник-сибиряк, отправляется с ними. Пройдя болото "напрямки", они преграждают дорогу фашистам. Тех, как уже знает читатель, оказалось не двое – шестнадцать.

И все же враг не прошёл. В неравном бою сверхместного, можно сказать, значения погибли и красавица Женька, и строгая Рита, и ребячливая, меньшая по годам и развитию Галка, и интеллигентная Соня. Утонула в болоте посланная за подмогой Лиза Бричкина. Один Васков остался. Победитель, воспринимающий эту победу как пиррову, подсознательно убеждённый в неравноценности пяти утраченных девчоночьих жизней и – шестнадцати фашистских.

Такой вот сюжет.

"Ой, девоньки…" (Е.Корнилова, Т.Жукова, В.Радунская, Н.Шацкая, Н.Сайко).

Мой Театр с помощью очень ограниченного набора театральных приёмов превратил эту историю в трагедию. И в песню о войне. О песенной канве этого спектакля расскажу особо. Прежде – о характерах и исполнителях.

Герой спектакля или, точнее, главное действующее лицо -больше всех действующее – это, конечно, старшина. Васков. Репетировали роль два артиста – Феликс Антипов и Виталий Шаповалов. Играл только Виталий. Очень точно выстраивал истинно мужской, крепкий характер человека из сибирских глубин, не балованного судьбой. Тридцать два года, три класса образования, за десять лет дослужился до старшинского звания. Обойдённым жизнью себя не считает. Он нужен армии, и армия нужна ему. Здесь понятная ему система отношений, жесткая логика приказов и уставов, раз и навсегда установленный распорядок действий.

Виталий Шаповалов в роли Федота Васкова.

Васков Шаповалова в известной степени тугодум, но у него, не знающего, может быть, и слов-то таких, как эстетика и мораль, свои представления о красоте и глубочайшие моральные корни, из которых его не выдернуть никакими силами. Он способен снести девчачьи насмешки "невежливые", потому что "девки – они кто? матеря будущие", и ещё потому, что видна ему собственная необразованность и ведомы объективнейшие её причины. Зато в солдатском и старшинском своём деле нет для него секретов. И сомнений в правильности решений и действий тоже нет. Перед операцией он деловито учит девчат портянки крутить: "Делай раз! Делай два! Делай три! И заправляй…" Учит звуковым сигналам в лесу, учит наблюдательности, тактике боя и умению пройти через болото. Он воистину отец-командир, и оттого не как метафору, а как жест отчаянно-героический, но проистекающий из логики характера Васкова, воспринимаешь последнюю сцену, когда он в одиночку с автоматом да матюжком захватывает избушку с полудюжиной немцев – остатками того десанта: "Лягайт! Лягайт, вашу мать! – автоматная очередь. – Вяжите друг другу руки, сучьи выродки! Куда?! Лежать! – автоматная очередь, -Пятеро девчат было, пятеро девчат, а не прошли вы! Не прошли. Сам лично каждого убью! Даже если начальство помилует, все равно убью! А потом – пусть меня судят! Шагайт! Шагайт!.." И очистительно откровенные слезы Васкова, и вздрагивающие его плечи в финале под звуки блантеровского вальса "В лесу прифронтовом", исполняемого голосами пятерых его девчат па фоне зеленых досок кузова, вращающихся в ритме этого вальса…

Уже к середине спектакля гимнастерка исполнителя мокра от пота, а ему ещё предстоит надеть телогрейку и тяжеленный рюкзак, махать топором, вырубая слеги для прохода через болото, предстоят пробежки, чтобы после прохода по болоту "юбчонки и прочее там обсохло"… Ритм спектакля и нерв его в "Зорях" держит Васков – Шаповалов, как Славина в "Добром человеке…". Это его спектакль, вечный – более четырехсот раз! – его бенефис. Один лишь раз видел я этот спектакль идущим плохо, хотя от переноса в новое здание он кое-что, естественно, потерял, начиная с топота сапог в первом выходе девчачьей команды – по вытянутым ступеням амфитеатра ритмично не потопаешь… Шаповалов в роли Васкова не потерял ничего, хотя с каждым годом играть эту роль становилось всё труднее.

5 ноября 1984 года "А зори здесь тихие…" играли в 400-й раз. Скобки с цифрами 400 стояли у трёх фамилий исполнителей – Шаповалова, естественно, и ещё Инны Ульяновой и Вики Радунской.

Их роли – не главные, но неизменно заметные.

Вика играла помкомвзвода сержанта Кирьянову – грубоватую, не без цинизма молодую женщину с неизменной беломориной во рту, попривыкшую уже к тяготам солдатской службы, сметливую, знающую себе цену. Тщательно скрываемая женственность прорывается лишь однажды незадолго до того, как проводит она на задание подруг: "Всё Кирьянова и Кирьянова, а я, между прочим, Зойка…" Эпизодическая, но очень точная роль, созвучная работе Шаповалова в роли Васкова, хотя именно Викина героиня чаще всего пикируется со старшиной.

У Инны Ульяновой, как и в "Добром человеке…", две роли. Эти роли совсем иного плана. Марья Никифоровна, крестьянка лет за тридцать, хозяйка дома, где живет Васков. Простоватая, заботливая, втайне ревнивая ("Вот вы и ведите себя соответственно!"). С плачем и причитаниями (и с молочком парным) провожает она Васкова на поиск и ловлю десантников. Тревога у неё на лице: что-то будет? и немцы там, и пятеро девок по соседству… И так беспомощны, так по-женски неубедительны и никчемны выговариваемые ею напутствия…

Воспоминание Риты (И.Кузнецова) перед смертью: cвадебная фата и молодой лейтенант-муж (артист Л.Власов), который погибнет в первые дни войны.

Вторая роль Инны, тоже эпизодическая, совсем иной характер. Это мать Жени Комельковой, жена старшего командира, солидная городская дама, отчитывающая дочь за рисковые поездки на мотоцикле и прочие завихрения. А потом – принявшая пулеметную очередь, когда немцы захватили семьи комсостава…

Пятерых героинь спектакля – тех, что уйдут на задание вместе с Васковым и не вернутся, играли разные исполнительницы. Назову всех, но подробно расскажу о тех, кто играл эти роли чаще и лучше других, кто стал первым составом.

Роль Риты Осяниной играли Зинаида Славина и Ирина Кузнецова. Тот редкий случай (единственный, кажется), когда Зинаида, поняв, что се "переиграли", со временем отказалась от роли. Зина играла Осянину слишком сурово, недостаточно женственно, акцентируя на рассудительности и сдержанности героини. Рита в исполнении Кузнецовой человечнее, мягче. Да, она – старшая в отряде, если не считать Кирьяновой. Была замужем за лейтенантом-пограничником, родила сына, овдовела в первые дни войны. Попросилась на тот участок фронта, где погиб муж, и ещё – чтобы к сыну быть поближе. Бегает к нему в город по ночам, нарушая устав внутренней службы… К девчонкам, подругам по службе, её отношение отчасти материнское. Характер сильный, прямой и в то же время интеллигентный. Отсюда стычки её с Кирьяновой и реже – с Васковым. Она учит девчонок, но даже команды подаёт не по форме, и её: "Катеньку к пулемету не ставь, она темноты боится" – звучит вполне естественно.

Две сцены для раскрытия этого характера особенно важны. Сцена возвращения из города, когда Рита встречает немецкий десант, и – последние минуты после смертельного ранения, последнее воспоминание и реквием. Под птичий гомон ранним утром возвращается Рита из города. "А зори здесь тихие-тихие…" В исполнении Кузнецовой в этот миг она просветлённо-спокойна. Но мы, зрители, уже видели спустившийся сверху десант, знаем, что Рита увидела лишь часть его и что ошибка её будет непоправимой. Увидела немцев – преобразилась. На сцене этот эпизод длится секунды: стучит в дверь дома, где живет Васков. Докладывает, отсекая детали. Ни суетности, ни страха. И Рита же командует строем девчат, из которых они с Васковым должны отобрать тех, кто пойдет с ними на захват десантников. И в этой сцене Кузнецова как доминанту выделяет не суровость Осяниной, а заботливость. О деле и о девчатах. Словом, её Рита оказалась точнее и интереснее, человечнее и женственнее, чем у Славиной. Оттого и стала Кузнецова единственной, но существу, исполнительницей этой роли.

Роль Жени Комельковой – красавицы Женьки, умницы и оторвы, играли Нина Шацкая и Таня Иваненко. У обеих – роскошные белые волосы и отличные фигурки. Но этим их общность и ограничивалась – и внешность разная, и характеры. У Тани Женька сексуальнее, стервознее, примитивнее. Лично мне ближе Женька Шацкой. Не оторва – сорви-голова! Гордая, отчаянная и беззащитная.

Ключевая для этой роли сцена, когда васковской команде не удалось спугнуть немцев шумной имитацией работы лесорубов. И тогда Женька женской своей красотой, наготой своей воинственной встревожит их и напугает. Вот идет она у всех па виду, завернутая лишь в полотенце. Идет, распевая "Катюшу" – вовсе не так, как обычно поют знаменитую эту песню. В интонациях – вызов! И эхом отзывается в зале её: "Эге-ге-гей, Иван, иди купаться!" И поплыла – полетели брызги из-за кулисы…

А потом – сцепа первой рукопашной, когда та же Женька, спасая Васкова, размозжит череп фашисту. Выворачивает её наизнанку, рвет. "Не смотри!" – кричит она Васкову, – и ты, зритель, вслед за ним отводишь глаза…

Не менее убедительна сцена гибели Женьки, нарвавшейся на шальную пулю: "Как глупо!.." И в последнем сё воспоминании – не полковник Лужин, не гулянка, не мотоцикл, а расстрелянная фашистами мать… Очень интересный, очень живой и достоверный характер сконструировала вместе с режиссёрами Нина Шацкая.

Лизу Бричкину играли Лена Корнилова и Маша Полицеймако. Здесь о примате не спорили, Машина Лиза была точнее, трагичнее и привлекательнее. Ключом к её характеру стали две фразы – чуть корявые, с "нелитературными" ударениями: "Я на кордоне жила… А я всё равно счастья ждала…"

С редкой достоверностью сыграна Машей Полицеймако влюблённость Лизы в Васкова, – откровенная, самоотверженная и монашески чистая – точно в типе, в характере героини. Недаром же реквиемом по Лизе звучит старинная песня о молоденьком послушнике, с рефреном:

О – ох, ох, как жаль,

Ох, как жаль, что я монах…

У Маши Полицеймако в театре было много ролей – почти всегда не главных. Но во всех без исключения работах она находила характер, личность. Актриса божьей милостью, человек высочайшей внутренней и театральной культуры, она была (и остается!) одним из лучших на Таганке мастеров перевоплощения. Её роли не похожи одна на другую, неповторяемы, но всё это – её и только её роли. Роль Лизы – девушки из захолустнейшего захолустья – лучшая в этом ряду. По глубине, по самоотдаче, хотя, кажется, не было ни одного спектакля, где Маша работала бы не в полную силу…

Когда во времена большой смуты Смехов сказал, что хотел бы, чтоб и она ушла из театра, Маша ответила: "Здесь моя родина. Родину не меняют"… И в этом ответе лично я нашёл запоздалый ключ к её Лизе Бричкиной.

Роль Сони Гурвич исполняли Наташа Сайко и Зоя Пыльнова. Актёрская судьба благосклоннее оказалась к Наташе. Она сыграла в "Гамлете" и "Трех сестрах", были у неё яркие роли и в кино, но в "Зорях" лично мне больше нравилась работа сценически менее удачливой, но очень музыкальной Зои. Её Соня – не просто девочка из небогатой интеллигентной семьи доктора-еврея, не просто начитанная студентка, любительница поэзии. Она сама – поэт в душе. Томик Блока не защитит её от ножа немецкого десантника… Тихая, сдержанная, знающая "слов набат" и веру в слово, не очень практичная и предельно отдатливая. Соня достойно примет смерть, прожив достойно. В этой роли Зоя Пыльнова достигала большой достоверности характера, пробиваясь к действию через сдержанность, через преодоление свойственной её героине робости. Нет, скорее не робости даже, а неискоренимого стыда, стыдливости изначальной. Сцена с письмом в начале спектакля. "От него, Сонечка, от него?" – допытывается не успевшая набраться тактичности Галка Четвертак. "Почитай" – простодушно просит Лиза. И Соня себя, стыдливость свою преодолевая, читает вслух мальчишеское любовное письмо… И за забытым Васковым кисетом она бросается, преодолевая стыд за неявную свою робость. Вот тогда-то "сапоги затопали", и – погибла Соня. Соня Гурвич с расширенными зрачками Зои Пыльновой.

А как она читает Блока!

Мы, дети страшных лет России,

Забыть не сможем ничего…

У актрисы, как, кстати, и у Иры Кузнецовой, был свой поэтический моноспектакль. Мне кажется, ничего в жизни она так не любит, как хорошие стихи. И песни. Помню, как зимой 1981 года на вечере памяти Высоцкого в Новогорске выступали с ней вместе перед хоккеистами накануне их отъезда на мировой чемпионат. По существу, выступали взамен его! Раньше Володя в эти дни сам к ним приезжал…

Зоя пела. Пела с листа с непривычным аккомпаниатором две новых песни Вероники Долиной, посвященные Высоцкому. Как умела она сразу войти в роль и – в песню! В силу этого певческого дара, видимо, в "Зорях" Зоя пела почти все песни-реквиемы… Реквиемом по её героине – еврейской девочке Соне Гурвич – стала старинная русская песня:

Когда будешь большая,

Отдадут тебя замуж

Во деревню чужую,

Во деревню большую…

Сцена гибели Сони "Сапоги затопали!.."

Пятая героиня – самая маленькая по росту, по возрасту и по духу Галка Четвертак. Выросшая в детдоме умница-фантазёрка, ничего не повидавшая в жизни и оттого придумавшая себе и маму-медработника и влюблённого в неё знаменитого летчика… Играли её Таня Жукова, Люся Комаровская, Изольда Фролова. У каждой из них была своя Галка. Наверное, за музыкальность лично я выделял из них Люсеньку Комаровскую. Запомнились сцены: "Ты – доброволец? Я – доброволец" – в начале, пробежка после болота – Четвертачок без сапога – под звуки конармейской песни и сцена слабости, истерики от столкновения с реалиями военной жизни в конце, после гибели Сони.

Исполнительницам было что играть. И они играли наименее героическую и, может быть, наиболее трагическую из пяти несостоявшихся судеб… Бесславно погибла Четвертачок, но жизнью, поступками и фантазиями своими право на песню-реквием всё-таки заслужила:

Галя Четвертак (Л.Комаровская): "У меня мама – медицинский работник…" Справа Т.Иваненко в роли Жени.

… Дитятко, милое,

Не бойсь, не пугайся…

Люсина героиня в наибольшей степени была этим самым дитятком.

И ещё одна героиня была, есть в этом спектакле. Это песня.

Когда "Зори" только-только появились, пресса на них была обильная, и критики в один голос отмечали музыкальную, песенную выверенность спектакля. Песни – ни одна из них не писалась специально для "Зорь" – вошли в ткань спектакля чрезвычайно органично, стали его, если хотите, каркасом, от "Москвы майской" и "Кукарачи" в начале и до финальной "В лесу прифронтовом"… В лесу прифронтовом погибли девчонки, и известнейший этот вальс звучал как общий реквием им. А песни-реквиемы по каждой из героинь вызывали спазм в горле. Взрослые, не склонные к сентиментам мужчины в зале, как и Васков на сцене, не скрывали слёз… Таким было эмоциональное воздействие этого спектакля.

О трех реквиемах трем младшим девчонкам и реквиеме общем в финале я уже рассказал. Но их – реквиемов – было семь. Реквием Рите – двойной: "Офицерский вальс" в сцене сё воспоминаний и "Ох, не растет трава зимою" – старинная мелодичная любовная песня – после выстрела, оборвавшего её жизнь… Реквием Женьке:

В лесу, говорят, в бору, говорят

Растет, говорят, сосеночка… – лихой, как её характер.

Танцуют вальс сосны-щиты в финале, отодвигается в глубь сцены умолкший, сгорбившийся Васков, сцена пустеет… А зал ещё с минуту молчит, переваривая, осмысливая услышанное и увиденное. Потом аплодисменты, цветы. Но актрисы всё ещё в роли – каждая в своей, лица покойницки напряженны, суровы. Расслабиться нельзя, потому что сценическое действие закончено, но не закончены "Зори". С тяжелым сердцем выходим в фойе -там полутьма. А на лестнице, ведущей вверх, завешенной чёрным, с равными интервалами в ряд стоят пять больших латунных гильз с горящей в них соляркой. Пять вечных огней. Пять напоминаний о войне…